Заиграев Алексей Александрович : другие произведения.

Игры ума

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Пока мы живы, редко удаётся Быть в Сейчас. Игра ума, что памятью зовётся,Бросает нас во времени назад; Оттуда, словно от испуга,Прыжок вперёд - в грядущий мир,Что соткан из надежд и опасений, Которым редко сбыться суждено. И снова маятник качнётся,Мелькнёт Сегодня; на дворе опять Вчера. И неподвластный воле круг замкнётся.
  
  Игры ума
  
  Часть 1.
  Пока мы живы, редко удаётся
  Быть в 'Сейчас'.
  Игра ума, что памятью зовётся,
  Бросает нас во времени назад;
  Оттуда, словно от испуга,
  Прыжок вперёд - в грядущий мир,
  Что соткан из надежд и опасений,
  Которым редко сбыться суждено.
  И снова маятник качнётся,
  Мелькнёт 'Сегодня'; на дворе опять 'Вчера',
  И неподвластный воле круг замкнётся.
  
   В городе Таёжнодырске не было ничего примечательного. Жизнь текла тихо и размеренно, событий никаких не происходило. Лишь в средние века немного побурлила чернь, но, получив от властей отступного в виде нескольких бочек браги, утихла и разошлась. В память о событии был установлен монумент и заложен скверик. С тех пор общественной жизни в Таёжнодырске не наблюдалось.
   Через город несла тяжёлые воды река, и был её ход столь степенен, что казалось, будто это само время замедлилось, протекая здесь. Множество полуразрушенных церквей и часовен напоминали о былом величии. Кое-где на разбитых улицах виднелись яркие рекламные щиты, предлагающие отведать то кока-колу, то новые прокладки. Их можно было бы считать приметами нового времени, если бы не козы. Они мирно пощипывали травку под щитами так же, как их предки паслись у афишных тумб, разглядывая то манифесты царя, то ленинские декреты.
   За самой высокой колокольней стыдливо пряталась телевышка. Ржавая, на фоне золотых куполов церквей, она казалась скорее памятником былым временам, чем вестником прогресса.
   Центром Таёжнодырской промышленности и её единственным проявлением был деревообрабатывающий комбинат. Там работало почти всё население города, поэтому Лёня, сидевший у ворот предприятия, знал большинство горожан в лицо.
   Его должность называлась 'оператор шлагбаума'. Когда к воротам подъезжала машина, Лёнин начальник в будочке разглядывал взятые у водителя документы. И, если они начальнику нравились, в форточку просовывался красный флажок.
   Тогда Лёня отцеплял от крючка верёвочку, удерживающую шлагбаум закрытым, и под действием противовеса полосатая перекладина откидывалась вверх, показывая то на чистое небо, то на облако.
   По тому, сколько раз было показано 'чистое небо' и 'облако', он научился предсказывать погоду. Когда Лёню спрашивали, будет ли дождь, он прикидывал в уме: три раза 'чистое небо' и семь раз 'облако', делал несложный подсчёт и выдавал ответ:
  - Вероятность дождя - семьдесят процентов.
   Проценты эти спрашивающему были ни к чему. Он хотел знать: брать зонт или нет.
   Тогда Лёня делал 'контрольный замер'. Он откидывал шлагбаум и смотрел, что тот покажет.
   Если выходило 'облако', следовало брать зонт. Если 'чистое небо' - зонт был ненужен.
   Конечно, можно было обойтись только контрольным замером, но тогда вся проделанная с начала смены работа теряла смысл.
   К шлагбауму Лёня шёл непростым путём: окончив местный пединститут (а других ВУЗов в Таёжнодырске никогда не было, не считая духовной семинарии) и получив диплом преподавателя чего-то гуманитарного, он с удивлением узнал, что специалисты его профиля городу не нужны. И ещё, в Центре занятости была очередь для преподавателей на несколько лет вперёд.
   Мало того, что очередь была, так она ещё и не двигалась по неизвестным причинам. Вернее, причины были известны, он о них не говорили. Во всяком случае, в Центре занятости.
   Ехать же преподавать в глубинку не хотелось (да-да, именно так: 'в глубинку'; даже если вы живёте в Таёжнодырске, для вас может существовать ещё большая глухомань).
   Немного поболтавшись по городу в поисках лучшей доли, Лёнин корабль пришвартовался к древообрабатывающему комбинату.
   Молодой человек предпринял ещё несколько попыток изменить свою жизнь, и даже уехать из города, но судьба упорно возвращала его к шлагбауму. Постепенно с этим удалось смириться, к тому же работа не изнуряла, и полосатая перекладина продолжала бодро взлетать, показывая то небо, то облако.
   Со временем Лёня заметил, что мир сузился до размеров площадки, на которой установлен шлагбаум. И тогда он начал мечтать.
   Вечерами, укладываясь спать, Лёня уносился мыслями в неведомые страны. Там он был могучим владыкой, отправлявшим легионы в бой небрежным взмахом руки. А ночью луна, нет, две луны отражались в глазах красавицы, с восхищением смотрящей на него.
   Вот сейчас принц Лёня: Нет, 'принц Лёня' - не звучит. Нужно придумать себе имя поприличнее. Интересно, какие имена бывают у принцев? В голове всплыло: 'принц Чарльз'. Звучит неплохо, но как-то не так: Проклятье, ничего не приходит в голову.
   Лёня зевнул и перевернулся на другой бок.
  - Ладно, сейчас займусь красавицей, а имя придумаю завтра:
  - Элеон, - позвала его красавица.
  - Ну что ж, Элеон так Элеон, - не стал упрямиться Лёня.
   Итак, сейчас принц Элеон допишет манифест: Нет, рядом с красавицами манифесты не пишут. Лучше так: сейчас принц Элеон попишет поэму, и: Лёня уснул: ничего не поделаешь, он не принц, ему завтра на работу.
  
  Неведомый мир, Западные земли.
  Храм Двух Дакинь.
  
   Правитель Западных земель Ургул Сиятельный не любил белый цвет. По двум причинам: во-первых, это был цвет жрецов Храма Двух Дакинь или, как их ещё называли, Белых Богинь. Ургул был уверен, что хоть пой мантры, прикрыв лысину белым капюшоном, хоть ползай на брюхе в чёрных одеждах, как это делают жрецы в Восточных землях - святости это никому не прибавит.
   Вторая, и самая главная причина заключалась в том, что в каждое слияние Лун приходится облачаться в белую мантию и отправляться в Храм Двух Дакинь, где выживший из ума жрец Каргал поводит ритуал Вызывания. И всё безрезультатно.
   Представление часто затягивается, а у Западного правителя столько дел. Вот и решил Ургул под монотонное пение мантр поработать с документами.
   В Церемониальный зал Храма он вошёл, держа перед собой ларец со свитками. Кощунство, конечно, но где написано, что нельзя?
  При встречах с верховным жрецом властитель вёл счёт как во время учебного поединка. Итак, один - ноль.
  Его Святейшество на кощунство не отреагировал и зарокотал мантры.
  Один - один.
  Западный правитель проверил акустику помещения, уронив на пол ларец. Как бы случайно. Акустика оказалась хорошей. Два - один.
  Верховный жрец взял кувшин со святой водой, вылил немного в ладонь и смочил ей свой капюшон. Потом поднял кувшин над Ургулом и низверг на него целый водопад.
  - Ни одной сухой нитки, - отметил властитель. Два - два.
  Ургул разложил на алтаре свитки и приступил к изучению бумаг.
  Три - два.
  Просмотрев несколько свитков, властитель опечалился: сплошные доносы. Стоит вельможе мало-мальски научиться грамоте, сразу же узнаёшь о новых государственных изменах: то, что побаиваются произнести вслух, легко доверяют бумаге. Как тут решить: кого отправлять к палачу? И не казнить никого нельзя - подумают, что дела забросил. А покарать всех названных в доносах, так без придворных останешься.
  Ургул вздохнул:
  - Сделаю так: поверю каждому третьему доносу, - он посмотрел на гору бумаг и поправился:
  - Многовато будет, лучше каждому пятому: Нет, нужно срочно начинать войну, пока палач меня не оставил без последнего военачальника.
  Верховных жрец Храма Двух Дакинь Его Святейшество Каргал приступил к заключительной части ритуала. Он поставил на свитки чашу с бурой жидкостью, обмакнул в неё кисточку, и принялся рисовать на алтаре священные узоры.
  Три - три.
  Глядя на смятые бумаги, властитель хлопнул ладонью по каменной плите и прошептал:
  - Старый мракобес.
  Его Святейшество отложил кисточку и скрипучим голосом поинтересовался:
  - Мой повелитель что-то сказал?
  В повисшей тишине стало слышно, как жужжат мухи над чашей. Ургул поймал одну коротким взмахом, поднёс к уху кулак и прислушался. Четыре - три.
  Жрец повторил вопрос громче:
  - Что сказал мой повелитель?
  Ургул заглянул под капюшон, скрывавший духовное лицо и прокричал:
  - Когда я смогу напасть на Восточные земли?!
  Служитель Дакинь привычно отчеканил:
  - Как только оживут наши Богини, совет жрецов благословит войну.
  - Тогда рисуй свои загугулины и не отвлекайся. - Западный правитель отвернулся и широким рукавом, как бы нечаянно, смёл с алтаря чашу.
  Пять - три.
  Жрец Каргал налету подхватил чашу и вернул её на алтарь, немного расплескав краску. Конечно, попало только на свитки.
  Пять - четыре.
  Сократив разрыв в счёте, Его святейшество вернулось к прерванному занятию.
  Ургул скользнул взглядом по двум барельефам, изображавшим обнажённых богинь, танцующих с веерами.
  - А девочки-то ничего. Видно поэтому старый козёл Каргал и любит тереться возле них: И ведь живём же в просвещённое время. Нет, я понимаю, что ритуал может вызвать дождь или изгнать болезнь - это наука объясняет. К тому же, и дождь и исцелившихся больных все видели. Но верить в то, что высеченные из камня девчонки могут ожить - это уж извините. Да и кто их видел, этих богов? Каргал что ли видел? А если старую лису покипятить в масле, какие тогда сказки будет рассказывать?.. Правда, без жрецов чернь может выйти из повиновения: ничего не поделаешь, народ у нас дикий, необразованный: богов боится больше чем солдат:
  - Готово, - прервал его размышления Каргал, и ударил в подвешенный к потолку колокол. Помещение заполнил низкий гул.
  Застывшие в танце Богини даже не шевельнулись.
  - Ну, теперь чего не хватает? Уже сколько девок перевели на твои забавы, - Ургул кивнул на опустевшую чашу.
  Его Святейшество откинул капюшон и поскрёб лысину.
  - Кровь не та: Ну конечно, нужна кровь жрицы!
  - Так что же ты?..
  - Доставь мне жрицу Большого Чёрного: Но можешь привести и жреца.
  Пять-пять.
  Ургул вышел и хлопнул дверью.
  - Разве можно нормально править, когда на каждый шаг нужно выпрашивать благословение жрецов? Сначала они вынудили меня остановить войска у границы Восточных земель, а Храм Большого Чёрного именно там; и теперь я должен договариваться с Восточным правителем о жрецах: А почему собственно я, Сиятельный Ургул кому-то что-то должен? Это мне все должны, а особенно начальник стражи. Попрошу его позаботиться, чтобы на Его Святейшество никто не напал, или чтобы ему на плешь чего тяжёлое не свалилось... Да, лучше всего так: тяжёлым по голове.
  Ургул взгромоздился на носилки и махнул рукой в сторону дворца.
  Когда осела поднятая процессией пыль, из боковых ворот Храма вышел Энгерн, человек без прошлого. Прошлое у него, конечно было, но такое, что совет жрецов решил лишить его имени. Спасибо, что заступился Каргал, и имя Энгерну оставили. В обмен на Очищающее действие.
  Проскальзывая между домами, Энгерн обогнал процессию и направился к арке, через которую должны пронести Ургула. Цепляясь пальцами за щели между камнями, он вскарабкался наверх и, вынув из ножен меч, затаился, всматриваясь в приближающееся шествие.
  На носилках рабы несли трон цвета крови. В нём, развалясь, полулежал Ургул. Сидящие по бокам от него обнажённые девушки растирали маслами ноги властителя. Справа и слева от носилок шли воины, высоко подняв копья. На некоторые из них были насажены высушенные человеческие головы. Тишину время от времени разрывал иезуитский вой труб.
  Ургул чувствовал, что у него портится настроение: вся жизнь состояла из сплошных ритуалов, громоздящихся друг на друга. С трубами хоть понятно: они отгоняют злых духов. А вот зачем нужны заплесневелые головы, отрубленные неизвестно кем и за что задолго до рождения Ургула?: Убить без ритуала - и то никого нельзя:
  А тут ещё Каргал помянул Большого Чёрного. Его, конечно, тоже никто не видел, но поминать его - не к добру. Примета верная, не раз убеждался. Ох, быть неприятностям:
  Когда носилки приблизились на расстояние броска, Энгерн метнул меч.
  Не меняя позы, Ургул ногами сдвинул девушек перед собой. Клинок с чавканьем рассёк нежную плоть.
  Энгерн прыгнул, стараясь добраться до горла Ургула. Недолетев до носилок, он почувствовал, как в тело вонзаются сразу несколько копий.
  Досмотрев сцену расправы до конца, Ургул сошёл с носилок, что-то поднял с земли и насадил на свой меч. Задрав голову и устремив клинок к небу, он испустил звериный вой. Ничего не поделаешь: очередной ритуал, нужно выполнять. Если не хочешь, чтобы тебя самого показали Дакиням.
  Покачиваясь на носилках, Ургул пришёл к выводу, что нападение - дело рук Его Святейшества. Пять-шесть. Придётся вернуться в Храм и пообещать Каргалу жреца Большого Чёрного: Ну вот, теперь сам помянул, да ещё к ночи. Что за день выдался?..
  У входа в Храм властитель задумался: как же договориться с Восточным владыкой? - А предложу-ка я ему в обмен на жертву год мира. Целый год. Раньше следующего слияния Лун Каргал всё равно не даст начать войну: А вот посла жалко: Восточный правитель его обязательно казнит за дерзкое предложение, а с ответом пришлёт своего посла. Его я, конечно, тоже казню, а кого отправлять на переговоры завтра? Не самому же:
  Выскочивший из Храма послушник едва не врезался в носилки, и, ойкнув, низко поклонился. Западный правитель, было, нахмурился, но вдруг улыбнулся и, взяв молодого человека за шиворот, подтащил к себе.
  - Родители есть?
  Послушник испуганно кивнул.
  Ургул оторвал его капюшон, отличавший священников от мирян, и сообщил:
  - Тебя казнят. Можешь выбрать, где: здесь или в Восточных землях. Но, если выполнишь моё поручение, твои родители будут живы. Назначаю тебя послом.
  Шесть-шесть. Ничья.
  Жрец Нгуэнг, наблюдавший сцену из окна, потёр руки.
  
  Таёжнодырск.
  
   Лёнин начальник, Василий Александрович Жёлудев был отставным офицером. Выйдя на пенсию ещё полным жизненных сил, он рьяно занялся домашним хозяйством, удивляясь тому, как недавно оставившая его супруга всё запустила. Но через месяц заскучал, и стал поднимать рюмочку, чего за ним раньше не замечалось.
   Решив, что причина тоски - одиночество, Василий Александрович заприметил двух продавщиц из магазина неподалёку и попытался завязать отношения. Его выбор был неслучаен: Зиночка и Галочка, как звали потенциальных подруг, были дамами неопределённого возраста и интересов, обручальных колец не носили. А самое главное, магазин был рядом с домом и имел подсобное помещение для романтических встреч.
   Снова обзаводиться женой Василий Александрович не планировал, а вот чтобы посидеть в подсобочке по-людски, поговорить душевно:
   Наметив цель, майор Жёлудев провёл молниеносную операцию. Явившись к закрытию магазина в парадном мундире с двумя букетами цветов, он затребовал шампанское, две бутылки водки и шоколадку.
   Пока товар упаковывался, бравый майор, источая запах дорогого одеколона, посетовал на то, что не с кем выпить. Зиночка и Галочка были неприступны.
   Тогда Василий Александрович пустил в бой свой стратегический резерв. Он извлёк из кармана томик Пушкина и начал артподготовку:
  - Я помню чудное мгновенье:
   Передо мной явилась ты:
   Противник попытался рассредоточиться, разбегаясь в концы прилавка, но крупнокалиберным:
  - Как мимолётное виденье,
   Как гений чистой красоты, - был разгромлен и капитулировал.
   Подписание договора о дружбе и сотрудничестве проходило в подсобке на деревянном ящике из-под помидоров. Накрыв ящик предусмотрительно прихваченной газетой, Василий Александрович расположил на нём напитки и угощения. Пушкин за ненадобностью был отправлен в карман.
   - Поэзия - это сила, говаривал потом Василий Александрович, рассказывая Лёне о своих похождениях.
   Жизнь стала налаживаться, но это было всё-таки не то. И понял майор, что для счастья ему нужны не подруги, а подчинённые и чувство причастности к общему, важному делу.
   К счастью Жёлудева, директором древообрабатывающего комбината назначили его однополчанина. Узнав об этом, Василий Александрович пригласил его на фуршет в подсобку и поведал план реформирования производства.
   Зиночка и Галочка, о которых господа офицеры забыли сразу после второй, попытались возмутиться и даже выставить высокие договаривающиеся стороны из подсобки, но извлечённый из кармана Пушкин с фугасным 'Я помню чудное мгновенье:' вновь произвёл магическое действие и бунт был подавлен.
   А когда директор комбината вручил дамам деньги, сказав:
  - Ну пойдите, купите себе цветы подороже, - Зиночка и Галочка вышли, и конструктивная деловая атмосфера была восстановлена.
   Так на комбинате появилась должность 'замдиректора по режиму'. У шлагбаума была выстроена будочка для Василия Александровича, а Лёня со сменщиками стали именоваться контрольно-пропускной службой, или КПС.
   Майор Жёлудев где-то достал флажок с надписью 'Слава КПСС', закрасил последнюю букву 'С', и время от времени высовывал его в форточку, отдавая команду открыть шлагбаум. В этом дирижировании он находил упоение и строгую военную красоту.
   Сегодня Василий Александрович не в настроении: к нему в будочку принесли электромотор для шлагбаума и пульт управления с двумя круглыми кнопками. Это значило, что завтра он лишится всех подчинённых и, соответственно, перестанет быть начальником службы.
   - Схожу-ка я вечером в подсобку, - вздохнул Жёлудев и проверил карман: на месте ли томик Пушкина.
  Неведомый мир. Восточные земли.
  Дворец правителя Элибриса Лучезарного.
  
  Восточный правитель Элибрис Лучезарный, выслушав западного посла, думал, что с ним сделать: сварить заживо или велеть зайти за ответом завтра. Ведь это неслыханная дерзость - требовать жрецов в обмен на мир. Хотя один человек за целый год мира - не так уж и много. Тем более, Ургул согласен даже на жрицу: Да и пользы от них никакой: сидят себе в горах и неизвестно чем занимаются. К тому же, отдавать жертву нужно будет через год, а за это время столько воды утечёт:
   Элибрис Лучезарный решил:
   - Передай Западному правителю Сиятельному Ургулу, что через год, к слиянию Лун, он получит служителя Большого Чёрного.
   Едва бледный от страха посол выскочил, правителю доложили:
   - Нгуэнг, Верховный жрец Храма Большого Чёрного просит аудиенции.
   Закутанный в чёрное старый жрец пришёл по необычному делу: в его Храме почти никого не осталось: он да послушница молодая, даже ещё не жрица. Молодёжь нынче в монахи не идёт - ничего не поделаешь, мораль в упадке. Вот и просит он повелителя Элибриса отправить в Храм достойного человека. Послушником. Понятно, что дело это добровольное, но надо же веру спасать:
   Узнав о цене, которую нужно заплатить за год мира, настоятель откинул скрывавший лицо капюшон, что было нарушением этикета, и, не глядя на повелителя, сказал:
   - Я соглашусь, если ты отдашь мне сына.
   Правитель вместо ответа грустно усмехнулся и провёл жреца в небольшую комнату. Там Элибрис показал настоятелю молодого человека и представил его:
  - Мой сын принц Элеон.
   Принц под присмотром рабыни водил по бумаге сухой кисточкой и пускал слюни. Он был слабоумным.
   - Когда ты заберёшь его, жрец Нгуэнг?
   - Сейчас.
  
  * * *
   Ночь. Два путника на горной тропе.
   Дорога к Храму Большого Чёрного неблизкая, и идти приходится в гору. Если слушать, как шуршат камешки под ногами, то время в пути пройдёт незаметно.
   Жрец Нгуэнг больше любил ходить один: тогда не примешивается звук чужих шагов и проще сосредоточиться на мыслях. Не то, что сейчас, когда сзади телепается слабоумный принц Элеон и разбивает весь ритм. Бедный мальчик, наверное, гор никогда не видел:
   Сзади что-то зашуршало, и мешавшие шаги стихли. Жрец оглянулся: принц Элеон лежал поперёк тропы; его мёртвое лицо улыбалось звёздам.
   Светила медленно гасли в предрассветном небе.
  
  Таёжнодырск.
  Древообрабатывающий комбинат.
   В обед Лёня отправлялся пить чай в будочку начальника. Там они разгадают кроссворд и обсудят местные новости. Да, и начальник обязательно поинтересуется прогнозом погоды.
   Сегодня было четыре раза 'чистое небо' и: четыре раза - 'облако'. Ну нет, предсказать дождь с вероятностью пятьдесят процентов - всё равно, что вообще не предсказывать. И в глаз что-то попало. Лёня потёр веко, и соринка, кажется, вышла. Так вот, о чём это я?
   Ах да, придётся делать 'контрольный замер'. Лёня поднял шлагбаум и посмотрел вверх. Там, между клубящимися облаками, плыли по небу две луны.
   - Наверное, глаз надавил, - подумал Лёня и побрёл пить чай.
   В будочке он узнал, что уволен: шлагбаум теперь будет открывать электромотор, пульт управления которым уже установлен. И начальник показал на чёрную коробочку с двумя кнопками.
   Рассеянно доработав смену до конца, Лёня пересчитал полученный из начальственного кармана расчёт, и отправился, куда глаза глядят.
   Ноги привели его к единственной достопримечательности города - Таёжнодырскому вокзалу.
   В годы войны его случайно разрушили чекисты: телеграмму с приказом подготовить город к эвакуации невыспавшийся радист отправил вместо Волоколамска в Таёжнодырск.
   Эвакуировать из города было особенно нечего, да и некуда: за спиной сплошная тайга. Поэтому чекисты, погрузив на телегу партархив и остаток денег и банка, задумались: что бы ещё такого сделать?
   Сначала решили взорвать рельсы, чтобы враг не проехал, но, прибыв со взрывчаткой на вокзал, увидели, что рельсы в Таёжнодырске заканчиваются.
   Но взорвать же что-то надо, чтобы врагу не досталось: Вот здание вокзала и взлетело на воздух.
   Вскоре ошибка выяснилась, но чекистское начальство было настолько занято борьбой с диверсантами, что дело спустили на тормозах и почти никого не расстреляли.
   После войны отстраивать вокзал пригнали пленных немцев. А те взяли и выложили на полу свастику, да так хитро, что увидеть её можно было только сверху, из-под потолка. А когда на ней стоишь - ничего не заметно.
   Вот в этом все немцы: нет, чтобы слово какое выложить, как мы бы с вами сделали, а они раз - и свою свастику.
   И всё бы ничего, если бы уже в наши времена не полезли менять лепку под потолком. Тогда и увидели, какую свинью подложили фашисты.
   Инструктора идеологического отдела обкома чуть кондрашка не хватила. Вокзал закрыли и пригнали комсомольцев поверх старого пола выкладывать новый, со звездой в центре.
   Идеологический инструктор лично несколько раз пересчитывал лучи у звезды, чтобы, сами понимаете, чего не вышло. А комсомольцы на такое недоверие обиделись, и выложили прямо у входа, ну сами понимаете какое слово. Да так, что под потолок лезть не надо, чтобы его прочитать.
   Тут перестройка грянула, и слова такие не то, что на полу - в газетах появляться стали. Поэтому на вокзал махнули рукой, и половым вопросом больше не занимались.
  
   Немного постояв на оставленной комсомольцами надписи, Лёня набрался решимости и направился к билетной кассе.
  Маленькое окошечко в ней было закрыто табличкой 'Билетов нету никуда'.
  Надпись содержала столько смысла, что для усвоения его требовалось куда-нибудь пойти.
  - Это нужно запить, - принялись нашёптывать демоны, но победило светлое начало, и Лёня отправился в кино.
  Выбор фильмов был невелик: эротика и Котовский. Пришлось вздохнуть и выбрать красного командира. Немного посмотрев, как лысый герой махает шашкой, Лёня плюнул и, купив по пути газету с объявлениями о работе, пошёл домой.
  Дома, даже не раздевшись, он бросился на кровать. Мысли, убегая от реальности, снова уносили в неведомые дали.
  Лёня, вернее уже не Лёня, а принц Элеон в своём дворце дописывает поэму, и изящная красавица по-прежнему смотрит на него.
  Потом появляются две луны, принц улыбается им, и начинает подниматься всё выше, к звёздам:
  
  Лёню безжалостно трясли:
  - Вставай! Ну вставай же!:
  - Да дайте же поспать несчастному безработному, - он решил извлечь хоть какие-то преимущества из своего нынешнего положения, - Некуда мне вставать. Я уволен.
  Сон пропал. Да и спать одетым нехорошо - не тот отдых: тело не дышит и ремень живот надавил. Лёня попытался расстегнуть пряжку, и нащупал на поясе меч.
  Он открыл глаза и увидел, что одет в богатый, с дорогим шитьём пурпурный плащ и плотные шаровары, заправленные в сапоги. Обувь была сшита грубо, но ногам было уютно и, что больше всего радовало, голенища были украшены драгоценными камнями.
  - Ну наконец, - обрадовался Лёня и сразу принялся наводить порядок во вверенном ему королевстве:
  - Кто смеет будить августейшую особу? - И заметил лысую голову склонившегося над ним жреца Нгуэнга.
  Лёня решил, что попал в чужой сон.
  - Котовский, как ты с принцем обращаешься?.. - Потом, подумав, что красные командиры не любят принцев, на всякий случай добавил:
  - Слава КПСС!
  Заклинание подействовало, и Жрец Нгуэнг помог ему встать.
  - Ты больше не принц. Теперь ты монах. Идём в Храм, - Нгуэнг повернулся и стал быстро подниматься в гору.
  - Ну что ж, не пропадать же сну, - придерживая путавшийся в ногах меч, Лёня пустился догонять жреца.
  Вокруг, насколько хватало глаз, простиралось унылое величие горного пейзажа. Скупые мазки тусклой растительности, прячущейся от ветра в расщелинах, контрастировали с ясным, каким-то особенно прозрачным небом. Его чистота ощущалась физически.
  - Похоже, кому-то нравится Рерих. Не мой вкус, - отметил Лёня, чередующий при подъёме то две, то четыре точки опоры.
  Догнав жреца, Лёня спросил о самом главном:
  - Котовский, в твоём монастыре девушки есть?
  Нгуэнг занял активную оборону.
  - В тебе говорит место, где человек заканчивается.
  - Или начинается. Это зависит от того, с какой стороны смотреть, - развернул дискуссию августейший Лёня, но осёкся: по склону горы на них с воем мчалось белое облако. Подлетев ближе, оно взмыло вверх и, на секунду зависнув, врезалось в землю. От удара облако рассыпалось на небольшие клубящиеся сгустки. Неспешно двигаясь, они охватывали путников в кольцо.
  Лёня неуверенно вытащил меч и посмотрел на жреца; оружия у того не было.
  Сгустки лопнули; на их месте, капая слюной, стояли большие белые псы. Обычные собаки, только с глазами что-то не то: полные жёлтого света, они были пусты и прозрачны; сквозь глаза можно было увидеть, или скорее почувствовать, внутри тварей какое-то текучее движение тумана. Сворачиваясь в мягкие, плавно меняющиеся узоры, туман успокаивал, завораживал, и, казалось, притягивал к себе.
  Принц Лёня оглянулся в поисках ближайшего дерева, но не нашёл его. Звери приближались.
  Жрец не двигался; похоже, он кого-то высматривал в окружившем их белом хороводе.
  Нгуэнг резко взмыл вверх и, приземлившись у одного из псов, занёс руку, запульсировавшую синим светом. Удар вмял голову твари в туловище.
  Звери исчезли, оставив после себя маленькие чёрно-синие смерчи, которые постепенно растаяли.
  Лёня показал жрецу большой палец. Тот пояснил:
  - Касание Большой Руки. Чтобы так уметь, нужно накопить много добродетели.
  - Понятно: чем больше добродетели, тем меньше собак.
  - Это были демоны Дакинь. Я их благословил, и теперь псы послужат Большому Чёрному. Ты их ещё увидишь.
  Раздался лай: на путников неслась свора собак самых разных мастей и размеров.
  Лёня занёс меч.
  - Не бойся, - остановил его Нгуэнг и забрал оружие принца.
  Свора, обступив людей, зашлась в отчаянном лае.
  - Смотри, - жрец рубанул мечом ближайшую собаку. Рядом с ней появилась точно такая же.
  Облаяв путников, свора, как по команде, смолкла и умчалась. Лишь самая маленькая собачонка ещё немного визгливо потявкала, затем нагадила и убежала.
  - Собаки Желдоба, - улыбнулся Нгуэнг, - В прошлых жизнях этот грешник часто бранил своих жён. Теперь, стоит ему сказать слово, вся свора начинает лаять. Идём, я тебе его покажу.
  Свернув с тропы, они быстро дошли до дома Желдоба.
  Сложенное из неровных камней, строение напоминало крепость, построенную гномиками.
  Грешник что-то стирал в ручье. Собаки, рассевшись поблизости, наблюдали за ним.
  Заметив гостей, Желдоб подошёл и, видимо здороваясь, прижал ладонь к груди. Затем сходил в дом и вышел оттуда в просторной белой рубахе. Он протянул Нгуэнгу кусочек угля. Жрец взял его и нарисовал на Желдобе улыбающуюся рожицу. Потом передал уголёк Лёне.
   - Это за то, что писал ересь на стене Храма.
   Когда они уходили, Желдоб махал рукой. На его рубахе под рожицей красовалась надпись: 'Здесь был Лёня'.
   Путники обогнули скалу в форме пирамиды со срезанной вершиной.
   Тропа закончилась перед прорубленным в камне прямоугольным входом с неровными окнами по бокам. Из них сочился бледный призрачный свет.
   - Шу, - негромко позвал жрец.
   Никто не откликнулся. Нгуэнг запустил в окно небольшим камешком. И не попал. Лёня вопросительно посмотрел на него; жрец смутился.
   - Сильный ветер:
   - Смотри, как принцы бросают, - августейшая особа закатила широкий рукав и метнула камень. Тоже мимо.
   Жрец посмотрел на Лёню. Тот пояснил:
   - Здесь сила тяжести не та. И воздух разряжённый.
   Нгуэнг поднял камень:
   Несколько минут тишину нарушал лишь методичный стук камешков по скале.
   - Может, зайдём, - взмолился Лёня, - Сон заканчивается. Вход же открыт:
   Шу! - Завопил жрец.
   В чахоточном свете входа замаячил небольшой силуэт то ли девушки, то ли подростка, и вскоре перед путниками появилось существо с наголо обритой головой; его лишённое волос и бровей лицо сияло улыбкой. По тому, как обитавшее в скале созданье щурилось, можно было безошибочно сказать: его разбудили.
   Существо куталось в большую чёрную шкуру и часто переступало босыми ногами.
   Нгуэнг поднял лицо к небу и пожаловался космосу:
   - Если бы у меня была хорошая послушница, она бы выпрыгнула из окна.
   Недостаточно хорошая послушница чихнула, и Лёня окончательно убедился, что перед ним девушка.
   Вы не знаете, как по чиханию определить пол? Да очень просто. Само по себе чихание, конечно, ничего не скажет: в природе встречаются могучие мужи с визгливым тявканьем и нежные созданья, от громоподобного чиха которых качаются деревья.
   Всё расставит по местам фаза вдоха: если существо выпучивает глаза и крутит носом так, что его становится видно со стороны затылка - можете не сомневаться: пред вами муж.
   У девушек всё происходит иначе: в глазах появляется лёгкое удивление; потом - умеренная задумчивость, местами до сильной. Она распространяется по всему лицу; наконец, мелькнёт выражение плохо сдерживаемого оргазма, и следует чих.
   Бойтесь исключений из этого правила, и, если встретите их - бегите как от чумы, ибо здесь природа шутит.
   Шу, - обратился к девушке Нгуэнг, - У нас новый послушник.
   Лёня приосанился и положил руку на меч.
   Жрец продолжил:
   - Он слабоумный. Будет помогать тебе по хозяйству.
   Шу взглянула на Лёнины голенища, украшенные драгоценными камнями, и прыснула.
   Нгуэнг добил:
   - Не обижай его.
   С гордостью монарха в изгнании Лёня объявил:
   - Меня зовут Элеон. Для друзей - просто Лёня.
   Они вошли в пещеру. По мере удаления от входа становилось теплее, но не темнее: длинный коридор наполняло бледно-синее сияние.
   Лёня провёл рукой по стене: её покрывало что-то вроде мха или плесени. Пальцы потом какое-то время светились.
   Дойдя до места, где от главного коридора шли два боковых ответвления, свернули в правое. Ход заканчивался небольшим залом с очагом, устроенным в углублении пола.
   Снаружи быстро темнело, и на фоне слабо мерцающих стен окно выглядело зияющей дырой в черноту. От него улавливалось лёгкое движение холодного воздуха.
   Они расселись на шкурах, разложенных внутри очага, и жрец поведал о своём разговоре с восточным правителем.
   - Поэтому, - заключил он, - завтра ты начнёшь готовиться к посвящению. И, если прозреешь, Большой Чёрный защитит тебя.
   Шу посмотрела в костёр.
   - А если не прозрею?
   - Тебя принесут в жертву. Во имя мира. Приравнивается к прозрению. Тоже неплохо.
   Лёня не выдержал:
   - А почему именно её?
   Нгуэнг с готовностью пояснил:
   - Ты - слабоумный, а мне нельзя.
   - Это ещё почему?
   - Верховными жрецами нельзя жертвовать. Ты поймёшь это когда станешь верховным жрецом.
   Лёня оценил перспективу:
   - А почему именно я?
   Больше некому. Нормальные люди в монахи уже не идут. Такое пришло сумасшедшее время.
   Нгуэнг встал.
   - Идём, я покажу тебя Большому Чёрному.
  
   В конце главного коридора был большой зал. Лунный свет, сочившийся через небрежно прорубленное окно, усиленный сиянием плесени на стенах, освещал стоящую в центре статую в три человеческих роста.
   - Вот это гоблин, - вырвалось у Лёни.
   Голова занимала треть величины фигуры. Глаза налиты кровью, из распахнутой пасти торчат большие клыки. На шее - ожерелье из черепов; центр лба украшен драгоценным камнем. Статую как бы замерла перед прыжком, наполняя зал ощущением зловещей силы. Матово-чёрная поверхность изваяния, казалось, поглощала свет.
   - Большой Чёрный, - жрец Нгуэнг сложил ладони у груди и поклонился идолу.
   - Мне тоже кланяться? - Лёне захотелось скорее уйти отсюда.
   - Ему от тебя ничего не нужно.
   Жрец, надев на руки мешочки из плотного материала, снова поднёс сложенные ладони к груди и распростёрся перед Большим Чёрным. Потом встал и повторил всю процедуру сначала, вслух считая повторения. Дойдя до десяти, он передвигал по одному камешку из лежащей перед ним кучки драгоценных камней и начинал счёт заново.
   Переместив одиннадцатый камень и добавив ещё одно простирание, Нгуэнг протянул Лёне мешочки.
   - Хочешь попробовать?
   - Зачем?
   - Вера - не умная вещь, и в объяснениях не нуждается.
   Жрец собрал камни для счёта в мешочки и бросил их к подножью статуи.
   - Идём, я покажу, где ты будешь жить, - Нгуэнг провёл Лёню в уже знакомый зал, где оставалась Шу. Девушка успела одеться в свободную чёрную рубаху и такие же, как у Лёни шаровары. Только, конечно, победнее.
   На ужин безработному принцу предложили чашу бурды: какая-то мука была растворена в травяном чае.
   Лёня, отставив посудину, снял сапоги и протянул уставшие ноги к огню. В ухе загудело: маленький мохнатый человечек с хвостом дул в трубу, приставленную к Лёниному уху.
   - Его зовут Будильник, - улыбнулась Шу. Глядя на неё, Лёня нащупал свою чашу, и не смог сдвинуть с места: Будильник обеими руками тянул посудину на себя, недовольно ворча.
   - Не обижай его, - неизвестно кому сказала Шу.
   У лёни пропал аппетит. Он отпустил руки, и Будильник, ворча и чавкая, принялся за еду. Обитатели пещеры ложками не пользовались, и глотали бурду прямо из чашек большими глотками.
   Безработный принц поворошил угли в костре и подумал, что завтра нужно сходить в Центр занятости и узнать: не продвинулась ли очередь для преподавателей.
   Рядом негромко заворчали: маленький мохнатый человечек протягивал остатки ужина.
   - Спасибо, завтра дома поем, - сказал Лёня и попытался почесать Будильник за ухом. Тот цапнул августейшую особу за палец.
   Лёня взвизгнул:
   - Брысь отсюда, мутант!
   - Если обидится - будет трубить всю ночь, - предупредила Шу.
   Нгуэнг удалился, оставив после себя задумчивость и грязную чашку.
   Окидывая взглядом 'малый зал', как окрестил для себя это помещение Лёня, он думал о том, что для счастья нужно не так уж много: еда, тепло и красивая девушка, пусть даже без волос. Жаль, что это только сон.
   Шу разделась и, закутываясь в шкуру, позвала:
   - Иди сюда, вместе теплее.
   Лёня не был настоящим мачо. В этом смысле он был скорее теоретик, чем практик.
   - Что ж, в чужой монастырь со своим уставом не лезут, - радостно подумал безработный принц и, раздевшись, полез в постель из шкур.
   Девушка положила голову к нему на плечо и спросила:
   - Кем ты был раньше?
   - Вообще-то я принц, - Лёня заговорил о самом главном. Потом, решив быть немного честным, добавил:
   - И ещё шлагбаум открываю: Но со шлагбаумом уже покончено, так что теперь я только принц.
   От догорающего костра повеяло такой романтикой, что Лёня перешёл в атаку:
  - В цивилизованных странах мужчины с женщинами просто так не спят. Сну должен предшествовать очень интересный ритуал. Сейчас я тебя научу: Ой! - Пробравшись под одеяло, Будильник жевал палец Лёниной ноги.
   Вся романтика сразу пропала, остался только дым. Лёня посмотрел на трубача, укладывавшегося между ним и девушкой, и, вспомнив Желдоба, подумал:
   - Что же я сделал Будильнику в прошлой жизни?
   Шу молчала, тихонько посапывая. Накатывавшие волны сна мягко укачивали Лёню.
  
  Восточные Земли.
   Дворец правителя Элибриса Лучезарного.
  
   По столу восточного правителя бежал таракан. Лучезарный Элибрис поставил на его пути чашу. Таракан обогнул препятствие.
   Властитель хмыкнул и положил перед насекомым свиток. Таракан свернул, добежал до края преграды, и залез в свиток как в трубу.
   - Ага, - обрадовался Элибрис и поставил свиток вертикально.
   - Так его! - Подхватил советник Лукриц.
   Правитель объявил:
   - Когда выберется, тебя казнят.
   - Но я не виноват, что в государстве ничего не происходит.
   - А может быть происходит, но ты не знаешь?
   Лукриц замотал головой.
   Властитель развивал мысль:
   - Или знаешь, но не говоришь?
   Таракан выбрался из свитка и шевельнул усиками.
   Элибрис набрал воздух.
   Советника осенило:
   - Вспомнил! Очень подозрительное. Посол Ургула:
   - Всё, что приходит с Запада, подозрительно. Стража!
   Ворвавшиеся воины без церемоний схватили Лукрица. Он отчаянно крикнул:
   - Плащ посла!
   Элибрис взмахом руки отпустил стражу.
   - Продолжай, Лукриц.
   - Это был белый плащ служителя Дакинь. Только без капюшона:Я вспомнил! Ещё нитки торчали!
   Правитель стряхнул таракана на стол и накрыл его перевёрнутой чашей.
   - Догнать. Выведать всё, но аккуратно.
   - Есть у меня две искусные девицы:
   Элибрис отмахнулся.
   - И пошли кого-нибудь в Западные земли. Может, узнаем чего, - властитель постучал пальцем по чаше,
   - Тебя будут ждать.
  
  Храм Большого Чёрного.
  
   Лёня проснулся от какой-то возни: Шу тянула за хвост Будильника, рвущегося к постели с трубой в руке.
   В пещере было холодно, и Нгуэнг благословил принца и Шу на поход за дровами. Надев короткие меховые куртки с капюшонами, они вышли из пещеры.
   Увидев, что ночью выпал снег, жрец сказал Шу:
   - Ты пойдёшь босиком.
   Пока она разувалась, Нгуэнг прочёл небольшую лекцию:
   - Холод живёт не снаружи, а внутри - в твоём уме, - жрец указал почему-то не на голову, а на центр груди Шу, - Если мысли будут в порядке, то ноги не замёрзнут.
   Лёне, как слабоумному, было позволено идти по снегу в сапогах. Нгуэнг, забрав обувь девушки, удалился в пещеру.
   Когда спускались по тропе, их снова облаяли собаки Желдоба, и маленькая собачонка снова нагадила. Выполнив привычный ритуал, свора умчалась.
   Метнув несколько снежков вслед собакам, Лёня спросил:
   - Если они воспитывают Желдоба, то почему лают на нас?
   - У его жён как был скверный характер, так и остался, - Шу ступала босиком по снегу, и делала вид, что не мёрзнет.
   - А почему они стали собаками?
   - Желдоб часто называл своих жён сучками.
   - И что, он их так заколдовал?
   - Нет, просто жёны в это поверили. Вера - сильная вещь, - заключила послушница.
   - Хорошо, что их не называли крокодилами: По-моему, вчера свора была меньше.
   Девушка усмехнулась.
   - Желдоб не отказывает себе в удовольствии поубивать. И мы иногда помогаем.
  
   Приблизившись к желдобскому дому, увидели, что хозяин возле ручья привязывает камень к шее собаки. Свора внимательно наблюдала за процедурой.
   Грешник, как и в прошлый раз, прижал руку к груди, и направился в дом за угольком.
   - А какую ересь он писал на Храме?
   - Обычную: 'Богов нет'.
   Подошёл Желдоб в чистой одежде и, улыбаясь, протянул уголёк.
   На его рубашке Шу написала: 'Боги есть'.
   Лёня, решив что всё оформление еретика должно быть выдержано в единой концепции, дописал ниже: 'Атеистов нет'.
   - Шу, - спросил экс-принц, когда они отправились дальше, - Какой дьявол занёс тебя в монастырь? Могли бы жить долго и счастливо:
   - В Храм меня отдали родители.
  - Что, кормить было нечем?
   - Не знаю. Наверное, Нгуэнг попросил, вот и отдали. Как и тебя, принц.
   - А в Большого Чёрного ты веришь за харчи?
   - В него только Нгуэнг верит.
   Лёня споткнулся.
   - Шу, так что ж ты перед статуей на брюхе ползаешь? В смысле, простираешься?
   - Чтобы стать жрицей. Так хочет Нгуэнг.
   - А ты?
   - Не хочу его огорчать.
   Безработный принц переварил аргумент и наивно поинтересовался:
   - А то, что тебя, как жрицу принесут в жертву - это его не огорчает?
   - Нгуэнг верит, что Большой Чёрный спасёт меня от слуг Дакинь.
   - И ты веришь?
   Девушка остановилась.
   - Нгуэнг говорит, что верить не обязательно. Достаточно вести себя так, как будто веришь. Это ещё большая добродетель: Думаю, меня спасёт какой-нибудь принц. Ты не знаешь, в Западных землях есть принцы?
   Лёня в сердцах пнул небольшой снежный холмик и мстительно произнёс, чеканя каждое слово:
   - Конечно есть. Два толстых сумасшедших импотента с рогами и хвостами. Немного смахивают на Большого Чёрного. Лицами.
   Шу невинно спросила:
   - А что, все принцы сумасшедшие?
  - Нет, только те, что спасают кого попало.
  
   Рубить дрова мечом оказалось делом нелёгким. Запыхавшись, Лёня остановился передохнуть и сел на дрова. Шу пристроилась рядом и, обхватив ступни руками, стала их растирать. Потом попробовала шевельнуть пальцами ног, но не смогла. Немного подумав, она заплакала.
   - Метафизики пещерные, - вспылил Лёня. Задрав куртку, он прижал ступни Шу к своей груди. В сердце будто вонзилась ледяная стрела. Когда она растаяла, Лёня стянул с себя сапоги и надел их на девушку. Шу сопротивлялась и пыталась разуться. Экс-принц решительно подавил мятеж.
   - Скажешь своему гуру, что я обул тебя, угрожая мечом, - сделав страшные глаза, он продемонстрировал своё оружие и вернулся к лесозаготовкам.
   Нарубив приличную вязанку, Лёня взвалил её на себя и предупредил:
   - При попытке к бегству брошу дрова и понесу тебя. Будешь тогда есть свои мюсли холодными.
   Ноги нещадно ломило, и он снова завёл беседу, пытаясь отвлечься:
   - Шу, тебе не стыдно разрисовывать Желдоба? Мало ему собаки досаждают, так ты ещё рубашки ему пачкаешь.
   - А тебе не стыдно?
   - Как культурный человек, я должен следовать вашим диким нравам. Вторичная социализация называется.
   - А перед Большим Чёрным простираться будешь?
   - Я не настолько дикий, то есть культурный, - Лёня запутался в объяснениях, - Так насчёт разрисовывания людей:
   - Желдоб думает, что страдает за правду, и гордится собой, когда стирает. Давай зайдём к нему - погреемся и порисуем.
  
   В доме еретика пахло палёной псиной. Желдоб сидел у очага, глядя на двух совершенно одинаковых маленьких собачек.
   Лёню озарило: он попросил у хозяина чистую рубашку, и, схватив уголёк, принялся быстро писать.
   Закончив работу, Лёня пригласил всех во двор и, развернув перед Желдобом рубашку, как свиток, сказал:
   - Читай собакам.
   Свора, в ожидании развлечения, строила гостям глазки.
   Еретик объявил:
   - Я помню чудное мгновенье:
  Свора молчала.
  Дойдя до конца, Желдоб запрыгал от радости и стал кричать:
  - Чудо! Чудо!
   Собаки его моментально облаяли.
  Нужно было спасать ситуацию.
   Лёня положил рубашку на землю, чистой стороной к себе, и что-то настрочил на ней, бормоча:
   - Что же там ещё было?..
   Отдав Желдобу рубашку, снова сказал:
   - Читай.
   Еретик начал:
   - Не укради.
  Свора молчала.
   - Не прелюбодействуй.
   Собаки зашлись лаем. Лёня отреагировал:
   - Согласен, убираем, - и вычеркнул не принятую строку.
   Желдоб продолжил:
   - Чти родителей своих.
   Свора молчит.
   - Заплати налоги и спи спокойно.
   - Гав! Гав!..
   - Не влезай - убьёт:
  
   Когда закончили, Лёня пожал еретику руку.
   - Поздравляю с принятием конституции.
   - С принятием чего?
   - Конституции. Это то, что свора оставляет от заповедей. А если хочешь, можешь считать себя пророком. С тебя бутыл: Тьфу ,чёрт, что это я: Одолжи до завтра сапоги, и мы в расчёте.
   - Что такое пророк? - Спросила Шу, когда они вышли на тропу.
   - Это когда бога нет, а кто-то говорит от его имени.
   - А когда бог есть?
   - Тогда пророки не нужны, он сам за себя скажет.
   Девушка задумчиво произнесла:
   - Как мимолётное виденье,
   Как гений чистой красоты: - Лёня, а это что, специальное заклинание для сучек?..
   Почувствовав на себе взгляд, Лёня обернулся: не издавая ни звука, к ним неслись чёрные псы. Тишина стояла такая, будто звери бежали, не касаясь земли. Взяв людей в кольцо, псы пошли по кругу, медленно приближаясь.
   Лёня бросил дрова и потянулся к мечу. Шу села на корточки и, закрыв лицо ладонями, затараторила:
   - Как мимолётное виденье,
  Как гений чистой красоты:
  
   - Сбросьте Сапоги! - Голос Нгуэнга возник, казалось, прямо в голове.
   Лёня сжал рукоять меча обеими руками и выставил клинок перед собой.
   - Нет, лучше рубануть с размаха, - пронеслась мысль, и он поднял меч над головой.
   Жёлтый свет в глазах зверей притягивал к себе.
   - Шу, хватай палку, не давай им подойти!
   Девушка не шевелилась.
   - Снимай сапоги! - Слова Нгуэнга завибрировали головной болью.
   Псы кружили в страшном танце. Лёня, не выпуская меч, сбросил с себя обувь и посмотрел на Шу.
   - Быстро разуйся! - Рявкнул Лёня.
   Парализованная страхом, девушка не двигалась. Лёня свободной рукой сдёрнул с неё сапог; ухватился за второй - тот не поддавался.
   Псы стали привставать на задние лапы, поводя мордами. Свет их глаз манил к себе, звал, вытягивал силы. Рука с мечом расслабленно опустилась.
   - Не смотри им в глаза! - От крика жреца закачался воздух.
   Лёня оторвал взгляд от пляшущих огней собачьих глаз, и стащил с Шу второй сапог.
   Псы остановились, потом медленно попятились назад. С вершины холма неспешно спускался жрец Нгуэнг. Звери, опустив морды, потрусили прочь. Лёня помог девушке встать.
   Нгуэнг, собрав лежащую на снегу обувь, молча двинулся к Храму. Лёня нагрузился дровами и, держа Шу за руку, последовал за ним. Они шли, стараясь не наступать босыми ногами на следы от сапог жреца.
   У пещеры Нгуэнг позволил обуться; Шу ушла внутрь, а Лёня принялся перегораживать вход заборчиком из дров.
   Жрец, немного понаблюдав за ним, снёс заграждение одним касанием руки.
   - Безумец, - мягко сказал он, - За каждым заборчиком живёт страх.
   - А ели придут псы?
   - Большой Чёрный не пустит лишних.
   - Блажен, кто верует, заметил Лёня и поправил меч.
  
   В малом зале, сгрузив дрова, экс-принц растянулся на шкурах. Девушка присела к нему.
   - Можешь отдохнуть, пока я делаю простирания.
   - Шу, - из чьих черепов ваш идол сделал себе украшения? Не из таких ли дурочек, как ты?
   Лёню погладили по голове. Как ребёнка.
   - В незапамятные времена статуя изображала мудреца в белых одеждах. Когда люди перестали приходить в Храм, мудрец превратился в Большого Чёрного.
   Экс-принц перевернулся на спину, поизучал неровный потолок и выдохнул:
   - Ну хорошо. Принести себя в жертву во имя мира - про такое я в детстве читал, и даже каким-то местом понимаю. Но тебе же жить меньше года осталось, а что ты видела в жизни? Я не только о сексе, хотя:
   - Такова воля Нгуэнга.
   - Шу, тебе из снега не слепить его статую? Для простираний.
   Девушка попыталась встать, но Лёня удержал её.
   - Извини. Просто не могу понять: зачем тебе всё это?
   - Не знаю. Наверное, чтобы свет не погас, - Шу пожала плечами и вышла.
   Лёня посмотрел на стену, покрытую мерцающей плесенью и, вздохнув, закутался в шкуру.
   Ему приснился Толстой. Граф, закинув на стол босые ноги, читал 'Поднятую целину'. Посмотрев на Лёнины сапоги, граф погрозил ему пальцем.
   Досмотреть сон помешал Желдоб. Свора осталась снаружи, и можно было спокойно разговаривать. Еретик пришёл за сапогами и новым заклинанием: старое всё ещё действовало, но успело наскучить. Грешнику.
   Лёня встал.
   - Идём к твоим собакам. Уголёк прихватил?
   У выхода из пещеры царил страшный гвалт: свора облаивала Будильника, дующего на собак в трубу.
   Лёня снял с Желдоба ещё влажную рубаху и, поручив ему унести маленького трубача, принялся писать.
   Вручив рубаху вернувшемуся еретику, Лёня скомандовал:
   - Читай!
   Грешник начал:
   - Духовной жаждою томим,
   В пустыне мрачной я влачился.
   И шестикрылый Серафим
   На перепутье мне явился:
  
   Слова потонули в собачьем лае.
   - Так, - сказал Лёня, когда свора стихла, - Пророки сукам не нужны, им только лирику подавай, - и потянулся было за мечом, но передумал.
   Вышла Шу и позвала пить травяной чай. Яростно сопящий Будильник прыгал вокруг неё, пытаясь забрать трубу. На его голове, как каска, была надета Лёнина чаша.
   Озябший еретик, прихватив рубашку, помчался в пещеру. Лёня остался беседовать с сучками.
  Когда Желдоб уходил домой, экс-принц, расхаживая перед сворой, вещал:
   - И тогда Герасим сказал: 'Прощай, Муму' и завёл бензопилу.
   Еретик скрылся из вида, а псины сидели, не шевелясь, и ждали продолжения. В глазах двух маленьких собачонок стояли слёзы.
   Выдержав солидную паузу, Лёня окинул взглядом аудиторию и заключил:
   - А вы Желдоба облаиваете. Не стыдно, барышни?
   Оставив сучек размышлять над услышанным, он вернулся в малый зал. Там было тепло, и Лёня снял меховую куртку; потом посмотрел на Шу, соблазнительно раскинувшуюся на шкурах, и набросил на плечи пурпурный плащ принца. Аплодисментов не последовало.
   Тогда августейшая особа пригладила волосы, изящно вытащила меч, и, напевая мотив 'Танца с саблями', несколько раз рассекла воображаемого противника. Шу манипуляциями заинтересовалась, но без должного восхищения. Лёня вытер клинок о полу плаща и, крутанув в воздухе, вернул его в ножны. Получилось так лихо, что пришлось повторить. На бис.
   Девушка пожала плечами и отвернулась.
   Струясь и извиваясь, экс-принц стёк на шкуры, боднул жертву в плечико, куснул ей ушко и зашептал:
   - Я вас любил, любовь ещё быть может:
   Поцитировав, насколько хватило памяти, Лёня скромно похвастался:
   - Это из моих ранних. Хочешь, посвящу тебе? В обмен на поцелуй.
   Осаждённые отстреливались:
   - Против кого заклинание?
   В арсенале безработного принца оставалась только духовность. Зато сколько! Удар нанесли орудия главного калибра:
   - Сегодня ты присутствовала при историческом событии: я принёс в ваш мир Святое писание. Теперь передо мной тоже можно простираться :
   Шу выглянула из окопа:
   - Какое писание?
   - Потом объясню. Давай скорее щёчку:
   По залу, едва не погасив очаг, прошла волна холодного воздуха; проём окна заслонила чья-то тень, и на пол спрыгнул молодой человек в ярко-жёлтом плаще и сапогах с кокетливо загнутыми носками. Длинные чёрные волосы были сплетены в косу и украшены легкомысленным красным бантиком. Общую придурковатость облика завершал болтающийся на шее колокольчик без языка. Но, видимо, и этого сумасшедшему дизайнеру показалось мало, и он выкрасил мочки ушей щёголя чем-то светящимся, вроде фосфора.
   Лицо гостя сияло такой радостью, таким неподдельным восторгом, что Лёня мрачно заключил:
   - Дебил.
   Корни поставленного диагноза скрывались в Таёжнодырске. Там не улыбались незнакомцам, и причина был не только в массовой нехватке передних зубов.
   Гонения на улыбку пришли с первыми набегами на город представителей сетевых компаний. Тогда таёжнодырцы сделали вывод: если чужак демонстрирует тебе оскал, значит пытается продать что-то ненужное и дорогое. Вскоре набеги на город прекратились, но нелюбовь к улыбкам посторонних осталась.
   Иногда незнакомцам улыбалась молодёжь. Происходило это, как правило, в тихих, малоосвещённых местах, и тоже по причине материальной заинтересованности.
   Да вы сами, как будете в Таёжнодырске, попробуйте улыбнуться прохожему и посмотрите, что будет. Экспериментируйте только днём и в людных местах. Во избежание.
   Первым делом ваша жертва проверит: застёгнуты ли брюки. Потом попытается заглянуть себе за спину в поисках следов извёстки; бросит на вас неприязненный взгляд, ещё раз проверит брюки и скажет:
   - Дурак.
   А ярко-жёлтый плащ - разве не признак слабоумия? В Таёжнодырске не любят ярко одеваться: во-первых, вы очень быстро испачкаетесь; а во-вторых, если вы опоздаете на последний автобус, то, подумайте, далеко вы уйдёте в таком заметном плаще? Жёлтый плащ носит только банкир Финкель. Но ему можно: он на автобусах не ездит и ходит с охраной. Финкель и улыбаться себе позволяет. А почему бы нет, если деньги есть? Или деньги у него от того, что улыбается? Кто их, этих Финкелей разберёт?..
   А красный бантик? В городе, где общий срок отсидки детей вдвое превзошёл срок отсидки родителей, вам любой отрок объяснит, что красный цвет - ментовский, и вообще полное западло.
   Насчёт же ношения бантиков сильным полом: В Таёжнодырске из всей мировой моды считаются допустимыми три мужских украшения: цепура, барсетка и татуировка. Это если вы уверены, что вечер обойдётся без драки. Если такой уверенности нет - берите с собой только татуировку.
   Ношение недозволенных украшений карается по всей строгости прямо на месте преступления.
   Шу была далека от Таёжнодырской эстетики и повела себя неправильно: она бросилась к визитёру и повисла у него на шее. Поболтавшись там некоторое время, девушка встала на землю и коснулась его лба своим.
   Выскочивший из ниши Будильник поприветствовал гостя рёвом своего ужасного инструмента.
   Лёня расстроился окончательно и сообщил хвостатому трубачу:
   - Воспитанные люди стучат, через окна не входят и иногда здороваются.
   Шу сияла ярче заплесневелых стен.
   - Это Гаж, демон жадности и зазнания. Он приходит, когда посягают на чужое.
   Лёня скептически представился:
   - Лауреат Ленинской премии принц Элеон, - и протянул руку.
   Шу отбросила его руку в сторону.
   - От прикосновения рук Гажа всё превращается в дерьмо. Это наказание за алчность в прошлых жизнях.
   Источники Лёниной иронии были неисчерпаемы:
   - Так в мире больше нет грешников? Один я остался?
   Голос Гажа был пронизан человеколюбием и повизгивал от восторга:
   - Просто тебе повезло. Иду мимо, думаю: дай зайду, а тут такая прелесть: Подари мне свой плащ.
   Августейший безработный пугается:
   - Это не мой: То есть, не совсем мой: Давай так: я тебе плащ, а ты немного подержишься за одну статую.
   Шу, наконец, оторвала взгляд от светящихся ушей демона.
   - Нгуэнг не простит кощунства; одному из вас это может стоить жизни.
   Лёня махнул рукой на демона.
   - Сомнительная ценность.
   Демон махнул рукой на Лёню.
   - Было бы что терять.
  
   В зале Большого Чёрного пахло озоном. Когда экспериментаторы вошли, плесень на стенах приветственно вспыхнула и плавно убавила яркость. Снаружи громыхнуло, из окна потянуло холодом; снова громыхнуло, и мрачное изваяние подсветилось неровными всполохами зарниц. Запах озона усилился.
   Шу сложила ладони у груди и поклонилась. Гаж подмигнул Лёне, исполнил нижайший поклон и, не удержавшись, рухнул на пол. Потом поднялся и, невинно глядя на девушку, пожал плечами.
  Экс-принц отдал мрачному идолу воинскую честь и плюнул на пол. Что-то зашипело.
  Гаж шагнул вперёд. По матово-чёрной поверхности изваяния пробежали синие молнии. Демон отскочил.
  Лёня неуверенно объяснил:
  - Атмосферное электричество. Или статическое: они здесь по полу в синтетике елозят, вот заряды и скапливаются. Для демонов неопасно. Держи ноги вместе и кощунствуй одной рукой. Лучше правой.
  Гаж задумался.
  Лёня снял плащ и потряс им перед демоном.
  - Ручная работа. Прямо из дворца. В таких только принцы ходят.
  Шу выхватила плащ и выскочила из зала. Гаж бросился за ней.
  Буря за окном стихла.
  Экс-принц тихо сообщил изваянию:
  - Тебя нет.
  Расправы не последовало.
  Он повторил громче:
  - Бога нет!
  Вошёл Нгуэнг и, не обращая внимания на августейшую особу, надел на руки мешочки и занялся простираниями.
  Вдох - ладони к груди. Поклон, руки касаются пола. Выдох - тело скользит вперёд на всю длину, руки тянутся к изваянию, как бы пытаясь прикоснуться. К чему? К химере, иллюзии, несбыточной надежде? На что, на спасение Шу, которую сам же и отдал на заклание? Или это попытка придать жизни какой-то смысл? Что не просто сидел в Храме, в который никто не ходит: Хотя нет, выполнена историческая миссия: девчонке заморочил голову так, что готова и в огонь и в воду, только свисни. А на её место придут другие, чтобы здоровые мужики на войне не поранились.
  - Нгуэнг, ты всю жизнь будешь Дакинь молодёжью откармливать?
  Жрец не отвечает, вслух считая повторения. Десять простираний - драгоценный камешек передвигается из одной кучки в другую. Ещё десяток - ещё один камень.
  - Нгуэнг, почему нельзя жертвовать верховными жрецами? Вдруг одного на десять лет хватит?
  Не останавливаясь, жрец выдохнул:
  - Камней много, а драгоценных мало.
  - Так собирай их по всему залу! - От удара Лёниной ноги камешки для счёта разлетелись по полу.
  Нгуэнг поднялся и, глядя на Большого Чёрного, задумчиво произнёс:
  - Теперь я понял, как действуют на человека простирания, - он повернулся к Лёне, - ещё вчера я убил бы тебя за кощунство и выставил бы твою голову у входа в Храм. Для назидания. А сейчас я увидел, что камни разбросал не ты.
  Жрец показал на драгоценность, сияющую у чёрного идола в центре лба. Выброс руки был столь стремителен, что хлопнул широкий рукав.
  - Это глаз души. Его открывают простирания.
  Лёня посмотрел на параллельные канавки, протёртые в полу поколениями жрецов, и скептически поинтересовался:
  - Сколько ты ползал, чтобы совершить это открытие?
  - Четыре стороны света, добавить верх и низ - шесть. Шесть единиц подряд.
  - Долго же ты: Постой! Хочешь сказать, сто одиннадцать тысяч сто одиннадцать? Неудивительно, что дедуля очумел: Жрец, а девчонке ты эту физкультуру прописал, чтобы Дакиням пришлась по вкусу? Чтобы пристроить к ним на алтарь?
  - Алтарь, - глаза Нгуэнга блеснули, он шагнул к Большому Чёрному и воздел руки, - Весь мир - твой алтарь
  Лёня покрутил пальцем у виска.
  - Приехали:
  Жрец устремился к нему и принялся вещать, захлёбываясь от восторга:
  - Простираясь, мы ложимся на алтарь Большого Чёрного. Мы подносим ему себя.
  - Зачем?
  - Дарящий, даримое и принимающий дары - это одно и то же. Алтарь Большого Чёрного может стать твоим алтарём.
  Лёня открыл рот для каверзного вопроса, но Нгуэнг перебил:
  - Теперь ступай. Я всё сказал, ты всё услышал.
  
  * * *
  В очаге малого зала догорал плащ принца. Шу завязывала у Гажа на косе второй, пурпурный бант; мочки ушей девушки были намазаны светящейся краской.
  Сидящий на полу Будильник внимательно следил за ловкими движениями её пальцев.
  - Какая идиллия, - возмутился Лёня, и спросил мохнатого человечка:
  - Кто последний к парикмахеру? - Тот не ответил, и пришлось доставать демона.
  - Гаж, а ты знаешь, что скоро некому будет твои бантики завязывать?
  Демон повернул голову к Будильнику, и объяснил ему:
  - Не будь принц слабоумным, я бы сказал, что он, на месте Шу, нашёл бы куда спрятаться. И даже подыскал бы ему местечко потеплее: в одном аду есть яма с нечистотами, откуда звёзды видно.
  Будильник, выпятив нижнюю губу, понимающе кивал.
  Лёня развернул его к себе и доверительно пожаловался:
  - Вот только демоны меня ещё морали не учили.
  Гаж встал; заложив руки за спину, подошёл к Лёне и прокричал:
  - Ещё сказал бы принцу Элеону, будь он в своём уме, что Дакини в его глаза заглянут очень скоро, и ужаснутся от обилия пороков!
  Экс-принц упоённо дирижировал.
  Демон махнул рукой и устремился к выходу.
  Лёня заботливо крикнул:
  - Куда ж ты в дверь, окно же есть!
  Едва не врезавшись в Гажа, в зал влетел разгневанный Желдоб.
  - Вы что?! - Еретик задыхался от возмущения, - Меня чуть не убило молнией!
  Лёня придал лицу канцелярское выражение.
  - С жалобами - прямо по коридору. Преисподняя там же.
  Желдоб упрямо повторил:
  - Чуть не убило.
  Шу с будильником, затаив дыхание, ждали ответного хода.
  Экс-принц нанёс отвлекающий удар.
  - Какая молния в тебя ударила? Белая?
  Еретик кивнул.
  Следующий выпад Лёни был неотразим.
  - А у нас все молнии чёрные. Обращайся к Дакиням.
  Аудитория зааплодировала. Нет, это Шу захлопала ресницами.
  Поверженный противник не уползал с поля боя.
  - А если опять ударит?
  - Скажешь электрическую мантру: 'Ом Ампер Герц'. Хотя, как еретику, тебе должно быть стыдно. Свободен.
  Желдоб откланялся.
  Негромко ругнувшись ему вслед, Лёня растянулся на шкурах.
  Шу скользнула к нему.
  - Элеон, ты правда слабоумный?
  Лёня треснул кулак ом по столу.
  - Ещё какой. Разве нормальному человеку такое приснится? Всё, завтра же во дворец. Или в Центр занятости: Хоть к чёрту на рога, чтоб этот бред не видеть. Спи.
  
  Во сне августейшему безработному снова явился Толстой. Граф разъяснял крестьянам предмет математической лингвистики. Заметив экс-принца, писатель привычно глянул на его сапоги и покачал головой. Потом, кивнув на Лёню, скомандовал крестьянам:
  - Бейте его!
  Сон не дала досмотреть Шу: её вой мог бы поднять и статую.
  Лёня открыл глаза, чертыхнулся; не вставая, причесался пятернёй и деревянным голосом поинтересовался:
  - Что, косметика закончилась?
  - Нгуэнг ушёл.
  - И что?
  - Он умирать ушёл:
  Безработный принц перевернулся со спины на живот и подпёр подбородок кулаком.
  - Дакиням сдаваться, что ли?
  Шу вытерла слёзы.
  - Нгуэнг ушёл умирать в горы, чтобы не притянуть зло к Храму. А к Дакиням отправлюсь я:
  Лёня взвесил услышанное.
  - Так у меня теперь будет своя чашка? - Он встал, сделал круг по залу, подошёл к девушке и, взяв её ладонями за голову, повернул лицом к себе.
  - Никуда ты не отправишься. Жертвоприношения не будет:
  - Будет. - В тихом голосе Шу было столько силы, что шевельнулся мох на стенах, - А ты, принц, можешь возвращаться во дворец.
  Будильник, прижимая к груди трубу, испуганно выглядывал из ниши.
  В ударившей по ушам тишине Лёня вышел из зала.
  Девушка, немного посидев, погладила мохнатого человечка и принялась собирать разбросанную по полу посуду.
  Лёня ворвался в зал.
  - Шу, я:
  - Время делать простирания, Элеон. Пойдёшь со мной? - Не дожидаясь ответа, она вышла в коридор.
  - Дурацкий сон, - пробормотал Лёня. Он подошёл к маленькому трубачу и положил рядом с ним ножны с мечом.
  - Будет чем дрова рубить. Отдашь ей, когда поумнеет.
  У выхода из пещеры, рассевшись полукольцом, Лёню встречали чёрные псы.
  Экс-принц остановился, сложил руки на груди и улыбнулся стае:
  - Значит так, тузики. Вон за тем холмом, - он показал в сторону желдобского дома, - Табун очаровательных сучек. Все из хорошей семьи, классику любят:
  Пёс покрупнее облизнулся и шагнул вперёд.
  Лёня быстро разулся и, взяв сапоги подмышку, вышел из окружения.
  - Гуд бай, собачьи дети. В цивилизованных странах хорошие пёсики уже давно на 'Вискас' перешли.
  Свора неспеша потрусила за ним. Самый крупный зверь, видимо вожак, держался ближе других.
  Лёня обернулся и, глядя ему в глаза, натянул сапоги. Стая остановилась.
  Экс-принц для уверенности притопнул и, сжав кулаки, двинулся к вожаку. Тот зарычал. Лёня ногой загрёб снег и влепил его в собачью морду; подшагнув к ослеплённому врагу, ввинтил кулак в звериный череп.
  Пёс отлетел назад, тряхнул головой пошёл в атаку. Экс-принц сорвал с себя меховую куртку и растянул её перед грудью.
  Вожак прыгнул.
  Лёня метнулся в сторону и, набросив куртку на собачью голову, припечатал хищника к снегу. Потом придавил коленом и, обмотав звериную шею рукавами, принялся их затягивать.
  Вожак захрипел, несколько раз ударил в воздух когтистыми лапами и затих, запрокинув голову и повернув к человеку незащищённое горло.
  Свора сидела, не шелохнувшись. Казалось, что псы затаили дыхание.
  - Ага! - Взвился Лёня, - Извинения не принимаются. Сегодня в программе вечер корейской кухни.
  Воздух наполнился рёвом трубы Будильника; мохнатый горнист, стоя у входа в пещеру, бомбил окрестности децибелами. Многократно отразившись от скал, вой его инструмента проникал под кожу, до костного мозга - туда, где в тёмных глубинах организма прячется совесть. Она проснулась, и румянец на Лёниных щеках разлился по всему лицу. Экс-принц стянул с головы вожака куртку и, стараясь не смотреть на собак, побрёл прочь.
  Спускаясь по тропе, Лёня бормотал:
  - Немедленно во дворец. Сауна, оргии, жесточайшая тирания: Научный атеизм.
  Он заглянул к Желдобу узнать дорогу.
  Еретик явно хандрил: заметив гостя, он протянул уголёк и вернулся к прерванному созерцанию стены. Рассевшиеся на полу собаки медитировали на хозяина.
  Экс-принц решил быть предельно кратким.
  - Нгуэнг ушёл. И я ухожу. Во дворец. Шу остаётся одна. Ты, - Лёня помялся, - Заходи к ней:
  Жедлдоб, не поворачиваясь, кивнул.
  Лёня почувствовал, как давит тишина. Невыносимо давит. А тут ещё эти собаки. Смотрят так, будто в душу заглядывают. Чего они ждут? Что принц перед ними оправдываться будет? Вот ещё: Взгляды тяжёлые: Да нечего на меня смотреть, не мой это сон. Я монастырь не заказывал. И вообще, кто я этой девчонке? Разве у нас с ней что-то было?..
  Желдоб заговорил:
  - Пойдёшь во дворец - на перепутьях держись самой широкой тропы. Надумаешь вернуться в Храм - выбирай самую узкую.
  Свора, позабыв обязанности, молчала, и снова навалилась тишина.
  Нужно что-то сказать, объяснить, ну хотя бы этому грешнику.
  - Желдоб, понимаешь, там страна в опасности:
  Еретик хранит величественное молчание. И смотрит на стену.
  - Зато за мной свора не ходит!
  Снова тишина.
  - Я: Я вернусь!
  В ответ ни слова. Ну теперь-то чего? Неправильность мира ощущалась каждой клеткой.
  - Ах так?! Тогда сам переезжай в пещеру и кланяйся Большому Чёрному! - Лёня выскочил наружу и помчался вниз по тропе. У больших валунов остановился.
  - Один. Совсем один. В призрачном мире несбывшихся надежд: Вот чёрт! - Высунувшись из снега на высоту человеческого роста, проход между валунами преграждала серебристо-белая змея. По блестящей чешуе весело пробегали блики.
  Полюбовавшись игрой света, экс-принц заключил:
  - Из шайки Дакинь. Жаль, меча нет - благословить нечем. Ну да ладно:
  Будучи воспитанным человеком, Лёня начал с приветствия:
  - Хай! Смотри что такое правый аперкот. Кулак прорезал пустоту. Змеиная голова, грациозно качнувшись, впилась Лёне в плечо. Рука дёрнулась как от электрического тока и повисла, наливаясь тяжестью.
  Серебристый аспид разжал челюсти и, мерно покачиваясь, скрылся в норе. Экс-принц столкнул в лаз несколько камней и отскочил, пытаясь прислушиваться сквозь усиливающийся звон в ушах. Голова закружилась, перед глазами поплыли пятна, и Лёня повалился на снег.
  Пушистые белые хлопья мягко садились на лицо, постепенно переставая таять.
  
  * * *
  Часть 2.
  
  Вы когда-нибудь слышали, как просыпается Таёжнодырск? Музыка утра там неповторима.
  Ритм задают дворничихи, шаркая мётлами. Потом, гремя контейнерами, вступают мусоросборочные машины. Мелодию подхватит последний трамвай, за ним - гудок речного парохода, и город встал.
  Сегодня в мире что-то не заладилось, и гудок вышел отвратительным, и даже, прямо скажем, тошнотворным.
  Лёня открыл глаза: Будильник, стоя над ним, наполнял ущелье рёвом трубы.
  Увидев, что экс-принц шевельнулся, маленький горнист стал тянуть его за одежду, но человек был слишком тяжёл.
  Лёня, помогая себе здоровой рукой, сел. В голове шумело, и во рту ощущалась горечь. Он набил рот снегом и немного пожевал; горечь отступила, но ей на смену пришёл озноб.
  - Да это же дурачок Элеон! - Пронеслось над ущельем: по склону, опираясь на копья, быстро спускались два воина. Поверх меховых накидок с прорезями для рук блестели большие медальоны.
  Будильник, подхватив трубу, припустил по тропе.
  Воины приблизились и, не сводя глаз со змеиной норы, оттащили Лёню от валунов. С их медальонов на экс-принца недобро смотрели изображения Большого Чёрного.
  - Варвары, - констатировал Лёня.
  Он потребовал:
  - Мне срочно во дворец. Полцарства, если донесёте живым.
  - Алзар, ты слышал: дурачок заговорил, - удивился варвар помоложе и принялся стаскивать с Лёни сапоги.
  Алзар остановил его:
  - Подожди. Похоже, он получил благословение Нага. - Воин кивнул на змеиный лаз.
  Молодой варвар скривился:
  - Да не верю я в эти приметы. - Он разул Лёню и, натянув на себя сапоги принца, бросил на него свои.
  - Теперь всё духовно.
  Августейшая особа, запустив руку в снег, нащупывала камень потяжелее.
  Заметив это, Алзар ухватил Лёню за куртку и рывком посадил на снег.
  - Похоже, в Храме ты поумнел. - Он подумал и приказал молодому варвару:
   - Верни ему сапоги. Похороним как следует.
   Лёня почувствовал, что слабость начинает отступать, и с надеждой спросил:
   - Во дворце?
   Алзар задумался.
   Экс-принц настаивал:
   - Это же последнее желание. Выполнить его - очень духовно. А я вам сапоги завещаю.
   Молодой варвар поддержал:
   - Что мы, не люди? Последнее желание - свято. Полежи здесь и никуда не уползай. Мы сходим освятить копья, и сразу назад. Нгуэнг в Храме?
   - Он ушёл умирать.
   Алзар огорчился:
   - Кто же благословит наше оружие?
   Лёня поморщился:
   - Там послушница осталась. Слабоумная.
   Молодой варвар посмотрел на него с укоризной:
   - Женщины оружие не благословляют.
   Алзар хлопнул Лёню по плечу. По больному. Так, что в глазах потемнело.
   - Элеон! Ты жил в Храме и одет как монах. Благослови наши новые копья, и пойдём во дворец.
   Экс-принц был готов благословить даже атомную бомбу. Он коснулся руками копий и сделал лицо, какое делают кандидаты в депутаты, фотографируясь на агитационные плакаты. Зафиксировав возвышенную мину, Лёня сосчитал про себя до десяти и объявил:
   - Готово.
   - А заклинание? - Строго спросил молодой варвар.
   Лёня быстро сообразил:
   - Пуля дура, а штык молодец!
   Алзар потребовал:
   - И заключительное слово!
   Экс-принц нашёлся и здесь:
   - С нами Большой Чёрный и отечество. Аминь!
   Варвары с интересом разглядывали благословлённые копья.
   Лёня с опаской подумал:
   - Только бы не начали проверять оружие. - И, пытаясь отвлечь воинов, спросил:
   - Алзар, как зовут твоего спутника?
   - Его никак не зовут. Нгуэнг лишил его имени. За бездуховность.
   Лёня проявил великодушие:
   - Властью, данной мне Большим Чёрным, дарую тебе имя. Нарекаю тебя...
   Варвары затаили дыхание.
   Экс-принц подобрал звучное и красивое имя:
   - Нарекаю тебя Рэмбо!
   Молодой воин попробовал имя на вкус, кивнул и гордо стукнул себя в грудь.
   - Я - Рэмбо!
   Лёня потребовал:
   - Теперь во дворец. Поднимите меня.
   Его поставили на ноги и начали отряхивать от снега. Экс-принц блаженно зажмурился. Потом попытался придать лицу величественное выражение, и понял, что не знает, как оно выглядит.
   Самым приличным из того, что удалось вспомнить, были Силыч, метродотель из ресторана "Таёжная выпь" и Крёстный отец в исполнении Аля Пачино.
   Отечественный, да и мировой политикум в поставщики величия явно не тянули и даже не стремились. Воспоминания же о светской хронике просто пугали.
   О деятелях культуры Лёня даже не вспомнил: В Таёжнодырск культура наведывалась раз в полгода в лице популярного гей-балета. А насчёт той культуры, что по телевизору... Вы там много культуры видели?
   Экс-принц расстроился, открыл глаза и огорчился ещё больше: варвары неспеша спускались по тропе.
   Лёня, пошатываясь от слабости, обошёл валуны и поплелся следом. Рана от укуса пульсировала тупой болью; рука безвольно болталась. Морщась, экс-принц заправил её за пояс, и идти стало немного легче.
   Глядя в спины удалявшихся воинов, августейшая особа перебирала в уме казни, известные по художественным фильмам. Благо, мировые ценности, с треском ворвавшиеся в жизнь, принесли с собой столько знаний, что любой таёжнодырский подросток при желании мог затмить самого искусного средневекового палача.
   Лёня подошёл к вопросу ответственно: перебрав в уме с десяток вариантов, он решил проявить цивилизованность:
   - Пожалуй, подойдёт электрически стул... нет, лучше электрический кол... Вот гады, до чего довели интеллигентного человека!
   Лёня остановился и крикнул:
   - Благословение отменяется! Копья сломаются, а у Рэмбо конфискуется имя! Будет неизвестным солдатом!
   Огласив приговор, экс-принц развернулся и пошёл назад. Вскоре за спиной заскрипел снег. На лицах подбежавших варваров было написано много неприличных выражений.
   Лёня пошёл ва-банк.
   - На колени!
   Молодой воин вскипел:
   - Похороним с почестями! Здесь и сейчас! - Он потряс копьём, - Немедленно верни имя.
   - И благословение, - подключился Алзар.
   Лёня продемонстрировал отогнутый средний палец.
   - Господа дикари, знаете, что такое американское проклятие?
   Алзар притих. Рэмбо пхнул его локтем:
   - Убъём пока не проклял. - Он упёр остриё копья в Лёнин живот. - Только попробуй!
   Экс-принц посмотрел на блестящий наконечник и поскрёб ногтем ржавое пятнышко.
   - Процесс уже пошёл, снять проклятие смогу только во дворце, нужно много аппаратуры.
   - Имя, - напомнил Рэмбо.
   - Можешь временно пользоваться, пока меня видишь. Живого!
   - А потом?
   - От тебя зависит. Я суров, но справедлив.
   - Благослови оружие, - потребовал Алзар.
   - Только во дворце.
   - Тогда благослови временно.
   Прочувствовав важность момента, Лёня скрестил руки на груди, немного отставил носок и снисходительно улыбнулся:
   - На колени, господа.
   Немного посовещавшись, варвары исполнили приказание. Лёня даровал копьям временное (пока варвары себя хорошо ведут) благословение, и пошёл вниз по тропе. Притихшие воины брели следом.
  
  Дворец Восточного правителя
  Элибриса Лучезарного.
  
   Лучезарный Элибрис повертел в руках кубок, украшенный драгоценными камнями и, поставив его на стол вверх ногами, поинтересовался:
   - И они из этого пьют?
   - Конечно не весь Запад, но пьют, - Советник Лукриц перевернул кубок. - Вот так. - А почему вверх ногами?
   - Так больше вмещается.
   Элибрис заглянул в кубок, сказал ему: 'У', затем приложил к посудине ухо и прислушался.
   Советник Лукриц хранил почтительное молчание.
   Восточный правитель отодвинул кубок.
   - А наши что?
   - Двое украсили драгоценностями свои чаши. Отправить к палачу?
   - Объявить указ: всем вельможам обзавестись этими, как их...
   - Кубками, - подсказал Лукриц.
   - Обзавестись кубками и поставить их в отхожих местах.
   Властитель пододвинул к себе перевёрнутую чашу.
   - Что с послом Ургула?
   Советник затараторил:
   - Не устоял перед моими соблазнительницами. Он послушник из Храма Дакинь.
   - Что-нибудь важное сказал?
   - Они хотят оживить своих богинь кровью наших жрецов. Как только Дакини придут в мир, начнётся война.
   Лучезарный Элибрис потух:
   - И что мне делать? Я обещал жреца Ургулу.
   - Посла казнить, и нету обещанья. А можно отпустить. Пусть всё идёт как шло. А если что случится с ним в стране Ургула - войны не будет. И без пятен ваша честь.
   - Как я устал, - потёр лицо правитель. - Посла отпустим. Что-нибудь ещё?
   - Как будто всё спокойно. Только помешанный Да Гун на площади кричал, что в город к нам идёт мертвец, который ест детей. Молил закрыть ворота. Найти Да Гуна и казнить?
   Элибрис поднял перевёрнутую чашу и выпустил на волю таракана.
   - Лукриц, тебе не страшно думать, что о стране пекутся лишь сумасшедшие и палачи. - А я? - Советник удивлённо поднял брови. - Я не пекусь?
   - Ты разве не палач? Вели закрыть ворота.
  Дворецкий доложил:
  - Принц Элеон укушен Нагом. Он ещё жив, но мечется в бреду и сыпет заклинаниями чужими.
  
  * * *
  
  Лёня открыл глаза и увидел склонившихся над ним двух незнакомых мужчин.
  - Ну, слава Богу, видно кто-то вызвал 'скорую': Ну и лица: не врачи - убийцы. И где халаты?.. Проклятие! - Экс-принц навёл резкость и увидел вышитые на рубашках оскалы Большого Чёрного.
  Лёня захныкал:
  - Хочу домой:
  - Бредит, - прокомментировал похожий на Дракулу тип в синей рубахе.
  Лёнин компьютер быстро обработал данные, и экс-принц протянул здоровую руку к одетому в пурпурное бородачу:
  - Папа, я пришёл!
  Папа не обрадовался; он отвернулся и позвал:
  - Ся!
  Вошда рабыня и Лёня засиял: это была та самая красавица из снов, что восхищённо на него смотрела и подарила имя 'Элеон'.
  Элибрис распорядился:
  - Обмыть. Лишить волос, чтобы как жрец смотрелся. Лукриц, всех солдат - сюда, благословлять оружие.
  Советник подхватил мысль налету:
  - И сводим принца в кузницу. Пусть освятит там наковальню.
  Леня скривился:
  - А порчу навести не надо?
  Элибрис закрыл дискуссию:
  - Ся, если нужно - стража у дверей.
  Правитель и советник удалились.
  Рабыня усадила тихо ругавшегося Лёню на постель и смазала ему голову зелёной зловонной жижей. Дав мерзости хорошенько впитаться в кожу, она грубой тряпкой стёрла жижу вместе с волосами и щетиной. Было ощущение, что режут по живому, но принц мужался.
  Следующим номером программы были водные процедуры.
  Скучавшие за дверью стражники притащили здоровенную кадку и деревянными вёдрами натаскали в неё воду.
  Леня сунул в неё палец и заявил:
  - В холодную не полезу.
  Ся позвала:
  - Стража!
  Воины, откровенно развлекаясь, содрали с принца одежду и запихнули его в кадку, да так, что забрызгали потолок. Рабыня подлила отвар, не менее зловонный чем зелёная жижа; Лёню хорошенько прополоскали и усадили греться у камина.
  Стражники опрокинули кадку, вылив остаток воды на пол, и укатили её за дверь.
  Лужи медленно таяли, просачиваясь между плитами пола.
  Леня обвёл взглядом свои покои: небольшая комната с единственным окном без стекла. Под ним, видимо заменявшая стол, каменная плита и сундук вместо стула. В дальнем от двери углу - изваяние Большого Чёрного в человеческий рост с прикреплённым к лапе горящим факелом.
  На стене - небольшой, почти зеркальный металлический лист, в котором Лёня увидел своё новое отражение. Оно было копией старого, только какой-то осунувшейся копией - сказывалось недомогание.
  Центр комнаты занимала огромная кровать - пахнущий прелым сеном матрас, накрытый шкурами.
  Лёня оделся и, обойдя лужи, заглянул в сундук. Ничего интересного: кисточка без следов краски и несколько чистых листов чего-то похожего на бумагу.
  Ся принесла сапоги; как и старые, они были украшены драгоценностями и подошли по размеру. Обувшись, принц почувствовал себя увереннее и обошёл всю комнату, пытаясь составить хоть какое-то представление об Элеоне.
  Ни одной личной вещи. Слабоумный принц после себя не оставил ровным счётом ничего. Лишь кисточка без следов краски и чистые листы.
  Что ж, так даже лучше: можно начать жизнь заново, с чистого листа. Вот он, мир желанный - мир желаний, где нет прошлых неудач и разочарований. А если есть, то это не мои - чужие.
  Леня улыбнулся, подошёл к изваянию Чёрного Бога и по-дружески положил руку на его плечо.
  - Будем жить!
  Как бы в ответ, в голове сами по себе сложились строки:
  'Пока мы живы, редко удаётся
  Быть в 'Сейчас'.
  Игра ума, что памятью зовётся,
  Бросает нас во времени назад;
  Оттуда, словно от испуга,
  Прыжок вперёд - в грядущий мир,
  Что соткан из надежд и опасений,
  Которым редко сбыться суждено.
  И снова маятник качнётся,
  Мелькнёт 'Сегодня'; на дворе опять 'Вчера',
  И неподвластный воле круг замкнётся.'
   Потянулись солдаты благословлять оружие - нескончаемая вереница холодных наконечников из набора "Прощай, жизнь". Последними были Алзар и Рэмбо. Лёня хотел их немного попугать палачом, за сапоги, но... 'На дворе опять вчера'...
   Он повернулся к идолу.
   - Думаешь, старое не стоит поминать?
   Воины смотрели твёрдо.
   Принц Лёня объявил:
   - За то, что донесли меня - спасибо. А что до царской обуви - носите, покуда он, - кивок в сторону Большого Чёрного, - за воровство вам не отрезал ноги.
   Разбуженный тирадой Лукриц с интересом посмотрел на августейшего безумца.
   - Наковальню принести?
   - Сам дойду.
   В кузнице было тепло и безлюдно.
   Принц ткнул пальцем в наковальню и приготовился сделать умное лицо, но помешал Лукриц:
   - Дождёмся кузнецов.
   - Зачем?
   - Наковальне всё равно: благословили её или нет, а вот для кузнецов это важно.
   Тихо ругаясь, Лёня уселся на тёплую железяку. Советник пробовал на вкус избранные высказывания, явно пытаясь заучить.
   Принц попытался охладить его энтузиазм:
   - Это вредное заклинание. Будешь повторять - рука отсохнет. - Лёня продемонстрировал рану на плече и поболтал недействующей рукой.
   Советник замолчал, но по глазам было видно, что процесс зубрёжки продолжается.
   - Лукриц, зачем рискуешь?
   - Хочу кое-кому подбросить. Скажу, что это мантра умножения богатства.
   Вошли запыхавшиеся кузнецы.
   Лёня треснул кулаком по наковальне.
   - Будет работать как новая. Вытирайте её каждый день и бейте вдохновенно. Аминь.
   В покоях принца ждали Ся и набившая оскомину ещё в Храме бурда из травяного чая с мукой. Новая миска также не отличалась роскошью. И, что больше всего огорчало, у рабыни была точно такая же.
   - Ся, у вашего самого главного, как его...
   - Элибриса.
   - У Элибрииса есть привилегии?
   - Что у него есть?
   Минут двадцать ушло на выработку понятийного аппарата.
   Наконец рабыня объяснила:
   - Конечно есть. Одна. Только Лучезарный Элибрис может называться Лучезарным. Потому что он - повелитель.
   Августейший Лёня скривился: новая жизнь на глазах теряла смысл.
   - И это всё?
   - А садиться мимо трона - это привилегия?
   Лёня посмотрел на девушку взглядом чекиста:
   - Ну-ка подробнее...
   - Правитель всегда садится мимо трона. Но не падает: его сразу же подхватывают и усаживают на трон. Потому что он - повелитель.
   - А если возьмёт, и сядет в трон?
   - Значит, он не может положиться на своих придворных, и их ведут к палачу.
   Вошёл Лукриц. Без стука.
   - Я привёл лекаря. Впустить?
   Принц величественно кивнул. Советник хлопнул в ладоши. Открылась дверь, и вошёл палач. Как из фильма: в красном, скрывающем лицо колпаке и с топором.
   Лёня посочувствовал:
   - По пустякам от дела отрывают.
   Светило придворной медицины поставило в угол инструмент и бегло осмотрело место укуса.
   - Какого цвета был Наг?
   - Меня укусила змея.
   - Змеи кусают только простолюдинов. А благородных жалят наги, - растолковали Лёне новую привилегию.
   Он не возражал:
   - Наг был серебристо-белым.
   Лекарь-палач объяснил Лукрицу:
   Заболевание белой природы. Исцеляется обратным. Нужно больную руку прикладывать к изваянию Большого Чёрного. Одни раз в день.
   Лёня поёрничал:
   - После еды?
   - После захода солнца. Когда стемнеет, и станет обратно белой болезни.
   Советник кивнул:
   - Ся проследит.
   Принц не успокаивался:
   - А если бы меня укусил Чёрный Наг?
   Светило медицины порылось в мешочке на поясе, и достало белый камешек.
   - Это от алтаря Дакинь.
   Лёня протянул руку, но палач отдёрнул руку как от огня.
   - Нельзя. Если коснётся жрец Большого Чёрного, амулет потемнеет и утратит целебные свойства.
   - Так я не... - Начал было Лёня, о осёкся, наткнувшись на взгляд Лукрица.
   Уводя разговор от опасной темы, советник заметил:
   - Темнеет. Пора приложиться к изваянию.
   Приняв процедуру, Лёня осведомился:
   - Сколько длится лечение?
   Палач ответил Лукрицу:
   - А пока принц не поправится. Или пока не умрёт.
   Отозвав лекаря шарлатаном, принц лёг на кровать и отвернулся. Топорный лекарь откланялся.
   Лёня зевнул, и спросил Лукрица:
   - Почему мы боимся Ургула?
   - У него войско больше.
   - А народ наш что?
   Советник скривился:
   - Кто? Чернь, что ли? Чернь не воюет.
   - Почему?
   - Не хочет, - Советник что-то тихо добавил и покинул покои.
   - Не хочет, - повторил Лёня и похлопал рабыню по бедру. - Ся, что у нас дальше по программе?
   - Сказание для засыпания, мой принц.
   Это польстило, и августейшая особа, махнув ручкой, соблаговолила послушать вечернюю сказку.
   Присев рядом, рабыня начала:
   - Волшебный посошок.
   Аудитория прыснула.
   Полился долгий монотонный речитатив, смысл которого сводился к следующему:
  
  Однажды маленький мальчик проснулся и увидел рядом с кроватью небольшой посох. Чадо расстроилось: лучше бы вместо посошка найти ЗЯБРЬ. Что такое "ЗЯБРЬ" - выяснить не удалось. Скорее всего, какая-нибудь игрушка или рогатка.
   Мальчик долго объяснял небу, что посошок, видимо, попал к нему по ошибке вместо зябри и требовал обменять подарок. Безрезультатно: посошок вызывающе лежал, и ни во что превращаться не собирался.
  Охрипшее от уговоров чадо всердцах шмякнуло посошком о землю. Рядом с ним сразу же появилась зябрь.
  Дитя быстро смекнуло что к чему, и до позднего вечера колотило планету посохом, заказывая зябри и другие материальные ценности.
  Ночью ребёнок уснул, а посох, успев привыкнуть к непрерывному производству, плясал до утра и засыпал мальчика подарками с головой.
  Родные и близкие, откопав своё чадо, долго били его посохом, производя уже не материальные, а моральные ценности.
  Так мальчик узнал, что такое умеренность.
  
  Оценив сказку на 'Хорошо', Лёня потребовал:
  - Давай ещё.
  Рабыня огорчила:
  - Других нет. Было ещё сказание о Проклятом замке, где принц сам себе отрубил голову, но оно такое страшное, что его давно не рассказывают и уже все забыли.
  Лёня назидательно поднял палец:
  - Без страшных сказок патриотов не воспитаешь. Вот почему у нас чернь... то есть, народ воевать не хочет. Срочно неси чернила.
  
  Над миром ночь. В апартаментах принца совсем как в недавних снах: Лёня вдохновенно пишет (левой рукой), и изящная красавица с восхищённо смотрит на него:
  - Элеон, ты так быстро водишь кисточкой...
  - Ся, умоляю, не мешай...
  На полу растёт гора скомканной, исчёрканной бумаги. От красных чернил уже рябит в глазах.
  - Ся, тащи другие чернила. Чёрные или синие.
  - Писать можно только красными.
  Лёня заинтересовался:
  - Ну-ка подробнее...
  Обрадовавшись перерыву, рабыня разразилась рассказом.
  
  Сказание о страшном свитке.
  
   В стародавние времена люди писали чернилами всех цветов: синими, чёрными, зелёными... Какими хотели, такими и писали.
  Правил тогда властитель Данг, который верил в мудрость свитков. Он прочёл всё, что было написано до него, потом прочёл всё, что было написано при нём, но мудрости так и не нашёл.
  Тогда правитель Данг разгневался, и сжёг все свитки. А потом приказал всем писать только своей кровью, чтобы по пустякам не изводили бумагу.
  Несколько лет в государстве читать было нечего.
  Как-то, во время войны с кочевникам, ко дворцу подошел городской сумасшедший и сказал, что он принёс правителю мудрый свиток.
  Но его не пустили: дескать, у нас война, нам сейчас не до мудрости.
  Тогда сумасшедший бросил свиток у ворот и ушёл.
  И такая это была страшная бумага, что каждый, кто его прочёл, уже ничего не боялся.
  Свиток подобрали шедшие на войну солдаты. А когда прочли его, то так испугались, что пошли в бой с улыбками. И такие страшные это были улыбки, что варвары бежали, побросав оружие.
  Прогнав кочевников, солдаты пропали: и в бою не пали, и во дворец не вернулись.
  Велел тогда правитель Данг найти свиток. Кинулись искать - нет нигде. И сумасшедшего, что его написал тоже нигде не видно.
  А страшный свиток появляется то там, то здесь. И везде, где он появится, люди пропадают. Но для правителя это полбеды. Больше всего его пугало, что перед тем, как исчезнуть, подданные теряют страх. А это может быть заразным.
  Данг теряет сон: ведь без страха народ - уже не чернь, а неизвестно что. Черни без страха правители боятся. Уж лучше бы война, как раньше: Данг тогда спокойно спал. И подданные были тише, когда их страшный враг пугал.
  И вот трясущейся рукой указ написан новый: под страхом смерти каждый, кто грамоте обучен, должен по свитку написать. О чём угодно, но непременно красными чернилами, похожими на кровь. И эти свитки нужно было разбросать повсюду.
  Так бумага, написанная кровь, затерялась в море других, фальшивых.
  Подданные ещё какое-то время пропадали, а вскоре исчезновения прекратились. И страх уже никто не терял.
  Люди перестали верить написанному слову.
  С тех пор правители спят спокойно.
  А приказ писать красными чернилами всё ещё действует. На всякий случай.
  
  Поздняя ночь. Рабыня спит на августейшей кровати. Принц пишет, макая кисточку в рану на плече. Кровь сочилась слабо, поэтому произведение вышло компактным.
  Утром состоялась презентация патриотической сказки. Присутствовали только Лукриц и Ся. Лёня хотел пригласить ещё и стражников из-за дверей, но советник отсоветовал. На всякий случай.
  Произведение называлось 'Страшная сказка о любви к Родине'. Патриотическая старшилка исполнялась на мотив негритянского рэпа.
  
  Страшная сказка о любви к Родине .
  Жил-был в Восточных землях малыш.
  Звали его Мальчиш-Кибальчиш.
  Жил он спокойно и в ус не дул,
  Пока на страну не напал Ургул.
  Отец и брат ушли воевать,
  Остался Мальчиш урожай убирать.
  Однажды пришёл за подмогой гонец:
  Солдаты нужны, иначе конец.
  В деревне из взрослых - один седой дед.
  Не смог поднять меч он по старости лет.
  Меч поднял Мальчиш и пошёл воевать,
  Чтоб землю свою от Ургула спасать.
  Следом за ним пошли Мальчиши.
  Разили они врага от души.
  Кибальчиш пал в бою, но подмога пришла.
  Ургула разбили. Такие дела.
  Один лишь Плохиш не пошёл воевать.
  Теперь с ним никто не хочет играть.
  Девчонки с ним гулять не идут,
  А душу Дакини в ад заберут.
  
  Во время декламации Ся пританцовывала и прихлопывала в ладоши.
  С рецензией выступил Лукриц:
  - Маловато для засыпания.
  Принц возразил:
  - Сказки должны не усыплять, а вдохновлять. На подвиги, труд и уплату налогов.
  Советник строго спросил у рабыни:
  - Сказание понравилось? - Она закивала.
  Лукриц продолжил допрос:
  - С Ургулом воевать пойдёшь?
  Ся вывернулась:
  - Чернь не воюет.
  - Советник посмотрел на принца.
  Тот взвился:
  - Так момент для воспитания был упущен. И вообще... Ся, а если бы твой сын при приближении Ургула взялся бы за меч, ты бы его поддержала? Сражалась бы вместе с сыном?
  - Я бы его не пустила.
  Лукриц развёл руками.
  Лёня страстно убеждал:
  - Это потому, что нет патриотических сказок для девочек.
  Советник сдался:
  - Ладно. В Большой Низине, у границы, есть деревня, которую не жалко. Когда Луны разойдутся по краям неба, мы уберём из Низины нашу заставу, и сделаем так, чтобы об этом узнали в стоящем у границы гарнизоне Ургула. Они, конечно, придут пограбить, а мы посмотрим: возьмётся ли кто-нибудь из черни за оружие. И, если возьмётся, то о твоём Мальчише в наших землях узнает каждый малыш.
  Ся напомнила о процедурах. Лёня приложился к изваянию, и, вдруг вспомнив, попросил:
  - Лукриц, мне нужно в Храм. Там послушница одна осталась.
  - Не волнуйся, не убежит: тропы закрыты снегом.
  Ся подозрительно посмотрела на принца.
  Неожиданно для себя он начал оправдываться:
  - Может, ей помощь нужна: девчонка рубит дрова мечом и ходит босиком по снегу. Из-за псов-демонов.
  Ся демонстративно отвернулась.
  Советник громко заверил:
  - Когда сойдёт снег, подаришь ей топор, как у палача. И сапоги. - Советник показал глазами на рабыню, старательно изучавшую стену, и шепнул:
  - Насчёт псов-демонов - это лихо. А я всё про разбойников рассказываю.
  
  Потянулись короткие зимние дни.
  В Восточных землях жизнь текла тихо и размеренно, событий никаких не происходило. Лишь в конце зимы немного побурлила чернь, требуя снизить налоги.
  Элибрис проявил мудрость, и уменьшил поборы, чтобы не дразнить народ перед войной.
  Благодарные подданные поставили мудрому властителю небольшой памятник, и теперь он украшает городскую площадь.
  С тех пор общественной жизни в Восточных землях не наблюдалось.
  Рука принца по-прежнему не действовала, но к ней постепенно возвращалась чувствительность. Палач сказал, что это хороший признак, и велел продолжать процедуры. Лёня к ним так привык, что прикладывался к изваянию без напоминаний рабыни.
  В редкие минуты уединения принц втолковывал чёрному идолу:
  - Ты понимаешь, нужно чтобы снег быстрее растаял. Хоть это не твоё ведомство, но уж посодействуй. А только тропы откроются - сразу к ней. Нет, сначала к Желдобу, подарю ему десяток рубашек. Потом подойду тихонько к пещере, то есть к твоему Храму и... Нет, не так. Попрошу у Лукрица носилки и свиту, роты две. Подъеду потихоньку с развёрнутыми знамёнами, и велю горнистам трубить что есть сил.
  Тогда Шу скажет Будильнику:
   'Пойди посмотри, что за шум'.
  А Будильник глянет в окно и ответит:
   'Это какой-то принц со своей армией мимо проезжает'.
  Выйдет она на принца посмотреть, а у входа уже мемориальную табличку прибивают:
   'Здесь жил и трудился выдающийся...'
  Потом приглашу её дрова рубить; палач говорит, что рука на поправку идёт...
  Так вот, она только сапоги снимать, а я ей:
   'Не волнуйся, моя армия проследит, чтобы ни одна собака...'
  
  Однажды Лукриц, подслушав за дверью монолог принца, не выдержал, утёр сентиментальную слезу и решительно вошёл в покои.
  - Элеон! Сегодня я впервые в жизни поступлю неправильно. Собирайся, тебя доставят в Храм.
  Лёня, не веря счастью, спросил Большого Чёрного:
  - И носилки дашь?
  Ответил Лукриц:
  - И носилки и свиту.
  Лёня похлопал изваяние по плечу:
  - Ты настоящий друг. Я начинаю в тебя верить.
  Советник, что-то бурча о неблагодарности, пошёл отдавать распоряжения.
   * * *
  Зимой в горах природа скупа на краски: седые горы, дремлющие под затянутым тучами синим небом, да прозрачный намёк на луч солнца, который лишь подчёркивает бедность палитры.
  Потом, видимо, наверху кто-то что-то подрегулировал, и свет упал на стопку пурпурных рубашек, покачивающихся на носилках рядом с принцем.
  Небесный художник по свету явно развлекался: немного поплясав на рубашках, и набравшись пурпура, луч скользнул на лезвие изящного, прямо-таки сувенирного топорика, и согнал с него солнечного зайчика, который прыгнул прямо на Лёню.
  Он поморщился, и отложил топорик в сторону.
  Дюжие рабы под носилками, казалось, дремлют на ходу, но их никто не торопит.
  Алзар и Рэмбо уже в десятый раз рассказали остальным воинам о том, как они спасли принца от нага, каждый раз украшая повествование новыми героическими подробностями.
  Уже миновали валуны со змеиной норой, прозванной с лёгкой руки Алзара 'Вратами Нага', причём миновали без всяких приключений, а Лёня всё ёщё не решил, как себя вести с Шу.
  - Ничего не идёт в голову, хоть домой поворачивай. Что делать - Большой Чёрный его знает... А что, идея, - принц подозвал Алзара, взял его медальон, приложил к себе ко лбу изображение чёрного идола и зажмурился.
  Ровным счётом ничего. Только попытался всплыть в памяти пассаж насчёт того, что редко удаётся быть в 'Сейчас'.
  Лёня вернул медальон и задумался.
  - Следы босых ног! - Крикнул Алзар, - Свежие, ещё не запорошило.
  Принц спрыгнул с носилок и рванул вперёд; свита лениво потрусила следом.
  Вскоре показался хрупкий силуэт.
  - Шу!
  Девушка рванулась к нему, но вдруг остановилась.
  - Лёня, за тобой гонятся? Бежим!
  Августейший Лёня оглянулся: приближавшийся отряд выглядел грозно и внушительно; сам же принц в куртке жреца смотрелся гораздо скромнее.
  Подоспевший Алзар объявил:
  - Наследник Восточного Правителя Принц Элеон! - и потихоньку показал наследнику международный жест ожидания гонорара.
  - Лёня, ты принц? - Шу была поражена сильнее, чем если бы перед ней стоял Большой Чёрный, - Я думала, ты шутишь...
  Свита переводила взгляды с Лёни на Алзара.
  Принц чувствовал, что пришла пора исторгнуть из себя хоть какое-то приказание, но было боязно. В свободных позах воинов, будто бы сросшихся с оружием, было столько опасной красоты, что решиться повелевать ими мог далеко не каждый. Во всяком случае, полузабытых занятий на военной кафедре для этого явно не хватало. Опять же репутация дурачка... Могут просто рассмеяться, а от и поколотить. Вон физиономии какие - терминатор отдыхает...
  На счастье, вспомнился Жёлудев: экс-майор любил, разгоняя тоску, излагать Лёне основы военного дела. Он часто говаривал, что приказ должен быть уверенным, резким как удар бича и обязательно тихим.
  Насчёт двух первых требований у Лёни вопросов не возникало. А вот почему тихим - непонято. Чтобы враг не подслушал, что ли?
  Эта версия сильно развеселила майора. Отхохотав, он резко стал серьёзным и, погрозив кулаком кому-то невидимому, еле слышно прошипел:
  - Чтобы знали своё место, - И добавил архинецензурное выражение.
  Вдохновлённый воспоминаниями, принц начал повелевать. Он даже превзошёл наставника. Повернувшись спиной к солдатам и улыбаясь Шу, Лёня вполголоса приказал:
  - Всем за дровами. Кот хочет умереть - пусть принесёт мало.
  Свиту за спиной как ветром сдуло. Шу устремилась следом. Лёня поймал её за рукав и споткнулся о настороженный взгляд.
  Обошлись без слов. Горячий поцелуй холодных губ и две дорожки на снегу. Две параллельных, которым пересечься нигде не суждено.
  - Шу, ты всё босая ходишь. Завтра же я устрою облаву на чёрных псов.
  - Псы пропали вместе с тобой, Элеон.
  Принц поправил:
  - Для тебя я Лёня.
  - Лёня, мне сапоги и уже не нужны. Нгуэнг говорил :
  - Понятно, Шу. Значит, холод в твоём уме уже не живёт. Какие ещё чувства ты в себе убила?
  - Просто я больше не боюсь холода. А все чувства живы. Знаешь, эта тропа хранит тепло ног Нгуэнга. И ещё одного человека, только не разберу кого, - она весело посмотрела на Лёню, - Желдоба, наверное:
  - Ах ты ж бестия! - Задохнулся Лёня.
  Звонко смеясь, девушка бросилась наутёк.
  Принц помчался за ней.
  К Храму подходили держась за руки. Здесь мы оставим молодых людей одних.
  
   * * *
  Наутро принц, попросив его не провожать, взгромоздился на носилки, и совсем по-гагарински сказал:
  - Поехали.
  На раненой руке красовался подаренный Шу мешочек для простираний. Импровизированная варежка была любовно прихвачена цветной ленточкой.
  
  В месте, где тропа, вильнув, огибала скалы, Лёня оглянулся: как и было обещано, никто не провожал. Постепенно Храм скрылся из вида, начинало смеркаться, а принц всё смотрел и смотрел назад.
  Призрачный, едва не звенящий морозный воздух и тишина.
  Чёрный пёс на белой скале поднял голову и застыл. То ли воет от одиночества, то ли ищет чего среди звёзд - издалека не разберёшь.
  
  * * *
  В покоях Элеона поджидала не девушка - разгневанная львица. Бровки хмуры, щёчки пылают, в глазах блеск молний. Ся металась по комнате и была преисполнена ужасными подозрениями.
  Принц был вальяжен и прохладен. И всё решил расставить по местам:
  - Ся, девочка, если кто тебя обидел - с ним сейчас же разберусь. А нет - так всё обсудим завтра. Да и что нам обсуждать?
  В ответ слеза скатилась. И - о чудо: вальяжный принц пропал; остался только виноватый Лёня.
  Почуяв перемену, девица повела осаду. Она прижалась к принцу, и что-то страстно зашептала ему в ухо.
  Слов принц не разобрал: её прикосновенье и дыханье кричали лишь одно: 'Желанье'. Под маской скромною рабыни была она - Властительница дум, сердец, или чего другого, чей зов мы часто принимаем за зов души.
  И вот, она уже с себя снимает покров невзрачный. Там, под ним - Богиня, чьи глаза как Луны. И ниже - тоже две луны.
  От тела - терпкий аромат.
  Сквозь плоти крик прорвался шёпот:
  - Я так рада, что Чёрный нас твоими речью и рассудком одарил. Трон будет наш: Нет, твой. Разрушена преграда, и осталось только ждать. Ну а пока мы можем, как и прежде немного поиграть.
  Мысли принца бились её груди движеньям в унисон. Но вдруг, ударившись о трон, остановились, и очнулся он. Мир движений тела и прерывистых дыханий отступил.
  Пред ним сидела алчная рабыня:
  Нет, зачем же так. Обыкновенная девчонка. Да, сложена неплохо; лицом приятна и свежа. А то, что хочет жить получше, пристроив задницу на шею мужа, или кого ещё - так где вы видели других?
  Их только классики встречают. И авторы сообщают нам с упоеньем о таких, себе срубая славу. Или врут за гонорар, от вдохновенья опьянев, плодя из грамотных девиц фригидных дам и старых дев.
  Но вернёмся к Лёне.
  Он отстранился, еле слышно говоря:
  - Как прежде: Забавы с сумасшедшим Элеоном - уж точно не любовь. Быть может, похоть? Вряд ли: мы с Элеоном - далеко не мачо. А уж приспичит ей - так стража за дверями - что твои Тарзаны. По бугаям таким гей-клуб скучает. Или анатомический музей.
  Лёня решил:
  - Ладно. Прошлые утехи с принцем сочтём благотворительностью. С натяжкой.
  Девушка выжидающе смотрела. Пришлось погладить по спине. По-дружески. А про себя отметил, что спинка хороша: гибка, отзывчива на ласку, а кожа - горячий бархат.
  Так вот, сообщив тактильно: дескать, всё в порядке, Лёня начал извиваться:
  - Ся, девочка моя, денься. Здесь прохладно. Опять же, Наг меня погрыз жестоко, и снова чувствую я жар. - Здесь принц не врал: жар был, но змей, что стал его причиной, был не в горах, а много ближе. Лишь руку протяни, как брызнет яд. И кровь ударит в голову. И ниже.
  Усиленно шмыгая носом, девушка отвернулась и принялась одеваться.
  - Ся, что это? - На спине рабыни один под другим были три одинаковых ожога, будто касались раскалённым остриём меча.
  Она бросила одеваться, и, глядя Лёне в глаза тихо произнесла:
  - Забавы принца Элеона.
  Слова хлестнули безжалостней кнута.
  - Забавы принца Элеона, - повторил Лёня.
  Он посмотрел на свои руки.
  - Одной считай уж нет. Отсечь другую? Не поможет. Разве, вместе с головой? Пожалуй, не поможет.
  Девушка опустилась на кровать.
  - Это был не ты, а тот, другой, безумный.
  - Безумный, - повторил Лёня и, закрыв лицо рукой, положил голову на колени рабыни.
  Подслушивавший за дверью Лукриц деликатно кашлянул и вошёл.
  Советник пересёк комнату и, остановившись у статуи Большого Чёрного, принялся разглядывать её, будто увидел впервые.
  Принц поднялся.
  - Лукриц, если ты увлёкся монументализмом, я подарю тебе это изваяние. Можешь поставить в своих покоях.
  Советник, не отрываясь от статуи, сообщил:
  - Прибыл гонец из Большой Низины. После твоей сказки дети сбежали от родителей и напали на гарнизон Ургула.
  Лукриц направился к выходу, остановился у двери, пальцем вытер пыль на её резных украшениях, и, продемонстрировав испачканный палец Лёне, заключил:
  - В общем, в деревне больше нет мальчишей. - Советник ударом кулака распахнул дверь и покинул покои.
  - Безумный, - снова повторил принц, глядя в потолок. Он подошёл к чёрному изваянию и потянулся было к нему рукой, но передумал, и быстро вышел из комнаты, едва не сбив приникшего к двери советника.
  Глядя вслед Лёне, Лукриц промолвил:
  - Мертвец, что ест детей. - И отправился к себе.
  В конце коридора он заглянул к начальнику стражи и коротко распорядился:
  - В тюрьму Да Гуна. Держать покуда не начнёт пророчествовать ясно.
  
  До дворцовых ворот Лёня дошёл беспрепятственно. Алзар и Рэмбо, подпиравшие тяжёлые створки, заметили его издали. Когда принц приблизился, они даже не пошевелились и продолжали спор:
  - Говорю тебе, он дурак: сам принц, а одет как жрец, и нет волос, - пламенно убеждал Рэмбо.
  Алзар возражал:
  - Нет, просто страдает от любви несчастной. А что одет как жрец, так у знатных раньше часто было: чуть не мил девице, так сразу в монастырь.
  - А теперь чего же редко?
  - Так раньше Храмы были ближе. А нынче - далеко.
  Рэмбо кивнул на принца, будто не на человека, а на музейный экспонат:
  - Да говорю тебе, он - безумец. Ты посмотри в его глаза: оттуда смотрит не любовь - убийство. Помнишь, что рассказали о Большой Низине? Ему не в Храме место, а в тюрьме.
  Лёня задумчиво взглянул на Рэмбо:
  - Ты прав. Где у вас тюрьма?
  - В дворцовом подземелье.
  Воин повернулся к Алзару:
  - Вот видишь, я же говорил - дурак.
  - Нет, всё-таки любовь. А что в тюрьму собрался, так Храмы нынче далеко:
  
  В дворцовом подземелье заспанные стражники внимательно выслушали Лёню. После чего толстый начальник тюрьмы констатировал:
  - Бред.
  А стражник с юркими глазами возмутился:
  - Ишь, с жиру бесятся. Тюрьму им подавай.
  Он замахнулся, как дубиной тупым концом копья.
  - Ступай-ка лучше к палачу. Себе и нам мороки будет меньше.
  Лёня не уходил.
  Стражник шумно выдохнул, и древко копья устремилось к голове принца.
  Свет перед Лёней на миг померк, и снова вспыхнул, наполнив мир сочным синим светом. Остальные краски будто исчезли; стражник, наносящий удар, выглядел так, будто был выхвачен из темноты синим лучом прожектора.
  Тело принца, пропуская копьё, откинулось назад. Нога, увлекаемая движением корпуса, оторвалась от земли, и синеватый носок сапога врезался стражнику под рёбра.
   Воина поднесло вверх. Лёнина нога опустилась на землю. Стражник, сложившись пополам, приземлился на колени.
   Мир снова обрёл краски.
   Начальник тюрьмы почесал бороду, взял связку ключей, и повёл принца выбирать каземат. Лёня хотел войти в первый попавшийся, но тюремщик отсоветовал:
   - Это же северная сторона. Ночью всех Богов вспомнишь.
  Принц улыбнулся:
  - Как раз то, что нужно. Открывай.
  
  Часть 3.
  
  Гладкий каменный пол. Высоко под потолком узкое окошко без решётки. Такое узкое, что и маленький ребёнок не пролезет.
  Обстановка напоминает покои принца: камин с небольшим запасом дров, та же кровать с запахом прелого сена. Нет лишь плиты-стола и сундука под ним.
  От камина разливается приятное тепло, но стены так промёрзли, что прогреваться будут ещё долго.
  Каждый день заглядывает Ся. Девушка приносит поесть - всё ту же бурду. И следит, чтобы у принца всегда была свежая вода. Оказывается, в подземной тюрьме узников не кормят. Заключённые питаются лишь тем, что им приносят с воли.
  А если жизнь прожита так, что некому к тебе прийти, то: В общем, свободных казематов всегда хватает.
  Ся устроила начальнику тюрьмы большой скандал и добилась, чтобы в новые покои принца поставили статую большого Чёрного. И теперь идол с неизменным факелом в лапе освещает угол.
  Иногда заглядывает Лукриц. Советник действует по неизменной программе: потрогает стену - тепла ли; подбросит дров в камин. Потом расскажет пару сплетен, ещё немного молча посидит, а уходя, вздохнёт:
  - Так лучше. Да, лучше так:
  Ся больше не рабыня. По просьбе Лёни Лукриц похлопотал, и девушка теперь - что-то вроде знатной дамы. Живёт по-прежнему в покоях принца, но получает содержание, и плёткою уже не будет бита.
  Раз в день заключённых выводят на прогулку в тюремный дворик. Всех узников - аж двое: Лёня и Да Гун.
  Да Гун - дородный бородатый дядя. Мнит себя пророком - словом, сумасшедший, но не буен. Он интересный собеседник, особенно когда заходит речь о мироздании и кризисе морали. Вот только в запале спора кричит и обзывает Лёню мертвецом.
  Как-то утром к принцу заглянул палач. С топором.
  Лёня к визиту отнёсся философски:
  - Привет художнику по мясу. Ты насчёт руки или головы?
  Художник топора протянул свой инструмент.
  - Вот. Благослови.
  - Стал набожен? Так это не ко мне. Я перед Чёрным не простираюсь и в добродетели не замечен. - Отмахнулся принц.
  - А ты немного попростирайся, хоть пару раз. И благослови. Всё добрым делом будет больше. Тебе воздастся:
  - Что ж, добро - оно и палачу добро. - Лёня, заправив за пояс больную руку, на здоровую надел подаренный Шу мешочек, и встал перед изваянием.
  Вдох - ладонь подносится к груди. Выдох - поклон, рука касается пола, тело скользит на всю длину. Рука тянется к ногам изваяния, как бы пытаясь прикоснуться: К чему? К химере, иллюзии, несбыточной надежде?..
  Нет, просто принц решил сделать добро одному отдельно взятому человеку. Пусть даже и палачу. Причём не завтра, а сейчас. Почти по заветам Большого Чёрного. Только о добре идол ничего не говорил. Но это его дело.
  А Лёне в эту самую минуту хотелось хоть кому-то быть полезным. Раз уж самому себе не получилось.
  Палач вслух считает простирания.
  Дойдя до десяти, Лёня перевёл дух.
  - Всё. Больше не могу. Давай топор.
  - Подожди. - Палач протянул ему осколок белого камня.
  - Хочешь проверить: стал ли я жрецом? - Лёня коснулся камешка и вздохнул.
  Палач тоже был разочарован:
  - Не потемнел. Но ты, на всякий случай, простирайся. Я потом зайду.
  За ним не успела закрыться дверь, как в камеру просочился Лукриц. Он привычно тронул стену, подбросил дров в камин и, глядя на огонь, заговорил так тихо, будто сам себе:
  - Когда придут за жертвою для Дакинь, с собою принесут осколок алтаря. Им коснутся жертвы, и если камень потемнеет - это пропуск в ад.
  - А не потемнеет? - Спросил Лёня, хоть знал ответ.
  - Какой с безумца спрос. Тебя уж точно не казнят, а Ургул получит жрицу. Элибрис дал слово, но ты не бойся: войны не будет. До Храма Дакинь жрица не дойдёт.
  
   * * *
  Вдох - ладонь к груди. Выдох - поклон, рука касается пола, тело скользит на всю длину. Принц делает простирания. Когда силы кончаются, он отлежится и опять: десять простираний - новая царапина на полу. Десять царапин перечёркиваются - ещё одна сотня.
  Да Гун, узнав о Лёниных практиках, отнёсся к ним скептически:
  - Значит, пол царапаешь. Мертвец безумный - вот ты кто. А если чёрточки твои сотрутся или ошибёшься в счёте?
  - Я помню, сколько простираний сделал.
  - А ты как-нибудь проснись, и начни помнить столько, сколько хочешь.
  Вскоре палач подарил белый камешек, и принц прекратил счёт. Вместо этого он время от времени касался осколка алтаря, вздыхал и продолжал упражнения.
  
  Тюремный дворик, вдоль и поперёк измерянный шагами.
  - Да Гун, я бросил счёт. Теперь не ошибусь.
  - А если украдут твой камень? Или отберут? Или палач соврал, и это не обломок алтаря?
  Лёня вздохнул:
  - Тебя послушаешь, так остаётся только умереть.
  - Не умереть, а перестать за жизнь цепляться. Умом. Так в страшном свитке говорилось.
  - А ты его читал? - С притворным восхищением спросил принц, готовя ловушку.
  Да Гун ответил гордо:
  - Неоднократно.
  - Так что ж ты не исчез? - Припечатал Лёня, мысленно потирая руки.
  - А не хочу. Мне и в тюрьме неплохо.
  
  * * *
  Луны неумолимо сближались, а белый камешек всё не темнел.
  На пальцах больной руки треснула кожа; в ранах ощущался сильный зуд.
  Тело ныло, не успевая восстанавливаться. А принц делал простирания и улыбался. Глаза и щёки ввалились, и улыбка стала напоминать оскал черепа. Когда становилось совсем невмоготу, он говорил себе:
  - Ещё немного, и всё кончится. Уже скоро. - И снова улыбался. Через силу. Оскалом мертвеца.
  Ся появлялась всё реже, а вскоре и вовсе перестала приходить. Лукриц тоже куда-то пропал, и заботиться о питании заключённого стало некому.
  Принц ещё день попростирался, ночь провёл без сна, а утром выбросил в окно так и не потемневший камень.
  
  Тюремный двор.
  Прогулка проходила без дискуссий. Бродили молча, опустив носы под гнётом мыслей. Лишь в конце прогулки Лёня подошёл к Да Гуну. Долгий взгляд.
  - Да Гун, ты же пророк. Ну скажи хоть что-то.
  Пророк почесал бороду, потом нагнулся, сделал вид, будто что-то поднимает с земли, и протянул пустую руку принцу.
  - Вот. Держи. Твой страшный свиток.
  Лёня вздохнул и осторожно начал отходить.
  Да Гун поймал его за руку и страстно зашептал:
  - Манускрипт не виден потому, что писан не для глаз - для сердца. У каждого свой страшный свиток.
  Чтобы не огорчать безумного пророка, Лёня потянулся к воображаемой бумаге.
  Да Гун взмахнул рукой, будто зашвырнул что-то за высокую тюремную стену.
  - Ты не готов, пока твой ум живёт в темнице впечатлений.
  
   * * *
  Мрачный каземат. Погасший факел в лапе изваяния. Принц Лёня на кровати изучает потолок.
  В окне зарницы молний. Следом отдалённый гром.
  Лёня посмотрел на статую:
  - Последние салюты? И на том спасибо.
  Дождь зашумел, на воле буря. В тюрьме же всё спокойно, лишь под окошком лужа натекла. И принц спокоен: мыслей хоровод остался. В уме осталось вязкое ничто.
  Буря стихла. Вспугнув шумы, спустилась ночь.
  В гулком коридоре шаги: сначала в отдалении, потом всё ближе. Лязг замка. Дверь отворилась. Страж со стеклянными глазами. Вошёл, как будто ноги упирались какой-то силе, что его вела. Безумный взгляд упёрся в Лёню. Рука, едва не оторвавшись, взметнулась, указав на стену.
  Непослушные уста издали рык. Потом с трудом произнесли:
  - Твой страшный свиток. Строки на стене. Глаза ЗАКРОЕШЬ, и читай.
  Всё так же упираясь, стражник удалился.
  Принц Лёня крикнул вслед:
  - Зомби! Или наркоман!
  Дверь сама закрылась. Лязг замка.
  Принц посмотрел на стену: обычный гладкий камень. Никаких строк нет.
  - На нет и нет суда: Хотя в безумном мире почему бы не поверить в бред?
  Лёня зажмурился. Перед глазами поплыли пятна. Если долго так сидеть, и сильно постараться, то можно формой пятен управлять. И при достаточном воображении увидеть можно: не то что букву, а на неё намёк.
  Так развлекаясь, принц пробежал пол-алфавита. И, наконец устав, открыл глаза.
  На стене горели строки:
  
  'Отпустишь мысли, и получишь знак.
  Немой заговорит, когда поверишь.
  Забудь про страх, и руку протяни -
  В мир чистый распахнутся двери.
  Лёд жаром сердца растопи,
  И урожай пожни, который проклят.
  Им грудь свою укрась. Яд в чашу собери.
  Установив её на чёрных плитах,
  Дождись пришествия огня,
  И ты увидишь Бога'
  
   Лёня задумался:
   - Раз ум меня привёл в темницу, то вера пусть выводит. Всё равно куда: Начнём с начала алгоритма.
   Попытка отпустить мысли ни к чему не привела. Да и что значит отпустить?: Хотя во время простираний что-то похожее случалось. Конечно, вереница дум в уме не прекращалась, вот только воспринимались они как-то по другому: Да и не воспринимались вовсе, а точно как сказал Да Гун, тогда за мысли не цеплялся ум.
   Придётся снова попотеть.
   Навык простираний въелся настолько глубоко, что стоило лишь встать перед изваянием и поднести ладонь к груди, как тело начинало двигаться само.
   Поклон, рука коснулась пола, скольжение вперёд. И снова: встал, вдох, ладонь к груди:
   После сотни повторений рот хватает воздух, дрожь в коленях, и не до мыслей.
   Что-то, влетев в окно, о пол ударилось и зазвенело.
   Уже не принц, не Лёня, а скорее само тело остановилось, отдышалось, со лба стёрло пот.
   - Не уж то знак? - Постепенно в теле появлялась личность.
   На полу лежало украшение Гажа - на засаленном шнурке колокольчик без языка.
  Лёня улыбнулся.
  - Пункт второй программы: поверить, что немой заговорит.
  Поздняя ночь. Глаза слипались, а принц упорно тряс колокольчиком беззвучным.
  Гробовая тишина.
  Открылась дверь. На пороге Лукриц с чашкой дымящейся бурды. Лёня остервенело трясёт немым звонком. Нет ни звука.
  Советник качает головой, ставит на пол чашу и удаляется. Закрылась дверь.
  - Лукриц, это поздний ужин или ранний завтрак?!
  В ответ лишь лязг замка.
  Разделавшись с едой, Лёня потянулся было к колокольчику, но передумал, вспомнив строки свитка:
  'Немой заговорит, когда поверишь'.
  - Значит, дело в вере. И можно вовсе не трясти.
  Светает. Лёнины глаза едва не сверлят колокольчик. Тишина.
  Он восклицает:
  - Дело в вере. Значит, можно не смотреть!
  Принц откинулся на спинку стула и закрыл глаза. Вспомнились слова Нгуэнга о том, что вера не умна.
  - Значит, снова дело в мыслях. Или не в них, но попростираться всё же стоит. Или не стоит: Да просто нужно взять, и сердцем позвонить.
  Звук родился тихий. Или не родился вовсе, но Лёня слышал звон.
  За дверью шум и ругань стражников.
  Знакомый голос интересуется:
  - Кто-нибудь откроет или дверь здесь больше не нужна?
  Принц вскочил.
  - Гаж!
  Впустили демона, и дверь закрылась.
  Гаж к принцу протянул ладони:
  - Давай скорее руку!
  Лёня скис.
  - Как же твоё проклятие?
  - А ты забудь про страх и руку протяни.
  - Мне себя почти не жалко, но всё же:
  Демон убеждал:
  - Я лишь показываю людям их сущность. Ты в себе уверен?
  Принц протянул ладонь.
  - Давай, показывай в мир чистый двери!
   Пол под ногами провалился, и оба полетели вниз.
   Кромешный мрак и ощущение падения.
   - Гаж, мы не туда летим. В мир чистый - значит вверх:
  Так. Вроде повернули. И снова попали в каземат. Лёня приуныл.
  Гаж объяснил:
   - Забыли колокольчик.
   И вновь полёт во мраке вниз.
  
   * * *
   Вспыхнул свет. Посадка в топкое болото. Немного побултыхавшись в жиже, выбрались наружу. Оба по уши в грязи.
   - Гаж, я говорил, что не туда летим. Какой же это чистый мир?
   - Самый настоящий, - демон проследил, как с плаща на землю скатился пласт грязи. - А чистым он зовётся потому что здесь видно всё дерьмо.
  Лёня отжал одежду и вылил воду из сапог.
   - Ну и куда теперь?
   Гаж хлопнул ладонью по плащу, и вмиг стал чистым.
   - А куда хочешь. Твоё проклятие тебя везде найдёт.
   Раздался заунывный вой. В кустах мелькнула тень.
   Демон всмотрелся.
   - Вон бродит чёрный пёс. Идём за ним.
   Пёс привёл под стены замка и, покружив на месте, пропал.
   Мрачное строение с чёрными потёками на стенах. Видна единственная башня без окон и бойниц.
   В распахнутых воротах вход преграждает глыба льда.
   Принц пнул глыбу сапогом и пошёл собирать дрова.
   Гаж процитировал:
   - Лёд жаром сердца растопи:
   Сняв куртку, Лёня приник к глыбе, и голой грудью греет лёд. На землю стекают капельки воды.
   Гаж посоветовал:
   - Ты руки в стороны расставь.
  Движением орла, расправившего крылья, принц поднял руки. И удивился, что подчинилась даже больная.
  Демон удовлетворённо кивнул, улёгся на земле и попросил:
  - Разбудишь, если что.
  Лёня, трясся от озноба и повторял:
  - Льда нет. Холода нет Холоданет ХолоданетХолоданет: - И плавил лёд.
  Потом, как будто, всё пропало.
  Безвременье:
  Принц ощутил падение, но был подхвачен Гажем.
  - Элеон, ну ты нашел, где спать.
  Они вошли в ворота. За спиной во льду зиял проход в рост человека. В форме креста.
  - Гаж, зачем понадобилось держать руки в стороны? Пришлось же больше растапливать.
  - Принц, ты ослеп? Не видишь, как красиво получилось?
  - Демон, я бы тебя убил.
  - И я б тебя, да руки пачкать неохота.
  
  Посреди двора приземистая башня. В неё ведут три входа с позеленевшими от времени ступенями. Двери похожи как близнецы, но лишь одна из них открыта, и перед ней в землю воткнут тяжёлый двуручный меч.
  Лёня посмотрел на меч, потом на Гажа.
  - Я, вообще-то пацифист. Может быть, нам не сюда?
  Вместо ответа демон подтолкнул его вперёд.
  
  На рукояти длинной сомкнулись пальцы. Принц, крякнув, поднял меч и, вспомнив фильм о горце, упёр покрепче ноги в землю и указал клинком на небеса.
  На острие блеснул луч света; меч начал плавиться, и плавно перетёк в топор. Точно такой, что был у палача.
  Небо сотряслось беззвучным смехом. Лёня почувствовал, что рук разжать не в силах, и что по жизни теперь его ведёт топор. Он зарыдал.
  Гаж поправил косу.
  - Принц, ты безумец, если сопротивляешься судьбе. - И снова подтолкнул его вперёд.
  Лёня взвился:
  - Да, я был безумен, когда решил, что демон меня доставит в рай. Теперь я поумнел, и сам себе дарую право на пробу топора. На, получи! - Принц замахнулся, но топор не подчинился и, будто задремав, улёгся на плече.
  Смирившись, Лёня начал подниматься по ступеням. Следом - довольный Гаж.
  Когда вошли, зал озарился светом. Вместо пола клубится туман упругий; низкие тучи вместо потолка. Стен не видно: от горизонта и до горизонта в зыбком мареве игра из света и теней.
  Едва ступили на туман, из воздуха сгустилась до боли знакомая кровать - та, на которой так хорошо мечталось в Таёжнодырске.
  На ней, отбросив одеяло, лежит мертвец с полуистлевшей кожей. Одетый в Лёнину пижаму, труп устремил глазницы вверх. Он отчаянно зевает и, почёсывая подбородок мечтает вслух о незнакомом мире. О том, где в небе две луны, и где он - принц, а то и выше - поэт.
  Тут у покойника вышел особо длительный зевок с подвывом. Отскулив, он перевернулся на бок и продолжил:
  - Ну пусть не принц. И не поэт: их, я знаю, при жизни точно не оценят. Тогда, хотя бы, полководцем можно быть: Да, и красавицу мне надо, и чтобы обязательно блондинку. А может, лучше двух?..
  Лёня запротестовал:
  - Кто не мечтает, тот и не живёт!..
  Демон перебил:
  - Пока ты там химеры строил, за стенкой кто-то умирал. Перед тобою твой проклятый урожай. Сожми топор покрепче, и жатву начинай.
  - А я при чём?
  - Не знаю. Но, раз тебе это показано - значит виноват. А хочешь - сосед твой сам тебе расскажет. Тебе его доставить как: в живом обличии, или только душу? Или, быть может, тело по частям?
  Принц упрямился:
  - Всё же, лежачего не бьют. К тому же, он безоружен, а у меня топор.
  Гаж воодушевился:
  - Отлично. Значит, будет сеча. Сюда прибудут сразу все твои пороки в обличии мертвецов. Тебе их как вооружить?
  - Как в классике: раздай всем косы.
  Демон улыбнулся, и небу подмигнул. Потом немного отступил; хлопок в ладоши - свет погас.
  Вначале ничего не происходило. Лишь в полном мраке появились светлячки. Держась попарно, они стали приближаться.
  Принц попытался удобнее перехватить топор, но не смог: пальцы будто прилипли к ручке. Он попробовал увидеть синий свет, что так помог в схватке со стражником в темнице, но безуспешно. Свет не появился. Зато Лёня почувствовал - не сердцем, а скорее топором, что светлячками показался свет пустых глазниц. А над ними, покачиваясь, плыли призрачные косы.
  Схватка в полной темноте. Дыхание принца, звук глухих ударов: металл по дереву, и реже - звон металла о металл.
  Стремительная пляска огоньков.
  А в стороне, в облаке света, Гаж танцует. И напевает, вплетая в ритм ударов простенький мотив.
  Огни попарно покидают общий танец. И, кувыркаясь, летят вниз. После посадки светлячки ещё немного неспеша покружат, и плавно гаснут.
  Финальные аккорды: звук ударов реже, но чаще дышит принц.
  Прощальный кувырок последней пары огоньков. Всё погрузилось в темноту и тишину.
  Плавно набрался свет. Под ногами, разбросанные в беспорядке, тают призрачные косы. Они исчезли, и на облаке тумана возникли мерцающие синим черепа.
  К ним ползёт змея чернее ночи. Она скользит в глазницу, выползает из другой. Дальше - следующий череп.
  Лёня закрыл глаза. И, если смог бы, закрыл и уши, чтобы не слышать шелест чешуи. Змея, меж тем, продевшись в черепа, вцепилась себе в хвост зубами. И засияли, лёжа на тумане, чётки из отрубленных голов.
  Гаж украсил принца грозным ожерельем.
  - Вот твой проклятый урожай. Теперь идём за ядом.
  
  Второй вход в башню. Едва порог переступили, топор расплавился и плавно превратился в чашу. Лёня руки снова отпустить не смог.
  Пейзаж - такой же, как и раньше. Но новая картина: на облаке тумана - мертвец верхом на сундуке. На каменной плите разложен свиток. Скелет в лохмотьях кожи что-то усердно пишет. А с языка его стекает едкий яд.
  - Яд нага, - улыбнулся демон.
  Лёня вздохнул:
  - Жаль, нет топора. - И замахнулся чашей.
  Гаж придержал его:
  - Эк ты пристрастился головы рубить. Мы здесь лишь ради яда.
  Принц подставил чашу; на дно упала капля, и яд иссяк. Лёня почувствовал, что может руки отпустить. Он поставил чашу и, размахнувшись, мертвецу затрещину влепил. Тот сразу в воздухе растаял.
   В полу клубящемся воронка появилась, и в неё, кружа неторопливо, из-под ног пополз туман.
  Демон посмотрел на Лёню, и без слов рванулся к выходу. Принц с чашею - за ним.
  Перед последним, третьим входом немного отдышались.
  - Гаж, почему мы убежали?
  - Не знаю, до второго зала ещё никто не доходил.
  Лёня с сомнением руками взвесил чашу.
  - Не мало яда мы набрали?
  - Так больше нам не дали. Что там дальше?
  
  -... Яд в чашу собери.
  Установив её на чёрных плитах,
  Дождись пришествия огня.
  
  Третий зал выглядел обычно: стены из камня, и в чёрных плитах твёрдый пол. Дымом в воздухе не пахнет, и нигде нет и намёка на огонь.
  Принц поставил чашу в центре зала, сел перед ней и начал ждать.
  Гаж в нетерпении:
  - Может, и вправду яда мало? Знаешь, ты тут жди, а я пойду.
  Лёня буравит взглядом чашу. Вдруг встал и обнял демона.
  - Гаж, я так и не понял, куда попал, но всё равно спасибо.
  - Мне действительно пора. Если что - звони. - И, уходя, унёс с собой беззвучный колокольчик.
  Лёня крикнул вслед:
  - Ты там не сильно за людей хватайся!
  - Пускай не вскармливают алчность! - Донёсся издалека ответ.
  
  По крыше башни лениво барабанит сонный дождь. В средине зала чаша с каплей яда. Поодаль принц скучающий сидит. На чёрной куртке сияет ожерелье - улыбки мрачные отрубленных голов.
  Под колыбельную дождя принц засыпает. И видит сон: какой-то, вроде бы знакомый бородатый дядя - то ли Толстой, то ли Да Гун принёс дрова. Не проронив ни слова, развёл огонь под чашей и ушёл.
  Принц чертыхнулся:
  - Как же я сам не догадался:
  Потом с досадой крикнул небу:
  - И я б так смог, да спичек нет! - И от собственного крика проснулся.
  Под чашей силу набирал огонь.
  В башне зародился ветер. Он носится по кругу с воем и в стенах камни шевелит.
  На Лёне загудели черепа. Всполохи огня всё жарче; сияя ясным светом, в чаше яд кипит. Огонь и ветер уже пляшут по всей башне. Лишь возле Лёни в синем свете ожерелья прохладно и безветрие стоит.
  Вот чаша плавится, и кипящая отрава с шипением обратилась в пар.
  Пламя отступило.
  По залу пробежали волны силы, и принц увидел, что на раскалённых плитах пола свита грозная стоит. У каждого во лбу сияет драгоценность. Как вспышки молний блеск клыков. На всеми возвышался Бог - Большой и Чёрный. В когтистых лапах - чаша и топор. На шее, как у Лёни, ожерелье - чётки из отрубленных голов.
  Идол неподвижен.
  У принца в голове звучит спокойный голос:
  - Что ты просишь?
  - Силы.
  - Найдёшь в дороге, если правильно пойдёшь.
  
  Черный Бог со свитой бесшумно растворились.
  А напоследок принц услышал:
  - Не забывай про щедрость: Когда увидишь мой алтарь.
  
   * * *
   Выйдя из башни, Лёня отправился к знакомому болоту.
  На берегу его встречает бородатый то ли Толстой, то ли Да Гун. Хотя, для графа больно уж дороден. Значит, всё-таки Да Гун.
  Он улыбается и тянет руку.
  - Летим!
  Снова полёт и снова в темноте. Гораздо дольше, чем путешествовали с Гажем.
  - Эй, Да Гун, я не пойму что происходит: людей в мир чистый демоны приводят. Тогда на что пророки?
  - А пророки богов приводят в мир людей.
  
  Посадка на небольшой пригорок.
  Да Гун довольно топает ногой.
  - Не промахнулись. Когда-то здесь была гора Меру - центр мира. Перед нами Запад, за спиной Восток.
  Палец пророка указывает вдаль.
  - Принц, тебе туда.
  - А ты, Да Гун, теперь куда?
  - В тюрьме меня народ охотней кормит. К тому же, там есть пища для ума.
  
  Спустившись с пригорка Меру, Лёня обернулся:
  - Пророк, что меня ждёт?
  - Твоя дорога к Храму. К Храму Дакинь. А в её конце - алтарь.
  В небе раздался смех. Приятный, мелодичный смех. Смех Дакинь.
  
  Дорога к Храму Дакинь. По искрящемуся снегу мчится принц, своим дыханием согревая небеса.
  На шее быстро тает ожерелье. Когда оно исчезло, показалось, будто всё, что было в чистом мире - всего лишь сон. Полузабытый сон. А что поправилась рука, укушенная Нагом - так это время залечило:
  - Эй, принц! - Окликнул голос Гажа.
  - Лёня остановился и, глотая воздух, попросил:
  - Давай быстрее. Я спешу.
  Демон набросил на него чёрный плащ и вручил обыкновенные синие чётки.
  - Теперь ты выглядишь не так убого. А мне опять пора. - Гаж развернулся и побежал назад.
  Донесся крик:
  - Не забывай про щедрость! И не попади под дождь: твой плащ отчаянно линяет!
  Принц продолжил свой путь к Храму. К Храму с белым алтарём.
  
   * * *
  Эрмис был очень средним полководцем: не трус и не отважен, искусный тактик и плохой стратег. В бою ни впреди солдат, ни сзади; уж больше сорока слияний Лун увидел, а ни наград и ни ранений нет.
  И вот итог: Эрмис, как простой десятник, с маленьким отрядом в Храм ведёт девчонку.
  Сзади крик:
  - Остановитесь!
  Полководец лениво оглянулся: в чёрном плаще какой-то странник. Плащ с капюшоном, а на шее - чётки. Значит, монах.
  Незнакомец подходит к жрице, её целует и объявляет:
  - Я верховный жрец Чёрного бога. И, к тому же, принц. Моя кровь Дакиням покажется вкуснее. Где ваш обломок алтаря?
  Эрмис в раздумьях:
  - Оно конечно, верховный жрец вкуснее. Но священным камнем мы уже коснулись жрицы, и он стал серым. Как докажешь, что ты жрец?
  - Давай булыжник свой сюда.
  Шу и солдаты подошли поближе.
  Лёня сжал в руке осколок алтаря, потёр его о грудь, и отдал полководцу иссиня-черный камень.
  Эрмис кивнул.
  Принц повернулся к Шу:
  - Вот видишь, я верховный жрец и твой наставник. Иди домой.
  Храня молчание и медленно ступая, жрица удалилась. Лишь пробегавший мимо заяц видел блестящие дорожки на лице.
  Отряд продолжил путь. Лёня украдкой тёр ладонь о шаровары. На всякий случай: ведь плащ отчаянно линял.
  А за кустами от смеха Гаж катался. Он принца обманул: плащ не линял.
  
  * * *
  Лес дремлет в мягкой зимней тишине.
  Шагая рядом с полководцем, принц спросил:
  - На вас ещё не нападали?
  Эрмис недоволен:
  - Смотри накличешь, чёрный жрец.
  И снова лес беззвучен. Даже снег не скрипнет под ногами. Пронзительная тишина.
  
  * * *
  В тенистой чаще - одетые крестьянами Алзар и Рэмбо. Приставив копья к дереву, они короткими движениями разогревают руки. Чтобы точнее был бросок.
  Чуть поодаль - Лукриц с десятком воинов. Все без блестящих блях.
  
  * * *
  На подходе к чаще отряд остановился.
  Эрмис командует:
  - Нас со жрецом - в каре. - Но из чащи уже звучат два резких выдоха, и воздух рассекают два копья. И оба метят в чёрный плащ.
  Сзади к отряду несётся Гаж. Демон страшен: мёртвый взгляд горит; бантики дурацкие слетели, коса распалась, и вместо волос о ветер стали биться змеи. Через сапоги пробились когти, и вот уже не ноги - лапы вдавливают снег.
  Умело пущенные копья оказались всё ж быстрее.
  Послушником благословлённое оружие ударило в жреца. В верховного жреца.
  Копья изогнулись, застонали и понеслись назад. Два падающих тела, а за ними сверкание мечей.
  Солдаты Эрмиса каре замкнули. Гаж сходу через них перелетел, и жёлтый плащ закрыл собой блестящие клинки.
  Упало дерево. За ним - другое. Чей-то долгий крик и тишина.
  Отряд, не потеряв ни человека, продолжил путь.
  
  Храм Дакинь.
  Церемониальный Зал.
  
  Мерные удары капель водяных часов.
  Правитель Запада Сиятельный Ургул, отчаянно зевая, царапинами на стене упавшим каплям счёт ведёт.
  Сегодня Белые Богини как-то мрачно смотрят с барельефов, и держат веера иначе - будто в руках у них ножи.
  На белом алтаре пустая чаша и кинжал.
  Жрец Каргал, прикрывшись капюшоном, то ли дремлет, то ли изучает пол.
  В коридоре робкие шаги.
  Ургул с надеждой посмотрел на дверь, но зря: пришёл послушник, и поменял кувшины в водяных часах..
  Опять звук капель и тоска.
  Теперь шум с улицы. Западный правитель прислушался и выпятил губу: похоже, звон мечей. Он неспешно подошёл к окну, и вновь напрасно: это всего лишь развлекалась свита.
  Властитель крикнул:
  - Кого казнить, чтоб стало тихо?
  Жрец Каргал из-под капюшона ответил:
  - Тебя.
  И снова кто-то топает за дверью.
  Ургул с мечом в руке помчался в коридор. Оттуда брань и крики, а после тихий разговор.
  Каргал прислушался.
  Голос властителя:
  - Что, принц и верховный жрец? Тогда живите: Обязательно связать: Нет, только руки:
  
  Вошёл Ургул, а следом Лёня. У принца связанные руки, а на устах угрюмая улыбка. Он осмотрелся, глаза нашли Каргала, и жрец продемонстрировал жрецу из чёрных рукавов две фиги. А потом плевок на пол.
  У входа замерли солдаты, направив копья в чёрный плащ.
  Каргал, кивая на солдат, стал что-то объяснять владыке.
  В ответ гремело:
  - Мне плевать, что не освящено оружие. И вообще, это не для него, а так - на всякий случай. А если не оживут Богини, то эти копья полетят в тебя.
  Лёню толкнули к алтарю.
  Каргал придвинул чашу и взялся за кинжал.
  Принц спокойно изучает стену.
  Ургул великодушен:
  - Чёрный жрец, ты можешь напоследок что-нибудь сказать. А то уставился на штукатурку, как будто там написано чего:
  - А ты не видишь, повелитель? Так я тебе прочту. - И Лёня прочитал невидимые строки. Их было три:
  'Весь мир - Большого Чёрного алтарь.
  Дарящий, Дар, и Принимающий Дары - одно и то же.
  Твой алтарь перед тобой'.
  
  Принц оттолкнул Каргала.
  Тот взвизгнул:
  - Не подпускать!... - И поперхнулся.
  Лёнины ладони легли на белую плиту. Она мгновенно почернела.
  Дакини на стенах взвыли, и барельефы лопнули, усеяв пол песком.
  Взмахи копий у дверей.
  Прыжок - и принц на алтаре.
  Стражники метнули копья, и вот уже зазубренные наконечники рвут чёрный плащ.
  Слова почти без звука:
  - Чёрный Бог, прими меня: - И жёсткий камень мягко принял тело.
  
  Западный правитель смотрит на Каргала:
  - И что теперь?
  Тот крикнул в коридор:
  - Мне нужно много белой краски! - И пододвинул чашу под бурый ручеёк.
  
  Удары капель водяных часов.
  Ургул отчаянно зевает. Старый жрец Каргал, прикрывшись капюшоном, то ли дремлет, то ли изучает пол.
  Из водяных часов вода уходит, а люди ждут Богов.
  
  * * *
  Далёкий горный Храм.
  Под мрачным изваянием какая-то девчонка слезами протирает пол. А чёрный идол равнодушно смотрит.
  Повсюду ночь.
  Обманчивые небеса чужого мира. Здесь две луны сошлись в одну и виден свет погасших звёзд.
  Ночь повсюду. И правит только ночь. К ней так привыкли, что и дня не надо.
  Мир дремлет в ожидании Богов. А Боги - рядом.
  Были рядом.
  
  В далёком горном Храме девушка не спит. И тихо повторяет изваянию:
  - Ты есть. Конечно есть. Ты есть, и он вернётся.
  Не спит и маленький мохнатый человечек. Его зовут Будильник. Он берёт трубу, подносит к уху девушки и сильно дует.
  Рёв прорезает тишину.
  И новая молитва в Храме зазвучала:
  - Ты есть. Конечно есть. Ты есть, и Ты вернёшься!
  
  Храм Дакинь.
  
  В окна льётся синий лунный свет. Еле заметное движение теней, и свет коснулся алтаря. На нём, как будто, что-то шевельнулось.
  Каргал отпрянул; Западный правитель взялся за меч.
  Шёпот солдат:
  - О, чудо:
  И было отчего шептать: ведь с алтаря встал Бог. Большой и Чёрный.
  Сгустился мрак и снова отступил, оставив в зале свиту Бога. У каждого сияет Глаз Души. И блеск клыков как вспышки молний.
  Ургул промолвил:
  - Вот он, Страшный Суд:
  
  Суд был, но не такой уж страшный.
  Опутанный змеёй Каргал был принудительно отправлен простираться.
  Ургул заверил, что построит Чёрный Храм: Нет, лучше два, а то десять если нужно. что же касается войны, так жили без неё на Западе неплохо, и поживут ещё. Вот разве что на Севере: там молятся не тем богам. Но это как-нибудь потом. А если нужно - завтра:
  Властитель был отправлен строить Храм. На очень дальнем Севере.
  
  Храм Большого Чёрного
  
  Лёня вновь похож на человека. В его руке покоится ладошка Шу - самая обычная картина, вот только в дырах чёрного плаща угадывается лёгкое свечение.
  Будильник постарался от души, и из трубы лилась мелодия. Давно забытая мелодия любви. Людьми забытая мелодия.
  
  Таёжнодырск.
  Древообрабатывающий комбинат.
  
  Вечереет. Рабочий день идёт к концу. В воротах комбината лениво стружками играет прохладный ветерок.
  Выпустив последнюю на сегодня машину, майор Жёлудев нажал кнопку на пульте. Шлагбаум с сытым урчанием опустился.
  В белой мантии, обмотанный чёрной змеёй жрец Каргал выполнил ещё одно простирание. Жрецу осталось кланяться не так уж много, и скоро он покинет этот ад. Не самый страшный ад: отсюда есть дорога в небеса.
  А Жёлудев шагает в магазин.
  
  Таёжнодырск.
  Магазин "Продтовары"
  
  В подсобке всё тот же ящик из-под помидоров, а на нём газета. Расставлены бутылки, угощения; под банкой килек томик Пушкина лежит.
  Штурм был удачен, и майор завоевал расположение двух новых продавщиц. Жёлудев рассказывает анекдоты, и в подсобке слышен смех. Приятный, мелодичный смех. Так раньше Дакини смеялись.
  
  Конец.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"