Зайцев Андрей Анатольевич : другие произведения.

Безбожник

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:

Безбожник

  
   ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
  
   ...Третий день я пил водку. Меня выворачивало от действительности, казалось, что уже ничто не сможет вернуть меня к реальной жизни. Все события вновь и вновь проворачивались в моей голове.
  
   Вот строгий отец семейства, бросившийся на защиту своего имущества. Зачем? Для кого ты пытался сберечь свое награбленное добро? Откуда столько жадности ко всем драгоценным побрякушкам?
  
   Женщина в темном свитере. Кто тебя просил возмущаться, кто просил оскорблять не званных гостей? Неужели ты не могла молча посидеть в сторонке, потерпеть, в конце концов, когда успокоят твоего ненормального мужа? Бешенная, неуравновешенная идиотка, испортившая мне настроение на весь день.
  
   А этот взбалмошный малыш? Разве так можно воспитывать детей? Разве можно на незнакомого дядю кидаться со своими маленькими кулачками? Надо же было ему вцепиться своими зубками в мою руку. Как я должен был реагировать? Что, мне следовало всех простить? Проявить гуманизм, как делает большинство?
  
   Они все мертвы, все мертвы.
  
   Я пил водку, потому что меня выворачивало от действительности...
  
   Тупая блондинка Верочка
  
   Со мной с самого рождения происходили странные обстоятельства. Я, видите ли, до сих пор не знаю, крестили ли меня на самом деле. Где гниет медный крест, ставший символом моего слияния с христианством, я также не знаю. В мои детские времена правил миром воинствующий коммунизм, и многие советские люди тщательно скрывали свою принадлежность к Церкви.
  
   Хотя правильнее было бы начать вовсе не с этого.
  
   Разрешите представиться: меня зовут Петр Алексеевич Романов, я сын неинтеллигентного водителя и интеллигентной крестьянки, воспитанный в самых нелепых традициях советского времени во глубине Сибири, на берегу когда-то величавой реки Чумыш, в рабочем поселке Тальменка Алтайского края. Образование я получил самое обыкновенное, деревенское. Десять классов глубочайшего атеизма. Ничем особенным среди сверстников на первый взгляд не выделялся. Тщательно маскировал свои низменные чувства, чтобы быть похожим на всех. Но об этом тоже потом.
  
   Начну я все-таки с самых первых не особо ужасных моментов моей жизни, которые стали основой моего психического расстройства, и со временем сформировали во мне чудовище, не верящее ни в Бога, ни в черта.
  
   В нашем рабочем поселке все взрослые знали друг друга чуть ли не по-родственному. Почти каждый приходился каждому то кумом, то сватом, то братом, то золовкой, то свекровкой...
  
   Деревянный домик моих родителей находился на центральной улице, недалеко от поселкового универмага, а также клуба, продуктового магазина и маленького овощного базарчика. Родители с самого раннего утра уходили на работу.
  
   Мама, ныне покойная Екатерина Николаевна Романова, работала учительницей в начальной школе. Она преподавала русский язык и литературу. К сожалению, из-за постоянной ее особенности прививать мой серый мозг к этому школьному предмету, я учился практически на слабенькие тройки и четверки, пожизненно проявив ненависть к великому и могучему русскому языку. Но при этом у меня с детства проявилась любовь к поэзии собственного сочинения. Я даже получил музыкальное образование в старших классах и стал самостоятельно сочинять стихи на музыку.
  
   Отец мой, также ныне покойный Алексей Давидович Гольдберг, был водителем дальнобойщиком. Его странное сочетание фамилии и отчества навсегда привили мне мысль о том, что скрещивание еврея и русского ведет к патологическим изменениям в худшую сторону личности во всех последующих поколениях. Именно на мне природа, еще при родах, изрядно оторвалась на полную катушку. Я родился в день рождения самого отъявленного негодяя человечества, Адольфа Гитлера. Худшего подарка мне мои родители придумать не могли. Особенно, если учесть, что внешне я был похож на комика Чарли Чаплина, который, как известно, чем-то отдаленно напоминал основателя третьего Рейха. Мне недоставало только паршивых усиков.
  
   Наш брусовой дом, как я уже заикнулся, стоял почти в центре Тальменки. Напротив жила довольно странная старушенция, Тамара Кирилловна Овчинникова. Лицо ее было в каких-то рытвинах, правый глаз косил, на левом отчетливо виднелось бельмо. На правой щеке Тамарки (так мы, ребятишки, называли ее за глаза) висела огромная коричневая бородавка. Мне иногда хотелось взять ножницы и отрезать ее к чертовой матери. Или того хуже: облить бензином и поджечь.
  
   Когда Тамарка заходила к нам в гости (мы держали корову и она покупала у нас молоко), то я забивался в самый дальний угол комнаты, за комод. Но старушенция с бельмом и отвратительной бородавкой медленно шаркала калошами по деревянному полу, буквально вытаскивала меня из-за комода и пялила в меня свое бельмо:
  
  -- Здравствуй, Петрушенька, - говорила она, глядя своим косым глазом совсем в противоположную сторону комнаты.
  
  -- Здрасьте, Тамара Кирилловна, - холодея от ужаса, отвечал я.
  
  -- А что же ты, засранец такой, опять мою внучку Верочку совращаешь? - единственный косой глаз старушенции наливался кровью и дальше она уже просто шипела. - Я тебя со свету сживу, Квазимода проклятая, Альфонс с маленькой писькой, Казанова без мошонки!!!
  
   Можете себе представить, что от набора этих словосочетаний я был готов провалиться сквозь землю. Не от стыда, разумеется, а от страха. Кроме письки я не понимал ни слова из ее толстых потрескавшихся от старости уст. Эта же, с позволенья сказать, ненормальная бабка дополнительно тянула меня и без того за растопыренные уши и очень умело щелкала мне по носу своими, провонявшими от едкого табака, морщинистыми пальцами. Я скрежетал зубами, шипел себе под нос и изредка бубнил нечленораздельно "старая сука".
  
   А ведь, если покопаться в моих малолетних грехах, Тамара Кирилловна была на все двести процентов права.
  
   Ее внучка Верочка действительно была хороша собой. Ей исполнилось всего четыре годика, когда наши глаза встретились в песочнице детского садика. Мне шел шестой год, я чувствовал себя совершенно взрослым, умудренным опытом мужчиной. У меня еще не было подружки, но я отчаянно хотел заполучить какую-нибудь кралю.
  
   Верочка подходила мне на все сто. Белокурые длинные волосы, носик с горбинкой, широко раскрытые зеленые глазки и явно точеная детская фигурка. Из под ее короткого ситцевого платьица торчали беленькие трусики. Они были на полразмера больше ее попочки. Этого было достаточно для того, чтобы разглядеть все ее прелести. Верочкины ножки аппетитно были замазаны песочком. Ну и конечно же мальчишеские соски на ее теле, которые торчком выпирали у нее на груди. Груди, конечно же, не было, оттого и смотрелись соски более сексуально.
  
   Я Верочке, видимо, тоже понравился. В моих коротких шортиках с самого раннего детства почему-то всегда торчало мужское орудие, на которое обращали внимание не только маленькие девочки, но
   и тетеньки. Как-то, помню, на одной из взрослых пьянок (мои родители часто меня брали на всякие гулянки) мне дико понравилась девушка лет двадцати пяти Галя. Когда она напилась поселковой самогонки, я подошел к ней, уверенно положил свою маленькую ручку на ее пышную грудь и сказал:
  
  -- Ты красивая, Галя. У тебя огромная попа и толстые титьки. Когда я вырасту, я женюсь на тебе.
  
   Она дико расхохоталась.
  
  -- А женилка у тебя выросла? - брякнула Галя и уставилась на мои трусы. - Ничего себе, какой пистолетик торчит, - с явным интересом добавила она и схватила меня своими нежными пальчиками.
  
   Я не на шутку встревожился и впервые почувствовал, как приливает кровь у меня внутри.
  
   - О-го-го, - с каким-то полупаническим ужасом произнесла она, оглянулась, посмотрела что рядом никого нет и приспустила мои трусы. - Вот это красавец. Такой маленький, а такой правильной формы. Редко у какого мужика встретишь такой, - Галя пару раз дернула, потеребила и толкнула меня. - Ладно, подрастешь, приходи, дам тебе свои хоромы, можешь вдоволь погулять там со своим дружком.
  
   Испытал я в те минуты какие-то дикие чувства. Мне очень хотелось, чтобы она продолжала теребить меня, но я не рискнул ее об этом попросить. Потом, на других взрослых пьянках, она неоднократно подходила ко мне, мяла моего солдатика в своих руках и аппетитно причмокивала. Это были самые первые женские руки, которые успел полюбить меня.
  
   Вернусь к невинной девочке Верочке. Каждый новый день я приходил в песочницу со свежими идеями. Однажды я рассказал Верочке, что у меня дома есть совершенно красивые книжки с яркими картинками.
  
  -- Там нарисованы голые дяди и тети, - нагло врал я ей. - Пойдем, вместе посмотрим.
  
   И наивная блондиночка согласилась. Я-то знал, что в эти минуты дома никого не было. Мать находилась в школе, отец уехал в длительную командировку. Мы с Верочкой зашли в кухню.
  
  -- Снимай платьице, - скомандовал я.
  
  -- Зачем? - захлопала глазами Верочка.
  
  -- У нас в квартире в верхней одежде не ходят, - и в доказательство я снял с себя рубашку и шорты, оставшись в одних трусах.
  
   Верочка повиновалась. Она беззастенчиво сняла с себя платьице, подтянула трусики, и немного оголила свои прелести.
  
  -- Пойдем в комнату, там книжки лежат, - продолжал я искушать маленькую красавицу и походкой пещерного короля направился в спальню родителей.
  
   Верочка просеменила вслед за мной.
  
  -- А теперь ложись на кроватку, снимай с себя трусики, будем сравнивать тебя и голых тетенек из книжки.
  
   И опять Верочка повиновалась. Она сняла свои не по размеру огромные трусики, затем по моему приказу легла на мягкую перину и раздвинула маленькие ножки. И тут я дал волю своим рукам. Я перещупал все, что мне было доступно. Чуть ли не в упор разглядывал ее.
  
  -- А мне нравится такая игра, - вдруг ни с того, ни сего сказала Верочка. - А у тебя мы тоже будем смотреть?
  
  -- Конечно, - махнул я рукой, снял с себя трусы и лег рядом с Верочкой.
  
   Верочка с интересом гладила меня рукой между ног, щекотала пальчиками, ставила щелбаны и даже умудрилась лизнуть своим детским язычком.
  
  -- Вкусно, - сказала она. - А завтра мы поиграем в эту игру?
  
   Я одобрительно кивнул. И завтра, и послезавтра, и еще две недели мы с ней изучали тела друг друга. Пока (черт возьми эту тупую блондинку Верочку Овчинникову!) она все не рассказала по своей примитивной наивности той самой старушенции, своей бабке Тамаре Кирилловне.
  
   Бабка сумела объяснить несмышленой девчонке, что такими вещами заниматься нельзя, что такие девочки называются проститутками, и запретила своей внучке встречаться со мной.
  
   С тех пор Верочка всегда обходила меня стороной. Даже когда мы выросли, она демонстративно держалась подальше от меня. Хотя я то знал, как ей понравилось еще в четыре года ласкать меня своими чистыми от греха ручками...
  
   Русский нинзя Медведь
  
   Мой будущий подельник, Борис Медведь, в самом начале нашей дружбы был совершенно безобидным человеком. Мы с ним встретились в Томске, когда вместе поступали в государственный университет. Боря учился на геолого-географическом факультете. Я же грыз науку на историческом. Плавно перетекая с двойки на тройку, я все же сумел добраться до второго курса университета. Чтобы чувствовать себя финансово независимым, я на полную катушку занимался фарцовкой. Был такой вид бизнеса в советское время. За это, правда, часто сажали, но зато разнузданная жизнь, огромное количество красивых девиц вокруг тебя, легкие наркотики типа анаши, спиртные напитки и рестораны с живой музыкой перевешивали страх перед законом.
  
   Я торговал всем, чем придется. Мои знакомые фарцовщики поставляли мне польскую косметику, паленую водку, вареные джинсы, одноразовые вонючие жвачки, импортные презервативы, болгарские сигареты. Сам я, кстати, в те времена подрабатывал ментом, точнее сотрудником томского ОМОНа. Студенты (долбанные интеллигенты) в первые месяцы моего знакомства с шумным миром университетской среды не хотели меня брать в свои дружные компании. Но я сумел их обвести вокруг пальца. Я бесплатно приносил им несколько бутылок водки и, как бы в награждение они позволяли мне с ними тусоваться. В принципе, было весело. Я даже стал своим среди чужих. А потом я поступил на исторический факультет. Но об этом тоже потом.
  
   Я все же хочу немного успокоить моего неискушенного читателя. Узрев во мне великого отморозка, вы наверняка не захотите дальше получать удовольствие от мелкой пошлятины, с которой я начал повествование. На самом деле я ничего страшного не рассказываю. Все это происходило почти с каждым из нас. Поэтому отбросьте в сторону предрассудки и останьтесь со мной хотя бы на час.
  
   Боря Медведь был небольшого роста. Совсем небольшого. Он оказался полной противоположностью меня: темноволосый, с огромными ресницами, спортивным телосложением, очень серьезным выражением лица. Практически никогда не улыбался. Такой маленький наполеончик, который всегда знал, чего хочет от жизни.
  
   Познакомились мы с ним на крыльце университетского общежития, где пожизненно толпится огромное количество бестолковой молодежи.
  
   Поздним вечером поздней весны 1990 года я сидел на ступеньках и бренчал на гитаре что-то из репертуара Андрея Макаревича.
  
  -- В старом парке зима, в старом парке концерт, - хрипел я под звук нейлоновых струн, перевирая аккорды классика самым бесстыжим образом.
  
  -- Только флейты моей рядом с голосом нет, - в тон мелодии кто-то пропел сзади.
  
   Я обернулся. На корточках метрах в двух от меня сидел парнишка в спортивной одежде и хитро улыбался.
  
  -- Борис, - протянул он мне руку, - Медведь. Не зверь...
  
  -- Петр Романов, - я перестал играть, - не царь.
  
  -- Ты хорошо играешь, - Боря пошевелил пальцами, словно собирался показать какой-то фокус и достал из сумки, висевшей у него на плече, маленькую изящную деревянную флейточку. - Может, вместе попробуем?
  
  -- На ходу сможешь подбирать ноты? - хитро спросил я, уверенный, что пацан вряд ли сможет на слух подыгрывать.
  
  -- Да легко, - сказал Боря и выдал чистый ровный звук на флейте. - А ты играешь что-нибудь свое?
  
  -- А ну, давай одну штуку запендюрим, - я с азартом ударил по струнам ля минор и протяжно завыл. - Музыкант брал гитару и шел в темноту. И гитара звенела под ветром слезы...
  
   Боря, как ни странно, очень нежно и почти волшебно издал первые звуки на своем инструменте. Полутона, бемоли и диезы, ложились ровно на мои звучавшие аккорды, казалось, что мы сыгрывались с ним не одну неделю.
  
  -- Ухожу на ми мажор, - на ходу крикнул ему я. - Попробуй тактов шесть чистой импровизации.
  
   Нельзя сказать, что мне просто понравилась его манера исполнения. Борис с легкостью, которая дана от Бога только виртуозам, восьмыми долями из трех-четырех нот практически повторил подвиг Николо Паганини. Только на флейте. Повторюсь: мне не просто понравилось. Я взорвался от восторга.
  
  -- Пошли ко мне в комнату, - оборвал я музыку. - У меня есть водка. Прилепим чуть-чуть, за знакомство.
  
  -- Я не пью, - ровным голосом отрезал Борис. - Но в гости к тебе зайду. Есть небольшое коммерческое предложение.
  
   Медведь меня заинтриговал. Но прежде, чем я узнал о его желании общаться ос мной, Борис поведал мне историю своей жизни, которая показалась мне биографией героя, спасающего мир (о таких часто показывают в голливудских фильмах).
   Родился Борька в неведомом мне поселке Талнах, расположенном неподалеку от Норильска. Все его воспоминания так или иначе были связаны с полярной ночью. Именно в кромешной тьме прошло все его детство. Со слов Медведя, он рос очень способным мальчиком: в нем проявлялись музыкальный дар, техника восточных единоборств. Ну и, само собой, он всегда был обожаем девчонками. Что правда, то правда. Спустя несколько недель после нашей первой встречи я увидел его девочку, рыжеволосую бестию с дивными глазами и обворожительной внешностью. Даже при беглом взгляде на нее хотелось накинуться, сорвать одежду и грубо, как животное, изнасиловать. Боря говорил, что именно этим он и занимался по несколько раз на дню со своей Анастасией.
  
   Когда Боре исполнилось шестнадцать лет, его папик, Борис Борисович Медведь принял единственно правильное решение: сына нужно отправлять на большую землю. В результате младший Борис Борисович с легкостью поступил на ГГФ ТГУ. Эта часть его биографии мне показалась немного странной. Да простят меня истинные любители геологии, но в те советские времена на этот факультет поступали, как правило, полные бездари и лентяи. Короче, двоечники. С великим талантом младшего Медведя это никак не увязывалось. Но Борька мгновенно развеял мои сомнения. Пояснил, что их род уже в пяти поколениях занимался геологической разведкой. И последыш не мог поступить иначе, как продолжить родовую традицию семейного клана.
  
   Через год Бориса Медведя призвали в армию. Он попал в элитные войска: спецназ ВДВ, военная часть которого находилась в Бердске Новосибирской области. Там он прошел отличную физическую подготовку. Через шесть месяцев военное руководство, увидев феноменальные способности юного русского Брюса Ли, командировало его в восточный Китай, где он прошел спецкурс восточных единоборств, в совершенстве овладел техникой рукопашного боя по системе четырех ключей, профессионально научился управлять нун-чаками, и даже умудрился отработать систему ведения боя короткими мечами и кинжалами. В общем, в 1989 году Борис Медведь вернулся на второй курс мирного геологического факультета ТГУ профессиональным убийцей.
  
   В течение года он обзавелся нужными знакомствами, в спортивных залах неоднократно нокаутировал местных спортсменов из физкультурного факультета Томского педагогического института. К весне 1990 года его знали многие местные бандиты, он держал при себе пару каких-то бритоголовых братков-шестерок и активно сорил огромными деньгами, посещая местные рестораны и бары.
  
   А для того, чтобы искусство боя приносило и духовное наслаждение, он освоил игру на флейте. Перед началом каждой тренировки он сидел около часа в позе лотоса и наигрывал восточные мотивы. А потом вставал и "убивал" партнеров по тренировке.
  
   Вот такой "пассажир" мне встретился, когда я размышлял о том, как глобально разбогатеть.
  
  -- Ты, Петро, безумно талантлив, - закончил свой необычный рассказ Борька. - Но чтобы реализовать твой талант, нужны большие деньги. Я помогу тебе их заработать.
  
  -- Что же мы должны такое сделать, чтобы купить оборудование для музыкальной студии на сумму в 200 тысяч долларов? - ухмыльнулся я.
  
  -- Мы будем бомбить зарвавшихся богачей, - не моргнув глазом, ответил Борис.
  
  -- А если они станут сопротивляться?
  
   - Тогда мы их станем убивать, - медленно, по слогам, произнес Борис и заиграл на флейте.
   Видение царю Петру Алексеевичу (первое)
  
   Он уже прожил четверть века, но так и не смог искренне полюбить, а вернее, понять и принять Бога. Все эти твердолобые попы, дьяконы, всевозможные священнослужители, а также помешанные на христианстве мамки, бабки, няньки раздражали его с каждым днем все больше и больше. Конечно, он помнил, что род Романовых изначально пришел на трон с единственной тогда целью: прекратить смуту на Руси при борьбе за корону и помочь грешному российскому народу обрести веру в господа.
  
   В 1613 году, когда неопытный предок 16-летний Миша Романов взял в руки российскую власть, вся Россия смердела язычеством, мусульманской похотью и прочей инакомыслящей ересью. Прародителю было легко. Удержать трон, провозгласить себя царем от Бога, не сделав по сути ничего примечательного для многострадальной родины, не так уж и сложно. Но вот каково ему, великому самодержцу Петру Алексеевичу вытаскивать из грязи этот темный народ? Как найти средство от собственного презрения ко всему окружающему? Как заставить себя полюбить этих мелких купцов-воришек, злобных бояр, как смочь истинно уверовать в того, чье имя должно произноситься на устах царя гласом небесным?
  
   Петр Алексеевич хандрил. Его не спасали ни поездки за границу, ни бессмысленные войны, ни ежедневные девки-распутницы, ни великие государственные дела. Его спасала только ненависть, которая, по разумению служителей Церкви шла от дьявола и сопровождалась адскими головными болями.
  
   Царь развалился на деревянных полатях и задремал. Во сне ему привиделась светловолосая девица с пышными формами, которая голышом неслась по окраине березовой рощи.
  
  -- Что, Петенька, грехи не дают покойно существовать на земле обетованной?
  
  -- Заткнись, дура, не мешай мне думать, - царь раздраженно махнул рукой и неожиданно споткнулся о березовый сучок, торчащий из земли.
  
   Пролетев пару метров вглубь рощи, он лицом уткнулся в огромный муравейник.
  
  -- Тьфу ты, черт, - ругнулся Петр Первый, подскочил, стряхнул с себя землю и несколько муравьев, успевших разместиться на его могучем лице. - Куда ты пропала, дура?
  
  -- Здесь я, Петенька, - девица изящно прогнулась над небольшим кустарником дикой смородины и вульгарно подмигнула царю. - Может, насладишься моим телом, неугомонный мой?
  
  -- Некогда мне, - буркнул царь, но все же с любопытством посмотрел на срамные прелести незнакомки. - Как звать тебя, дура?
  
  -- Я та, чье имя для тебя пока еще не является символом. Ты не признаешь ни красоты, ни веры, ни любви.
  
  -- Не говори загадками, а не то велю тебя сегодня же посадить на кол! - Петр Алексеевич демонстративно вытянул руку и жестом показал, как будет мучиться эта нахальная девица.
  
  -- А сумеешь ли ты, Петенька, Время-то на кол посадить? Я ведь не в твоем государстве нахожусь, я другому царству поклон отдала, - девушка резво подпрыгнула над кустом смородины и плавно полетела над рощей.
  
   Царь смотрел на нее как завороженный. Через какие-то пару секунд на его глазах на землю уже приземлилась маленькая девочка все с теми же светлыми волосами.
  
  -- Ну что, дяденька, не страшно тебе божье создание на кол садить? - она звонко рассмеялась и запрокинула голов назад. - А может, тебе нравятся совсем другие бабы, - сказала она, и тембр голоса с каждым звуком начал меняться с фальцета на баритон.
  
   Царь обомлел. Девочка на глазах начала стареть и превратилась в дряхлую старуху. Седина ее казалась невсамделишной. Как будто на морщинистой голове росли светлые волосы молодой женщины.
  
  -- Ты бы, милок, определился, кого из нас собрался на кол сажать, - старуха оскалила свой беззубый рот. - Ты бы, милок, определился! - более грозно произнесла старуха.
  
   Нет, это говорила уже не старуха. Высокая стройная амазонка, с твердыми мускулами на руках и ногах, без набедренной повязки, с огромным мечом гневно глядела на русского царя.
  
  -- Не дал тебе Бог такой власти, чтобы человека губить за провинности, Петр, - амазонка начала медленно приближаться к нему. - Мал ты еще для веры христианской! Мал, да и глуп.
  
   Она взмахнула мечом, и острая сталь замерла в миллиметре от шеи Петра Алексеевича.
  
  -- Думаешь, боюсь тебя, ведьма? - царь громко рявкнул и схватил острие меча своей могучей рукой. - Не смей со мной играть, дура!
  
   Кровь царева густыми каплями начала течь по блестящей стали амазонки. Она рванула руку, но Петр слишком крепко держал металл.
  
  -- Не гневи Бога, Петр Алексеевич, не гневи, - сказала старуха.
  
  -- Не гневи отца небесного, дяденька, - жалобно произнесла девочка.
  
   Но Петр Алексеевич уже не обращал внимания на слова оборотней. Он смотрел на то место, куда ручьем лилась его кровь. С каждой падающей каплей слышались стоны людские, с каждым стоном разрывалось царево сердце на части.
  
  -- Не могу я так больше, не могу, - пытался закричать царь, но только хрип раздался из его груди.
  
   Дыханье сперло, грудная клетка как будто провалилась к спине, сердце на какую-то долю секунды перестало биться. Царь жадно хватанул воздух и открыл глаза. Страшная ночь пробралась в его глаза. Он ничего не видел.
  
   - Кто же ты? - шептал Петр Алексеевич. - Кто же ты?
  
   Юношеские забавы Разумовского
  
   Мой школьный друг Ванька Разумовский любил заниматься онанизмом. Этой процедуре он посвящал себя страстно, выбирая определенные часы.
  
  -- Для меня эта работа является священным ритуалом, - говорил мне Ванька. - Особенно люблю теребить после физкультуры, в туалете. Как насмотрюсь на наших девчонок, так сразу низ живота сжимается. Кажется вот-вот, и я выстрелю из всех танков и пулеметов.
  
   Я долго слушал Ваньку. Он был простым парнишкой, не закомплексованным. Мне было важно понять, умеет ли он хранить тайны. Наконец, когда Ванька признался мне, что самое страстное его желание - увидеть голых взрослых теток, - я решил ему открыться.
  
  -- В нашей поселковой бане все окна замазаны всякими красками, - однажды, возвращаясь со школы домой, говорил ему я. - Причем, замазаны они изнутри. Поэтому разглядеть теток невозможно.
  
  -- Я это и без тебя знаю, - грустно отмахнулся Ванька.
  
  -- Ты слушай дальше, дурак, - я уже представлял себе, как у него все набухает, и мысленно чувствовал себя победителем. - В бане рано утром начинает топить печь дядя Фрол. Ну тот, одноглазый, помнишь, у него еще правая сторона лица парализована?
  
  -- А, это тот живой мертвец, в которого мы ранетки кидаем и обзываем чучелом огородным?
  
  -- Ну да... Я ему несколько раз помогал на санках привозить уголь с большой горки. Он мне даже папироску давал.
  
  -- Ну и че? - Ваньке уже наскучил мой рассказ про одноглазого уродца.
  
  -- А вот че. Фрол растапливает печь, потом достает самогонку, прилепляет стакан и храпит около двух часов. Пока там парилка прогреется.
  
  -- Петрухин, ты достал уже, - Ванька остановился посреди дороги. - Че ты как глист тянешь, можешь побыстрее рассказывать?
  
  -- Короче, когда Фрол уснул, я пробрался в женское отделение. Там же с утра даже бабы Вари нет, которая торгует билетами. Ну, никого, прикинь?.. Я монеткой откарябал две дырочки в мойке общей, а потом еще одну дырочку сделал в парилке. Так что мы теперь можем, когда станет темно, смотреть не только голых теток, но и девчонок из нашей школы.
  
  -- Ни хрена себе, - уставился на меня ошарашенный Ванька. - Прикинь, у меня уже стрелять начал.
  
  -- Он у тебя застреляет сегодня вечером, когда ты голых теток с расстояния трех метров разглядывать будешь.
  
   Часов в восемь того же дня (вернее, вечера), мы пошли в поселковую баню. Разумовский предложил облачиться во все черное, чтобы нас в улицы не было видно. Подобравшись к банным окнам, наши сердца застучали так, что казалось, будто гром среди зимы раздался над Тальменкой. Да еще валенки предательски шуршали по морозному снегу. Наконец, мы впились глазами в стекольные отверстия. У меня в груди защемило. Инка Лепесткова, у которой попка была лучше шоколадных конфет, прямо перед моим носом вехоткой натирала себя между ног. Она залезла пальчиком внутрь, тщательно помассировала и повернулась ко мне задом.
  
  -- Слышь, Романов, - прошипел Разумовский. - Теть Вера Барсукова наклонилась ко мне задом. Прикинь, у нее там какие-то лохмотья, кожа отвисла, как будто ее всем поселком. Слышь, у нее там все синее и красное, фу пошлятина, хоть обрыгайся.
  
  -- Ты, Ванек, сам с собой наслаждайся, - я не мог оторвать глаз от Инки Лепестковой. - У меня тут такая порнуха намечается, что у меня все пляшет от радости.
  
   Я залез внутрь своих штанов и нащупал самого себя. Потеребив себя несколько раз, я на мгновение остановился. Инка снова повернулась ко мне передом. Она взяла ковшик и начала смывать мыло. Черные волосики между ног заманчиво манили меня. Я даже мысленно протянул руку и пощупал Инку. На этом она не остановилась. Лепесткова села на лавку, задрала одну ногу и окончательно оголила все, из чего состоит.
  
  -- Блин, у меня просто капает, - хохотнул я и посмотрел на Разумовского.
  
   Тот приспустил штаны и наяривал на полную катушку.
  
  -- А-а-а, - все громче и громче стонал он, пока, наконец, не дернулся, растянувшись в блаженной улыбке.
  
   В это самое мгновение Лепесткова посмотрела на окно и замерла. Я четко понял, что она увидела мой глаз в прокарябанной дырочке. Ее лицо начало вытягиваться, она схватилась за грудь и заорала благим матом.
  
  -- Ванька, бежим, нас засекли, - крикнул я и бросился наутек.
  
   Разумовский отчаянно пытался запихать в штаны свое не по-детски торчащее достоинство, потом понял, что это невозможно. И в таком нелепом виде он бросился вслед за мной. Пробежав половину улицы, он все таки сумел справиться с собой, и дальше продолжал трусливо семенить в полной невинной готовности.
  
   Добравшись до клуба, мы остановились, чтобы отдышаться.
  
  -- Ну, ва-а-ще, ма-а-ща! - Ванька благодарно посмотрел на меня.
  
  -- А то, - самодовольно ухмыльнулся я, - фирма веников не вяжет. Да закрой ты варежку, а то простудишься.
  
  -- Чья бы корова мычала, - ответил Ванька и с лицом человека, побывавшего только что в публичном доме, направился на поселковые танцы.
  
   А я стоял и думал, как наверное было бы стыдно царю Петру Первому, если бы он был моим реальным предком. "А с другой стороны, - размышлял я, - они в те времена и не такими делами занимались. Уж пошлости на их век хватило. И че я в самом деле заморачиваюсь. Ведь не родня же мы с царем".
  
   После этого сложного умственного анализа я достал припасенную папироску и закурил. Мимо меня демонстративно проплыла с хахалем Верка Овчинникова.
  
  -- Привет, Вер, - попытался я завязать разговор. - Может, потанцуем?
  
  -- Да пошел ты, извращенец! - злобно ругнулась Овчинникова и прижалась к хахалю.
  
  -- А че, он правда извращенец? - тупой хахаль посмотрел на меня.
  
  -- Ну не хуже тебя, - хмыкнул я и затянулся беломориной. - У самого, поди, уже все трусы мокрые.
  
  -- Че ты сказал, козел? - хахаль повернул ко мне голову.
  
  -- Иди, иди, парниша, - вдруг откуда-то взялся Разумовский. - Щас не только обоссышься. Но и обосрешься.
  
  -- Пойдем, милый, - вякнула глупая блондинка Верочка Овчинникова и потащила за собой этого идиота.
  
   А я думал о том, что все эти шалости с сексуальными отклонениями меня не могут тревожить. В конце концов, это происходит только в Тальменке, в которой мне жить только до конца десятого класса. А потом я возьму билет на поезд маршрутом "Тальменка-Тьму-Таракань" и уеду отсюда к чертовой матери. И ни одна падла никогда мне не встретится на пути. Разве, что кто-то великий и могучий спросит меня за все гадости, которые я совершаю? Но разве такое бывает? Живем-то один раз, и никому по большому счету нет дела до моих развратных мыслей. Хотя, чего скрывать, Верка Овчинникова мне и сейчас нравится. Грудь у нее налилась соком, задница стала то, что надо. А губки вообще аппетитные. Может, приударить за ней, хахаля можно подвинуть. Ванек Разумовский поможет. Кстати, если все срастется, можно Верку и ему подсунуть. От нее не убудет.
  
   Неужели ей тайно не хочется вспомнить наши детские проделки? Или она делает вид, что не помнит? Да, помнит, чего уж. Такое не забывается. Вкус и запах первой плоти запоминается на всю жизнь. По крайней мере, для меня...
  
   Рождение убийцы Романова
  
   Я лично пока не хотел никого убивать, как хотел этого мой новый друг Борис Медведь.
  
   Возможно, где-то в душе я уже был окончательно испорченным гадом, однако какая-то часть человеческого во мне все же оставалась. И эта человеческая часть пыталась примириться с происходящими невезениями в моей жизни. Правда, слишком нелепо, я бы сказал, неумело все это происходило.
  
   С ранних лет я привык рассчитывать только на себя. Трудно поверить в тот факт, что при всей моей внутренней испорченности, я очень часто себя чувствовал виноватым. Мне бывало стыдно не только за мелкие проделки, но и за крупные проказы, которые я совершал почти ежедневно. Парадокс в том, что, испытывая чувство стыда, я уже на следующий день продолжал грешить. И так изо дня в день, из года в год. Пока, наконец, не закалился до полного неисправимого цинизма. Но даже в этом взрослом состоянии я продолжал испытывать стыд за содеянные пакости.
  
   Меня всегда интересовало, как люди превращаются в преступников? Где та грань, которую они в конечном итоге переступают? Могут ли они остановиться после совершенного злодеяния?
  
   Иногда, когда на меня ругались учителя, били взрослые пацаны, грубили продавцы в магазинах, - мне хотелось достать пистолет (если бы он у меня был!) или нож и разделаться с обидчиком. Причем, я готов был того, кто меня разозлил, порезать на капусту, наделать миллион дырок пулями из пистолета.
  
   Когда я оттаивал, то задавался уже другим вопросом: другие люди также думают, когда их обижают? Неужели только я рожден с психическими отклонениями, или каждый человек в глубине души является животным и способен на самые ужасные вещи?
  
   ...Жила в нашем поселке учительница физкультуры Алла Макаровна Корсун. Женщина очень красивая, с аккуратной восточной грудью, всегда улыбалась. Не замужем. У нее рос замечательный сынишка Максимка. Настоящее чудо! Знаете, бывают дети страшненькие, бывают симпатичные, бывают красивые. Максимка был страшно красивым мальчишкой. Мы всей Тальменкой любовались на этого юного Аполлона. Он вместе с мамкой ходил в школу на работы, терпеливо ее ждал на крылечке учебного заведения, вместе с ней вечером возвращался с работы. Алла Макаровна была счастливым человеком. Никто никогда не видел ее грустной и раздраженной. Казалось, Бог дал ей в жизни все самое лучшее, о чем она могла мечтать. Мне иногда хотелось на миг оказаться в ее сексуальном теле. Так я ей завидовал.
  
   Максимке уже исполнилось пять лет. В конце августа 1982 года, в воскресенье, Алла Макаровна вместе с сыном возвращалась домой с центрального универмага. Солнце припекало так, что учительница закрывала глаза от проникающих в душу лучей. Сзади их догнала знакомая женщина и они по дороге разговорились. Максимка незаметно убежал вперед. Подружки что-то активно обсуждали, жестикулировали, как вдруг раздался скрежет колес. Трактор МТЗ-80, груженый какими-то навозными отходами, заносило с дороги.
  
   Единственное, что успела увидеть Алла Макаровна, как голова ее сынишки Максимки сначала попала под переднее колесо трактора, потом по нему проехало огромное заднее колесо, и, в довесок, по бездыханному тельцу мальчугана прокатились колеса тележки.
  
   Алла Макаровна видела собственными глазами, как с каждым наездом колес из его маленькой головки вылетали, словно брызги воды, серые мозги. Через долю секунды трактор остановился. Максимка, раздавленный на несколько раз, валялся посреди дороги.
  
   Из трактора вылез совершенно бледный мужичок.
  
  -- Он сам кинулся под колеса, я даже не успел сбросить скорость, - лепетал он, с ужасом глядя на Аллу Макаровну.
  
   Та онемела. В каких-то десяти шагах от нее лежало то, что еще минутой назад было всем смыслом ее жизни. У Максимки на голове не было ничего: ни глаз, ни ушей, ни носа, ни рта. Не было и самой головы. Сплюснутый кусок кости.
  
   Алла Макаровна дико заорала и упала на колени.
  
  -- Ма-а-а-кси-и-и-мка-а-а!
  
   Множество свидетелей также оцепенели. Никто не мог сдвинуться с места. Пока, наконец, подружка учительницы не бросилась к бездыханному телу ребенка...
  
   Меня в этой истории поразило поведение Аллы Макаровны. Будь я на ее месте, то вряд ли бы тракторист ушел живым с места преступления. Состояние матери не передать никакими словами и мыслями. Она должна была растерзать мужичка, порезать на ленты, вырвать глаза, забить до смерти любой палкой. И он бы не сопротивлялся. Сила гнева рассерженной матери страшнее силы любого здоровенного мужчины.
  
   Но она и пальцем не тронула убийцу своего сына. Она потом, на суде, даже простила его.
  
   Я бы убил. Я бы пришел к нему на процесс, подошел бы к клетке, в которой он сидел, и воткнул бы ему огромный мясорез прямо в горло. Да еще бы повернул нож пару раз, чтобы кровь хлынула в зал под ноги прокурору и адвокату, чтобы все видели, как надо наказывать тех, кто лишает вас счастья.
  
   А потом бы я пришел к нему домой и вырезал всю семью: жену, детей, его родителей. Всех родственников.
  
   Но это я бы так поступил.
  
   Алла Макаровна Корсун же просто тихо сошла с ума.
  
   За всю свою недолгую жизнь я очень часто сталкивался с подобными историями. Моя черствая душа холодела, мой гнев разливался по всему организму. И я никак не мог понять, откуда у людей берется гуманизм, как они умудряются терпеть насилие.
  
   ...Моя мать Екатерина Николаевна (никогда не любимая мною) была убита местными подонками. Я к тому времени уже учился в старших классах. В момент убийства я находился в школе, на тренировке в спортзале. Мой отец, как всегда, был в длительной командировке.
  
   Где-то около восьми вечера в дверь нашего дома постучали. Мать открыла. На пороге стоял ее бывший ученик Серега Ефимов. Он уже успел отсидеть пять лет на зоне за грабеж, вернулся в поселок и болтался без работы.
  
  -- Теть Кать, займи денег на бутылку?
  
  -- Не займу. Иди домой спать, ты уже пьяный.
  
  -- Лучше займи, старая сука, а не то я тебе мозги вышибу, - Ефимов уверенно толкнул мою мать и вошел в прихожую.
  
   Мать испугалась. В доме никого, позвать на помощь некого.
  
  -- Подожди, Сережа, - сказала она, пытаясь разрядить обстановку. - У меня в подполе припасена бутылочка водки на случай, когда муж возвращается с командировки.
  
  -- Так полезай, чего стоишь?
  
   Мать прошла на кухню, открыла подпол и начала спускаться вниз.
  
  -- Может, займешь денег, а? - Ефимов почувствовал себя безнаказанным злодеем.
  
   Мать вынула голову из подполья.
  
  -- На. Вот тебе бутылка, и иди, потом вернешь, - она протянула водку этому гаду, вылезла и закрыла подпол, застелив его половиком.
  
   Серега откупорил, глотнул из горла и подошел к кухонному столу.
  
  -- Ну, дай пять рублей, чего как сука себя ведешь?
  
  -- Не дам, Сереженька. Иди домой, а то я сейчас соседей позову.
  
   Ефимов ухмыльнулся.
  
  -- Да ладно, не злись, - он подошел к матери вплотную. - Не хочешь давать, не надо.
  
   Он на мгновение замолчал.
  
  -- Сам возьму! - рявкнул Серега, дернул руку из-за спины, в которой держал кухонный нож, и ударил мать в живот.
  
   Она охнула и начала приседать на корточки.
  
  -- Вот тебе, сука, - спокойно говорил пьяный Ефимов, нанося удары по телу матери.
  
   Она упала на пол, пыталась ползти до двери. Он продолжал бить ее острием ножа в спину, иногда наносил удары по ногам.
  
  -- Ну ладно, хватит с тебя. Деньги где? Не скажешь? Ну и подыхай, падла, - заворчал он, бросил нож и вышел из дома.
  
   Мать еще сумела выползти на крыльцо, сползла на снежную дорожку и умерла.
  
   Я там ее и нашел бездыханную. В принципе, даже не расстроился. Она мне порядком при жизни надоела, так что я был где-то в глубине души рад, когда этот придурок ее угробил.
  
   Серегу Ефимова взяли на следующий день. Он быстро во всем сознался. Сорок шесть ножевых ранений он успел нанести учительнице русского языка и литературы за несколько минут.
  
   Я был на суде. Судья ему влепил десять лет строгого режима. Мне показалось, что слишком много дали, несправедливо. Мать ведь уже не вернешь, а парню еще жить да жить.
  
   Судьба адвоката Рагозина
  
   Андрей Альбертович Рагозин был плохим адвокатом. Ему на днях исполнилось 59 лет. Он понимал, что его золотое время безвозвратно ушло. Никого не интересовали его бывшие заслуги, блестящие победы на судебных процессах, сенсационные монологи перед публикой, звездные интервью в газетах и на телевидении. Рагозин состарился и умер для общества.
  
   Много лет назад молодой перспективный юрист, закончивший юридический факультет ТГУ, с комсомольской энергией взялся за адвокатскую работу. Ему быстро наскучили гражданские административные дела, и он в кратчайшие сроки переквалифицировался специалистом по уголовному праву. Там всегда плавали большие деньги. Все тяжелостатейники (насильники, грабители, разбойники, убийцы) никак не хотели получать огромные сроки лишения свободы. А некоторым из них вообще светила смертная казнь. И тут из ниоткуда появлялся адвокат Андрей Рагозин: молодой, напористый, дерзкий. Он не боялся никого и ничего.
  
  -- За ваши деньги я сделаю вас невиновными, - говорил он своим клиентам. - А за хорошие деньги вы получите минимальный срок в колонии или условное освобождение.
  
   С годами его высказывания отточились, и отныне он говорил клиентам:
  
  -- А за очень большие деньги я возведу вас в лик святых!
  
   Андрей Альбертович не врал. Он тратил уйму своего драгоценного времени на прокурорских работников, на помощников судей, на следователей. Он угощал их за свой счет в ресторанах, он платил им премиальные. Взамен Рагозин получал необходимую информацию. И когда начинался судебный процесс против его клиента, отъявленного вора-рецидивиста или серийного убийцу, Андрей Альбертович знал все козыри своих прокурорских оппонентов. Он умело расставлял капканы для следствия, не гнушался подставными свидетелями, зачастую использовал липовые медицинские справки. В общем, выполнял работу ровно на столько, сколько платил клиент.
  
   Вскоре за ним закрепилась репутация успешного адвоката, способного даже самого Дьявола оправдать на суде Божьем. К нему потянулись крупные государственные деятели, которые похищали советское имущество в особо крупных размерах (статья девяносто два прим советского уголовного кодекса), его услугами активно пользовались криминальные авторитеты и воры в законе.
  
   Коллеги Рагозина не любили. Но побаивались. Как никак, сибирский криминальный синдикат в прямом смысле крышевал молодого амбициозного адвоката.
  
   За небольшой срок адвокатской работы Андрей Альбертович женился, у него родилась дочь. Он заработал огромную четырехкомнатную кооперативную квартиру, купил "Жигули" пятой модели (потом поменял на "волгу"), построил себе дачный домик недалеко от Томска.
  
   Рагозин стал коллекционировать редкие сорта вин, крепких спиртных напитков. Потом стал скупать старинное серебро, увлекся полотнами известных мастеров-художников. В его строго охраняемом погребе скопилась огромная коллекция всякого барахла, за которое можно было получить не одну пулю в висок по суровым советским законам.
  
   Андрей Рагозин стал одним из первых советских миллионеров.
  
   Он считал, что жизнь удалась. Что еще нужно сорокалетнему мужчине, обладающему огромными деньгами, связями, властью, любовницами, заграничными поездками и прочими прелестями богатой жизни советского адвоката? И тут случились первые неприятности.
  
   Его единственная дочь Марина закончила с золотой медалью Томский институт автоматизированных систем управления радиоэлектроникой. Распределение у нее было свободное. Она выбрала город Винницу и переехала туда жить. Через год она вышла замуж за какого-то местного хохла. А вскоре тот начал ее избивать до полусмерти.
  
   Андрей Альбертович, не долго думая, вместе с женой на собственной машине выехал в Украину, бросив все свои дела. Марина к тому времени уже успела родить внука для Рагозина. Злой хохол оказался редкостной сволочью. Он потребовал от родителей Марины компенсацию за все подарки, которые сделал своей неверной жене.
  
  -- Если вы захотите со мной поиграть в ваши адвокатские штучки, то я обнародую фотографии всему адвокатскому миру, как ваша дочь трахалась с залетным грабителем гастролером, - злорадно говорил муж Марины и демонстрировал фотокарточки обнаженной дочери Андрея Альбертовича.
  
   Марина на фотографиях занималась откровенными порнографическими прелюдиями с каким-то лысым уголовником.
  
  -- Сколько? - не моргнув глазом, спросил Рагозин.
  
   Сумма, озвученная бессовестным зятем, оказалась слишком неподъемной. Но Андрей Альбертович знал цену своей репутации и быстро согласился. Он вернулся в Томск, наспех распродал кое-какие драгоценности, отдал по дешевке автомобиль и рассчитался с родственником. Получив компрометирующие фотографии, он получил еще в придачу и развратницу дочь.
  
   Случилась в тот период и еще одна небольшая неприятность. Пока Рагозины выясняли отношения с родственниками в Виннице, в Томске посадили на десять лет одного крупного криминального авторитета, которого ранее взялся защищать Андрей Альбертович. Отвертеться от судебной системы жулик не сумел. От жулика отвертеться не сумел и Рагозин. Расплатой стала дача, которую пришлось отдать в счет компенсации за бездарно проигранное дело. Бандитов не волновало, что известный адвокат решал личные проблемы. Не смог ответить за данное слово, - будь добр, возмести неустойку.
  
   Но даже после этих потрясений Рагозин не расстроился. Все деньги он мог заработать в течение двух-трех лет. Правда, некоторые клиенты его все же стали обходить стороной, но он намеревался вернуть себе доброе имя и восстановить репутационный капитал.
  
   Но надежды не оправдались. Однажды дочь каким-то странным образом порезала себе ногу. Пошла в поликлинику, там врачи как-то безответственно отнеслись к ее болячке. Через несколько дней началось заражение крови. Вскоре Марина умерла. Похороны обошлись в копеечку (проститься с дочерью известного адвоката пришел весь цвет чиновничества и бандитского мира). А еще через неделю жена Андрея Альбертовича слегла с обширным инфарктом.
  
   На лечение любимой супруги адвокат потратил сумасшедшие деньги. Он брался за любую работу, нанимал самых дорогих врачей. Казалось, жена была спасена. Но, как назло, одна за другой скончались две сестры супруги Рагозина. Он не решился ей рассказывать о смерти родственников.
  
   Прошел год. Жена, поправившись после болезни, уговорила мужа свозить ее на могилу к дочери. Андрей Альбертович согласился. На кладбище женщина и увидела могилы своих сестер.
  
   Второй инфаркт стал роковым. Жена не перенесла потрясений и скончалась. Рагозин потратил остатки своих коллекций из охраняемого погреба на похороны и памятник. А потом запил. Клиенты отвернулись от него. Заказы на работу перестали поступать. Даже когда он выступал на процессах, от него несло зловонным перегаром, он срывался, порол горячку. Стал оскорблять прокурора, судейскую коллегию. Несколько раз его выдворяли из зала заседаний. К 1990 году Андрей Альбертович Рагозин был всеми забыт. Его имя вычеркнули из записных книжек все авторитетные люди. В его услугах больше никто не нуждался.
  
   Бессмысленная жизнь, одиночество и нищета добили еще не старого человека. Он катился под откос.
  
   Именно такие воспоминания кружили в голове Андрея Альбертовича, когда в его адвокатскую конуру постучали.
  
  -- Да-да, - отозвался рассеянный Рагозин.
  
  -- Здравствуйте Андрей Альбертович, - в дверь протиснулся толстенький мужичок небольшого роста. - Меня зовут Борис Борисович Медведь. Я знаю, что мое имя вам ничего не говорит.
  
   Рагозин порылся в остатках своей памяти. Нет, абсолютно ничего.
  
  -- Да вы не вспоминайте, - запыхтел мужичок. - Много лет назад по рекомендации большого человека я обратился к вам за юридической помощью. Хищение государственного имущества в Норильске, помните?
  
   Рагозин что-то припоминал. Нашумевшее дело, расстрельная статья. Геологи воровали драгоценные металлы. Тогда ему хорошо заплатили. Списали все на сумасшедшего директора, которому сделали липовые медицинские справки. Через полгода он вышел из психиатрической больницы и уехал воровать в Магадан.
  
  -- Да, припоминаю, - вяло сказал Андрей Альбертович. - Что случилось-то?
  
  -- Вы знаете, мой сын попал в неприятную историю. Он ограбил квартиру со своим товарищем. Поможете?
  
  -- Это не сложно, - ответил Рагозин. - Условный срок устроит?
  
  -- Оно, конечно же, устроит. Но там есть маленькая проблемка, - сощурился Борис Борисович Медведь.
  
  -- И какая же?
  
  -- После ограбления в квартире обнаружили три трупа, - мужичок выдержал паузу. - Среди них четырехлетний ребенок. Мальчик.
  
  -- Три трупа? - оживился Рагозин. - Интересно, очень интересно, - произнес он и поднялся из-за стола, приглашая посетителя пройти вглубь кабинета.
  
   Предсказание святителя Митрофания
  
   В 1703 году епископ Воронежский Митрофаний после изнурительной болезни готовился отойти в мир иной. Он больше не мог выносить тяжести житейской, он был не в силах поддерживать реформы своего любимца, царя Петра Алексеевича. Все лучшее, что помогло бы неопытному самодержцу в его правлении смутной Россией, Митрофаний уже сделал. Он с улыбкой вспоминал, как от Петра шарахалась вся Православная церковь. Вспоминал, как злился царь на духовенство, впадал в бешенство. А Митрофаний взял и поддержал молодого Романова.
  
   Царь мечтал построить самый огромный в мире российский флот. И епископ отдал ему все свои деньги, и стал призывать русский народ помогать самодержцу. Святитель чувствовал, что Петр Алексеевич хотел благо для Руси, и от чистого сердца убеждал паству верить неопытному христианину Романову. Епископ верил, что царь переродится. Уйдет от языческой ереси.
  
   Ведь такое уже было однажды, когда он демонстративно отказался от приглашения Петра Алексеевича.
  
  -- Что же ты, дорогой мой человек, не хочешь войти во дворец мой? - с удивлением спрашивал царь своего духового наставника. - Неужели дом мой противен тебе, мои угощения и напитки отвратительны и вызывают только тошноту?
  
  -- Нет, Петр Алексеевич, - миролюбиво ответил Митрофаний, - дело не в угощениях.
  
  -- А в чем же?
  
  -- Ты посмотри по сторонам. По всему твоему дворцу стоят языческие статуи. Мерзкие божества.
  
  -- Прекращай, старец, совсем уже обезумел от веры своей.
  
  -- Как я могу переступить порог твоего дома, Петр Алексеевич, где память об Иисусе Христе выжжена каленым языческим железом?
  
  -- Какой же ты привередливый, Митрофаний, - расхохотался Петр. - Не знал бы тебя сто лет, разозлился бы на твои причудливые слова.
  
  -- Это не причуды. Вера не бывает привередливой.
  
  -- Ну ладно, прикажу снести эту ересь. Проходи?
  
  -- Вот когда снесешь, тогда и в гости зови, - ответил епископ как отрезал.
  
   Царь вначале разгневался. Но потом усмирил свою гордость и сделал так, как приказал духовный наставник.
  
   ... И вот теперь Митрофаний умирал. Страшная неведомая болезнь точила его тело. Но это абсолютно не беспокоило старца. Сейчас для него важно было совершенно другое. Успеть поговорить с царем, наставить на путь истинный, православный.
  
  -- Я здесь, святитель, - вошел в темную комнатку Петр Алексеевич. - Как только узнал, бросил все дела и примчался к тебе. Как ты, Митрофаний?
  
  -- Умираю я, Петр Алексеевич. Хочу перед смертью поговорить с тобой последний раз.
  
   Петр устало сел на пол, возле кровати своего духовного наставника и склонил голову. Он был кроток и покорен. Царь понимал, что уходит из жизни последний человек, который безгранично верил в его, царево, духовное перерождение.
  
  -- Ты, Петр Алексеевич, слишком увлекся иностранщиной, - епископ Митрофаний немного приподнялся и оперся на локоть. - Ты слишком враждебно относился ко всему истинно русскому, хотел изменить старый русский образ жизни.
  
  -- Не правда, я ради любви к России все это делаю.
  
  -- Петр Алексеевич, тебе нужны были дикие реформы...
  
  -- Мне нужна сильная Русь!
  
  -- Нет, ты хотел по примеру Запада и русский народ заставить маршировать.
  
  -- Не совсем так, Митрофаний, - царь покраснел. - Ты как всегда все воспринимаешь слишком буквально. Неужели ты забыл, что я человек глубоко верующий?
  
  -- Я помню, сын мой.
  
  -- Или ты забыл, как я обожаю петь в церкви?
  
  -- Не гневи Бога, отрок. Зачем ты гордишься любовью своей к православию?
  
  -- Да, горжусь... Может, из твоей памяти вышибло, что я с самого раннего детства соблюдаю все церковные посты?
  
  -- Для истинной веры этого недостаточно, - грустно произнес Митрофаний. - Радует одно, что разделение между "старой" и "новой" верой началось до тебя, при твоем отце Алексее.
  
  -- Не я тому виной, ты же знаешь.
  
  -- Верно, не ты тому виной. Не скрою, покойный твой батюшка был человеком кротким и благочестивым. И на путь "новый" его направлял Никон.
  
  -- Если бы не его решительность, то смута великая началась бы на Руси.
  
  -- Она и началась, - тяжело вздохнул Митрофаний.
  
  -- Во все виноват этот малообразованный Аввакум. Он же решил пойти против царя и патриарха. Он из-за своей горячки наделал немало бед, до сих пор расхлебываемся.
  
  -- Аввакум стал только предвестником беды, - продолжал умирающий епископ. - Он чувствовал глас народа. А люд божий не зря взволновался после "новой" веры Никона.
  
  -- Знаю, старец. Когда тебе предлагают что-то неизвестное, всегда становится страшно,
  
  -- Да, Петр Алексеевич. Не случайно русский народ (твой, между прочим, народ!) верил в спасение души только через молитвы по старым книгам.
  
  -- Я помню по рассказам матушки, что наши отцы и деды молились по ним.
  
  -- Вот отсюда, Петр Алексеевич, все сложности и беды, которые вы, цари, накликали на Русь.
  
  -- Как же мне быть, Митрофаний? - царь умоляющим взглядом посмотрел на своего духовника. - Ведь я убежден, что все, что делаю, принесет пользу России. А меня эти вредные священники чуть ли не Антихристом обзывают.
  
  -- Что правда, то правда, Петр Алексеевич. Духовенство видит в твоих реформах подрыв самого священного - православия. Врагов у тебя больше, чем ты себе представляешь. И враги твои пошли еще от Михаила Федоровича, деда твоего, царствие ему небесное. Церковь привыкла, что в государстве все решается двумя руками - царем и патриархом. Так было заведено. Раньше оба назывались "великими государями". А ты взял и вычеркнул духовенство.
  
  -- Церковь не будет при мне решать государственные дела! - грозно произнес Романов. - Не бывать этому. Ты, Митрофаний, хоть и дорог мне, но я не потерплю, когда мне прекословят.
  
  -- Не любишь ты Бога, Петенька, - по-отечески выдохнул епископ. - Будет страшное время. Беды ты наделаешь. После патриарха Адриана вся Россия впадет в христову немилость. Обрекаешь ты свой народ на вековые страдания.
  
  -- Что ты говоришь такое, Митрофаний?
  
  -- Уходи, - сказал старик. - Последние минуты земной жизни я хочу провести в молитвах, скоро мне встречаться с отцом небесным, ответ держать за грехи людские. Прощай, царь мой.
  
   Митрофаний замолчал и закрыл глаза. Он больше не произнес ни слова. Петр Алексеевич перекрестился, поцеловал руку епископа и вышел.
  
   Епископ лежал неподвижно около минуты, а затем открыл глаза.
  
  -- Эх, Петенька, Петенька! Что же ты делаешь? Зачем ты закрываешь монастыри? Зачем ты отбираешь имущество у церкви? Зачем ты запрещаешь людям становиться священниками? Грех это великий, царь. Не будет тебе покоя ни на этом, ни на том свете. Долго тебе придется бродить между двумя мирами в ожидании прощения всевышнего. Веру ты христианскую загубил, великий царь Петр Первый. А вместе с ней загубил и душу свою наивную, православную.
  
   Митрофаний с трудом перекрестился и умер. И не знал великий царь, когда участвовал в погребении лучшего друга, не догадывался, когда нес гроб святителя, что предсказание епископа Воронежского уже начало сбываться.
  
   Судьба следователя Гроссмана
  
   Владимир Генрихович Гроссман никогда не мечтал о работе следователя. С ранних лет его притягивала карьера военного. Ему хотелось носить полковничьи погоны, щеголять в камуфляжных шароварах, демонстрировать пару-тройку орденов и медалей. Чтобы они обязательно были получены за боевые подвиги, которые он совершил в горячих точках. Причем, не какой-нибудь там пустяковый Афганистан. Нет! Это должна быть Ангола, или, можно попроще, - Вьетнам. Обязательно специальное задание по спасению человечества, рыдающие вьетнамцы и негры, целующие руки спасителя Гроссмана.
  
   И чтобы, разумеется, была жена-красавица, которая бы заглядывала в рот с придыханием. И чтобы красны девки, табуном, умоляюще смотрящие на него, выпрашивая ночь со статным офицером. И военная выправка, и белозубый рот, и офицерская фуражка на затылке. А еще темные усы, волосатая грудь, когда он раздевался бы на берегу Томи.
  
   Гроссман мечтал, чтобы проходящие мимо него на улочках города солдатики, салаги, "щенки" отдавали честь, вытягиваясь по струнке.
  
   Разумеется, хотелось отточить особый полковничий взгляд, от которого холодела бы душа у других офицеров, и таяли сердца самых привлекательных студенток из томских вузов.
  
   Эх, мечты, мечты! Вместо этого Вовка Гроссман получил в аттестате за десятый класс тройку по физкультуре. Хоть со стыда провались! Все одноклассницы над ним смеялись, товарищи подтрунивали, и лишь любимая мамочка, каждый раз подавая на завтрак молочную лапшу, заботливо приговаривала:
  
  -- Для карьеры, сынок, физкультура не нужна. Здесь необходимо терпение и долголетняя потребность к уничтожению тех, кто стоит у тебя на пути.
  
   Разумеется, мечта стать военным канула в мутное прошлое, даже не успев блеснуть ярко зажженной лампочкой. Батареек, как умственных, так и физических молодому человеку родители не дали. А без ума он мог пристроиться только в третьесортное училище.
  
   Одновременно с желанием добиться чего-нибудь сверхъестественного он устроился постовым милиционером в городскую ГАИ. Володя быстро усвоил, что каждому начальнику нужно смотреть только в пуп, делать придурковатый вид, и обязательно на каждую дебильную мысль старшего по званию реагировать с придыханием. Ах, товарищ начальник, да вам бы сейчас на место первого секретаря райкома партии, вот где ваше место! А вы здесь губите свой непревзойденный талант! Ай-яй-яй. Может, ходатайство от коллектива наверх настрочить? Я готов собрать подписи, товарищ начальник.
  
   Гроссман сначала думал поступить в сельскохозяйственный техникум (там брали всех троечников), но вскоре оставил и эту идею.
  
  -- Сынок, для твоего звездного будущего совершенно не нужно учиться крутить хвосты коровам, - заботливо наставляла сына на путь истинный мама. - Иди на милицейские курсы, станешь сержантом, уже какая никакая власть появится у тебя.
  
   И Володя послушал маму. Трехмесячные курсы он закончил на удивление хорошо. Больше всего его поразил тот факт, что среди обучающихся дебилов он оказался чуть ли не самым умным и прилежным учеником. Быстро сообразив, что в этом омуте лентяев и казнокрадов он выделяется острым желанием обхитрить даже ближнего товарища, Володя быстро начал подниматься по служебной лестнице в гору.
  
   Через год с небольшим его перевели дознавателем в Кировский районный отдел милиции УВД Томской области. Там он познакомился еще с двумя неудачниками, мечтающими, правда, о погонах лейтенантов.
  
   Работа дознавателя ему безумно нравилась. Ежедневно приходилось вылавливать и допрашивать малолетних преступников, дамочек легкого поведения. Попадались орешки и покрепче.
  
   Сначала Владимир Генрихович жутко боялся допрашивать подозреваемых. Как никак, его мучила совесть. А вдруг человек невиновен? А что, если оперативники ошиблись и перепутали приметы преступника. Но потом все сомнения сошли на нет. Когда один из допрашиваемых послал Гроссмана к такой-то матери, дознаватель-карьерист рассвирепел и залепил оплеуху негодяю. Тот, что удивительно, не сопротивлялся. И Гроссман понял! Люди так боятся закона, который он олицетворял, что ему спишется весь беспредел.
  
   С каждым месяцем его жестокость только прогрессировала. Рабочий день Гроссман начинал с легкой разминки - небольших телесных побоев. Жертвы он распределял самостоятельно. На закуску брал здоровенных детин (пока еще были свежие силы). У него даже была специальная дубинка, которую ему подарили друзья-дознаватели на день милиции. Ею Владимир Генрихович отбивал почки допрашиваемым.
  
   Показатели раскрываемости у него были на высоте. Начальство его хвалило, он даже получил две грамоты и денежную премию, которую с удовольствием пропил в одном из томских ресторанов.
  
   С кадровым голодом в милиции и отсутствием мало мальски грамотных следователей, начальник районного отдела предложил Гроссману место младшего следователя. Сначала он занимался мелкими кражами, потом ему доверили разбои и убийства.
  
   А однажды руководство предложило поступить заочно в Омскую высшую школу милиции. Владимир Генрихович без промедления согласился. При этом он продолжал оттачивать мастерство над выбиванием показаний из подозреваемых.
  
   Со временем Гроссман понял простую вещь: ему совершенно было неважно, виновен человек или нет. Его эта тема вообще мало волновала. Если попал за решетку, значит преступник. Даже если вину было невозможно доказать, Владимир Генрихович просто деликатно вышибал признательные показания. Делал он это легко. Его друзья дознаватели, которые окончательно отупели на своей работе, за пару бутылок водки загоняли допрашиваемых в темную камеру на первом этаже РОВД и там их колошматили до потери сознания. Потом все оформлялось, как драка задержанных в камере предварительного заключения. Ни виновных, ни свидетелей. А главное, избитые граждане с легкостью (а куда им было деваться!) брали на себя сразу по два-три преступления. Гроссман с нескрываемым удовлетворением подгонял уголовные дела одно под другое, объединял их в единое целое, подрисовывал факты, подкладывал вещественные доказательства.
  
   Работники прокуратуры просто нарадоваться не могли, когда он передавал очередное раскрытое дело в суд. Как правило, по всем расследуемым преступлениям Гроссмана обвиняемые получали огромные сроки лишения свободы.
  
   А Владимир Генрихович получал благодарности в личном деле, очередные премии, звездочки на погонах. Пришло время, когда он с отличием кончил Омскую высшую школу милиции и, наконец-то, стал самым настоящим офицером.
  
   Времена менялись, финансовые и житейские запросы Гроссмана росли. Как-то незаметно он стал координировать разгульную деятельность томских проституток. Поочередно притаскивая их в ментовку, он на каждую составлял секретное досье. Одна была поймана на наркотиках, другая на мелком воровстве, третья побила больную мать, четвертая откусила половой орган клиенту, тем самым нанеся легкие телесные повреждения. Каждой светил срок. Но Гроссман прощал эти шалости проституткам. Он ставил их "смотрящими" этого бизнеса (или, на языке путан - "мамками").
  
   Постепенно Владимир Генрихович создал сеть элитной проституции в Томске. Он своевременно поставлял шлюх высшему руководству УВД, обязательно снабжал девочками офицеров из соседних ведомств (прокуратура, юстиция), с особой тщательностью подбирал красавиц для приезжих генералов, эмвэдэшных инспекторов, залетных ревизоров из столицы.
  
   Гроссманом были довольны все. К началу развала Советского Союза он уже дослужился до майора. Деньги сами текли ему в карман. Машина, квартира, дача, жена, двое детей. Жаль, что покойная мама не увидела, как ее единственный, когда-то непутевый сын превратился в обеспеченного зажиточного милиционера.
  
   Его знала каждая уголовная собака на улице. И он каждую собаку мог упрятать в течение одного часа за решетку на несколько лет.
  
   Муки совести уже давно не беспокоили майора.
  
  -- Один раз живем, - с хохотом говорил он, устраивая очередной субботник с проститутками для своих коллег из Кировского районного отдела милиции. - Трахайте, мужики, все, что движется. Этого дерьма на улице пруд пруди. Даже если сдохнут под вами эти телки, не переживайте. У меня есть свой директор кладбища. Закопаем так, что комар носа не подточит.
  
   В июне 1990 года его назначили старшим следователем прокуратуры Кировского района. И первое серьезное задание он получил в день своего назначения.
  
  -- Дело темное, - сказал начальник Владимиру Генриховичу, - на пересечении улиц Красноармейская-Усова, в трехэтажной "сталинке" найдены три трупа: отец, мать и маленький сын. Квартира ограблена. Свидетелей нет. Крики слышала соседка. Она и позвонила. Следов преступления полно. Так что, водка, сауна и бляди потом. Бери оперативную группу и выезжай на место. Там уже ребята из уголовного розыска должны быть.
  
  -- Без проблем, - четко отрапортовал майор. - Для нас каждый "темняк" в радость. Не пройдет и полгода, как банда будет за решеткой.
  
  -- Кстати, майор, совсем забыл тебе сказать. Женщина носила в животе ребенка. На четвертом месяце беременности была покойница. Так что, юридически получается четыре трупа.
  
   Владимир Генрихович Гроссман махнул рукой, мол, трупом больше, трупом меньше, какая теперь уж разница, и вышел из кабинета прокурора района.
  
   Видение царю Петру Алексеевичу (второе)
  
   Совсем плохо спалось царю. Голова раскалывалась, мысли путались. Ни с того, ни с сего ему вдруг вспомнилось, как вскоре после начала строительства Санкт-Петербурга ему пришлось принимать нелепые решения по борьбе с гомосексуализмом в армии. "Противоестественный блуд", - так он назвал в воинском уставе сексуальные отношения между русскими солдатами. Суровое русское государственное наказание за этот вид преступления - сожжение на костре.
  
   Но преступление ли это? Насколько прав опять был Петр? Ведь потомки потом пойдут по его стопам. Может, отменить этот воинский устав от 1706-го года?
  
   Мысли царя о судьбе России резко оборвались. Он почувствовал, что находится в Риме. Как-то неожиданно понял, что государством управляет развратный и жестокий император Нерон.
  
   Петр Алексеевич помнил еще из рассказов своего батюшки Алексея Михайловича, как Нерон ненавидел христиан. И вот сейчас, еле-еле ступая своими почему-то босыми ногами по улочкам Рима, Романов от ужаса старался прятать глаза, чтобы не видеть беззакония, которое творили злобные язычники.
  
   На площади солдаты избивали мальчика, секли его и требовали показать, где прячутся его родители, верующие в Иисуса.
   Справа, прямо возле винной лавки на кресте умирал старик.
  
  -- Как имя твое, мученик? - спросил царь.
  
  -- Иоанн, я, батюшка. Не хочу поклоняться языческим идолам. Жду, когда Господь меня заберет к себе.
  
   Петр перекрестился. Услышал дикие крики и вновь посмотрел в сторону площади. Солдаты, не добившись от мальчика ничего вразумительного, отрубили ему руку, затем другую. Кровь залила камни, ребенок потерял сознание.
  
  -- Остановитесь, безбожники! - взмокший от холодного пота, закричал царь.
  
   Но его никто не слышал. Как будто специально, словно кто-то предвидел, что русский государь появится в Риме, вся главная площадь превратилась в место для казни христиан.
  
   Повсюду валялись отрубленные головы; на кострах горели женщины, корчась в адских муках; в котлах, в раскаленном масле, варились десятки израильских мужчин; у подростков солдаты вырывали ногти, сдирали кожу, вырывали языки и выкалывали глаза; одну девочку бросили на съеденье диким тиграм; на деревьях висели другие мученики, которых строгали железными граблями; некоторых христиан обмазывали смолою и поджигали...
  
   Тысячи, тысячи несчастных умирали за Христа. А Петр продолжал идти. Ноги сами несли его к дворцу Нерона. Ему навстречу шли язычники. Впереди колонны еле-еле ступал худой мужчина, тело было все в крови, на спине он тащил огромный крест.
  
  -- Ну, как, Петр? - хохоча, обращались к нему солдаты, - приятно нести собственную смерть? Что же твой господь не спасает тебя? Где его доброта, где его жалость?
  
  -- Я не убегаю от мучений, - произнес мужчина. - Сам Господь благословил меня на муки ради спасения человечества.
  
   Царь Петр Алексеевич стоял как вкопанный. Да, прямо на него шел апостол Петр. Царю вдруг показалось, что это он, а не святой апостол, сейчас будет распят. Романову на миг привиделось, что он ночью убегает из Рима, им движет страх. Язычники вот-вот должны схватить его, они будут мучить его, страшно издеваться. А потом они убьют его. И царь бежал, ноги спотыкались о камни, в глазах были слезы от собственной трусости.
  
   За городскими воротами он остановился, чтобы перевести дыхание. И вдруг увидел, как сам Спаситель, Иисус Христос идет ему навстречу. Петр обрадовался, улыбнулся. С учителем ничего не страшно.
  
  -- Господи, куда ты идешь? - поинтересовался русский царь.
  
  -- Иду в Рим, чтобы меня там опять распяли, - сказал господь и исчез.
  
   Петр Алексеевич вздрогнул. Куда же он бежит? Зачем? На то и дано тебе божье благословение, чтобы с честью переносить все невзгоды. Он развернулся и пошел в Рим, навстречу смерти...
  
   На горе апостол Петр, сгорбившись, с трудом сбросил с себя крест.
  
  -- Я прошу вас, солдаты, - обратился к римлянам ученик Иисуса. - Не распинайте меня, как моего учителя. Я этого не достоин.
  
  -- Ладно, сумасшедший, - ответил ему злобный Нерон, который лично прибыл на казнь. - Я сделаю тебе небольшое удовольствие. Ты будешь распят вниз головой, как разбойник.
  
   Царь Петр Алексеевич вновь содрогнулся. Он почувствовал, что вместо апостола его ноги прибиты к вершине креста, а голова висит вниз, и кровь хлещет изо всех ран. Он пытался что-то сказать, но все горло было наполнено кровью. Петр Первый жадно глотнул собственную кровь, почувствовал сладкий привкус и проснулся...
  
   Телефонный звонок незнакомца
  
   Андрей Альбертович Рагозин с радостью потирал руки. Он взял неплохой аванс за предстоящую защиту молодого человека и теперь планировал немного расслабиться. Как никак, а на дороге три тысячи долларов не валяются. Общая картина преступления ему была ясна, клиент попался вполне адекватный. Так что теперь предстояло списать все грехи на нищего подельника его подзащитного (а так, судя по материалам дела, и было) и дело в шляпе. Положительные характеристики, хорошие отзывы сослуживцев, прочая дребедень, показывающая обвиняемого Бориса Медведя только с хорошей стороны. Условный срок ему обеспечен. А второго, этого придурка Петра Романова, можно запрятать лет на десять. Защищать его некому, денег у него нет.
  
   Об этом думал Андрей Альбертович, когда зазвонил телефон.
  
  -- Адвокат Рагозин на проводе, - почти припеваючи дыхнул он в трубку.
  
  -- Добрый день, Андрей Альбертович. Меня зовут директором бюро добрых услуг. Не удивляйтесь, что я не хочу вам пока называть своего имени, потому как моя персона пока вряд ли заинтересует вас.
  
  -- Я с незнакомыми людьми не разговариваю, - разочарованный не финансовым звонком Рагозин хотел уже положить трубку.
  
  -- Я бы не стал спешить, - незнакомец изменил дружелюбный тон на откровенно суровый.
  
   Рагозин знал такие тембры в голосе. Так обычно общаются представители КГБ, когда приглашают граждан к себе на чашку чая. Сначала они располагают клиента к дружественной беседе, потом угощают дорогими сигаретами, и, наконец, мило сообщают, что тебе могут дать 15 лет тюрьмы. И тут же добавляют, что всегда есть выбор. Например, работать на органы государственной безопасности. Поэтому что-то подсказывало Андрею Рагозину, что незнакомца необходимо дослушать.
  
  -- Да, да, - торопливо произнес адвокат. - У меня действительно есть пара минут. Так о чем вы хотели со мной поговорить?
  
  -- Примерно год назад в Бердске в собственной квартире была убита очень красивая женщина Лариса Перепелкина, - спокойно начал свой рассказ незнакомец. - Когда оперативники вошли в квартиру, то на входе увидели красные женские трусы. Рядом с ними лежал человеческий глаз. Буквально в полуметре от него валялся аккуратно отрезанный женский палец с накрашенным ногтем. В ванне, наполовину заполненной водой вперемешку с кровью, лежало мертвое тело. На поверхности воды плавал бумажный листок, на котором была надпись: "Она долго хрипела, пока я ел ее пальчик".
  
  -- Извините, зачем вы мне все это рассказываете? - привыкший к криминальным историям произнес Рагозин.
  
  -- Не перебивайте, Андрей Альбертович, - раздраженно ответил голос. - На воде также плавали петли тонкого кишечника этой Перепелкиной, отрезанные куски кожи с разных частей тела. Оба соска с груди трупа были вырезаны и аккуратно завернуты в целлофан. Рот был разрезан, язык отсутствовал. Не было и хрящевой части носа. Разумеется, глазных яблок также не было. Кстати, второй глаз так и не нашли. Видимо, преступник взял его себе на память. Причиной смерти стало 10 колото-резаных ранений в области головы и, обратите внимание, 81 резаное и колотое ранение грудной и брюшной полости. Кишки, как я уже сказал, просто плавали в ванной. Оперативники также обнаружили кровоподтеки на шее. Как вы понимаете, некто очень долго душил жертву. Кожа с лица была аккуратно срезана чем-то вроде скальпеля. На стене, скорее всего пальцами, преступник написал: "Хороший холодец!"
  
  -- У вас все? - дрожащим голосом сказал Андрей Альбертович, начиная догадываться, к чему клонит незнакомец.
  
  -- Пока все, - ответил голос. - Осталась небольшая деталь. Преступника на месте, конечно, не обнаружили. Зато везде было огромное количество отпечатков пальцев. Они принадлежали Борису Борисовичу Медведю, которого вы сейчас защищаете.
  
   Рагозин дернулся и нервно закурил. Боже мой, надо немедленно отдавать аванс. Дело гиблое, провальное. Этот Медведь - маньяк!
  
  -- Какое психическое заболевание преступнику поставили медики? - безнадежно спросил Рагозин.
  
  -- Полиморфный, транзиторный псевдопарафильный синдром, - с каким-то зловещим смешком ответил голос. - Если по-русски, то это букет из садизма, некрофилии и каннибализма. Вам сегодня же принесут историю психического заболевания вашего клиента. Потом мы с вами свяжемся.
  
  -- У меня еще один вопрос, - сглотнул собственную слюну Рагозин. - Почему мой клиент не в тюрьме или психиатрической больнице?
  
  -- А почему он должен быть в тюрьме? Никто его вину не смог доказать. У него стопроцентное алиби, были хорошие адвокаты. Психическое заболевание его отец тщательно скрывал и скрывает. Так что преступника до сих пор не нашли. Вы почитайте его психологический портрет, Андрей Альбертович.
  
   В телефоне раздались короткие гудки. На столе лежали три тысячи долларов. В голове Рагозина электрическим током пульсировали слова: "букет из садизма, некрофилии и каннибализма".
  
   Семья инженера Боголюбова
  
   Александр Тихонович Боголюбов был самым необыкновенным советским инженером. Он родился в Казахской ССР, в семье ссыльных интеллигентов. Его мама работала в Ленинградском военном госпитале терапевтом, папа с юношеских лет увлекался какими документальными съемками на "Ленфильме". В конце 40-х годов сталинская машина докатилась и до семьи Боголюбовых. Видимо, трехкомнатная квартира родителей Александра Тихоновича на Васильевском острове северной столицы давно не давала покоя нищим соседям, живущим по три-четыре семьи на 18-20 квадратных метрах. Классический донос со всеми вытекающими последствиями. Родители получили десятилетнее поселение в казахских степях. Также их лишили права проживать в крупных городах европейской части Советского Союза.
  
   Сашенька очень хорошо закончил Усть-Каменогорскую среднюю школу (после окончания срока поселения родители перебрались на север Казахстана) и с легкостью поступил в Томский государственный университет на физический факультет. Красотой и блистательным умом молодой Боголюбов не отличался. Он носил огромные пластмассовые очки, редко стриг свои русые волосы, спортом ненавидел с детства заниматься. В результате уже к 20 годам имел солидное пузико, сгорбленные плечики и неуклюжую перевалку. Чтобы придать солидность своему внешнему виду, Сашенька отпустил жиденькие усики, стал курить болгарские сигареты и по субботам демонстративно ходил в пивную. Там он заказывал себе пол литровую кружку холодного разливного пива и в течение часа на глазах у почтенной публики алкоголиков цедил ее сквозь зубы. Ему казалось, что именно так и живут нормальные мужчины.
  
   Свою жену Ирочку он нашел на филологическом факультете ТГУ. Она училась на одни пятерки уже на втором курсе. Была тоже страшненькой, носила, как и Саша, очки. У нее совсем не было фигуры балерины, ее толстые ноги лучше всего было прятать под длинными юбками. Грудь была неуклюжей, обвисала как у 50-летней старухи. Волосики на голове у Ирочки были редкими, и смотрелись как выщипанный парик.
  
   Сашу все это не смущало. Он знал, что ни одна симпатичная девчонка не сможет на него обратить внимание, и поэтому целенаправленно приударил за Ирочкой. Подарки он ей дарил расчетливо, сильно не транжиря свой скудный студенческий бюджет. Цветы предпочитал приносить раз в неделю: три красные гвоздики.
  
   Ирочка была, конечно же, счастлива. До Саши на нее смотрели разве что голодные бездомные псы, да и то в надежде, что она, проходя мимо них, кинет этим животным кусок мяса. А тут - такой кавалер!
  
   Ирочка, также как и Саша, была очень практичным человеком. Она знала, что не красота спасет мир, а усердие и трудолюбие. По вечерам она тайно посмеивалась над студентками-подружками, которые вместо учебы шлялись по дискотекам и до утра дружили с пацанами из соседних общежитий. Сколько их, красавиц, уже вылетело из вуза за аморальное поведение? А сколько еще вылетит за неуспеваемость?
  
   В конце третьего курса Ирочка и Саша поженились. Им студенческий профком выделил отдельную комнатку в общежитии (три на четыре метра), преподаватели разрешили перейти на свободный режим обучения.
  
   Сексом они занимались только по выходным. Предпочитали классическую форму (он сверху, она снизу). Правда, пару раз Саша пытался привнести в любовные игры какую-то экзотику (товарищи студенты однажды показали ему игральные карты, на которых в разных извращенных позах мужчины насиловали женщин), но Ирочка строго запретила своему мужу в голове держать подобную чушь.
  
   Ежедневно, приходя с университета в свою милую комнатку, они совместно готовили ужин. Потом садились за лекции, рассказывали друг другу разные новости, которые слышали от знакомых. В десять часов они надевали пижамы, целовались в щечки и ложились спать, повернувшись друг к другу спинами.
  
   А в общежитии каждую ночь происходили оргии. Студенты пили водку, громко матерились, пели песни, девицы стонали, занимаясь любовью прямо на полу в коридоре. Супруги молча все терпели, не произнося ни слова и ни разу не возмутившись.
  
   Наконец, после окончания вуза они получили распределение. Саша стал работать инженером на Томском электромеханическом заводе, Ирочка устроилась в школу учительницей.
  
   Шли годы. Она поднялась по служебной лестнице от классного руководителя до директора самой престижной городской школы. Пластмассовые очки сменила на металлические, с позолоченной оправой.
  
   В школе ее все боялись. Она была строгим директором, запрещала вольности не только детям. Даже учителя не имели права приходить на уроки с накрашенными веками и ресницами, в красивой польской одежде и чешских сапогах на высоких каблуках.
  
  -- Советская интеллигентная женщина ничем не должна отличаться от советских крестьянок и других советских гражданок, - говорила Ирина Геннадьевна Боголюбова на очередном педагогическом совете. - Ваши буржуазные замашки могут очень отрицательно сказаться на вашем послужном списке. Если я замечу какие-то вульгарные отклонения в вашем поведении, то вопрос будет решаться в районо или на парткоме.
  
   Александр Тихонович, в отличие от своей жены, карьерных высот так и не добился. Правда, он встал на очередь и вскоре получил автомобиль "Москвич". Именно с появлением ключей от автомобиля у него началась вторая жизнь.
  
   Однажды к нему подошел начальник одного из цехов, Ринат Нагиев, и предложил вечером выпить по кружке пива.
  
  -- Не откажусь, - охотно согласился Боголюбов.
  
   Ему нравился Нагиев. Тот был красивым мужчиной, обожаем женщинами, всегда при деньгах. Дружить с таким красавчиком Александр Тихонович мечтал давно.
  
   Вечером они встретились возле любимой пивной Боголюбова, расположенной на площади Южной. Сначала общались ни о чем. Ринат интересовался, сколько в месяц зарабатывает Боголюбов, почему они с Ириной Геннадьевной не завели ребенка, есть ли у инженера водительские права, чтобы управлять новым автомобилем.
  
  -- А хочешь стать сказочно богатым? - неожиданно спросил Нагиев инженера. - Так, чтобы два раза ездить в отпуск на Черное море, чтобы кроме жены появилась красавица любовница, чтобы вместо "Москвича" у тебя была черная "Волга".
  
   Боголюбов на секунду зажмурился. Да, такая жизнь ему где-то во сне представлялась. Как бы он хотел проснуться в каком-нибудь санатории города Сочи, чтобы рядом в кровати лежала пышногрудая блондинка с аппетитной задницей, чтобы в номер ему принесли бутылку шампанского и заморские фрукты. А потом он, Александр Тихонович Боголюбов, позанимавшись любовью в извращенной форме с этой блондинкой, надел изящные темные мужские плавки и пошел на берег моря. А там уже приготовили столик, прямо у воды, где плещется молочная волна. А на столике опять разные закуски, ледяная водка и много голых девиц.
  
  -- Ах, Сашенька, - они ласкали бы его бедра, целовали бы ему грудь. - Как ты хочешь, чтобы мы любили тебя? Все, что пожелаешь, наш Геракл!
  
   И пока он лобзался бы с девицами, тут, как бы невзначай к нему подбежал личный водитель и сказал:
  
  -- Александр Тихонович, я уже подъехал на вашей "Чайке". Вы не забыли, что у вас обед в ресторане с министром тяжелой промышленности?
  
   И Боголюбов бы нехотя махнул рукой. Ну его, этого министра. Пусть подождет.
  
   Александр Тихонович открыл глаза.
  
  -- А что надо делать?
  
  -- Да, в принципе, ничего. Я тебе иногда буду давать кейс со всякими безделушками и называть адрес. А ты будешь отвозить, забирать такой же кейс и отдавать его мне. Ежемесячно за такую работу будешь получать тысячу рублей.
  
  -- Тысячу рублей? - Боголюбов ахнул.
  
  -- Да, тысячу.
  
  -- Уж не Родину ли мы с тобой будем продавать?
  
  -- Да брось ты, Александр, - Нагиев фамильярно похлопал инженера по плечу. - Просто там всякие флаконы с духами, косметика, то, се.
  
  -- Нет, нет, - замахал головой Боголюбов. - Это же уголовное преступление.
  
  -- Фарцовка? Да ты что! Тебе же за это ничего не будет. Тем более люди везде проверенные. Взял, передал. Все. Никаких забот. А взамен - тысяча рублей. Новая одежда для жены, девочки, рестораны.
  
   И Боголюбов согласился. Уже через год они с Ирочкой заехали в двухкомнатную квартиру. Как обещал Ринат, Александр Тихонович пересел на черную "Волгу". Они даже решили родить ребеночка. Вскоре на свет появилась очаровательный малыш Ванька.
  
   Саша начал покупать красивое нижнее белье Ирочке, она наконец-то стала позволять ему заниматься с ней любовью в извращенной форме. Пока не произошла одна маленькая неприятность.
  
   Однажды, как всегда, Боголюбов повез кейс по указанному адресу. Какой-то частный дом в микрорайоне Степановка. Вышла старая цыганка, сухо поздоровалась, открыла кейс, посмотрела туда и закрыла.
  
  -- Мы так с Ринатом не договаривались! - сказала она. - Я просила четыре пакета опия, а он передал только два. Если вы дальше будете так поставлять товар, мы прекратим с вами все расчеты!
  
   Боголюбов не смог вымолвить и слова. Какой опий? А как же косметика, чулки, духи? Выходит, все последние годы он торговал наркотиками?
  
   Александр Тихонович пил неделю водку. Пока его, грязного и небритого, не отыскал на железнодорожном вокзале Ринат.
  
  -- Ну что ты, в самом деле, - успокаивал его Нагиев. - Подумаешь, наркотики. На дворе новый век. Ни сегодня завтра развалится Советский Союз. Сейчас все это разрешать начнут. Весь мир так живет. А ты, прямо, распереживался. Не дрейфь, прорвемся.
  
   И Боголюбов продолжил заниматься оптовой продажей наркотиков. Правда, теперь он свой грех стал заливать водкой. Оно так было легче. И как-то спокойнее.
  
   Летом 1990 года он с женой и сыном Ванькой решил впервые съездить в отпуск за границу, в Болгарию. Тем более, денег было выше крыши, а инфляция их поедала с каждым днем.
  
   6 июня, около 11 часов утра он сидел на кухне и рассказывал своему малышу, зачем нужно учить буквы в букваре. В дверь позвонили.
  
  -- Кто там? - спросил Боголюбов.
  
  -- Вы продаете видеодвойку "Акай"? - раздался молодой голос с лестничной площадки.
  
  -- Да, да, конечно, - кивнул Александр Тихонович и открыл дверь.
  
   На порог вошли два парня. Один держал в руках пистолет, другой - какой-то баллончик.
  
  -- Кто дома? - спросил маленький.
  
  -- Я, жена и ребенок, - заикающимся голосом ответил Боголюбов. - Не убивайте нас, пожалуйста.
  
   Маленький ухмыльнулся и нажал на распылитель баллончика. Едкий газ ударил в лицо Александру Тихоновичу. Ему обожгло глаза, он согнулся и тут же получил крепкий удар по шее. Последнее, что он услышал, были слова маленького грабителя:
  
  -- Пацана хватай, а не то он сейчас столько визгу наделает!
  
   Смутные догадки Гроссмана
  
   Владимир Генрихович лениво переступил порог квартиры. Как всегда, в таких случаях, он накануне выпил 50 граммов коньяка, чтобы меньше тошнило от трупного запаха и обильной крови на месте преступления.
  
  -- Чем порадуете, коллеги? - Гроссман не заглядывая в комнаты, сразу же прошел на кухню.
  
   На маленьком светлом столике стояла кружка с чаем, который, вероятно, кто-то из убитых не успел выпить. Возле окна уже успела засохнуть лужица крови.
  
  -- А где здесь труп? - поинтересовался майор.
  
  -- Здесь был убит сын хозяев, - отрапортовал молодой лейтенант. - Его уже увезли в морг. Трупы хозяйки дома и хозяина на месте. Она в спальной комнате, на кровати. Он сидит в кресле, возле окна, в зале.
  
  -- Хорошо, очень хорошо, - выдавил из себя Гроссман и отпил остывший чай. - Протокол осмотра места происшествия уже сделали?
  
  -- Так точно, товарищ майор.
  
  -- Давайте.
  
   Гроссман достал сигарету, закурил. Что-то ему подсказывало, что убийство это смахивает на шкатулочку с секретом. Средь бела дня завалить всех хозяев? Ради телевизора и видеомагнитофона? Очень глупо. Либо преступник был пьян (а, может, под наркотическим воздействием?), либо...
  
   Владимир Генрихович взял бумаги.
  
   "Протокол осмотра места происшествия.
  
   Томск, 6 июня 1990 года.
  
   Осмотр начат: 14 часов 00 минут.
  
   Осмотр окончен: 17 часов 15 минут.
  
   Следователь уголовного розыска (Кировский районный отдел милиции города Томска) старший лейтенант милиции Парамонов К.А., получив в 12 часов 55 минут сообщение по телефону от дежурного УВД об убийстве в доме на пересечении улиц Красноармейская-Усова, в 14 часов 00 мин. прибыл на место происшествия.
  
   С участием эксперта-криминалиста Пономарева И.В., и понятых: Мартынова А.Ю., уроженца г. Томска, Приходько М. Я., уроженца г. Томска.
  
   До начала осмотра вышеуказанным лицам разъяснено их право: присутствовать при всех действиях, проводимых при осмотре, и делать заявления, подлежащие внесению в протокол, а также объявлено о применении в процессе осмотра фотоаппаратуры, возможном применении тех или иных средств.
  
   Понятым Мартынову А.Ю., Приходько М.Я. разъяснена их обязанность: удостоверить факт, содержание и результаты осмотра места происшествия.
  
   Эксперту криминалисту Пономареву И.В. разъяснены его обязанности как специалиста в уголовном процессе. Он предупрежден об ответственности за отказ или уклонение от выполнения обязанностей специалиста.
  
   Осмотр проводился при хорошем естественном освещении.
  
   Осмотром установлено:
  
   Двухкомнатная квартира на втором этаже кирпичного дома, две раздельные комнаты, кухня расположена прямо по коридору от входной двери. В маленькой (дальней) комнате расположено одно большое окно. В большой комнате расположено большое окно с балконной дверью.
  
   Входная дверь одностворчатая, оббитая с внешней стороны железом, в двери два врезных замка, следов повреждений на них нет. В маленькой комнате находится большая двуспальная кровать, две тумбочки, зеркало на стене, шкаф-купе. В большой комнате диван-кровать с двумя креслами, финская "стенка", тумбочка под телевизор, большой напольный ковер. На кухне находится кухонный стол, кухонный гарнитур и две табуретки.
  
   В большой комнате, на кресле находится труп хозяина квартиры, Боголюбова А.Т. Голова расположена на северо-восток от северной стены комнаты, левая рука направлена на юго-восток от северной стены, правая рука направлена на запад от северной стены. Руки расположены прямо и не согнуты, левая и правая нога направлены на юго-запад, правая нога согнута в колене и носок ноги развернут к полу.
  
   В области левой волосяной части головы обнаружено пулевое ранение. Труп одет в халат болотного цвета, под халатом майка телесного цвета, на трупе надеты носки. Халат имеет четыре пуговицы, две верхних из них расстегнуты, остальные две застегнуты. Следов борьбы на трупе не обнаружено.
  
   Около трупа обнаружены три гильзы, одна из гильз находится на расстоянии 63 сантиметров от северной стены и 1,2 метра от западной. Другая на 18 сантиметров южнее и 2 сантиметра восточнее. Последняя на 9 сантиметров южнее и 1 сантиметр западнее первой.
  
   В маленькой комнате, на кровати, лежит труп хозяйки квартиры Боголюбовой И.Г. На трупе обнаружено 11 рубленых ранений головы с разрушением костей свода черепа и размозжением вещества головного мозга, 18 колото-резаных ранений грудной клетки сзади слева с повреждениями грудной аорты и легкого.
  
   Кроме того, на трупе имеются 27 непроникающих колото-резаных ран тела.
  
   Раны потерпевшей нанесены ножом, который изъят при осмотре места происшествия и на котором обнаружена кровь.
  
   Труп Боголюбовой И.Г. одет в черный свитер. Под свитером на трупе находится бюстгальтер белого цвета четвертого размера. Рядом с трупом лежат трусы бордового цвета. На трупе также надеты чулки темного цвета.
  
   Труп Боголюбовой И.Г. лежит поперек кровати на белых простынях. На простынях и двух подушках обнаружена кровь. Под трупом Боголюбовой И.Г. обнаружены намокшие от фекалий части простыни.
  
   На кухне, на полу обнаружен труп сына хозяев Боголюбова Ивана. При внешнем осмотре трупа никаких колото-резаных ранений не обнаружено. Смерть Боголюбова И. наступила в результате механической асфиксии от сдавления органов шеи руками.
  
   Труп Боголюбова Ивана был одет в шорты коричневого цвета.
  
   Пол, потолок, стены квартиры, поверхность двери более никаких повреждений не имеют.
  
   В процессе осмотра производились съемки фотоаппаратом "Зенит-7М" с объективом "Индустар-50" на фотопленку чувствительностью 130 единиц: общего вида осматриваемых комнат, с миллиметровой линейкой. Всего использовано 24 кадра пленки.
  
   От понятых и других участников осмотра места происшествия заявлений, жалоб и замечаний по поводу порядка проведения осмотра и других действий следователя не поступило.
  
   Протокол прочитан следователем вслух. Записано правильно.
  
   Следователь Парамонов К.А."
  
   Гроссман поежился. Да, женщину убивали с особой жестокостью. А мужика так, между прочим, шлепнули. За компанию. Разные почерки убийства. Нож, пистолет, удушение. Сколько же их было? Двое, трое? Судя по характерам убийств хозяев квартиры, один из преступников (а то, что их было несколько, майор даже не сомневался) был явным гуманистом. Взять и просто задушить мальчика. Ни тебе ударов ножом, ни стрельбы в голову. Лишь легкое сдавливание, чтобы не горлопанил. Похоже, пацаненка прибили первым. Потом угробили отца семейства. Женщину оставили на закуску. Надо бы проверить ее на предмет изнасилования. Возможно, не дала отморозкам, вот и раскроили череп на отдельные куски.
  
  -- А почему решили, что убийцы взяли телевизор и видеомагнитофон?
  
  -- Соседи рассказали, - ответил следователь Парамонов. - Они видели, как выносили аппаратуру два молодых человека.
  
   Гроссман на мгновение аж захлебнулся чаем, который, все же, наверняка пил покойный мальчик Ваня.
  
  -- Как видели?
  
  -- Да вы не волнуйтесь, товарищ майор, мы уже приметы переписали. Слишком очевидные у них приметы. Я думаю, что долго искать этих подонков не придется.
  
   Владимир Генрихович удовлетворенно улыбнулся. Считай, что очередная премия в кармане. Вот придурки! Убийство у всех на глазах. Они психи, что ли?
  
  -- Тут вот еще что, - промямлил Парамонов.
  
  -- Ну, - нехотя повернул голову Гроссман.
  
  -- Один из преступников потом вернулся. Дворник его видел. Говорит, минут десять был в квартире. И дверь ему опять кто-то открывал... Товарищ майор, если они всех убили, то кто открыл дверь? А если они не убивали сначала, то почему Боголюбовы не позвонили в милицию? Я вот что-то не пойму, - растерянно говорил лейтенант, и лицо Гроссмана медленно серело.
  
  -- Что, значит, вернулся? - майор, уже в который раз за последние полчаса, подавился собственной слюной. - Что, значит, открыли дверь? Ты думаешь, что несешь, лейтенант? Не трупы же, в самом деле, пригласили убийцу во второй раз на чашку чая?
  
   Страшная болезнь Медведя
  
   Адвокат Андрей Рагозин в течение часа долго смотрел на пухлую папку. Он поднимал глаза, вздыхал, снова пристально глядел на документ. Наконец, после долгих колебаний открыл первую страницу.
  
   Испытуемый Медведь Борис Борисович, 1969 года рождения. Варианты несоблюдения критериев парафилии по МКБ-10. Аномальная активность, отмечена своеобразная трансформация в убеждение испытуемого в необходимости уничтожения девушек легкого поведения, в основе которого лежит прежде всего амбивалентное отношение к женщине как нарушения половой идентичности.
  
   Старший Борис Борисович Медведь очень часто избивал своего сына. На глазах у маленького Борьки батя дебоширил, рубил мебель. Глядя на родителя, сын испытывал "недоумение и злость". Воспитанием Борьки в основном занимались мать и старшая сестра Анна. Как показывал сам Борис, "мать была упрямой, властной, интеллигентной, наказывала меня за дело, "чаще психологически", иногда срывала на мне злость, 3-4 раза била меня ни за что.
  
   В раннем детстве Борис чаще всего играл со старшей сестрой, в играх "как-то получалось, что она держала меня за "предмет": играли в доктора - маленький Борька изображал больного и долго сидел в кресле, пока Анна записывала историю болезни, "всегда исполнял подчиненную роль".
  
   В детском саду играл и с мальчиками, и с девочками. Правда, отмечалась брезгливость к некоторым детям. Особенно его раздражало, когда ребятишки возились с его любимыми игрушками. Он ждал, когда они отойдут в сторону, и потом сам начинал играть.
  
   Там же, в детском саду, ему нравилась одна девочка. Борька говорил, что тянуло к ней "не из-за внешности, а, скорее всего из-за того, что она не доносила воспитателям о его странностях".
  
   В школе все чаще стал замечать двойственность своей натуры: то хотелось общаться со сверстниками, то неожиданно тянуло побыть в одиночестве.
  
   Плохо переносил вид своей и чужой крови. Такие ощущения появились в 12 лет, когда во время дорожно-транспортного происшествия увидел труп старухи.
  
   В 12-13 лет завидовал другим мальчишкам-ровесникам, не нравилось собственное телосложение, маленький рост, тонкость запястий, неразвитые мышцы. Поэтому Борис Медведь записался в бассейн и через два года "с удовлетворением отметил, что мышцы стали лучше смотреться".
  
   В возрасте трех лет выколол глаза "пупсу" сестры, потому что испытывал "механический интерес". Анна плакала, но Борька не понимал, что уж тут такого особенного произошло. К сестре жалости он не испытывал никогда. Потом Медведь привязывал "пупса" к ножке стула, лепил из пластилина фигурки людей и сжигал. Случайно найденный труп цыпленка "кремировал".
  
   В семь лет ему подарили большого медведя, которого Борька избивал, прижигал, вешал, привязывал к разным предметам. Уверяет, что никаких эмоций и фантазий не испытывал, а делал эти действия "механически". Сколько себя помнит, всегда любил животных. Домой притаскивал бездомных собак, кошек, щенков, постоянно прятал их от матери. Завел пару хомяков, очень нежно за ними ухаживал, за их потомством: прятал детенышей, чтобы их не съела мать, "готовил им салатики".
  
   В 13 лет по инициативе старших товарищей пытался задушить двух кошек. Но у Борьки ничего не получилось. Тогда он, чтобы не опозориться перед старшеклассниками, закопал кошек живыми под землю. После этого "было неприятно, мучили угрызения совести". В это же время, на протяжении полугода ловил голубей, резал их стеклом или ножом, отрывал им головы, бросал живыми в костер. В день мог уничтожить одного-двух голубей. Борька интересно описывал свои переживания по этому поводу: "Это было не желание, а нужда, необходимость. Птиц воспринимал нейтрально, так как они были ближе к растительному миру. Относился к этому, как к работе". Кстати, расправу с голубями осуществлял в специальном месте, где никто бы не мог ему помешать. Все эмоции отрицает, вид крови птиц страха не вызывал.
  
   Старший Борис Борисович Медведь рассказал, что с 12 лет сын мечтал устроиться в морг, чтобы работать с трупами, разрезать их.
  
   В 14 лет Борька увлекся аквариумистикой, дома завел несколько аквариумов, испытывал умиротворение, "мысли успокаивались". Особенно нравилось Борьке наблюдать, как циклиды, крупные хищные рыбки, пожирают других. Подросток подчеркивал, что испытывал интерес не к рыбам, а "к процессу".
  
   В 15 лет, чтобы отвлечься "от черных мыслей", стал прижигать себя сигаретами, раскаленным гвоздем, резал себе кожу. Остро помнит ощущение боли, запах горящей плоти. Но все это, со слов Бориса, приносило ему временное облегчение.
  
   В 18 лет в подъезде увидел собаку, хотел погладить. Но когда юноша к ней прикоснулся, она его укусила: "Внезапно меня пронзил какой-то страх, я ударил собаку головой о батарею, затем поднял труп и понес его с собой, неизвестно зачем". Опять говорит, что никаких эмоций при этом не испытывал: "Проходя мимо окон, где жили люди, кинул тушу собаки в форточку, потом прошел несколько шагов, опомнился, вернулся, извинился перед людьми и забрал труп".
  
   Употреблять спиртное начал в 17 лет. Однажды в магазине заметил кота, который ему понравился. Притащил его домой, выпил пива. А потом что-то нашло. Борька убил кота - задушил, выпотрошил, освежевал, - и опять никаких чувств не испытывал. Отрезал мертвому животному задние ноги, кинул их на сковородку, поджарил и съел. Действовал, "как робот". После собрал останки трупа и показывал соседским ребятам: "И с вами будет также".
  
   Через месяц пытался убить таким же способом собаку, которую притащил домой. Но она сбежала.
  
   Психическое состояние испытуемого Медведя Бориса Борисовича, 1969 года рождения.
  
   Юноша держится несколько демонстративно, жесты плавные, манерные, мимика обеднена, преобладают позные движения. Голос негромкий, модуляции богатые, темп речи неравномерный - говорит то замедленно, то быстро. Мышление крайне обстоятельное, особенно когда начинает рассуждать о боге и сатане. Суждения конкретные. Следит за реакцией собеседника, раздражается, когда его пытаются переключить на другую тему. Готов часами говорить о себе, о своих переживаниях. Настроение в целом ровное. Стремится подчеркнуть необычность своих переживаний, периодически вздыхает, повторяя, что его жизнь никому не интересна, никто никогда не желал его дослушать до конца. При вопросе о правонарушениях бледнеет, прикрывает глаза, начинает снова рассуждать о боге и сатане, говорит, что не может объяснить свое поведение.
  
   Сексологическое исследование испытуемого Медведя Бориса Борисовича, 1969 года рождения.
  
   Впервые девочка понравилась в детском саду, когда другие мальчики танцевали с ней. Вместе с другими мальчиками подглядывал за девочками с целью увидеть их половые органы. При этом отмечает, что делал это "за компанию", собственного интереса не было.
  
   В 16 лет впервые поцеловался, особого удовольствия не ощутил. Первый половой акт произошел в этом же возрасте, девочка была на полгода младше его, эрекция была, произошло семяизвержение. Но при этом испытал какие-то разочарования.
  
   Мастурбация с 13 лет, сначала без эякуляции, "выделялась капля прозрачной жидкости, но оргазм был", затем после семяизвержения возникало чувство вины. Садистические фантазии категорически отрицает. В сексуальных отношениях больше привлекает "игра", "соблазнение, доведение до постели", сам половой акт привлекал гораздо меньше.
  
   Оральный секс доставлял удовольствие меньше, чем половой акт. Предпочитает позы сидя, но "чтобы женщине было хорошо". Анальный секс никогда не практиковал, относится к этому с брезгливостью. Гомосексуальное влечение отрицает, относится к этому неприязненно. Описывает периоды своей жизни, когда верил в бога, общался с баптистами, нравилась одна верующая девочка. Но в половые контакты с ней не вступал, так как считал, что вне брака это грех.
  
   ***
  
   Андрей Альбертович поднялся из-за стола и прошелся по кабинету.
  
  -- Ничего себе, парнишка, - сам с собой разговаривал адвокат. - Сумасшедший на все сто процентов. Странно, однако, что его вину в Бердске так и не доказали. В качестве алиби он предъявил авиабилеты в оба конца до Норильска, документы, подтверждающие, что он отпущен войсковым руководством за хорошее поведение в отпуск на 10 дней. И множество свидетелей, которые видели его в те дни и в аэропорту, и в Норильске. Как же его, идиота, взяли в армию? Ах, ну да, папочка со своими деньгами все тщательно скрывал.
  
   Рагозин мысленно себе представил общение со своим, мягко сказать, неуравновешенным клиентом. От предстоящего ужаса у него даже вывалилась дымящая сигарета из пальцев.
  
   "Все это, конечно, прекрасно и правдоподобно, - думал Андрей Альбертович. - Но, дорогой ты мой товарищ Гроссман. Не сможешь ты ничего предъявить моему подзащитному. Потому как мне уже мои тайные доносители сообщили, что последним, кто заходил в квартиру к Боголюбовым, был Петр Романов. И крики соседи слышали как раз в этот период времени. Так что трупы висят на нем, этом студенте-историке, а не на моем сумасшедшем мальчике Борисе Медведе".
  
   Угрызения совести Романова
  
   Третий день я пил водку. Меня выворачивало от действительности, казалось, что уже ничто не сможет вернуть меня к реальной жизни. Все события вновь и вновь проворачивались в моей голове.
  
   Вот строгий отец семейства, назвавшийся Боголюбовым, бросившийся на защиту своего имущества. Зачем? Для кого ты пытался сберечь свое награбленное добро? Откуда столько жадности ко всем драгоценным побрякушкам?
  
   Женщина в темном свитере. Ирина, кажется, Геннадьевна. Кто тебя просил возмущаться, кто просил оскорблять не званных гостей? Неужели ты не могла молча посидеть в сторонке, потерпеть, в конце концов, когда успокоят твоего ненормального мужа? Бешенная, неуравновешенная идиотка, испортившая мне настроение на весь день.
  
   А этот взбалмошный малыш Ванька? Разве так можно воспитывать детей, а, Боголюбов? Разве можно на незнакомого дядю кидаться со своими маленькими кулачками? Надо же было ему вцепиться своими зубками в мою руку. Как я должен был реагировать? Что, мне следовало всех простить? Проявить гуманизм, как делает большинство?
  
   Я пил водку, потому что меня выворачивало от действительности. В голове стоял то роковое преступление, которое мы совершили три дня назад, 6 июня 1990 года.
  
   ...Таксист нервно курил, когда мы стали грузить в багажник видеоаппаратуру. Борька улыбался, все подшучивал, мол, как классно, что мы так задешево приобрели технику.
  
   Когда прибыли в общежитие, я замертво свалился на диван от усталости. Слава богу, Медведь сам распаковал видеомагнитофон, достал из коробки телевизор.
  
  -- Ну, елки-палки, - ругнулся он, - надо же так вляпаться!
  
  -- Что случилось? - я даже не смог открыть глаза.
  
  -- Провода забыли, - Борис присел а корточки. - Что теперь делать? У меня же встреча с покупателем через полчаса. Слушай Петро! Давай по быстрому, сгоняй еще раз к этим богачам, Богомоловым. Забери у них провода и переходники. А я как раз задержу покупателя. Ты вернешься, сразу сделку и оформим.
  
   Я как-то по-дурацки открыл глаза и вопросительно посмотрел на Бориса. Он в своем уме? Как же я переступлю порог этого дома? Сначала избить отца, запугать жену, заткнуть рот пацану, забрать технику. А потом через полчаса вернуться за проводами.
  
  -- Романов, чем абсурднее преступление, тем легче все сходит с рук, - засмеялся мой товарищ по греху и стал тыкать какие-то кнопки на телевизоре. - Давай, дуй к "терпилам" на всех парусах. Уже вечером у каждого в кармане будет по шесть тысяч рублей. За такие деньги можно к черту на кулички уехать.
  
   Делать нечего. Я вышел на улицу, сел на троллейбус и доехал до того адреса, который теперь мне снится почти каждую ночь. Во дворе дома активно махал метлой чуть сгорбленный дедок. Он ласково кивнул мне головой.
  
  -- Закурить не найдется, сынок?
  
   Я протянул ему пачку "Примы": "Забирай все!", и поплелся на второй этаж. Позвонил. Дверь открыл отец семейства. Он полотенцем вытирал лицо, на шее у него была намотана марлевая повязка.
  
  -- Вы??? - Александр Тихонович от неожиданности схватился за ручку двери. - Что еще?
  
  -- Извините, - с порога жестко произнес я и вошел в квартиру. - Мы провода от техники забыли. Вы не могли бы мне их отдать?
  
  -- Да, да, конечно, - Боголюбов выглянул на лестничную площадку, убедился, что я один и с улыбкой на лице пригласил меня войти. - Проходите на кухню. Чай будете?
  
  -- Да нет, мне бы провода.
  
   Из комнаты выскочила хозяйка.
  
  -- Ах ты мразь, ах ты подонок, - заорала она. - Ты что себе возомнил? Думаешь, тебе это с рук сойдет?
  
  -- Ирочка, замолчи, - испуганно произнес Боголюбов, искоса поглядывая на мою руку, ладонь которой я прятал в кармане брюк. - Человек по-хорошему пришел, за проводами.
  
   Но хозяйка продолжала истерично вопить. Из кухни выбежал их сын Ванька, увидел меня и тоже запричитал:
  
  -- Мамка! Мамка! Нас опять пришли убивать!
  
  -- Если они сейчас не замолчат, я буду вынужден стрелять! - как-то по-военному рявкнул я и даже сам испугался своего командирского голоса.
  
   И вмиг стало тихо. Мальчик стал всхлипывать, женщина с ужасной мимикой смотрела мне в лицо.
  
  -- Может, все-таки чай? - еще раз спросил Боголюбов, протягивая мне шнуры от видеомагнитофона и телевизора.
  
  -- Сволочь, сволочь! - опять закричала женщина и бросилась на меня с кулаками.
  
  -- Как же ты меня достала! - злобно выпалил я и оттолкнул бабу вглубь комнаты.
  
   Дальше я не помнил ничего. Провал в памяти. У меня с детства такое случается. Если наступает стрессовая ситуация, мой мозг отключается, и я совершенно не помню, что делал в те самые роковые минуты.
  
   Вернулся я в общежитие пешком. Зашел в комнату. Ни Борьки, ни аппаратуры. Ну и хрен с тобой. Я завалился на кровать и уснул. Снилось мне, что я устроился на службу в Божие воинство, попал в отдельный батальон Сил небесных. Всеми процессами рулили Серафимы, на дальних небесных заставах служили Херувимы. Со мной, в одной роте было несколько Архангелов, а в ночную смену я выходил дежурить с Ангелами.
  
   И чувствовал я, что нарушил свой священный долг повиновения господу, и ждет меня страшная кара. Знал я, что Бог прогневался на меня и со дня на день прогонит с неба. Но вот какой я грех совершил? Никак не мог вспомнить. И только бесы уговаривали меня не грузиться всякой ерундой и жить, как заблагорассудится.
  
   Проснулся я только следующим утром. Медведь сидел в позе лотоса и наигрывал одинокого пастуха Джеймса Ласта на своей деревянной флейте.
  
  -- Ну ты натворил делов, брат, - Борис отложил флейту. - Ты зачем их покрошил на капусту?
  
  -- Кого?
  
  -- Не дури... Боголюбовых, конечно. Что смотришь на меня невинным ягненком. Еще скажи, что не помнишь?
  
   Я молниеносно соображал. Женщина, крики, плачущий ребенок, руки хозяина, провода, крики, дворник, улица, кровь на руках. Стоп. Кровь на руках. Откуда? Ах, да. Я же когда выходил с видиком из квартиры, зацепился ладонью о дверной косяк.
  
  -- Борька, что произошло?
  
  -- Ты всех троих завалил, Петро. Я ждал тебя вчера долго, потом не выдержал, пошел за тобой. А там ментовка, скорая помощь. И люди в белых халатах выносили трупы. Я сразу понял, что они, эти Богомоловы долбанные, тебе нагрубили, ну ты и решил с ними разделаться.
  
  -- Я, это, понимаешь...
  
   В голове, где-то в области затылка сильно защемило. Адская боль ударила в виски. Три трупа! Я покрошил на капусту! Но как? Зачем? Когда? Проклятые провалы в памяти. Надо будет все же показаться докторам. Так и до греха недалеко.
  
  -- Борис! Что теперь?
  
  -- Да ничего, расслабься. Нет потерпевших, нет преступления. Грохнул и ладно. Чего теперь вспоминать. Только сходи в церковь, помолись за их души. Как никак, убиты они. Стало быть, почти святые. А на тебе получается грех. Шучу, шучу. Ну его, этого бога, к черту, - Медведь протянул руку и швырнул мне на кровать пачку из пятидесятирублевых купюр. - Радуйся, твоя доля.
  
  -- Пошел во-о-он! - заорал я и кинул подушкой в Бориса.
  
  -- Ну ладно, ладно, угомонись, - Борька отскочил в сторону. - Проспись до вечера. На столе водка, огурцы, сало, хлеб. Отдыхай. Вечером поговорим.
  
   Когда за Медведем захлопнулась дверь, я подскочил к столу, схватил бутылку и проглотил из горлышка граммов двести водки. По душе начал блаженно расходится спирт, голова стала мутной. Минут через десять пришло спокойствие. На кровати валялись деньги. Комната напоминала тюремную камеру. Казалось, вот-вот ворвутся блюстители закона и начнут меня охаживать дубинками. Я отпил еще немного водки и завалился прямо на кровавые деньги. Глаза потихоньку стали слипаться, я почувствовал, что мир начинает темнеть.
  
   Вдруг вдали комнаты я заметил темный силуэт. Огромный мужчина, с темными волнистыми волосами, чуть раскосыми карими глазами, в темных одеждах пристально смотрел на меня.
  
  -- Пошел вон! - рявкнул я, подумав, что кто-то из студентов приперся на запах водки.
  
  -- Господи Иисусе Христе, открой мои очи сердечные, чтобы я, услыша Слово Твое, уразумел оное и исполнил волю Твою, - незнакомец бубнил себе под нос, но казалось, что каждая произнесенная фраза чуть ли не барабанным боем отдавалась в моих ушах. - Не скрой от меня заповедей Твоих, но отверзи очи мои, чтобы я уразумел чудеса от Закона Твоего.
  
  -- Пошел вон, говорю! - снова крикнул я, но мой голос потонул в этой мелодичной, неведомой мне речи.
  
  -- Скажи мне безвестное и тайное премудрости Твоей! - я вдруг почувствовал, что это не его, незнакомца, а мой голос несет всю эту чепуху. - На тебя уповаю, Боже мой, и верую, что Ты просветишь ум мой и мысль светом разума Твоего. Ибо Ты, Господи, просвещение лежащих во тьме и от тебя есть всякое деяние благое и всякий дар совершенный.
  
   Что за хренотень такая? Какова черта я несу весь этот бред? Кто этот мужик в темных одеждах? Зачем он ко мне приперся?
  
   А мужчина, словно слыша мои мысли, вежливо поклонился и поплыл ко мне навстречу. Его тело увеличивалось с каждой долей секунды, глаза впивались в мои глаза. Я заметил, как он скрестил руки на груди и дружелюбно мне улыбнулся.
  
   Какой страх сковал мое тело, мысли носились в голове с сумасшедшей скоростью, я поднял голову, хотел поближе разглядеть непрошеного гостя. Он же, доплыв по воздуху (галлюцинации от водки, что ли?) до меня, вдруг громогласно произнес:
  
  -- Люди, юноша, бывают добрыми и злыми. Очень часто человек кого-то вовсе не любит. Иногда он ненавидит родного брата или сестру. А иногда он готов возненавидеть весь мир. И только Бог в высшей степени добр, он любит все, что сотворил, особенно людей.
  
  -- Ха-ха, - злобно рассмеялся я, - ты ангел-хранитель мой что ли? Так слишком поздно явился, дружок. На мне уже три трупа, множество других грехов. Я с детства рос извращенцем, у меня нарушена психика. Не по зубам тебе моя душа. Так что прости, незнакомец, разные у нас тобой пути.
  
   Я дотянулся до бутылки водки, подмигнул человеку в темных одеждах и оглушил до дна зелье. Еще какое-то время я пытался вглядеться в его лицо. Казалось, что его черты мне слишком хорошо знакомы. Но я никак не мог понять, где встречал его раньше. Наконец, руки мои ослабли, голова сама упала на подушку. Пробурчав "хрен вам, а не Петька Романов", я с огромным желанием отошел в мир снов.
  
   Первая заповедь
  
   На следующий день после встречи с мужчиной в темных одеждах я проснулся с небритым лицом, глянул на себя в зеркало и ужаснулся. Вся прошлая жизнь мне казалась каким-то нелепым стечением обстоятельств, я на миг ощутил себя тварью, не способной на мало мальски благородный поступок. Что-то происходило в моей душе. Какие-то неведомые мне силы заставляли меня переосмыслить все, что я совершал ранее.
  
   Аз есмь Господь Бог твой; да не будут тебе бози инии, разве Мене.
  
   Сколько раз я, напиваясь пьяным, валяясь в грязных трусах посреди общежитской комнаты, думал, что отмечен Богом? Каждый раз я гордо поднимал высоко голову и гордился собственным сумасшествием. Думал, что с рождения обречен стать великим и неповторимым. Но при этом совершал такие страшные проделки, что не только господу, но и самому себе было стыдно в них признаться. Чего только стоит моя дикая выходка на одной из вечеринок, когда я, напившись, запрыгнул на стол и долго орал "Я бог! Я бог!" Студенты, которые находились рядом в тот момент, искренне смеялись надо мой, думали, что я так шучу, пытаюсь развеселить публику.
  
   Нет! Публика была совершенно не при чем! Я действительно чувствовал себя богом, я хотел доказать непонятно кому и зачем о своем особенном происхождении. Но глупость меня погружала в страшный грех. Я опускался на дно, еще не зная, что выкарабкаться оттуда почти невозможно.
  
   Однажды я пил водку со своим старым приятелем, в его квартире на Каштаке. Огромное количество спиртного окончательно затуманило мне мозги, заполонило мою грешную душу. Никакой ангел-хранитель уже не мог меня вытащить из бесовской берлоги. Демоны-провокаторы окружали мое тело, случайные духи-прохожие становились собутыльниками. Именно в те дни приятель окрестил меня гением, особенно радовался тому, что я прекрасно слагаю песни собственного сочинения.
  
  -- Ты, Петр Романов, безумно талантливый парень, - говорил он мне, не подозревая, что я являюсь страшным грешником, утаиваю от человечества свою низменную похоть и преступные желания. - Ты пишешь песни от Бога, они тебе даются свыше.
  
  -- Нет, - наглым самоуверенным пьяным голосом отвечал я ему, - Бог здесь ни при чем. Это мой собственный дар. Никакой Бог не способен мне дать такой талант. Да и есть ли он, Бог этот? Я что-то сомневаюсь. Слышь, ты, как тебя там: всемогущий, всевидящий, отец наш! Пошел ты на хер! Если ты есть, то докажи свое существование! Убей меня! Или убей кого-нибудь!
  
   Товарищ поежился от ужаса. В комнате наступила гробовая тишина.
  
  -- Нет его, нет! - почти дьявольским хохотом разразился я. - Иначе разве смог бы я такие слова вслух произнести? Наливай водки, дружище!
  
   И мы всю ночь пили и разными непристойными словами оскорбляли господа нашего.
  
   А на утро, с глубочайшего похмелья, я услышал по радио сообщение о том, что в Кемеровской области обрушилась угольная шахта, и погибли десятки людей. И кто-то, как бы невзначай, мне отчетливо прошептал в уши: "Ты хотел знать, есть ли Он?"
  
   И мне впервые стало страшно. Не за себя. За людей, которые пострадали из-за меня. И за тех студенческих товарищей, которые верили мне безоговорочно. И за моих близких людей, которым я нес что-то про сверхъестественное о себе любимом. Я вдруг мысленно впервые покаялся. Я хотел упасть на колени, но не смог. Гордыня, алкоголизм, тяжелая маниакальность взяли во мне верх. Но я почувствовал, что когда-нибудь смогу измениться. Мне было стыдно. Хотя я понимал, что возвращение моей заблудшей души к Нему будет долгим. Возможно, на это понадобится вся моя жизнь.
  
   Я - Господь твой, и пусть у тебя не будет других богов кроме Меня.
  
   Вторая заповедь
  
   Я сбегал в киоск, чтобы купить свежую газету с криминальными новостями. Три дня беспробудной пьянки, тяжелейшее похмелье, ужасные боли в висках. Что еще нужно убийце, который ради денег погубил человеческие души? Какое же все-таки малое наказание в виде бодуна я испытывал за свое злодейское преступление.
  
   В газетах не было ни слова о жестоком насилии над семьей Боголюбовых. Как будто все произошло во сне. А, может, на самом деле ничего не было? Ведь не помню же я, как убивал всех троих: как рубил голову Ирине Геннадьевне, как стрелял из пистолета в упор в Александра Тихоновича, как душил своими грубыми лапищами маленького беззащитного Ваньку.
  
   Может, вся прошлая жизнь была сном, и я только теперь начинаю жить?
  
   Не сотвори себе кумира, и всякого подобия, елика на небеси горе и на земли низу, и елика в водах под землею; да не поклонишися им, ниже послужиши им.
  
   Как часто я играл, словно в рулетку, разными религиями. Будто карточную колоду тасовал, примеряя на своей грешной душе индуизм, буддизм, иудаизм, мусульманство. И ведь нравилось все это! Казалось, что обретаю не только ум, но и веру особую. А реально все было похоже на фарс. Я блефовал не только перед собой, даже не столько перед собой, как перед окружающей меня действительностью. Хотелось быть модным, ультрасовременным, ярко выделяющимся молодым человеком.
  
   Сколько же пошлого, омерзительного, низко потребного было в моих поступках и мыслях? Как я мог допустить подобный образ жизни?
  
   Все эти золотые кулоны, амулеты, повешенные на шею, словно петля в бесовском омуте? Я носил православный крест вместе с мусульманским полумесяцем. Как красиво, думал я! Две веры в одной душе. А на самом деле ни одной! А на самом деле предательство и короткая дорога в ад!
  
   А эта дикая страсть к богатству? Откуда она берется в людях, когда она появилась во мне? С самого детства, между прочим, появилась. Когда я понял, что за десять копеек можно купить мороженое, а за двадцать копеек можно купить очень вкусное мороженое.
  
   А это постоянное вранье самому себе, что деньги не приносят счастья? Я в душе всегда думал об обратном. Деньги всегда приносили мне счастье. С деньгами ко мне приходила вселенская уверенность, открывались любые двери, заводились самые нужные мне знакомства. На мои деньги сбегались демонические девицы, к моим деньгам прилипали зловонные приятели. И мне это нравилось! Вот в чем сила, вот что по-настоящему правит миром, думал я! Деньги!
  
   Гордость овладела мною с ранних лет. Талантливый музыкант, способный рифмоплет. Слава богу, что никто не знал про мои маниакально-сексуальные фантазии. С гордостью всегда было проще жить. Люди с опаской смотрели на меня, потому что я был всемогущ. Гордость мне позволяла ощутить собственное достоинство и всевластие над людьми, которые умом не вышли. Гордость мне была самой надежной подругой. Она губила меня, насиловала каждую минуту, выпивала мою душу без остатка. А я не понимал, не верил, не хотел чувствовать, что червь гордости точит уже сердце.
  
   Я уже не говорю об алкоголизме. Сколько людей умоляло меня бросить пить. Все самое ужасное в моей жизни происходило после первых ста граммов водки. Но разве мог себе позволить Петр Романов слушать каких-то слабоумных человечков? Какой же я русский человек, если не в состоянии осушить литр любого спиртного напитка? И развивалась деградация души, и таял во мне совсем юный, в зачаточном возрасте добрый мальчик Петька Романов. И злой зеленый змей уже добрался до моего мозга и практически опутал мои мысли. И любое преступление мне казалось благом, истинным добром.
  
   Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на верху, на небе, или, что в воде, ниже земли; не поклоняйся им и не служи.
  
   Две жизни Перепелкиной
  
   Бердск никогда не нравился Ларисе Перепелкиной. Маленький, серый городок с вечно разбитыми дорогами, сквозная федеральная трасса, по которой несутся автомобили с сумасшедшими водителями. И вечно странная погода: летом до обеда солнце, после обеда сильная гроза с дождем; зимой - то дикие холода с леденящим сильным ветром, то слякоть прямо посреди января. В общем, никакой романтики.
  
   С детства Лариса была послушной девочкой: увлекалась спортом, сочиняла любовные стихи, любила слушать музыку. По улицам не болталась, дружбу с плохими мальчиками и девочками не водила, по вечерам уже после восьми часов была дома. Родители ее слыли добрыми и отзывчивыми, воспитывали Ларису прилежным ребенком. Она никогда ни на что не жаловалась, всем в жизни, казалось, была довольна. Даже поцеловалась с мальчиком впервые в 16 лет, да и то, как бы ради приличия, в щечку.
  
   Конечно, Перепелкина была чересчур красива собой. Представьте себе самую симпатичную девушку, которую вы встречали в своей жизни. Это именно Лариса. Все в ней соответствовало идеалу мужчины. Именно, поэтому, наверное, первый, кто попался на ее страшные чары красоты, плохо кончил.
  
   Он, Витя Серебряков учился в Новосибирском высшем военно-политическом училище. Сослуживцы отмечали в нем дисциплинированного курсанта, все поручения и приказы начальства он выполнял с чувством ответственности, "был решителен и тверд в коммунистических убеждениях, способен на решительные действия в экстремальных ситуациях, пользовался авторитетом у командиров и товарищей".
  
   С Ларисой они встретились глазами в электричке. Любовь вспыхнула сразу, они стали сожительствовать. Готовились к свадьбе. Родители смогли сделать дочери однокомнатную квартиру в Бердске, Витя каждый вечер мчался из новосибирского Академгородка на встречу со своей возлюбленной. Уже в 7 часов утра он возвращался в училище. Руководство НВВПУ замечало, что у Серебрякова стали появляться мешки под глазами, он не высыпался, ходил на учебу постоянно раздраженный. Но любовь - штука серьезная. Лариса, как выяснилось позже, была очень требовательной девушкой, заставляла юношу проявлять к себе повышенное внимание. Она жутко ревновала его к другим девчатам, несколько раз приезжала в Академгородок, чтобы лично удостовериться, что он ей не изменяет.
  
   Виктор продолжал отпрашиваться по вечерам к своей любимой, объясняя свои частые отлучки какой-то патологической ревностью Ларисы. Через несколько месяцев его спокойный темп жизни изменился. Он уже был командиром отделения, и стал повышать голос на подчиненных, почувствовал безграничную власть и вседозволенность, "унижал курсантов словесно, вел себя недостойно". А вскоре Серебряков обратился в медсанчасть, сказав, что "застудил предстательную железу и заболел простатитом". Он чувствовал дикие боли, мочился кровью и часто повторял, что "не нужен Ларисе, так как эта болезнь ведет к импотенции".
  
   Перепелкина тем временем в своих фантазиях строила личную жизнь с военным курсантом, продолжала вести теперь уже вольный образ жизни, и на каждое замечание Виктора начинала кричать, требуя "не лезть в ее тонкий внутренний мир своими солдафонскими руками".
  
   Виктор был старше Ларисы на четыре года. После окончания училища он был отправлен в Амурскую область, где получил нормальную должность. Он сообщил войсковому начальству, что собирается в скором времени жениться. Все замечали, что настроение у Серебрякова было отличным.
  
   А через месяц после прибытия на новое место службы Виктор был обнаружен сослуживцами мертвым в своей новенькой квартирке, висящим в петле из простыни. Когда Ларисе сообщили, она немедленно примчалась в Благовещенск чтобы попрощаться со своей мечтой и надеждой на счастливую жизнь.
  
   "Из заключения судебно-медицинской экспертизы:
  
   На трупе Серебрякова В.Н. были приспущенные плавки, половой член был обнажен. Петля из простыни проходила через подмышечные впадины и замыкалась на шее таким образом, что позволяла напряжением рук регулировать степень ее натяжения, усиливая или ослабляя степень удушения. Смерть Серебрякова В.Н. наступила от сдавления органов шеи петлей при повешении. Странгуляционная борозда прижизненная. При химическом исследовании крови был обнаружен 0,1 процента алкоголя, что соответствует физиологической норме.
  
   Психологический анализ действий Серебрякова В.Н.:
  
   Совокупность таких признаков, как обнаженный вид трупа с оголением выпущенного из плавок полового члена, своеобразный способ формирования петли, представляющий возможность регулировать степень натяжения петли, не исключают наступления смерти в результате осуществления девиантного сексуального акта аутоасфиксиофилии в виде скарфинга (достижение оргастических ощущений в результате пережатия сонной артерии).
  
   Посмертный диагноз Серебрякова В.Н.:
  
   Психический инфантилизм и психосексуальная ретардация с формированием сверхценных расстройств, охватывающих сексуальные переживания".
  
   Лариса похоронила возлюбленного в Благовещенске, подальше от своей родины, чтобы он не напоминал ей о прошлой жизни. А через неделю на дискотеке познакомилась с солдатиком срочником, небольшим мускулистым юношей Борисом Медведем.
  
   Борис был прямой противоположностью Виктора. Временами новый ухажер Перепелкиной был груб, приходил в гости поддатым. Но, правда, всегда удивлял шикарными розами и маленькими подарками-безделушками.
  
   Однажды, когда они занимались любовью, Борис перевернул ее на живот. Лариса демонстративно посмотрела на любовника, мол, я так не хочу. И Медведь ударил ее по лицу. Лариса заплакала, сказала, чтобы солдатик больше не смел появляться в ее доме. Но через полчаса они снова завалились в кровать, и девушка забыла про обиду.
  
   Со временем Борька стал чаще бить Ларису. Для них стало нормой, что он приходил пьяным, орал на Перепелкину, обещал, что раскроит ей череп, если узнает, что она ему изменяет.
  
   Однажды она возвращалась с учебы с одногруппником, который решил проводить ее до подъезда. У входной двери стоял Медведь.
  
  -- Это кто? - швырнул на землю букет роз Борис.
  
  -- Просто знакомый, - в ужасе попятилась назад Лариса. - У нас ничего не было. Боря, успокойся.
  
   Но было поздно. Озверевший Медведь с разбегу влепил кулаком в нос студенту, повалил того на землю и хладнокровно пинал по голове невинного мальчика. Сначала тот кричал, потом стонал, затем затих.
  
  -- Ладно, пошли домой, - удовлетворенно произнес Борька, сплюнул на мальчика, потерявшего сознание. - Я очень хочу тебя, милая.
  
   Лариса боялась Медведя. Она знала, что когда-нибудь он прибьет либо ее, либо кого-то из ее знакомых.
  
   Но и сбежать от нового любовника она не могла. Некуда. Жаловаться? Кому? Родителям? Он еще, страшно подумать, и отцу с матерью накостыляет.
  
   Так и жила красивая девушка Лариса Перепелкина в страхе, ожидая по вечерам озабоченного Бориса Медведя.
  
   Как-то вечером она задержалась в общежитии у подружек, справляли день рождения знакомой девчонки. Вернулась домой поздно, прошла в ванну, смыла макияж, надела пижаму. В дверь позвонили. "Борька приперся, сейчас опять начнет выступать", - подумала Лариса и пошла открывать.
  
  -- Кто? - спросила она и посмотрела на часы.
  
  -- Открывай, сама знаешь, кто, сука.
  
  -- Боря, ты пьян, уходи. Я не открою тебе.
  
  -- Да ладно, открывай. Бить не буду, обещаю.
  
   Ларисе показалось, что голос у Медведя какой-то низкий, словно он охрип или простудился. Глянув на себя в зеркало (вроде ничего, прическа нормальная), Перепелкина щелкнула замком.
  
  -- Кто вы? - искренне удивилась она, увидев на пороге незнакомого человека.
  
  -- Кто я? - непрошеный гость без стеснения переступил порог. - Молись, сука, пришла пора отправляться на тот свет.
  
   Лариса метнулась в комнату, оттуда в ванну, закрылась на щеколду.
  
  -- Борька сейчас придет, он вам все мозги вышибет! - крикнула она и стала искать что-то типа лезвия или ножа, чтобы защититься.
  
  -- Ну, ну, - раздался зловещий голос за дверью. - Жди своего Борьку.
  
   От сильного удара дверь слетела с петель. Незнакомец ударил ее ножом в грудь, она упала в ванну. Он включил воду, которая стала смешиваться с алой кровью Ларисы, и произнес:
  
  -- Что, для начала отрежем твои мерзкие соски?
  
   Последней мыслью, которая пришла в голову перед смертью Перепелкиной, было: "За что?".
  
   Третья заповедь
  
   Я больше не мог прятаться. Какой смысл жить, если страх постоянно преследует тебя? В какое-то утро (уж и не помню какое?) я проснулся, сходил в душ, гладко выбрился, надел костюм, белую рубашку, галстук, начищенные до блеска черные ботинки. Потом побрызгался одеколоном. Вышел на улицу. Какое замечательное лето! Мне всегда нравилась Сибирь летом!
  
   На такси доехал до ближайшей парикмахерской и попросил меня постричь и сделать мне укладку волос. Затем я направился в прокуратуру. На входе у дежурного поинтересовался о деле Боголюбовых, сказал, что я очень важный свидетель. Дежурный кого-то долго спрашивал по телефону, глупо кивал головой и, наконец, выдал:
  
  -- Проходите на второй этаж, кабинет 232, старший следователь Гроссман. Не заблудитесь?
  
  -- Что вы, - улыбнулся я, - теперь уже не заблужусь.
  
   В коридоре на втором этаже толпились какие-то люди, ходили милиционеры с наручниками. В углу всхлипывала старушка, "сыночек мой, да зачем же ты натворил такое". Возле окна стояло трое молодых людей, с жаром споривших о том, какие показания следует давать. Я без труда отыскал дверь под номером 232. Постучал, не дождавшись приглашения, вошел.
  
   За столом сидел мужчина с довольно странным видом. Он смотрел мечтательно в окно, постукивал пальцами по столу, и почему-то облизывал свои губы.
  
  -- Здравствуйте, - я нарушил его покой и назвал свою фамилию.
  
  -- Романов? - следователь лениво глянул на меня и снова уставился в окно. - Зачем пришли?
  
  -- Вы расследуете ограбление и убийство семьи Боголюбовых? Хочу вам помочь в раскрытии преступления. Дело в том, всех троих отправил на тот свет я, Романов Петр Алексеевич.
  
   Следователь Гроссман на миг застыл, потом, как робот повернул голову в мою сторону и недоверчиво оглядел мой внешний вид.
  
  -- Как, говорите, ваша фамилия?
  
   Не приемли имене Господа Твоего всуе.
  
   И все-таки страшный я человек. Иногда я совершаю такие поступки, от которых холодеет кровь не только у окружающих меня людей. Помню, однажды на одну из вечеринок забрел к нам молодой батюшка, который трудился в одной пригородных церквей. Балагуристый парень, весельчак, душа компании. Мои студенческие приятели с ним давно дружили. Я тоже был наслышан о его нестандартном мышлении, о его особенной способности приближать человека к Богу.
  
  -- Ну что, давай знакомиться, поп, - я налил водки ему и себе, мы чокнулись. - Меня зовут Романов. За кого выпьем?
  
  -- За тебя и выпьем, Романов, - опрокинул, не поперхнувшись, батюшка. - Отец Петр.
  
  -- Так и я Петр! Выходит, тезки мы с тобой!
  
  -- Получается так.
  
   Мы о чем-то болтали, компания хмелела, уже раздавались возгласы о продолжении пьянки в другом месте. Батюшка сам предложил поехать к нему в гости. Меня особо никто не звал, но я настойчиво напросился.
  
   Вскоре мы добрались до его квартиры. Жил Петр на пятом этаже хрущевки, в центре Томска. Переступив порог его скромного жилья, я с интересом принялся рассматривать обитель божьего человека.
  
   Квартира была полупустой. На кухне стояла одинокая электрическая плита и одна табуретка. Не было даже стола. Прямо на полу валялись тарелки, в газетку были завернуты столовые предметы. На подоконнике я заметил кочан капусты, десяток яиц, пару морковин и одну луковицу.
  
  -- Небогато, - заметил я.
  
  -- Как могу, так живу, - спокойно отреагировал Петр и поставил на плиту чайник.
  
   Единственная комната представляла собой одновременно молитвенный зал и спальню. На стенах висели разные иконы, в углу лежали стопки церковных книг. На полу был разложен матрац, на котором кроме простыни и верблюжьего одеяла я не заметил даже подушки.
  
  -- Ни к чему мне это, - как бы предугадывая мой вопрос, глубокомысленно произнес батюшка.
  
   Здесь, на полу, мы и продолжили пить водку. Люди в компании говорили о разных вещах: христианстве, заблудших душах, губительности спиртных напитков, скором развале Советского Союза. Я же, изрядно набравшись, с икотой ляпнул:
  
  -- А что, поп, как ты думаешь, твой Бог дрочит?
  
   Компания притихла. Петр молчал.
  
  -- Нет, ну ты скажи, если он как мы, был человеком, то должен же был когда-то с бабой переспать? Раз трахался с телками, значит, когда-то и онанизмом занимался. Ведь все занимаются онанизмом, поп! Неужели ты ни разу не делал этого? И Бог твой хотя бы раз кончал возле унитаза, или в постели под одеялом. Интересно, а бабы у него красивые были? А у него сразу вставал, или надо было сначала немного подсобить ему? Ну, чего ты молчишь, поп?
  
   Меня несло. Более откровенной бесстыжести из своих уст я не слышал. Даже невозможно представить, что думали в те минуты окружающие меня люди. Я хохотал, тыкал пальцами в иконы, смачно сплевывал на пол и продолжал нести бесовскую чушь. Петр сидел молча, скрестив руки.
  
  -- Вот что, Петр Романов, - после долгого молчания сказал он и поднялся. - Я ничего тебе не отвечу. Но, пожалуйста, покинь мой дом. Я прошу тебя. Не хочу с тобой разговаривать.
  
   И замолчал вновь, снова присев на пол. Холод и ненависть повеяли от моих собеседников. Я понял, что мой тупой юмор не прошел.
  
  -- Ну и пошли вы все, вместе со своим Богом! - ругнулся я, и покинул обитель батюшки.
  
   Не произноси имени Господа Бога твоего напрасно.
  
   Новый свидетель убийства
  
   Пенсионер Владилен Федорович Криворотов прожил очень насыщенную жизнь. Он, дитя Великой Октябрьской Социалистической революции, родился и вырос в диком Красноярском крае, в небольшой деревушке близ маленького городка Назарово. Потомственный крестьянин, он с ранних лет быстро освоил глубокую философию советского коммунизма: все люди братья, должны жить по совести, получать по труду своему, работать во спасение братьев из далеких стран, которых проклятые капиталисты превратили в рабов. И ради этой великой, точнее сказать, гуманной цели советские граждане должны были губить свое здоровье, по вечерам выпивать от тоски сто граммов спирта, в надежде, что после смерти на их могилах будет стоять металлический памятник с синей звездой вместо креста. Этакий символ правильной безбожной жизни на земле.
  
   Владилен не хотел так жить. Но и открыто противостоять системе он тоже не мог. Его отца, Федора Михайловича, только за попытку украсть телегу овса для домашней скотины с колхозных складов отмороженные пьяные коммунисты закололи вилами. Матушка, Акулина Игнатьевна надорвала спину на государственных полях, и тихо мирно померла на пороге даже не собственного деревянного дома от острой сердечной недостаточности. Младший братишка Толик скончался от голода в середине тридцатых, поперхнувшись перед смертью черствыми хлебными крошками, деда Михаила раскулачили, и он сгинул в еще более далеких таежных местах Сибири, забрав с собой в могилу помещичью тайну ненависти к советскому режиму.
  
   Владилен в сороковые годы двадцатого столетия добросовестно прошел всю войну с фашистами, был дважды ранен, получил пару медалей и вернулся с фронта настоящим советским героем-пехотинцем. Проработав в родном колхозе на тракторе около десяти лет, он не нажил ни имущества, ни какой-либо движимой или недвижимой собственности. Жена, дурочка, от него со временем сбежала вместе с маленькой дочкой Нинкой, друзей он так и не смог обрести.
  
   Будучи уже зрелым мужчиной, он решил по-другому помогать далеким братьям из других стран в борьбе с империализмом. Криворотов, скучая от однообразной жизни, добровольно записался в искатели и рванул в края вечной мерзлоты на огромные заработки.
  
   Коммунист-золотоискатель Владилен Криворотов быстро поднялся по служебной лестнице в холодных якутских краях. Он был бригадиром и за сезон мог купить не на один автомобиль "Москвич". Но деньги не грели его душу. Владилен Федорович каждое лето уезжал на отдых к южному морю, где добросовестно и просаживал все свои честно заработанные рубли.
  
   Бывали, правда, случаи уж совсем экзотического отдыха. Однажды Криворотов вылетел рейсом "Якутск-Москва", чтобы купить путевку в столице социалистической родины (по каким-то причинам в холодной Якутии не оказалось свободных путевок для проживания в пансионатах солнечного Сочи). Приземлившись в Москве, Владилен решил, по рекомендации друзей, переночевать в только что построенной фешенебельной гостинице "Космос". Его ничуть не напугала стоимость номера отеля (суперлюкс - около 30 рублей в сутки), Криворотов с легкостью оплатил трехдневное проживание на 13 этаже. Ему, справлявшему всю свою жизнь нужду на обжигающем ледяном ветру (когда моча застывала на полпути к земле), разумеется, было немного неестественно видеть шикарные апартаменты гостиницы. Все - от изящных кусочков мыла до полотенец для ног - поразило сибирского крестьянина. Конечно же, когда он открыл холодильник и увидел там множество экзотических заграничных спиртных напитков, то крышу Криворотову снесло окончательно.
  
   Все три дня Владилен Федорович пил. К нему в номер приносили еду, иногда приходили девицы легкого поведения, которые развлекали его по ночам. К утру четвертого дня, пьяный, но довольный Криворотов поймал себя на примитивной мысли: "А зачем мне Сочи, если в Москве и так все хорошо?"
  
   Жил золотоискатель в столице ровно месяц. Когда у него кончились деньги, он позвонил товарищам в холодную Якутию, чтобы те выслали 60 рублей на обратную дорогу. Получив перевод, Криворотов взял билет до Красноярска, но там у него деньги уже закончились. Разыскав по прилету каких-то старых знакомых из своего родного села, он занял еще 50 рублей и наконец-то добрался до своей бригады.
  
   В начале восьмидесятых Владилен Федорович покинул суровый край вечной мерзлоты и перебрался на север Томской области, где устроился бригадиром по вырубке леса. Привычка спускать в общем-то халявные деньги у него осталась. Но уже пожилой мужчина все же успел скопить деньги и за несколько лет до того, как рухнул Советский Союз, ухитрился купить в Томске однокомнатную кооперативную квартиру.
  
   Здесь, в Томске, он и вышел на пенсию. Чтобы не скучать без дела, устроился дворником в местный ЖЭК. По вечерам любил выходить во двор своей пятиэтажки, садился на лавочку и с интересом разглядывал уже не советских граждан. Именно он, в июне 1990 года и обратил внимание на двух молодых людей, которые подъехали на новенькой белоснежной "Волге"-такси ко второму подъезду.
  
   "Интересно, к кому их черт принес?" - размышлял Криворотов, отдыхая на лавочке. Он отложил в сторону метлу, достал папироску и с особым чувством наблюдателя закурил, провожая парней взглядом.
  
   Он услышал своим старческим слухом, как на одном из верхних этажей хлопнула дверь. Криворотов вспомнил всех соседей, кто мог бы быть сейчас дома. "Ну конечно, - радостно улыбнулся он, - это родственники Боголюбовых. Только к ним, богачам, могли приехать родные на такси".
  
   Владилен Федорович поднялся, подошел к таксисту, со знанием дела прищурился и спросил:
  
  -- Здорово сынок. Что, с вокзала поди едешь? И сколько сейчас стоит такси от вокзала?
  
  -- Да нет, батя, - угрюмо ответил таксист. - Из центра еду. А цены коммерческие, батя. Рынок ведь везде, демократия, мать ее за ноги!
  
  -- Вон оно что, - протянул Криворотов. - А я думал, что пацанята эти приезжие.
  
  -- Студенты какие-то, вроде приехали покупать аппаратуру. Я так из их разговора по дороге понял.
  
   Криворотов кивнул понимающе головой и снова отошел к лавочке. "Ты смотри, - продолжал он размышлять, - ну совсем эти Боголюбовы зажрались. Люди голодают. Водку, елки-палки нам по талонам выдают. А тут, смотрите нате, аппаратуру продают за здорово даешь!"
  
   Старик злобно посмотрел на свою метлу и затянулся папироской. Наверху послышались какие-то крики. Создавалось впечатление, что из квартиры Боголюбовых доносились матерные слова и звуки, похожие на удары. Через минуту все стихло. Криворотов от любопытства откусил часть папироски, зажевал ее и покосился на таксиста. "Банда что ли?"
  
   Нет. Еще через пару минут молодые ребята с улыбками вышли из подъезда. В покрывалах они несли коробки из-под телевизора, и еще какую-то дребедень. "Точно, покупали видать".
   Тот, что повыше, был очень бледным. Он что-то бурчал себе под нос, как-то испуганно оглядывался по сторонам. Криворотов уже хотел что-нибудь спросить невинное, типа "За сколько купили?", но маленький вдруг грозным голосом прикрикнул:
  
  -- Шеф, гони быстро! Плачу двойную таксу!
  
   Таксист мотнул удовлетворенно головой, включил первую передачу, газанул, и машина рванула из двора на улицу Красноармейскую.
  
   Криворотов покосился на подъезд. "Что-то произошло!" Старик уже хотел подняться в квартиру Боголюбовых, как где-то наверху хлопнула дверь, и на улицу выскочил безумный Александр Тихонович.
  
  -- Здорово, сосед, - растянул улыбку Владилен Федорович. - Что-то душновато сегодня. К дождю, наверное.
  
  -- А? - Боголюбов глупо озирался по сторонам. - Да, да, к дождю.
  
  -- Все у вас в порядке?
  
  -- В порядке? У кого? У нас? Да, да, конечно.
  
   Криворотов опять достал папироску.
  
  -- Может быть, покурим?.. Ой, Александр Тихонович, у вас кровь на виске. Кто это так?
  
  -- Кровь? Да, да, это я сам... Покурим?.. Нет, нет. Все хорошо. К дождю все. И слава богу, что к дождю.
  
   Боголюбов вдруг внимательно посмотрел на Криворотова.
  
  -- Как думаете, Владилен Федорович, есть ли жизнь после жизни?
  
  -- О, да ты, сосед, никак опохмелился с утра? Может, угостишь?.. А жизнь есть. Только после смерти.
  
  -- Да, да, это хорошо. К дождю, после смерти, - и Боголюбов опять направился в подъезд.
  
   "Совсем от богатства умом тронулся". Криворотов взял метлу и принялся подметать площадку возле первого подъезда. Прошло еще минут двадцать. К тому месту, где он еще недавно разговаривал с чокнутым соседом, опять подъехала машина. Снова такси. Криворотов от неожиданности замер. Из автомобиля вышел высокий молодой человек. Тот самый, который полчаса назад покинул этот дом. Он уверенным шагом направился в подъезд. "К Боголюбовым. Это совсем интересно".
  
  -- Закурить не найдется, сынок? - вдруг ни с того, ни с сего произнес старик.
  
  -- Да, конечно, - ответил молодой человек и протянул Криворотову пачку "Примы".
  
   Владилен Федорович отбросил метлу и вернулся на лавочку. От любопытства он стал есть не прикуренную папиросу, забыв про подаренные на халяву сигареты. Наверху опять послышались какие-то крики. И снова глухие удары. "Точно банда! Надо в милицию звонить!"
  
   Старик оглянулся по сторонам. Как назло, никого поблизости не было. Только таксист. "А если они заодно с таксистом? А я свидетель? Меня же прямо здесь прибьют!" Криворотов, как ужаленный подскочил с лавочки и отбежал на несколько десятков метров, подальше от греха. Наверху крики стихли. Минут пять вокруг стояла гробовая тишина. Потом дверь наверху еле слышно хлопнула, и на улице показался все тот же молодой человек. На этот раз у него ничего не было в руках. Но... Криворотов съежился и присел на корточки. Руки парня были в крови. Он на мгновение остановился, посмотрел по сторонам. Взгляд у него был странный. Как будто он впервые видел все окружающее: дом, деревья, траву, лавочку.
  
   "Сумасшедший, как пить дать!"
  
   Парень посмотрел в сторону старика. Криворотов зажмурил глаза от страха и представил, как сейчас получит серию ударов ножом. Ноги онемели, он не мог сдвинуться с места. Дверца такси хлопнула. Владилен Федорович открыл глаза. Никого.
  
   "Слава тебе, слава". Старик мысленно поблагодарил всех богов и сел на землю. Капли пота текли прямо по носу. "Убил, сволочь, всех убил!"
  
   Криворотов, повидавший на своем веку немало смертей и подонков, стал мысленно представлять себе разговор с милицией. "Надо четко описать приметы бандитов... Господи, да я же забыл номера такси посмотреть!"
  
   Сколько времени прошло, старик не знал. Но его мысли вновь замерли, когда возле того же подъезда вновь остановилась машина. И опять такси. Криворотов уже не на шутку подумал, что начинает сходить с ума. Он даже хотел сам с собой поспорить, что из автомобиля выйдет...
  
   Из такси вышел незнакомый человек. На нем была темная одежда. В руке человек держал небольшой чемоданчик. Он быстрой походкой направился все в ту же дверь.
  
   Криворотову показалось, что на этот раз крики были более дикие. "Профессионал! Приехал добить тех, кого не успели дорезать эти молодые сволочи! Боже, там же маленький ребенок! Неужели его тоже?"
  
   Пока старик трясся от ужаса, наверху вновь стало тихо. Вскоре вышел незнакомец, также уверенно сел в машину и уехал, даже не оглянувшись.
  
   Криворотов на полусогнутых ногах проковылял в страшный подъезд. Дверь в квартиру Боголюбовых была приоткрыта. "Только без паники! Они живые!" Владилен Федорович с трудом приблизился к порогу. За дверью тишина. Старик впервые за свою жизнь осознанно перекрестился и вошел в поисках Александра Тихоновича и его семьи. Запах свежей человеческой крови, словно молот, ударил в нос и Криворотов закричал от увиденного.
  
   Видение царю Петру Алексеевичу (третье)
  
   Болезни одолевали царя. Не в радость ему был мир теперешний, не получил он ответов на множество вопросов, с грехом перемешанных. Чувствовал, что жил как-то неправедно, нечестно, несправедливо. Хотелось ему в одночасье все перевернуть, историю царствования своего изменить, пройтись еще раз по дорогам хоженым. Но не мог он путь свой исправить, не способен был вечность подчинить. Так и мучился в поисках блаженного покоя и душевного равновесия.
  
   А страшные сны разрывали и без того воспаленный мозг, сознание отказывалось подчиняться и предаваться земной наивности.
  
   Царь боялся своей болезни. И имя ее он уже видел, и понимал, что имя слишком страшное. И произнести его вслух, значит обречь себя на муки адские. Но верил, наивный, что спасение где-то близко, что ключ от ларца заповедного рядом, только руку протяни. А руки, как назло, немели при каждом желании. Душа содрогалась, и не было никакого света впереди. Сплошная темень.
  
   Шел царь по саду азиатскому, пустыней окруженному. Пески разъедали воздух за пределами оазиса, дикие восточные ветра злобно шипели в спину путника. Мир по ту сторону сада был диким, несовершенным, как бы в насмешку всему прекрасному, что наблюдал царь вокруг себя.
  
   Сад же, азиатский, в лире божественной тонул, плавились мысли от красоты неземной, птицы волшебные минорными гаммами сопровождали Петра Алексеевича. Деревья, словно наложницы восточного султана, выгибали свои ухоженные ветки. Казалось, что природа исполняет танец живота. И воды, хрустально прозрачные, спадающие с листьев деревьев, прохладными каплями обжигающие лицо царево, напоминали о благодати и совершенстве мира того.
  
   Бездонное синее небо обволакивало подсознание путника, и только палящее солнце заставляло задуматься о том, что эта сказка может закончиться с приходом неизвестной черной ночи. Душа царя таяла, он наконец-то обрел то самое душевное равновесие, которое искал все предыдущие годы. Но стоило ему принять этот факт, как мгновенно какая-то неведомая сила скрутила окружавшие его деревья, горячим потоком бросила на Петра Алексеевича грязные воды прямо с неба и закрыла солнце песками, воющими над оазисом. Гул пробрался к самому сердцу и уколол с неистовой болью.
  
  -- Вот так ты мог жить оставшуюся вечность, царь! Но этого, как ты понимаешь, не будет! - он узнал ее голос.
  
   Она являлась ему ранее. Он помнил ее стан, ее улыбку, ее многочисленные превращения.
  
  -- А как будет, дева?
  
   И дева поведала царю, что на долгие века он погрузится во тьму. Адская тишина и вечная ночь будут сопровождать его. А истинные потомки его будут из рода в род, от матери к отцу, и от отца к матери становиться все страшнее и страшнее душами своими. И так будет продолжаться до тех пор, пока последний из рода Романовых (истинно царский потомок, прямой ген которому будет передан через века) не опуститься на самое дно грехов человеческих.
  
  -- Ничего святого не останется у последнего из рода Романовых, - произнес голос из ниоткуда. - И будет он совершать самые мерзкие, самые непристойные поступки. И человеком его вряд ли можно будет назвать.
  
   Душа Петра Алексеевича холодела. За тысячи загубленных душ, которые он уничтожал по всей Руси, ему было придумано самое суровое наказание. И знал теперь царь, что вырвут его душу грешную из адской тишины и вечной ночи спустя века. И от самого рождения потомка своего безбожного будет наблюдать великий царь, как демоническое сердце последнего из рода царского будет стремиться к огню сатанинскому.
  
  -- Отмените муки эти! - взмолился царь. - Я сам готов нести наказание за все, что совершил.
  
   Но дева была непреклонна. Напомнила она великому государю, что за грехи земные отцов наказание будут нести дети. И в болезни, и в мыслях дети станут исчадием ада. Но при этом, сказала дева, спасение отцов возможно лишь в детях.
  
  -- Я не понимаю тебя, - отчаянно произнес Петр Алексеевич. - Если последний из рода Романовых будет великим безбожником, как же спасение в нем я обрету?
  
  -- Выйдешь из тьмы и рядом с ним пойдешь по дороге каменистой, - сама тьма, казалось, с царем говорит. - И будешь от стыда гореть каждую секунду. Это проклятие твое. И это спасение твое.
  
   И замолчала дева. Как ни пытался царь узнать подробности адского будущего, никто больше с ним не заговорил. Лишь только вдруг на мгновение показалось Петру Алексеевичу, что кто-то протянул руку свою, мягкую, морщинистую, добрую и со всей нежностью и лаской погладил его по голове сумасбродной. И словно ангел прижал несчастного заблудшего царя к груди своей. И стало Петру уютно и хорошо как в далеком детстве, будто и не было всех тех мучений, которые неслись вместе с ним по земле грешной.
  
   А потом силы неземные подхватили его и помчали сквозь века. И сердце его кровью обливалось, когда он смотрел сверху, как народ его, русский, страдает и мается от смуты, придуманной царями русскими. Миллионы людей на глазах несчастного Петра умирали в страшных мучениях, и в том не было вины их. Крест свой несли они за Россию матушку. А цари, как казалось ему, глупели и глупели с каждым веком. И не успевал Петр Алексеевич отследить ген тот, единственный, который и нес истинно царскую кровь. То в крестьянских стенах рождались кровные потомки Романова, то в боярские дома уходила нить. И в других государствах он видел своих праправнуков, и в Россию снова возвращалась его кровинушка.
  
   Где-то в середине двадцатого века совсем он запутался, наблюдая за миром ему неведомым. Бешенный ритм жизни будущей свел с ума царя средневекового. Не был он готов ко встрече с Россией своею, великой и могучей.
  
   Проснулся Петр Алексеевич. Тяжело проснулся, с головными болями. И с той самой поры и теперь уже до самой смерти в голове его крутились слова девы незнакомой, но происхождения божественного: "В проклятии потомков твоих обретешь ты спасение свое".
  
   Четвертая заповедь
  
   Я без труда отыскал в прокуратуре дверь под номером 232. Постучал, не дождавшись приглашения, вошел.
  
   За столом сидел мужчина с довольно странным видом. Галстук был заляпан каким-то жиром, да и костюм был непонятного чуланного вида. Он усердно шевелил краешками бровей, при этом мечтательно смотрел в окно, отбивал какой-то ритм пальцами по столу, и почему-то облизывал свои почти мертвецки белые губы.
  
  -- Здравствуйте, - я нарушил его покой и назвал свою фамилию.
  
  -- Романов? - следователь лениво глянул на меня и снова уставился в окно. - Зачем пришли?
  
  -- Вы расследуете ограбление и убийство семьи Боголюбовых? Хочу вам помочь в раскрытии преступления. Дело в том, всех троих отправил на тот свет я, Романов Петр Алексеевич.
  
   Следователь Гроссман на миг застыл, потом, как робот повернул голову в мою сторону и недоверчиво оглядел мой внешний вид.
  
  -- Как, говорите, ваша фамилия?
  
  -- Послушайте, товарищ офицер...
  
  -- Гражданин начальник...
  
  -- Что? Ну да, гражданин начальник. Послушайте, не думайте, что я выжил из ума. Я действительно совершил это жуткое преступление и пришел не раскаиваться перед вами. Меня интересуют совсем другие моменты в моей жизни. Так что, раскрывайте свой талмуд и снимайте показания, - я демонстративно развалился на стуле и закинул нога на ногу.
  
   Следователь Гроссман ухмыльнулся.
  
  -- Если ты действительно их замочил, то у тебя, паря, ой какие серьезные проблемы, - он с каким-то сочувствием посмотрел на меня. - Ладно, давай все по порядку. Меня зовут Владимир Генрихович. На время следствия я теперь твой господь бог!
  
   Я, услышав последние слова из уст Гроссмана, непроизвольно рассмеялся. Господь бог, надо же!
  
  -- Ну, давай, спаситель, веди мою душу к царствию небесному, - я подумал, что с ним, наверное, будет интересно общаться. - Что-то есть в вас демоническое, Владимир Генрихович. Прямо как во мне. Может, мы с вами в прошлой жизни были братьями?
  
  -- Ты говори, да не заговаривайся, паря... Ну что, для начала крепкий чай и хорошую болгарскую сигарету?
  
  -- Для начала я тебе, гражданин начальник, расскажу, как я ненавидел своих родителей, как я презирал красивых девчонок... А еще я готов был живьем закопать физически крепких парней, которые могли мне накостылять. И еще я был бы рад изнасиловать всех умных и глупых.
  
  -- Да ты ведешь себя как сатана, - промычал Гроссман.
  
  -- Почему как?
  
  -- Ну, глаза у тебя добрые, паря. Для сатаны неподходящие глаза.
  
  -- Это от лукавого... Я бы на твоем месте, гражданин начальник, позвал охрану. Я ведь с улицы, вдруг у меня за пазухой орудие убийства? Может, я специально пришел, чтобы завалить тебя. А, мент???
  
   Гроссман на секунду замер, потом махнул рукой:
  
  -- Да ну тебя, придурка.
  
  -- А я не шучу! - и я засунул руку во внутренний карман моего новенького пиджака.
  
   Гроссман, кстати не робкого десятка, дернулся, мгновенно открыл ящик стола и в его руке появился пистолет:
  
  -- Завалю, сука, если хоть на миг дернешься!
  
  -- Оно и к лучшему, может быть, - я устало посмотрел на следователя. - Ладно, вызывай конвой, ведите меня в камеру, я сегодня больше не могу разговаривать.
  
  -- Ну нет, сученыш, я тебе сейчас устрою тут камеру, - он поднял телефонную трубку. - Камеру пыток... Слышь, Андрей, бери с собой пару молодцов и мигом ко мне. Тут убийца Боголюбовых объявился, добровольно пришел, мессия хренов. Пора бы ему ребра посчитать, а то он тут слишком нагло себя ведет, - и Гроссман с улыбкой Наполеона посмотрел на меня.
  
  -- Бить будете?
  
  -- Убивать будем, падла долговязая. Все выходные будем убивать, даже в воскресенье пожертвуем своим временем, чтобы отбить тебе все почки. Кровью ссать будешь, падла!
  
   Помни день субботний, еже святити его: шесть дней делай и сотвориши в них вся дела твоя. В день же седьмый, суббота Господу Богу твоему.
  
   Создавалось впечатление, что я медленно поджариваюсь. Чем чаще я превращал выходные дни в беспробудные пьянки, тем больше болезней одолевало меня. А когда же еще пить, буянить, дебоширить, как не в выходные дни?
  
   Скажите, много ли на Руси найдется людей, которые с субботы на воскресенье не поднимали желанные сто граммов водки после горячей баньки с березовым душистым веничком? Много ли найдется безгрешных, которые не пытались бежать за очередной бутылкой в ближайший магазин? И все страдания, их первые вестники начинались как раз вечером, в воскресенье.
  
   Но и тут русский люд плевать хотел на заповеди. И воскресный вечер становился еще уютнее, потому что начиналось похмелье: милое, родное.
  
   ...В один из тех самых вечеров, когда мучился я от зеленого змея, вновь явился ко мне этот странный незнакомец. Снова был поодаль от меня и снова шептал какие-то малознакомые тексты из далекого прошлого, мне непонятного.
  
   "Трудом человек приобретает благосостояние, приносит пользу. Трудом человек соблюдает и укрепляет свое здоровье телесное. Трудом человек охраняется от пороков, к которым ведет праздность".
  
   Как я устал от этой дикой информации? Почему это все свалилось на мою бедную голову? Ну не хочу я быть посвященным в такое сумасшествие, не нужны мне праведники, не нужна мне божья благодать. Пусть я останусь грешником, пусть я превращусь в пепел, прах и сгину в неизвестности. Зачем так разрывать мою душу на части? Незнакомец, умоляю, оставь меня, поди прочь, найди себе другую игрушку для нравоучений.
  
   "Премудрый Соломон сказал, что ленивая рука делает бедным, а рука прилежных обогащает".
  
   Ну неправда это! Голое вранье, выдумка. Оглянись вокруг, путник мне незнакомый! Миллионы людей живут в нищете, трудятся не разгибаясь от рассвета до заката, надрываются, умирают в страшных болезнях под гнетом непосильного труда. И где же их спасение, где же их богатство? Почему же их прилежность не приветствуется?
  
   А те, кто ворует миллионами, попросту обирает народ, вмиг превращаются в земных богов, имеют все немыслимые блага и предаются забавам земным, живут в похоти и бесчестии. И ведь не наказывает их твой бог, и почему мимо скользит взор твоего Соломона. Нет правды в словах твоих, незнакомец!
  
   "Апостол Павел заповедал труд все христианам и говорил, что кто не будет трудиться, тот не будет кушать".
  
   И снова ложь. Не верю. Нет в словах твоих, незнакомец, божественных мыслей. Зачем мне христианство, если нужно всю жизнь бояться какого-то гнева? Уж не проще ли жить как те безбожники: в золоте и разврате?
  
   В труде муки мы испытываем, получаем за труд свой мизерные крохи, чувствуем унижение и ощущаем раболепие. Я ведь, кстати, поэтому и пошел на преступление, потому что честная жизнь мне порядком осточертела и не приносила покоя и удовлетворения.
  
   "Один день в неделю оставляй свои обычные дела и посвящай Ему. Проводи этот день в молитвах и угодных Богу делах. Занимайся чтением Священного Писания и оказывай помощь близким своим. Посещай церковь. Грех в воскресенье будет грешнее, чем в будние дни".
  
   Устал я. Сознание отказывается от подобного слова. Я умоляюще просил незнакомца покинуть меня. Мне было очень тяжело, мои руки тряслись от страха за содеянное, я боялся самого себя, не то что бога. И был бы рад все исправить, но как? Разве есть мне, безбожнику, прощение? И как же я теперь, интересно, буду ходить в Церковь, если на ближайшие лет двадцать-тридцать загремел за решетку? Ха, да! Я слишком хорошо о себе думаю. За тройное убийство - только расстрел! Без права выдачи моего трупа родственникам. Хотя, кому выдавать-то? Их, родственников и нет вовсе.
  
   Помни день субботний, чтобы проводить его свято, шесть дней работай и делай в них все дела свои, а в седьмой день посвящай отдых Господу Богу твоему.
  
   Искушение философа Моисеева
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   1
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"