Закатова Людмила Николаевна : другие произведения.

Ты Скажи, Скажи Мне, Вишня

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Закатова Людмила Николаевна По образованию экономист, работала на предприятиях г. Рыбинска, в настоящее время пенсионерка. Литературным творчеством увлеклась более тридцати лет назад. С начала 90-х годов небольшие рассказы и очерки Людмилы Закатовой печатались в заводской газете "Вперед", в литстраницах городской газеты "Рыбинские известия", в последние годы - краеведческие очерки в городском еженедельнике "Анфас-профиль". Первый сборник рассказов "Яблоко" /Рыбинский Дом печати: 2004, 128 с./ был издан тиражом 300 экз. на собственные средства автора. В 2006 году была издана повесть "Путь к вершине" /ООО "Принтер", 112 с./ тиражом 200 экз. Написана по воспоминаниям о детстве и о войне ветерана ВОВ лейтенанта медслужбы Антонины Ивановны Антоновой /в девичестве Носовой/, чьи военные дороги начались со службы во фронтовом госпитале Љ 138 в селе Свапуща на озере Селигер, а закончились в Харбине. Отрывок из повести вошел в книгу "Рыбинск и рыбинцы в годы Великой Отечественной войны", изданную в 2005 году к 60-летию Победы. В 2007 году вышла тиражом 300 экз. повесть "Ты скажи, скажи мне, вишня" /ООО "Принтер", 120 с./, предлагаемая вниманию читателей. Издать повесть помогли спонсоры и Управление культуры городской администрации. В том же году увидел свет сборник очерков "Странички о городе Рыбинске и его жителях" /ООО "Принтер", 40 с., 100 экз./. Несколько рассказов были опубликованы в рыбинском журнале "Литературная страница" в 2001 и 2003 гг, в сборнике "Любитель природы" был напечатан "Весенний этюд". Основную часть небольших тиражей всех своих книг Людмила Николаевна подарила городским и школьным библиотекам Рыбинска и Ярославля. Темой её повестей, рассказов и очерков неизменно становится сам человек в поисках счастья. Все её герои - обыкновенные люди, которым выпала судьба трудиться. Автор считает созидательный труд основой благоденствия общества и человеческого счастья. Живет в г. Рыбинске Ярославской области.
  Часть 1. Сашкина любовь
  
  - Сидеть! - сказал Сашка, и Дружок послушно сел у дверей магазина. Одна из старушек, продающих у стеклянной витрины овощи, сказала:
  - Смотри-ка, понимает.
  - Он все понимает, - ответил Сашка и пошел в магазин купить хлеба и колбасы, а когда вышел с покупками, собаки не было. Он забеспокоился - в первый раз пес его не дождался.
  - А где моя собака? - Обратился он к торговкам.
  
  - Дружок! Дружок! Ко мне!
  Только напрасно он бестолково метался из стороны в сторону. Одна из женщин, видать, пожалела его и сказала:
  - Собаку твою мужик какой-то увел.
  - Да не мог он уйти, он всегда дожидался.
  - А он лаял, не давался, так этот шарамыга зажал его под мышку и унес.
  
  - Да вон туда, за угол побежал.
  Он бросился за дом, прислушался, надеясь услышать в уличном шуме голос своего друга. Ничего, не видно, не слышно. Раза два он обошел вокруг дома, заглянул в подвалы, все напрасно. Он знал, что голодные бомжи едят собак, за милую душу. Неужели Дружок попал в руки такого человека?
  Убедившись в бесполезности своих поисков, Сашка ударил пакетом с хлебом и колбасой об угол дома и побрел в общежитие. Он еще не осознал полностью свою потерю. А теперь представил себе, как бы он отломил от мягкой буханки хлеба, разделил колбасу и положил бы это в миску, сказал бы - Ешь!- и смотрел бы, как он ест, и на душе стало бы весело. От бессилия, от безнадеги он готов был заплакать. Дома никого не было. Сосед его редко здесь бывал, больше находился у своей знакомой. Сашка даже есть не стал. Он просто лег на кровать. Он не знал, что теперь делать. Очень жалко было Дружка.
  Он вспомнил, как они встретились. Был дождливый день в прошлогоднем сентябре. Третий час. Его отпускали с работы в два, ему еще не было семнадцати. Он шел, накинув капюшон куртки на голову, шел быстро, кому охота мокнуть-то, и вдруг услышал какие-то странные звуки.
  Он поглядел по сторонам и увидал недалеко от асфальтовой дорожки в высокой мокрой траве Дружка. Он еще не был Дружком, его, неверное, звали иначе, но Сашка этого не знал. Песик съежился от холода, шерсть повисла клочьями, и звуки, которые он издавал то ли от испуга, то ли отчаявшись и пытаясь обратить на себя внимание, были жалобные и мало походили на лай собаки.
  Сашка захохотал, вот умора! Еще и лает! Он протянул руку и сгреб в кулак мокрый загривок. Собака не сделала ни малейшей попытки вырваться, только смотрела на него преданными глазами, и что-то дрогнуло в душе у парня. Вспомнил себя лет четырех-пяти с замирающим сердцем стоящим перед женщиной в белом халате.
  - Что, жрать хочешь? Пойдем, купим чего-нибудь.
  Он взял собачонку на руки и вошел в магазин. Тетка, подметавшая пол, поглядела на него и сказала:
  - Читать, что ли, не умеешь? На дверях написано, что с собаками не входить.
  - Да я не видал, я сейчас, быстро.
  Он купил хлеба, молока и чайной колбасы, вместо одной - две колбаски. Собачка заскулила. "Дома, дома поедим!" - и он быстро пошел в общежитие, с пакетом в руке и с собакой на руках. На полпути догадался отпустить песика, и он побежал рядом, помахивая хвостиком и заглядывая в лицо обретенному хозяину.
  Найденыш оказался кобельком. "Дружком будешь, понял?" Сашка присел перед тумбочкой, осматривая свой запас посуды: тарелка, сковородка, белый бокальчик, кружка. Для собаки ничего не было. Вдруг он услышал скромненькое "Гав! Гав!" и оглянулся, Дружок стоял на задних лапах, сложив передние перед грудью. Он уже обсох и оказался очень симпатичным, с желто-коричневыми глазами, висячими ушами и кудрявой пятнистой черно-серой шкурой.
  - Есть просишь? Сейчас, погоди!
  Посудину, плоскую широкую банку из-под кильки, он нашел в тумбочке соседа. Налил в нее молока, накрошил хлеба. В одно мгновение Дружок слизнул предложенное. Сашка положил на пол половину колбасы. Дружок понял, что это лакомство, и ел уже не спеша, с чувством удовольствия, только как-то странно, боком прихватывал колбаску.
  Когда с обедом было покончено, Сашка заглянул собаке в пасть: "Ну-ка, покажи зубы!" - и замер: передних зубов, верхних и нижних, не было, правда клыки и коренные оказались белыми и здоровыми. "Кто же это тебя? Сапогом?! Сволочи!" - он обнял собаку и прижал ее к груди.
  Теперь он лежал, положив ноги на спинку кровати и со злостью глядел в белый потолок. Потом вскочил, подумалось, не прибежал ли пес к общежитию, а дверь открыть некому. Комнату он не запер, по лестнице со второго этажа бежал бегом.
  Собаки у подъезда не было. Он опять пошел к магазину, где потерял своего друга. И там его нет, только на двери объявление "Вход с собаками запрещен". "Понавешали тут!" - он ударил ногой в дверь и пошел прочь.
  А тогда Дружок лизнул его в щеку теплым и влажным языком, и он подумал: "Как хорошо, что я его нашел. Нас теперь двое. И он меня любит, и я его люблю. И мы всегда будем вместе".
  На койке кроме шерстяного было еще старое байковое одеяло, которое дала ему из списанных комендантша, когда привела его в эту комнату. Тотчас оно было сложено вчетверо и положено у кровати. "Дружок, на место!" Собака легла на подстилку. И в глазах ее, и в ее позе и во всем ее существе выразилось счастье и покой, и Сашка подумал, что все теперь у него будет хорошо. Так началась лучшая пора в его жизни. Сейчас он так и думал.
  Сашка сидел на выступе кирпичной стены, прислонившись к стеклянной витрине уже закрытого магазина. Высохли злые горькие слезы. Он не знал, что еще можно сделать. Он просто перебирал свою короткую жизнь и вспоминал, кого еще он так же любил.
  Конечно, он и раньше влюблялся, даже тогда. когда еще и не знал, что это такое, и как это должно быть. На пятом году жизни, а жил он тогда в доме, где было много детей, он влюбился в женщину в белом халате. Она приходила утром и приносила градусники. "Ну-ка, Саша, помоги мне", - говорила она и давала ему несколько хрупких белых столбиков, и он шел по палате и раздавал их лежащим в постели ребятам. Они были разного возраста, многие еще и ходить не умели, но были и побольше, а Сашка, верно, был старше всех. Сейчас он смутно помнит, как все было, но чувство радостного ожидания ее прихода запомнилось навсегда.
  Иногда она брала его за руку, подводила к раковине и мыла ему руки, вытирала полотенцем, потом давала, коробочку с розовыми и желтыми горошинами. Это были поливитамины, и он раскладывал их в протянутые ладошки ребятишек.
  Но однажды она взяла за руку другого мальчика, и Сашка почувствовал себя несчастным. Почему это случилось, может быть он провинился - сейчас он уже не помнит этого. Была огромная обида - как же так, почему? Он тогда подбежал к тому мальчишке и ударил его по руке. Градусники упали и разбились. Потом он стоял в углу, наказанный, и горько плакал.
  Потом был детский дом, другой дом. Там Сашка был самым маленьким. Там и в школу пошел. Тогда он сделал потрясшее его открытие. До этого он лишь смутно чувствовал, что в его жизни что-то не так, он не знал, что не все дети живут в детских домах, где их полно и где себя и свое место надо всегда отстаивать, а то и без обеда останешься, а уж без сладкого-то - точно, как дважды два. А воспитательнице пожалуешься - отлупят, чтобы впредь знал, как себя вести. Оказывается, есть семьи, где у каждого мальчишки есть папа и мама. Надо же, на одного сразу отец и мать! Ну бывает, что есть еще брат или сестра, так это еще и лучше, особенно если старшие.
  Вот почему была у него тогда, в том доме, такая беспричинная тоска, когда хотелось чего-то, чего и сам не знаешь. Каким же он, глупыш, был смешным. Разве могла Мария Антоновна его одного любить, когда ей надо было за двумя десятками малышей ухаживать...
  Судьба его все-таки хранила, с самых маленьких. Он был чуть-чуть здоровее остальных. Рано перестал пачкать белье и штанишки, и няньки гладили его по голове и ласково с ним разговаривали, а иногда и конфетку давали или пряник. Не ругали и не били, как других.
  Сашка слегка презирал тех ребят, которые мочились по ночам в постели, но никогда не дразнил. И так им достается, насмотрелся.
  Он был сообразительный и не канючил, не плакал, если оказывался один, без внимания воспитательниц и нянечек. Он занимал себя сам. Сломав игрушку, он старался сделать "как было", иногда получалось. Но чаще он: не ломал, а строил. Да, из кубиков, из всевозможных сломанных и не сломанных игрушек он делал фантастические вещи. Для этого он иногда отбирал у других малышей машину или плюшевую обезьяну, не обращая внимания на рев и крик. Подходила воспитательница, восстанавливала справедливость. Сашка все равно не плакал, он улыбался.
  Иногда воспитательница спрашивала:
  - А что это у тебя? Гараж? А обезьяна что тут делает? Сторожит? Вот какой ты у нас молодец! Ребята, идите, посмотрите, что сделал Саша.
  Сашка обводил всех гордым взглядом и чувствовал себя не таким, как все, а лучше, умнее. Это было очень приятно.
  Однажды, когда он уже в школе учился, с ним такая история приключилась. В детдоме у них мальчик один был, худющий как скелет, и заика. Он все время как-то рядом вертелся, и Сашка его не гнал, жалко, что ли, пусть с ним играет, вреда от него никакого. Наоборот, он так преданно засматривал в его глаза, будто хотел сказать: "Я для тебя все сделаю, что хочешь!" Иногда на него находило, и он плакал целыми днями, или в тихий час встанет и ходит, в окно смотрит. Скажут ему: "Марш в постель! " - ляжет ненадолго, а потом опять встанет и опять ходит.
  Однажды Заика пропал. Сашка не то, чтобы о нем соскучился, но подумал, где это он может быть, и спросил одного, который у них всегда все знал. И вредный был. Бывало, когда к столу все садятся, возьмет и отставит сзади стул Заики. Тот падает, гремя костями, потом встанет и уйдет, и остается без обеда. А этот хохочет, со смеху покатывается, и смотрит своими щелками на всех, проверяет, кто с ним заодно, а кто - нет.
  И сейчас стоит он, засунув руки в карманы и ехидно улыбается. И молчит. И такое удовольствие у него на морде написано, что вот я, мол, все всегда знаю, захочу - скажу, а не захочу, так хоть ты час тут стой передо мной, все равно молчать буду. Сашка повернулся и пошел по своим делам, и услыхал за спиной:
  - В больничке твой дружок.
  - В какой еще больнице? Вчера здоровый был.
  - А его там от нервов лечат и от бессонницы.
  Тут он вспомнил, что Заика опять вчера плакал и бродил по дому. А этот опять смеется как дурак.
  - Не бойся, тебя туда не отвезут, ты тут любимчик, - и опять прищуривает еще больше свои узенькие глазки.
  Потом с дружками своими шептаться стал, и на него поглядывали. Потом Дылду подозвали. Вот уж дурак так дурак, хоть и ростом большой. Вечно у него на широком подбородке сопли или слюни висят, и смеется от всякой глупости, палец покажи и засмеется. А маленьким подзатыльники выдает, если кто ему подвернется под руку. Дылда заржал: "А я его как пну!" - и сделал движение
  Он тогда все понял и приготовился. А когда Дылда подошел к нему с ухмылкой на роже и замахнулся, так врезал ему в подбородок, что тот загремел на пол, даже кровать, о спинку которой ударился, с места сдвинул. И заревел. Всезнайка с дружками подскочили, подняли его и увели, уговаривая, чтобы воспитатели не услышали.
  А Сашку с тех пор никто не трогал, побаивались. А сам он никого не задевал, потому что драться не любил.
  
  Еще детдомовский воспитатель, который вел с мальчишками уроки труда, души в нем не чаял. И Сашка его любил, да и все ребята. Не вредный был человек. Рамки научил делать, табуретки, доски разные для кухни. Он и посоветовал Сашке на столяра учиться. Жалко старика, говорят, уволили его. Зря. Ну "поддавал" иногда, дня два-три не приходил. Зато сколько он всего знал и умел. Ребята его открыв рот слушали. И любил он их и переживал, когда после "загула" выходил. Как он виновато прятал глаза. Вот и ему судьба изменила.
  
  Лильку он сразу заметил. Она училась в другой группе, но на переменах все высыпали в коридор, а весной - во двор. Он всегда находил ее глазами. Она, конечно, всегда была в окружении ребят и девчонок, рядом с ней было весело. Она могла, посмотрев тебе в лицо, вдруг залиться звонким колокольчиком, закинув назад голову с длинными свободно распущенными волосами. На свету они отливали рыжим солнцем. А профиль у нее был просто удивительный.
  Однажды у него возникло странное желание, ему захотелось провести пальцем по этому чудному профилю - лоб, носик, капризные губы, чуть выступающий подбородок.
  Опомнившись, он обнаружил себя стоящим в одиночестве посреди двора и неотрывно смотрящим на нее. Он быстро ушел в класс и сел на свое место. "Во дурак! Надо же так подставиться. Наверное, все сдохли со смеху, - послышался топот множества ног, - Ну, сейчас будет цирк! Вот уж поиздеваются" - думал он. Однако, все обошлось. Только приятель Вовка скорчил рожу и подмигнул ему.
  Как-то вечером шел он по парку и увидел ее с двумя подружками. Они сидели на траве. Одна из девчонок позвала: "Саша, иди к нам! " Он подошел. На разостланной газете стояла бутылка и лежала горстка конфет. Лилька налила в стакан красного вина и протянула ему: "У Наташи день рождения, вот выпей за нее".
  - Поздравляю, - он выпил вино и отказался от конфеты, которую подавала ему девушка, - ешьте сами.
  Они гуляли тогда до рассвета. Было это в мае. Когда девчонки ушли, он не заметил. А Лилька смеялась, закидывая назад голову. Растреплет ему волосы и хохочет, глянет на его растерянную физиономию и опять зальется. Он взял ее за руку, и она притихла. Стало темно-темно...и прохладно.
  Она остановилась, положила его руки на свои плечи и прижалась к нему так, что у него захватило дух. Губы ее сладкие. Горячая волна захлестнула его, от нее. Тогда и случилось то самое, впервые. Она была опытнее его, и за это он и сейчас благодарен ей, ведь он стал мужчиной.
  Однако, вскоре она его умыла. Он хотел все вечера проводить с ней, но у нее, верно, были другие планы. Она жила не в общежитии, а дома, и пока его к себе не приглашала. Три раза еще он был с ней. А потом начались каникулы, ему пришлось уехать в свой детдом. Несколько раз он приезжал и заходил к ней, но каждый раз ему говорили: "Лили нет дома".
  Не застав ее в очередной раз вечером, пошел он бродить по набережной. Он почти подходил к стрелке, когда из переулка вылетела "Ява". Сзади парня сидела девчонка в цветастом брючном костюме. Распущенные волосы блеснули рыжим ярким огоньком. Лилька! Он узнал ее.
  У Сашки заколотилось сердце. Он долго бродил в сгустившихся сумерках по безлюдным аллеям. На заросшем травой берегу возле узорной решетки, ограждающей парк, в зарослях сирени увидел красную "Яву". А за кустом лежали они. Захотелось взять камень и запустить в голую широкую спину, из-под которой не видно ее лица, только руки ее обнимают чужие плечи.
  Он повернулся и пошел прочь. Все ясно. Она его не любит. Любила бы, не стала бы с другим.
  Больше он не приезжал и увидел ее только первого сентября, в том же цветастом костюме. Он не подошел, даже старался не смотреть. И она почему-то, а может быть видела его тогда, не заговаривала.
  И вообще она здорово переменилась. Пополнела, как будто, но хуже не стала. Все равно она ему нравилась. Кажется, смеяться она стала реже, лицо чуть побледнело, и на нем еще ярче засветились глаза, но на них набегала иногда какая-то дымка. Он не подходил и ни о чем не спрашивал, потому что не мог забыть увиденное на берегу тогда, поздним вечером.
  Весной Лилька перестала ходить в училище. Сашка заволновался, но беспокойства своего не показывал. Только через три недели он спросил ее подружку:
  - Лилька почему в училище не ходит? Болеет, что ли, или замуж вышла?
  - И не то, и не другое, - фыркнула насмешливо девчонка, - Дурак ты совсем. Все давно уже знают, что она в роддоме.
  Он стоял, раскрыв рот, и не знал, что сказать и о чем еще спросить. Подружка поняла это по-своему и поспешила его успокоить:
  - Ты тут ни при чем, не думай, по времени не сходится. Она, наверное, сама не знает, от кого, у нее много было.
  Сашка сжал кулаки. Злоба поднялась в его душе, на того парня с "Явой", на подлую девчонку, стоящую перед ним:
  - А ты чего радуешься? Или завидно, что сама никому не нравишься?
  Та задохнулась от возмущения:
  - Я-то при чем? Я не виновата, что она тебя бортанула. Чокнутый! Сам, верно, немного стоишь, понял?!
  Но он уже не слышал ее. Сердце колотилось. Все стало понятно - и перемена внешности и ее насмешливо-печальный (Он только сейчас это понял) взгляд...
  Вот он стоит перед окном огромного дома из серого кирпича и ждет. Гулко бьется сердце. Он видит через стекло ее улыбающееся лицо.
  - Поздравляю с дочкой! - говорит он и читает по губам:
  - Не слышу, - она показывает на уши и вдруг забирается на окно и говорит в открытую форточку. - А ты чего пришел? Я на тебя колыбельку вешать не собираюсь, не бойся.
  - Выходи за меня замуж.
  Эти слова он запомнил, а что еще говорил, вылетело из памяти. А говорил долго и горячо, о самом сокровенном. Словом, мечтал вслух. О том, как они заживут втроем - он, она и крошечная дочка - семья. Скоро выпуск. Он будет работать. Он так будет работать и зарабатывать, что всех их обеспечит, а ей останется только любить их - его и ребенка маленькую принцессу, она будет точной копией Лильки.
  Лилька слушала его молча. Лицо ее стало серьезным и каким-то жалостливым.
  - Слушай, мне надо идти. За открытые форточки ругают нас, - она закрыла форточку и слезла с окна.
  - Я еще приду! Что тебе принести?
  Она мотает головой, слов не слышно.
  
  На оставшиеся от стипендии деньги (до следующей - две недели) он купил яблок, конфет, два банана и поехал к ней. Он так спешил, что даже в столовую на обед не пошел.
  
  Он долго кричал под окном: " Лиля! Лиля!" - но она не появлялась. Наконец, подошла незнакомая женщина, открыла форточку и сказала: "А ее нет, ее уже выписали. Ребенка она не взяла, отказалась". И голос был негромкий, даже ласковый, а его будто пришибло. Он повернулся, и опустив плечи, пошел прочь.
  Каким-то неведомым, шестым, наверное, чувством он понял, что идти к ней домой не надо и вообще... ничего не надо.
  В общежитии еще никого не было. Правильно, он ведь сбежал с уроков. "Ну чего я опять к ней полез-то?.. Крыша поехала? Шизик!... Жениться... Ну, мать... Мне это надо? Чужого ребенка кормить. А она бы гуляла с кем хотела, да надо мной смеялась". Он захохотал, громко, на всю комнату, и смех его, отразившись в углах, вернулся и оглушил его.
  Почему же она не смеялась, когда он ей всю эту ерунду-то лопотал? Он и сам уже не смеялся, из глаз текли слезы.
  "А реветь-то чего? Будто миллион потерял. Ничего не было, и терять нечего. Не было, и точка!"
  Только чей-то пронзительный голос кричал из самой глубины его существа: "Было! Было!" Тогда он понял, что целый день, со вчерашнего послеобеда до сегодняшнего, был счастлив. Думал, верил, что обрел то, чего никогда у него не было. Любовь? Семья? Да это все слова, это все не то. Просто он представлял, что они, все трое, вместе, и было ему от этого тепло, светло и... спокойно.
  "А-а-а! Пропади все пропадом!"
  
  Через неделю Лилька пришла в училище. Но они не разговаривали. О чем говорить-то? Так и промолчали до окончания училища.
  Директор детдома устроил его на работу, и он переехал в другое общежитие, заводское. Тут и встретился ему Дружок. Он-то любил только его одного, своего друга и хозяина.
  
  Сашка вытер лицо, снова ставшее мокрым. Тут к нему подошел парень, он видел его в общежитии.
  - Ты чего тут сидишь? Случилось что?
  - Собаку украли.
  - Собаку? Другую заведи. Какой породы-то была?
  - Да никакой.
  - Ну! Стоит и горевать. Пойдем к нам, мы тут собираемся по вечерам хорошей компанией, разговариваем. А ты, я смотрю, все один. Идем, с ребятами познакомишься. Вставай, чего тут сидеть!
  - Ладно, пойдем.
  Пришли они в подвал. Сашка, когда искал Дружка, толкнулся сюда, дверь не поддалась.
  - А мы запираем, - сказал Валерий, так звали парня, - Это наше, чужим тут делать нечего. Мы тут и вещи иногда оставляем.
  Вдоль стены стояла длинная широкая скамья, перед ней стол, все сделано из некрашеных досок. У стола несколько ребят, незнакомых, которых он не очень-то и рассмотрел при слабом свете единственной электрической лампочки.
  - Ну, садись! Выпей вот, мы уже причастились.
  Голова сильно закружилась, хотя в стакане было только до половины, закуски, правда, никакой. Сашка вспомнил, что он сегодня не обедал.
  - Закуришь?
  - Давай.
  Тело стало легким, невесомым, и на душе блаженство. Он забыл свое горе. Это, что же, и есть кайф?... Хорошо...
  Все дальнейшее происходило как бы в тумане, будто не с ним, или невзаправду. Бродили по городу, по берегу. Тех двоих встретили. Один из их компании отошел и прицепился к ним. Ну, ему дали. Вот тут и началось. Навалились на них впятером. Скоро те оказались на земле. Прошлись по карманам, сняли часы.
  - Это им ни к чему. Ну, ребята, поработайте.
  Лежащих на земле стали бить. Сашке и в голову не пришло противиться этому уверенному покоряющему голосу. Он тоже бил. Ему показалось, что один из корчившихся под ногами парней - это он, он лежал тогда с Лилькой, а другой, незнакомый, украл его собаку. И Сашка бил, бил, бил, злобно, с остервенением, с удовольствием.
  И вдруг рухнул, отключился.
  Очнулся утром, на своей койке, в общежитии. Не открывая глаз, позвал: "Дружок! Ко мне!" И вспомнил, вспомнил, что Дружка с ним больше нет. Он привстал и с надеждой взглянул на лежащую у кровати подстилку - пусто. "Будь ты проклят, сволочь! Убил бы тебя!" Он уперся лбом в железные прутья кровати и заплакал, почти завыл.
  Слово зацепило, вытянуло из памяти прошедший вечер. Сашка увидел, как будто со стороны, себя, пинающего лежащего на земле парня в бок, в живот, под ребра. Неужели убили?
  На одно только мгновение он представил себя на его месте. Нет, нет! "Если ты не один, если у тебя кореша хорошие есть, так тебе бояться нечего. Выручим!" - вспомнились слова вчерашнего нового приятеля, главного в компании. Что главный, это он понял. И почувствовал где-то в глубине, неведомым каким-то кусочком своей души, не знал, не понимал, а только догадывался, что участвовал, прикоснулся к страшному злу.
  Он вдруг понял, что вчерашний вечер может изменить всю его жизнь и даже его самого. Вспомнил своего воспитателя, который напутствовал его в день окончания училища: "Ну, Александр, работай хорошо, честно. С плохой компанией не водись. Голова у тебя светлая и сердце доброе. Счастья тебе! А нас не забывай, заходи".
  "Да я так и хотел, очень хотел, - горестно думал Сашка, садясь на кровати, и поискал глазами джинсы и майку, которые оказались надетыми на нем, спал не раздетый. - Только теперь мне от них не отвязаться... Эх, Дружок, Дружок! Был бы ты со мной, ничего бы этого и не случилось".
  Отупевший от всего происшедшего, лежал он на кровати. И заняться нечем. Выходной. Сейчас бы с собакой на Волгу пошел... Никого не осталось. Он закрыл голову подушкой. Уснуть бы, чтобы не вспоминать ничего.
  В дверь постучали. Сашка молчал, но дверь открылась, было не заперто. Властная рука сняла с головы подушку.
  - Ну, как ты? - уже знакомый голос, - Ничего, молодец! Вчера ведь пластом лежал, мы тебя еле перетащили. Помнишь?
  Сашка помотал отрицательно головой.
  - Травку-то раньше пробовал? Нет? Ну, ничего, пройдет. А раньше с тобой такое было, чтобы так вот враз отключился?
  - Нет, не было. Может, потому, что я не обедал вчера, вообще не ел, только утром чаю с булкой попил?
  - Что же ты не сказал-то? Тоже мне, герой. Выходной у тебя сегодня? На вот, сходи пообедай, - он вынул из бумажника три десятки и положил на стол, - а вечером приходи, посидим.
  - Не надо деньги-то, зачем?
  - Ну, это не деньги, но на сегодня хватит. Бери, бери. Мы же друзья. Так или нет?
  - Спасибо. Только я вечером не приду. Я в детдом поеду, мне там человека одного повидать надо.
  - В другой раз приходи. Ну, бывай! - сжал Сашке руку и глянул прямо в глаза. И показалось ему, в этом взгляде такая непреодолимая подчиняющая сила, что страшно стало. Хорошо, догадался соврать про детдом. Хотя можно и съездить, на выходной. Поеду.
  
  А пока - в магазин. Мягкий белый хлеб, пакет молока, пять сосисок. Подумал и купил бутылку. Для Иван Саныча. Если вправду его уволили, так домой можно зайти, как бывало забегал с ребятами. Валерию тридцатку с получки отдам, а то не отвяжешься.
  И все время, пока ходил в магазин, был на кухне, ехал в автобусе, сверлила его мозг удручающая мысль - этот человек приходил не просто так, нет, не просто, и не отвязаться от него, потому что он приходил по его душу.
  Конечная. Вот и дом, в котором он прожил девять лет, и вот уже три года бывает здесь изредка - в каникулы, иногда в выходные.
  Заглянул в мастерскую. Иван Александрович по-прежнему строгает что-то, с рубанком в руке. Поднял очки на лоб, вглядывается.
  - Никак, Александр? Проходи, проходи! Такому гостю я всегда рад.
  - Здравствуйте, Иван Александрыч! А я думал, Вас нет, так зашел. Слыхал, что Вы не работаете больше.
  - Да работаю, работаю, - старик отвел глаза, - Куда деваться-то мне? Только я теперь не воспитатель, а слесарь. А ребята ко мне ходят, и я их учу разному нехитрому ремеслу, которое в жизни непременно пригодится.
  Сашка достал из сумки бутылку:
  - Это Вам, подарок, - и тут только догадался, что подарок он купил неудачно, и смутился, и соврал, - Получку получил.
  - Ну, это ты зря. Пить я с тобой не буду. Или повод какой у тебя есть, не в армию ли берут?
  - Да нет, пока не берут, - а в голове чуть-чуть забрезжило: "в армию, в армию, может быть, там и на друзей повезет".
  - Тогда забирай обратно.
  - Да что Вы, Иван Александрыч, я просто не знал, чего купить.
  - Ну, ладно. Ночевать-то останешься?
  - Останусь.
  - Ну тогда приходи вечером ужинать. Не забыл, где живет твой старый учитель?
  - Помню! - обрадовался Сашка.
  - Это хорошо, что помнишь. Ты ведь у меня, теперь уж можно и сказать, любимый ученик был. Велосипед-то не забыл?
  Оба рассмеялись грустно и добродушно. Да, вон там в углу, у крайнего верстака Сашка проводил часы, иногда целые вечера. Нашел на свалке велосипед, показалось - можно ездить, только кое-какие детали заменить. Все свалки перерыл, искал, набивал карманы старыми железяками, приносил, прилаживал, а они не подходили. Так и не пришлось покататься на том велосипеде. Здорово его тогда захватило, ночи готов был тут сидеть.
  - Ты меня извини, виноват я перед тобой.
  - Чего?
  - Да надо было мне тебе помочь. Есть на заводе друзья-то, сделали бы, что надо для твоего велосипеда. Закрутился, потом отпуск, потом ты в училище ушел.
  - Да ладно. Мне все равно интересно было, разбирать, собирать.
  - Вот, вот! Я это заметил. Значит, не зря ты тот велосипед притащил. Какую-то службишку он тебе сослужил. Ну, беги к ребятам, а к ужину приходи.
  
  Иван Саныч встретил Сашку уже чуть-чуть поддатый. Глаза у него блестели. Он усадил Сашку на диван перед накрытым столом и налил рюмку водки.
  - Все, больше не налью. Мне тебя спаивать не с руки, учитель все-таки.
  Выпили за молодое поколение, чтобы были они сильнее своих отцов и жили лучше. Сашка ничего не имел против такого тоста. К тому же, он давно уже не видел столько разной еды сразу и с аппетитом стал уписывать салаты, помидоры, картошку с мясом. А хозяйка все подкладывала ему на тарелку, да приговаривала:
  - Кушай, кушай! В столовой-то ведь не бывает так вкусно, как дома. Денег-то хватает?
  - Спасибо! Хватает. А в столовую я редко хожу. В общежитии кухня есть, кипяток горячий. Картошку или кашу всегда можно сварить.
  - Умеешь ли кашу-то?
  - Умею, комендантша научила.
  Женщина неприметно вздохнула и погладила парня по плечу.
  - Ешь, ешь! Завтра на автобус-то пойдешь, так зайди. Я тебе лучку нащиплю, да картошечки положу. Паренек ты хозяйственный, все и пригодится. А ты почему не ешь? - строго обратилась она к мужу, - На бутылку не поглядывай, пить я тебе больше не дам.
  - А я и не собираюсь. Один я не пью. А тебе, Александр, рано еще. До моих лет вот доживешь, тогда и пей. Или не пей. Это уж как жизнь покажет. Будет у тебя дело, которому ты душу отдашь, так и к вину не потянет. Как на работе-то, нравится?
  - Ничего, деньги платят.
  - Деньги деньгами, а интерес-то есть к работе?
  - Так я на упаковке, доски сколачиваю.
  - Все на упаковке. А в цех не пробовал перейти, там лучше будет?
  - Ну, там тоже, операционка. Но там и уметь надо кое-что. Там, конечно, интереснее. Но это уж после армии. Наверное, скоро меня забреют. А я бы пошел сейчас.
  - Армия - дело святое, служить надо.
  И опять подумалось об армии, как о спасении от чего-то темного и не совсем понятного, во что он невольно ввязался.
  
  В воскресенье Сашка забежал к учителю попрощаться. Он и жена его сидели на лавочке у крыльца. Хозяйка поднялась и пошла в дом. Иван Александрович встал и крепко пожал ему руку:
  - Ну, будь здоров! Если надо чего будет, деньгами или другим чем помочь, не стесняйся, приезжай.
  - Спасибо.
  Хозяйка спускалась с крыльца, держа в руках холщовую сумку, полную картошки, с пучком зеленого лука сверху.
  - Смотрю, какой ладный да красивый парень ты, Александр. Тебе бы жениться на хорошей девушке. Есть девчонка-то?
  Сашка смутился и отвел взгляд.
  - Да ничего, успеешь. Только смотри, лучше выбирай, чтобы добрая была да хозяйственная.
  
  "Хорошие они", - думал Сашка, сидя в автобусе и придерживая ногами стоящую на полу сумку, собранную руками доброй женщины. Подумалось: "А Лилька добрая? Это слово ей не подходит. Но и плохой ее не назовешь. Конечно, хорошая, если рядом с ней балдеешь и готов для нее все сделать, что только она захочет. Только она от меня ничего не хочет. А ребенок? Отказалась от своей дочки, дура, - и вдруг пронзила его мысль, - А я-то? Я ведь тоже отказник. И меня мать бросила. Наверное, красивая была, как Лилька, да весело гуляла".
  И опять перед глазами зеленый берег, красная "Ява" в кустах сирени и руки ее на голой ненавистной чужой спине.
  "А он, наверное, был вроде этого гонщика с "Явой". Не нужен им был ребенок. Зачем же они меня родили? Дураки! Идиоты!"
  И такая огромная злоба возникла в его душе, что сами собой сжались у него руки в кулаки. Он неотрывно глядел в окно автобуса, но не видел бегущих мимо городских улиц, не слышал гудения и грохота транспорта, людского шума. "Зачем? Сволочи! - и вдруг обожгла его такая простая мысль, - Так ведь не было бы меня, если бы они были умные и правильные, был бы кто-нибудь другой. И не было бы Заики, Всезнайки, Дылды. И многих других. Может быть, и тех бы не было, с которыми я на берегу бил лежачего парня, который совсем не был передо мной виноват".
  - Молодой человек! Заснул что ли? Приехали, конечная.
  
  В общаге посмотрел почту. Повестки не было. С чего он взял, что она обязательно будет? А не пойти ли самому?
  В понедельник, отпросившись у мастера, он пошел в военкомат. А через две недели получил расчет. Завтра отправка.
  Долг надо отдать. Сунул три десятки в нагрудный карман, бутылку купил и пошел в тот подвал, где и был-то всего один раз. Открыто. Приглядевшись, увидел в углу человека, который сооружал что-то из досок и остатков железной кровати.
  - Заходи, заходи, давно тебя жду, - это был Валерий.
  - Вот долг принес, - Сашка протянул деньги.
  - Какой долг? Ну, с этим можно бы и подождать.
  - Уезжаю завтра, в армию меня забирают.
  - Что же ты не сказал раньше-то? Вот чудак. С этим делом тоже спешить ни к чему.
  - Как это?
  - Ты что, думаешь, туда все идут, кому повестка пришла? Зеленый ты совсем. Много способов есть от армии избавиться. Может быть, еще не поздно?
  - Да я уж и уволился. Завтра к восьми ноль-ноль, - и чтобы сменить тему спросил, - а ты чего тут мастеришь?
  - Да вот пацану одному жить негде, пусть тут пока поспит.
  - Ребята придут, выпейте за меня, - Сашка протянул бутылку, - А я пойду. Надо еще кое с кем повидаться.
  - Со мной выпей, я-то здесь, - Валерий открыл бутылку, достал из тумбочки стаканы, налил, - Выпьем за то, чтобы было у тебя все хорошо.
  - Мне много.
  - Я тебя не неволю.
  Сашка глотнул из стакана, попрощался и ушел.
  
  Вроде все. В детдоме был, ребята из общаги вечером придут. Только как будто чего не хватает. Лилька. Только к ней он не пойдет. Уж больше года прошло с того дня, когда он, ошалевший, стоял под окошком роддома, и с губ его слетали живые горячие слова, и сам он был будто в горячке. Дурак! Ни одной девчонки после нее не было. А она? Ей хоть бы что.
  Вечером ребята пришли с девчонками, с гитарой, с магнитофоном. Девчонки стол накрыли. В общем, хорошо все было. Все его обнимали, целовали. У него кружилась голова, хоть и выпил самую малость. Разошлись поздно. Радио включил, чтобы не проспать. Прилег, заснул незаметно.
  И приснился ему сон. Цветной. Летал он во сне. Вот летит он над землей. Внизу синяя река блестит. Глаза зажмурил, а когда открыл, под ним сосны стоят с цветущими красными свечками. Потом яблони увидал в бело-розовой дымке. И дворец на берегу. Классно! Ведь это он, Сашка, дворец этот построил. Давно, еще маленький был, из песка лепил стены, башни, арки окон и ворот. Не все тогда у него получалось, башня рассыпалась, пришлось делать снова, на ней флюгер все падал на бок. А сейчас никаких изъянов не видно. Может быть, это учитель его, Иван Саныч, исправил?
  А что там у ворот? Собака лежит. Дружок! Неужели нашелся? Как я тебе рад, я долго тебя искал... Или не он? Надо поглядеть поближе. И он стал падать вниз, ниже, ниже. И страшно стало. Но не упал, проснулся.
  Он долго лежал на спине с открытыми глазами, и улыбался, и ни о чем не думал. Только тело его и душа, сами того не сознавая, желали продолжить блаженный полет.
  Вот и все. Сейчас скомандуют посадку, и прощай, любимый город. Он стоит один у стены военкомата. Друг его, да и не друг, а так, приятель, попрощался и ушел. На работу, на час только отпросился. Люди группами стоят, в центре каждой новобранец. Плачут, смеются, поют под гитару. Иван Саныч хотел ведь проводить, да Сашка, рискуя обидеть учителя, отказался. Зря. Все равно она не придет. Те два месяца до окончания училища, после его дурацкого предложения, когда она, изменившаяся и еще более красивая, приходила на занятия, они ведь не разговаривали. Ни он, ни она даже не подходили друг к другу. Смешно.
  Сейчас ему совсем не смешно. Опустив голову, он разглядывает потрескавшийся асфальт.
  Вот загорелые ноги в модных босоножках остановились на тротуаре. Яркая юбка, красная маечка. Клевый прикид.
  - Здравствуй!
  - Здравствуй, - он смотрит в ее глаза, такие красивые и по-прежнему веселые, и не знает, что еще сказать. А она смеется:
  - Что же ты меня на проводы не позвал? Я бы пришла.
  Тяжелая рука легла ему на плечо:
  - Слушай, парень, все уже в машине.
  Она обняла и поцеловала его.
  - Пиши. Вот тебе адрес.
  Тут только он очнулся и сжав руками ее плечи, стал целовать глаза, губы, висок с голубой жилкой. Она с трудом вырвалась:
  - Иди, пора.
  Он шагнул к автобусу.
  - Я вернусь! Ребенка возьми.
  - Уже взяла.
  Не понять, правду сказала или нет. Только хочется верить, что эти ее слова не вранье и не шутка.
  Дальше все было как в тумане - перрон вокзала, поезд, ребята в вагоне негромко разговаривают, а он слышит лишь обрывки фраз. "Куда едем-то?" И безразлично сейчас Сашке, куда идет поезд, и чем благословит его солдатская служба, потому что стоит перед глазами девчонка, веселая, красивая, единственная.
  
  
  
  Часть 2. Лилька
  
  Лилька родилась в начале октября в год дракона в воскресенье в девять часов.
  Погода стояла на удивление сухая и теплая. Когда молодой папа примчался в роддом за своим драгоценным семейством на такси, казалось, вокруг разлиты радость и счастье. Усаживая жену с дочкой в машину, он совсем забыл, что очень хотел сына, и сиял так, как будто именно эта его мечта и воплотилась.
  Дома собрались родственники, друзья, мамины подружки. Лильку распеленали, и она оказалась очень симпатичной, с чистым личиком, крупными глазками и темными волосиками на темени. Она не плакала, лежала спокойно с соской во рту и с любопытством глядела на обретенный недавно мир.
  Мама, гордая тем, что родила такую здоровенькую и хорошенькую девочку, уверенно заявила:
  - Моя дочурка вырастет красавицей.
  - Да говорят ведь, не родись красивой, а родись счастливой, - подала голос одна из бабушек, - была бы...
  - Мало ли что говорят, - прервала ее счастливая родительница, - Женское счастье в любви, и все красивых любят. Уродки-то кому нужны?
  Свекровь поджала губы, но на это никто не обратил внимания, поскольку центром события была, естественно, не она.
  - Покровительница ее - Венера.
  - По гороскопу? Ну-ка, ну-ка, что там еще? Ага, отличное здоровье, энергична, иногда упряма, резка... своевольна. Слышишь, мамаша, дочка у тебя будет своевольная, приготовься к трудностям воспитания.
  - Своевольная? Вот и хорошо. Значит, будет всегда добиваться своего. Так и надо. В нашей жизни что ухватишь, то и твое, никто на блюдечке тебе не принесет... Ну, гости дорогие, прошу к столу, выпьем за здоровье нашей дочки.
  Тут она заметила, что и мужа, и свекрови в комнате нет. Они оказались в прихожей. Свекровь собиралась уходить. Расстроенный сын неловко пытался ее остановить:
  - Ну что ты, мама, ведь не со зла она так сказала, просто она сейчас поглощена ребенком. Она тебя... уважает.
  Тут сноха подлетела и выхватила из рук пальто:
  - Куда же Вы? Я никого сейчас не отпущу. Праздник же у нас. А Вам обязательно за здоровье внучки выпить надо, она же у Вас первая. Пойдемте, пойдемте.
  В общем, все уладила, усадила всех за стол, и праздник начался.
  
  Лилька маму не подводила. Она была очаровательным ребенком и в два и в пять лет. Даже в возрасте "гадкого утенка" она была худенькой вытянувшейся, но грациозной и обаятельной девочкой.
  Так же естественно, как двигалась, прыгала, ходила, Лилька пользовалась своим обаянием. С раннего детства она привыкла, чтобы удовлетворялись все ее желания. У ее родителей по этому поводу случались разногласия, но мама всегда была на ее стороне, и у нее всегда были деньги. Лилька всегда чувствовала, что мама главнее, но окончательно убедилась в этом, когда ей было около пяти лет.
  В выходной папа с дочкой вышли погулять. Дочка потянула отца в магазин, где работала мама. Папа попытался отвлечь ее аттракционами в городском парке, но не получилось. Видя, что дочка в белоснежном костюмчике готова сесть на пыльный тротуар, он поспешил согласиться.
  Магазин был огромный, в три этажа, но они задержались как всегда на первом, где был отдел игрушек. Девчонка облюбовала самую красивую и дорогую импортную куклу и, показывая на нее пальчиком, объявила:
  - Вот эту купим.
  - У тебя кукол полно, ставить некуда.
  - А я хочу эту!
  - Эта дорогая очень, у меня сейчас денег нет. Пойдем к маме. А за куклой придем в следующий выходной.
  Лилька выдернула руку из отцовской ладони, отбежала от него на несколько шагов и встала, враждебно глядя на отца медовыми глазами и готовясь к более решительным действиям. Папа понял, что сейчас она громко заревет на весь магазин или сядет в белых колготках и юбочке на затоптанный пол, и строго сказал:
  - Прекрати капризы! А то я сейчас уйду и оставлю тебя тут одну.
  Неизвестно, чем кончилась бы эта история, если бы не появилась мама:
  - Ну, что случилось, опять у вас война?
  - Мама! Я хочу вон ту куклу, а папа не покупает.
  - Сейчас купит, - мама достала из кармана деньги и протянула мужу, - Иди выбей чек, купи любимой дочке игрушку. Да не строжи ты ее так. Вон японцы, говорят, вообще своим детям ничего не запрещают, они у них что хотят, то и делают.
  Но отец к кассе не спешил и деньги не взял. Он стоял, молчал и грустно смотрел на Лильку, потом вдруг повернулся и вышел из магазина. А мать схватила ее за руку и потащила к себе в подсобку: "Сиди тут!" И Лилька просидела до обеда, без капризов, потому что уже знала, когда мать такая, от нее ничего не добьешься, и рука у нее тяжелая.
  Скоро отец ушел от них. Потом у них стал жить другой дядя. Мама сказала Лильке:
  - Теперь у тебя будет новый папа. Зови его папой.
  Лилька молча взглянула на нового папу и ушла в свой угол к своим игрушкам и начала укладывать кукол спать. Мать сдержала раздражение, только сказала:
  - Вся в него, молчит, а делает свое. Ладно, пойдем на кухню, не обращай внимания.
  Дядька, стоявший у двери с широкой улыбкой на лице, повернулся и вышел. Они так и не обращали друг на друга своего внимания. Впрочем, жил он у них недолго, меньше года.
  А папа иногда приходил к ней в детский сад и, договорившись с воспитательницей, уводил ее. Они шли в парк, и папа разрешал ей кататься на каруселях, качаться на качелях и даже на "чертовом колесе" она поднималась высоко-высоко, но вместе с ним. Потом он угощал ее мороженым, сладким лимонадом или соком с пирожными, которые она выбирала сама, и отводил обратно в садик как раз к тому времени, когда за ней приходила мама или бабушка, мамина мама. Папа старался с ними не встречаться, а Лилька по уговору с папой никому об этих встречах не рассказывала. Так было до самой школы. А потом папа куда-то уехал. В последнюю их встречу он, прощаясь, поцеловал ее и сказал:
  - Теперь, дочка, мы долго не увидимся. Учись хорошо. Писать научишься, будем письма друг другу писать.
  Но писем они так и не писали и вообще больше не виделись.
  
  А мама привела Виталика, который жил у них целых пять лет. Лилька как мама стала звать его "Виталик", он заулыбался, понравилось. Вообще он был ничего, часто давал ей деньги на "разные детские развлечения". Если мать ее ругала, он молча выражал сочувствие и разводил руками, показывая всем своим видом, что в таких случаях надо терпеть, ничего не поделаешь. Лилька даже скучала, когда его не было дома, а уезжал он часто, потому что занимался как мама говорила "бизнесом"...
  Отношения у них были почти приятельские. Иногда он мыл за нее посуду, иногда за мелкие шалости шутливо хлопал ее по заду. Бывало, что и выручал, когда мать оставляла ей деньги, чтобы купить хлеба, а она тратила их на мороженое. И не то, чтобы она так уж хотела мороженого, просто она любила угощать - подружек или мальчишек-одноклассников. Ей нравилось, как они смотрели на нее тогда. У них появлялось что-то в глазах, восхищение или благодарность, неважно, как это назвать, но ей нравилось чувствовать себя не такой как все, а лучше их, круче. Виталик в таких случаях давал ей деньги взамен растраченных.
  Но это бывало лишь тогда, когда он оказывался дома раньше матери. Если же мама приходила первой, неминуемо разгорался скандал. В конце концов он стал давать ей деньги регулярно, на карманные расходы и с целью сохранения мира в семье, так он сказал и добавил:
  - Зачем нарываться-то? Уж если так вот надо, ты мне скажи, заранее, и все.
  Раз он повез их с матерью "на природу" на машине. Устроились на полянке, выпили, Лильке, естественно, налили кока-колу, закусили. Лилька пошла купаться, подняла фонтан брызг, завизжала от холодной воды, потом поплыла по-собачьи. Виталик залюбовался ею:
  - Хороша девчонка! Такая бомбочка растет. Ты смотри за ней. Она девчонка своевольная, как бы чего не натворила раньше времени.
  А мать, похоже, приревновала:
  - Ты чего на нее глаза пялишь? Она еще ребенок. Или, может, я тебе надоела?
  - Да ладно тебе! Чего ты взъелась, не понимаю. Я потому и сказал, что ребенок. А пялиться никому не запретишь, у всех глаза есть.
  Примерно с этого времени у них с матерью начались нелады. Однажды, вернувшись из школы, Лилька услышала, как мать с Виталиком ругаются. Увидев ее, Виталик сразу ушел, а мать, уткнувшись в подушку, заревела.
  - Мама, ты чего, что случилось-то?
  - Уйди! Не твое дело.
  Объяснила все бабушка:
  - Женится, на молодой, из хорошей семьи. Свекор-то будущий начальник большой. Зачем ему теперь баба с ребенком да на десять лет старше? Пока на ноги становился, так нужна была. А теперь дело наладил, машину купил, чего еще надо. Только жениться, семью заводить, чего еще-то, ему уж двадцать семь... Да, такая вот жизнь. А ты смотри, да на ус наматывай, все примечай, внученька, учись на маминых ошибках.
  И бабушка заплакала.
  
  Лилька скоро забыла Виталика. Да и деньги ей стали не нужны. Ее наперебой стали приглашать в кино и на дискотеку мальчишки, и не только одноклассники, но и постарше. Она была уже в седьмом классе.
  Однажды, когда она была одна дома, Лилька разделась и стала разглядывать себя в зеркале. Руки, ноги, почти развившаяся грудь, большие глаза, светло-карие с золотистым отливом - все ей нравилось. Она решила, что в школе ей равных нет. И сердце ее затрепетало в предвосхищении будущих побед и сказочных удовольствий.
  Она была уверена - ее любят все, но сама еще не остановила своего внимания ни на ком, выбирала.
  Выбрала она Олега, одноклассника, самого красивого из знакомых мальчиков. Он и еще несколько мальчишек и девчонок держались как-то особняком. Они все хорошо учились, и родители были у них не из простых работяг. Одна девчонка из их компании вешается на него, а он только улыбается, довольный. Конечно, каждому приятно, когда на него девчонки тащатся, только она ему не больно-то нужна. Это Лилька вмиг сообразила, она вообще была понятливой в таких делах. И веселой. Как зальется колокольчиком, так все ребята ее. "И Олег мой будет" - решила она.
  Так и случилось. В свой день рождения, в декабре, Олег пригласил весь класс на дачу. Суббота, уроков нет, собрались с утра. Пришли все. Только той девчонки, которая, в общем-то, считалась его подружкой, не было, лежала дома с высокой температурой. Лилька этому обстоятельству радовалась, правда, в тайне даже от самой себя. Олег загадочно улыбался, и в глазах его светился то ли вопрос, то ли уверенность: а что-то сегодня будет.
  Предки у него с понятием. Встретили ребят, выпили за четырнадцать сыновних лет и укатили на машине в город.
  Дача Лильке понравилась, она никогда еще на такой не бывала. Захотелось приезжать сюда, в этот дом среди леса, как домой, хозяйкой. Да и чем она хуже-то? Пробегая мимо зеркала, она взглянула на себя и убедилась, что сегодня она никак не хуже, а конечно же - лучше, красивее и привлекательнее всех девчонок.
  Веселились целый день. Жгли костер, играли в снежки, разбившись на две команды - девочек и мальчиков. Победили мальчики и потребовали в награду каждому мальчику от каждой девочки поцелуй. Смеху было! Некоторые скромницы лицемерно целовали в щечку. Но Лилька девчонка смелая. Она так Олега поцеловала, что у обоих закружилась голова.
  К вечеру, когда уже стемнело, посидели еще за столом и пошли на остановку. Лилька шла рядом с Олегом, ребята ушли вперед. Он спросил:
  - Понравилось тебе у нас на даче?
  Она улыбаясь долго смотрела ему в лицо, потом легко побежала по снегу, заскользила по замерзшей лужице на обочине дороги и бухнулась в небольшой свежий сугроб. Она лежала, раскинув руки, и кричала звонко-звонко:
  - Понравилось! Уезжать не хочется!
  Подбежал Олег и бестолково топтался возле, протягивая ей руку:
  - А уезжать не обязательно, оставайся, - в голосе вопрос и нерешительность. Лилька расхохоталась и легонько стукнула ему по колену. Он упал рядом и неловким поцелуем закрыл ее смеющийся рот.
  
  Лилька, конечно, осталась. Хорошо, матери сказала, что с ночевкой. А Олег позвонил домой и сказал, что он с несколькими друзьями опоздал на автобус, следующего ждать долго, они решили ночевать на даче.
  И была у юной пары ночь любви, бездумной, беззаботной, когда говорят восторженно и действуют не ум, не сердце, а просто инстинкты.
  Лилька проснулась первой. Она сидела в постели и улыбалась торжествующе. Она победила, она, а не та, воображающая себя очень умной, интересной, "интеллектуальной" - это слово Лилька не любила. Она, а не Вика стала первой женщиной вот этого красивого парня, который спал обнаженный рядом с ней. В том, что она первая, не было никаких сомнений, он был бестолков и неумел. Наверное, инстинкты, заложенные в Лильке самой природой, унаследованные от прародительницы Евы, выручили и дали им возможность испытать блаженство.
  Одеяло едва прикрывало Олега. Лилька лукаво улыбаясь потянула его рукой, желая обнажить полностью фигуру спящего юноши, но тот ухватился за край одеяла и укрылся до бодбородка. Она засмеялась: "Доброе утро!" - но Олег не открывал глаза, только подрагивающие ресницы выдавали его. Лилька встала и пошла в ванную. "Чего он так испугался-то?" - подумала она полупрезрительно. А когда вышла из ванны, он уже был одет и пытался навести в комнате порядок, то есть убрать следы их совместного тут пребывания.
  - Слушай, давай быстрей! Как бы предки не нагрянули, по-моему, они на сегодня гостей приглашали.
  Лилька оделась, накинула на плечо сумку и вышла. Пошла на остановку. "Все они такие! Им бы только своего добиться, а потом ты вроде и не нужна". Она не замечала, что думает словами матери - "Ничего, посмотрим, ты еще за мной побегаешь!"
  Он догнал ее уже на остановке.
  - Ты что, обиделась? Зря. Я для тебя стараюсь. Ну чего хорошего, если бы мои родители тебя тут увидели, сразу бы все поняли. Тебе это надо?
  Лилька молчала. Она не знала, чего ей надо, и, пожалуй, еще не осознавала, что она с собой сделала.
  
  Наступил Новый год, каникулы. Лилька с Олегом встречались каждый день и каждый раз ездили на дачу. Ночевать "у подружки" мать Лильке запретила, но им хватало и дня. Она возвращалась домой поздно, веселая и счастливая.
  А в школе все оказалось не так, как ей думалось. Все было как раньше - пришла в школу его бывшая подружка, они подолгу разговаривали о чем-то, обменивались книгами. Лилька раз послушала - незнакомые имена, названия, произносимые увлеченно, с жаром, ей ничего не говорили. "Притворяется, - подумала она о сопернице, - Нечем взять, так начитанность свою показывает". Сама она разговаривать вообще не любила. У нее говорили глаза, звонкий смех, походка, движения. В танцах она была безусловной победительницей, нельзя было ее не заметить.
  
  Сегодня Лилька не смеялась. Она молча отсидела уроки, а когда все кинулись в раздевалку, вышла и остановилась в полутемном углу коридора, поджидая замешкавшегося Олега. Он подошел и заговорил торопливо, виновато: "Слушай, мне сегодня домой надо, а то предки спрашивают, куда я все пропадаю, да и уроки теперь, каникулы-то кончились". Лилька даже не улыбнулась. Она молча выслушала его и направилась в раздевалку.
  А та уже стоит одетая и его высматривает. Лилька медленно обернула шарфом шею, натянула не спеша берет, надела пуховик, вытащила из кармана пушистые рукавички, а сама смотрит, что дальше будет.
  Олег, какой-то нервный, нахлобучил на голову шапку, схватил пальто и быстро пошел к выходу. А та его окликает: "Олег! Подожди меня, нам сегодня по пути". И они ушли вместе. А Лилька уходила последней, ошеломленная и оскорбленная.
  На следующий день она решила вести себя как всегда, смеялась, дурачилась, а на Олега не обращала внимания, будто его и не было. Тактика оказалась правильной. Перед последним уроком он поймал ее в коридоре:
  - Лиля! Пойдем после уроков гулять? Пошли!
  - А как же твои предки?
  - Я вчера дома сидел, им хватит.
  - А Вика?
  - А что Вика? Нам вчера по пути было, ее бабушка напротив нас живет. А ты чего подумала?
  - Я? Ничего.
  - Ну так идем?
  - Посмотрим. Еще физику надо пересидеть.
  Но глаза ее уже блестели и обворожительно улыбались губы.
  
  Скоро Лилька обнаружила в себе перемены, которые требовали какого-то решения, грозили изменить ее жизнь и не лучшим образом. Нужно было хорошо подумать, что делать дальше. Но Лилька думать не любила. Если она иногда и задумывалась о чем, так только о том, как бы добиться исполнения какого-нибудь сумасшедшего желания, сулящего удовольствие, а уж неприятности и заботы в ее хорошенькой головке не задерживались.
  И все-таки думать надо. Чтобы сказать Олегу, такой и мысли не было. Испугается и вовсе перестанет с ней встречаться, будет с Викой, и Лильке придется признать свое поражение, и все знакомые ребята и девчонки будут сплетничать о ней. Обратиться к врачу? Она представила, как после больницы придет в класс, только тогда уж не только класс, а вся школа будет о ней судачить, может, и из школы-то попрут... Мать кричать начнет как всегда. Нет уж, лучше без нее.
  Хотя Лилька в глубине души чувствовала, что без матери все равно не обойтись, ей не хотелось начинать разговор, да и настроение у матери редко бывало подходящим. Вспомнила Виталика. Уж он-то все бы для нее устроил и без всяких лишних разговоров. Жаль, мать не сумела его удержать.
  Однажды она услышала историю: девчонка четырнадцати лет родила и бросила ребенка в общественном туалете, мертвого. В колонию ее отправили. Вот дура-то, в общественном туалете, да там народу всегда полно, другого места, что ли, нет.
  И в голове у Лильки постепенно, потихоньку стал складываться план: никому ничего она говорить не будет, а придет время - родит где-нибудь, вон хоть у бабушки, а ребенка подкинут, оставят около роддома или еще где. Лилька вспомнила, что как раз бабушка и рассказывала ей, что детей иногда подкидывают, кладут на крыльцо какого-нибудь дома побогаче. План был хорош тем, что позволял сейчас ничего не делать и ни о чем не думать. Вот только живот начнет расти. А, стану поменьше есть!
  Планы редко исполняются так, как задуманы. Однажды Лилька грохнулась в обморок, ни с того, ни с сего. Мать как раз дома была, испугалась и вызвала скорую. Врачиха измерила ей давление, заглянула зачем-то в глаза, оттянув веки, и спросила у матери:
  - Как у вас с питанием? Похоже на голодный обморок.
  - Да что Вы! У нас все есть. Разве только сама не ест, фигуру бережет, она у меня полновата немного, а в моде длинные да стройные. А ну признавайся, дрянь ты этакая, опять не ешь?
  - Да фигуру-то теперь не убережешь. На каком месяце, на пятом или на шестом?
  Лилька молчала, безразлично уставившись в пространство. Мать побледнела и села на стул, будто у нее отказали ноги:
  - Не может быть! Ах, ты...
  - Не надо, не надо кричать. Этим не поможешь. Встаньте на учет, придется рожать, аборт делать поздно. Сейчас введем глюкозу. Следите за ее питанием, это сейчас очень важно.
  Лилька украдкой взглянула на мать. Та как полоумная, сидя на стуле и глядя в пол, раскачивалась из стороны в сторону, даже дверь закрыть за врачихой не встала. Когда они остались вдвоем, мать поднялась и, большая, вдруг огрузневшая, двинулась на Лильку:
  - Кто?! Ты мне скажешь, сучка, кто тебя обрюхатил? Говори, а то я тебе все космы сейчас повыдеру!
  Она и в самом деле запустила обе руки в дочкины волосы. Лильке стало страшно, она во всем призналась. И сразу полегчало - теперь мать будет за нее думать, а она уж найдет выход. И Лилька заплакала, ухватившись за мамины плечи и прижавшись лицом к ее груди.
  
  Мать, конечно, все испортила. Она стала бегать по всем знакомым, чтобы устроить Лильку на аборт. Только ничего не вышло. Врачи как только узнавали, что попавшей в беду девочке только четырнадцать лет, и она на шестом месяце беременности, не соглашались не за какие деньги.
  А пока Лилька ходила в школу, смеялась и дурачилась, чтобы никто ничего не заметил. Кажется, никто и не замечает никаких в ней изменений. Только Олег больше к ней не подходит и не предлагает встретиться и съездить на дачу. Говорят, на дискотеке он с Викой бывает и провожает ее домой. Ну и пусть! Он давно перестал Лильке нравиться, наверное, еще с того, первого, раза на даче, когда он оказался таким трусливым и жалким, только тогда ей очень не хотелось это видеть, и она притворилась, что не замечает.
  Однажды утром, училась Лилька во вторую, мать тоже оказалась дома, что-то делала на кухне, она смотрела фильм по телику. В последнее время они почти не разговаривали.
  - Лиля, открой, звонят! Ты что, не слышишь? - мать с сердитым лицом заглянула в комнату, - Опять кино смотришь? Делать больше нечего? Я этот телевизор выкину к черту, на помойку!
  - Ага! Выкинешь. Сама-то что будешь делать, не меньше меня смотришь.
  Мать выключила телевизор. Лилька встала и пошла открывать. Перед открытой дверью стояла мать Олега. Красивая тетка, ничего не скажешь, и прикид что надо. Только зачем она пришла?
  - Здравствуй. Ты Лиля?.. Ну, чего же ты молчишь? Мама дома?
  Лилька молчала, а внутри росло возмущение: значит пришла сыночка защитить, невинного младенца, а ему, наверное, запретила и подходить к ней. Он и рад, трус! Только ей от этой женщины и ее сыночка не надо ничего!
  Лилька уже хотела захлопнуть дверь, но подошла мать:
  - Проходите. Лиля, иди на кухню. Чай завари, когда вскипит, - она проводила гостью в комнату и плотно прикрыла за собой дверь. Но главное Лилька все-таки слышала. Оказывается, деньги принесла на будущего внука.
  Ей хотелось царапаться, кусаться, ругаться! Не нужны мне их деньги! Сволочи! Откупаются. Пусть только выйдет, вцеплюсь в это, так похожее на него, лицо, исцарапаю до крови!
  Скоро дверь открылась. Женщина вышла, мать с замкнутым лицом провожала. Лилька, так и не посмевшая вцепиться и исцарапать, проводила несостоявшуюся свекровь ненавидящим взглядом. Потом кинулась к матери:
  - Зачем она приходила? Чего ей от нас надо?
  - Ничего не надо. Вот деньги принесла, малышу на приданое.
  - Отдай ей эти деньги! Дай мне, я ее догоню!
  - А ну прекрати истерику! Ишь ты, гордая какая! А где твоя гордость была, когда с таким же сосунком, как сама, в постель ложилась? Идиотка! Денег ей не надо! Мало того, что сама еще на моей шее висишь, так еще и младенца скоро повесишь, на одну-то зарплату попробуй-ка, прокорми вас обоих. Батька твой три месяца уж алименты не шлет. Денег не надо! Да я еще не раз ей напомню про ее внука, пусть только родится. А ты молчи, коли своего ума нет! Молчи и делай, как мать велит!
  Лилька поплелась в комнату, села на диван и включила телевизор. Показывают рекламные ролики. Классные девчонки! У них тоже бывают проблемы, а они все равно улыбаются. И она решила тоже не поддаваться судьбе и улыбаться.
  Был май, цвела сирень. Ее запах был всюду - на улице, на рынке, в троллейбусе, только не в Лилькиной комнате. Мать говорила, что настоящая женщина не покупает себе цветов сама. В этом Лилька была совершенно с ней согласна. Но цветов не было.
  А этот предатель уж не один букет своей уродине подарил, это уж точно, он мальчик воспитанный. Да и она не уродина, тоже воспитанная и знает все правила поведения.
  "А я плевать хотела на эти правила, - думала Лилька, - Я буду делать как мне нравится! Вот возьму и пойду сегодня на дискотеку!"
  
  Весь вечер какой-то парень, Лилька забыла его имя, не отходил от нее. Потом попросил ее подождать немного и исчез на десять минут, а явился с огромным букетом тюльпанов. Пошел провожать.
  Но стоило им только войти в подъезд, как тотчас открылась дверь квартиры, и мамин голос произнес:
  - Лиля! Тебе давно пора спать, попрощайся с молодым человеком и домой!
  - Сейчас иду, мама! - весело откликнулась Лилька. Она и не думала задерживаться, ей просто нужны были сегодня цветы. А парню наврала, что уезжает завтра на все лето и назначила встречу на дискотеке в конце августа.
  Мать спать не ложится. Ясно, сейчас воспитывать будет.
  - Сядь-ка, давай поговорим. Вот что, дочка, если ты хочешь, чтобы все шло тихо да спокойно, без ругани, ты на танцы не пойдешь, пока не родишь. Дура! Грохнешься в обморок посреди зала, затопчут.
  - Еще чего!
  - Ничего! Или блевать начнешь, опозоришься. И так стыда не оберешься. Мало тебе? В пятнадцать лет родишь, да и пятнадцати-то еще не исполнится.
  - Я одна, что ли так гуляю, такое сейчас с каждой девчонкой может случиться.
  - Да вот не случается, другие-то умней тебя оказались.
  Лилька притихла. С матерью спорить бесполезно, да и не хотелось. Решили, что все лето Лилька с бабушкой проживут в деревне у бабки Анны, родственницы.
  - В школу я больше не пойду!
  - В эту не пойдешь. В десятый класс пойдешь в вечернюю. Ну это уж после. На экзамены не пойдешь. Я договорилась, выставят тебе оценки удовлетворительные. Ноги сбила, пока все устроила, а тебе хоть бы что, хоть бы спасибо сказала.
  - Спасибо, - Лилька уткнулась в мамино плечо, и они обе всплакнули.
  
  Родила Лилька в начале сентября мальчика. Хорошенький, на Олега похож. А юного папы уже не было в городе. Его отец получил перевод по службе, он был военный, и они уехали в другой город.
  В десятый класс Лилька не пошла. Осень и зиму просидела дома, нянчила малыша. Но главные заботы, конечно, взяла на себя мать. Она очень полюбила своего нежданного и нежеланного внучонка. И однажды сказала:
  - Пусть меня мамой-то зовет. Тебе еще жизнь устраивать, замуж выходить, а мне-то уж это ни к чему.
  На этом и согласились, не очень представляя, что из этого выйдет в дальнейшем.
  
  А Лилька поступила в техническое училище на закройщицу-модельера. После полугодового сидения дома в обществе сверстников она почувствовала себя прежней - красивой, привлекательной, способной любому вскружить голову. Здесь никто не знал, что она уже мама, да и сама Лилька успела об этом забыть после маминого решения усыновить внучонка.
  А сейчас все парни из других групп, у них был только один, на нее тащатся. Вскоре она встретила того парня, которому назначила свидание в конце августа прошлого года.
  В городе гонки были, на мотоциклах, и Лилька пошла посмотреть на победителей. И увидала на высшей ступеньке пьедестала того самого парня, с которым была прошлым летом на последней дискотеке, после которой и началась домашняя каторга. Она выменяла на шоколадку у мальчишки букет цветов и вручила его победителю. Он ее сразу узнал:
  - Вот так встреча! Очень рад. Подожди меня у выхода. Договорились?
  Она, конечно, дождалась и за спиной победителя доставлена была домой. Этому парню Олег и в подметки не годился, козел несчастный! Не надо было с ним связываться. Но тогда лучше его мальчишки не было. "До чего же ты, Лилька, была глупа. Ничего, я теперь наверстаю. Теперь пусть меня любят, а я посмотрю, кто стоит любви, а кто нет".
  Этот парень стоил. Ей нравилось мчаться с ним на мотоцикле, с ветерком! Нравилось его комната в студенческом общежитии, где он жил совершенно один. Она там частенько ночевала. К себе не приглашала, однокомнатная квартира, да еще этот карапузик.
  Тут мать ее понимала. Малыш звал бабушку мамой, но иногда и Лильку тоже. Мать виновата. Забудет и говорит: "Иди к своей маме". Он и кричит: "Мама!" и за грудь ручонкой своей хватает. Хоть она и кормила его всего три месяца, а помнит.
  
  Однажды Лилька вернулась домой поздним вечером. Она открыла дверь своим ключом и тихонько хотела пройти в свой угол, но услышала на кухне голоса. Мать разговаривала с бабушкой. Она прислушалась.
  - Да пусть гуляет, хоть будет чем молодость вспомнить, - это мать, - Состаришься, так никому и не нужна будешь. Вот ведь я сама-то, еще и не старая, и выгляжу еще неплохо, а одна.
  - Молодость-то промелькнет, не заметишь как, - это бабка, - А она, глупая, этого не понимает, так ты, мать, и подскажи. Хороший парень, так пусть женится. А уж если он только так, свою нужду справляет, так нечего с ним и гулять. Другого надо искать. Девка она красивая, не одному парню, поди, нравится. Ты вот что, выспроси-ка потихоньку, какие у них отношения-то... Студент, да еще спортсмен, может, у него такие запросы, что ого-го, а наша так, временная.
  Лилька на цыпочках прошла в комнату и улеглась спать. Но разговор этот запомнился.
  К этому времени она уже год проходила в училище. Ей семнадцать, а малышу два, но он мамин сын, спасибо ей, никто ничего и не знает. А замуж пока не хочется. То ли дело свобода, с кем хочу, с тем и гуляю.
  
  Тут она вспомнила Сашку. Он с первого дня в нее влюбился. Глупый! Ничего не говорил, не подходил даже, а на лице все написано. Один раз, в мае это было, совсем ошалел на нее глядя, стоит посреди двора и глаз не спускает, потом застеснялся и убежал в класс. Такой красивый парень, а до Лильки у него ни одной девчонки не было. Лилька сделала его счастливым. И ей он тоже нравился. Он, она подыскивала слова, он... верный, нежный. Был бы постарше. Нет, замуж и за него идти не стоит. Тут Лилька заснула.
  А мать с бабкой принялись за нее вдвоем и тихонько, исподволь добились таки своего. Однажды Лилька вдруг поняла, что замуж выйти сейчас совсем неплохо, даже клево, девчонки, если не в открытую, так в душе каждая позавидует. Да и парень - студент, будущий инженер.
  Но студента перспектива жениться в ближайшем будущем не обрадовала. Он терпеливо объяснил своей подружке, что для семьи необходима материальная база, а сейчас он ее не имеет, он даже не уверен, устроится ли на работу после института. Конечно, он подрабатывает тренером, но это для семейного человека мелочь. Сейчас только в бизнесе можно чего-то добиться. Может быть, ему придется профессию менять. Придется с женитьбой подождать.
  Ждать Лилька не любила. Если в ее голове возникла вдруг какая-то цель, она ее добивалась, упорно и энергично. И она решила поставить своего парня перед фактом - она забеременеет, и у него не будет иного выхода кроме женитьбы. "Есть у меня малыш-то, - мелькнуло некстати в голове, - Ничего, этот мамин, чего ей одной-то, скучно будет".
  В этот раз мать догадалась. Еще и не видно ничего, а она вдруг спрашивает:
  - Ты что, решила еще одного ребенка родить?
  Лилька сделала невинное лицо, но мать не проведешь.
  - Ты не строй мне глазки-то, лучше скажи, что делать собираешься.
  - Да ладно уж, придется сказать, все равно узнаешь, - и, помолчав, досказала, - Я его перед фактом поставлю. Куда он денется от собственного-то ребенка. Сами все с бабушкой в один голос поете: "Выходи, да выходи замуж". Вот я и решила.
  - Ты-то решила, а он-то как? Ты ему скажи заранее. Если он все-таки откажется, придется сделать, не рожать же второго. Да вот еще что, с этим сосунком сопливым чтоб я тебя больше не видела, и никто бы не видал, особенно жених. И чего ты в нем нашла? Ведь глуп, как и ты, хоть ростом и с коломенскую версту, да еще и несовершеннолетний. Он, мне показалось, и тебя-то моложе.
  Лилька отмолчалась, а про себя подумала, что Сашка ей надоедать своим вниманием, похоже, не собирается. Почему? Наверное, видел ее со студентом или кто-нибудь донес. Хоть бы подошел да спросил. Даже не здоровается. Неужели это он тогда был, когда они мчались на мотоцикле по набережной, а шедший впереди парень оглянулся и вдруг замер как вкопанный. За то короткое мгновенье она его не узнала, а сейчас ей стало ясно: он. Ну и пусть. Как хочет. Только надолго ли его хватит, ведь любит же ее до безумия.
  - Ты студента своего приведи как-нибудь познакомиться, - это мать прервала Лилькины размышления, - "братика" твоего я к бабушке отвезу, на всякий случай.
  - Ладно, приведу, успеешь еще, познакомишься.
  
  Замуж за студента Лилька не вышла. Предполагаемый официальный муж ничуть не обрадовался известию о том, что ему в скором времени предстоит стать отцом. Он вину за это "недоразумение" отнес на ее счет, это она со своим "графиком" что-нибудь напутала, он ее предупреждал и предлагал более надежное средство.
  Лильке так и не удалось привести его к себе домой, то у него нет времени, то слишком поздно для гостей.
  В последнюю встречу, собираясь уходить, Лилька решительно и серьезно заявила:
  - С тобой мама хочет поговорить. Зайди к нам завтра после лекций. Она специально отгул взяла, будет тебя ждать.
  Лилька никогда не видела его таким испуганным. Но это продолжалось не больше минуты, и он стал злым, а голос его был холодный и даже как будто вовсе незнакомый.
  - После лекций у меня занятия, - отчеканил он, - Я ведь не какой-нибудь бездельник. Да и о чем говорить-то? Мы с тобой о женитьбе уже говорили. Давай сделаем так: я найду тебе хорошего врача, заплачу за все, разумеется, и будет все о"кей.
  - Еще чего, - сказала Лилька надевая плащ.
  Разговор происходил в его общежитской комнате. Он сидел на кровати прислонившись к стене, заклеенной фотографиями и яркими вырезками из журналов, изображающими гонки, гонщиков и мотоциклы. Она не сказала больше ни слова и уходя хлопнула дверью.
  Лилька "выдерживала характер" две недели. Выдержала. Он сам пришел к ней домой. Дверь открыла мать.
  - Милости просим, проходите, - засуетилась она, - А я давно зятя поджидаю. Лиля, встречай гостя!
  - Привет! - на Лилькином лице сияла торжествующая улыбка, но не встретив ответной, начала гаснуть.
  - Здравствуйте, - спокойно произнес гость, - Только я не зять. Я, Лиля, предупреждал тебя, что жениться не могу.
  - Ах вот как, предупреждал! Задурил девчонке несовершеннолетней голову, а теперь бросаешь. Я на тебя управу найду!
  - Не кричите на меня, пожалуйста. Я ее ни к чему не принуждал и не обманывал. Вот я принес деньги и адрес. Завтра к двум подойди, кабинет тут написан, все тебе сделают. Второй ребенок тебе ни к чему.
  Последняя фраза заставила хозяйку замолчать, а гость положил на кухонный стол деньги, листок бумаги, на котором крупным твердым почерком был написан адрес, и вышел. Входную дверь он открыл сам, поскольку хозяйки как будто замерли.
  Первой гнетущее молчание нарушила Лилька:
  - Кто это ему натрепал? Знать бы, в харю бы дала!
  - А то некому. Твоя подружка, поди, и доложила. Самой поумней надо быть, да не откровенничать с кем попало. Люди теперь такие, что пакость сделать кому-нибудь - каждому удовольствие. Ну-ка, чего он тут принес? - мать посчитала деньги, прочитала адрес, - Завтра пойдем. Я тебя провожу. Не бойся, с обезболиванием сделают, ничего.
  - Да никуда я не пойду! Нарочно рожу, назло ему и запишу на его фамилию. Куда он денется?
  - Дура! Записать ты, может, и запишешь, только чтобы он отцом себя признал, на него в суд надо подать, и неизвестно еще, присудит ли тот суд ему алименты платить. Скорей всего - нет, не присудит.
  - Тебе бы только алименты! А я не об этом, я хочу, чтобы он своего ребенка растил и воспитывал. Я что, одна его сотворила?
  - Ты и первого не одна сотворила, да матери подкинула. Только мне ведь не под силу будет троих-то вас кормить. Да и зачем мне это надо? Все! Плюну я на вас, соберу манатки и уеду! - мать бросила в раковину мочалку, которой мыла посуду, как будто и впрямь решила собирать манатки, - Уеду! Живи как хочешь!
  - Куда-а? С печи на полати? - протянула Лилька.
  Мать села на табуретку и заплакала, уткнувшись в полотенце. А Лилька оделась и вышла на улицу.
  
  Уже зажглись фонари. Прохожих было мало. Недавно выпал снег и начал таять. Пахло сырой опавшей листвой.
  Злость на мать не проходила. Казалось, не вмешайся она в разговор, все было бы иначе. Ничего не понимает. И не догадывается, что Лильке давно опротивела их однокомнатная квартира, где малыш вечно вертится под ногами. Так хочется жить по-человечески, в хорошей квартире, с красивой мебелью, иметь дачу, машину, жить красиво и весело. С этим могло бы получиться, ведь он был от нее без ума. Почему "был"? Да он и сейчас балдеет от нее. Надо сейчас же с ним встретиться и поговорить, объяснить про малыша. Молодая была, всего четырнадцать было. Кто в жизни не ошибается? Да и вообще ее просто обманули.
  Но в общежитии его не было. Лилька мило улыбнулась дежурной и попросила: "А вы мне дайте ключик, я его подожду, он обещал скоро подойти". Раньше ей иногда давали ключ, ее знали, но сегодня тетка как отрезала:
  - Посторонним ключи не даем.
  
  Целый месяц Лилька заходила в общагу или звонила по телефону своему другу. Он неизменно отсутствовал. Наконец, она решила поймать его в клубе, где он занимался с ребятами, обучал одному из восточных единоборств, название которого она все время забывала.
  Там вместо него тренировал мальчишек знакомый парень, который улыбнулся ей и сказал:
  - Лиля, привет! Посмотреть пришла? Заходи.
  - Вообще-то мне Олег нужен.
  - А ты разве не знаешь? Он перевелся на заочное и уехал домой. Мать, кажется, у него заболела. А я думал, ты в курсе.
  - Да мы давно уж не встречаемся. Просто он мне бабки должен, - пряча за улыбкой растерянность, она пошла к выходу.
  - Лилечка! У нас сегодня вечер, приходи! Я буду ждать.
  - Ладно, жди. Чао!
  "Ну, козе-е-л! Слинял по-тихому! Показал свое "благородство". Ну погоди, козлина, я тебя достану! За дипломом приедешь, куда ты денешься. А я как раз к тому времени ребеночка рожу и приеду с колясочкой на торжество, посмотрю, какая рожа у тебя будет. Может, еще и к ректору схожу или как его там. Пусть узнают во всей красе своего лучшего студента!"
  Никогда еще Лилька не носила в душе столько злобы и презрения. К этому еще примешивалась и тревога - как-то все получится? Проходя мимо стеклянной витрины она по привычке взглянула на свое отражение и не узнала себя - лицо застыло от злости, губы сжаты. "Ну нет, меня так просто не возьмешь!" Тотчас на лице появилось по-детски доверчивое, безмятежное, даже чуть-чуть, самую малость, наивное и глуповатое выражение, губы сложились в очаровательную улыбку. И она успокоилась. Ничего, не смертельно! Там видно будет, как и что делать.
  Домой она не пошла, решила пожить у бабушки, обрадовать старушку своим присутствием, та ее любила. Говорить, конечно, ни о чем не надо, хотя мать все равно доложит.
  Она по-прежнему ходила в училище. Ей нравилась будущая профессия, только устроиться на работу после выпуска будет нелегко. Пожалуй, без матери опять не обойдешься, у нее полно знакомых, которые могли бы помочь. Зря поругалась с ней... Ну, ничего, помиримся!
  А в училище Сашка к ней не подходил. Верно тогда, летом, он видел больше, чем надо. И она не заговаривала, только улыбалась при встречах, а он отводил в сторону глаза. Она всегда чувствовала его присутствие, даже не видя его. Ей становилось теплее. Однажды она решительно пошла ему навстречу с намерением поговорить, но он как всегда отвел глаза и свернул в сторону. Не понял. Ну и ладно. Все равно замуж за него выходить глупо, с тоски умрешь или с голоду, да и мать на порог не пустит с таким мужем... Посмотрим, жизнь покажет.
  А жить Лилька всегда хотела ярко, весело, с удовольствием, взахлеб, чтобы голова кружилась от счастья. Но такая жизнь была у нее, пожалуй, только в детстве. Тогда исполнялись все ее желания. Она умела этого добиться и чувствовала себя принцессой, повелительницей, не как все остальные, а какой-то особенной, лучше.
  Но жизнь становилась все сложней и сложней.
  
  В воскресенье пришла мать, притащила с собой маленького Вовку. Сняла туфли и устало плюхнулась на табуретку в кухне.
  - Иди поздоровайся... с Лилей.
  Малыш бросился к Лильке и уткнулся головой ей в колени. Они вообще-то друг друга любили. Но она умела от него избавиться, когда он надоедал. Лилька взъерошила малышу волосы и сказала:
  - Баба, дай нам конфетку.
  - Так нету, милая, - откликнулась бабка, - мы с тобой вчера еще с чаем последние выпили.
  - Ну тогда будем мультики по телику смотреть.
  Лилька увела ребенка в комнату. Мать с бабкой долго о чем-то шептались, и тотчас замолчали, когда она вошла в кухню.
  Скоро мать ушла и увела упирающегося и хныкающего Вовку. А бабушка сложив на коленях руки и о чем-то раздумывала. Лилька поняла: сейчас начнется мамина песня и не ошиблась.
  - Лиля, внученька, а ведь мать-то дело говорит. Раз этот подлец-то тебя бросил, так сделать надо. Куда ты теперь с дитем-то, еще и училище не кончила, не работаешь. На чего жить-то будем?
  - С тобой все ясно. Объела я тебя? Нигде мне жизни нет! - Лилька взяла сумку и начала демонстративно кидать в нее свои вещи.
  - Уйду! Живи одна.
  - Куда уйдешь, к матери?
  - Еще чего! Чтобы она мне шею перегрызла своими нравоучениями?
  - А куда же ты, миленькая? Да ведь я тебя и не гоню, - Бабушка испугалась, засуетилась. Ее легко было разжалобить.
  - А никуда! На Набережной поставлю палатку и буду жить.
  - Господь с тобой! Белые мухи уж летят, медведи и те в берлогу забираются, а ты на улицу.
  - Ничего, снегом засыплет, теплей будет, - Лильке самой стало себя жалко. Швырнув в сумку свитер, она подошла к окну и бесцельно стала смотреть на серые предзимние сумерки с редкими хлопьями снега. Она, конечно, играла спектакль и, как всегда, вошла в роль.
  Бабка знала свою внучку. Еще в ту пору, когда Лилька, добиваясь новой игрушки, ложилась в нарядном платьице на грязный асфальт, била по нему маленькими кулачками и визжала до звона в ушах родителей и всех окружающих, она заливалась смехом и говорила: "Ну, артистка!"
  Артистка она и есть, никуда не денешься, но плохо ей сейчас. Вот ведь подлец какой, такую красавицу бросил. Бабка взяла сумку, вытащила свитер и положила на диван, приговаривая:
  - Куда идти из дома? Да и не говорю я ничего, так только, посоветовала. А не нравится, так живи, как знаешь. Мое дело теперь кино по телевизору смотреть. А ведь началось уже, - она засунула не разобранную сумку под свою кровать и села к телевизору, - Иди и ты погляди. Там такие же как вы, каждый делает что хочет. Вот посмотрим, что у них из этого получается.
  
  Лилька скучала без матери и без Вовки, но идти домой не хотела. Мать сказала, что с ребенком и на порог не пустит, а ребенок-то в ней. Не шла она и в больницу - было страшно.
  Порывшись в бабушкином шкафу, Лилька нашла отрез ткани цвета темной вишни с яркими малиновыми цветами - неразрезанные кашемировые платки. Уроки по моделированию и кройке пригодились - она сшила себе костюмчик, который удачно скрывал ее растущий живот.
  Она все-таки решилась пойти ко врачу. Только чтобы отвязаться от бабушки, которая твердила ей об этом с утра до вечера и жалобно смотрела на нее какими-то виноватыми слезящимися глазами. А врач направил ее в стационар, где она пролежала две недели, и ее перевели в родильное отделение, хотя по ее расчетам было еще совсем рано, впрочем за точность она не ручалась.
  Лилька лежала молча, с соседками, которые с тревогой, но и с радостью обсуждали предстоящие им роды, разговаривать не хотелось. Ее предстоящее появление на свет второго в ее жизни малыша не радовало. Он как и первый стал нежеланным.
  Лильку удивило и даже рассмешило появление Сашки под окнами ее палаты. Вот ненормальный-то, совсем что ли дурак? Нет, не нужен ей такой муж, у которого крыша поехала.
  Решение оставить ребенка в роддоме зрело в ней давно и упорно. Она уже оставила мысль приехать с колясочкой на торжественное вручение диплома молодому папочке, его и без коляски не поймаешь. Да и она выглядела бы при этом неважно. Она не хотела, чтобы ее жалели или презирали. Мать-одиночка с дитем... Нет, это не Кармен!
  Из роддома Лилька вернулась домой. Мать не возникала. Как будто ничего и не случилось, она велела ей взять Вовку из садика. Потом как-то ни к селу ни к городу обронила, что ребенка можно будет взять потом, когда Лилька жизнь свою устроит - кончит училище, выйдет замуж. Лилька сделала вид, что поверила, но она знала, что этого не будет, да и в заявлении об отказе, которое она подписала в роддоме, было ясно сказано, что прав на ребенка она лишается. Но сейчас ей думать об этом не хотелось, очень хотелось спать.
  А Сашка опять не подходит. Точно, ненормальный, то - люблю, а то - знать не знаю. Завтра выпускной, но ее там не будет, так что прощай училище, и ты, недотепа горемычный.
  
  Полученные корочки спрятаны вместе со старыми ненужными бумагами - не пригодились. Лилька работает в баре. Виталик устроил. Он иногда заходит к ним домой. Лилька считает - к матери, она тоже у него работает, торгует на рынке. Но когда они случайно встречаются, в глазах его появляется блеск как у кота, учуявшего рыбу, и рожа расплывается в улыбке. Раза два он приглашал ее "на зеленую", но она решительно отказывалась. У нее партнеров навалом, молодых и красивых, выбирай. Правда, отношения эти не надолго, так оно и лучше, свобода - кого хочу, того и люблю.
  Однажды Виталик сказал:
  - Я тебе еще одну работу дам, по совместительству. Я купил квартиру, буду там принимать нужных людей. А тебе за порядком следить. Чтобы как следует убирали, уборщица будет приходить, чтобы было все, что нужно, к столу. Ну и гостей встречать будешь, как хозяйка, так что и вид должен быть у тебя соответствующий. Ну это ты сумеешь, я помогу, конечно.
  - А мне можно там жить?
  - Живи. Только там иногда могут на ночевку остаться.
  - А сколько комнат?
  - Две. Пожалуй, так-то лучше будет, живи. Но чтоб был порядок.
  Так Лилька переселилась в новую квартиру. Мать решила, что она стала любовницей ее бывшего сожителя и втайне ревновала, хотя их отношения давно уже только деловые.
  Шло время, нет, не шло, бежало. Лилька по-прежнему звонко смеялась блестя ослепительными зубами и откидывая назад голову с роскошной рыжей гривой. А что? Все идет как надо. Бабки есть. Кавалеров - пруд пруди. Любовь?.. Вот любви, пожалуй, нету, секс есть, а любви нет. Так ее вообще нету. Не бывает! Разве только у таких блаженных, как Сашка. Жалко его стало. "Возьми ребенка!" - его прощальные слова. Она тогда соврала ему, да он, наверное, догадался.
  А ведь ему скоро дембель, отслужил. Может, и вправду выйти за него замуж? Может быть, и девочку сумеем забрать из дома малютки?
  Однажды Лилька, уговорив няньку и хорошо ей заплатив, посмотрела на свою дочку, тогда ей было шесть месяцев. Она ее узнала или что-то внутри подсказало, но это, точно, была ее девочка. Откуда-то взялись слезы, и Лилька, коснувшись лбом стеклянной двери, через которую наблюдала за ребенком, выбежала на улицу. Потом она долго сидела на скамейке, полузасыпанной желтыми осенними листьями. Больше она туда не ходила. Девочке сейчас три года. А Лильке двадцать.
  
  Она написала Сашке письмо. Спрашивала о его планах и предложила поехать вместе к морю и пожить там недели три. Эта сумасшедшая идея осенила ее внезапно, но Лилька как всегда приступила к ее осуществлению немедленно.
  Письмо брошено в ящик, времени в обрез, надо думать.
  Она попросила у Виталика отпуск с половины сентября.
  - В конце октября пойдешь, - ухмыльнулся тот, - вместе со мной, в Сочи махнем. На Канары пока не приглашаю, отложим до будущего года. Лады?
  - Мне сейчас надо, - Лилька не улыбалась. Посерьезнел и шеф:
  - Сейчас, Лилечка, не могу. Никак нельзя, - и ушел.
  "Ну и черт с тобой. Я и без твоего позволения уеду. Денег бы только достать", - это, естественно, Лилька сказала не вслух, но очень решительно. И вспомнила парня, который недавно на пляже сделал ей странное предложение. Он сказал, что с ее фигурой можно заработать большие деньги. Он все организует, а ей только останется под музыку раздеться. Стриптиз. Больше никто ничего не потребует. Стопроцентная гарантия. Лилька тогда расхохоталась.
  А парень иногда заходит к ним в бар. Может быть, и сегодня придет?
  
  Они встретились на остановке. Лилька немного побаивалась. Откуда ей знать, что этот хмырь в душе держит.
  - Ты смотри, если я сегодня вечером на работе не появлюсь, за тебя возьмутся, не обрадуешься.
  - Да ничего с тобой не случится. Мы бабки делаем. Жаль, в работе я тебя не видел. Кассету смотрела, все запомнила?
  - Да запомнила, ничего особенного.
  - Репетировала? Раздевалась?
  - Да отстань!
  Лилька эту кассету три раза смотрела и запомнила каждое движение длинноногой блондинки, которая в течение десяти минут под музыку что-то снимала с себя, хотя на ней почти ничего не было надето.
  - Музыку принес? Если другая, я не буду.
  - Та же самая музыка, один к одному.
  Занятая разговором, Лилька не заметила, как вслед за ними шмыгнул в троллейбус Вовка, который втихомолку шел следом от самого подъезда. С некоторых пор он так играл - увяжется хвостом за ней или за матерью, идет незаметно, когда надо, прячется за угол или за прохожих, потом, хохоча во все горло объявляется и говорит: "А я от самого дома за тобой иду, а ты не видишь".
  Ехали долго. Приехали на окраину города, Лилька редко здесь бывала. Парень шел уверенно, видно, был здесь как свой. Наконец, подошли к дому, позади которого был забор, а поверх его колючая проволока.
  - А там что такое?
  Парень усмехнулся:
  - Да ничего особенного, предприятие.
  В квартире на третьем этаже, куда они вошли, Лилька, не снимая плаща, прошла в комнату, открыла балконную дверь и увидела тот же самый забор, за которым была зона для заключенных, что Лилька не сразу и сообразила. А когда поняла, ей стало страшно.
  - Ты чего?! Ты куда меня привел? Мы так не договаривались! - она хлопнула дверью и направилась к выходу.
  - Постой, постой, не спеши, - парень нагло улыбался, - Мы как договаривались? Вспомни. Выступать будешь на балконе. Вот он, балкон. А остальное тебя не касается. Отработаешь, бабки получишь и свободна, гуляй. Не дури, никто тебя не съест, даже и не разглядят как следует. Давай снимай плащ. Я тебе сейчас комфортные условия создам. Смотри, включаю камин, ставлю у двери, чтобы не озябла. Ну и для внутреннего сугрева у нас есть, даже на выбор.
  Он поставил на стол две бутылки, коньяк и водку, газировку, открыл консервы, потом запахло копченой колбасой.
  Лилька как плюхнулась на диван, так и сидела. Не думала, что этот козел так ее кинет. Хотя о публике-то разговору и вправду не было, об этом она как-то не догадалась спросить. Уйти? Неизвестно еще, что эта сволочь может сделать. Да и бабки хорошие, и Сашке письмо написано, чтобы ждал на Курском вокзале, в Москве. Придется отрабатывать.
  Швырнув плащ на диван, она подошла к зеркалу, расчесала свои длинные волосы, концы которых сегодня она закручивала на бигуди. Она себе понравилась: классно выгляжу. Ладно, пусть поглядят, больше ничего ведь не будет.
  - Скоро начинать-то?
  - Во! Умница! - он посмотрел на часы, - Еще десять минут в запасе. Иди выпей, закуси.
  - Пить с тобой я не буду, не договаривались. Для кого это ты всего тут наставил?
  - Ну хоть конфетку возьми, зря что ли я их купил?
  Лилька молча подошла к балкону, отворила дверь и осмотрела место, где ей предстояло работать. Там стоял сколоченный из досок стол, на нем лежал лохматый, из искусственного волокна, плед или ковер.
  - Смотри, ковер какой! По нему пройтись и то удовольствие, а ты еще и бабки получишь!
  - А как я туда забираться буду? Ковер...
  - Сей момент, - тотчас появилась приставная лесенка в три ступеньки, - у нас все предусмотрено. Прошу!
  - Уйди! - Лилька как в холодную воду, вступила на помост.
  Музыка уже звучала. Она медленно прошла по столу, осторожно ставя ноги на высоких каблуках. Вперед, назад, остановилась на середине, подняла руки, потянулась, развела руки в стороны. Она импровизировала. Что ей та блондинка, да она Лильке и в подметки не годится! Крутанулась вокруг, полный оборот, а руки уже плавно двигаются сами собой и снимают с нее одежду одну за другой: блузку-безрукавку, распашную юбку, интимные предметы туалета. каждую вещь подержав в руке она бросала на край стола. Оставшись без ничего, Лилька легко пробежала по кругу, и музыка умолкла. Она спустилась по ступенькам. А этот хмырь уже стоит с халатом в руках и, показывая большой палец, говорит: "Классно!"
  Закутавшись в длинный теплый халат, Лилька села отдыхать.
  - Выпить принести?
  - Не надо. Я потом. Не мешай.
  - Ну как хочешь, отдыхай. Через двадцать минут второй сеанс.
  Во второй раз она была гораздо увереннее и даже почувствовала что-то вроде удовольствия, когда представила себе, как оттуда, изо всех окон на нее смотрят мужчины. Смотрят жадными глазами, не пропуская ни одного движения, и все испытывают страсть, желание обладать ею. И над всеми она имеет власть, ведь она рождает в их душах такие сильные чувства.
  Второй сеанс прошел как по маслу. Она даже не слышала звонка и разговора в прихожей.
  
  А это пришел Вовка. Когда они отпирали дверь квартиры, он был на втором этаже, а когда поднялся на третий, то ни Лили, ни ее спутника не увидел, только слышал, как хлопнула дверь.
  Он был мальчик сообразительный и понял, что Лиля вошла в одну из трех дверей, которые были на площадке. Он сел на ступеньку лестницы и стал ждать. А когда это ему надоело, он позвонил в одну дверь. Ему никто не открыл. Позвонил в другую, и вышел дядька, с которым пришла Лиля.
  - Тебе чего? - сказал дядька.
  - Мне Лилю.
  - Ясно, - дядька взял его за руку и быстро втащил в прихожую, - Тихо, не шуми. Вот садись за стол, кушай, что хочешь, но чтобы ни гу-гу. Понял?
  - А где Лиля?
  - Лиля сейчас придет, - дядька ушел в комнату и закрыл за собой дверь.
  Вовка сел на стул и взял конфету, потом еще одну. За дверью играла музыка. Почему Лиля не идет, что она там делает? Мальчик встал и открыл дверь. Ему навстречу по ступенькам шла голая тетка. Он никогда таких не видел и даже не понял сразу, что это Лиля. А когда узнал ее, ему стало то ли страшно, то ли стыдно, он не понял и стал забираться под кровать.
  Лилька была в бешенстве.
  - Ты что, очумел! Зачем ты его пустил? - орала она, поспешно одеваясь.
  - Он позвонил, я и пустил. Я велел ему в прихожей сидеть, - со злостью отвечал мужик, - смотреть надо за детьми-то.
  - Ладно, не твое дело! Давай бабки быстро.
  Тот даже и не спорил, отдал все сполна.
  Теперь предстояло объяснение с Вовкой. А ребенок услышал как Лиля громко ругается с дядькой и совсем испугался. Он забился в самый дальний и темный угол и никак не хотел вылезать.
  Лиля сидела на корточках перед кроватью.
  - Вова! Вовочка! Пойдем домой, вылезай.
  Странные звуки раздались в ответ. Лильке пришлось лечь на пол, чтобы увидеть спрятавшегося со страху мальчишку. И она увидела, как содрогается от рыданий маленькое тельце. Она испугалась и тоже заплакала. Парень, организатор зрелища, вышел из комнаты и прикрыл дверь.
  - Вова, Вовочка, - уговаривала Лилька, сама глотая слезы, - Ну что ты плачешь-то, ничего ведь с тобой не случилось. Да и увязался ты за мной зря, я тебе говорила, что так нельзя делать. Пойдем домой. Там бабушка тебя дожидается, она сегодня придти обещала, чай будем пить с пирожными.
  Наконец мальчик с ее помощью вылез из-под кровати и вытер глаза кулачками.
  
  В прихожей парень взял со стола большой пакет и протянул Вовке:
  - На, малыш! Ты это любишь. Выше голову! Это, брат, жизнь, что тут поделаешь, подрастешь - еще не то увидишь.
  - Замолчи, - обозлилась Лилька. Сейчас ей казалось, что именно этот парень виноват во всем.
  - Дура! На себя посмотри.
  Вовка уже не плакал, прижал к груди пакет со сладостями и все молчал, что было непривычно, потому что обычно все уставали от его болтовни.
  Вот он поднял к ней свое личико, и у нее немного отлегло от сердца.
  - Ли...Ли... - и не смог договорить и тихо заплакал.
  "Господи! Что же я наделала, - ужаснулась Лилька в мыслях, - Неужели останется заикой?" Она прижала его к себе и стала гладить по голове и приговаривать, успокаивать тихими ласковыми словами. Вдруг мозг ее пронзила мысль: "Ведь он мой сын. Не надо было ему это видеть, нельзя". Но она отмахнулась от нее. "Сейчас надо думать, как ребенку помочь, ко врачу надо. А вдруг он все расскажет?" Она поерошила его кудряшки и сказала: "Вовочка, ты никому не говори о том, что ты видел. Ладно? А то Лиле будет плохо. Не скажешь?" Мальчик закивал головой. Она наклонилась и поцеловала его в макушку: "Вот и умница. Скажи, что ты собаки испугался, на улице, бродячая собака тебя укусить хотела. Хорошо?" Вовка, преданно глядя в Лилины глаза, сказал с трудом выговаривая "а-га".
  Мать сразу заметила, что с ребенком что-то неладно, молчит и молчит.
  - Что с тобой, маленький мой? Ну скажи хоть словечко.
  Вовка молчал. Молчала и Лилька. Тогда мать накинулась на нее:
  - Что это с ним? Куда ты таскала его? Шлюха!
  - Сама такая, - немедленно отпарировала Лилька, она не трепела этого слова в применении к себе.
  Мать оторопела, а потом заплакала.
  - Да не плачь ты! Чего реветь-то? Ко врачу его надо, собаки испугался, бродячая собака на него накинулась.
  - Покусала?
  - Нет... Отогнали ее, палкой, - Лилька на ходу придумывала, что соврать. Хорошо, что малыш-то молчит. Она представила, чтобы тут было, если бы Вовка выложил все, что видел.
  - Я вечером у Виталика спрошу, он всех врачей знает.
  - Вечера ждать! Я сейчас позвоню, - мать утерла слезы и села к телефону. Скоро она дозвонилась, куда нужно, взяла Вовку за руку и увела.
  
  Ушли. Лилька лежала на диване и перелистывала модный журнал. А из головы не прогнать недавнее происшествие. Ее танец на помосте, испытанные при этом чувства, потом Вовка, вот уж некстати. Жалела ли она о сделанном? Пожалуй, нет. А как еще иначе заработаешь-то? Надо это дело переспать. Она включила магнитофон, сделала негромкий звук и закрыла глаза.
  Вечером, в баре, она была хороша. Улыбалась чуть-чуть лукаво и таинственно, потом на лицо набегала легкая грусть. Она капризным движением откидывала назад волосы и вместе с ними непрошенные воспоминания.
  Сегодня у нее было пять претендентов в провожатые. Она всем отказала.
  Виталий, который обычно приезжал и забирал выручку, сегодня не появился, прислал шофера, который отвез Лильку домой. Она написала ему записку: "Я пошла в отпуск. Выручку забираю в счет отпускных. Приеду, сочтемся. Если лишку - высчитаешь. Пока".
  
  Мать пила на кухне валерьянку. Лилька сморщилась от неприятного запаха.
  - Ты чего не спишь-то? Врач что сказал?
  - Что сказал, ничего не сказал, в больницу нашего Вовочку положили. Завтра сходи. Он тебя все спрашивал. А говорит-то совсем плохо, - она вытерла слезы, - сходи утром, я мандаринчиков купила, кексик, какой он любит, снесешь.
  - А я утром уезжаю.
  - Куда? Совсем спятила, что ли?
  - На юг, у меня билет взят. Я же не знала, что так случится.
  - Билет можно сдать, юг твой не убежит. А ребенок плакать будет. Задержись на день, другой.
  - Не могу я! Пойми. Меня на Курском вокзале человек будет ждать, я ему телеграмму отбила.
  - Какой человек? Опять этот голозадый? Зачем он тебе?
  - Зачем? Я за него замуж выйду, - вызывающе ответила Лилька.
  - Замуж?! А чем жить-то будете?
  - Я зарабатываю. А потом и он устроится.
  - Зарабатываю, - передразнила мать, - да будет ли у тебя эта работа, когда замуж-то выйдешь? С голоду помрете. На меня не рассчитывай. Мне дай Бог Вовку поднять.
  Мать устало махнула рукой и пошла спать.
  - Делай как знаешь, все равно ведь не послушаешь.
  Утром Лилька все-таки поехала в больницу. Поезд в одиннадцать, успею. Посетителей не пускали, рано еще, но она пустила в ход все свое обаяние и прошла все-таки в палату. Отдала мальчику любимые игрушки - длинноносого Буратино и рыжую собаку. На прощание она долго целовала его и говорила:
  - Я скоро приеду. Ты к тому времени поправишься. Мы с тобой вместе гулять будем, по городу, везде. Ну, до свидания. Доктора слушайся и нянечку. А мама после обеда к тебе придет. Ну, все, - Лилька вышла сдерживая слезы.
  И в вагоне она нескоро избавилась от грустных мыслей. Вовка все глядел на нее преданными обожающими глазами.
  
  Все, хватит, надо думать о приятном. Я еду на юг. Меня ждет любимый человек. Любимый? Она не могла точно определить свое отношение к тому смешному парню, который любил ее, можно сказать, до глупости.
  Конечно, это не тот человек, за которым можно жить королевой, с ним ей придется обо всем заботиться самой. Но в эти два года он упорно возвращался в ее память, без всяких видимых причин. Какой он теперь? Обрадовался, наверное, ее письму и теперь ждет не дождется встречи.
  Скоро вместе они будут загорать на черноморском пляже.
  
  
  Часть 3. К синему морю
  
  "Здравствуй, Саша! Это я, Лилька, та самая, которую ты любил и хотел жениться, помнишь? Ничего у нас тогда не вышло. А сейчас сорока принесла мне на хвосте, что некоторые солдатики готовятся к дембелю. Давай это дело отметим, оторвемся где-нибудь на берегу Черного моря, а то я на море никогда не была. Бабки есть, на двоих хватит. Напиши, как тебе моя идея. Клево? У нас тут все как было..."
  Дальше про ребят и девчонок, кто женился, кто разошелся. О себе, как всегда, ни слова. Ну что же, Лилька не меняется, на первом месте у нее развлечения и удовольствия. Ее лицо как живое предстало перед ним, ее улыбка, выразительный смех. Он откинулся на траву, закрыл глаза. Подумать только, с этим лицом в памяти он два года ежедневно вечером и утром засыпал и просыпался, сначала с радостью, потом с обидой, горечью. Правда, было это еще до армии и был он тогда юным и глупым.
  Письмо было неожиданным. Лилька в начале службы поздравила его с Новым годом и Днем защитника Отечества и замолчала на полтора года. Теперь-то зачем написала? Парней, что ли, в городе не стало или так, каприз? Может, и то, давнишнее, было для нее всего лишь капризом. А я-то, дурак, обалдел, будто на крыльях летал. Нет, все, ни к какому морю я не поеду.
  Казалось, решил твердо, не поедет. Только вдруг раскинулось перед закрытыми глазами синее море, которое только в кино и видел, с набегающими на берег волнами, горячим солнцем, а у кромки пенистого прибоя стоит обольстительница Лилька и смеется, и зовет его окунуться, поплавать в этом райском блаженстве. Вместе с ней.
  Он открыл глаза, сел и помотал головой, стряхивая наваждение. Только поздно, неведомая сила уже властно диктовала все его последующие действия, поступки и даже мысли.
  Он написал короткое письмо, сообщил дату увольнения, а насчет поездки к морю еще не решил, потому что на Лилькины деньги он гулять не собирается, а своих, скорей всего, не будет. Он не написал о том, что надеется получить энную сумму, он с ребятами сделал классный ремонт одному начальнику. И правильно, что не написал, на тот мизер, что он получил можно только доехать до моря, а уж жить придется под открытым небом.
  Телеграмма его обрадовала и удивила: "Жду двадцатого Москве Курском вокзале Лиля". Москва, так Москва, ехать-то все равно через нее, там видно будет.
  
  "Опять у тебя, парень, крыша поехала", - думал Сашка, сидя в вагоне идущего в Москву поезда, и вспомнил, как прибежал тогда к Лильке в роддом. И до сих пор не знает, взяла она девочку или там оставила. "Уже взяла", - сказала тогда у военкомата, но верилось в это с трудом.
  Он решил к морю не ездить. Откуда у нее столько денег? Как смазливые девчонки бабки зарабатывают, всем известно.
  А на Курском вокзале, когда он ее увидел, все его решения и сомнения улетели прочь. И ходил он за ней по Москве, как теленок за мамкой, и все хотелось держать в ладони ее маленькую теплую руку с тонкими пальчиками с ярким маникюром и обнимать за плечи и целовать, целовать.
  А она поправляла воротник пиджака, поворачивала Сашку как манекен в примерочной, выбирая ему костюм, покупала рубашки, майки и еще кучу разных мелких вещей, которые все стоили денег.
  Он отдал ей все, что у него было, стесняясь и пытаясь объяснить, что за все отдаст позже, когда заработает.
  - Да ладно! Откуда у тебя сейчас могут быть деньги, что я, не понимаю? Поедем на вокзал, тебе еще надо переодеться. Поезд через два часа.
  - А билеты?
  - Билеты в сумочке, вагон пять, места девятое и десятое.
  Когда он вышел из туалета с солдатскими сапогами в руках и свернутой формой подмышкой, Лилька рассмеялась:
  - Иди поставь там свои сапоги и положи это тряпье, бомжам пригодятся.
  Он повернулся обратно и сделал все как она сказала. Позже он жалел, что не оставил на память солдатское обмундирование.
  В поезде их принимали за молодоженов. Лилька не отзывалась, а он вообще молчал как дурачок, только пялил на нее глаза и торопил время и поезд, скорей, скорей приехать, устроиться и остаться, о счастье, остаться с ней вдвоем!
  Вокзал южного приморского города. Сашка стоит с двумя огромными сумками. Рядом Лилька. В руках ее ничего нет, только через плечо узенький ремешок, а на нем то ли сумочка дамская в виде крошечного чемоданчика, то ли кошелек.
  - Куда тут податься-то? Спросить бы кого.
  - Ничего не надо спрашивать. Стой и все.
  Лилька махнула рукой, подзывая кого-то, и к ним проворно засеменила маленькая полная старушка в цветастом платье.
  - Молодожены?
  Лилька утвердительно кивнула головой, искоса взглянула на Сашку, проверяя реакцию, но до него не дошло. Он с распахнутыми глазами оглядывал белый город, за ним горы в утренней дымке. Лилька толкнула его в бок: "Пойдем".
  - Тут сейчас автобусом две остановки и дома. Можно бы и пешком, да в гору тяжеловато, - хозяйка вытерла платком потное лицо, - Вам у меня хорошо будет, отдельная комната, душ, кухня, все есть.
  - А море далеко?
  - Да за десять минут добежите, ноги молодые, я короткую дорогу покажу.
  
  Вот оно море. Дышит. Выдохнет - волна лизнет голые Сашкины пятки и, оставляя мелкую гальку, убежит, чтобы через мгновенье вновь вернуться, принося прохладу. С дыханием моря сливается суетливый гомон обитателей пляжа, доносится шум автострады и города.
  Лилька лежит далеко от кромки прибоя на деревянном топчане, покрытым большим махровым полотенцем, и попеременно подставляет солнцу правый и левый бок, спину и живот. Ей не нравится, что Сашка, как мальчишка, валяется в морской пене, сыплет из горсти гальку, выбирая плоские камешки, потом кидает их в изумрудную даль так, что они подскакивают несколько раз и скрываются в глубине, выбросив из моря маленький фонтанчик. Как ребенок. Топчан ему, видите ли, не нужен.
  Лилька каждое утро упрямо берет два топчана и несет их на место, выбранное десять дней назад. Второй день он на него даже не садится. Ну и пусть. Зато тут частенько присаживаются молодые парни и не дают Лильке скучать. О чем болтают? Да ни о чем. Откуда приехала, да что вечером делаешь. В ресторан приглашают. Если парень бывает слишком настойчив, Лилька встает и говорит: "Пойду мужа проведаю, он у меня в море лежит".
  Вчера не заметила как Сашка подошел. А парень случайно на край его сложенного полотенца сел. Сашка выдернул из-под него полотенце и так посмотрел ему в глаза, что тот мгновенно слинял. А Лилька зазвенела смехом на весь пляж:
  - Ты что, ревнуешь?
  - Нет, я привык.
  - Нельзя свое место без присмотра оставлять. Тут охотников много найдется.
  Лилька потрепала его волосы, и он невольно улыбнулся в ответ:
  - Ладно уж, прощаю. Сбегать за шашлыками?
  - Лучше здесь посиди. Я сама схожу, я быстрей обернусь.
  Он лег на ее разостланное полотенце, а она накинула халатик и, захватив белую пляжную сумку, ушла и скоро вернулась. Еще бы не скоро. В очередь она никогда не стояла. Всегда находился кто-нибудь из знакомых парней и говорил: "Мадам, я занял для Вас очередь".
  А Сашка сидит на топчане, облокотившись руками на колени, и куда-то смотрит. Не на море, совсем в другую сторону.
  Сегодня она пришла поздно и одна, разостлала полотенце на своем обычном месте, скинула платье и пошла в море. Постояла у прибоя, зашла на глубину и поплыла.
  Он увидел ее три дня назад, когда они с Лилькой утром шли на пляж. Тоненькая, темно-русые косы слабо заплетенные перекинуты на грудь. Чистое лицо совсем без косметики, а глаза под высокими бровями цвета моря. Улыбка, адресованная подошедшему спортивному парню, была нежна и беззащитна.
  Парень сказал: "Доброе утро", взял ее руку, поднес к губам и поцеловал. На пляже Сашка отыскал их глазами. Парень накачал матрас, девчонка смеясь рухнула на него животом. Парень вытянул руку и провел ею от ее шеи до пяток, "погладил" не касаясь кожи. Потом он куда-то исчез и вернулся с цветами в одной руке и стеклянной банкой, вероятно с водой, в другой... Банку он закопал в песок, опустил в нее цветы, и они оказались у самого ее лица.
  Все это Сашка наблюдал с высоты своего роста, он не заметил, как встал с топчана. Лилька резко шлепнула его по ноге и сказала:
  - Сядь! Не отсвечивай, солнце мне загораживаешь.
  - Я пойду поплаваю. Пойдем, хоть в воду-то окунись.
  - Иди! - буркнула она, - Я уже окунулась.
  Спина ее была мокрая, но "окунулась" она под душем. Она почти не умела плавать и далеко в море заходить боялась, а у берега с малышней среди плавающего мусора - удовольствие небольшое. В первые дни Сашка пытался затащить ее подальше и поучить плавать, но она не на шутку разозлилась, и он оставил свои попытки.
  А та пара пошли в море, вот уже плывут, хорошо плывут. Но и Сашка, пожалуй, мог бы плыть с ней. А потренироваться, так мог бы и с парнем потягаться, хотя он, наверное, мастер. Сашку никто плавать не учил, просто детдом, где он жил, стоял на берегу большой реки.
  Он видел издали, как они вышли, прошли на свое место, постояли, обсыхая. Парень наклонился к поставленному на землю магнитофону и, наверное, поставил кассету.
  Она легла на матрас, вытянув руки вдоль тела, а он - рядом на разостланное полотенце. Не разговаривают, слушают. Сашке, конечно, не слышно, подо что они там балдеют. Он выбрался к воде и зашагал к огромным камням, которыми заканчивался пляж с правой стороны. Там у камней лежала девчонка и слушала музыку. Она притягивала его как магнит.
  
  Он не видел, как Лилька села на топчане и со злостью поглядела ему в спину. Он забыл о ней. И вообще он больше не шалеет от ее прикосновения. Первые два дня он был как в угаре. А потом вдруг показалось ему, что она точно такая, как те, с которыми бывал он иногда, будучи в увольнении, и которых забывал на другой день, а может и раньше.
  Лилька звонким своим смехом прикрывает свою душевную пустоту или защищается от вопросов. Он все-таки спросил о ребенке, о девочке, оставленной в роддоме, и она, упав на кровать, на которой сидя одевалась, засмеялась, "залилась" и только увидев, что он с серьезным лицом ждет ответа, сказала:
  - Если хочешь, я от тебя рожу, хоть пятерых. Хочешь?
  - Нет, - ответил он, и она надулась, полдня молчала. Хотя и говорить им было уже не о чем. Он все рассказал, о службе, о товарищах. А она никогда о себе не рассказывала, будто и нечего.
  Иногда он спрашивал себя, чем же она так притягивает его, почему он снова прибежал по ее письму, изменил свою жизнь не задумываясь о будущем, хотя перед этим решил остаться на сверхсрочную в армии. Почему? Да наверное потому, что нет у него никого на всем белом свете, ни родителей, ни родных, ни девчонки другой. Никого.
  
  Что это? Это совсем не то, что гремит тяжелым железным ритмом на дискотеке. Он никогда не слышал такой музыки.
  Чистые, высокие пронзительные звуки, незнакомая нежная мелодия, глухие удары. Он даже остановился. Потом быстро дошел до камней и лег на огромную плоскую глыбу. Музыка скоро прекратилась. Жаль.
  Он лег поудобнее и стал наблюдать. Они сидели, разговаривали, пили воду. Разговора не разобрать. Вот они идут в море. Она прошла очень близко от него, он еще раз увидел ее лицо. От нее веяло чистотой, как от музыки, которую только что слышал.
  Далеко заплыли, едва видно. Нет, вон они возвращаются. Плавают как дельфины, подумалось Сашке. Он позавидовал: Лилька плавала только у берега и учиться не хотела, а сейчас вообще под душем "купается".
  Они опять прошли мимо него, близко. Парень что-то сказал ей улыбаясь, и она оглянулась на Сашку, скользнула по его лицу глазами цвета моря. И все. Не было в ее жизни даже крошечного места для него, странного парня. Да и кто он для нее? Прохожий. Они даже имени друг друга не знают. Но глаза ее он запомнил, и потом видел их смотрящими на него. Они глядели на него с другого женского лица и плакали... плакали. Но это потом, не сейчас.
  
  Он встал и пошел по кромке прибоя. Волны набегали и откатывались, оставляя гальку на его ногах.
  Лилька стояла спиной к нему и не обернулась, когда он подошел. Он чувствовал себя виноватым, "гулял" он довольно долго.
  - Лиля! Нам не пора обедать?
  Она взяла плетеную сумку-корзинку и полуобернувшись поставила перед ним:
  - На, ешь! Я уже пообедала.
  Из корзинки запахло шашлыком. Еще и картошка жареная! И лук, и всякая зелень.
  - Лиль! А попить нету?
  - Ищи лучше! - в голосе злость и слезы.
  Банка пива, найденная в углу сумки, окончательно его сразила.
  - Лиль! Ну что ты сердишься?
  - Ничего! Где ты пропадал три часа?
  - Да вон у моря лежал на камнях. Я что, должен тут на привязи сидеть, как песик?
  - Нет, не должен. Только и я не должна о твоем обеде заботиться, - это было сказано уже без крика, тихо. И тушь на глазах размазана. Сашке стало ее жалко. Но только чуть-чуть. Злость на самого себя заполнила его.
  Что, злишься, что с тобой, как с купленным? Купленный и есть. На чьи деньги тут живешь? Кто тебе билет купил, прикид курортный, на жратву и пиво деньги откуда? Сняла тебя Лилька. Ловкая бабенка. А я как был лопух, так им и остался. Пора домой. Где он дом? Зря на сверхсрочную не остался.
  Сашка доел обед, бросил в урну тарелки из фольги.
  - Лиля, спасибо за обед, все было очень вкусно, - подумал немного и сказал, - Тебя домой еще не тянет? Я бы поехал. Надо работу искать и все такое.
  - Завтра поедем.
  - Вот и хорошо. Надо за билетами сбегать. Хочешь, я слетаю?
  - Нет уж, тебе серьезное дело доверить нельзя, купишь места у туалета, лучше уж я сама.
  - Ладно, пойдем вместе.
  
  Возвращаясь с вокзала с билетами, проходили мимо концертного зала. "Популярная классическая музыка. Играет симфонический оркестр", - афиша. Сашка вспомнил изумительную музыку, так поразившую его утром на пляже и неожиданно для себя предложил:
  - Давай сходим, на прощание!
  Так же неожиданно Лилька подошла к кассе и купила два билета.
  
  Нет, не случилось. Не повторилось то восторженное состояние, которое он испытал лежа на горячей каменной глыбе, когда казалось, что душа его вылетает из тела и парит вместе с чарующими звуками над поющим в беспрестанном движении морем, над поляной в цветущих розах и сливается со всем этим благовестом.
  Нет, сейчас не то. Лилька шуршит бумажкой от конфеты, женщина сидящая впереди поправляет волосы. Людей много, все они дышат, делают какие-то мелкие движения, и это отдаляет музыку. А может быть, и музыка не та. Только раз, на мгновение, мощное звучание оркестра коснулось его.
  В это время Лилька прикончила конфету и толкнула его локотком:
  - Смотри, вон твоя любовь сидит со своим рыцарем. Да не туда смотришь. Впереди, левее. Видишь лысого мужика? Она как раз за ним сидит.
  Да, она, он узнал ее профиль и волосы. Запоздало огрызнулся:
  - Какая еще любовь? - А про себя подумал: как она догадалась, откуда? И вообще она про него знает гораздо больше, чем он про нее.
  - Ну, как тебе? - спросила его Лилька, когда они шли с концерта.
  - А тебе?
  - Ничего.
  На другой день они уехали от моря.
  
  
  Часть 4. Возвращение
  
  Поезд пришел без опоздания в восемь пятнадцать. "Ну, здравствуй, - беззвучно сказал Сашка с грустной полуулыбкой оглядывая привокзальную площадь, - Что у тебя нового?"
  Все также, сидят женщины вдоль тротуара, продают выращенные на огороде овощи, мужики торгуют мелкой рыбешкой, на остановке люди стоят, на такси очереди нет, да и машин нет. А это что? Маршрутка, прогресс.
  А Лилька какая-то не такая, молчит все и о чем-то думает.
  - Куда идем? - спросил Сашка.
  - Пойдем посидим, поговорить надо, - кивнула Лилька на скверик.
  Сели. Сашка поставил сумки и подумал, что приехал зря. Из армии тоже зря сорвался, надо было контракт подписать. Хотя и там не сахар.
  Вспомнилось море, шум его так явственно звучал в ушах... Ничего, выживем.
  - Слушай, мать у меня женщина крутая, помнишь, наверное, к нам нельзя. Я тебя у бабушки устрою. Пошли.
  Обычно покладистая бабушка, узнав о намерении внучки поселить к ней незнакомого ей парня, категорически запротестовала:
  - Да ты что, Лиля. Да как можно, Лиля? Нет, нет! Нету моего согласия.
  Лилька плюнула и вернулась к ожидавшему у подъезда Сашке.
  - С ума все от страха посходили. Ничего, я ее уговорю, потом. Сейчас мне домой надо, да на работу. А ты съезди в свой детдом или к друзьям. Завтра приходи ко мне в бар. А я сегодня все устрою.
  Он проводил ее. В подъезде она взяла у него свою сумку. Он показал на свою:
  - А эту куда? Так с ней и таскаться?
  - Оставь. Денег у тебя, конечно, нет, да и у меня не густо. На вот, пока тебе хватит.
  Он положил в карман деньги, донес вещи до дверей, поставил на пол и молча ушел.
  Он не поехал в детдом. Бродил по городу. Говорить ни с кем не хотелось. Его давно так не обижали. Под вечер он зашел к товарищу по училищу, Тольке. У него и переночевал.
  
  Мать встретила Лильку неласково:
  - Явилась! Явилась, сучка трепаная. Нагулялась. Что, идти больше некуда? А чем ты думала, когда с этим голопузым дурачком на чужие деньги гуляла? Что, погулял да бросил?
  - Почему это бросил? - ощетинилась Лилька, - Я выхожу за него замуж, и мы уезжаем.
  - Очень хорошо! Просто замечательно. А ребенка своего мне оставишь? Корми, мать, воспитывай, у тебя денег много. Так, что ли?
  - Не бойся, не оставлю, мы его с собой возьмем, - врала Лилька дальше.
  Мать, видимо, не ожидала такого поворота событий и замолчала, глядя на дочь осуждающе и вместе с тем сочувственно, как на безнадежно глупого или больного человека.
  - Вовка где?
  - Забеспокоилась, скажите пожалуйста! Забыла, где ты его оставила? Да что говорить, у тебя ведь никаких забот о ребенке нет.
  - Ага, никаких! А деньги кто тебе дает на него?
  - А то я не знаю, кто деньги дает! Не знаю, что Виталий тебя содержит вместе с ребенком. Новый-то хахаль твой гол как сокол. Куда он тебя везти-то собрался? В палатку посередь тундры? А ты и уши развесила. В кого ты бесшабашная такая, в отца, что ли?
  Лильке надоело слушать, она взорвалась:
  - Отстанешь ты или нет? Дай хоть отдохнуть с дороги! - в голосе при этом слегка наметились слезы. Но мать не отступала:
  - Ты не об отдыхе думай, а иди к Виталию. Там на тебе растрата висит, за всю жизнь не рассчитаешься.
  - Да я взяла как раз свои отпускные.
  - А товар? За товар в баре кто отвечает? Все на тебя повесили. Там, говорят, коньяку три ящика пропало, да еще много всего другого, так что тебе вовек не рассчитаться.
  - Кто это на меня повесил, - Лилька слегка забеспокоилась, - Я, как всегда, выручку только забрала, и все.
  - Сдать надо было! Товар сдают, когда в отпуск уходят. Да и не отпускал тебя никто.
  В дверь позвонили. Мать пошла открывать. В комнату за ней вкатился Виталик. Он стал еще круглее, но это ему даже как-то шло. На нем был отличный костюм, галстук, как будто он собрался на торжественный прием. Его черные глаза насмешливо блестели:
  - С приездом! А ты чего к мамочке-то завернула? Я тебя на Набережной жду. Давай-ка собирайся, поехали, поговорить надо.
  - А я еще в отпуске!
  - И в отпуск я тебя не отпускал, и товар ты не сдала и вообще, милая моя девочка, так порядочные девушки не поступают. На тебе два миллиона висят. Поехали разбираться.
  - Чаю хоть дай попить, я с дороги.
  - Когда ты поумнеешь, а? Тут ведь не чаем пахнет. Ну-ка быстро! Мне ждать некогда.
  Лилька засобиралась. Мать с тревогой взглянула в лицо бывшего своего любовника:
  - Ты уж не очень ее вини, Виталий. Дура она у меня, сам знаешь. Да еще с гонором.
  - Я что, зверь? Разберемся.
  
  Когда сели в машину, Виталий спросил:
  - Куда поедем, в КПЗ или на Набережную?
  Дождался. Этот мужик своего не упустит. И терпения у него хватает. Он еще не был ее любовником, хотя мать уверена в обратном. Он терпеливо ждал и при всяком удобном случае напоминал о своем к ней отношении.
  - Что надумала? Как скажешь, так и будет... Лиля! Сколько стоять-то?
  - Поезжай, не я же за рулем.
  - Понял, - и поехал на Набережную и всю дорогу улыбался.
  - Ты извини, я тут без тебя похозяйничал немножко, - сказал он, открывая дверь.
  - Чего извиняться-то, квартира твоя.
  - Да живешь-то в ней ты, уж два года скоро.
  - Жила. И работала.
  - Работала, работала. Не знаю, как назвать твою работу: хозяйка или домоправительница. Важно другое - останешься или нет? Как сервировочка?
  Богато накрытый стол с букетом хризантем просто ослеплял. Однако, на этот раз приятного предвкушения предстоящего удовольствия от поглощения этих вкусных вещей не было. Лилька к столу не села. Виталий поднял брови:
  - А ты чего как в гостях? Давай хозяйничай. Или мне прикажешь? - и, поскольку Лиля молчала, продолжил, - Пойду мясо подогрею. А ты подумай. Что касается меня, то я готов все забыть, все твои фокусы. Поняла? Но с одним условием: ты по-прежнему будешь жить здесь и работать где работала, только главным гостем буду у тебя я и чтоб никаких твоих мужиков тут не было. Решай: здесь или в КПЗ сидеть, там парни крутые, они такую конфетку мимо рук не пропустят.
  - Сашку надо на работу устроить.
  - А тебе какая забота?
  - Какая забота! Я же его с места сорвала, он бы в армии остался, родных у него нет.
  - Ладно, подумаем. Он что может-то, в смысле работы?
  - Столяр, плотник, на мебельном комбинате работал.
  Виталий вышел и вернулся с подносом в руках, на подносе шашлыки на шампурах.
  - Аромат! Божественный! Да не сиди ты как деревянная, ты только понюхай, какой запах. Неужели слюнки не текут?
  Лилька невольно улыбнулась и села к столу.
  - Вот и молодец, умница! А парня устроим, только с отъездом, со строителями будет работать. У меня приятель организует такие бригады. Ну, с этим все. Что будем пить?
  - Коньяк.
  Виталий налил и поднял свой бокал:
  - За любовь!
  
  Утром Сашка пришел в бар. Лильки там не было. Он взял пиво и сел к столу. А голову упорно сверлила мысль, что он свалял огромного дурака, не оставшись в армии.
  Стуча каблучками, подошла Лилька с его сумкой, которая была и не очень тяжелая, но видно было по лицу, что она оттягивает руку.
  - Привет, - она поставила сумку на пол.
  Он ее сразу и не узнал: она была очень красива, нарядна и совсем чужая.
  - Давно тут сидишь? А я проспала. Слушай, я нашла тебе работу, правда с отъездом, со строителями будешь работать. В шесть за автовокзалом будет стоять голубая газель. Скажешь, что от Виталия. Ну, мне надо бежать.
  - Куда?
  - У меня дела, по работе.
  - Какие?
  Лилька замялась, но быстро нашлась:
  - За товаром поеду, - и разозлилась, - Не допрашивай, не жена!
  
  В кабине сидел крупный парень в камуфляжной куртке, стриженый "под нуль". Рядом трое парней курили.
  - Вы строители?
  - Ну!
  - Я от Виталия.
  - Ладно, лезь в машину, сейчас поедем.
  Парни уже сидели в брезентовом кузове.
  Сашка легко запрыгнул внутрь. Это было последнее, что осталось в его памяти.
  
  Кур-лы, кур-лы... Кур-лы. Голуби воркуют... Стучат клювами о дерево... Раздался шум крыльев, будто разом вспорхнули несколько птиц... Он открыл глаза и не сразу понял, что лежит на полу среди голубей, птичьего помета и перьев. Через оконце в скате крыши лился свет.
  Была еще благодатная утренняя прохлада, которой он не почувствовал. Его чувства тупо молчали, сознание чуть-чуть брезжило. Он не услышал торопливых шагов и скрипа лестницы, только шум крыльев вокруг себя, это голуби улетали, почувствовав опасность.
  Перед ним стояла Лилька. Ничего не проснулось в нем - ни радости, ни надежды, он даже не был уверен, что это она, впрочем, ему было все равно.
  - Вставай, уходи из города! Тебе нельзя тут оставаться. Да вставай же быстрее! - она тормошила его, тянула за руки, поднимала за плечи.
  В его сознании медленно проплыли обрывки вчерашнего дня, а может и не вчерашнего. Он сидит на скамейке в привокзальном сквере. Что было с ним до этого момента, за час, за минуту, откуда и когда пришел сюда, он не знал.
  В памяти всплыл фургон, открытая дверь, забыли запереть. Он вылез из фургона и пошел, разглядывая и узнавая окружающий мир... Как будто знакомый сквер, скамейка.
  Он не осознавал, кто он, почему вместо импортных джинсов и модной куртки, купленных в Москве для него Лилькой, на нем бесформенные мятые шаровары и грязная майка. И не помнил он ни Москвы, ни моря, ни того, что было с ним раньше. Он и Лильку не помнил, то есть он не помнил, как ее зовут. Но она была его единственной целью, он это чувствовал, ее надо найти, надо идти к ней.
  Вдруг возникает перед глазами улица, ему надо туда идти. Появилось лицо дома и номер квартиры. Он встал и пошел, пошатываясь словно пьяный и не замечая этого, как и шарахавшихся от него прохожих.
  Он вошел в лифт, нажал кнопку. Лифт загудел, потом замолчал, остановился, и открылась дверь. Вот знакомый коридорчик, вот и номер, нужный ему. Нажал кнопку звонка. Дверь открыла женщина:
  - Чего надо?
  - Лилю позовите, - он только сейчас вспомнил имя.
  - Нет тут никакой Лили. Иди отсюда! Ходит тут пьянь всякая!
  Дверь захлопнулась. Он поднялся на этаж выше, но там коридорчик был закрыт, а нужного номера на дверях не значилось. И на последнем этаже та же картина. Дверь на чердак оказалась незапертой. Он поднялся туда.
  Птицы, которые там были, слегка забеспокоились и зашумели. Он лег среди них на пол или потолок - ведь это был чердак - и они скоро привыкли к нему, как привыкли к мусору и обломкам старой выброшенной мебели.
  
  - Ну, вставай же! Совсем что ли не соображаешь ничего? - Лилька стояла на коленях и плакала. Он сел, обратившись к ней лицом, и она увидела его глаза.
  В них ничего не было, не было блеска и той идиотской, как ей тогда казалось, радости, с которой он смотрел в безграничную даль моря, на горы в сиренево-розовой дымке и, захватив пригоршню отполированных водой разноцветных камней, по одному их рассматривал, вертел перед глазами, а потом бросал на набегавшую волну, стараясь попасть в самый дальний гребень. Он был как маленький мальчишка, и она со смеху покатывалась. Ну и что, что первый раз? Она тоже впервые на море, но такого телячьего восторга не испытывала. Ну, вода, конечно, теплая и загореть можно классно, но уж лежать на этой гальке измучишься.
  Сейчас он безразлично смотрел на нее, а она чего-то испугалась, сунула ему в руки большой бутерброд с маслом и колбасой и налила из термоса чаю.
  - На, ешь побыстрей и уходи, нельзя тебе тут оставаться.
  Бутерброд он не доел и протянул ей. Она присоединила остаток к завернутым в бумагу ломтям хлеба и колбасы и все вместе положила в пакет. Сунула туда же и термос.
  Он поднялся и поддерживаемый ее руками спустился с лестницы. В лифте он отдыхал прислонившись к стене и закрыв глаза. Лилька что-то сунула ему в карман куртки, которую принесла и надела на него там, на чердаке.
  - Деньги тут. Сейчас выведу тебя на дорогу и уходи. Иди подальше от города. Автобус подойдет, садись и поезжай, все равно куда, только не в город, где-нибудь в деревне выйди и пережди.
  Они прошли наискосок привокзальный скверик, переезд, мимо церкви с голубыми куполами. Некоторое время шли по улице среди домов и заборов. Никто не встретился им. Было раннее, раннее утро.
  - Ну, все. Так прямо и иди. Прощай, - она чмокнула его в щеку, сунула в руку пакет и отстала.
  
  Он побрел не оглядываясь. Ему не было холодно от утренней прохлады. Он шел, шел и шел. Давно остались позади сбегавшие к дороге улицы одноэтажных деревянных домиков с палисадниками, отстали старые кряжистые деревья, посаженные когда-то вдоль дороги, и козырьки безлюдных остановок.
  Кончились придорожные кусты, еще зеленые луговины с обеих сторон, сжатое хлебное поле. А он все шел и не видел осеннего великолепия - тронутых золотом березок, ярких рябин - все проходило сквозь него, не оставляя следа.
  Внезапно он вдруг понял, что если пройдет еще сотню метров, то тут же прямо на дороге и упадет. Ему попался на глаза сарай поодаль от дороги, и он пошел туда. Отворив створку ворот, он вошел. Поодаль от входа горкой наложено было немного сена. Он шагнул и упал лицом в сухую траву. И уснул в следующее мгновенье.
  
  Он спал, когда в сарай вошел человек, немолодой, в рубашке с закатанными по локоть рукавами и черной теплой безрукавке, с висевшей на плече сумкой и, постояв рядом, не стал будить его, а отошел в другой угол, сел и стал выкладывать из сумки хлеб, огурцы, помидоры, бутылку газировки, что-то завернутое в бумагу. Разложив припасы на фанерку, которая до того была прислонена к стене и прикрыта сеном, человек в раздумье поглядел на спящего, решил, вероятно, не будить и достал из кармана складной ножик.
  В это время дверь отворилась, и в проеме оказался крепкий мужчина, плотный широкоплечий, джинсы в обтяжку, кожаная куртка поверх аккуратной черной рубашки, короткая стрижка ежиком, лица не разглядеть при скудном свете, проникающем в дыры на крыше и приоткрытую дверь.
  Мужчина, видно, не ожидал встретить тут людей и раздумывал, стоит ли входить. Но думал он недолго, закрыл дверь и решительно шагнул вперед.
  - Мир дому сему!
  - Спасибо. Присаживайтесь.
  - Давно тут квартируете?
  - Да я тут рядом на даче живу, да сегодня выходной, жена приехала, а мы в разводе, так я с глаз долой, сюда вот.
  Голос был негромкий и какой-то скучный и виноватый.
  - Так может и я тут перекантуюсь? - он все еще стоял, обшаривая взглядом вокруг.
  - Милости просим, места много.
  - А это кто, приятель?
  - А я его не знаю. Пришел, он спит. Я уж будить не стал. Все не проснется никак, живой ли?
  Мужчина ногой в кожаном ботинке толкнул ноги спящего. Сашка сел и стал смотреть на стоящего перед ним человека.
  - Хиляй отсюда! Ты тут не прописан. Понял? - крутой парень протянул руку намереваясь взять его за шиворот и вышвырнуть, но человек пришедший первым, почему-то заволновался и принялся уговаривать:
  - Что Вы, не надо! Пусть лежит, он не мешает, верно, болен или очень устал.
  - Болен?! Наркоман, накололся, теперь кайф ловит, - он взял лежавший на сене пакет, выкинул термос, сверток с бутербродами, и, бросил рядом оказавшийся пустым пакет. Ладно, сиди пока.
  Он перевел взгляд на второго обитателя сарая и увидел выложенные на фанерку продукты:
  - Может, на бережок пойдем, посидим? У меня спиртное есть.
  Последний довод оказался, похоже, очень убедительным. Собеседник с готовностью собрал все обратно в сумку и предвкушая удовольствие с оживлением сказал:
  - На природу? Пойдемте. Костерок сейчас разведем, - тут он взглянул на сидящего Сашку и замолчал, чем-то пораженный, потом понизил голос, - Посмотрите, какое у него лицо. Какое... театральное лицо! Вы видите?
  Тот взглянул на говорящего и спросил:
  - Артист, что ли?
  - Теперь все в прошлом... А было, было, - он привычно развел руками и покачал головой, - Ну, да ладно. Возьмем его?
  Мужчина оценивающе глянул на Сашку, немного подумал и сказал: "Пошли!"
  Сашка встал словно автомат и направился к двери. Усмешка тронула губы мужчины, он показал на пакет: "Собери!" Сашка положил выкинутое в пакет и стоял, будто единственное, что он мог сейчас, это - выполнять команды.
  - Выходи!
  И он пошел. Все вышли. На улице артист суетливо забежал вперед:
  - Я хорошее место знаю, тихое, спокойное и недалеко.
  За ним шел медленно, как во сне, передвигая ноги Александр. Замыкающим был тот, кто пришел последним, но уже претендовал, по крайней мере, на старшинство.
  Остановились у березы. Рядом чернел кружок выжженной травы от костра, вокруг кусты, молоденькие березки да черемухи с оставшимися кое-где веточками спелых ягод. Да еще лежал ствол подрубленного и опущенного на землю дерева.
  Александр сел на землю, прислонившись к березе и согнув ноги в коленях. Обнаружив у себя в руке пакет, он достал термос, отвернул колпачок, вылил туда остатки чая и стал пить. Напившись, развернул сверток и достал недоеденный утром бутерброд. А тот, замыкающий, все стоял и смотрел на него.
  Артист вынырнул из леса с охапкой хвороста и стал укладывать его в костерок, потом поджег.
  - Палюшка-то зачем? - строго и недовольно спросил стоявший.
  - А с огоньком веселей!
  - А, ну-ну, - и показал на Александра, - Ты от него хоть слово слыхал?
  - Да я пришел, он спал, а раньше я его никогда не видел.
  - Ну ладно, разберемся, - он присел на дерево, достал из сумки бутылку водки, булку хлеба и кольцо копченой колбасы.
  Артист достал, пошарив в кустах, два стакана, вытряхнул упавший листок, поставил стаканы перед хозяином бутылки.
  - Порежь-ка, - показал тот на хлеб и колбасу и обратился к Александру, - Давай свою кружку.
  Но тот сидел с закрытыми глазами и не отозвался. Хозяин налил в стаканы.
  - Ну, за знакомство. Меня Алексей Петровичем зовут, можно просто Петрович, а Вас? - Выцветшие голубые глаза благодарно смотрели в ухоженное широкоскулое лицо и не выдержали ответного жесткого взгляда, скользнули в сторону.
  - Игорем зовите.
  Выпили. Стали есть. Петрович положил на хлеб колбасы, разрезал огурец, посолил и взял за плечо Александра:
  - На вот поешь.
  Тот открыл глаза, некоторое время тупо смотрел перед собой, потом взял угощенье, и что-то живое пробежало по лицу: "Спасибо".
  - Заговорил наконец! - буркнул Игорь, налил полстакана водки и протянул ему: "Пей!"
  - Может, не надо? - заволновался артист.
  - Не боись, Петрович, всем хватит, у меня еще одна есть.
  - Да я не об этом. Не вредно ему?
  Игорь громко засмеялся:
  - Водка-то? Это же лекарство от всех болезней.
  Александр выпил и снова закрыл глаза, однако, лицо его порозовело, стало живее.
  Вскоре пустая бутылка была брошена в траву. Пил, в основном, Петрович. Александру не наливали, да и сам хозяин пил мало.
  - Слушай, мужики, - заговорил он, - у меня тут дело есть, мне от вас кое-какая помощь понадобится. Вы как? За работу заплачу, лимон на двоих.
  - Мы всегда пожалуйста, - глаза у Петровича блестели, даже лицо стало моложе, - А что за работа? Чего делать-то, он сможет? - И показал на Александра.
  - Сможет, сможет. Тем более, что делать-то ничего не надо. Мне сегодня разговор предстоит серьезный. Скоро сюда люди подъехать должны. Ну а вы будете со мной, вроде как моя охрана. Понял?
  - Да понял, понял, - но лицо Алексея Петровича стало растерянным и озабоченным, - А что за люди, а вдруг у них оружие?
  - Не бери в голову. Твоя задача - стоять рядом и все. Понятно? До драки дело не дойдет. Ну, а ты все понял?
  Александр молчал.
  - Ясно. Будем считать, молчание - знак согласия. Вы отдыхайте пока, а я пойду присмотрюсь к обстановке, - и он, прихватив сумку, ушел.
  Уже начало темнеть, когда он вернулся. Сашка был в той же позе, то есть поджав колени и положив на них руки, только уже не сидел, прислонившись к березе, а упал и лежал на траве, похоже, что спал. А Петрович, вот умора, сидел и вытирал глаза. Плачет, что ли?
  - Ты чего, заболел? Или вспомнил разлюбезную супругу, как она с дачи тебя выставила?
  Петрович махнул рукой:
  - Да так, ничего.
  - Как это "ничего"? Может, был тут кто?
  - Никого не было. Кому быть-то? Молодежь сейчас вся в городе, а старики у дома сидят.
  А чего тогда приключилось с тобой?
  - Ничего, так, сон приснился.
  - Ну и что же приснилось?
  - Птица приснилась. Необыкновенная. Красоты невозможной. В молодости она мне часто снилась. А потом долго я этот сон не видал. А сейчас, ну как живая, вот тут была, только руку протянуть... А проснулся, и нет ничего, - Жалкая улыбка кривила его губы. Дрожащей рукой с зажатым в ней прутиком он шевелил уголья, пытаясь найти живой уголек, но костер давно уж потух.
  Игорь от смеха упал на поваленную березу и задрыгал ногами, будто прогонял эту неведомую птицу, что заставила плакать старого пьяницу. Ну и команда! В глазах его мелькнула тревога, когда он оглядел этих двоих, что судьба послала ему сегодня. С лица старика сошла улыбка, он угрюмо смотрел в сторону, а парень опять сидел прислонившись к дереву.
  - Ну пошли, пора.
  
  Они сели за кустами на придорожной канаве. Настоящая асфальтовая дорога осталась в стороне, а эта отвертка шла мимо сарая в деревню. Ездили по ней мало, только свои. Петрович волновался. Александр молчал, и было непонятно, понял ли он, что от него требуется.
  Послышался шум мотора. Игорь встал, вглядываясь.
  - Они, - и показал рукой, - Встали, встали.
  Мужики встали, чуть сзади.
  - Идите ближе.
  Машина притормозила. Игорь быстро выкинул руку из кармана. Раздался выстрел, вслед за ним шум выходящего из баллона воздуха, и машина стала оседать на левое переднее колесо.
  - Приехали, ребята. Выходите, разговор наш еще не закончен.
  В машине сидели двое. За рулем был молодой здоровый парнище, рядом мужчина интеллигентного вида. Он поспешно поднял опущенное стекло.
  - Выходи!
  Те не выходили, сидели молча, выжидая.
  - Выходи, выходи! Надо уладить дело. Я ведь только свою долю требую, мне больше ничего не надо. Рассчитаемся, меняем тебе колесо и мирно расходимся. Выходи!
  В машине молчали.
  - Ну-ка, ребята, вытащите их. Петрович! Ты открываешь ломиком дверцу, а ты, - он повернулся к Александру, - вытаскивай его!
  Но Петровича рядом уже не было, только ломик на траве лежал. Петрович как только услышал выстрел, присел и на полусогнутых юркнул в кусты. А сейчас тихонько сидел там и наблюдал. Он был бы уже далеко, если бы не царапала его душу жалость. Этот дурачок-то стоит, команды ждет. Эх ты, беги, беги! Нет, не соображает.
  Казалось, Сашка в самом деле ничего не соображал. Игорь обозлился:
  - Ломай дверцу! Возьми лом. Живо! - Он навел на него пистолет, - Я кому сказал!
  Но Сашка его не понял. А вот наведенное на него дуло было понятно, и тело его вспомнило, само вспомнило ответный прием. Он ударил противника ногой в бок. Но силы у него было очень мало. Игорь только выронил пистолет, сгреб его за ворот и нанес ему такой удар, что Сашка упал и отключился.
  А из машины уже выскочил шофер и ударом ноги нокаутировал Игоря. Теперь лежали оба. А те, из машины, меняли колесо.
  - Что с ним делать-то? - спросил шофер, - шевелится вроде, сейчас очнется.
  - Так успокой его, навечно, - сказал другой, видимо, главный, и показал взглядом на пистолет.
  Парень стоял мгновение, потом открыл дверцу машины, взял там что-то, что оказалось кожаными перчатками, надел их, поднял пистолет с земли и, выстрелив Игорю в грудь, бросил его обратно.
  - А с этим что делать?
  - Отблагодари. Сунь ему в карман пачку, поменьше найди.
  Так и сделали. Скоро машина, развернувшись, мчалась по шоссе.
  
  Алексей Петрович силился унять нервную дрожь, но старое сердце его бухало словно набат, и озноб одирал кожу. Наконец, он огляделся вокруг, никого не увидел и, пригнувшись, подбежал к лежащему парню, Александру. Мертвый его не интересовал. А Сашку он все-таки растормошил.
  Тот сел и молча стал смотреть на Петровича. И такое, верно, было в его глазах, что Алексей Петрович, повидавший на своем веку всякого разного, чуть не заревел. Он прижал голову парня к своей груди и заговорил торопливо:
  - Ну очнись, очнись, вставай. Уходить надо отсюда. Вставай, я помогу.
  Сашка встал, пошатываясь. Петрович положил руку ему на затылок, пытаясь пригнуть ему голову. Он теперь боялся всяких нечаянных свидетелей. Перевел парня через дорогу к сараю, оставил у стены, сам заскочил в сарай забрать свои пожитки.
  - Вот и все. Не было нас тут. Сейчас к реке, найдем лодку и на тот берег. Идем, идем, нам быстрее надо, чтоб не видал нас здесь никто.
  К счастью, на одной из лодок замок оказался никудышным, а весла лежали на дне лодки. Петрович подтолкнул Александра: "Забирайся давай!" Бросил сумку на дно и отпихнув лодку от берега, забрался сам.
  - Садись тут, - Петрович усадил Александра на корме и сел за весла.
  Вот и желанный другой берег, лодка уткнулась в песок. Вышли на теплое мелководье. Петрович оттолкнул лодку как можно дальше, надеясь, что течение унесет ее от злополучного места.
  
  Опять дорога. Путники прошли километров десять, когда заиграла заря, и солнце двинулось в свой каждодневный путь. Петрович совсем выбился из сил. Он устал тянуть за собой этого верзилу.
  За деревней, что осталась за спиной, он увидел баньку и свернул к ней. Толкнул дверь. Не заперто. В углу предбанника солома лежит.
  - Давай тут отдохнем, - он сел, вытянув ноги, и всем телом ощутил блаженство покоя. А парень опять упал и заснул. "Вот бедолага. Что же с ним такое сотворили? Ведь не от природы же он такой. Тех сразу видать. А этот красавец-то какой. Только что же мне с ним делать-то? Да и самому-то мне куда податься, я теперь перекати-поле".
  Все-таки решил Петрович идти на свою дачу и жить там, пока жена не найдет вариант размена. Благо, осень нынче на диво теплая. А парень пусть тут в себя приходит. Наткнется если добрый человек, так поможет, а нет, так верно судьба ему такая.
  Он незаметно задремал, однако не надолго. Встряхнулся, причесал поредевшие волосы, стал искать в сумке съестное, чтобы парню оставить, но ничего не нашел. Надо бы купить, да принести ему хотя бы хлеба да молока, в деревне, наверное, найдется. В своих карманах Петрович денег не нашел, решил посмотреть у парня. Рука нащупала пачку. Он сунул ее не глядя в свой карман и пошел в деревню.
  Магазин оказался закрытым. Рядом с магазином в огороде заметил он женщину и подошел.
  - У Вас молочка не найдется? Я бы купил.
  - Нет, молочка нету. Мы ведь тут только летом, корову не держим.
  - А магазин когда откроется, не знаете?
  - Да часам к двенадцати приедет, за товаром уехала.
  - А где тут автобус ходит?
  - А вон мосток-то перейдешь, и будет большак.
  - Спасибо.
  И пошел он совсем в другую сторону от той баньки, где оставил своего малознакомого и недолгого товарища. И вспомнил вдруг, как шофер из той машины то ли искал чего в его карманах, то ли положил чего, и догадка мелькнула: ведь это он ему подложил деньги, чтобы на парня подозрение пало, а не на них. Он достал пачку. "Зеленые... - только сейчас он разглядел деньги, засунутые второпях в карман, - Куда я с ними... Не зря они ее парню подложили. Вдруг заметут меня с этими бумажками. Нет уж, не были богатыми, не стоит и начинать".
  Вот и мосточек. Оглядевшись по сторонам и не заметив никого, Алексей Петрович незаметно опустил в воду злополучную пачку. Она не поплыла, потонула.
  "Ну, помоги тебе Господи!" - мысленно попрощался он с парнем и зашагал к видневшейся невдалеке остановке.
  
  - Откуда явился-то, с того света, что ли? - такими словами встретила Петровича жена, - Друзья твои все сады обошли, тебя, пропавшего, искали. Недавно один был, сказал, сейчас в реке будет искать.
  - Кто был-то?
  - Ну этот, как его, с которым в театральную студию-то ходили.
  - Вениамин?
  - Ну да. Уж больно сокрушался, говорит, лучшего друга потерял. Я уж ему ничего не сказала, а только думаю - не велика потеря. Это ты с пьянкой своей все потерял. Садись, обедом накормлю, голодный, наверное, как пес бродячий.
  Петрович поставил сумку около двери, сел к столу. От чудного запаха у него слюнки потекли. Жена налила борщ в тарелку, поставила перед ним, подвинула хлеб, отошла к окну и стала смотреть на улицу. Чего там смотреть?
  - Еще?
  - Нет, спасибо. Борщ у тебя как всегда, настоящий борщ.
  - Ешь второе, - она поставила на стол котлету с жареной картошкой.
  "Господи! Как хорошо дома-то. Чего я разводиться-то буду? Дурак, что согласился. И правильно вышло, что на суд я не пошел. Второй раз она не подаст. Ну, надоело, что пилит все время как пила деревянная, да и ей ведь выпивки мои поперек горла... Раньше-то мы неплохо жили".
  - Ну, наелся? Теперь скажи, почему ты на суд не явился. Я тебе повестку на даче оставила. Не видал, что ли?
  Петрович вспомнил, что повестку он перед уходом, то есть перед выходными, сунул в карман и собирался пойти на суд. В сарай он зашел тогда взять вещи и водвориться думал на даче, поскольку был вечер воскресенья. Если бы не тот парень, так бы все и было. "Где он сейчас, бедолага? Бросил ведь я его". - Петрович виновато опустил голову.
  Он посмотрел на жену, сидевшую напротив, в таком знакомом милом халатике в мелких цветочках на голубом, такую родную, понимающую.
  - Прости меня. Плохо одному. Давай погодим с разводом. Может, и жить-то мне осталось совсем ничего.
  - А это от тебя зависит. Ведь и не сосчитать, сколько от нее, от водки этой, людей погибло. А ты все пьешь и пьешь.
  - Все, не буду больше. И ты мне не давай лишку пить, останавливай.
  - Ты не больно меня слушаешь.
  - Теперь буду слушать. Да и вообще, ну ее, давай чай пить.
  Потом Петрович рассказал жене об этом парне, об Александре, которого оставил одного, бросил, считай.
  - Ничего, даст Бог, отлежится, - сказала жена, - и добрые люди найдутся. А ты, что мог, для него сделал. Успокойся и себя не вини.
  Про "зеленые" он ей не сказал. Это он рассказал приятелям, которые на другой день ввалились к нему на дачу.
  Сидели на крыльце его дачи. Выпивали. Своим рассказом он их изрядно удивил.
  Ближний сосед, по даче, вскочил будто ужаленный и глядя на него округлившимися глазами заорал:
  - Ну ты даешь! Ты что, дурак, что ли? Это же Бог тебе послал случай такой, а ты его... в воду. Ты не обижайся, но иначе, как дураком, я тебя назвать не могу.
  А Петрович обиделся:
  - Да ну вас! Бог послал. Я же эту пачку из чужого кармана вытащил. Если и послал Бог, так не мне.
  Теперь засмеялся и Вениамин, который был третьим в компании.
  - Да идите вы! - Петрович встал и пошел от них прочь.
  - Стой, - закричал Венька, вытирая слезы, - Мы же у тебя на даче сидим. Ладно, не обижайся на него. Жалко, конечно, но все равно нам тех "зеленых" уже не видать. Давайте допьем, тут осталось чуток. За того парня.
  Петрович вернулся и взял стопку:
  - За парня! За парня надо. Дай Бог ему выжить.
  
  Кап... Кап... Это остатки дождя. Он спал под его монотонный шум. Голос послышался:
  - Ваня! Ва-а-ня! Ванюша!.. Куда ты пропал, неслух этакий! Ва-а-ня!
  "Ваня. Ванюша. А как будет полное имя?.. Иван... Иван. А кто я?"
  Он снова провалился в сон, в беспамятство. И чувствует себя малышом. Женщина берет его руку в теплую ладонь, и они идут по берегу реки, по мягкой зеленой траве, и светит солнце. Он маленький, он заглядывает снизу в лицо своей спутницы, а лица нет, одно белое пятно, и все...
  Пропавший сон сменяется другим. Лица, лица, много лиц. А надо найти одно, ее лицо. Девчонки мелькают перед ним, веселые, красивые. Но ее нет... Опять провал...
  - Эй! Ты чего тут лежишь? Тут не гостиница. А ну, вставай и уматывай!
  Свет беспокоит глаза, заставляет открыть их, и он видит: в проеме открытой двери стоит женщина в пестром платье, босиком. Он лежит в углу предбанника на соломе. На бревенчатой стене висят веники, от них хорошо пахнет.
  Он встает, пошатываясь, смотрит вокруг растерянно.
  - Ты что, больной, что ли? А может, из тюрьмы сбежал?
  Он отрицательно качает головой и без надежды в голосе говорит:
  - Поесть бы.
  Женщина молчит в раздумье.
  - Ладно, накормлю.
  Она уходит и возвращается с пол-литровой банкой молока и краюхой хлеба. Он принимает это дрожащими руками и сразу набрасывается на еду.
  - Ишь ты, оголодал как. Безработный, что ли?
  Он кивает головой.
  - По плотницкому делу соображаешь? Сарай вон надо поправить.
  - Попробую.
  - Ладно. Подскажут, если чего не так. Как звать-то тебя?
  Он поперхнулся и перестал есть. Молчал и думал. Наконец, вспомнил:
  - Александр.
  
  Эпилог
  
  Народу почти нет. Лилька зевнула. Работа круглосуточная, но до обеда тихо, настоящие клиенты собираются вечером.
  На улице какой-то мужик таращит на нее глаза сквозь стеклянную витрину.
  - Чего желаете?
  - Пиво, пожалуйста, - клиент взяв пиво отошел.
  Кто же там, за окошком, знакомый вроде. Господи! Это же Сашка! Не пропал, значит, живой, объявился. Пять лет уж прошло.
  А он уже поднялся по ступенькам и открывает дверь. Идет по залу к стойке.
  - Здравствуй, Лиля!
  - Привет! - ответила так, как будто вчера расстались.
  - Не забыла меня? - теплая ладонь сжала ее тонкие пальчики.
  - Да было бы чего помнить, - она выдернула руку. Подошли двое парней и сделали заказ.
  - Вспомнить, значит, нечего. А как живешь?
  - Лучше всех, - хохотнула Лилька.
  "Не забыл, значит. Ну и что? Да все, все, давно все кончилось, и дороги наши разошлись. Что я с ним делать-то буду, нищету разводить? Сейчас еще спросит, как дочка растет, а она видала свою дочку один раз. А что делать, раз жизнь такая. И почему это можно мужикам бросать своих детей, а нам нельзя? А он, точно, какой был, таким и остался".
  - Как ты живешь? Твоя развалюха за окном?
  - Что? - не понял он.
  - Жигуль там старый стоит. Не твой?
  - Нет, у меня машины нет.
  - Где живешь?
  - Да где работаем, там и живем. Строим.
  - Что строите-то?
  - Дома, дачи, особняки, за городом, в основном. Платят неплохо. Сейчас вот договор заключили, под Москвой работать будем.
  - Каменщик, что ли?
  - Нет, я мастер по дереву, столярные и плотницкие работы. Бывают очень интересные заказы.
  Помолчали.
  - Ты замужем? - спросил Александр.
  - Я свободная женщина и очень это ценю.
  - Лиля, поедем со мной, - он забрал ее руки в свои, - Устроимся. Пока будешь у нас за хозяйку, а потом все наладим, квартиру купим, а хочешь - дом построим?
  Лилька осторожно высвободила руки и посмотрела ему в глаза:
  - Я уезжать отсюда не собираюсь. Извини, придется без меня.
  Он повернулся и пошел не оглядываясь к выходу. Перешел улицу. Остановился, закурил.
  - Ты что, не выспалась? Первый раз вижу, чтобы в пользу покупателя ошибались. Мне полтинник нужен, а ты пятерку даешь.
  Лилька поменяла монетку, мужик отошел. Отчего тревожно так? Тикают часы, а раньше она их и не слышала. Ну куда она может опоздать? Посмотрела в окно. Он еще там. Она сняла фартук, подняла доску стойки, вышла в зал и дальше к выходу. До перехода она почти бежала и молила: "Сашка! Не уходи, не уходи, я иду к тебе!" Перешла дорогу и стала искать глазами парня с сильными плечами и такими теплыми ладонями.
  Его не было. Желтый троллейбус отошел от остановки.
  Она остановилась раньше, чем отошел троллейбус. "Куда это я? Вот дура! "Поедем со мной". Чего мне там делать? Мужиков обслуживать, готовить, стирать? На кого я стану похожа? Здесь мной все любуются, и никто не грубит, даже если я и напутаю чего в расчете. Да и не тяжело, сутки отработаю, трои дома. И заработок. А что там? Любовь? Вечной любви нет. Да и вообще ее нет".
  У входа ждал Виталий.
  - Привет! - она улыбнулась своей покоряющей улыбкой.
  - Привет, - он ощупал ее глазами, - Откуда гуляешь?
  - Да вон знакомую провожала.
  - Знакомую или знакомого?
  "Вот собака, нюх стопроцентный".
  - Да подружку. Да подышать вышла. У девчонок подгорело что-то, а кондиционер починить тебя не допросишься.
  У Лильки в голосе капризные нотки, и он меняет тон:
  - Кондиционер? Сейчас посмотрю, а ты пока завтрак мне организуй.
  Лилька заглянула на кухню:
  - Девочки! Хозяин пришел, поджарочку приготовьте, салатик из помидор.
  Вот и все. Виталий пока все ее капризы выполняет. Может, развести его да на себе женить? Нет, не стоит. Надоест. И так как пес сторожевой. А замуж выйти я еще успею.
  
  Задумавшись, Александр стоял на остановке. Из открытой двери кафе донеслось:
  Ты скажи, скажи мне, вишня,
  Отчего любовь не вышла.
  "Да, любовь не вышла. Теперь это ясно как дважды два... Все, никаких надежд, никаких планов", - Александр с горькой усмешкой смотрел в окно и ничего не видел. Окно в троллейбусе было открыто, и ветер немного освежил его лицо.
  "Да и не должно было выйти, - возник где-то внутри его голос, - Мы ведь разные... Она другая. Будто из другого мира. Там с такой завораживающей правдивостью и легкостью обманывают... И предают".
  Он вспомнил, как она плакала, там, на чердаке, где голуби ворковали, как ехала в лифте, она застегивала пуговицы на его куртке, как потом вывела его из дома, и они шли по безлюдным улицам еще не проснувшегося города. Он очень плохо соображал. Полуидиот. Он и не заметил, где и когда она его оставила. Исчезла.
  А он шел по дороге среди разноликих и все-таки похожих друг на друга домов пригородных деревень. Шел и шел, пока не упал без сил в каком-то сарае. Очень смутные об этом воспоминания. Он тогда ни о чем не думал. В голове гудела пустота. Она сказала: "Иди туда, по дороге", и он шел, а поверни его кто-нибудь на сто восемьдесят градусов, и он опять пошел бы.
  "Для чего же дана ей такая красота?.. Красота спасет мир... Ее красота никого не спасет и никому не принесет счастья. Потому что она ложь, обман".
  
  - Железнодорожный вокзал. Конечная остановка.
  Он вышел из троллейбуса и пошел. Просто так, никуда, чтобы время убить.
  Перешел железнодорожные пути. Церковь. Серый забор справа. Смутное воспоминание коснулось его. Это ведь уже было. Он шел здесь. Она держала его за руку и плакала. Она скоро пропала, как-то незаметно оставила его.
  Здесь он шел уже один. Мимо автобусной остановки рядом с искореженным дубом, мимо огородов с выкопанной картошкой, мимо окон крайних домов, глядящих на дорогу. Была уже осень, но сухая и теплая, это он сейчас сообразил, а тогда ему было все равно.
  Город позади остался. Александр прошел деревенскую улицу, дальше пустое поле за придорожными кустами.
  Рощица. А перед ней сарай с распахнутыми воротами. Кажется, в него он и вошел тогда и лежал там как чурбан. Помнится, был еще мужик, пожилой уже, с добрым лицом. Потом пришел молодой и стал командовать. Какие-то на машине приехали. Разборка началась. Кажется, он кому-то двинул, ну и ему дали так, что отключился.
  А когда очнулся, один тот мужик и был возле него... Нет, еще рядом тот, молодой, лежал, без движения, как мертвый.
  Мужик помог ему до берега доковылять, в лодку забраться. Переехали реку.
  Потом была та самая баня, где нашла его Марьюшка. Нашла, выходила, на работу в бригаду строителей устроила, где муж ее главный был, подрядчик. И полюбила его, красивого да молодого. Она старше на двенадцать лет.
  "А мужика того надо бы повидать, - опять пришло к нему это желание, - Он меня спас. Да где его теперь найдешь?
  А Лильку забыть надо. Она забыла. Да это и к лучшему... Буду поступать в строительный. Практики у меня, конечно, хватает. Только наука лишней не будет. А я научусь. Смогу. Создавать, проектировать. Здания, дворцы. А может быть, и храм.
  Размечтался. Еще поступить надо. Ничего, не пройду по конкурсу, за бабки выучусь, теперь и так можно".
  И все-таки было тревожно на душе. Он ничего не знал: как устроится с жильем, примут ли у него документы, ведь вместо аттестата об окончании школы у него дубликат, да и примет ли его студенческий коллектив, они-то, уж точно, не ему чета.
  Справочник для поступающих в ВУЗы оставил ему парень, который работал у них в прошлом году. С тех пор Александр почти все свободное время отдавал учебникам, готовился серьезно к поступлению. Перестал участвовать в застольях, где с товарищами он раньше выпивал, иногда без меры. Товарищи смеялись: "Александр у нас в монахи собрался".
  Сейчас ему захотелось зайти в магазин, попавшийся на пути, и взять бутылку.
  Александр удержал себя: "Нет, не буду. Сейчас не надо. Вот уж если получится облом с институтом, тогда напьюсь".
  Вечером он сидел в вагоне поезда. Рядом были люди, которые тоже зачем-то куда-то ехали.
  Но Александр, как никогда, чувствовал свое одиночество. И не было уверенности, что все получится так, как задумано.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"