У Фердыщенки почти не видел правый глаз. Лет ему было достаточно, но он работал и получал среднюю по Москве зарплату. И решил он показать свой правый глаз специалистам одного из ведущих в России глазных институтов, носящего имя Гельмгольца (Helmholtz = деревянная голова или шлем по-немецки) Германа Людвиговича Фердинандовича (1821-1894), немецкого ученого, иностранного член-корреспондента Петербургской АН (1868), автора фундаментальных трудов по физике, биофизике, физиологии, психологии. Фердыщенко помнил, что Деревянная голова впервые (1847) математически обосновала закон сохранения энергии, показав его всеобщий характер. Немец разработал термодинамическую теорию химических процессов, ввел понятия свободной и связанной энергий. Заложил основы теорий вихревого движения жидкости и аномальной дисперсии. Деревянная голова стала автором основополагающих трудов по физиологии слуха и зрения. Обнаружила и измерила теплообразование в мышцах, изучила процесс сокращения мышц, измерила скорость распространения нервного импульса, была сторонником физиологического идеализма.
Фердыщенко открыл сайт МНИИ ГБ (для не ведающих ГБ - это не госбезопасность, а глазных болезней) и увидел телефон регистратуры 207-1919, решив записаться на платную консультацию, чтобы избежать нудной, истощающей нервную систему процедуры в зале ожидания на "общих" основаниях. Нервная система его и так уже была истощёна затянувшейся жизнью в стране Советов, показавшей всему миру как трудно строить социализм в Византии - на социализм плюнули и рывком перешли в стадию раннего капитализма XVII века. Телефон молчал, никто не поднимал трубку, ни утром, ни днём, ни вечером. Позвонив по другому номеру (платные услуги) он услышал торопливый голос, занятой чёрт знает, чем женщины. "Здесь не записывают!" - второпях бросила она Фердыщенко: "Надо самому придти к нам в Фурманный переулок!"
Фердыщенок сел в свою "Мицубиси" и кое-как 11 июня 2004 года протиснулся на нём в битком забитый другими автомобилями переулок. Он приехал к 8-30, как ему и советовала неизвестная доброжелательница из платных услуг. Парадное крыльцо наводило уныние - на лицо было полное обветшание некогда, видимо, более или менее приличного в имперские времена здания. У поганых дюралюминиевых дверей маялись, видимо, приезжие люди - простые лица с испуганными глазами и плохо одетые.
Фердыщенко вошёл в зал ожидания, предчувствуя беду. Зал был уже наполовину набит людьми, в основном пожилыми людьми с кульками и палками. К своей радости он увидел свободную амбразуру слева, над которой висело объявление "Окно N1. ПЛАТНЫЕ УСЛУГИ". В окне виднелось лицо тётки со злобным лицом в голубом халате. "Паспорт!" - прошипела она. Фердыщенко протянул свой паспорт. "Вы москвич! И, кроме того - пенсионер!" - прошипела тётка, как будто обвиняя его в смертном грехе: "Вам положено бесплатно!" "А я хочу платно!" - ответил, накаляясь, Фердыщенко. "Вам надо идти в 8-й корпус, на второй этаж и дать подписку, что вы отказываетесь от бесплатной услуги!" - прошипела тётка. "Куда идти?" - растерянно спросил Фердыщенко, осознав полную неизбежность поиска 8-го корпуса. "Туда в проход, направо!" - подсказала тётка. Фердыщенко, повернув голову налево, увидел проём с надписью "Неотложная помощь", а справа от проёма - поганую коричневую дверь, откуда выкатывалась разношёрстная публика. Фердыщенок прошёл через темную пещеру коридора и вышел на плохо асфальтированный двор, похожий на двор завода - "гиганта" социалистической индустрии. Шёл дождь - на асфальте накапливались лужи. Фердыщенко увидел голубой стенд, где была изображена цветная схема расположения корпусов больницы. 8-го корпуса на схеме не было. Увидев перед собой до боли знакомый грязно-бежевый корпус "Хирургия. Корпус N2", он двинулся прямо. Дорогу ему перегородила тётка в дырявом синем халате со шваброй в руке. "Куда?" - спросила она. "В платные услуги!" - ответил Фердыщенко. "Вам вон туда!" - ответила швабра. Фердыщенок пошёл налево по направлению, указанному шваброй, в глубь поганого мокрого двора, где действительно на углу здания было написано "Корпус N8". Войдя в ущелье, образованное глухими стенами трёх зданий, он увидел мужчину, стоявшего к нему спиной и лицом к глухой стене. Между его ног на асфальт лилась струя. "Видимо, здесь нет туалетов! Скоро и мне придётся здесь ссать!" - решил Фердыщенок. Дойдя почти вплотную до мочившегося мужчины, Фердыщенок увидел справа дверь. Он поднялся на второй этаж и был обрадован чистотой помещения. "Слава Богу", - решил он: "Наконец я попал в нормальное заведение, где всё будет как у людей, привыкших покупать услуги". Все двери, однако, были заперты. В приёмном холле находились мягкие и чистые стулья. Оглядев стены, он увидел объявление "Приём с 9-00". "Зараза!" - прорычал Фердыщенок: "Сволочи!"
Просидев полчаса на диване, Фердыщенок был приглашён в комнату. Он был так раздосадован, что не заметил, как приглашающий его обитатель кабинета проник на своё рабочее место. За столом сидел мужчина в белом халате с золотой фиксой в верхней челюсти, похожий на отставного старшину медсанчасти. Фердыщенко пришла мысль о недавнем провинциальном прошлом старшины: москвичи уже давно отказались от золотых коронок, поняв, что наличие золота во рту совсем не означает наличия металлического счёта в банке, а скорее наоборот. Старшина протянул Фердыщенке бумажку. "Распишитесь!" - мягко сказал он. Фердыщенко, не читая, расписался. "Где мне дадут консультацию?" - спросил Фердыщенко. "Я не врач!" - отрезал старшина: "Идите туда, откуда пришли, то есть в окно N1 в регистратуре". "Это что же вы делайте? Вы здоровый мужчина, сидите здесь только для того, чтобы отбирать подписки?" - гневно зарычал Фердыщенко. "Да!" - ласково ответил старшина. Фердыщенок вышел во двор, повернулся к стене, где он застал за полчаса до этого неизвестного мужчину, расстегнул ширинку, расправил набухший из-за сжатого сфинктера ввиду переполнения мочевого пузыря пенис и в сердцах начал мочеотделение тугой струёй, направляемой в глухую безропотную стену. "Сволочи!" - ещё раз вслух сказал Фердыщенок, в разбушевавшемся воображении представляя себе амбразуру N1 в том месте стены, куда попадала струя.
Фердыщенок вернулся к амбразуре N1 и молча протянул тётке расписку. Тётка прекрасно видела воинственное состояние пациента и потому без лишних слов открыла амбарную книгу с надписью на обложке "Платные пенсионеры", долго водила пальцем по пустым строчкам и, наконец, объявила приговор: "Приём в 10-00! В 9-30 15 июня в комнату 219 на втором этаже, в кассу, а потом сюда, но во второе окно, получать историю болезни! Иметь при себе 780 рублей и паспорт!" - проговорила тётка. "Вот и записался", - подумал Фердыщенко: "Какой-нибудь час здесь и час на дорогу, и дело в шляпе! Надо скорее на работу. Необходимо срочно заканчивать перспективный план работы предприятия! Министерства Византийской Федерации полностью обновились - его работники стали ужасающе требовательны в результате гениально проведённой административной реформы. Из царь-пушки выстрелили, и вороны, галдя и выкалывая друг другу глаза, расселись на ветках новых министерств. Убираться восвояси никто из ворон и не думал. Уволенные вороны, как водится, не сдали с огорчения свои дела вновь прилетевшим, что вносило столь любезное подопечным организациям расширение энтропии на территории России".
Часть вторая - Первичный приём
Фердыщенко почти не спал ночь перед консультацией у Деревянной головы. В четыре утра он с трудом заснул, выпив по двадцать капель Вотчала и Валокордина, и встал в половине седьмого. В висках стучало - пришлось принять таблетку "Коринфара" и закапать по две капли "Арутимола" в оба глаза, хотя хватило бы и по одной. Подсознательно Фердыщенко ожидал больших огорчений сегодня утром. Жизненный опыт не подвёл его: "Это тебе не Копенгаген! Сейчас бы Деревянная голова обязательно бы обнаружила у меня "теплообразование в мышцах, внимательно изучила бы процесс сокращения этих самых мышц и измерила бы у меня чрезвычайную скорость распространения нервного импульса!"
Оставив "Мицубиси" в Фурманном переулке, Фердыщенок бросился на второй этаж, где он почти сразу обнаружил амбразуру N219. В амбразуру уже успел протолкнуть голову какой-то мужчина в спортивном костюме, какие носят мужские рабочие особи на московских рынках. Фердыщенок достал толстый бумажник, вытащил из него паспорт и тысячу рублей одной купюрой. Сзади пристроилась молодая женщина в белом платье и накинутом на плечи белом халате санитарного врача. От неё так сильно запахло кислым потом, что он отошёл в сторону. Он не выносил запаха женского пота - мужской пот он научился переносить, вдыхая с отрочества пары вспотевших после тренировок парней в раздевалках спортивный секций. "Видимо слепой ребёнок лежит у этой женщины в детском отделении не менее недели. Она пришла за что-нибудь доплачивать", - подумал Фердыщенко. От запаха женщины у него начались спазмы в поражённом гастритом желудке. Советские врачи после инфракта пичкали Фердыщенко аспирином в целях разжижения его крови и добились гастрита и язвенной болезни желудка и двенадцатиперстной кишки, сделавшими его пищеварительный тракт весьма чувствительным. Фердыщенко решил, что Деревянная голова, прекрасно зная нелюбовь удалённых от центров русских к ежедневному мытью, решила сэкономить на устройстве мест для поддержания личной гигиены родителей, сопровождающих больных детей. По причине отвращения к запаху чужого пота он никогда не подвозил на машине голосующих на дороге людей, особенно женщин.
Подошла очередь Фердыщенки. Он просунул в амбразуру N219 талон, полученный в амбразуре N1 четыре дня назад. "Паспорт!" - прошипела тётка. "Сдачи нет!" - сразу объявила тётка, увидев купюру в паспорте. "А кредитные карты вы не принимаете?" - спросил Фердыщенко, испытывая тётку на знание этого инструмента безналичных платежей. Тётка молча отдала Фердыщенке сдачу, паспорт и жёлтую бумагу-квитанцию. Не дождавшись от тётки любезностей, Фердыщенко спустился обратно в регистратуру, заняв очередь из примерно двадцати пациентов в амбразуру N2, где оформляли историю болезни, проклиная тот час, когда он решил получить консультацию у Деревянной головы. Успокаивало только то, что здешние врачи пользовались хорошей славой, а организация приёма не их дело, а дело администрации научного центра. Через полчаса Фердыщенко, отбиваясь от наседавших на него сзади пенсионеров, уже выслушивал наставления медсестры, выходившей "в люди" передать в руки больному историю, что, по-видимому, было единственной любезностью хозяев: "Жёлтую бумажку и талон с памяткой не выбрасывайте, идите с историей болезни в кабинет N6. Он на первом этаже, но сначала надо подняться на второй, пройти в коридор с надписью "Детская оптика" и спуститься вниз по другой лестнице".
Фердыщенко прервал её: "Я слышал это уже двадцать раз. Вы лучше скажите, есть ли там туалет? Здесь, в регистратуре, нет". "На третьем этаже", - недовольно ответила регистраторша. Фердыщенко, прежде всего, нашёл этот туалет. Никто почему-то не осмеливался спросить у регистраторши вслух, где находится это столь не уважаемое русскими людьми место. Утром Фердыщенко выпил свои обычные стакан ананасового сока и кружку American Coffee - его почки начали свою обычную работу, наполняя мочевой пузырь. Лучше бы он не ходил в туалет. Настроение продолжало ухудшаться.
После хватания за ручки дверей руки стали липкими, как будто он долго мял в руках пластилин. "Вот где зараза-то!" - ругался он про себя: "Сначала здесь надо мыть руки с мылом, которого здесь, правда, нет, и только потом браться за член! Здесь, наверное, собраны все российские бледные спирохеты, палочки Коха, гепатитные вирусы всех племён и народов, не говоря уже о СПИДе, трихомонадах и хламидиях!"
Фердыщенко, у которого видел только левый глаз, долго бродил по лабиринтам, пока не попал в длинный тёмный коридор в цокольном этаже. Оправдались его наихудшие предположения - вдоль коридора сидело неисчислимое число бедно одетых, в основном, пожилых людей. Такую картину из потерявших всякую надежду людей он всю жизнь наблюдал в качестве персонажей жизненной пьесы в ЖЭКах, пенсионных фондах, собесах, нотариальных конторах, судах, налоговых инспекциях, ГАИ, военкоматах и других присутствиях, где принято, видимо, ещё с царских времён с презрением относиться к просителям. Фердыщенок вспомнил, как он сорок с лишним лет назад явился по открытке в военкомат: "Явится точно в 10--00 в комнату 120 и вымытым в бане!" Кретин-майор, фамилия которого стёрлась в памяти, пригласил, как оказалось, двести человек в одну комнату и на один час всего лишь для того, чтобы уточнить анкету призывника!
Фердыщенок решил стоять (или сидеть) на смерть. Прежде всего, он дал команду притихшим пациентам сдвинутся на один корпус в сторону, чтобы у него появилась возможность присесть в угол жёсткого дивана из кожзаменителя. Из кабинета N6 вышла рыжая медсестра. Фердыщенок насколько мог громко заявил: "Сейчас 9-55! В 10-00 у меня назначен приём!" Медсестра, не обратив на вопль Фердыщенки никакого внимания, попросила входить некоего мужчину с труднопроизносимой фамилией. Дверь закрылась и долго не открывалась. Очередь оживилась. Пожилая женщина сказала, повернув голову в Фердыщенке, что у неё на 9-40 назначено, и она молчит, не как он. "Они иностранцев принимают в первую очередь! Мы русские - говно на палочке. Вы вот деньги уплатили, а мы совсем не имеем денег, видимо, сидеть нам здесь до вечера!" Говорившая заплакала, у неё начиналась истерика.
Фердыщенок встал, толкнул дверь и вошёл в кабинет, не закрывая дверь, чтобы просители слышали всё. Наперерез ему в двери встала женщина в белом с усталым лицом, видимо врач. Она молчала, с удивлением и жалостью глядя на него. В кабинете было полно людей, не было свободного стула. Две дамы в шёлковых платьях говорили по-польски между собой, темнокожий человек с труднопроизносимой фамилией сидел перед прибором, где другая врач изучала его левый глаз. "Это что же такое?" - начал Фердыщенко: "Почему у вас не разделены потоки платных и бесплатных больных? Почему вы иностранцев принимаете без очереди? Сейчас уже двадцать минут одиннадцатого, а вы меня ещё не приняли! За что я плачу деньги? Вы были в Европе?" Блокировавшая вход в кабинет врачиха ответила: "Не была!" "Для вашего сведения в Европе все иностранцы идут в общей очереди - к практикующему врачу, к полицейскому и везде, где принимают население, причём принимают ВСЕХ на общих стандартных основаниях, включая министров. Но там принято у входа отрывать от рулона билетик с номером и молча ждать, когда над одним из кабинетов загорится табло с вашим номером. И знаете, больше десяти минут не ждут. Потому что кабинет не один - их столько, сколько нужно. У них плательщики налогов считаются заранее оплатившими все медицинские услуги, включая протезирование, кроме зубного". "У нас распоряжение Минздрава принимать иностранцев вне очереди!" - защищалась врачиха. "Я проверю! Это называется расизмом или геноцидом собственного народа. Вы напоказ выставляете униженность русской нации!" - прорычал Фердыщенко. "Почему вы мне всё это говорите? Моё дело лечить по инструкции. Нас здесь мало, начались летние отпуска, а поток больных не иссякает!" - взмолилась врачиха. "А кому ещё я это ещё скажу? Вы первый человек с высшим образованием кого я здесь встретил с 11 июня. Я работаю сорок лет, для меня принять человека с опозданием есть потеря лица. Разве можно так работать?" - уже мягче ответил Фердыщенко: "Мало того, нарушение делового этикета преследовалось в советское время взысканиями. А теперь уже финансовыми последствиями от упущенной выгоды ввиду несостоявшейся сделки, если клиент плюнет и уйдёт! Учреждений Минздрава дисциплина видимо никогда не касалась!"
К Фердыщенке подошла известная по коридору рыжая, как огонь, медсестра. "Я ординатор! Прошу садится ко мне!" - мягко сказала она. Оборудование было устаревшим, но работа у рыжей ординатора по имени Нина, как тут же узнал Фердыщенко, спорилась. Фердыщенко представил Нину нагой, он втягивал носом воздух и слышал будоражащий запах, исходящий от волос рыжей чертовки, рассматривавшей его слепой глаз и приткнувшейся своим носом к его носу. Изо рта у неё пахло не плохо. Медицинскую карту Нина заполнила в своей части и пригласила его следовать за ней в другой кабинет под номером 5. В коридоре на диване лежала умирающая пациентка, время приёма в кабинете N6 для которой было назначено на 9-40. Скорую помощь уже вызвали - у женщины был диабет и гипертоническая болезнь. По-видимому, у неё развился криз. Фердыщенко усадили на стул рядом с полноватой врачихой с добрым лицом. Как узнал Фердыщенко, продолжая выплёвывать свой гнев, врачиху звали Ольгой Васильевной. Ольга Васильевна узнала про все тяжкие болезни со слов Фердыщенки и сообщила, что у него высокое глазное давление. По-видимому "Арутимол" уже слабоват. Фердыщенко сказал, что у него, видимо, от возмущения поднялось как артериальное, так и глазное давление, и не стоит делать преждевременные выводы. Ольга Васильевна оказалась хорошим врачом: она разглядела швы от операции, проведённой их специалистом Валерием Петровичем девять лет назад. Она сказала: "Еричев принимает в четверг с 13-00, думаю, что вы успеете посетить кабинеты N402 и N217 с утра в то же день. Там очереди - думаю, что вам не надо сейчас посещать эти кабинеты. Там ведь и бесплатные больные, вам больше не надо волноваться. Езжайте на работу".
Пока Фердыщенко рулил до своего офиса, в ухе он услышал нашёптывания Дьявола: "Они иностранцев пускают без очереди потому, что фикса берёт у них плату мимо кассы евроденьгами. Львиную долю отдаёт администрации, которая издаёт распоряжения о пропуске иностранцев без очереди, Минздрав здесь не при чём!" "А как же в музеях с иностранцев берут втридорога - это наверняка по инструкции Минкультуры, осуществляющего дискриминацию людей по гражданству!" - ответил Дьяволу Фердыщенко. "В музеях деньги берут рублями и в кассу, а здесь нет! Современные русские чести не имеют и маму продадут за евро!" - пробурчал Дьявол. Беседа с Дьяволом окончилась, поскольку Фердыщенко, заглушив двигатель, уже выходил из машины, припаркованной на тщательно охраняемой от мечущегося по Москве жулья автостоянке своего учреждения.
Часть третья - ПРИГОВОР
В четверг утром Фердыщенко опять приехал к 8-30 и зря. Кабинет N402 был закрыт. Фердыщенко запасся книгой исторического содержания и, читая её в полумраке, не заметил, как мужчина в белом халате нараспашку подошёл к нему со словами: "Вам, я вижу, здесь темновато. Я сейчас зажгу свет в коридоре. Вообще врач начинает работать с 10 утра, но я попробую отыскать его". Фердыщенко удивился предупредительности мужчины: "Похоже, он из администрации и, видимо, позавчера слышал мои вопли". К кабинету быстро подошёл малорослый врач, похожий на профессора, и пригласил пациента в комнату. "Видимо, это вы возмущались работой врачей. Это прискорбно" - сказал он мягко. "Я возмущался качеством работы вашей администрации, это не имеет никакого отношения к качеству работы врачей!" - ответил Фердыщенко. "Как жалко, что врачи здесь не имеют на груди карточек с их фамилиями и званиями. Они, правда, и общаться не умеют с больными - никогда не подадут руки для рукопожатия, хотя бы в целях демонстрации своих благих намерений. При случае спрошу, как величать его", - подумал Фердыщенко. Но случая не представилось - копилась злость на бестолковщину. Профессор успокоился и заявил, что МНИИГБ является разработчиком уникальной системы ультразвуковой диагностики глаз, что он сейчас и продемонстрирует. Фердыщенко посмотрел на аппаратуру и сообщил, что компьютер и монитор устаревшие - они не дадут хорошего разрешения, мало пикселей на дюйм. Профессор с улыбкой подтвердил: "Я написал заявку и, может быть, нам скоро дадут более современные! Но всё дело в датчике! Денег мало и зарплата у нас низкая. В институте у нас скорыми темпами развивается хозяйственный отдел - там хорошее помещение и зарплата у администраторов хорошая, я бы сказал, очень хорошая. Может мне в администраторы пойти?" Фердыщенко ответил: "Вам в администраторах делать нечего. Вы учёный-офтальмолог и не знаете науки управления. Это дело администрации направлять потоки больных, не добиваясь от них полного напряжения нервных сил. Учёным в России мало платят - недооценка их труда ведёт к гибели государства, но правители знать этого не хотят, вернее просто не понимают. Они понимают только хруст денег - сволочи".
--
Так вы к Еричеву?
--
Да, к Валерию Петровичу.
--
У вас хороший выбор. Он вдумчивый врач. Аналитик.
--
Я это понял девять лет назад. Потому и иду. Я звонил ему в кабинет по телефону, указанному в визитке, которую он мне оставил на память. Он просил, правда, пройти всё, как положено, чёрт побери!
Результаты исследования были неутешительными - диск нерва далеко погрузился в глазное яблоко под действием внутриглазного давления. Вытаскивать диск обратно никто в мире ещё не научился, можно было операцией только снизить это давление, чтобы приостановить процесс на несколько лет. Раскланявшись с УЗИ доктором, Фердыщенок нашёл кабинет N217, где ему неразговорчивая тётка прикладывала электрод к правому виску, требуя сообщать ей "сверкает или не сверкает". Сверкало мало. Пришлось, и посидеть перед кабинетом - две пациентки уже успели занять первые места. Пришёл ещё один старик с сыном - стал требовать пропустить его без очереди. "Это почему же пропустить, любезный?" - спросил Фердыщенко. "Я задыхаюсь!" - ответил старик. "Вам, что не хватает здесь воздуха? Тогда идите, погуляйте по Садовому кольцу, откуда вы явились, подышите газами! У вас одышка из-за ИБС после подъёма по лестнице - лифта здесь нам не положено. Примите капель и отдышитесь. Пока вы будете здесь отдыхать на диване, подойдёт и ваша очередь. Вас я не пропущу, можете быть покойны", - посоветовал Фердыщенок и добавил: "У меня отец умер в приёмном покое больницы в марте 1991 года, пока я ездил за письмом Минздрава РСФСР. Тогда платных услуг не было вовсе - сиди и умирай в общей очереди!".
С заполненной нечитаемыми каракулями "историей болезни" Фердыщенко вышел из кабинета N217 и пошёл вниз опять в подвал, где находился знакомый кабинет N5 с Ольгой Васильевной внутри. Фердыщенок вспомнил Копенгаген, где двадцать лет тому назад датские врачи вносили все данные фердыщенковского здоровья в компьютер, создавая его историю болезни на Винчестере, доступную врачам всех специальностей, принимающих больных не только в разных кабинетах, но и в разных зданиях миллионного города. Ольга Васильевна сразу начала набирать телефон и стала узнавать у невидимой собеседницы, не уехал ли Еричев в командировку.
Фердыщенок пришёл в ужас только от одной мысли, что ему, может быть, в поисках профессора Еричева придётся таскаться в это гиблое место ещё не раз. Ему повезло - сообщили, что Еричев сегодня будет на месте. "Идите к кабинету N300, к 13-00. Я туда приду, сама и покажу вас Валерию Петровичу!" - предложила Ольга Васильевна. "Хорошо", - ответил Фердыщенко. Уже была половина двенадцатого, и полтора часа Фердыщенке предстояло ждать ещё. Он уже был готов ждать, полагая, что всё с операцией решиться уже сегодня. Он подготовился к госпитализации - собрал анализы крови и мочи, сделал флюорографию и рентгеновский снимок пазух носа в своей ведомственной поликлинике по рекомендации своего офтальмолога Гаджиевой - благонравной женщины, но, как, оказалось, спустя два часа - лишённой аналитического мышления.
Фердыщенко побродил по окрестностям старой Москвы, вспомнил зрячую юность и вернулся в институт, разыскав там кабинет N300. Почти все диваны перед кабинетами NN300-302 были заняты пациентами. Почему-то последовательность нумерации кабинетов была иррациональной - слева N301, в середине N300 и справа N302. На всех дверях висели указатели "Консультации К.М.Н." с женскими фамилиями. Если бы он не был направлен сюда Ольгой Васильевной, то фамилии других врачей на табличках заставили бы его рваться во все кабинеты и громко вопить: "Доктор Еричев здесь будет принимать?" Пока Фердыщенко читал про то, как воровал "князь" Меньшиков из российской казны, до его уха дошли ответы медсестёр, постоянно мечущихся между кабинетами, несчастным пациентам: "Еричев сегодня в командировке. Или идите к тому, кто вас, может быть, примет, или приходите через неделю!" В 13-15 Ольга Васильевна с пачкой "Историй болезней", не обратив внимания на пронзительный взгляд Фердыщенко, проникла в соседний кабинет N301. Туда сразу ринулась толпа тёток в белых халатах, а особо нервная часть пациентов повставала с диванов и начала приближаться к двери кабинета N301, создавая блок из своих тел. Ольга Васильевна всё не выходила.
Вдруг слева в коридор коршуном влетел невысокий бодрый мужчина с загорелым, видимо на Канарах, лицом. Он, совершив траекторию слаломщика, которому флажками послужили пациенты, бесшумно проник в кабинет N300. Дверь затворилась, публика оживилась: "Пришёл, пришёл! А говорили, уехал!" Фердыщенко вспомнил его лицо - это он, Еричев, в 1995 году делал ему операцию по поводу глаукомы на несчастном правом глазу. Просовывая в щель свою мордочку, медсестра стала вызывать пациентов в кабинет N300, но Фердыщенко не вызывали. Уже было два часа пополудни, когда Фердыщенко встал, открыл дверь и столкнулся в кабинете с медсестрой. Еричев сидел за столом и изучал очередной глаз. "Почему меня не вызывают? Моя карточка здесь?" - спросил он медсестру сердито. "Карточка здесь, вас вызовут!" - ответила с улыбкой медсестра. "А почём вы знаете мою фамилию?" - парировал Фердыщенко. "Знаю!" - ответила миролюбиво медсестра. Фердыщенко, успокоившись, сел на диван. Тут Ольга Васильевна вышла из кабинета N301 и быстро, несмотря на свои пышные формы, впорхнула в кабинет, где работал Еричев. Вскоре Фердыщенко пригласили к знаменитому врачу.
Фердыщенок молча уселся лицом к Еричеву. "Отлично выглядите, как будто и не было этих девяти лет. Вы помните меня?" - начал светскую беседу Фердыщенок. Еричев улыбнулся: "Вас не помню, а вот глаз должен помнить!" "Тогда я после операции лёг спать на вашу панцирную кровать. Спина моя прогнулась, там, в хирургии в корпусе N2 стояли гамаки какие-то. У меня спина во сне разболелась, я вертелся и выспался на оперированном глазу. В результате у меня произошло кровоизлияние, и я на утро потерял зрение. До воскресенья я ничего не видел. Вы в пятницу уехали на дачу, и потом неожиданно для меня вернулись в субботу днём и спросили меня, выдержу ли я пытки. Я ответил, что выдержу. Вы извинились, что нет медсестёр и обезболивающие средства в сейфе под замком. Я лёг на операционный стол, и вы простым шприцом прокололи мне глаз и высосали оттуда всю кровь. На следующий день правый глаз стал различать свет. Через пять дней после этого я был выписан с 20%-ным полем зрения! Глаз сначала видел всё в тумане. Выписывал меня какой-то басурман из Лумумбы, я от него бежал, боялся, что ещё испортит". "Да", - ответил Еричев, увернувшись от обсуждения басурмана: "Из этих гамаков грузные люди вообще не могли выбраться самостоятельно. И смех и грех. Дайте-ка, посмотрю, сударь, на ваш глаз!" Еричев взял свой единственный инструмент - лупу и углубился в исследование. Он вздохнул: "Вам сказали, что у вас катаракта? Есть она, но не зрелая. Могу заменить хрусталик". Фердыщенко оживился: "На пластиковый, с УФ фильтром и методом факоэмульсификации?" "Нет. Ножиком. Будет большой разрез. Не в хрусталике дело. У вас вторичная глаукома. Надо делать две операции, без ножа не обойтись. Не даю гарантии, что будете лучше видеть", - ответил Еричев. "Как?" - расстроено, сказал Фердыщенко: "Я вижу сейчас правым глазом, но нет фокуса. Ваше лицо как тёмное пятно - я думал это из-за мутности хрусталика!" "Не уверен", - ответил Еричев: "Будете оперироваться?" "Буду!" - не обдуманно ответил Фердыщенко, скорее жалея своё время, потраченное на сбор справок, анализов и на пользование гостеприимством Деревянной головы.
--
Двадцать девятое число вас устроит?
--
Устроит, у меня и анализы все готовы.
--
Хорошо. Ольга Васильевна их посмотрит. До свидания! Хотя можно делать операцию осенью, когда закончатся ваши дачные хлопоты, ведь срок полной реабилитации два месяца.
Ольга Васильевна на прощание просила его ждать у входа в пятый кабинет. Расстроенный Фердыщенок пошёл опять в подвал.
Часть четвёртая - Отступление
Ольги Васильевны долго не было. Наконец она пролетела по коридору и замкнулась в 5-ом кабинете. Рыжая Нина выскочила из кабинета в лёгком платьице и ускакала вверх по лестнице навстречу жизни. Перед Фердыщенко на диване опять маялись опостылевшие ему пациенты, опять неведомыми ему путями проскочившие перед ним. Он вспомнил, что одну из пациенток водила по кабинетам какая-то врачиха в белом халате, пробивая ей путь без очереди. "Можно и так, со знакомыми сюда ходить, ничего не оплачивая", - грустно подумал он. Он уже никуда не спешил, не надеясь на успешность операции. В НИИ глазных болезней на улице Россолимо ему сказали то же самое, но он не поверил, решил перепроверяться. Друзья насоветовали идти к конкретному доктору, а не вообще к кому придётся. К счастью "Россолимо" ведёт платный приём на улице Лобачевского в новеньком, с иголочки, домике с цыпочками в белом, вооруженными новейшим приборами и оказывающими любезности. Записывают по телефону, даже ещё спрашивают, когда вам будет удобно? Правда, предложили делать операцию "амбулаторно" - стационар, мол, нужен для приезжих. И про глаукому ничего не сказали, предложили только замену хрусталика за 39 тысяч рублей, видимо, руководствуясь только соображениями скорой наживы и без всякой гарантии на успех операции. Наконец Ольга Васильевна пригласила Фердыщенко к себе.
--
Давайте анализы!
--
Пожалуйста, у меня и снимок черепа есть, - сказал гордо Фердыщенок.
--
Черепа мне вашего не надо. Анализы завтра устареют. Срок их действия - 10 дней.
--
Опять собирать?
--
Опять. Делайте анализы за неделю до операции.
--
Безобразие. Зачем мне в поликлинике сразу дали направления к стоматологу, терапевту, рентгенологу, отоларингологу, в лабораторию? Неужели нельзя в вашей больнице сделать эти анализы непосредственно перед операцией? И где гарантия, что при наличии хороших анализов за неделю до операции, я не подцеплю заразу в вашем туалете?
Ольга Васильевна помолчала. И спокойно сказала: "Сходите в корпус N8 и узнайте про цену операции. Вам придется, и полежать у нас. Наши врачи людей на улицу не выбрасывают амбулаторным способом как коммерсанты, хотят посмотреть на результат трудов своих".
"Куда идти? К человеку с фиксой?" - сердито спросил Фердыщенко: "Почему у вас больные должны быть футбольными мячами?" Ольга Васильевна возмутилась: "Почему с фиксой? Кто с фиксой? Там коммерческий отдел, дайте им мою записку, и они скажут вам цену. Вас, что, цена не интересует?" Фердыщенко с плохо скрываемой злобой выхватил записку и пошёл в поганый двор сложными лабиринтами, которые он уже изучил.
Во дворе не было дождя как в прошлый раз и светило солнце. Фердыщенок поставил портфель на какой-то железный ящик, достал пачку сигарет "Кэмел" и закурил. Никто уже не ходил по двору - Фердыщенок курил в гордом одиночестве.
"Какой это "Кэмел"? Американцы на пачке Camel пишут Turkish Tobacco. И там, действительно, турецкий табак, который ни с чем не спутаешь! А здесь табак, судя по запаху и вкусу, везде одинаковый - в Мальборо, Кенте, Уистоне, Петре Великом и в Яве. Солома вперемешку с болгарским или молдавским. В Мальборо, например, должен быть табак Virginia, который тоже ни с чем не спутаешь! Одна иллюзия, везде иллюзия и имитации. Социализма, капитализма, демократии, власти, водки и виски из Польши", - с горечью думал Фердыщенко: "Как всё надоело! Жизнь русского человека бессмысленна! Интересно, я умру зрячим или слепым?".
--
Зрячим, - ответил ему Дьявол.
--
Ах, вот как? И когда же?
--
Хочешь правильно распорядиться имуществом? Не получится!
--
От чего же я умру?
--
От второго инфаркта миокарда и зрячим на левый глаз!
--
Чёрт!
--
Вот тебе и чёрт! - ответил Дьявол и замолчал.
Фердыщенко затушил сигарету о железный ящик и двинулся к фиксе. Фикса сидел в одиночестве, при входе посетителя оживился, захлопотал бумажками на столе. Фердыщенко с ненавистью молча протянул ему записку от Ольги Васильевны. Фикса достал калькулятор, начал считать.
--
С вас будет с налогами, полным пансионом - день перед операцией, день операции и три дня после операции, у вас будет две операции... итого восемнадцать тысяч!
Фердыщенко молчал, стиснув виски ладонями, и ничего не ответил.
--
Вы пенсионер же! И вы работаете. Может ваше предприятие вам оплатит? - участливо спросил фикса.
--
Какая разница! Здоровье не купишь!
--
Тогда приходите 29-го числа сюда часов в 9. С документами и деньгами. Некоторые, записавшись, и не приходят вовсе.
--
Спасибо, - ответил Фердыщенко.
Он опять вернулся в подвал. Фердыщенко узнал во время своих странствий по владениям Деревянной головы, что в советские времена этот подвал был предназначен для приёма иностранцев. Он внимательно пригляделся к стенам с криво уложенным кафелем с претензией на цветовую гармонию - голубой, коричневый, грязно-серый цвет.
"Какой гадкий цвет - кал на голубом фоне, и какая низкая квалификация у кафельщика, наверное, давно сгинувшего от хронического алкоголизма! Ведь, действительно, за этим убожеством несчастные строители коммунизма гонялись по всей Москве!" - пришло ему на ум.
Ольга Васильевна маялась в одиночестве - все посетители провалились как сквозь землю.
--
Ну, как. Узнали?
--
Узнал. 600 долларов.
--
Так я вас записываю?
--
Нет. Приду осенью. Всё равно. Тогда мне как? Опять проходить весь ваш лабиринт?
--
А как же! Но будет скидка на консультацию.
Фердыщенко молча вышел. Было четыре часа пополудни. На пути к выходу в Фурманный переулок ему никто не встретился. Даже амбразуры в регистратуре были задраены. Фердыщенко снял машину с сигнализации, вставил панель приёмника, настроился на "Серебряный дождь".
--
А если бы я родился и жил в деревне Бутка Свердловской области? - подумал Фердыщенко.
--
Если бы тебе так несказанно повезло, то сел бы на грязной по щиколотки дороге в автобус ПАЗ, - ответил ему Дьявол.
--
ПАЗ - это ритуальные услуги с адскими водителями?
--
Ну да. Деревенские любят на ПАЗЕ в районный центр ездить - тот же сарай, но на шасси грузовика. Сел бы, потом на сраный поезд и приехал бы на сраную Комсомольскую площадь и полдня бы искал Деревянную голову.
--
Так сюда ходу пешком с вокзала всего полчаса!
--
Так откуда же тебе знать. Язык, а не карта, будет вести тебя "до Киева". Ведь в Бутке нельзя купить ни карты Москвы, ни карты самой Бутки, ни карт ей подобных! Там нет всероссийской телефонной книги и телефона, Интернета. А телефон Деревянной головы 207-1919 всё равно не отвечает! В четыре часа дня уткнешься в закрытую дюралюминиевую дверь. Ночевать будешь на вокзале. Наутро в регистратуру и на тебе! Без направления от Минздрава и направления от районной больницы не входить!
--
И что?
--
Назад в Бутку. Потом опять сюда. Анализы, как водится, устареют.
Помолчали. И тут раздался страшной силы взрыв. Над "Мицубиси" пронёсся какой-то длинномерный предмет, ударил в стену ближайшего дома и грохнулся плашмя на тротуар - то была дюралюминиевая входная дверь Деревянной головы. Спустя секунду, на капот машины сверху упала, сделав хлопок, амбарная книга с надписью на обложке "Платные пенсионеры", а затем мягко спланировал рукав от чьего-то голубого халата.
--
Что это? - подумал Фердыщенко.
--
Хаджи-Мурат психанул, - ответил Дьявол. - Пару часов тому назад его послали обратно в горы за направлением из Минздрава и за новыми анализами! Так он вместо бумажек принёс тридцатикилограммовый фугас с часовым механизмом.