Аннотация: Финал Высокие Каблуки - 5. Многих поразил необычный стиль. Некоторые нашли рассказ оскорбительным.
Надеюсь, читатель, ты окажешь мне посильную поддержку и не передашь этот глупый опус моей последней учительнице. В противном случае мне будет немного стыдно за свою откровенность.
Моя учительница математики очень быстро состарилась. В возрасте сорока лет, ей уже можно было давать все шестьдесят.
Голова поседела, будто быстро созревший бутон одуванчика. Редкие волосы, тревожимые электростатическими разрядами, как пожухлая листва в преддверии зимы, порывались облететь нам на плечи. Готовая каждый день исполнять знаменитую роль старушки процентщицы, она собирала их в тугой пучок. В эстетике Багза Банни ее улыбка олицетворяла кроличий идеал красоты, а ладно отточенные формы без напряжения легли бы на полотна Малевича.
Моя учительница математики озаряла класс и радовала взгляд только иссиня-черными, серыми в полоску, коричневыми в клеточку, темно-синими, бежевыми... и другими позитивными, достойными Мортиши Аддамс нарядами.
Она была одинока. На монохромном безрадостном жизненном пути ей не удалось скопить тот естественный для каждого человека капитал, который на подобии consol (бессрочной облигации) вечно приносит процент. У нее не было ни детей, ни мужа.
Относясь к породе тех гагар, кому не доступно наслаждение битвой жизни, она не верила в силу человеческого духа, не готова была шествовать с гордо поднятой головой, подняв на транспарант лозунг "Счастливыми не рождаются, ими становятся". Она жила в параллельной реальности, где все работает с точностью до наоборот. В ее личной парадигме счастье - это пирог, который выдают при рождении только избранным. И сколько не бейся, выше головы прыгнуть невозможно. Поэтому она покорно мирилась с тем, что положенного сладкого куска ей не досталось, покорилась женской доле, а вырвать его, присвоить и владеть по праву сильного она была не способна.
С переменным успехом, развивая наши математические способности, она обкатывала различные методики. Спектр ее возможностей был неограничен. Она начинала с увещеваний и заканчивала едкой сатирой. Мы восхищались глубиной ее юмора и часто потрясали стены комнаты своим одобряющим хохотом.
Бывало, она с досадой вопрошала:
- Что же ты? Почему ты не замечаешь ошибку?
А потом, тыча пальцем в клетчатую тетрадь, в отчаянии закатывала глаза и, возводя руки к Господу, давала живительную подсказку:
- Пи здесь! - она говорила - Я сказала, Пи здесь! - и ты смотрел удивленно, ошарашено, пораженный такому тонкому каламбуру, желая разгадать, делает ли она это осознанно или все-таки бессознательно.
Ты исправлял ошибку, поднимал на нее полные безотчетного благоговения и немого вопроса глаза, и она удовлетворенно, покачивая головой, извлекала на свет всего два слова в знак согласия. Всего два слова, но каких!
Надо заметить, между этими двумя словами у нее случался приступ картавости и в щель между зубами, куда проскальзывал язык, врывался странный шипящий звук, похожий на букву З-з-з. Таким образом, получалось:
- Пи...да! Пи...да! - она не ограничивала себя однократным повторением, и с наслаждением повторяла снова и снова, пока не убеждалась, что ты усвоил урок.
После, она обходила каждого, и повторяла эти фразы, в зависимости от найденного решения и его оригинальности, на разный мотив.
А ведь в то же время мы проходили полиномы, которые нам, как и всем школьникам, продавались под двусмысленным соусом многочленов...
Моя учительница математики не обсуждала, не связанные напрямую с ее специальностью, темы, поэтому мы порой задавали каверзные, требующие высокой квалификации Вассермана, вопросы.
Глядя хитрым прищуром, не по-детски интересуясь торговлей на Форекс, мальчишки как-то спросили:
- А какие математические методы используются в современной науке для прогнозирования движения курса валют?
- Видите ли, - учительница опешила и готовила фланг к отступлению, - цены движутся эротично.
Пока они обдумывали, какой смысл следует вкладывать в эту глубокую метафору, она смутилась и поправилась:
- То есть, нет, цены движутся хаотично!
Взрослой, знакомой с азами психоанализа женщине, не нужно быть Агатой Кристи, чтобы связать пестики с тычинками. Методом дедукции, ограниченным лишь рамками женской логики, я вывела, что это была какая-то разновидность сублимации сексуальной энергии, тащемта оговорочка по Фрейду. Пациент на самом деле не замечала двойное дно своих высказываний.
Возможно, правда, это мы были глупыми, страдающими массовыми галлюцинациями, испорченными детьми.
Моя учительница математики была отличным преподавателем. Большинство из нас освоили несколько порядковых цифр, базовые операции с ними и счастливо впорхнули в мир новых возможностей. Я же, здраво оценив подспорье вычислительных занятий для качественного понимания расчета заработной платы, отдавала им всю себя.
Поэтому, когда классе в десятом моя мама сдала в библиотеку все старые книги и учебники, включая решебник по математики за 9-й класс, чья-то холодная мокрая рука вскользь провела по позвоночнику - я предчувствовала страшное.
Мама озабоченно подбоченясь возвышалась над стопками книг, и приговаривала:
- И это кому-нибудь пригодится, и даже это. И от этого надо избавляться!
Рядом с азартом маньяка-убийцы орудовала жадная до новой макулатуры библиотекарша. Они четкими согласованными движениями расчленяли мою коллекцию детских детективов. Я, обуреваемая безумными фантазиями вперемежку с жадностью, в ужасе наблюдала.
Тревожно ожидая худшего, я накликала-таки беду. Ведомая каким-то божественным провидением, в тот самый момент, когда моя мать наклонилась и выудила из бездумно накиданных книжных рыбешек ничто иное как решебник, в дверях появилась моя учительница математики.
Я видела, нет, я чувствовал ту боль и разочарование, которое она испытала при взгляде на его белую мягкую обложку. Он был весь помят, зажулькан, тонкие желтые листики, испещренные карандашными пометками, покрылись катышками, из чего следовал только один вывод.
До того самого момента она верила в меня как в самое себя.
Я убеждена, что даже под страхом смерти надо всегда говорить правду и только правду. На все попытки поговорить по душам я, широко открыв оскорбленные недоверием глаза, честно признавалась, что решаю все, от корки до корки, исключительно самостоятельно, прости Господи. А как еще божьему одуванчику объяснять, что свериться с ответами - не равно списывать?
Мой, обостренный в музыкальной школе, абсолютный слух до самого выпуска улавливал ноты страдания в ее голосе. Она старалась избегать меня, мы попрощались с ней холодно. Я смиренно клонила голову к полу, она с дрожью в голосе жмурила полные слез глаза. Мы расстались, надолго. Математика до сих пор тот священный храм, куда я не могу входить без трепета, на его алтарь я положила еще пару лет жизни в институте.
Все могло бы закончиться невыносимой легкостью разочарования, если бы не кульбит судьбы. Поразительное стечение обстоятельств позволило взглянуть на мир под другим углом. И подумать:
- Ты ж поди! Он оно как в жизни-то бывает!
Лихо закрученные повороты жизни моей учительницы оказались столь же непостижимы, как выточенные пьяным скульптором изгибы ее тела.
Пару раз летом, после того как выпускной бал отгремел пьяными от свободы и выпитых ликеров голосами бывших школьников, а теперь настоящих людей, мы собирались небольшой группой девушек посплетничать.
Совпадение, которое не может быть просто случайностью, привело нас, увлеченных целью купить что-нибудь к плюшкам, в супермаркет.
Возле прилавков стояла учительница. Она словно лебедь, который всю жизнь был гадким утенком, плыла вне времени и пространства. Оправа на ее новых модных очках сверкала розовым отливом, белые одежды навевали мысли о вечном.
Моя учительница математики в возрасте сорока пяти лет (не будем строить догадки, но вероятно, будучи девственницей) вышла замуж за прекрасного мужчину, который к своему возрасту тоже ни разу не был женат.
Отчасти, призывая и агитируя, она вела себя, как типичный апологет секты свидетелей Иеговы.
- Девочки мои, миленькие! Главное это любовь. Конечно, любовь!
Это любовь, конечно любовь,
Это любовь, я знаю точно,
Я знаю точно, я знаю точно - любовь!