Его Превосходительство Губернатор Реюньона восседал во главе большого стола для совещаний. Он был облачен в мундир столь же великолепный, что и алые с золотом облачения полковников по левую руку от него, и куда более великолепный, чем побитая бесчисленными штормами и шквалами униформа моряков, сидевших по правую его руку. И, конечно же, о его скромном молчании более не могло быть и речи. Тем не менее, на его дружелюбном интеллигентном лице не было и следа высокомерия, когда он пытался подвести собрание к единодушному одобрению революционного плана коммодора, плана немедленной атаки на Маврикий, с внезапной атакой с Флэт Айленд подходов к Порт-Луи и одновременной высадки по соседству с Порт Зюд-Эст на другой стороне острова.
Полковник Китинг в основном поддерживал этот план, но требовалось преодолеть вполне понятные желания насладиться плодами победы ("дать людям немного отдыха"), и, что более существенно, просьбы дать подготовить кампанию с должным тщанием, чтоб, скажем, мортиры не доставлялись без снарядов, а подобный амбициозный и рискованный план мог быть утвержден лишь единогласно.
- Я буду вторить словам коммодора, джентльмены, - воскликнул Фаркьюхар, и взывать: "Не теряйте ни секунды!" В данный момент мы имеем превосходство в фрегатах - пять к трем, транспортный флот, войска, воодушевленные победой, и точные знания о вражеских силах и положении на Маврикии, знания из французских документов, захваченных здесь.
- Слушайте, слушайте! - откликнулся Китинг.
- Господствуя на море, мы можем сосредотачивать наши силы где нам будет угодно. К тому же, мой коллега (кивок в сторону Стивена на дальнем конце стола) уверяет меня, что в нынешней ситуации, весьма благоприятной ситуации, наши усилия подорвать моральное состояние наших врагов готовы вот-вот увенчаться успехом, а мы все убедились в возможностях доктора Мэтьюрина в этой области.
Ход был не слишком удачным, некоторые полковники, жаждущие славы, устремили на доктора мрачные взгляды. Почувствовав неловкость, мистер Фаркьюхар заторопился дальше:
- И, возможно, самое важное: в данный момент наши руки развязаны. "Леопард" забрал наши донесения на Мыс, и он еще не вернулся. Нет никаких приказов от вышестоящего начальства, незнакомого с местными условиями, что могли бы вырвать руководство операцией из рук осведомленных офицеров, нам на голову не свалились новые штабы с планами кампании, вызревшими в Бомбее, Форт Вильяме или Уайтхолле. Но долго продолжаться это не будет.
- Слушайте, слушайте! - теперь откликнулись хором полковники Китинг, МакЛеод и Фрэйзер, а более осторожные офицеры штаба обменялись встревоженными взглядами.
- Я далек от мысли критиковать трудную и кропотливую работу штаба, - продолжил губернатор. - Ее замечательные результаты мы увидели на этом острове, но, джентльмены, время и течения не ждут, и я обязан напомнить вам, что у фортуны сзади - плешь.
Идя из резиденции по улицам, оклеенным плакатами с обращением губернатора, Джек обратился к Стивену:
- Что там Фаркьюхар плел насчет фортуны? Что у нее чесотка?
- Думаю, он имел в виду старое присловье, гласящее, что фортуну можно схватить за челку, а уходящую фортуну ухватить не за что.
- А, понял. Неплохо сказано, к месту. Хотя, я сомневаюсь, что эти разжиревшие омары смогли уловить суть.
Он помолчал, размышляя, а затем заметил:
- Не очень-то хорошо звучит "плешь сзади", впрочем, это все в переносном смысле.
Джек с живым одобрением глянул на потрясающе грациозную даму, сопровождаемую еще более гибкой черной девушкой-рабыней, сошедших в грязь, чтобы дать им пройти. Вид женщины при этом имели высокомерный и безразличный, как бы пребывая в тысяче миль отсюда. Отведя взгляд, Джек продолжил:
- Но я рад, что до них дошло главное. Но, Стивен, что за чертову уйму времени сжирают эти совещания! Еще один такой день - и эскадра разбредется. "Сириус" уже ушел, и мне бы пора следовать собственному плану. Мой первейший долг - море, я должен навалиться на Гамелена до того, как вернутся "Беллона" и "Минерва". А сейчас я могу объединить два... Пуллингс!
На другой стороне улицы Пуллингс бросил девицу, с которой шел бок о бок и бросился через улицу, покрасневший, как рак, но сияющий.
- Нашли что-нибудь подходящее, Пуллингс? - спросил Джек. - Я имею в виду, в профессиональном плане.
- О да, сэр! Я вот только смотрел ее, для мистера..., для другого офицера, сэр, я и думать не мог, что вы отдадите ее мне. Просто чудесная, ну, разве что футоксы слегка поедены червем, нижние футоксы.
Пуллингс был отправлен в Сен-Поль на "Сириусе", умчавшемся сразу после капитуляции, чтобы не дать уйти судам из тамошней гавани, дабы выбрать для себя замену разбитому "Гроперу", что он и проделал, гордый, как Понтий Пилат.
Они видели, как девушка прилепилась к руке мистера Джойса с транспорта "Кайт", и оба удалились. Пуллингс, более адекватный теперь, так как он избавился от чувства вины (как ни странно, офицеры Джека смотрели на него, как на авторитет в вопросах морали, несмотря на все доказательства обратного), бросился расписывать достоинства своего приза, приватирской шхуны в прекрасном состоянии и с медной обшивкой.
У ворот губернаторской конюшни они расстались, и, пока Бонден выводил рослую черную лошадь, в недавнем прошлом - гордость французского гарнизона, Стивен сказал:
- Сейчас не время спрашивать, как ты собираешься соединить два плана, хотя, признаюсь, мне это любопытно. Бонден, советую тебе, в твоих же интересах, не становится у задних копыт этой твари.
- Если ты поедешь в Сен-Поль со мной, - ответил Джек, - я расскажу тебе все по дороге.
- Увы, у меня встреча с епископом через полчаса, а потом дела в типографии.
- Ну, может оно и к лучшему. Все выяснится к утру. Бонден, отдать швартовы!
К утру действительно все разъяснилось: все офицеры были озадачены, данные собраны, и коммодор принял Стивена в комнате, заполненой бумагами и картами.
- Это, видишь ли, - начал он, указывая на островок в трех или четырех милях от Порт Зюд-Эст, Иль Де Ла Пасс. Он лежит у оконечности рифа, как раз по краю единственного глубоководного прохода в порт. Дьявольский канал, узкий, изогнутый как двойная собачья нога, и в самом фарватере изрядно понатыкано мелей и скал. Остров довольно сильно укреплен - там установлено около двадцати тяжелых орудий, а вот сам город - нет. Они ждут нас на севере, где мы до сих пор держали блокаду, поэтому большая часть их сил сейчас у Порт-Луи. А если мы выбьем их с Иль Де Ла Пасс, пара фрегатов с этим вполне справится...
- Несмотря на затрудненную навигацию? Это очень опасные мели, братец! Я вижу два или три фатома пометок на пару миль прохода уже за рифами, и тут чертова уйма мест со словами "проход для каноэ в высокую воду". Не проход, а какая-то отощавшая змея. Но, думаю, мне не стоит учить тебя твоему ремеслу.
- И все-таки, это вполне возможно. Клонферт и его черный лоцман отлично знают эти воды. Смотри, вот стоянка Джакоте, прямо рядом, откуда он увел того американца. Они вполне справятся, но делать это надо с лодок, ночью. Корабли не смогут противостоять их огню без тяжелых повреждений. Но, будучи взят, этот остров не так то просто отбить назад. Его не достанешь через внутреннюю бухту, а кораблей достаточной силы в Порт Зюд-Эст нет, там нет даже канонерок, так что подтащить артиллерию ближе им не удастся. Держать его в осаде тоже не получится - мы будем снабжать гарнизон морем. Итак, удерживая Иль Де Ла Пасс, мы закрываем для французов их лучшую гавань после Порт-Луи, получаем базу для десантов, и открываем всю страну (в пределах досягаемости батарей) для твоих прокламаций и прочих способов околпачивания простаков. Потому что после этого их мелкие гарнизоны в городе и везде вдоль побережья вряд ли рискнут высунуться из под прикрытия собственных пушек.
- Отличный план, - отозвался Стивен.
- Не правда ли? Китинг уже отправил на "Нереиду" отряд бомбейских артиллеристов, и несколько английских частей - будущий гарнизон острова. На "Нереиде" знающих эти воды больше, чем на всей остальной эскадре.
- А тебе не кажется, что опрокинутая Клонфертом у Ривьер Де Плюи шхуна бросает тень на его репутацию?
- Ни в коей мере. В той обстановке это могло произойти с любым, ведь еще немного, и армейцы обвинили бы нас в трусости. Я и сам бы рискнул. Но я не собираюсь предоставлять его самому себе на Иль Де Ла Пасс, еще возомнит себя Кохрейном. Старшим будет Пим. Пим, может, звезд с неба не хватает, но он хороший, уравновешенный офицер, надежный, как часы. Поэтому "Нереида", "Ифигения", и, наверное, "Стонч".
- Что за "Стонч"?
- Бриг, пришел прошлой ночью из Бомбея. Очень неплохой маленький бриг, и в хорошем состоянии. Командует Нарборо, отличный из парня офицер. Помнишь Нарборо, Стивен?
Стивен покачал головой.
- Да конечно помнишь! Здоровый чернявый детина, у него еще был пес, ньюфаундленд. Третий лейтенант на "Сюрпризе".
- Так ты имеешь в виду Джэррона?
- Джэррон, да, конечно, ты прав. Тогда он был Джэррон, но в прошлом году умер его отец, и теперь он стал Нарборо. Итак, "Нереида", "Ифигения" и, возможно, "Стонч", если он успеет достаточно быстро набрать воды, отправятся к Порт-Луи, где Пим следит за каждым шевелением Гамелена. "Иифгения" останется там, а "Сириус" с "Нереидой" спустятся к югу, к Иль Де Ла Пасс.
- То есть, сюда "Нереида" не вернется?
- Ждать безлунной ночи? Нет, нет времени.
- В таком случае, мне бы лучше перебраться на нее нынче же. На Маврикии предстоит еще куча дел, и, чем скорее я туда попаду, тем лучше. Ибо, могу тебе сказать, дорогой мой, что, хотя они не такие смертельные, мои листовки столь же эффективны, как и твои ядра.
- Стивен, - откликнулся Джек, - я в этом уже убедился!
- Я чуть не сказал "так же эффективны, как и твои бортовые залпы", но побоялся, что подобная уничижительная игра слов может оскорбить присутствующий эмбрион баронета. Ведь Фаркьюхар сказал мне, что если эта вторая кампания увенчается успехом, как и первая, счастливый ее командующий, несомненно, будет отмечен титулом. Разве не хотел бы ты быть баронетом, а, Джек?
- Ну, что до этого, то не думаю, что это особенно меня заботит. Во времена короля Джеймса один Джек Обри заплатил изрядный штраф, чтоб НЕ быть баронетом, я тебе рассказывал. Я ничего не имею против тех, кто выиграл большие сражения - это хорошо и правильно, что их делают пэрами, но, если взглянуть на основную массу титулованных? Торгаши, грязные политиканы, ростовщики... Да нет, скорее я предпочту быть просто Джеком Обри, капитаном Джеком Обри, ибо я столь же горд своим званием, как Навуходоносор - своим. А если я когда-либо подниму собственный флаг, то напишу большими буквами "Здесь живет адмирал Джек Обри" над дверями Эшгроу-Коттедж. Не думай только, что я один из этих твоих диких демократов-якобинцев, Стивен, не надо. Просто разные люди видят вещи в разном свете.
Он замолчал, а затем добавил с ухмылкой:
- Ну, про одного парня, что не пожалел бы пары клыков за баронетство, я тебе рассказывал, это - адмирал Берти. Он приписывает это миссис Берти, но весь флот знает, как он примеривается покрасоваться в Бате. Господи, мечтать дряхлым стариком толкаться в Сент-Джеймском дворце ради ленточки! Хотя, я бы, возможно, думал по-другому, будь у меня сын, но и то сомневаюсь.
На следующий день после полудня доктор Мэтьюрин с багажом из двух тюков с листовками, прокламациями и плакатами (некоторые были напечатаны еще в Кейптауне, другие нашлепаны уже в Сен-Дени и все еще влажны после пресса), с шестичасовым опозданием подвалил к борту "Нереиды". На "Нереиде", увы, не привыкли к некоторым его особенностям, к тому же экипаж пылал нетерпением кинуться вслед за "Ифигенией", что ушла на рассвете. В результате доктор угодил между лодкой и бортом фрегата. При падении он ударился головой и спиной о лодочный планширь, сломал два ребра и, оглушенный, пошел ко дну в теплой прозрачной воде. Фрегат уже был на ходу, и, хотя он немедленно лег в дрейф, никто на борту не сделал ничего более полезного, чем бег с хоровыми воплями по палубе. К моменту, когда спустили кормовую шлюпку, Стивен был бы уже мертв, если бы один из черных носильщиков не нырнул за ним и не выволок его на поверхность.
Он получил довольно сильный удар, и, хотя погода была прекрасной, а солнце - теплым, воспаление легких приковало его к койке на много дней. К капитанской койке, ибо лорд Клонферт оставил ему свою каюту,переместившись в гамак, подвешенный в салоне.
Таким образом, Стивен пропустил стремительный бросок к северу, встречу кораблей у Порт-Луи и их возвращение на юг через штормовое море для претворения в жизнь плана коммодора по захвату Иль Де Ла Пас. Видеть он ничего не мог, мог лишь слышать первую неудачную попытку атаки с лодок в темную, хоть глаз выколи, ночь и при сильном ветре, когда даже черный лоцман "Нереиды" не смог найти проход в рифах, и, в конце-концов погода загнала их обратно, к Порт-Луи. Но нет худа без добра, обстановка особенной близости позволила изрядно углубить знакомство с Клонфертом и Мак-Адамом.
Капитан проводил многие часы у койки Стивена, их разговоры были бессвязными и обычно касались тем малозначащих, но Клонферт, как выяснилось, обладал просто девичьей деликатностью. Он мог без напряжения сохранять спокойствие, и он всегда знал, когда Стивену требуется холодное питье или открытый световой люк, и они обсуждали романы, романтическую поэзию и Джека Обри, точнее, действия Джека Обри, во вполне дружеской атмосфере. Временами среди множества личин, носимых его хозяином, Стивен замечал мягкое, ранимое существо, которое одно лишь вызывало в нем теплые чувства. " Его интуиция, что так великолепно проявляется в беседах те-а-тет, отказывает ему тотчас, как только с ним рядом оказываются трое и больше слушателей, или когда он волнуется. Джек никогда не видел его в этой почти домашней обстановке. Его жена, несомненно, видела, и это может быть причиной его столь замечательного успеха у женщин", - думал Стивен.
Эти мысли нашли подтверждение при визите на фрегат старого сослуживца доктора - Нарборо, перед которым Клонферт явился форменным токующим глухарем, весь разговор превратился в сплошной монолог из анекдотов про сэра Сиднея Смита, причем подаваемый с такой агрессивной демонстрацией превосходства, что командир "Стонча" вскоре откланялся обратно на свое судно, крайне недовольный. Но уже в тот же вечер, когда "Нереида" и "Стонч" снова приблизились к Иль Де Ла Пасс с юга, в то время, как "Сириус", дабы отвести подозрения гарнизона, обошел остров с севера, Клонферт был снова таким же спокойным, милым и хорошо воспитанным, как обычно. Возможно, подчеркнуто спокойным, ибо он, несомненно, осознавал свой промах. Когда по его просьбе Стивен вновь описал взятие Джеком "Какафуэго", подробно, чуть ли не каждый выстрел, Клонферт со вздохом заметил: "Отлично, я преклоняюсь перед ним за это дело, слово чести! Я бы умер счастливым, будь на моем счету такая победа!"
Отношения Стивена с Мак-Адаммом были вовсе не такими приятными. Как и большинство медиков, Стивен был трудным пациентом, и, как большинство медиков, Мак-Адам был властен со своими подопечными. И, как только разум его пациента воспрял, они ударились в дискуссии о бандажах, экстракте сенны и флеботомии, которые Стивен отвергал слабым, хриплым, но страстным голосом, как " совершенно устаревшие, годные разве Парацельсу или шарлатану с сельской ярмарки в каком-нибудь Бэллинэслоу", прохаживаясь при этом еще и по любимому Мак-Адамову жилету. Естественно, одно это, даже в сочетании с выздоровлением Стивена лишь благодаря им самим прописанным себе средствам, не вызвало бы настоящей вражды между ними, если бы Мак-Адам к тому же не воспринимал столь болезненно симпатии Клонферта к Стивену, влияние Стивена на Клонферта и их пристрастие к обществу друг друга.
Полупьяный Мак-Адам вошел в каюту Стивена вечером, перед тем, как "Нереида" и "Стонч", задержанные встречными ветрами, вышли в точку рандеву с "Сириусом" у Иль Де Ла Пасс для штурма последнего. Пощупав пульс Стивена, он заметил: "Все еще чуток ощущается лихорадка, от которой вы пропотели до этого, но я полагаю, вам можно разрешить проветриться на палубе снова завтра... Если после боя останется достаточно палубы..." - вытащив свою карманную фляжку, он плеснул себе добрую порцию в Стивенов стакан для лекарств, а затем, наклонившись, поднял лист бумаги с напечатанным текстом, провалившийся за койку.
- Что это за язык? - спросил он, поднося листок к свету.
- Ирландский, - спокойно ответил Стивен, крайне раздосадованный, что позволил увидеть документ (хотя его миссия уже перестала быть секретом, его уже ставшая рефлексом осторожность была глубоко уязвлена), но старающийся не подать вида.
- Эт' не ирландские буквы, - заявил Мак-Адам.
- Довольно сложно найти ирландский шрифт во французских колониях, думается мне.
- Полагаю, это предназначено тем мерзавцам-папистам на Маврикии, - пробурчал Мак-Адам, имея в виду ирландцев на французской службе. Стивен не ответил, и Мак-Адам продолжил напирать:
- Что тут написано?
- А вы не понимаете по-ирландски?
- Нет, конечно. На что цивилизованному человеку ирландский?
- Возможно, это зависит от того, что понимать под цивилизованным чеовеком.
- Я вам скажу, что я понимаю под цивилизованным человеком! Этта тот, кто валит круглоголовых, кто пьет за короля Билли, кто кричит "Папа!" - и Мак-Адам запел "Уложим круглоголовых!" Скрипучий торжествующий голос терзал обостренный лихорадкой слух Стивена, словно когтями. Стивен был искренне уверен, что Мак-Адам не знает о его католическом вероисповедании, но его раздражение, усугубляемое жарой, шумом, запахами, и невозможностью курить, достигло крайней точки, и, вопреки своим принципам, он выпалил:
- Как жаль, доктор Мак-Адам, что человек ваших достоинств затуманивает свой разум соком винограда.
Мак-Адам, тут же, собравшись с силами, ответствовал:
- Как жаль, доктор Мэтьюрин, что человек ваших достоинств затуманивает свой мозг соком мака!
В своем дневнике этой ночью Стивен записал: " ...и его пятнистая физиономия просто таки внезапно прояснилась - поймал меня с лауданумом. Удивлен его проницательностью. Действительно ли я отравляю свой разум? Конечно, нет: просматривая назад эту самую книжку, я не обнаруживаю снижения активности, ни ментальной, ни физической. Памфлет о реальном поведении Бонпарата по отношению к этому и прошлому Папам ничуть не хуже ранее написанного, надеюсь, что и переведен он не хуже. Я редко принимаю тысячу капель - доза, которую едва ли можно сравнить с дозой настоящих пожирателей опиума, или с моей же времен общения с Дайаной. И я могу остановиться, когда пожелаю, и я принимаю его лишь тогда, когда мое раздражение и неудовлетворенность столь велики, что препятствуют моей работе.
Однажды, когда он будет трезв, мне бы надо спросить Мак-Адама, не является ли неудовлетворенность собой, окружающими и самой жизнью обычной среди его пациентов в Белфасте, и не она ли делает их недееспособными? Моя собственная, кажется, растет, признаком является то, что я не чувствую благодарности по отношению к человеку, вытащившему меня из воды. Да, я совершил все приличествующие действия, но я не чувствую реальных добрых чувств к нему, по-человечески ли это? Не вытесняет ли неудовлетворенность саму человечность? Она растет, и, хотя моя ненависть к Бонапарту и его зловещей системе - эффективный стимул, ненависть одна - бесплодна и является плохим основанием для действий. И, лауданум или нет, неудовлетворенность проникает и сквозь мой сон, все чаще она тут, готовая охватить меня с пробуждением."
Следующее утро оказалось не из таких, хотя последние становились часты. Ночь напролет проведя в тщетном ожидании звуков начала боя или встречи с другими кораблями, Стивен восстал из долгой уютной дремы полностью отдохнувшим и в отличном самочувствии, ощущая, что лихорадка его прошла, и что на него кто-то смотрит через щель в приоткрытой двери.
- Хей!, - крикнул он, и испуганный гардемарин, приоткрыв дверь шире, промямлил:
- Наилучшие пожелания доктору Мэтьюрину от капитана, и если доктор достаточно проснулся и чувствует себя в силах, справа по носу - сирена.
Она была уже на траверзе, когда Стивен выскочил к поручням, большое серое существо с круглым рылом и толстыми губами, высовываясь из воды, она смотрела на корабль маленькими, похожими на бусинки глазами. Если это и правда была "она", то у нее должен был быть и "он", ибо левым плавником она придерживала большого серого детеныша. Она быстро оказалась за кормой, продолжая разглядывать судно, но у Стивена было время разглядеть ее пышную грудь, полное отсутствие шеи, волос и ушных раковин, и оценить ее вес где-то в сорок стоунов до того, как она нырнула, вхмахнув над волной широким хвостом. Стивен рассыпался в благодарностях за этот вызов - он всегда мечтал увидеть это существо, облазал все лагуны на Родригесе и на острове у Суматры, но до этого счастливого момента встречал лишь разочарование. Теперь же его мечта исполнилась, причем куда лучше, чем он мог надеяться.
- Рад, что доставил вам удовольствие, - отозвался лорд Клонферт, - и, надеюсь, это будет некоторой компенсацией за мои плохие новости. "Сириус" нас обскакал, смотрите, где он.
Стивен оперся на фальшборт. В четырех или пяти милях по его правую руку виднелось юго-восточное побережье Маврикия, с выдающимся в море Пон дю Диабль. Также по его правую руку, но в сотнях ярдов, вытянулся длинный риф, где-то торчащий над водой, где-то скрытый под белыми бурунами. Одинокий остров возвышался над ним, вырастая из бледных мелких вод за барьером рифа, у дальнего его конца, куда указывал Клонферт, стоял на якоре "Сириус", близко к укреплениям острова, над чьими стенами, ясно видимый в трубу, реял "Юнион Джек".
Несмотря на удовлетворение от реакции Стивена, было видно, что Клонферт глубоко разочарован и очень расстроен.
- Они, должно быть, выиграли лиг двадцать, пока мы лавировали у мыса, - заметил он. - Имей Пим хоть каплю сочувствия, он бы подождал нынешнего вечера, в конце-концов, я ведь одолжил ему своего лоцмана.
Однако, как внимательный хозяин, он отслеживал проявления эмоций, что могли бросить на него тень, и спросил Стивена, не хочет ли он позавтракать.
- Вы очень добры, милорд, - отозвался Стивен, - но, я считаю, мне надо оставаться здесь в надежде увидеть еще одну сирену. Они обычно обнаруживались в мелких модах у рифов, как мне говорили, и я не упустил бы такой случай и за дюжину завтраков.
- Чарльз принесет вам завтрак сюда, если вы точно уверены, что достаточно окрепли, - ответил Клонферт. - Но сначала я должен послать за Мак-Адамом, чтобы он осмотрел вас.
В утреннем свете Мак-Адам выглядел особенно неаппетитно, в плохом настроении, грубый, и в добавок встревоженный, ибо вспомнил грубости, которыми они со Стивеном обменялись накануне ночью. Но, под впечатлением встречи с "русалкой" Стивен пребывал милосердным ко всему человечеству, и он встретил Мак-Адама криком:
- Вы пропустили сирену, мой дорогой коллега! Но, возможно, если мы достаточно посидим здесь, мы увидим еще одну.
- Вовсе нет, - буркнул Мак-Адам. - Видел я это чудище через люк кормовой галереи, подумаешь, всего лишь ламантин.
Стивен ненадолго задумался, а затем ответил:
- Дюгонь, конечно же. Зубы дюгоня отличаются от таковых у ламантина, ламантин, как я вспоминаю, не имеет резцов. Более того, от ареала ламантина нас отделяет обширный африканский континент.
- Ламантин, дюгонь - не один ли черт? - не сдавался Мак-Адам. - Для меня, с точки зрения моих исследований, эта животина является лишь дополнительной иллюстрацией силы, непреодолимой силы внушения. Вы ведь не слышали болтовни по этому поводу на нижней палубе?
- Не приходилось, - сознался Стивен.
Разговоров дальше к носу от поручней квартердека хватало и сейчас, причем разговоров, судя по всему, оживленных, но "Нереида" и так была изрядно болтливым кораблем, и, после того, как первое удивление сменилось у него легким раздражением по этому поводу, Стивен старался не обращать на эти разговоры внимания.
- Кажется, однако, они недовольны, - добавил он, прислушавшись.
- Конечно, они недовольны, каждый знает, что русалки приносят неудачи. Но дело не в этом. Слушайте сейчас, слышите? Это Джон Мэтьюз, правдивый, трезвый, рассудительный матрос, а другой - старый Лимон, учился на адвокатского клерка, то есть понимает, что такое доказательство.
Стивен прислушался, пытаясь различить голоса и уловил смысл спора: диспут между Мэтьюзом и Лимоном, спикерами двух враждебных партий, вертелся вокруг вопроса, что было в руке русалки - расческа или зеркало?
- Они увидели отблеск мокрого ласта, - хмыкнул Мак-Адам, - и восприняли его со святой уверенностью, как один из этих предметов. Мэтьюз предлагает поколотить Лимона и еще двух его сторонников в честной драке, дабы доказать свою правоту.
- Люди шли на костер и за меньшее, - отозвался Стивен, и, пройдя вперед, к поручням, окликнул находящихся внизу:
- Оба вы ошибаетесь, это была щетка для волос.
Ответом было полное молчание на миделе. Моряки посмотрели друг на друга с сомнением, и тихо разошлись среди шлюпок на бимсы, сопровождаемые многочисленными взглядами в спины, захваченные этой новой версией.
- "Сириус" сигналит, сэр, если позволите, - обратился гардемарин к вахтенному офицеру, который ковырялся в зубах столь ожесточенно, что абсолютно не услышал происходящего на палубе диспута. - "Капитану прибыть на борт".
- Мне не терпится посмотреть, есть ли на "Сириусе" пленные, - обратился Стивен к появившемуся Клонферту, - так что, если можно, я бы хотел сопровождать вас.
Пим приветствовал их с меньшей бодростью, чем обычно: он провел недолгую, но кровавую схватку, в которой одним из погибших оказался его младший кузен. И хотя сейчас палуба фрегата была в таком же порядке, как где-нибудь у Сент-Хеленс, на ней лежали ряды зашитых коек, подготовленных для похорон в море, а шлюпки сгрудились вокруг в беспорядке, все более или менее побитые, в одной сбитая карронада валялась в красной луже. Ночной порыв сказался на Пиме, и сейчас, когда его стимулирующее действие закончилось, он выглядел очень усталым. Вдобавок, "Ифигения" прислала авизо с сообщением, что три фрегата в Порт-Луи готовы выйти в море, и на "Сириусе" все не покладая рук готовились возвращаться на блокирующую позицию. Капитан нашел время и силы быть любезным со Стивеном, но было видно, что заботит его другое.
Клонферт держался подчеркнуто официально. Когда он, произнося поздравления, начал говорить, что "Нереида" надеялась также поучаствовать, Пим оборвал его: " Я действительно не могу сейчас обсуждать все это. В таких случаях основное правило - первый пришел, первый сделал. Тут у меня сигнальная книга французского коменданта, он не успел ее уничтожить. Что до ваших приказов, то они очень просты: Сформируйте гарнизон подходящей силы для этого острова. У французов тут были сто человек при двух офицерах. Удерживайте остров до получения дальнейших инструкций, в это время можете действовать на берегу на ваше усмотрение, но консультируйтесь с доктором Мэтьюрином, чьим советам по политическим аспектам вы должны неукоснительно следовать. Доктор, если Вы хотите поговорить с французским комендантом, мой салон - в вашем распоряжении".
Когда Стивен вернулся после допроса бедного капитана Дювалье, у него возникло ощущение, что Клонферту были высказаны упреки за его медлительность или какие-то огрехи в управлении "Нереидой". Это ощущение усилилось, пока они направлялись на катере обратно, вместе с черным лоцманом-маврикийцем, ибо Клонферт был молчалив, а его красивое лицо искажало негодующее выражение.
Но настроение Клонферта было изменчиво, как барометр, и очень скоро после того, как "Сириус" и "Стонч" исчезли за западным горизонтом, унося Пима обратно, к блокаде французских фрегатов в Порт-Луи, он снова расцвел. Форт был очищен от кровавых останков, для мертвых солдат в напластованиях кораллов взрывами были пробиты могилы, бомбейские артиллеристы и пятьдесят гренадеров 69-го полка составили гарнизон, переустановив тяжелые орудия так, что одна батарея контролировала узкий проход, а вторая - внутреннюю якорную стоянку. "Нереиду" провели по каналу в удобную бухту за фортом, и теперь Клонферт был свободный человек, сам себе хозяин, в распоряжении которого было все побережье в пределах досягаемости. Да, он, несомненно, должен был советоваться с доктором Мэтьюрином, но доктор Мэтьюрин, требуя постоянно напоминать его людям о совершенной необходимости хороших отношений с гражданскими, черными и белыми, женщинами и мужчинами, был вполне счастлив довериться его военным взглядам. Так что великолепный штурм на рассвете батареи у Пон Дю Диабль и штурмы прочих батарей, что капитан счел достойными внимания, не вызвали никаких возражений доктора (чего опасался Клонферт, подозревая в нем противника кровопролития). Он даже сопровождал флотилию, что пересекла ночью широкую лагуну, чтоб взять ту самую батарею на Пон Дю Диабль (не потеряв в этом замечательном деле ни одного человека). Доктор наблюдал там, с видимым удовольствием, приведение в негодность орудий, захват отличной медной мортиры, и грандиозный фонтан огня из взорванного порохового погреба. Затем он прогулялся в ближайшую деревушку - с целью налаживания многочисленных контактов и распространения своей подрывной литературы.
Рейды на военные объекты продолжались день за днем, несмотря на противодействие французских регулярных частей и куда более многочисленной милиции. У французов не было кавалерии, а шлюпки, ведомые лоцманом, знающим каждый ручеек и проход, достигали цели куда скорее пехотинцев. Более того, со все более широким распространением Стивеновых посланий, желание милиционных частей ввязываться в бой все слабело и слабело. Фактически, после примерно недели, когда высадочные партии "Нереиды" исходили местность вдоль и поперек, не причиняя при этом никакого вреда частной собственности, платя за все взятое, не обижая мирных маврикийцев и обращая в бегство жалкие силы, что мог выставить против них командующий войсками на юге острова, отношение милиции стало совершенно нейтральным, причем нейтралитет был дружеским. День за днем солдаты, морские пехотинцы и матросы сходили на берег, фрегат при этом все активнее заселялся обезьянами и попугаями, купленными в деревнях, или плененными в лесах. Стивен же, хотя и занятый чрезвычайно своими делами, успел поговорить с почтенной старой леди, чей дедушка не только видел, догнал и съел додо, возможно, последнего додо на свете, но и набил подушечку его перьями.
Хотя трофеев не было, это было приятное время для всей команды: много эмоций, отличная погода и изобилие свежих фруктов, овощей, мяса и свежего хлеба. Правда, Клонферт торжествующий был куда более утомительным компаньоном, чем Клонферт подавленный. Стивен находил его шумную энергию утомительной, а его страсть к разрушению - дурновкусицей. Его непрерывные вылазки на берег, часто - в полной форме, со шпагой с усыпанным алмазами эфесом и со своей дурацкой звездой, Стивену казались такими же скучными, как и обеды, которыми Клонферт праздновал успехи своих скромных сил (порой - важные, чаще - ничем не выдающиеся). В этих вылазках Стивен никак не мог разглядеть хоть какой-то планомерности, скорее они казались серией беспорядочных набегов "как левая нога захотела", но, с другой стороны, их алогичность постоянно ставила в тупик французского командующего.
В праздничных обедах принимали участие офицеры Клонферта, и опять Стивен обратил внимание на удивительную вульгарность кают-компании и гардемаринов "Нереиды", их открытое пресмыкательство перед капитаном, и все растущее наслаждение капитана этим пресмыкательством. Ни одного обеда не проходило без того, чтобы второй лейтенант, Веббер, сравнил Клонферта с Кохрейном, причем в пользу Клонферта, слово "лихой" не сходило с языков. Однажды казначей, покосившись на Стивена, сравнил капитана с коммодором Обри, но Клонферт с видом возмущенной скромности отверг этот комплимент.
Стивен также заметил, что когда на обед приглашался Мак-Адам (что бывало не каждый раз), его подначивали напиваться, чтоб затем в открытую поиздеваться над ним. Было больно смотреть, как седовласого человека выставляют на посмешище молокососы, которые, несмотря на мореходные навыки и отвагу, не могут похвастаться ни умом, ни хорошим воспитанием. Еще хуже было то, что Клонферт никогда не обрывал эти развлечения - видимо, капитану было важнее расположение и даже преклонение его молодых соратников, чем защита старого униженного друга.
По утрам Клонфертова шумливость была особенно утомительной, а в это утро Стивен просто пожалел, что капитан увязался с ним, когда, в промежутке между политическими делами, он зашел к старой леди, дабы выторговать у нее подушечку. Клонферт неплохо говорил по-французски и хотел помочь, но он с самого начала взял ошибочный тон. Его веселая шутливость обижала и смущала старуху, она выказывала непонимание и тревогу, повторяя: "Ни на чем не спится так хорошо, как на перьях додо. Сон - величайшее благословение, посылаемое старикам, а джентльмены молоды и вполне могут обойтись перьями глупышей." Стивен уже почти потерял надежду, когда Клонферта вдруг вызвали наружу. Но, как только тот покинул помещение, бабуля вновь выслушала аргументы покупателя, и доктор уже вручал плату, когда дверь распахнулась, и чей-то голос проревел: "К лодкам, к лодкам! Враг на горизонте!" Деревня наполнилась топотом бегущих ног, Стивен выложил последнюю монету, запихнул подушечку за пазуху и присоединился к остальным.
Далеко в море виднелись пять кораблей, идущие по ветру к Иль де ла Пасс. Балансируя в гичке с подзорной трубой, прижатой к глазнице, Клонферт разглядывал их:
- Передний - "Виктор", корвет. Затем их самый большой фрегат - "Минерва". Следующий не могу рассмотреть. Дальше, господи, "Беллона". И готов поклясться, что последний - "Виндэм", "компанеец", опять! Давай, давай, навались!
Экипаж гички греб изо всех сил, так, что две другие шлюпки, отвалившие позже, скрылись из виду (в три другие, у дальнего ручья, еще даже не собрался экипаж). Но расстояние было очень велико, вся длина двух больших якорных стоянок между побережьем и островом, четыре мили, и, в основном, против ветра.
- Заманю-ка я их в проход, - обратился Клонферт к Стивену.
Затем, глянув на отставшие шлюпки, добавил:
- Тем более, если они пойдут дальше, к Порт-Луи, "Сириус" и "Ифигения" не смогут их перехватить, если Гамелен выведет свои три фрегата.
Стивен не ответил.
Измученный экипаж пришвартовал, наконец, гичку к борту "Нереиды". Клонферт, приказав рулевому оставаться на месте, вылетел на борт, через несколько мгновений фрегат поднял французские флаг и гюйс, а Клонферт скатился в шлюпку с воплем:
- К форту, живее! Покажите, ребята, на что вы способны!
Теперь и форт поднял французский флаг, и, после короткой паузы, французский сигнал пополз вверх на флагштоке батареи: "Враг крейсирует к северу от Порт-Луи". Ведущий корабль ответил секретным опознавательным сигналом, остров ответил правильно, и каждый корабль поднял позывные. Клонферт был прав: "Виктор", "Минерва", "Беллона". Два остальных были кораблями Ост-Индской Компании, взятыми в Мозамбикском проливе - "Цейлон" и вновь злосчастный "Виндэм".
Приблизившись к рифу французская эскадра убавила паруса, стало ясно, что они собираются войти, но входить медленно, так что было время приготовиться к встрече. Стивен выбрал дальний, возвышающийся угол форта, откуда перед ним открывалась вся картина, и уселся там на свою подушечку. Над ним пассат нес легкие белые облачка по чистому небу, бриз на солнцепеке приятно обвевал его щеки, а фаэтон описывал замысловатые кривые над его головой. Однако, на бастионах внизу он видел гораздо больше смятения, чем рассчитывал. На "Нереиде", что проверповалась ближе к острову и завела шпринг, напротив, все казалось в полном порядке, хотя достаточно много членов команды все еще находилось в шлюпках. Фрегат приготовили к бою, орудия накатили к портам, а ее старшие офицеры вполне справлялись с командованием.
А вот на батарее народ продолжал бегать туда-сюда, раздавался ор, индийские артиллеристы, чьи офицеры были все еще не то в шлюпках, не то на берегу, бурно спорили друг с другом. Солдаты и матросы сталкивались друг с другом, и даже среди моряков не было той спокойной, целеустремленной бодрости, что отмечала схватки, свидетелем которых Стивен был под командованием Джека Обри, не было и близко впечатления хорошо отлаженной машины, выполняющей свою работу. Про то, чтобы накормить бойцов и речи не было - мелкая деталь, но Джек всегда настаивал на этом. А оставшиеся лодки, в которых оставалось около ста пятидесяти солдат и матросов, все еще находились на изрядном удалении от корабля и форта. Насколько Стивену удалось рассмотреть, баркас сел на мель у оконечности банки, и, поскольку шел отлив, остальным никак не удавалось стащить его на глубину.
В форте и в лагуне время, казалось, застыло, несмотря на бурную активность, в море же оно продолжало течь как обычно, даже, возможно чуть быстрее, и в глубине души Стивен почувствовал все возрастающее, необъяснимое опасение, похожее на то, что сопровождает ночные кошмары. Сейчас уже можно было рассмотреть людей на борту подходивших судов, вот уже можно различить лица, и отдаваемые приказы отчетливо доносит ветер. Французские суда выстроились в линию для прохода по каналу, впереди - "Виктор", затем "Минерва", следом "Цейлон". Корвет вышел из ветра, убрал нижние паруса, и направился в проход под марселями, лоты свесились у клюзов с обеих бортов. Шум в форте сменился, наконец, мертвой тишиной, бриз понес запах дымящихся фитилей от ведер, расставленных за каждым орудием. Корвет вошел в узкость, скользя все ближе и ближе, его колокол блестел на солнце, вот он оказался перед фортом, где артиллеристы в тюрбанах пригнулись за парапетом, и прошел дальше, все также в мертвой тишине. Очередной приказ штурмана рулевому повел судно по крутой кривой за форт, на глубокую воду в двадцати ярдах от "Нереиды". Французский флаг на "Нереиде" скользнул вниз, под боевой клич на мачту взвился английский флаг, и борт фрегата скрылся в дыму под мощный рев бортового залпа. Снова и снова, под непрерывный крик, грохотали орудия, и вот, корвет бросил якорь на правой четверти "Нереиды", все еще под ее жестоким бортовым огнем, и офицер пробежал на корму по его содрогающейся палубе с криком, что они сдаются.
Мощная "Минерва" в этот момент уже углубилась в канал, близко за ней следовал "Цейлон" и сейчас они находились прямо перед тяжелыми пушками форта, они не могли ни повернуть, ни отойти, ни двигаться быстрее. Это был решающий момент, люди застыли в ожидании приказа. На флагштоке триколор побежал вниз, чтоб смениться "Юнион Джеком", но вопящий идиот, что срывал его с фала, швырнул полотнище прямо на ведро с фитилями у верхнего погреба. Фитили разлетелись вокруг, и сотня зарядов взорвалась разом, с грохотом куда большим, чем бортовой залп, и вспышкой, слепящей сильнее солнца. В эту же секунду бомбейские артиллеристы, все еще лишенные офицеров, разрядили свои, наведенные куда попало орудия, причем шесть из них взорвались или были сброшены с лафетов. В результате погибли люди в гичке "Нереиды", направлявшиеся к "Виктору", дабы принять его сдачу.
Стивен поднялся в редеющем дыму, сквозь обрушившуюся на него глухоту прорвался пронзительный визг, и он бросился к раненым и мертвым, разбросанным вокруг флагштока и сбитых орудий. Ассистент Мак-Адама с сопровождающим его фельдшером уже были там, и с помощью нескольких, сохранивших ясную голову моряков, они стали сносить раненных под прикрытие бастиона. К тому моменту, когда они сделали все немногое, что могли, прикрыв жуткие ожоги порванными на тряпки рубашками и носовыми платками, сцена изменилась. "Виктор", вновь подняв флаг, обрубил якорный канат и проследовал за "Минервой" и "Цейлоном" к Порт Зюд-Эст. "Беллона" и "Виндэм", все еще находившиеся изрядно мористее, повернули, приводясь к ветру.
Французские корабли в лагуне встали точно у узкого прохода, где оставшиеся шлюпки "Нереиды" сбились в беспорядочную кучу, и, очевидно, должны были сдаться в течении нескольких минут. "Минерва" выглядела даже не поцарапанной.
Клонферт окликнул форт с "Нереиды", вызывая на борт всех солдат - он собирался атаковать "Минерву", и ему нужен был каждый человек, чтоб обслуживать пушки. Это вовсе не было невозможным, несмотря на куда меньший вес залпа английского фрегата - "Минерва" все еще не приготовилась к бою, она приближалась к проходу "собачья нога" у банки Подкова, где ей было не повернуться, в то время, как "Нереида" имела достаточно места у ближней стоянки, чтоб привестись к ветру и обрушить на противника продольный огонь. При этом ни "Виктор", ни "Виндэм" не имели бы возможности подтянуться и поддержать ее. Но пока солдаты собирались в шлюпки, "Беллона" изменила решение. Распустив брамсели, она направилась к каналу и острову. В момент, когда она вошла в сужающийся проход, сомнения исчезли - она идет.
И она вошла, твердо и решительно. Видно было, что управляет фрегатом человек, знающий этот проход, как свои пять пальцев - носовой бурун судна был чересчур велик для такого изобилующего опасностями места. Стивен оглянулся, что будет делать Клонферт? К его удивлению, и баркас и шлюпки прошли мимо французских кораблей без единой царапины. Это было необъяснимо, но они были уже здесь, их экипажи текли на "Нереиду" под радостные крики, однако, "Нереида" все еще оставалась на якоре.
"Беллона" шла по каналу. Она уже приготовила правый борт к бою, и, приближаясь к острову, выпалила из передних орудий. Дым, заклубившись, скрыл форт, и, через этот дым грохнул бортовой залп проходящего фрегата. Восемнадцатифунтовые ядра и осколки камней собрали свою смертельную жатву среди маленького оставшегося гарнизона. Поворачивая к стоянке "Нереиды", французский фрегат дал еще один залп по другому фасу батареи. Деморализованные в конец бомбейские артиллеристы, лишенные поддержки стрелков, без офицеров, непривычные к стрельбе по кораблям, смогли ответить лишь беспорядочным и неточным огнем. "Беллона" теперь шла прямо на "Нереиду", будто собираясь на абордаж, но за какие-то мгновения до столкновения на французе переложили руль на борт и раздался залп. На какой-то момент фрегаты оказались борт к борту, рея к рее, почти касаясь друг-друга, оба бортовых залпа рухнули одновременно, а, когда дым рассеялся, "Беллона" уже была за "Нереидой" и уходила дальше, все еще под брамселями, к следующему крутому повороту фарватера, без видимых повреждений. "Нереида" потеряла бизань-гик и пару верхних рей, но крен от внезапного порыва ветра направил огонь "Беллоны" слишком высоко, чтоб повредить корпус английского корабля или нанести большие потери экипажу. Тем не менее, якорный канат "Нереиды" оказался перебитым, и ее завертело, причем так быстро, что дать продольный залп по корме француза уже не успели.
Снова наступила тишина. Четыре французских корабля - "Виндэм", опасаясь узкого прохода и прикрывающего его форта, отвернул, и теперь уходил вдоль побережья - спокойно дошли до якорной стоянки глубиной в двадцать фатомов возле банки Олива, на полпути к Порт Зюд Эст, а Клонферт возвратился на остров во главе большого отряда солдат. Он был в отличном расположении духа, торопясь, вместе с прибывшими армейскими офицерами, привести форт в порядок, достаточный для противостояния атаке французской эскадры. Перехватив взгляд Стивена, он крикнул:
- Как вам это понравилось, доктор Мэтьюрин? Мы поймали их в мешок!
Чуть позже, когда оружейники установили сбитые пушки и запасные карронады сменили взорванные, Клонферт заявил:
- Если б не этот чертов флаг, мы бы потопили "Минерву". Но так даже и к лучшему - "Беллона" бы ушла на ветер, а сейчас мы ухватили их обеих. Я посылаю Веббера на баркасе к Пиму. Если он сможет выделить мне еще хоть один фрегат: "Ифигению" или "Мэджисьен" - я войду и разнесу все, что только можно. Ведь они у нас в мешке! Они смогут выйти только с предрассветным бризом. Кохрейн будет нам завидовать!
Стивен взглянул на охваченного бурной эйфорией Клонферта, он что, правда верит, что все проделано как надо, что он в выгодной позиции?
- Я так понял, вы не собираетесь сами уйти на "Нереиде", чтоб привести подкрепление?
- Нет, конечно. Пим приказал мне держать этот форт, и я буду держать его до последнего. До последнего, - повторил он, гордо откидывая голову. Со следующими словами выражение его резко изменилось:
- Видели этих собак? - крикнул он. - "Виктор" спустил флаг передо мной, а потом поднял вновь и ускользнул, как подонок, как презренный пресмыкающийся проклятый подонок! Я пошлю парламентера требовать его сдачи. Смотрите, вон он!
Корвет притулился между двумя тяжелыми фрегатами, с форта было видно, как экипаж деловито устраняет повреждения от огня "Нереиды", на флагштоке судна развивался французский флаг.
- А они довольно близко, - заметил Клонферт. Он повернулся к артиллерийскому офицеру, осунувшемуся и угнетенному потерей лучшего шанса во всей своей карьере (ибо в бою он оказался отделенным от своих солдат), и спросил:
- Капитан Ньюхэм, медная мортира добьет до них, как вы думаете?
- Я попробую, милорд, - ответил Ньюхэм. Капитан лично зарядил мортиру тринадцатидюймовой бомбой, долго и тщательно наводил, поджег фитиль и выстрелил. Бомба высоко поднялась в прозрачном воздухе быстро уменьшающимся черным мячиком, а затем упала и разорвалась точно за "Беллоной". Поднялся радостный крик, французы вытравили якоря и отошли дальше, за пределы досягаемости. Последняя бомба, выпущенная на максимальном угле подъема, дала недолет - и это был последний выстрел уходящего дня.
Оставшиеся часы светлого времени ушли на приготовления, что должны были быть сделаны еще вчера, и следующим утром Иль Де Ла Пасс был готов утопить любое судно, что попытается сунуться в проход. На "Нереиде", стоящей со скрещенными брам-реями, восстановили бизань-гик, поврежденную фок-мачту укрепили накладкой, и с фрегата отправилась шлюпка с требованием сдать корвет.
- Дай Боже, чтоб Веббер нашел "Сириус", - повторял Клонферт, с надеждой озирая море. Но день прошел, а ни одного паруса не показалось из-за мыса. Ночь прошла также, было спущено охранение на шлюпках, ибо перед рассветом задул опасный береговой бриз, опасный тем, что мог принести мощные вражеские корабли и стаи шлюпок через лагуну в темноте, но французы не стронулись с места, а на рассвете ожил обычный юго-восточный пассат, приковав вражеские суда к их якорной стоянке. Так прошли два дня, без всяких инцидентов, если не считать отказ французского коммодора сдать "Виктор". Солдаты чистили оружие, артиллеристы упражнялись при орудиях, оружейник наполнял заряды и подсчитывал припасы.
Клонферт пребывал все в том же радостном возбуждении, которое еще подскочило, когда на третий день, когда обнаружилось, что французские корабли отходят к самой дальней оконечности бухты, к самым мелям, под защиту батарей Порт Зюд-Эст, и швартуются неровной линией у кромки подводного рифа. Это, как утверждал Клонферт, может означать, что Веббер нашел-таки "Сириус". Значит, часть блокадных сил ушла от Порт-Луи, а губернатор Декэн, опасаясь атаки на "Минерву" и "Беллону", непременно послал гонца сушей в Порт Зюд-Эст. Клонферт оказался прав, несколько часов спустя "Сириус" собственной персоной обогнул мыс под всеми парусами.
- Смотреть в оба за сигналами! - приказал Клонферт, когда корабли обменялись позывными. Подготовленные флаги взвились на мачту, а Клонферт вдруг расхохотался.
- Что они означают? - спросил Стивен.
- "Готов к бою, враг уступает в силах", - отозвался Клонферт. Взгляд его был полубезумным.
- Поживей с книгами, Бриггс! Что они сигналят?
Сигнальщик что-то тихо пробормотал, и вахтенный гардемарин доложил:
- "Пришлите штурмана "Нереиды"", милорд.
- Гичку - на воду, - крикнул Клонферт. - Мистер Саттерли, обернитесь так быстро, как только сможете.
"Сириус" вошел в устье прохода, последний сигнал "Нереиде", до того, как фрегат двинулся по каналу, приказывал сняться с якоря. Форт "Сириус" проскочил почти столь же быстро, как "Беллона", и, когда он, все еще под марселями, скользил мимо "Нереиды", Пим, перегнувшись через релинг, приказал Клонферту следовать за ним. Дальше, по длинному, извилистому каналу, корабли двинулись более осторожно, но "Сириус" так и не убрал марселя, хотя дневной свет уже угасал. На "Нереиде" черный лоцман отдавал указания рулевому, ведя ее под одними стакселями. При этом он бормотал себе под нос, что после банки Подкова их курс приведет их в воды внутренней гавани, которые он знает плохо (эти воды приходилось избегать ранее, так как они простреливались пушками Порт Зюд-Эст).
Прошли банку Крачка, под частые броски лота, прошли Три Брата с четырехрумбовым поворотом на левый борт, крики лотового доносились четко, быстрые и разборчивые: "...десять, десять с половиной, одиннадцать, одиннадцать, пятнадцать...". Хорошая глубина, чистый проход, можно сказать. Но с последним криком "Сириус" тяжело налетел на оконечность банки, его протащило еще вперед, пока он плотно не засел на наслоениях кораллов.
Но, по крайней мере, хоть фрегат и вылетел на мель, он выбрал для этого хорошее место. Береговые батареи не доставали сюда, а ветер с моря, словно булавка бабочек, пришпилил французские суда к их стоянкам. "Сириус" и "Нереида", никем не беспокоемые (солнце уже скрылось за островом), завели шпринты, пытаясь верпом стянуть фрегат с мели. Но тот не сошел, ни с первой попытки, ни за первый час отчаянных усилий, а, тем временем, начался отлив. Но завтрашний прилив обещал быть выше, и оставлась надежда, что к восьми часам фрегат будет на плаву, а пока делать было нечего, кроме как обезопасить себя от возможного нападения французских шлюпок.
- Ну, и что вы скажете об нынешнем состоянии сильной экзальтации у нашего пациента? - спросил Стивен Мак-Адама. - В нынешнем нашем положении, не выходит ли оно за пределы разумного поведения? Вы не находите его нездоровым?
- Я в растерянности, - признался Мак-Адам. - Я еще никогда не видел его таким. Возможно, он знает, что делает, но тогда он, похоже, утрет нос вашему другу, черт побери. Вы видели когда-нибудь человека, который выглядел бы лучше?
Начался рассвет, французы остались недвижными. Ни шуршания пемзы, ни одного шлепка швабры не слышалось ни с "Сириуса", ни с "Нереиды", чьи палубы оставались завалены канатами, перлинями, блоками и прочими инструментами боцманского исскуства. Прилив рос, кабестан шел все медленнее и медленнее, вот уже канаты натянулись до предела, все, кто смог втиснуться у вымбовок, налегли с новой силой, и фрегат со скрежетом сошел на глубокую воду. "Сириус" бросил якорь за "Нереидой", и плотники с подручными облепили его нос, изрезанный осртыми шершавыми кораллами. Боцманские дудки призвали измученную команду на поздний завтрак, а затем матросы начали приводить свою захламленную палубу в хоть какое-то подобие готовности к бою, когда у входа в бухту были замечены "Ифигения" и "Мэджисьен".
Клонферт отправил своего штурмана провести прибывшие корабли по каналу, ибо мистер Саттерли, хотя и встрепанный и пристыженный, теперь точно знал проход до хотя бы этой точки назубок. Но осторожность его возросла до такой степени, что лишь после обеда новые якоря упали в воды бухты, а капитаны поднялись на борт "Сириуса", дабы выслушать от Пима план атаки. Он был прост и ясен: "Нереида", ведомая своим черным лоцманом, идет первой и становится между "Виктором" и "Беллоной", на северном конце французской линии, "Сириус" со своими восемнадцатифунтовками становится с "Беллоной" борт о борт, "Мэджисьен" - между "Цейлоном" и тяжелой "Минервой", а "Ифигения", которая также несет восемнадцатифунтовки - борт о борт с "Минервой", закрывая линию с юга.
Капитаны вернулись на свои суда. Клонферт, который действительно выглядел чрезмерно радостным, молодым и бесшабашным, словно в него вселился какой-то веселый дух, спустился вниз переодеться в новый мундир и чистые белые бриджи. Выйдя вновь на палубу, он обратился к Стивену с особенно сладкой и располагающей улыбкой:
- Доктор Мэтьюрин, я думаю, мы покажем вам такое, что вполне может сравниться с делами коммодора Обри!
"Сириус" поднял сигнал, и "Нереида", выбрав якоря, двинулась вперед под стакселями, ее лоцман отдавал указания рулевому с форсалинга. "Сириус" последовал за ней, затем "Мэджисьен", затем "Ифигения", и вот уже они выстроились в линию с интервалом примерно в кабельтов. Дальше и дальше по извилистому каналу под устойчивым бризом, берег все приближался. На одном из поворотов в проходе интервал увеличился, и "Сириус", спеша сократить разрыв, повернул раньше, чем нужно, и сходу вылетел на скалу. В этот же самый момент французские фрегаты и береговые батареи открыли огонь.
Пим окликнул свои корабли и приказал им двигаться дальше. Через пять минут "Нереида" вышла из узкости канала. "Мэджисьен" и "Ифигения" , ориентируясь по севшему "Сириусу", прошли мимо него, но теперь, наоборот, проскочили нужную точку, и на последнем повороте, в четырехстах ярдах от французской линии, на мель села "Мэджисьен". В это время бортовые залпы французов с воем проходили над палубой "Нереиды" - французы били по рангоуту, пытаясь обездвижить фрегат, нацелившийся под нос "Виктора".
- Горяченькое дельце, доктор Мэтьюрин, - заметил Клонферт, а затем, глянув за корму, добавил:
- "Сириус" не сможет сняться, он слишком хорошо засел. Нам придется заняться "Беллоной" вместо него. Мистер Саттерли, править борт о борт с "Беллоной", - крикнул он, перекрывая грохот орудий (носовые пушки начали отвечать французам).
- Есть, сэр, - отозвался штурман.
Еще кабельтов фрегат шел сквозь французский огонь, еще пятьдесят ярдов, и штурман махнул рукой следящему за ним боцману, приказывая положить руль на борт. "Нереида" развернулась, бросила якорь, встав точно напротив большого французского фрегата, и ее двенадцатифунтовки заревели, в упор разряжаясь по врагу. Стрельба была скорой, снующие на квартердеке и форкасле матросы и морские пехотинцы с выражением непреклонного упрямства поглядывали поверх натянутых по бортам коек, обрывки веревок и блоки сыпались сверху на защитную сетку, густой дым повис между кораблями, ветер не успевал сносить его. Сквозь этот дым пробивались оранжевые вспышки орудий "Беллоны" и "Виктора", ведущего огонь по кормовой четверти "Нереиды".
Стивен прохаживался у противоположного борта. "Мэджисьен" плотно сидевшая на рифе, с носовой фигурой, указывающей на французскую линию, тем не менее смогла ввести в дело свои носовые орудия, и теперь они лупили по французам со всей доступной быстротой, пока ее шлюпки вспенивали воду, пытаясь стащить ее с рифа. "Ифигения" встала борт о борт с "Минервой", их разделяла длинная узкая отмель, едва ли больше броска камня в ширину, и они свирепо обрушили друг на друга мощные залпы. Грохот был сильнее, чем Стивену когда-либо доводилось слышать, но и сквозь него прорывались хорошо знакомые звуки - крики раненых. Тяжелые орудия "Беллоны" жестоко избивали "Нереиду", сбивая с лафетов орудия, все новые дыры зияли в койках по бортам, а вот теперь француз перешел на картечь. Стивен ощутил двусмысленность своего положения. Все предыдущие сражения его место, как хирурга, было внизу, в кубрике. А здесь, видимо, его место было на квартердеке, стоять, как армейскому офицеру, и, возможно, получить пулю. Он обнаружил, что это не слишком затруднительно, хотя картечь постоянно визжала над головой. Но в это время все больше раненых понесли вниз, и именно там, в конце концов, он был бы наиболее полезен. "Надо бы остаться хотя бы еще и потому, - подумал Стивен, - что когда еще посмотришь на бой с такой превосходной позиции". Перевернули склянки, прозвонил колокол снова и снова. "Шесть склянок, -пробормотал Стивен, - может ли это продолжаться так долго?" Тут ему показалось, что огонь "Беллоны" ослабел и стал куда менее точным - ее губительные бортовые залпы теперь следовали с куда большими интервалами.
Разрозненные крики раздались спереди, их подхватили на "Ифигении". В разрыв в клубах дыма стал виден обезлюдевший и слабовооруженный "Цейлон", избиваемый огнем сидящей на мели "Мэджисьен" и кормовыми орудиями "Ифигении", он спускал флаг. В момент, когда канонада на мгновение внезапно прервалась, Стивен услышал, как командир "Ифигении" громовым голосом окликает "Мэджисьен", предлагая отрядить партию на "компанейца". Но, как только шлюпка с "Мэджисьен" подлетела к кораблю, вспенивая гнущимися от натуги веслами и так кипящую от пуль и ядер воду, "Цейлон" распустил марсели, и, обрубив якорные канаты, выбросился на берег за "Беллоной". Шлюпка все гналась за ним под вопли своего экипажа, когда "Минерва", также обрубив канат, или лишившись его под убийственным непрекращающимся огнем "Ифигении", развернулась и понеслась по ветру следом за "Цейлоном". Управлялся фрегат все же получше "компанейца", который ухитрился налететь на "Беллону" так, что ей также пришлось обрубать канат. Всех троих в куче понесло на берег, где они и сели, причем "Минерва" оказалась точно за "Беллоной", и в такой близости, что не могла стрелять. Но вот бортовые залпы "Беллоны" продолжали точно ложиться по "Нереиде", а теперь, когда на нее потекли матросы с "Минервы" и "Цейлона", ее ослабевший, было, огонь усилился, бортовые залпы теперь следовали с удвоенной частотой, убийственные в своей точности. "Ифигения", находясь с наветренной стороны от мели и на пистолетный выстрел от нее, не могла развернуться - и в следующие несколько минут ход битвы резко изменился. С "Нереиды" уже не слышалось победных кличей, ее артиллеристы, несмотря на весь свой задор, вымотались, и темп огня упал. Солнце уже почти зашло, и береговые батареи, что до сих пор палили по "Ифигении" и "Мэджисьен", теперь сосредоточили огонь на "Нереиде".
"Почему мы крутимся?" - подумал Стивен, и тут до него дошло, что выстрелом перебило шпринтов, державший "Нереиду" против "Беллоны". Корабль повернулся, одноременно сдвигаясь в сторону, и тут его корма с мягким стуком села на грунт, подняв небольшую волну. Теперь фрегат стоял кормой к противнику, поливавшему его жесточайшим продольным огнем. Кормовые погонные пушки "Нереиды" и бортовые орудия кормовой четверти продолжали огрызаться, но все больше и больше людей падало на ее палубах. Первый лейтенант и три армейских офицера были убиты, кровь текла по квартердеку уже не ручьями, а одним потоком. Клонферт давал боцману указания верповать корабль, когда посыльный снизу, маленький испуганный мальчишка, подбежал к нему, и заговорил, указывая на доктора. Клонферт пересек палубу, и обратился к Стивену:
- Доктор Мэтьюрин, могу я вас просить помочь в кубрике? С Мак-Адамом несчастье, и я был бы вам весьма обязан...
Несчастьем Мак-Адама оказалась алкогольная кома, а его ассистент, никогда прежде не бывавший в деле, пребывал в состоянии крайней ошеломленности.Стивен сбросил сюртук, и в темноте, скупо подсвеченной единственным фонарем, принялся за работу: жгут, пила, нож, наложение швов, щипцы, зонд, ретрактор, перевязка - следующего! Некоторые операции были тонкими и рискованными и все они постоянно прерывались сильными всепроникающими, сопровождаемыми гулом, вибрациями от попаданий тяжелых снарядов в корпус фрегата. Раненые все шли и шли, казалось, уже полкоманды фрегата прошло через окровавленные руки Стивена, пока корабль торчал здесь, никем не подкрепляемый, отвечая едва из полудюжины орудий.
"Дорогу, дайте дорогу капитану!" - услышал доктор, - и на сундуке, под скупым светом фонаря, перед ним очутился Клонферт. Один глаз был выбит и болтался на ниточке, верхнечелюстная кость размозжена, шея вскрыта и пульсирующая сонная артерия предстала в свете фонаря, стенка ее в одном месте была почти пробита. Типичная рана от деревянной щепки. А вот длинная рана через все лицо была явно от картечи. Клонферт был в сознании, с практически ясным разумом, и в настоящее время он не испытывал боли, что не было очень необычным для ран такого типа в то время. Его даже не слишком потревожили скальпель, зонд и игла, кроме того, что он заметил, что они чертовски холодные, и, пока Стивен трудился над ним, Клонферт продолжал говорить. Хоть и затрудненным голосом, сквозь шатающиеся зубы, он рассказывал Стивену, что запросил Пима, смогут ли они отбуксировать корабль из под обстрела, или лучше погрузить раненых на шлюпки эскадры и предать "Нереиду" огню. "Она может повредить "Беллону" при взрыве, - добавил он.
Клонферта еще перевязывали, когда Веббер явился с "Сириуса" с одним из офицеров Пима и с сообщением от него. Сообщение пришлось орать, перекрывая грохот пушек "Беллоны". Пим предлагал Клонферту перейти на "Сириус": ""Ифигения" до рассвета не сможет сняться с мели, а поскольку "Нереида" засела как раз между ней и французскими судами, она не может стрелять по ним. Но лорд Клонферт, несомненно, может перейти на "Сириус""
- Оставить моих людей!? - крикнул Клонферт своим странным измененным голосом. - Да будь он проклят! Передайте ему, что я сдаюсь.
Когда офицер вышел, а перевязка была закончена, он обратился к Стивену:
- Все, доктор? Я искренне благодарен вам, - и сделал попытку подняться.
- О да, - отозвался Клонферт, - ноги гудят. Но мне надо на палубу. Я должен сделать все как следует, не как ничтожество.
Он встал, и Стивен сказал:
- Осторожней с повязкой на шее. Не разматывайте ее, или вы умрете в течении минуты.
Вскоре почти все оставшиеся матросы по приказу капитана спустились вниз, течение службы было нарушено - и в это час и далее склянки молчали, но жизнь продолжалась. Некоторые собрались в кубрике, и из их приглушенных разговоров, и из сообщений вновь можно было узнать - что происходит: с "Иифгении" подходила шлюпка, чтобы узнать - почему "Нереида" прекратила огонь, и не перейдет ли капитан на их корабль. Им сказали, что фрегат сдается, и что капитан остается на борту. Капитан отправил парламентера на "Беллону" с просьбой прекратить огонь. Почему? Потому что он приказал спустить флаг. Но шлюпка не смогла ни достичь "Беллону", не смогли и докричаться до них. Затем раздался крик, что на палубе пожар, и несколько человек кинулись тушить его, а вскоре сбитая грот-мачта рухнула за борт.
Лорд Клонферт снова спустился вниз, и ненадолго присел посреди кубрика. Хотя Стивен все еще трудился, как проклятый, он поглядывал на Клонферта в промежутках между операциями, и у него сложилось четкое ощущение, что тот находится в сомнамбулическом состоянии. Однако вскоре тот поднялся, и начал прохаживаться среди раненых, окликая их по именам.
Было далеко за полночь. Французский огонь ослабел, британские пушки молчали уже давно, и вот, после нескольких беспорядочных выстрелов, в ночи воцарилась тишина. Люди засыпали там, где удавалось присесть или прилечь. Стивен взял Клонферта за руку, подвел его к койке умершего казначея, что находилась изрядно ниже ватерлинии, показал ему, как расположить голову так, чтоб не потревожить рану, и вернулся к своим пациентам. Их было более ста пятидесяти, двадцать семь уже умерли, но он надеялся, что из оставшихся выживет хотя бы сотня. И еще один Бог знает, сколько убитых наповал на палубах было выброшено за борт во время боя. "Семьдесят или около того", - подумал доктор. Он растолкал мистера Фентона, спавшего уронив голову на руки на сундуке, заменявшем им операционный стол, и вместе они отправились проверять повязки.
Они все еще были заняты, когда взошло солнце и "Беллона" вновь открыла огонь по "Нереиде", снова и снова, несмотря на непрерывные оклики с последней. Канонир спустился вниз с зияющей раной от щепки на лбу, и, пока Стивен накладывал лигатуру на артерию и бинтовал ему голову, тот рассказал, что, оказывается, флаг "Нереиды" все еще развивается над фрегатом, и, главное, его никак не удается спустить. Прошел слух, что его прибили к мачте гвоздями, но канонир об этом ничего не знал, а боцман, который наверняка знал правду, был мертв.
- И ни обрывка снастей, по которому можно было бы подобраться к чертову флагу, - заключил канонир, - а потому их лордство приказал плотнику просто срубить бизань. Премного благодарю, сэр, бензель вышел что надо. И, доктор, - добавил он тихо, прикрыв рот рукой, - если вам не особо хочется во французскую тюрьму, там наши приладили лисель-бум вместо мачты на куттер, собираются на "Сириус".
Стивен кивнул, глянул на самых тяжелых своих пациентов, и отправился в каюту, пробираясь через разбросанные там и сям обломки. Клонферта там не было, он обнаружился на квартердеке, сидящим на перевернутом ведре для фитилей, глядя на машущих топорами плотников. Наконец, бизань рухнула за борт, унося с собой флаг, и огонь "Беллоны" прекратился.
- Ну, это я сделал как следует, - едва различимо пробормотал Клонферт здоровой стороной своего искалеченного рта. Стивен глянул на его наиболее опасную рану на шее, нашел ее состояние удовлетворительным (насколько можно было судить на расстоянии), и заговорил:
- Я хотел бы отправиться на "Сириус", милорд, оставшаяся шлюпка готова отойти, и я просил бы вас распорядиться об этом.
- Действуйте, доктор Мэтьюрин, - отозвался Клонферт. - Надеюсь, вам удастся убраться. Благодарю вас еще раз.
Они пожали друг другу руки. Стивен прихватил кое какие бумаги из своей каюты, уничтожив остальные, и направился к шлюпке. Особых чудес ловкости при спуске проявлять не пришлось - фрегат крепко сидел на мели.
Хотя Пим любезно принял его на борту застрявшего "Сириуса", его поведение не подняло его в глазах Стивена, ни как командира, ни как просто здравомыслящего человека. "Ифигения", которой удалось таки верпом стянуть себя с длинной мели, лежащей между ней и "Минервой", запросила разрешение подойти и атаковать обездвиженные французские суда, взять их на абордаж с помощью подкреплений с "Сириуса" и "Мэджисьен", и не только захватить их, но и спасти "Нереиду". Ответ Пима был "нет" - ему нужна помощь "Ифигении", чтобы стащить с мели свой корабль, пусть на верпах подтягиваются к "Сириусу". Дважды он посылал в ответ на запросы этот категорический приказ. По мере того, как "Ифигению" оттягивали дальше от берега, огонь французов сконцентрировался на "Мэджисьен", плотно застрявшей на рифе, пробившем ее корпус, так что в трюме ее было уже на девять футов воды. Лишь несколько ее орудий были в состоянии отвечать противнику, который избивал ее нещадно весь этот длинный, кровавый день, иногда переключаясь на другие корабли, и на измученных тяжкими усилиями людей в оставшихся шлюпках, все еще пытающихся стащить ее на воду. Сделать это оказалось невозможно, невозможным оказалось для нее и остаться на плаву в случае удачи. Команду отозвали на "Ифигению", и после захода солнца фрегат был подожжен, и, около полуночи взорвался, осветив все вокруг зловещей вспышкой.
Следующий день застал в готовности новую батарею французов, установленную на берегу гораздо ближе к кораблям, и батарея совместно с французкими фрегатами открыла огонь по "Ифигении" и "Сириусу", пока они пытались сдернуть с рифа фрегат Пима. В конце концов, после долгих беспрерывных тщетных усилий, Пим наконец, осознал, что "Сириус" не спасти. Команда перешла на "Ифигению", и "Сириус" также был предан огню, а Пим, таким образом, уступил свое командование. Капитан "Ифигении" был абсолютно убежден (и Стивен, как и многие куда более опытные наблюдатели, был с ним согласен), что его план увенчался бы полной победой, и теперь едва мог себя заставить говорить вежливо с человеком, который запретил ему действовать.
Одинокая "Ифигения" продолжила при помощи верпа двигаться к выходу из залива.
Другого выхода, кроме как вытаскивать шлюпкой канат на полную длину, бросать якорь, и наматывать канат на кабестан, у нее не было - ибо ни разу в дневные часы ветер не прекращал дуть с моря, а береговым бризом, задувавшим перед рассветом, в темноте в извилистом проходе воспользоваться не решались. И вот час за часом шлюпки вытаскивали тяжеленные огромные якоря, тащили за собой мокрые девятидюймовые канаты, и, если якоря захватывали грунт, и если грунт держал - удавалось проползти мизерную дистанцию - обычно не более пятидесяти ярдов (ибо канал не давал двигаться по прямой). Но часто грунт не держал, или терялись и ломались якоря, и измученный, падший духом экипаж под палящим солнцем начинал все сначала. Между тем французские корабли в Порт Зюд-Эст сняли с мели, а за Иль Де Ла Пасс показался французский бриг, видимо, дозорный эскадры Гамелена из Порт-Луи.
Однако, делать было нечего, и "Ифигения" продолжала верповаться к форту, полсотня ярдов за полсотней ярдов, с длинными перерывами для подъема зацепившихся якорей, всю длину этой чертовой лагуны. Понадобилось полных два дня, чтоб достичь точки в трех четвертях мили от острова, и здесь фрегат бросил якоря на ночь. На следующий день "Беллона" и "Минерва" воспользовались рассветным береговым бризом, чтоб пройти через прекрасно им известные проходы в лагуну и стали там на якорь. "Ифигения" же продолжила свой тяжелый путь, и к восьми часам была уже в тысяче футов от форта, от открытого моря и радости свободного плавания, но тут с нее были замечены три корабля, идущие на соединение с дозорным французским бригом за внешней полосой рифов: "Венус", "Манш" и "Эстрей". Они обменялись сигналами с "Беллоной" и "Минервой", а затем по ветру, что продолжал дуть в нос английского фрегата, быстро пошли к Иль Де Ла Пасс, где они могли лечь в дрейф за пределами досягаемости батареи.
С "Ифигении" немедленно отправили солдат и матросов на батарею, и корабль приготовился к бою. Но, увы, фрегат был почти без боеприпасов - еще до финала боя в Порт Зюд-Эст пришлось посылать людей на "Сириус" за снарядами, и после этого бортовые орудия успели сделать столько выстрелов, что сейчас получасовой бой вымел бы ее погреба дочиста. Так что подготовка к бою носила во многом символический характер, как сказал капитан фрегата Стивену во время этой подготовки:
-Хоть покажем французам, что так просто не сдадимся, что мы еще можем кусаться. И если не предложат почетных условий сдачи - покусаем.
- Коли так, - отозвался Стивен, - я вынужден просить вас дать парусную лодку до того, как "Венус" и ее сопровождающие перекроют вход в канал.
- Имеется в виду, на Реюньон? Да, конечно. Вы получите катер и моего собственного рулевого - старого шлюпочного волка, и молодого Крэддока в качестве штурмана. Хотя и за тысячу фунтов мне бы не хотелось быть вестником с подобными новостями.
Он отдал приказы о приготовлении катера к плаванию - припасы, инструменты, карты, вода, и снова развернулся к Стивену:
- Вы весьма обяжете меня, доктор Мэтьюрин, если отвезете письмо для моей жены - сомневаюсь, что увижу ее еще до конца войны.
Катер проскользнул через злосчастный канал в темноте, дважды стукнувшись днищем, несмотря на все старания, они отгребли далеко за риф, поставили рейковый парус и двинулись на юго-запад. Катер нес запас провизии на десять дней, и хотя на борту находилось множество весьма голодных молодых джентльменов с "Ифигении" (капитан не хотел видеть, как они будут впустую растрачивать свои годы в тюрьме), запасы оставались почти нетронутыми, когда, после выдающегося вояжа, озабоченный Стивен взобрался на борт "Боадицеи", стоящей на одном якоре в гавани Сен-Поля, рядом с "Виндэмом" и транспортом "Бомбей".
- О, Стивен, а вот и ты! - воскликнул Джек, выныривая из-за кучи бумаг, когда Стивен вошел в каюту. - Как я рад тебя видеть, еще пара часов - и я отправился бы на Флэт-Айленд, с Китингом и его людьми... Стивен, что стряслось?
- Сейчас я скажу тебе, что стряслось, дорогой мой - Стивен сел, и, собираясь, выдержал небольшую паузу. - Атака Порт Зюд-Эст провалилась. "Нереида" захвачена, "Сириус" и "Мэджисьен" сожжены, а на данный момент "Ифигения" и Иль Де Ла Пасс почти наверняка сданы.
- Так-так, - протянул Джек, размышляя, - "Минерва", "Беллона", "Эстрей", "Венус", "Манш" - с "Нереидой" и "Ифигенией" это дает семь к одному. Но мы играли и при худших шансах.