"She is tough" (Она - кремень) - сказал молодой медбрат, посмотрев на безмятежное и отрешенное лицо моей мамы. Он тщетно продолжал поиски вены на руке пожилой пациентки, чтобы поставить ей капельницу. В очередной раз вогнав иглу без ожидаемого результата, он пытался скрыть свое волнение. Ни один мускул не дрогнул на лице 80-летней женщины.
- Мам, тебе не больно? - спросил я, уже начиная раздражаться непрофессионализмом молодого медбрата.
- Та - ответила мама. Это "та" может понять только человек, говорящий с рождения на суржике. Это даже и не "та". Это почти просто "т", и уже потом где-то вполголоса и как-то неохотно что-то среднее между "а" и "ах" на полувыдохе. Богатство и красота украинского языка настолько украшаются колоритностью и оттенками суржика, и вкладывают в некоторые фразы и междометия такое количество емких значений, что перевести или обьяснить их даже на том же русском или украинском займет страницы текста. Поговорите с жителем Харькова, и вы поймете что без "та" суржик становится сухим и бессмысленным. Почти как без "тю".
"If I told you how tough she is, you would not believe me, buddy" (Если бы я сказал тебе какой на самом деле кремень она есть, ты бы мне не поверил, дружище)- подумал я, глядя на неуверенные движения медбрата с внешностью актера малобюджетного сериала. Но вслух лишь сказал: "Yes, she is...", чтобы заполнить неудобное молчание.
Во время каждой медицинской процедуры приходилось проделывать эту неприятную и мучительную рутину. Вены на маминой руке были практически незаметны. Только очень опытные медсестры и лаборанты могли достаточно легко ввести иглу в малозаметную голубоватую жилку. Молодые же и неопытные, как правило, предварительно исколов всю мамину руку, просили помощи у профессионалов постарше. Так было и в этот раз. Убедившись в тщетности своих экспериментов, парень привел другую медсестру, которая в итоге и довела его потуги до логического завершения.
Глядя на их суету и на усталые глаза мамы, я думал о словах молодого медика. Да, мама была крепкой. Наверное, все их поколение отличалось этой крепостью и неимоверной выносливостью. В моих мыслях стали всплывать истории, о которых я много раз слышал в детстве и в юности.
Родилась мама в 1936-м году средним ребенком в крестьянской семье с тремя детьми в деревне Холопково (ныне Перемога Глуховского района). Отец ее, заболев ревматизмом, был комиссован из армии. Последние 10 лет своей жизни он был прикован к постели и умер в 1947 году. Бабушка осталась вдовой с тремя детьми в полуголодной Украинской деревне. В голоде и лишениях росли дети без отца. В школу мама со своим братом ходили по очереди через день: был один ватник и одна пара бурок с галошами на двоих (бурки - самосшитая обувь по типу валенок, очень распространенная в нашем регионе Украины).
Семнадцатилетней деревенской девушкой она встретила моего отца в Глухове, на курсах трактористов. Нет, мама не была феминисткой. Просто нехватка мужиков в послевоенные годы вынуждала девушек садиться за трактор. Свадьбы не было. Отец на велосипеде перевез молодую жену из деревни Холопково в село Литвиновичи Кролевецкого района. Раньше Литвиновичи были Путивльского района. Того самого Путивля, откуда вышел наш славный земляк С.А. Ковпак со своим партизанским соединением, и где на валу плакала Ярославна по Игорю:
"В Путивлi градi вранцi-рано
Спiває, плаче Ярославна,
Як та зозуленька кує,
Словами жалю додає..."
Отец привел маму в родительский дом, в котором помимо его родителей жила и его сестра с мужем и уже двумя сыновьями. Во время войны почти вся деревня была сожжена за то, что жители помогали партизанам Сидора Ковпака. Мой дед Павел Ефимович Зайцев построил дом на самом краю деревни. Эту часть деревни все называли УкрАйна с ударением на первом "а". Наверное, название пошло от "окраина", так как именно окраиной и была эта часть села за урочищем Страшунка, заросшим колючим глодом - так у нас называли боярышник. Но все называли ее именно УкрАйна.
Своего первенца, моего старшего брата Владимира, мама рожала в больнице, которая находилась возле церкви. В больницу она еле успела добраться своим ходом к началу родов. Стесняясь мужчин, которые находились в соседних палатах, молодая роженица не издала за все роды ни единого крика. Держась за косяки двери и искусав до крови все губы, через 10 часов она стала мамой. С виду сама подросток, весом в 48 килограммов от систематического недоедания и недосыпания, она впервые стала мамой. Сейчас нам сложно представить, каким было материнство и детство в украинской деревне, не так давно пережившей весь ужас войны. Какие могли быть игрушки в небольшом доме с земляным полом, где проживали по сути три семьи с детьми, - представить еще сложнее.
У соседей Ланиных домик был поменьше нашего. Кто бывал в украинских деревнях, тот хорошо знает, что у самой печки всегда хранится самый необходимый инвентарь: кочерги, ухваты, совочки разных конфигураций и размеров. Наверное, соседка убиралась в доме и выставила весь инвентарь наружу. Для четырехлетнего деревенского мальчишки это же Клондайк!
Вот на этот Клондайк рука судьбы и привела моего брата Вовку, блуждающего по окрестностям Страшунки в поисках лихой удачи. Уже через минуту бравый казак верхом на кочерге из соседнего дома мчался в сторону дома в надежде, что дед оценит верховую езду и разбойничью сноровку внука. К удивлению и разочарованию храброго наездника, оценка деда была несколько неожиданной.
- Настенька! Настенька-а! Беги быстрее. Павел твоего сына задушил... - услышала моя мама голос соседки Натаси Спичкиной.
Чтобы читателю было легче понять такую реакцию деда, нужно рассказать о нем более подробно.
Павел Ефимович Зайцев родился в деревне Духановка Конотопского района в 1902 году. Он был старшим сыном в семье с девятью детьми. В 13 лет он остался главой семьи, в полном смысле этого слова. Первая мировая война многие крестьянские семьи на Украине и в России оставила без кормильцев. Жестокие условия выживания в годы первой мировой войны, революции, гражданской войны, голод и разруха научили деда нескольким правилам на всю его оставшуюся жизнь. Надеяться и рассчитывать только на свои силы и на свой труд. Беречь копейку на чёрный день. Никогда не брать в долг. И вообще не брать чужое.
Дед был примером того столпа, на которых выстаивала и держалась во все времена Россия-матушка.
Прошел всю войну. В соединении под командованием Маршала Конева участвовал в переправе Днепра в 43-м году.
"Переправа, переправа,
Берег левый, берег правый..."
Еще два моих двоюродных деда с переправы так никогда и не вернулись... А Павел дошел до Вислы, где был ранен, но вернулся живым после лечения где-то в Поволжье уже после войны. Но ранения давали о себе знать до конца его жизни. Каждый год осколки в ногах напоминали деду о войне. За всю свою жизнь он построил несколько домов: для себя и для своих детей. Иногда он с гордостью говорил: "Якбы муй батько встав и побачив як я живу, вун бы сказав: Павло, тепер ты як пан". Дед был неимоверно жестким и требовательным к себе и к другим. Спуску не давал никогда и никому.
В деревне нас по фамилии никто не называл. В украинских деревнях фамилии вообще почти не были в обиходе. Каждый род имел свое прозвище. Нас звали Дедовы. Именно "дедовы" а не "дiдовы", как правильно было бы сказать на украинском. Духановский суржик деда отличался от суржика, на котором говорили Литвиновичи. Он говорил "дед" вместо "дiд". "Мотайся, Иван, як мотыль, в тэбэ деты" - говорил он своему зятю.
Увидев своего внука верхом на кочерге с чужого дома, дед понял что время для воспитания чада уже настало. Схватив наездника за завязанный сзади шарф (все наше поколение ходило с завязанными сзади шарфами), он потащил задыхающегося внука в сторону дома. Когда мама прибежала к театру действий, Вовка уже начал синеть... Ни слова не сказала мама деду, нельзя было. Молча вырвала задыхающегося первенца из рук строгого наставника.
Дед имел абсолютно непререкаемый авторитет в нашем роду, да и во всей деревне. Он мог наказывать и воспитывать не только всех своих братьев и сестер, но со временем даже их жен и мужей. Нравы в те времена были жестокими.
В ноябре 1964-го, когда мама уже была беременна мной на последнем месяце, она занималась приготовлением крахмала из картофеля. Это долгий, грязный и трудоемкий процесс. Поэтому происходил он на улице, так как в доме места для этого мало. Костер для подогрева воды тоже был разведен на улице. Моя бабушка, мама отца, тогда уже доживала свои последние месяцы. Энергия покидала изнуренное тяжелым трудом и годами, умирающее тело, и бабушка все время мерзла. Когда она пожаловалась на то что замерзает, дед сорвался на маму, указав ей, что в целях экономии она должна была затопить печь в доме и там же греть воду для крахмала. Надо сказать, что отборный мат был обычным лексиконом деда. И тут впервые в жизни деду возразили! Мама уже не могла выдержать и в запале высказала:
- Да когда же это прекратится: с матом просыпаемся, с матом живем весь день, и с матом засыпаем. Это же невыносимо...
Такого открытого возмущения дед еще не видел, и поэтому потерпеть не мог. Ответом на своевольные слова нерадивой невестки была внушительная оплеуха. И тут произошло невероятное. Мама в это время мыла горшки. И не долго думая, со всего маху съездила по лицу патриарха предметом деревенской кухонной утвари. Да так съездила, что горшок разлетелся вдребезги а лицо главы семейства залила алая кровь, как при ранении на переправе или на Висле. Когда бабушка увидела сцену баталии с печки, она со скоростью метеора десантировала вниз и встала между беременной невесткой и своим раненым супругом.
- Настенька, беги, иначе тебе конец, я долго его держать не смогу!
Увидев окровавленное лицо свекра и поняв всю опасность ситуации, мама ретировалась из дома и со двора.
Это было первое и последнее неповиновение, с которым пришлось столкнуться моему деду. Но маму с тех пор он больше не трогал.
Мама работала поваром в больнице. Однажды она приехала домой на лошади , запряженной в телегу. Для деревенских пацанов лошадь у двора - это же случай, которого нельзя упускать. Мы с братом тут же оказались на телеге. Ему - 10, мне - 2. Естественно, ему бедняге приходилось везде таскаться со мной. Так что я, благодаря старшему братану, был счастливчиком тоже! К тому же мне дали горбушку свежего хлеба, которую я и улепетывал счастливейшим образом восседая на телеге, как Чапаев на тачанке!
Лошадь была пугливой. Кстати, шоры надевают лошадям чтобы ограничить площадь обзора сбоку, таким образом, предотвратить возможность испугать лошадь движением по бокам. Мама каким-то резким движением испугала лошадь, и та понесла. Маму, едва успевшую схватить вожжи, она потащила по земле к загатке. Так у нас назывался луг для выпаса скотины и гусей, весь изрытый воронками со времен войны. Обогнув огород соседей Левкиных, испуганное животное неслось дальше в сторону больницы. На загатке, вдоль едва обозначенной дороги, росли колючки и разный бурьян. Маме хватило сил удерживать вожжи около трехсот метров. За это время вся ее одежда была сорвана или изорвана в клочья. Но она этого тогда не видела. И, когда обессиленные руки отпустили вожжи, она подскочила и побежала за телегой с ее детьми, крича и прося о помощи. Сосед Петя Базарный выскочил навстречу лошади, но быстро ретировался. Остановить испуганную лошадь - дело бессмысленное да и опасное, пока она сама, обессилев, не остановится, или телега где-то не застрянет.
Я невозмутимо продолжал грызть свою горбушку, так как единственный в этой ситуации ничего не понимал а потому даже не испугался. Брат понял, что от него одного сейчас зависят наши жизни. Он лег на телеге на живот лицом назад и, спустив меня за руки почти до самой земли, нежно посадил меня на место, на которое мы с ним до сих пор продолжаем находить себе приключения. А уж потом и сам спрыгнул с телеги.
Только когда мама увидела нас целыми и абсолютно невредимыми, она с ужасом обнаружила какие-то лохмотья, условно прикрывающие ее тело.
После смерти отца и проводов брата в армию, мы с мамой переехали жить в город Глухов. И жили там вдвоем 9 лет, пока и я не ушел в армию. В армии я служил в Читинской области, рядом с границей с Китаем и Монголией. Примерно оттуда был родом и там по преданиям был похоронен Чингисхан, близ реки Онон. Голые степи и сопки без единого деревца на сотни километров вокруг. Климат суровый и непредсказуемый, особенно осенью и весной. Дневная жара могла ночью обернуться серьезными заморозками.
Служил я в артиллерийском полку, и после окончания учебки стал командиром самоходной артиллерийской установки 2С3 "Акация". Учебные стрельбы проходили на степном полигоне, за много километров от дислокации нашего полка. Несколько человек, включая меня, были брошены на подготовку полигона для стрельб. Так как погода была пока теплой, нас командировали в степь в летней форме одежды. А ночью пошел снег с дождем и дул пронизывающий до костей холодный ветер. Ни разложить костер, ни укрыться в степи от него возможности не было. Чтобы не застыть, мы вынуждены были бегать по степи и согревать себя. А когда основной полк прибыл, то все они уже были в зимней форме, в шинелях и шапках. Об отправленных на подготовку ранее солдатах никто не вспомнил. Поэтому нас поставили в строй со всеми вместе для выполнения контрольных стрельб. Голодный, промокший насквозь и не спавший пару ночей, я, стоя в строю, начал засыпать. Кто служил в армии, тот знает как можно спать стоя и даже на ходу. И мне приснился сон.
Мне снилось, что я в родном городе на Украине возвращаюсь со школы домой, где меня ждет к обеду моя мама. Внезапно началась страшная метель. Я с трудом пробиваюсь сквозь бурю и из последних сил добираюсь до дома, но войти в дом я не могу. То ли буря так сильна, то ли силы меня совсем оставили, но я стою во дворе, почему-то совсем голый, и, глядя на окно, зову свою маму на помощь. Я вижу, что она суетится на кухне возле печки и совсем меня не замечает и не слышит моего крика. Вдруг она замечает меня замерзающего на улице, и я вижу ужас в ее глазах. Она выскакивает с одеялом, оборачивает меня этим одеялом, и как маленького вносит в дом и сажает напротив печки. Дает мне горячий чай и пытается меня согреть. Растаявший снег с моих волос и слезы капают в мой чай, от чего он становится еще вкуснее. Я согревшийся и счастливый сижу у печки, блики огня из печки играют на моем лице, на потолке и на лице моей родной мамы.
Вдруг толчок рядом стоящего солдата прогнал мой сон, возвестив, что моя очередь выполнять стрельбу. Я проснулся совсем согревшимся и без следа усталости и голода. Я даже не заболел тогда.
Неделю или полторы спустя я получил письмо с Украины от мамы. В нем она мне писала: "Женечка, сынок, я проснулась сегодня среди ночи от страшного сна и больше не могла уснуть. Проплакала до утра и вот решила написать тебе. Мне снилось, что я тебя ждала со школы, затопила печку, приготовила обед, а тебя все нет. На улице началась страшная буря и я уже стала волноваться: не случилось ли с тобой чего дурного по дороге домой в такую метель. Вдруг я увидела тебя стоящим за окном во дворе совсем маленьким и голым. Ты тянул ко мне свои ручонки и звал меня на помощь. Я схватила одеяло и выскочила за тобой...". Мама мне описала тот же самый сон, который видел я на учениях в степи. Когда я посмотрел на дату отправления письма, то понял, что написано оно было в тот же день, когда у нас были учения. А разница в 6 часов во времени говорила о том, что сон нам обоим снился в то же самое время.
Двадцатилетний солдат Советской Армии, я плакал и перечитывал письмо снова и снова. Мама, родная, я знаю кто меня согрел и спас тогда в заснеженной степи... Я знаю, кто нас всегда согревает и спасает...
За всю свою жизнь я очень мало видел слезы на глазах моей мамы. Но, когда мы вспоминаем уже ушедших ее брата, сестру и маму, она всегда плачет и говорит: "Как бы я хотела сейчас увидеть вас, мои родные, покормить и согреть вас. Мы же всегда были голодными и холодными..."
Когда я был совсем маленьким, бабушка и другие родственники завязывали иногда на мне платок и, смеясь, говорили: "Посмотрите, наша Туня пришла!"
Так в детстве звали маму: Настенька, Настуня, Туня...
"Yes, brother, she is tough... I wish I was like her..." (Да, брат, она