Виктор чувствовал, что медитации в нем что-то сдвинули. Причем в правильную сторону.
Он не мог сказать, что именно стронулось, но то, что это правильно и нужно, не подвергал сомнению. Дышалось легче, сознание стало чище, словно отчистился какой-то налет. Виктор даже навестил супругу с детьми, впервые за последнее время скинув с себя груз забот.
Возвращаться в Англию не хотелось, но... В пустом замке носились домовые эльфы, начищающие и протирающие каждый уголок, таралы тренировались или отдыхали, а Виктор маялся, не зная, чем себя занять. Интуиция мерзко пищала, сигнализируя, что рядом бродят неприятности и вот-вот наведаются в гости, но все попытки предположить, что ж это будет, проваливались.
Вконец измучившись, Виктор зарылся в международную прессу, решив отвлечься на внешний мир. Как на грех, ничего интересного и выбивающегося за рамки не было. Выставки, восторженные отчеты о новинках кино... Скупые сообщения о бурной полемике свежеобразованных партий, среди которых лидировала социал-националистическая во главе с молодым, подающим надежды политиком со звучной фамилей Гитлер, полемике, едва не закончившейся побоищем в рейхстаге. Полное плевков и бешенства экспрессивное интервью Адольфа, обличающего загнивание нации. Выставки искусства в Париже: неожиданное бурление экспрессионистов и примитивистов.
Виктор скомкал газету дрожащими руками, снова расправил, вглядываясь в неожиданно четкую фотографию, чувствуя себя последней сволочью. Вспомнил играющих на золотом песке сыновей, прекрасную супругу, с детским восторгом стоящую в теплой и чистой воде по щиколотку... Вспомнил еще не наступившее будущее.
Вспомнил все те 'если бы', которым предавались выжившие в самой страшной войне двадцатого века. Можно ли что-то исправить? Если да, то как? Убить причину? Искоренить? Но неужели обязательно только радикально? Неужели нет другого выхода?
Ситх не знал, какого черта в голову полезли эти мысли, но просто сидеть и ничего не делать было невозможно.
Он собрался и рванул в Берлин, чувствуя, как будущее дышит в затылок.
***
Выставка была убого-благообразной. Лубочное благолепие, стандартное, ничем не отличающееся от потуг тысяч и тысяч самонадеянных творцов, считающих себя как минимум вторыми Леонардо. Пасторали Эльзаса, соборы Берлина и Дрездена, луга и пашни, птички на ветках, тучные стада.
Виктор бродил вдоль стен, равнодушно разглядывая представленное, такое же убого-напыщенное, как и его создатель, упитанный буржуа в костюме и котелке.
- Вам не нравится? - хорошо поставленный голос с легкой хрипотцой отвлек от унылого времяпрепровождения. Виктор встрепенулся, поворачиваясь к неожиданному собеседнику.
- Нет, герр...
- Гитлер, Адольф Гитлер! - щелкнул каблуками среднего роста подтянутый мужчина. Виктор наклонил голову.
- Виктор Марка. Приятно познакомиться. И отвечая на ваш вопрос, герр Гитлер... Нет. Не нравится.
- Почему? - с любопытством моргнул тот. - Написано хорошо.
- Хм... - Виктор остановился, щурясь на картину: пашня, грачи, стада. - Скажите, вы разбираетесь в искусстве? Вы выглядите искушенным человеком. Что вы можете сказать об этом произведении?
Адольф польщенно расправил плечи:
- Хорошая работа. Четкие мазки, тени лежат как надо. Композиция правильно выстроена, по всем канонам. Хорошая детализация, не чрезмерная.
- Отменный разбор, благодарю. Скажите, герр Гитлер... А вы можете описать ощущение, вызываемое этой картиной? Желательно одним словом.
- М-м! - он озадаченно поднял брови, разглядывая пейзаж с коровками. Постоял, подумал... Пожал плечами. - Сытость?
- Браво! Сытость! Пастораль, благолепие... Скажем честно, тут приходит на ум только одно: скука.
- Скука? - удивился будущий возможный вождь нации, оглядываясь. Галерея была полна буржуа: упитанных, вальяжных, выгуливающих жен и дочерей. Они ходили, снисходительно разглядывая картины, прикидывали, где лучше повесить будущую покупку и будет ли она гармонировать с обоями и сервизом... Они никуда не спешили, и сонное одурение наполняло галерею.
- Скука. Впрочем, как вы относитесь к идее обсудить искусство, прогулявшись на свежем воздухе? Погода сегодня отменная.
Судя по лицу, Адольф воспринял идею с энтузиазмом.
Солнце лило золотые лучи на землю, а разговор все не прекращался. Виктор с жаром отвечал на едкие и хлесткие реплики собеседника - Адольф действительно оказался прирожденным оратором, сильным и харизматичным, и чувствовал, что его просто несет.
- Скажите, какова роль искусства?
- Делать нашу жизнь прекраснее?
- Зажигать сердца. Бередить душу. Заставлять переживать. Вспомните галерею: тупая и сытая скука! Я слышал, вы имеете художественное образование?
- Некоторое, - неожиданно смутился Адольф. - Смею надеяться, я не совсем бесталанный...
Виктор остановился. Осмотрелся: улочка возле ресторана выглядела пустынной.
- Хотите посмотреть на настоящее искусство? Не испугаетесь?
Адольф напружинился, глядя на протянутую руку. Виктор терпеливо ждал, не собираясь хоть как-то подталкивать или направлять.
- Нет.
- Тогда держитесь крепче. Следующая остановка - Париж.
Виктор стиснул руку в перчатке и шагнул сквозь пространство.
***
В квартирке было тихо и темно. Адольф сидел в обшарпанном кресле и думал. Сегодняшний день он не сможет забыть никогда. Как и своего собеседника. Руки Адольфа тряслись, сердце бешено стучало в груди, а мозг разрывало на части от впечатлений.
Сегодня он побывал в Париже и Нью-Йорке. На острове Пасхи. На вершине Эвереста, где стылые ветра едва не сорвали кожу с лица. Он видел величественные пески Египта и пирамиды Гизы, стоял под сводами Собора Парижской Богоматери, любовался Сикстинской капеллой, потрясенно глазел на дома Гауди.
Его проводник вел его по миру и говорил... О том, что зря люди навешивают ярлыки. О том, что в каждом есть искра. О том, как важно не потушить ее, а раздуть в бушующее пламя, зажигающее сердца. О том, что самое чудесное, что только может быть в этом мире, - это творение.
О том, что разрушителей полно, но с благоговением помнят только тех, кто идет по стопам Творца.
Он ушел, Победитель, и несчастный, много о себе мнящий человек по имени Адольф оказался полностью раздавлен величием мира и открытыми перед ним возможностями.
Просто человек, походя задетый крылом высшего существа.
Он встал, включая свет, на глаза попалась газета с заметкой об успехе его речи в рейхстаге. Ярость взметнулась ураганом: на какую ерунду он тратит свое время? Каждое мгновение своей драгоценной жизни?!
Адольф сел, быстро настрочил письма, запечатал, оставил на тумбочке плату за проживание, записку с просьбой отправить письма и начал собираться.
Его ждет триумф.
Да, будут тернии и тяжелая работа, но его ждет величие! Его будут помнить в веках.
В ушах боевыми барабанами и песнями сирен звучали слова Виктора...
- Вам говорили, что вы посредственны и из вас не выйдет настоящего художника. Я скажу вам другое... Вы просто не нашли свой способ выражения обуревающих вас чувств и эмоций. Вот и все. Дерзайте, герр Гитлер. Ищите. Творите. Не бойтесь шагнуть в неизвестность: у вас все получится. Запомните и никогда не сомневайтесь в этом. У вас все получится!
Адольф подхватил чемодан, запер дверь, оставив ключи под ковриком и твердым шагом направился по коридору. Он шел завоевывать мир.
Виктор стоял в тени, наблюдая за стремительно идущим по улице человеком, и чувствовал, как ломается и разбивается реальность, со скрипом переходя на новые рельсы. Перед глазами кружились осколки нового будущего, того, которое смогло наступить только потому, что один отвергнутый художник услышал доброе напутственное слово и поверил в свои силы. Воистину, скольких бед можно было бы избежать, если бы люди находили в себе хоть каплю доброты и надежды.
Виктор усмехнулся, отправляясь домой. Сегодня был великий день, изменивший жизни миллионов.
Интерлюдия
'Одним из самых одиозных и влиятельных художников двадцатого века, наряду с Пикассо, Малевичем и Дали, недаром считают Адольфа Гитлера.
Его творчество, наполненное мистицизмом и аллегориями, поражает и увлекает, а фигура Ангела Надежды, проходящая центральным мотивом сквозь все периоды и вехи, до сих пор остается одним из самых потрясающих изображений на религиозные темы, наряду с "Атомным Крестом" Сальвадора Дали и "Тайной вечерей" да Винчи.
Переосмысливший и по новому показавший красоту художник, получивший разрешение на росписи Собора Святого семейства, потрясает и поражает разнообразием своих талантов. Художник. Скульптор. Миниатюрист. Гитлер ворвался на Олимп стремительной звездой и оставался на вершине вплоть до своей смерти в...'
Конец интерлюдии
Нет, Виктор не был настолько наивен, чтобы считать, что вот теперь, с уходом Гитлера из политики, наступят мир и божья благодать. Нет. Но, убрав с шахматной доски не пешку, но ферзя, он подложил упорно карабкающейся на вершину одиозной партии огромную свинью.
Все успехи социал-националистов держались именно на его неистовой харизме и бешеном темпераменте. Адольф умел увлекать и вести за собой, он заражал энтузиазмом и идеями, он был настолько впечатляющим как оратор, что мало кто мог хоть вполовину сравниться с ним по влиянию на массы.
Внезапный уход идеолога и ведущего флагмана целого движения неизбежно наделает шуму. Политик - и вдруг в художники? И куда?! В Париж, обитель разврата и того, что потом назовут дегенеративным искусством!
Уже это говорило: здесь кроется что-то странное. Одно дело, если выпихнули из партии, политическое убийство тоже вписывается, но вот так?
Не поймут. И не одобрят.
Гитлер готов был идти до победного конца, он пер, как танковая колонна, выжигая препятствия напалмом, невзирая на сопутствующий ущерб. Его замы далеко не настолько стойкие. Они готовы прогибаться и соглашаться.
Партия, которая могла стать главной и единственной, уже никогда таковой не станет, потеряв свою главную движущую силу.
Да, есть похожие на Адольфа, есть даже более радикальные, но у них не получится подвиг Гитлера: объединить страну стальной рукой резко и быстро. Теперь не будет одного мнения, теперь появятся разные, и маховик войны, давно назревшей и ожидаемой, будет крутиться с другой скоростью.
Впрочем, все эти вопросы занимали Виктора гораздо меньше, чем главный: а что это вообще такое было?!
Таких финтов ушами ситх от себя не ожидал. Сейчас, пытаясь осмыслить прошедший день, он только и мог, что хвататься за голову - у него сложилось впечатление, что его просто несло. Не как Остапа, но словно в спину дул ветер, и он несся, преодолевая препятствия и поступая так, как даже не помышлял.
И началось все после медитаций, приведших к написанию пособия для нефилима.
Ситх с шоком и легким ужасом уставился на ждущие вручения будущему владельцу записи, сшитые в небольшую рукопись.
- Великая Сила! - оторопело прошептал ситх. - Это и есть Светлая сторона?!
Получить ответ свыше он не успел, потому что дверь вылетела, и в Виктора понеслись сияющие нестерпимым белоснежным светом стилеты.
Массивный стол, сделанный из цельного куска какого-то жутко тяжелого дерева, продавливающий паркет кабинета, взлетел в воздух, переворачиваясь. Виктор, рухнувший на пол со стулом, откатился подальше в сторону - вовремя! Стилеты пробили столешницу словно картон, совсем без сопротивления, и затормозили только в стене, войдя в нее по рукояти.
Виктор ошарашенно моргнул, мысленно матерясь на всех языках, какие знал: не замок, а проходной двор! То демоны шляются, то убийцы, теперь вот еще кто-то приперся. Издевательство!
Плавным шагом в кабинет вошел незнакомец. Не ворвался, не влетел, торопясь убить, а именно вошел. Черная сутана извивалась вокруг ног, туфли блеснули отточенной сталью на носках, светло-голубые глаза, почти прозрачные, были полны странного триумфа и предвкушения.
- Во имя господа! - мягкий голос, так не вяжущийся с внешним видом и ситуацией, наполнил кабинет. Виктор хмыкнул, вставая под благословение, отвешенное недрогнувшей рукой монаха.
- Именем его.
Классику он тоже читал и пароль-отзыв помнил на отлично.
Монаха перекосило. Еле видно, но Виктор заметил. Прозрачные глаза стали совсем ледяными. Ситх еще раз быстро обшарил вторженца взглядом. Католик, однозначно - уж очень ряса характерная. Опытный - не стал рассусоливать и возмущаться, продолжив действовать. Опасный - с рук монаха вновь сорвались стилеты, налившиеся беспощадным белым светом.
Стол полетел на монаха, разрубившего предмет мебели длинным прямым мечом. Откуда он его достал?! Финт ушами напомнил незабвенного 'Горца', когда герои вытаскивали свои заточенные рельсы чуть ли не из трусов, и эти железяки никому не мешали и вообще не бросались в глаза. Создавалось полное впечатление, что или монах тот еще фокусник - ловкость рук и никакого мошенничества, или у него есть карманное измерение с личной оружейной. Если последнее - то Виктор себе такое тоже хотел. Срочно. Прямо сейчас!
Здоровенный эспадон, сияющий бело-голубым светом, со свистом пластал воздух, Виктор, успевший подхватить меч, благо он никогда не оставлял его на расстоянии большем, чем можно дотянуться, сжал руку, готовясь раздавить наглеца. Слишком опасно и недальновидно играть с таким, не до возни в песочнице. Сила стянулась, послушная его воле, обвивая врага, и... Соскользнула с монаха, словно он был пустым местом.
Виктор моргнул, тут же повторив попытку, одновременно уворачиваясь от удара.
В глазах монаха мелькнуло ясно видимое торжество, настоящий триумф.
- Твои мерзости бессильны против истинного воина Света! - на миг вскинул твердый подбородок блондин. Виктор презрительно скривил губы, одновременно ударяя Силой вокруг монаха. Нельзя воздействовать прямо? Попробуем опосредованно. Плашки мореного дуба, из которых был собран паркет, полетели точно в цель. Некоторые раздробились на острые щепки, по прочности не уступающие камню.
Меч окружил монаха сверкающим кругом, но Виктор уже увидел, что не ошибся: пусть враг неимоверно быстр, но вот аналога брони нет, или есть, но с условиями - пара щепок завязли в рясе, а одна даже смогла зацепить. Еле ощутимый запах крови взбудоражил, словно акулу, ситх хищно оскалился, демонстрируя клыки.
Сила затопила кабинет, словно шторм, ворвавшийся в помещение. В монаха полетело все, до чего Виктор дотянулся: тяжеленные, как кирпичи, плашки паркета; коллекция кинжалов, украшающая одну из стен; мебель. Две стальные авангардные статуи, приобретенные по неясному наитию на одной из выставок, распались на стремительно раскаляющиеся части. Монах, видя что тактика жертвы изменилась и он завяз, пошел на прорыв. Меч, окруживший его непроницаемым барьером, гудел и сиял нестерпимым светом, превращая в крошку все, что встречал на пути.
Виктор скрипнул зубами, одновременно удваивая усилия, обдирая кабинет до основания и раскаляя металл скульптур, вытягивая его в прутья с острыми концами. Меч в руке ситха взревел голодным хищником.
Клинки столкнулись, и виски сразу заломило от боли: Виктор слышал, как кричал от боли и ярости меч, сталкиваясь с освященным, самым настоящим святым оружием.
Что еще добавляло нервотрепки, так это то, что никто не мчался на помощь. Или телохранители мертвы, или проворонили вторжение, и оба варианта плохи по-своему. Кабинет превратился в апокалиптическую помойку, по которой перемещались бойцы, с каждым мгновением увеличивая разгром. Прутья понеслись к цели под самыми неожиданными углами, и атака увенчалась успехом: Виктор увидел, как дрогнули ноздри монаха, в глазах мелькнуло бешенство, тут же взятое под контроль.
Блондин чуть споткнулся, выровнялся, но ситх уже скорректировал атаку: прутья истончились, превращаясь в проволоку, буквально пришивая металлический носок сапога к полу. Монах едва не упал, дернул ногой, пытаясь оторвать ступню, но ничего не вышло. Клинок одним росчерком отрубил носок сапога, и это стало фатальной ошибкой. Мусор поднялся тучей, закручиваясь смерчем, и пропущенный прут воткнулся в ступню. В пальцы.
Из горла монаха вырвался короткий стон, тут же подавленный, - изогнувшись, монах ловко вырвал прут, сгоревший в голубоватом пламени, обвившем руку, и с бешенством усилил напор. Эспадон рассекал все, что попадалось на пути, голубой молнией сверкая в тучах мусора, которые ситх закручивал Силой настоящими смерчами. Ситхский клинок выл и рычал, вибрируя от ярости и ненависти в руках Виктора.
Неожиданно двери распахнулись, ударившись о стены с такой силой, что дерево треснуло, в монаха полетели разноцветные лучи заклинаний, обтекающие его, словно вода, Виктор отпрыгнул, разрывая контакт, чтобы не попасть под дружественный огонь.
Вольф и еще два мага, выглядящие так, словно вылезли из жерла вулкана, направили на монаха все свои силы, и он дрогнул. Виктор увидел, как на какую-то долю секунды монах заколебался, прикидывая, стоит игра свеч или надо уходить. Он действительно решал это так, как будто знал, что может победить, но, допустим, с потерями, а в следующий момент просто исчез.
Таралы помчались к Виктору, осматривая кабинет, ситха, вообще все вокруг, а он стоял, опираясь на превратившийся в зазубренную пилу меч, в полном ошеломлении. Под ногами хрустел мусор, трещали каменные плиты и паркет, от которого остались только пыль и щепки. Со стен осыпались обломки стеллажей, панелей, даже с потолка сыпалось.
Словно взорвали мешок гранат, а потом время усилило разруху.
Виктор молча обвел налитыми кровью глазами разгром, осмотрел еле живых телохранителей. Маги выглядели откровенно плохо, даже отвратительно: синюшные, одутловатые, как от действия отравляющих веществ, покрытые ранами. Вольф тяжело припадал на правую ногу, ставя ее крайне осторожно, остальные тоже радовали глаз кровоподтеками, у Клауса обмотанная какой-то тряпицей кисть выглядела полуоторванной, и кровь медленно сочилась, невзирая на попытки наложить чары.
Отдавшие остатки сил для атаки, маги теряли их с каждой секундой, и Виктор, стряхнув с себя неуместный ступор, принялся за дело. Требовалось срочно стабилизировать раненых и узнать судьбу Магнуса - ситху очень не нравился застывший взгляд Вольфа.
Через пару часов, когда маги были подлатаны вызванными из Мунго целителями, мусор прибран эльфами, а сам ситх вымыт и переодет, Виктор задумчиво рассматривал плещущееся в стакане виски, пытаясь собраться с мыслями.
А они были не очень приятными.
Виктор знал, что не является царем горы, но визит монаха доказал это особенно ясно. Если б не ворвались телохранители, предсказать итог противостояния ситх просто не мог... Да и не хотел. Пусть он смог справиться с гоблинами, вселенная продемонстрировала, что до вершин Виктору расти и расти, и делать это требуется в темпе.
Неожиданная устойчивость убийцы к воздействию Силой Виктора практически напугала. Он успел сориентироваться, это не стало препятствием, просто небольшой заминкой, но сам факт, что кто-то может запросто ворваться в его укрепленный дом, едва не совершив успешное покушение, просто злил. Той основанной на опасении злостью, заставляющей мобилизоваться в кратчайшие сроки.
Слава всем богам, что семью он спрятал, и до жены с детьми никто не доберется: Виктор был уверен, что их монах бы не пощадил. Невзирая на то, что те не смогли бы никак противодействовать. Или... Их могли взять в заложники. Тоже откровенно кошмарный вариант.
Виски не действовало, адреналин бурлил и кипел, аж руки тряслись. Виктор отложил бесполезный стакан, взял меч и принялся его осматривать. Клинок выглядел отвратительно: пила какая-то, а не меч. Сморщившись от вида зазубрин, ситх провел ногтем по лезвию, и выругался: сплошные трещины. Дико повезло, что клинок не развалился в процессе, оставив своего хозяина на милость врага. Артефакт жалобно заскулил, жалуясь, и Виктор утешительно провел рукой. Придется перековывать, причем срочно. Опять.
Отложив успокоившийся клинок, Виктор свалился на кровать, пытаясь заснуть. Бессонница ничем не поможет, от усталости только наделает ошибок, а он не может себе их позволить. Не сейчас. Муторный сон пролетел быстро, и ситх вновь погрузился в размышления и работу с бумагами. Отчеты ищеек вызывали только головную боль.
Перечитав добытую за приличные деньги информацию, Виктор достал лист бумаги, карандаш, и принялся чертить схемы, то и дело сверяясь с данными отчетов. Выходила полная мутотень на первый взгляд. На второй, впрочем, тоже. А вот на третий... На третий все выглядело отвратительно.
Для начала опять вылез Джек Потрошитель. Серийный убийца, которого искали-искали и не нашли, всплыл спустя несколько десятков лет, и на этот раз жертвами стали не люди, а вовсе даже сквибы. Все убитые девушки в количестве пяти штук - опять то же количество, что и в первый раз, - были сквибами, и даже не выброшенными на милость судьбы, как начали грешить некоторые слишком заигравшиеся в близкородственное скрещивание индивидуумы, а живущими в магическом мире, имеющими родню... Не аристократы, даже не сквайры, беднота... Но - чистокровные.
Только поэтому не подняли вой до небес спецслужбы обычных людей, и теперь землю рыли авроры и родственники погибших. Виктор почитал описания, посмотрел, скривившись, на колдографии... Весь этот кошмар почему-то был смутно знакомым. Ситх сосредоточился, пытаясь понять, что же его насторожило, а потом просто обомлел.
Еще одно распиаренное убийство... Печально знаменитая Черная Георгина*. Убийство сорок седьмого года, век Золотого Голливуда. Убитая и выпотрошенная актриса, у которой тоже изьяли внутренности. Но тогда убийство было одно, никого не поймали... Или поймали? Просто люди не знали? И тоже через десяток с лишним лет. Все это наводило на мысли или о какой-то твари, что вылезает в определенное время, или цикле ритуалов.
Следующей странностью стало вдовство Боргезе. Черный князь, только недавно женившийся, обзавелся наследником и овдовел. Неожиданный поворот, в том, родном мире Виктора такого не произошло. Вдовец был безутешен, и отправился за утешением к монахам, в монастырь. Какой? Естественно, тот самый, где готовили палладинов, и где при смерти лежал недавно еще бодрый настоятель.
А сейчас там развернулась борьба за власть не на жизнь, а на смерть.
Дальше - больше. Нашли следы Фулканелли. За алхимиком следили личности весьма благообразные, а потому подозрительные. В своих подозрениях ищейки не ошиблись. Орден Герберта Аврилакского, чернокнижника. Он же Сильвестр Второй, папа римский. Когда Виктор прочел подробности доклада, то только поскреб затылок. Алхимики решили искоренить конкурента? Наводят справки о возможном союзнике? Просто следят, собирая компромат и данные? А может, все сразу?
Фулканелли навещал Венецию. Любовался музеями, посетил Мурано и Бурано, закупился чудесными изделиями стеклодувов. Покатался на гондоле. Он вел себя настолько расслабленно и мирно, что у Виктора тут же взыграла паранойя. Было три часа, когда слежка упустила мужчину. Где он был в это время, с кем беседовал... Неизвестно.
Зато к Виктору пришел гость незваный. И думать, что он только один, отпрометчиво. Совершенно.
* У нас более известная как Черная Орхидея. Элизабет Шорт.
Не конец, продолжение сюда же.