"Самые даровитые люди именно тем отличаются
от бездарных и тупых, что у каждого из них есть
оригинальность, особенность в образе мыслей."
Чернышевский.
В Европе
Посмотришь, все немцы в лавровых венках,
Во Франции - мир и порядок;
А в сердце всё будто бы крадется страх,
И дух современный мне гадок.
Кулачное право господствует вновь,
И, словно нет дела на свете,
Нам жизнь нипочем, и пролитая кровь
Нам видится в розовом цвете.
Того и гляди что еще будет взрыв,
И воины, злы без границы,
Могильные всюду кресты водрузив,
Крестами украсят петлицы.
Боюсь я, что мы, опорожнив свой лоб
От всех невоенных вопросов,
Чрез год не поймем, что за зверь - филантроп,
И спросим: что значит - философ?
Тем больше, что в наши мудреные дни
Забрали весь ум дипломаты,
И нужны для мира - с пером лишь они,
Да с новым оружьем солдаты.
Два дела в ходу: отрывать у людей
От туловищ руки и ноги
Да, будто во имя высоких идей,
Свершать без зазора подлоги.
Когда же подносят с любезностью в дар
Свободу, реформы, науку,-
Я, словно как в цирке, все жду, что фигляр
Пред публикой выкинет штуку.
Все речи болезненно режут мой слух,
Все мысли темны иль нечисты...
На мирную пальму, на доблестный дух
Мне кажут вотще оптимисты.
Вид символа мира им сладок и мил,
По мне - это чуть ли не розга;
Где крепость им чудится нравственных сил,
Там мне - размягчение мозга...
Алексей Жемчужников
1871
Пусть тот, чья честь не без укора...
Пусть тот, чья честь не без укора,
Страшится мнения людей;
Пусть ищет шаткой он опоры
В рукоплесканиях друзей!
Но кто в самом себе уверен,
Того хулы не потрясут -
Его глагол нелицемерен,
Ему чужой не нужен суд.
Ни пред какой земною властью
Своей он мысли не таит,
Не льстит неправому пристрастью,
Вражде неправой не кадит.
Ни пред венчанными царями,
Ни пред судилищем молвы
Он не торгуется словами,
Не клонит рабски головы.
Друзьям в угодность, боязливо
Он никому не шлет укор;
Когда ж толпа несправедливо
Свой постановит приговор,
Один, не следуя за нею,
Пред тем, что чисто и светло,
Дерзает он, благоговея,
Склонить свободное чело.
Алексей Толстой
Январь 1859
Петровские казни
Передо мною плаха
На площади встает,
Червонная рубаха
Забыться не дает.
По лугу волю славить
С косой идет косарь.
Идет Москву кровавить
Московский государь.
Стрельцы, гасите свечи!
Вам, косарям, ворам,
Ломать крутые плечи
Идет последний срам.
У, буркалы Петровы,
Навыкате белки!
Холстинные обновы.
Сынки мои, сынки!
Арсений Тарковский
От модности не требуйте народности...
От модности не требуйте народности,
Народность - это почва, это плуг.
И только по одной профнепригодности
Решаются ее освоить вдруг.
Народность не играет побрякушками,
И чужероден ей любой эрзац.
В ней золотом сияет имя Пушкина,
Ее не так-то просто в руки взять.
Народность - это тара тороватая,
Наполненная тяжестью зерна,
Народность - это баба рябоватая,
Которая земле своей верна.
Народность циркачам не повинуется,
Она для них - бельмо, живой укор.
В ней Данте, Пушкин, Гете соревнуются,-
Что мода для таких высоких гор!
Виктор Боков
1965
Откуда начинается Россия?
Откуда начинается Россия?
С Курил? С Камчатки? Или с Командор?
О чем грустят глаза ее степные
Над камышами всех ее озер?
Россия начинается с пристрастья
к труду,
к терпенью,
к правде,
к доброте.
Вот в чем ее звезда. Она прекрасна!
Она горит и светит в темноте.
Отсюда все дела ее большие,
Ее неповторимая судьба.
И если ты причастен к ней -
Россия
Не с гор берет начало, а с тебя!
Виктор Боков
1962
Сова Сирин. Опять западные реформы Петра I
Птица Сирин, птица Сирин!
С животным упорством
снег идет,
как мерин сивый,
сиротлива поступь.
Медный всадник - медный символ
алчно пасть разинул.
Птица Сирин, птица Сирин!
Где твоя Россия?
Слушай:
стужа над Россией
ни черта не тает.
Птица Сирин, птица Сирин!
Нищета все та же.
Деревянная была -
каменная стала.
Посулит смертных благ
всадник с пьедестала.
Эх, дубинушка! Науку
вспомни добрую, народ!
Ну, а если мы не ухнем,
то -
сама пойдет!
Виктор Соснора
1963
Все - люди...
Все - люди, люди, человеки!
А между тем и в нашем веке,
В широкой сфере естества,
Иной жилец земли пространной
Подчас является нам странной
Ходячей массой вещества.
Проводишь в наблюденьях годы
И всё не знаешь, как расчесть:
К которому из царств природы
Такого барина отнесть?
Тут есть и минерала плотность,
И есть растительность - в чинах,
И в разных действиях - животность,
И человечность - в галунах.
Не видно в нём самосознанья,
Он только внешность сознаёт.
С сознаньем чина, места, званья
Он смотрит, ходит, ест и пьёт.
Слова он внятно произносит,
А в слове мысли нет живой,
И над плечами что-то носит,
Что называют головой,
И даже врач его клянётся
В том честью знанья своего,
Что нечто вроде сердца бьётся
Меж блях подгрудных у него,
Что всё в нём с человеком схоже...
А мы, друзья мои, вздохнём
И грустно молвим: "Боже! боже!
Как мало человека в нём!"
Владимир Бенедиктов
1858
Человечество
История раскрыта предо мной.
Мне говорят: "Взгляни на эту панораму!"
И я к ней подошёл, как бы к святому храму,
С благоговейною душой, -
И думал видеть я, как люди в век из века,
В разнообразии племён,
Идут по лестнице времён
К предназначенью человека.
И думал видеть я, как человек растёт,
Как благо высится, стирается злодейство,
И человечество со всех сторон идёт,
Чтоб слиться наконец в блаженное семейство.
И что же вижу я? - От самых юных дней
Доныне, в ярости своей,
Всё тот же мощный дух, дух зла - мирохозяин,
И тот же пир для кровопийц.
К началу восхожу, - там во главе убийц
Стоит братоубийца Каин,
Нависла бровь его и жилы напряглись,
Рука тяжёлая подъята,
Чело темно, как ночь, и в сонный образ брата
С кровавой жадностью зрачки его впились, -
Быстробегущий тигр, при этом выгнув спину,
Из лесу выглянул, остановил свой бег
И выкатил глаза на страшную картину -
И рад, что он - не человек!
И с той поры всемирное пространство
Багрится кровию, враждуют племена, -
И с той поры - война, война,
И каинство, и окаянство.
Война за женщину, за лоскуток земли,
Война за бархатную тряпку,
Война за золотую шапку,
За блёстку яркую, отрытую в пыли,
И - чтоб безумия всю переполнить меру -
Война за мысль, за мнение, за веру,
За дело совести, - война из века в век!
О тигр! Возрадуйся, что ты - не человек!
Владимир Бенедиктов
* * *
Благонамеренный
И грустный анекдот
Какие мерины
Пасут теперь народ.
Владимир Соловьёв
январь 1885
Русский ум
Своеначальный, жадный ум,-
Как пламень, русский ум опасен
Так он неудержим, так ясен,
Так весел он - и так угрюм.
Подобный стрелке неуклонной,
Он видит полюс в зыбь и муть,
Он в жизнь от грезы отвлеченной
Пугливой воле кажет путь.
Как чрез туманы взор орлиный
Обслеживает прах долины,
Он здраво мыслит о земле,
В мистической купаясь мгле.
Вячеслав Иванов
1890
Властителям и судиям
Восстал всевышний бог, да судит
Земных богов во сонме их;
Доколе, рек, доколь вам будет
Щадить неправедных и злых?
Ваш долг есть: сохранять законы,
На лица сильных не взирать,
Без помощи, без обороны
Сирот и вдов не оставлять.
Ваш долг: спасать от бед невинных,
Несчастливым подать покров;
От сильных защищать бессильных,
Исторгнуть бедных из оков.
Не внемлют! видят - и не знают!
Покрыты мздою очеса:
Злодействы землю потрясают,
Неправда зыблет небеса.
Цари! Я мнил, вы боги властны,
Никто над вами не судья,
Но вы, как я подобно, страстны,
И так же смертны, как и я.
И вы подобно так падете,
Как с древ увядший лист падет!
И вы подобно так умрете,
Как ваш последний раб умрет!
Воскресни, боже! боже правых!
И их молению внемли:
Приди, суди, карай лукавых,
И будь един царем земли!
Гавриил Державин
Земной не знает, что пребудет там
Земной не знает, что пребудет там,
за тем холмом, уже иного знанья.
Но нет неотомщённым оправданья,
пока они не платят по счетам.
...Ставраки на допросе хлеб жевал
и сам был сер, и мят, и жёлт, и жёван.
Но без отцов детей растили жёны,
пока он век злодейский доживал.
Не высветлило крохотное: "Пли!" -
тень вечной вдовьей скорби под глазами.
И всё же отомщённость Березани
траву надежды сеяла в пыли.
...Не обошла судьба и Чухнина.
От обшлагов до шеи замарал он
матросской кровью китель адмирала.
И ненависть была расчехлена.
Под окнами, у стражи на виду,
тень, удлинившись, сделалась крылатой.
Он рухнул под садовничьей лопатой
в кустах сирени, в собственном саду.
...В заблудшей рясе не ушёл и он -
в обманной красной шапочке-поганке,
не выпроставший ноги из охранки,
продавший душу дьяволу, Гапон.
Его в прихожей вздёрнула рука,
вдали от причитания и шума.
И он повис в своей гапоньей шубе
с трагическим лицом еретика.
Случалось, грешник дважды был казним.
Его из свята камня выносили.
И голоса уже не голосили.
Но смертный спор ещё не кончен с ним.
Так Суллы тень являлась вдруг из мглы.
На плитах воскресала тень Нерона.
Но сколько б жизней ни жила ворона -
она - черна. Снега под ней - белы.
Григорий Поженян
Плоть травой прорастет
За молчанье - молчание.
как давно это было.
Плащ вишневого цвета,
кинжал и колет.
- Ты любила? -
и шея на плаху:
- Любила, -
И душа вознеслась.
И любви не теряется след.
Вера выше всех доказательств.
На лбу - троеперстье.
- Отрекись, протопоп. -
И запекшимся ртом:
- Никогда. -
Плоть травой прорастет.
Но жив аввакумовский перстень,
чтоб для всех страстотерпцев
обернулась судьбою беда.
Скачут кони без всадников.
Оскорбивший наказан.
Как давно это было.
К сожаленью, давно.
Обостренное чувство греха
водит душу на казнь.
Плоть травой прорастет,
если праведным было зерно.
Григорий Поженян
1956
В жажде наживы, в безумной погоне за славой...
В жажде наживы, в безумной погоне за славой,
В тусклом потоке холодных и теплых страстей
Чистое чувство теперь называют ненужной забавой,
Злобно клеймят не погрязших в болоте людей.
Смолкли поэты - сменили их песни разврата,
Гаснут печально мечтаний святые огни.
Чуткое сердце, любившее нежно когда-то,
Где ты теперь в эти тусклые, серые дни?
Даниил Ратгауз
1912
Воронье
При свете трепетном луны
Средь спящей смутным сном столицы,
Суровой важности полны,
Стоят кремлевские бойницы,-
Стоят, раздумье затая
О прошлом - страшном и великом.
Густые стаи воронья
Тревожат ночь зловещим криком.
Всю ночь горланит до утра
Их черный стан, объятый страхом:
"Кра-кра! Кра-кра! Кра-кра! Кра-кра!
Пошло всё прахом, прахом, прахом!"
О, воплощенье мертвых душ
Былых владык, в Кремле царивших,
Душ, из боярских мертвых туш
В объятья к черту воспаривших!
Кричи, лихое воронье,
Яви отцовскую кручину:
Оплачь детей твоих житье
И их бесславную кончину!
Кричи, лихое воронье,
Оплачь наследие твое
С его жестоким крахом! Крахом!
Оплачь минувшие года:
Им не вернуться никогда:
Пошло всё прахом, прахом, прахом!
Демьян Бедный
1920
Наша родина
Дворяне, банкиры, попы и купечество,
В поход обряжая Тимох и Ерем,
Вопили: 'За веру, царя и отечество
Умрем!'
'Умрем!'
'Умрем!'
И умерли гады нежданно-негаданно,
Став жертвой прозревших Ерем и Тимох.
Их трупы, отпетые нами безладанно,
Покрыли могильная плесень и мох.
'За веру!'-
Мы свергли дурман человечества.
'Царя!'-
И с царем мы расчеты свели.
'Отечество!'-
Вместо былого отечества
Дворян и банкиров, попов и купечества -
Рабоче-крестьянское мы обрели.
Бетоном и сталью сменивши колодины,
Мы строим великое царство Труда.
И этой - родной нам по-новому - родины
У нас не отбить никому никогда!
Демьян Бедный
1 августа 1934
С тревогой жуткою привык встречать я день...
С тревогой жуткою привык встречать я день
Под гнетом черного кошмара.
Я знаю: принесет мне утро бюллетень
О тех, над кем свершилась кара,
О тех, к кому была безжалостна судьба,
Чей рано пробил час урочный,
Кто дар последний взял от жизни - два столба,
Вверху скрепленных плахой прочной.
Чем ближе ночь к концу, тем громче сердца стук...
Рыдает совесть, негодуя...
Тоскует гневный дух... И, выжимая звук
Из уст, искривленных злой судорогой мук,
Шепчу проклятия в бреду я!
Слух ловит лязг цепей и ржавой двери скрип...
Безумный вопль... шаги... смятенье...
И шум борьбы, и стон... и хрип, животный хрип...
И тела тяжкое паденье!
Виденья страшные терзают сердце мне
И мозг отравленный мой сушат,
Бессильно бьется мысль... Мне душно... Я в огне...
Спасите! В этот час в родной моей стране
Кого-то где-то злобно душат!
Кому-то не раскрыть безжизненных очей:
Остывший в петле пред рассветом,
Уж не проснется он и утренних лучей
Не встретит радостным приветом!..
Демьян Бедный
1908
Гамлет
"Куда шагаем, братцы?" -
Печальный принц спросил.
"Идем за землю драться,-
Служака пробасил.-
За нашу честь бороться,
За кровное болотце
У польских рубежей".
"За вашу честь?
Ужель..."
Коли! Руби! Ура!
Пади, презренный трус!
Несметных тел гора,
Предсмертный хрип из уст,
Костей пьянящий хруст,
Пальбы разящий треск,
Пора!- гремит окрест.
Пора идти на приступ!
За честь!
За крест!
За принцип!
За землю!
За прогресс!
...Над тем болотцем стон
Который век подряд,
А в королевстве том
Опять
Парад.
Скрежещущих громад
Нелепая чреда -
Ползет, ползет тщета,
Дымится шнур запальный.
И смотрит принц опальный
С рекламного щита.
Дмитрий Сухарев
1965
Рим и варвары
Восстали варвары на исступленный Рим.
Безумный цезарь пьян средь ужаса и стона,
Рабы-сенаторы трепещут перед ним,
И кровь народная дошла к ступеням трона.
Продажный дух льстецов бессильно-недвижим
Позор и ложь царят под сводом Пантеона.
О, родина богов!-твое величье-дым...
И бойся грозного дыхания циклона.
Спеши ! Из пьяных урн кровавый сок допей!
Уж Варвары идут от солнечной равнины
С душою мощною, как веянье степей.
Свободный, новый храм воздвигнут исполины
И сокрушат они гниющие руины
Разврата, казней и цепей.
Дмитрий Цензор
1916
К чему невольнику мечтания свободы?..
К чему невольнику мечтания свободы?
Взгляни: безропотно текут речные воды
В указанных брегах, по склону их русла;
Ель величавая стоит, где возросла,
Невластная сойти. Небесные светила
Назначенным путем неведомая сила
Влечет. Бродячий ветр не волен, и закон
Его летучему дыханью положен.
Уделу своему и мы покорны будем,
Мятежные мечты смирим иль позабудем,
Рабы разумные, послушно согласим
Свои желания со жребием своим -
И будет счастлива, спокойна наша доля.
Безумец! не она ль, не вышняя ли воля
Дарует страсти нам? и не ее ли глас
В их гласе слышим мы? О, тягостна для нас
Жизнь, в сердце бьющая могучею волною
И в грани узкие втесненная судьбою.
Евгений Баратынский
1833
Истина
Вдруг захотелось правды мне,
как кислого - больному.
Так путника в чужой стране
вдруг да потянет к дому.
Казалось бы: на что она?
А мне - хоть мало проку!-
как пить в болотце из 'окна',
раздвинувши осоку.
Как мел, наскобленный в горсти
со стенки! Ведь, бывало,
ее, как извести в кости,
мне часто не хватало.
Что мне она? И что я ей?
Какая в ней пожива?
А правда мне всего милей
одним: она не лжива.
Как мясо пес, рывок - и съем!
Я жду со ртом разъятым,
еще не зная, будет чем:
лекарством или ядом.
Евгений Винокуров
1964-1972
Во второй половине двадцатого века...
Во второй половине двадцатого века
Вырастает заметно цена человека.
И особенно ценятся мертвые люди.
Вспоминают о каждом из них, как о чуде.
Это правда, что были они чудесами,
Только, к счастью, об этом не ведали сами.
Но живые в цене повышаются тоже,
Это знают -
Особенно кто помоложе.
Дескать, я человек -
Наивысшая ценность.
Но, прошу извинения за откровенность,
В лисах ценится хвост,
В свиньях - шкура и сало,
И в пчеле почитается мед, а не жало.
Человеку другие положены мерки,
Целый мир называет его на поверке.
И цена человека -
Неточный критерий,
Познаваемый только ценою потери.
Велика ли заслуга -
Родиться двуногим,
Жить в квартире с удобствами,
А не в берлоге?
Видеть мир, объясняться при помощи речи,
Вилкой с ножиком действовать по-человечьи?
Тех, кто ценит себя, я не очень ругаю,
Но поймите - цена человека другая!
Евгений Долматовский
1965
Загадочная русская душа...
Загадочная русская душа...
Она, предмет восторгов и проклятий,
Бывает кулака мужского сжатей,
Бетонные препятствия круша.
А то вдруг станет тоньше лепестка,
Прозрачнее осенней паутины.
А то летит, как в первый день путины
Отчаянная горная река.
Загадочная русская душа...
О ней за морем пишутся трактаты,
Неистовствуют киноаппараты,
За хвост комету ухватить спеша.
Напрасный труд! Пора бы знать давно:
Один Иванушка за хвост жар-птицы
Сумел в народной сказке ухватиться.
А вам с ним не тягаться все равно.
Загадочная русская душа...
Сложна, как смена красок при рассветах.
Усилья институтов и разведок
Ее понять - не стоят ни гроша.
Где воедино запад и восток
И где их разделенье и слиянье?
Где северное сходится сиянье
И солнечный энергии исток?
Загадочная русская душа...
Коль вы друзья, скажу вам по секрету:
Вся тайна в том, что тайны вовсе нету,
Открытостью она и хороша.
Тот, кто возвел неискренность и ложь
В ранг добродетелей, понять бессилен,
Что прямота всегда мудрей извилин.
Где нет замков - ключей не подберешь.
И для блуждающих во мгле закатной,
Опавших листьев золотом шурша,
Пусть навсегда останется загадкой
Рассвет в апреле -
Русская душа!
Евгений Долматовский
1963
Бабий Яр
Над Бабьим Яром памятников нет.
Крутой обрыв, как грубое надгробье.
Мне страшно.
Мне сегодня столько лет,
как самому еврейскому народу.
Мне кажется сейчас -
я иудей.
Вот я бреду по древнему Египту.
А вот я, на кресте распятый, гибну,
и до сих пор на мне - следы гвоздей.
Мне кажется, что Дрейфус -
это я.
Мещанство -
мой доносчик и судья.
Я за решеткой.
Я попал в кольцо.
Затравленный,
оплеванный,
оболганный.
И дамочки с брюссельскими оборками,
визжа, зонтами тычут мне в лицо.
Мне кажется -
я мальчик в Белостоке.
Кровь льется, растекаясь по полам.
Бесчинствуют вожди трактирной стойки
и пахнут водкой с луком пополам.
Я, сапогом отброшенный, бессилен.
Напрасно я погромщиков молю.
Под гогот:
"Бей жидов, спасай Россию!"-
насилует лабазник мать мою.
О, русский мой народ! -
Я знаю -
ты
По сущности интернационален.
Но часто те, чьи руки нечисты,
твоим чистейшим именем бряцали.
Я знаю доброту твоей земли.
Как подло,
что, и жилочкой не дрогнув,
антисемиты пышно нарекли
себя "Союзом русского народа"!
Мне кажется -
я - это Анна Франк,
прозрачная,
как веточка в апреле.
И я люблю.
И мне не надо фраз.
Мне надо,
чтоб друг в друга мы смотрели.
Как мало можно видеть,
обонять!
Нельзя нам листьев
и нельзя нам неба.
Но можно очень много -
это нежно
друг друга в темной комнате обнять.
Сюда идут?
Не бойся - это гулы
самой весны -
она сюда идет.
Иди ко мне.
Дай мне скорее губы.
Ломают дверь?
Нет - это ледоход...
Над Бабьим Яром шелест диких трав.
Деревья смотрят грозно,
по-судейски.
Все молча здесь кричит,
и, шапку сняв,
я чувствую,
как медленно седею.
И сам я,
как сплошной беззвучный крик,
над тысячами тысяч погребенных.
Я -
каждый здесь расстрелянный старик.
Я -
каждый здесь расстрелянный ребенок.
Ничто во мне
про это не забудет!
"Интернационал"
пусть прогремит,
когда навеки похоронен будет
последний на земле антисемит.
Еврейской крови нет в крови моей.
Но ненавистен злобой заскорузлой
я всем антисемитам,
как еврей,
и потому -
я настоящий русский!
Евгений Евтушенко
1961
Дай бог!
Дай бог слепцам глаза вернуть
и спины выпрямить горбатым.
Дай бог быть богом хоть чуть-чуть,
но быть нельзя чуть-чуть распятым.
Дай бог не вляпаться во власть
и не геройствовать подложно,
и быть богатым - но не красть,
конечно, если так возможно.
Дай бог быть тертым калачом,
не сожранным ничьею шайкой,
ни жертвой быть, ни палачом,
ни барином, ни попрошайкой.
Дай бог поменьше рваных ран,
когда идет большая драка.
Дай бог побольше разных стран,
не потеряв своей, однако.
Дай бог, чтобы твоя страна
тебя не пнула сапожищем.
Дай бог, чтобы твоя жена
тебя любила даже нищим.
Дай бог лжецам замкнуть уста,
глас божий слыша в детском крике.
Дай бог живым узреть Христа,
пусть не в мужском, так в женском лике.
Не крест - бескрестье мы несем,
а как сгибаемся убого.
Чтоб не извериться во всем,
Дай бог ну хоть немного Бога!
Дай бог всего, всего, всего
и сразу всем - чтоб не обидно...
Дай бог всего, но лишь того,
за что потом не станет стыдно.
Евгений Евтушенко
1990
Молитва
Униженьями и страхом
Заставляют быть нас прахом,
Гасят в душах божий свет.
Если гордость мы забудем,
Мы лишь серой пылью будем
Под колесами карет.
Можно бросить в клетку тело,
Чтоб оно не улетело
Высоко за облака,
А душа сквозь клетку к богу
Все равно найдет дорогу,
Как пушиночка, легка.
Жизнь и смерть - две главных вещи.
Кто там зря на смерть клевещет?
Часто жизни смерть нежней.
Научи меня, Всевышний,
Если смерть войдет неслышно,
Улыбнуться тихо ей.
Помоги, господь,
Все перебороть,
Звезд не прячь в окошке,
Подари, господь,
Хлебушка ломоть -
Голубям на крошки.
Тело зябнет и болеет,
На кострах горит и тлеет,
Истлевает среди тьмы.
А душа все не сдается.
После смерти остается
Что-то большее, чем мы.
Остаемся мы по крохам:
Кто-то книгой, кто-то вздохом,
Кто-то песней, кто - дитем,
Но и в этих крошках даже,
Где-то, будущего дальше,
Умирая, мы живем.
Что, душа, ты скажешь богу,
С чем придешь к его порогу?
В рай пошлет он или в ад?
Все мы в чем-то виноваты,
Но боится тот расплаты,
Кто всех меньше виноват.
Помоги, господь,
Все перебороть,
Звезд не прячь в окошке,
Подари, господь,
Хлебушка ломоть -
Голубям на крошки.
Евгений Евтушенко
1996
Муки совести
Д. Шостаковичу
Мы живем, умереть не готовясь,
забываем поэтому стыд,
но мадонной невидимой совесть
на любых перекрестках стоит.
И бредут ее дети и внуки
при бродяжьей клюке и суме -
муки совести - странные муки
на бессовестной к стольким земле.
От калитки опять до калитки,
от порога опять на порог
они странствуют, словно калики,
у которых за пазухой - бог.
Не они ли с укором бессмертным
тусклым ногтем стучали тайком
в слюдяные окошечки смердов,
а в хоромы царей - кулаком?
Не они ли на загнанной тройке
мчали Пушкина1 в темень пурги,
Достоевского гнали в остроги
и Толстому шептали: 'Беги!'
Палачи понимали прекрасно:
'Тот, кто мучится,- тот баламут.
Муки совести - это опасно.
Выбьем совесть, чтоб не было мук'.
Но как будто набатные звуки,
сотрясая их кров по ночам,
муки совести - грозные муки
проникали к самим палачам.
Ведь у тех, кто у кривды на страже,
кто давно потерял свою честь,
если нету и совести даже -
муки совести вроде бы есть.
И покуда на свете на белом,
где никто не безгрешен, никто,
в ком-то слышится: 'Что я наделал?'
можно сделать с землей кое-что.
Я не верю в пророков наитья,
во второй или в тысячный Рим,
верю в тихое: 'Что вы творите?',
верю в горькое: 'Что мы творим?'
И целую вам темные руки
у безверья на скользком краю,
муки совести - светлые муки
за последнюю веру мою.
Евгений Евтушенко
1966
Ничто не сходит с рук...
Ничто не сходит с рук:
ни самый малый крюк
с дарованной дороги,
ни бремя пустяков,
ни дружба тех волков,
которые двуноги.
Ничто не сходит с рук:
ни ложный жест, ни звук
ведь фальшь опасна эхом,
ни жадность до деньги,
ни хитрые шаги,
чреватые успехом.
Ничто не сходит с рук:
ни позабытый друг,
с которым неудобно,
ни кроха-муравей,
подошвою твоей
раздавленный беззлобно.
Таков проклятый круг:
ничто не сходит с рук,
а если даже сходит,
ничто не задарма,
и человек с ума
сам незаметно сходит...
Евгений Евтушенко
1972
Потеря
Потеряла Россия
в России
Россию.
Она ищет себя,
как иголку в стогу,
как слепая старуха,
бессмысленно руки раскинув,
с причитаньями ищет
буренку свою на лугу.
Мы сжигали иконы свои.
Мы не верили собственным книгам.
Мы умели сражаться лишь с пришлой бедой.
Неужели не выжили мы
лишь под собственным игом,
сами став для себя
хуже, чем чужеземной ордой?
Неужели нам жить суждено
то в маниловском, молью побитом халате,
то в тулупчике заячьем драном
с плеча Пугача?
Неужели припадочность -
это и есть наш характер,
то припадки гордыни,
то самооплева -
и все сгоряча?
Медный бунт, соляной и картофельный -
это как сон безопасный.
Бунт сплошной -
вот что Кремль сотрясает сегодня,
как будто прибой.
Неужели единственный русский наш
выбор злосчастный -
это или опричнина
или разбой?
Самозванство сплошное.
Сплошные вокруг атаманы.
Мы запутались,
чьи имена и знамена несем,
и такие туманы в башках на Руси,
растуманы,
что неправы все сразу,
и все виноваты во всем.
Мы в туманах таких
по колено в крови набродились.
Хватит, Боже, наказывать нас.
Ты нас лучше прости,
пожалей.
Неужели мы вымерли?
Или еще не родились?
Мы рождаемся снова,
а снова рождаться - еще тяжелей.
Евгений Евтушенко
13 марта 1991
При каждом деле есть случайный мальчик...
При каждом деле есть случайный мальчик.
Таким судьба таланта не дала,
и к ним с крутой неласковостью мачех
относятся любимые дела.
Они переживают это остро,
годами бьются за свои права,
но, как и прежде, выглядят невзросло
предательски румяные слова.
У них за все усердная тревога.
Они живут, сомнений не тая,
и, пасынки, они молчать не могут,
когда молчат о чем-то сыновья.
Им чужды те, кто лишь покою рады,
кто от себя же убежать не прочь.
Они всей кожей чувствуют, что надо,
но не умеют этому помочь.
Когда порою, без толку стараясь,
все дело бесталанностью губя,
идет на бой за правду бесталанность,
талантливость, мне стыдно за тебя.
Евгений Евтушенко
1954
Печальная страна
Печален из меди
Наш символ венчальный,
У нас и комедий
Финалы печальны...
Веселых соседей
У нас инфернальны
Косматые шубы...
И только... банальны
Косматых медведей
От трепетных снедей
Кровавые губы.
Иннокентий Анненский
Блажен, кто Бога не гневит...
Блажен, кто Бога не гневит
И истину всегда хранит, -
Род оного благословится,
И семя ввек не истребится.
Богатство, слава с ним живет,
С ним праведный узнает свет;
Гонимым он подаст отраду,
С ним узрит истина награду.
Помощник нищему в беде
И покровитель на суде,
Когда он правдой укрепится,
От слуха зла не убоится.
Он ей противных победит,
Бесстрашно на врагов воззрит
И в свете вознесется славой;
Господь хранит всегда путь правой.
А беззаконник, в злобе зря
И в зависти своей горя,
Что Бог ему не помогает,
Падет, погибнет, и растает.
Ипполит Богданович
1760
Тюрьма мне в честь, не в укоризну...
Тюрьма мне в честь, не в укоризну,
За дело правое я в ней,
И мне ль стыдиться сих цепей,
Коли ношу их за Отчизну.
Кондратий Рылеев
1826(?)
Во дни переворота
Вообразите
Оторопь всесильных
Вчера еще сановников надменных.
Вообразите возвращенье ссыльных,
Освобождение военнопленных.
Вообразите
Концессионеров,
Цепляющихся бешено за недра,
Их прибылью дарившие столь щедро.
Вообразите коммивояжеров
В стране, забывшей вдруг о дамских тряпках.
Вообразите всяких прокуроров,
Полусмиривших свой суровый норов
И как бы пляшущих на задних лапках
Уж не в своих, но в адвокатских шапках.
Представьте на волках овечью шкуру.
Вообразите дикий вихрь газетный
И запрещенную литературу,
Считаться переставшую запретной
Еще впервые!
И представьте город,
Как будто бы расколот и распорот
В часы, когда звенели, звезденели
Расшибленные стекла на панели,
И прыгали с трибун полишинели,
Как будто их сметала и сдувала
Ко всем чертям, ликуя небывало,
Душа народа, вырвавшись на волю
Из самого глубокого подполья
Для вольного и дальнего полета
Во дни Октябрьского переворота.
Леонид Мартынов
1967
Как все это случилось, в самом деле?..
Как все это случилось, в самом деле?
Двадцатый век, с чего он начался?
Мелели реки, и леса редели...
Но в сизые от дыма небеса
Аэропланы ухитрились взвиться,
И мгла не преградила им пути.
И на земле сумели объявиться
Те, кто решились этот мир спасти,
Чтоб снова плодородной и сырою
Измученная сделалась земля,
И сутью государственного строя
Не мнились бы ни штык и ни петля,
И двери тюрем полетели с петель,
И чтоб искусство не было мертво...
А ты не только этому свидетель -
Свидетелями этого всего
Пусть остаются ветхие бойницы
И рыхлый камень вековечных стен,-
Ты не свидетель! Ты, как говорится,
Виновник этих самых перемен.
Ведь все ж не вихрь весенний иль осенний
Бесповоротно пробудил умы,-
Виновники великих потрясений
И их творцы не кто-нибудь - а мы!
Леонид Мартынов
1956
Ложь
Ложь
Поначалу в самых мелочах,
А дальше - больше, гладко, без заминки,
Как будто в ясных солнечных лучах
Бесчисленные плавают пылинки.
И если в глаз попало - трешь и трешь
И пальцами, и даже кулаками,
Но кажется, что маленькую ложь
Не вынуть и обеими руками.
Крупицы лжи щекочут, колют, жгут,
Слеза всё пуще застилает око.
Ведь нам лгуны для этого и лгут,
Чтоб видеть не умели мы далеко.
Но выход есть и в случае таком:
И, за ресничку подымая веко,
Вдруг поддевает смелым языком
Всё это человек у человека.
И докторов напрасно не тревожь,
А знай: всего искуснее и чище
Глаза нам застилающую ложь
Прочь устраняет дерзкий язычище!
Леонид Мартынов
1951
Люди
Люди,
В общем,
Мало просят,
Но дают довольно много.
Люди
Многое выносят:
Если надо - ходят в ногу,
Устают, недоедают,
Но уж если взрыв за взрывом,-
Этот ад надоедает
Даже самым терпеливым.
Люди,
В общем,
Мало знают,
Но они прекрасно чуют,
Если где-то распинают
И кого-нибудь линчуют.
И тогда творцов насилья
Люди смешивают с пылью,
Сбрасывают их со счета.
Не по людям их работа!
Люди,
В общем,
Мало верят
В заклинанья, в пентограммы,
А своею меркой мерят
На фунты и килограммы,
И на ярды, и на метры.
Счет иной еще не начат.
Люди,
В общем,
Незаметны,
Но довольно много значат!
Леонид Мартынов
1958
Мир
Мир велик!
До того он велик,
Что иные писатели книг,
Испытав бесконечный испуг,
Уверяли, что мир только миг,
Лишь мгновение, полное мук,
И оно обрывается вдруг,
Ибо жизни неведома цель.
А иные владельцы земель
Объявили, что мир - это пир.
Заявили, что мир - это жир,
Легший складками по животу.
Да еще, чтоб смирить нищету,
Разъяснили, что мир - это мор;
Что, число бедняков сократив,
На земле и покой и простор
Обеспечат холера и тиф,
Ибо мир вообще - это тир
Для пальбы по мишени живой
На арене войны мировой.
Но таков ли действительно мир?
Нет!
Могучее существо
Не вместится в солдатский мундир,
Надеваемый на него.
Мир, извечный дробитель цепей,
Рвет застежки любых портупей,
Ибо сила его велика!
Привезенные издалека
Танки, булькнув, идут ко дну,
Потому что людская рука
В море с мола столкнула войну.
Люди мира и счастья хотят.
И когда на добычу летят
Двойники отплясавших в петле,
Человек предает их земле.
Человек предает их земле!
Леонид Мартынов
1953
К России
К коленам твоим припадая,
Страдаю я вместе с тобой
И жду той минуты, когда я
Увижу тебя не рабой.
И в рабстве ты чудно-могуча,
Не видя свободы лучей;
Грозна ты, как темная туча,
Для диких твоих палачей.
Они всю тебя истерзали,
Пронзили железом, свинцом
И руки и ноги связали,
Покрыли терновым венцом...
Надейся! Исчезнут тираны,
Исчезнут коварство и ложь.
Надейся! Ты вылечишь раны,
Венец свой терновый сорвешь.
Терпи же, моя дорогая,
Покуда есть силы, терпи!
Сверкай, огонечком мигая
В широкой унылой степи!
Потом огонек разгорится
На поле угрюмом, нагом, -
И мрачная степь озарится
Далеко, далеко кругом!
Леонид Трефолев
1877
Призрак бродит по Европе
Призрак бродит по Европе,
Он заходит в каждый дом,
Он толкает,
Он торопит:
'Просыпайся!
Встань!
Идем!'
По Европе призрак бродит,
По заброшенным путям,
Он приходит,
Он уходит,
Он бредет по деревням.
Ветер бьется под кудлатой,
Под астральной бородой,
Пахнет ландышем и мятой,
Дышит классовой борьбой.
По Европе бродит призрак,
Что-то в бороду ворчит,
Он к романтикам капризным,
Как хозяйственник, стучит.
Мир шатается под взглядом
Воспаленных, гнойных глаз...
Он хозяйственным бригадам
Дал рифмованный приказ.
Он порою неурочной
Заглянул ко мне домой,
И спешит Дальневосточной
Отнести подарок мой.
Он идет сквозь лес дремучий
И бормочет все одно:
'Мчатся тучи, вьются тучи,
Петушок пропел давно!'
Соучастник, соглядатай -
Ночь безумеет сама,
Он при Энгельсе когда-то,
Он давно сошел с ума.
Он давно в дорогу вышел,
И звучит, как торжество,
И звучит, как разум высший,
Сумасшествие его.
Михаил Светлов
1929
Русь
Хаты слепо щурятся в закат,
Спят дороги в беспробудной лени...
Под иконой крашеный плакат
С Иисусом спорит о спасеньи.
Что же, Русь, раскрытые зрачки
Позастыли в бесконечной грусти?
Во саду ль твоем большевики
Поломали звончатые гусли?
Иль из серой, пасмурной избы
Новый, светлый Муромец не вышел?
Иль петух кровавый позабыл
Запалить твои сухие крыши?
Помню паленой соломы хруст,
Помню: красный по деревне бегал,
Разбудив дремавшую под снегом,
Засидевшуюся в девках Русь.
А потом испуганная лень
Вкралась вновь в задымленные хаты.
Видно, красный на родном селе
Засидевшуюся в девках не сосватал.
По сожженным пням издалека
Шел мужик все так же помаленьку...
Те же хаты, та же деревенька
Так же слепо щурились в закат.
Белеют босые дорожки,
Сверкает солнце на крестах...
В твоих заплатанных окошках,
О Русь, все та же слепота.
Но вспышки зарев кто-то спрятал
В свою родную полосу,
И пред горланящим плакатом
Смолкает бледный Иисус.
И верю, Русь, Октябрьской ночью
Стопой разбуженных дорог
Придет к свободе в лапоточках
Все тот же русский мужичок.
И красной лентой разбежится
Огонь по кровлям серых хат...
И не закрестится в закат
Рука в щербленой рукавице.
Слышит Русь, на корточки присев,
Новых гуслей звончатый напев
И бредет дорожкой незнакомой,
Опоясана декретом Совнаркома.
Выезжает рысью на поля
Новый, светлый Муромец Илья,
Звонко цокают железные подковы...
К серым хатам светлый держит слово.
Звезды тихо сумерками льют
И молчат, заслушавшись Илью.
Новых дней кровавые поверья
Слышат хаты... Верят и не верят...
Так же слепо щурятся в закат
Окна серых утомленных хат,
Но рокочут звончатые гусли
Над тревожно слушающей Русью.
Михаил Светлов
1921
Лесть
Не будь игрой презренной лести,
О ты, кто силен и велик!
Ни правды тамо нет, ни чести,
Не сходен с сердцем где язык.
Прольётся сладкий мёд устами,
Когда тебе предстанет льстец:
То змей под красными цветами,
То в пище яда образец.
Когда же истина любезна
Тебе вещает, как труба,
Внимай, - она тебе полезна,
Хотя и кажется груба.
Когда велик, когда ты силен,
Льстецов нетрудно привлекать;
Льстецами целый свет обилен,
Но трудно истину сыскать.
Она всегда уединенна,
Она тиха, как майска ночь,
И самым тем она почтенна,
Что пышностей уходит прочь.
Престолы лестью сокрушались,
Погибли многие от ней;
Которы правдой украшались,
Не знали в жизни горьких дней.
Она в печали утешала,
Она служила в счастье им;
Кого ты, правда, украшала,
Тот всеми в свете был любим.
Михаил Херасков
Апокалипсис
Мы испытали все на свете.
Но есть у нас теперь квартиры -
Как в светлый сон, мы входим в них.
А в Праге, в танках, наши дети...
Но нам плевать на ужас мира -
Пьем в 'Гастрономах' на троих.
Мы так давно привыкли к аду,
Что нет у нас ни капли грусти -
Нам даже льстит, что мы страшны.
К тому, что стало нам не надо,
Других мы силой не подпустим,-
Мы, отродясь,- оскорблены.
Судьба считает наши вины,
И всем понятно: что-то будет -
Любой бы каялся сейчас...
Но мы - дорвавшиеся свиньи,
Изголодавшиеся люди,
И нам не внятен Божий глас.
Наум Коржавин
1968
Вариации из Некрасова
...Столетье промчалось. И снова,
Как в тот незапамятный год -
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдет.
Ей жить бы хотелось иначе,
Носить драгоценный наряд...
Но кони - всё скачут и скачут.
А избы - горят и горят.
Наум Коржавин
1960
Иль впрямь я разлюбил свою страну?..
Иль впрямь я разлюбил свою страну?-
Смерть без нее и с ней мне жизни нету.
Сбежать? Нелепо. Не поможет это
Тому, кто разлюбил свою страну.
Зачем тогда бежать?
Свою вину
Замаливать? -
И так, и этак тошно.
Что ж, куст зачах бы, отвратясь от почвы,
И чахну я. Но лямку я тяну.
Куда мне разлюбить свою страну!
Тут дело хуже: я в нее не верю.
Волною мутной накрывает берег.
И почва - дно. А я прирос ко дну.
И это дно уходит в глубину.
Закрыто небо мутною водою.
Стараться выплыть? Но куда? Не стоит.
И я тону. В небытии тону.
Наум Коржавин
1972
На смерть Сталина
Все, с чем Россия
в старый мир врывалась,
Так что казалось, что ему пропасть,-
Все было смято... И одно осталось:
Его
неограниченная
власть.
Ведь он считал,
что к правде путь -
тяжелый,
А власть его
сквозь ложь
к ней приведет.
И вот он - мертв.
До правды не дошел он,
А ложь кругом трясиной нас сосет.
Его хоронят громко и поспешно
Ораторы,
на гроб кося глаза,
Как будто может он
из тьмы кромешной
Вернуться,
все забрать
и наказать.
Холодный траур,
стиль речей -
высокий.
Он всех давил
и не имел друзей...
Я сам не знаю,
злым иль добрым роком
Так много лет
он был для наших дней.
И лишь народ
к нему не посторонний,
Что вместе с ним
все время трудно жил,
Народ
в нем революцию
хоронит,
Хоть, может, он того не заслужил.
В его поступках
лжи так много было,
А свет знамен
их так скрывал в дыму,
Что сопоставить это все
не в силах -
Мы просто
слепо верили ему.
Моя страна!
Неужто бестолково
Ушла, пропала вся твоя борьба?
В тяжелом, мутном взгляде Маленкова
Неужто нынче
вся твоя судьба?
А может, ты поймешь
сквозь муки ада,
Сквозь все свои кровавые пути,
Что слепо верить
никому не надо
И к правде ложь
не может привести.
Наум Коржавин
Март 1953
Надоели потери...
Надоели потери.
Рознь религий - пуста,
В Магомета я верю
И в Исуса Христа.
Больше спорить не буду
И не спорю давно,
Моисея и Будду
Принимая равно.
Все, что теплится жизнью,
Не застыло навек...
Гордый дух атеизма
Чту - коль в нем человек.
Точных знаний и меры
В наши нет времена.
Чту любую я Веру,
Если Совесть она.
Только чтить не годится
И в кровавой борьбе
Ни костров инквизиций,
Ни ночей МГБ.
И ни хитрой дороги,
Пусть для блага она,-
Там под именем Бога
Правит Суд сатана.
Человек не бумага -
Стёр, и дело с концом.
Даже лгущий для блага -
Станет просто лжецом.
Бог для сердца отрада,
Человечья в нем стать.
Только дьяволов надо
От богов отличать.
Могший верить и биться,
Той науке никак
Человек обучиться
Не сумел за века.
Это в книгах и в хлебе
И в обычной судьбе.
Черт не в пекле, не в небе -
Рядом с Богом в тебе.
Верю в Бога любого
И в любую мечту.
В каждом - чту его Бога,
В каждом - черта не чту.
Вся планета больная...
Может, это - навек?
Ничего я не знаю.
Знаю: Я человек.
Наум Коржавин
1956
Еще за деньги люди держатся
Еще за деньги
люди держатся,
как за кресты
держались люди
во времена
глухого Керженца,
но вечно
этого не будет.
Еще за властью
люди тянутся,
не зная меры
и цены ей,
но долго
это не останется -
настанут
времена иные.
Еще гоняются
за славою -
охотников до ней
несметно,-
стараясь
хоть бы тенью слабою
остаться на земле
посмертно.
Мне кажется,
что власть и почести -
вода соленая
морская:
чем дольше пить,
тем больше хочется,
а жажда
всё не отпускает.
И личное твое
бессмертие
не в том,
что кто ты,
как ты,
где ты,
а - всех земных племен
соцветие,
созвездие
людей планеты!
С тех пор,
как шар земной наш кружится
сквозь вечность
продолжая мчаться,
великое
людей содружество
впервые
стало намечаться.
Чтоб все -
и белые,
и черные,
и желтые
земного братства -
вошли в широкие,
просторные
края
всеобщего богатства.
Николай Асеев
1956
Проклятие Москве
С улиц гастроли Люце
были какой-то небылью,-
казалось, Москвы на блюдце
один только я небо лью.
Нынче кончал скликать
в грязь церквей и бань его я:
что он стоит в века,
званье свое вызванивая?
Разве шагнуть с холмов
трудно и выйти на поле,
если до губ полно
и слезы весь Кремль закапали?
Разве одной Москвой
желтой живем и ржавою?
Мы бы могли насквозь
небо пробить державою,
Разве Кремлю не стыд
руки скрестить великие?
Ну, так долой кресты!
Наша теперь религия!
Николай Асеев
1916
Воззвание Минина
Русь терпела всяческие беды,
Города тонули в смутном мраке:
В Новгороде ликовали шведы,
И Москвою правили поляки.
Разорялись земли государства,
Разрушались терема и храмы...
Самое дородное боярство
Оказалось неспособным самым.
Был наследник Грозного повинен
В том, что смутные настали годы...
В эти дни нижегородец Минин
Обратился к русскому народу.
Призывал он златом и булатом
Ополчиться против иноземцев,
Прозвучал его призыв набатом
И объединил единоверцев.
Собралось большое ополченье,
От врагов Москву освободило.
Таково в истории значенье
Слова, обретающего силу!
Николай Глазков
Тацит
Тацит велик; но Рим, описанный Тацитом,
Достоин ли пера его?
В сем Риме, некогда геройством знаменитом,
Кроме убийц и жертв не вижу ничего.
Жалеть о нем не должно:
Он стоил лютых бед несчастья своего,
Терпя, чего терпеть без подлости не можно!
Николай Карамзин
1797
Безответным рабом...
"Безответным рабом
Я в могилу сойду,
Под сосновым крестом
Свою долю найду".
Эту песню певал
Мой страдалец-отец,
И по смерть завещал
Допевать мне конец.
Но не стоном отцов
Моя песнь прозвучит,
А раскатом громов
Над землей пролетит.
Не безгласным рабом,
Проклиная житье,
А свободным орлом
Допою я ее.
Николай Клюев
1905
В столицах шум, гремят витии...
В столицах шум, гремят витии,
Кипит словесная война,
А там, во глубине России,-
Там вековая тишина.
Лишь ветер не дает покою
Вершинам придорожных ив,
И выгибаются дугою,
Целуясь с матерью землею,
Колосья бесконечных нив...
Николай Некрасов
1857
Примечания:
В стихотворении ощутим явный скептицизм
по поводу намечавшихся 'великих реформ'
и 'смелости' статей, публиковавшихся
в столичной печати.
Стихотворение не было пропущено цензурой в 'Современнике'.
Как празднуют труса
Время-то есть, да писать нет возможности.
Мысль убивающий страх:
Не перейти бы границ осторожности,
Голову держит в тисках!
Утром мы наше село посещали,
Где я родился и взрос.
Сердце, подвластное старой печали,
Сжалось; в уме шевельнулся вопрос:
Новое время - свободы, движенья,
Земства, железных путей.
Что ж я не вижу следов обновленья
В бедной отчизне моей?
Те же напевы, тоску наводящие,
С детства знакомые нам,
И о терпении новом молящие,
Те же попы по церквам.
В жизни крестьянина, ныне свободного,
Бедность, невежество, мрак.
Где же ты, тайна довольства народного?
Ворон в ответ мне прокаркал: "дурак!"
Я обругал его грубым невежею.
На телеграфную нить
Он пересел. "Не донос ли депешею
Хочет в столицу пустить?"
Глупая мысль, но я, долго не думая,
Метко прицелился. Выстрел гремит:
Падает замертво птица угрюмая,
Нить телеграфа дрожит...
Николай Некрасов
1870
Ликует враг, молчит в недоуменье...
Ликует враг, молчит в недоуменье
Вчерашний друг, качая головой,
И вы, и вы отпрянули в смущенье,
Стоявшие бессменно предо мной
Великие, страдальческие тени,
О чьей судьбе так горько я рыдал,
На чьих гробах я преклонял колени
И клятвы мести грозно повторял...
Зато кричат безличные: "Ликуем!",
Спеша в объятья к новому рабу
И пригвождая жирным поцелуем
Несчастного к позорному столбу.
Николай Некрасов
1866
Литература с трескучими фразами...
Литература с трескучими фразами,
Полная духа античеловечного,
Администрация наша с указами
О забирании всякого встречного,-
Дайте вздохнуть!..
Я простился с столицами,
Мирно живу средь полей,
Но и крестьяне с унылыми лицами
Не услаждают очей;
Их нищета, их терпенье безмерное
Только досаду родит...
Что же ты любишь, дитя маловерное,
Где же твой идол стоит?..
Николай Некрасов
1862
Отрадно видеть, что находит...
Отрадно видеть, что находит
Порой хандра и на глупца,
Что иногда в морщины сводит
Черты и пошлого лица
Бес благородный скуки тайной,
И на искривленных губах
Какой-то думы чрезвычайной
Печать ложится; что в сердцах
И тех, чьих дел позорных повесть
Пройдет лишь в поздних племенах,
Не все же спит мертвецки совесть,
И, чуждый нас, не дремлет страх.
Что всем одно в дали грядущей -
Идем к безвестному концу,
Что ты, подлец, меня гнетущий,
Сам лижешь руки подлецу.
Что лопнуть можешь ты, обжора!
Что ты, великий человек,
Чьего презрительного взора
Не выносил никто вовек,
Ты лоб, как говорится, медный,
К кому все завистью полны,-
Дрожишь, как лист на ветке бедной,
Под башмаком своей жены.
Николай Некрасов
1845
Пророк
Не говори: "Забыл он осторожность!
Он будет сам судьбы своей виной!.."
Не хуже нас он видит невозможность
Служить добру, не жертвуя собой.
Но любит он возвышенней и шире,
В его душе нет помыслов мирских.
"Жить для себя возможно только в мире,
Но умереть возможно для других!"
Так мыслит он - и смерть ему любезна.
Не скажет он, что жизнь его нужна,
Не скажет он, что гибель бесполезна:
Его судьба давно ему ясна...
Его еще покамест не распяли,
Но час придет - он будет на кресте;
Его послал бог Гнева и Печали
Рабам земли напомнить о Христе.
Николай Некрасов
1874
Сеятелям
Сеятель знанья на ниву народную!
Почву ты, что ли, находишь бесплодную,
Худы ль твои семена?
Робок ли сердцем ты? слаб ли ты силами?
Труд награждается всходами хилыми,
Доброго мало зерна!
Где ж вы, умелые, с бодрыми лицами,
Где же вы, с полными жита кошницами?
Труд засевающих робко, крупицами,
Двиньте вперед!
Сейте разумное, доброе, вечное,
Сейте! Спасибо вам скажет сердечное
Русский народ...
Николай Некрасов
1877
Современная ода
Украшают тебя добродетели,
До которых другим далеко,
И - беру небеса во свидетели -
Уважаю тебя глубоко...
Не обидишь ты даром и гадины,
Ты помочь и злодею готов,
И червонцы твои не украдены
У сирот беззащитных и вдов.
В дружбу к сильному влезть не желаешь ты,
Чтоб успеху делишек помочь,
И без умыслу с ним оставляешь ты
С глазу на глаз красавицу дочь.
Не гнушаешься темной породою:
"Братья нам по Христу мужички!"
И родню свою длиннобородую
Не гоняешь с порога в толчки.
Не спрошу я, откуда явилося,
Что теперь в сундуках твоих есть;
Знаю: с неба к тебе все свалилося
За твою добродетель и честь!..
Украшают тебя добродетели,
До которых другим далеко,
И - беру небеса во свидетели -
Уважаю тебя глубоко...
Николай Некрасов
Начало 1845
Наш век пройдет. Откроются архивы...
Наш век пройдет. Откроются архивы,
И все, что было скрыто до сих пор,
Все тайные истории извивы
Покажут миру славу и позор.
Богов иных тогда померкнут лики,
И обнажится всякая беда,
Но то, что было истинно великим,
Останется великим навсегда.
Николай Тихонов
1967-1969
О России
Не плачьте о мертвой России
Живая Россия встает,-
Ее не увидят слепые,
И жалкий ее не поймет.
О ней горевали иначе,
Была ли та горесть чиста?
Она возродится не в плаче,
Не в сладостной ласке кнута.
Не к морю пойдет за варягом,
Не к княжей броне припадет,-
По нивам, лесам и оврагам
Весенняя сила пройдет.
Не будет пропита в кружале,
Как прежде, святая душа
Под песни, что цепи слагали
На белых камнях Иртыша.
От Каспия к Мурману строго
Поднимется вешний народ,
Не скованный именем бога,
Не схваченный ложью тенет.
Умрет горевая Россия
Под камнем, седым горюном,
Где каркали вороны злые
О хищников пире ночном.
Мы радости снова добудем,
Как пчелы - меды по весне,
Поверим и солнцу, и людям,
И песням, рожденным в огне.
Николай Тихонов
1918
Подражание Экклезиасту
-1-
Всё на земле рождается.
И всё на земле кончается.
И то, что было осмысленно,
В бесмыслицу превращается.
И вот она - суть конечная.
И вот она - грусть извечная.
Земля ты моя неустанная!
Галактика наша Млечная!
И если мы все рождаемся
И с волей своей не справляемся, -
Зачем же тогда к посмешищу
Мы заново устремляемся?
-2-
Ты вышел из дома - все цитры звучали.
Все дети твои и друзья ликовали.
А в дом возвратился - и скорбь, и рыданья,
И всю твою семью ведут на закланье.
И видишь ты стол, осквернённый врагами,
И видишь ты пол, что утоптан скотами.
И видишь ты стены в моче и навозе
И всю твою утварь в разбойном обозе.
Крепись и мужайся и телом и духом.
Не всё ли под солнцем проносится пухом?
И в славе почёта и в смраде бесчестья
Да будет в руках твоих шест равновесья!
-3-
Ну кто из пастырей земли
Упрёки мудрых переносит?
Какие в мире короли
Глупца на пир свой не попросят?
Мудрец - он Богу самому
Всю правду выложит, не скроет.
(А тот по случаю сему
И возгремит и волком взвоет!)
Зато глупец - известный жук:
Он перед властью мёдом льётся!
А мёд такой - хмельней наук.
Поскольку славою зовётся.
-4-
И видел я в земном своём скитанье -
Во всех углах, на всех путях земных -
И свет ума и полный мрак незнанья.
И гибель добрых, и всевластье злых.
И видел я, как подлость торжествует.
И как неправда судит правоту.
И как жрецы за глупость голосуют
И тут же всласть целуют ей пяту.
И проклял я все стогны человечьи
И в знойный прах зарылся от стыда.
И под свистки холопского злоречья
К своим трудам ушёл я навсегда.
-5-
Суета сует, суета сует
И в сто тысяч раз и навек.
Только тьма и свет, только тьма и свет.
Только звёздный лёд, только снег.
Только тьма и свет, только зверий след
Да песок пустынь у могил.
Остальное всё - суета сует,
То, что ты да я наблудил.
И за годом год, и за родом род,
И за тьмой веков - снова тьмы.
Только звёздный ход. Только с криком рот.
Да песок пустынь. Да холмы.
Николай Тряпкин
1994
Русь
Значит - снова в путь-дорогу,
Значит - вновь не удалось.
Значит - снова, братцы, - с Богом!
На авось, так на авось.
Что нам отчее крылечко!
Что нам брат и что нам друг!
Ты катись моё колечко,
Хоть на север, хоть на юг.
Умираем, да шагаем
Через горы и стада.
А куда идём - не знаем,
Только знаем, что туда:
В те края и в те предместья,
Где дома не под замком,
Где растут слова и песни
Под лампадным огоньком.
Провались ты, зло людское,
Все карманы и гроши!
Проклинаю всё такое,
Где ни Бога, ни души.
То крылечко - не крылечко,
Где платочек - на роток...
Ты катись, моё колечко,
Хоть на запад иль восток.
Проклинаем да шагаем
Через горы и стада.
А куда идём - не знаем,
Только знаем, что туда.
Николай Тряпкин
1993
В альбом ребенка
Будь в жизни прям и непритворен,
Враждуя с ложью и со злом,
И да не будет опозорен
Твой фрак звездою иль крестом.
Николай Щербина
1857
Две ектении
Когда-то бога мы просили,
В молитвах пламенных своих,
Избавить нас от старой гнили -
От консерваторов тупых.
Теперь другое уж моленье,
И смысл ектении таков:
Избавь Россию, провиденье,
От прогрессивных дураков!
Николай Щербина
26 октября 1868
Заметка ретрограда-пессимиста
Поветрием бесплодно шумным
Коснулась нас реформ чума,
С либерализмом тупоумным
И с гуманизмом без ума.
Николай Щербина
5 декабря 1867
Земская риторика
Наши Земские Собранья
Класс реторики открыли,
И ему на содержанье
Два мильона положили.
Тяжесть хрий, фигур и тропов
Вся ложится на народе:
Он содержит филантропов,
Платит фразам о свободе,
О сокровищах грядущих
Перед сущими сумами,
О реках, млеком текущих
Меж кисельными брегами.
Николай Щербина
12 февраля 1867
Исход
Везде у нас фразёр иль либерал-невежда,
Или теорией набитый идиот, -
Лишь только на тебя и есть одна надежда,
Хоть с кругу спившийся, но умный наш народ!
Николай Щербина
14 января 1868
Мы
У нас чужая голова,
И убежденья сердца хрупки...
Мы - европейские слова
И азиатские поступки.
Николай Щербина
Март 1860
Новое назначение
Семь лет тому назад вакансий ряд открылся
(Их ждут чиновники, как манны от небес).
Лишь только Здравый Смысл в отставку удалился.
На это место сел немедленно Прогресс.
Николай Щербина
23 ноября 1867
Попы издревле доказали...
Попы издревле доказали
Неистовство утроб своих,
И в древности так славно жрали,
Что назвали жрецами их.
Николай Щербина
1841
После чтения истории
Вникая в мир и в жизнь людей,
Да и в себя, как в человека,
Я вижу дичь в душе моей
И в ходе общества от века.
Всё в небе стройности полно,
А нам и смысл отмерен скупо, -
Планеты движутся умно,
А люди движутся так глупо!
Николай Щербина
24 апреля 1867
Пред памятником Петру I в Петербурге
Нет, не змия Всадник медный
Растоптал, стремясь вперед, -
Растоптал народ наш бедный,
Растоптал простой народ.
Николай Щербина
1859
Про современное
Как успехи наши быстры!..
Популярность нынче в моде, -
Ищут самые министры
Мненья доброго в народе...
Кто ж народ тот пресловутый,
Перед кем склоняют выи?
Школьник, фразами раздутый,
Офицерик, столп России,
Малограмотный писатель,
С пылом наглости журнальной,
Иль путеец, взяток братель,
Иль чиновник либеральный,
Откупщик - трибун великий,
Деток множество взрастивший,
Их на деньги черни дикой
Всем наукам обучивший...
Благородно эти детки
Либеральничают в холе,
Даже дамы, малолетки -
Всё забредило о воле...
А народ, что пашет нивы,
И не знает, что он в моде,
И как многие счастливы,
Беспокоясь о народе;
И не знают земледельцы,
Что за детские затеи
Блага земского радельцы
Попадают в Прометеи.
Николай Щербина
Апрель 1862
Пустыня
Ужель в России нет одной живой души,
Я только зрю тупиц передовых в движеньи,
Тех, чьи идеишки в принципе хороши
И так смешны и жалки в исполненьи!..
Николай Щербина
3-7 марта 1868
Русская история
Одно мы пред судом народов
Собой способны доказать,
Что может шайка идиотов
Народом умным управлять.
Насколько туп синклит державный,
Настолько даровит народ,
И это в Руси православной
Чрез всю историю идет...
Умерь же свой восторг и клики,
Устрялов, старый балагур:
Мы видим, - даже Петр Великий
Был гениальный самодур.
Николай Щербина
1859
Современное ожидание
Всё ждёшь каких-нибудь историй,
Трепещешь за свою судьбу, -
Ведь из принципов и теорий
Россию выпустят в трубу.
Николай Щербина
13 января 1867
Теперь
Выбросили сор мы:
Вновь торим дорожку,
Делая реформы
Из кулька в рогожку.
Николай Щербина
18 декабря 1867
Эпилог
Я на историю сошлюся:
От Рюрика и Синеуса
Тупей тех не было людей,
Что в наши дни вертят делами
И мчатся в пропасть вместе с нами
Во имя западных идей.
Николай Щербина
10 декабря 1867
Будьте, как дети
Нам завещал Спаситель 'быть, как дети'.
Одно с тех пор нам удалось на свете:
От образца отделаться; добиться,
Чтоб... сами дети - не были 'как дети'!
Новелла Матвеева
28 августа 1993
Величие?
Величие мы часто видим в том,
Чтоб, ни греха не чуя, ни вины,
Напасть на безоружного - гуртом,
Впотьмах, из-за угла и со спины.
В кощунстве - там, где во скиту святом
Жил мученик. В грабительстве казны.
Величие мы в девках видим... В том,
В чём непотребство видеть бы должны.
Мы с виду - хоть куда! (Хотя не раз
Со стороны подошвы видел нас
Щенок бездомный, сын пинков и травль.)
Но в грозных сечах нам страшнее всех -
Бунт роз. Ягнячье право. Мёртвый лев.
И хиросимский маленький журавль.
Новелла Матвеева
1989-1992
Друзья твердят: Все средства хороши...
Друзья твердят: "Все средства хороши,
чтобы спасти от злобы и напасти
хоть часть Трагедии,
хоть часть души..."
А кто сказал, что я делюсь на части?
И как мне скрыть - наполовину - страсть,
чтоб страстью быть она не перестала?
Как мне отдать на зов народа часть,
когда и жизни слишком мало?
Нет, если боль, то вся душа болит,
а радость - вся пред всеми пламенеет.
И ей не страх открытой быть велит -
ее свобода,
та, что всех сильнее.
Я так хочу, так верю, так люблю.
Не смейте проявлять ко мне участья.
Я даже гибели своей не уступлю
за ваше принудительное счастье...
Ольга Берггольц
1949
Испытание
1.
...И снова хватит сил
увидеть и узнать,
как все, что ты любил,
начнет тебя терзать.
И оборотнем вдруг
предстанет пред тобой
и оклевещет друг,
и оттолкнет другой.
И станут искушать,
прикажут: 'Отрекись!' -
и скорчится душа
от страха и тоски.
И снова хватит сил
одно твердить в ответ:
'Ото всего, чем жил,
не отрекаюсь, нет!'
И снова хватит сил,
запомнив эти дни,
всему, что ты любил,
кричать: 'Вернись! Верни...'
Январь 1939, Камера 33
2.
Дни проводила в диком молчании,
Зубы сцепив, охватив колени.
Сердце мое сторожило отчаянье,
Разум - безумия цепкие тени.
Друг мой, ты спросишь -
как же я выжила,
Как не лишилась ума, души?
Голос твой милый все время слышала,
Его ничто
не могло
заглушить.
Ни стоны друзей озверевшей ночью,
Ни скрип дверей и ни лязг замка,
Ни тишина моей одиночки,
Ни грохот квадратного грузовика.
Все отошло, ничего не осталося,
Молодость, счастие - все равно.
Голос твой, полный любви и жалости,
Голос отчизны моей больной...
Он не шептал утешений без устали,
Слов мне возвышенных не говорил -
Только одно мое имя русское,
Имя простое мое твердил...
И знала я, что еще жива я,
Что много жизни
еще
впереди,
Пока твой голос, моля, взывая,
Имя мое - на воле!- твердит...
Январь 1939, К[амера] 33
3.
Как странно знать, что в городе одном
Почти что рядом мы с тобой живем...
Я знаю, как домой дойти: пятнадцать
Минут ходьбы, пять улиц миновать.
По лестнице на самый верх подняться
И в дверь условным стуком постучать.
Ты ждешь меня, возлюбленный! Я знаю,
Ты ждешь меня, тоскуя и любя...
Нет, я не виновата, что страдаю,
Что заставляю мучиться тебя!
О, только бы домой дойти! Сумею
Рубцы и язвы от тебя укрыть,
И даже сердце снова отогрею,
И даже верить буду и любить.
О, только бы домой дойти! Пятнадцать
Минут ходьбы. Пять улиц миновать.
По лестнице на самый верх подняться
И в дверь условным стуком постучать...
Январь 1939, Кам[ера] 33
4.
Из края тьмы, бессмысленной и дикой,
В забытое земное бытие
Я душу увожу, как Эвридику,
Нельзя мне оглянуться на нее.
Шуршат изодранные покрывала,
Скользят босые слабые ступни...
Нет, - не глядеть, не знать, какой ты стала
За эти, смертью отнятые дни,
Нет, - если я условие нарушу
И обернусь к запретной стороне,-
Тогда навек я потеряю душу
И даже песни не помогут мне...
Май, [1939], Одиночка 9
5.
Где жду я тебя, желанный сын?!
- В тюрьме, в тюрьме!
Ты точно далекий огонь, мой сын,
В пути, во тьме.
Вдали человеческое жилье,
Очаг тепла.
И мать пеленает дитя свое,
Лицом светла.
Не я ли это, желанный сын,
С тобой, с тобой?
Когда мы вернемся, желанный сын,
К себе домой?
Кругом пустынно, кругом темно,
И страх, и ложь,
И голубь пророчит за темным окном,
Что ты - умрешь...
Март 1939, Одиночка 17
6. Сестре
Мне старое снилось жилище,
где раннее детство прошло,
где сердце, как прежде, отыщет
приют, и любовь, и тепло.
Мне снилось, что святки, что елка,
что громко смеется сестра,
что искрятся нежно и колко
румяные окна с утра.
А вечером дарят подарки,
и сказками пахнет хвоя,
и звезд золотые огарки
над самою крышей стоят.
...Я знаю - убогим и ветхим
становится старый наш дом;
нагие унылые ветки
стучат за померкшим окном.
А в комнате с мебелью старой,
в обиде и тесноте,
живет одинокий, усталый,
покинутый нами отец...
Зачем же, зачем же мне снится
страна отгоревшей любви?
Мария, подруга, сестрица,
окликни меня, позови...
Март 1939
7. Воспоминание
Ночника зеленоватый свет,
Бабочка и жук на абажуре.
Вот и легче... Отступает бред.
Это мама около дежурит.
Вот уже нестрашно, снится лес,
пряничная, пестрая избушка...
Хорошо, что с горла снят компресс
и прохладной сделалась подушка.
Я сама не знаю - почему
мне из детства,
мне издалека
льется в эту каменную мглу
только свет зеленый ночника.
Тихий, кроткий, милый, милый Свет,
ты не оставляй меня одну.
Ты свети в удушье, в горе, в бред -
может быть, поплачу и - усну...
И в ребячьем свете ночника
мне приснится всё, что я люблю,
и родная мамина рука
снимет с горла белую петлю.
Апрель 1939, Одиночка 17
8. Малолетки на прогулке
Догоняя друг друга,
В желто-серых отрепьях,
Ходят дети по кругу
Мимо голых деревьев.
Точно малые звери,
Лисенята в темнице,..
О, туман желто-серый
На ребяческих лицах!
Двух детей схоронила
Я на воле сама,
Третью дочь погубила
До рожденья - тюрьма...
Люди милые, хватит!
Матерей не казнят!
Вы хоть к этим ребятам
Подпустите меня.
Апрель 1939, Арсеналка, Больница
9. Желание
Кораблик сделала бы я
из сердца своего.
По темным ладожским волнам
пустила бы его.
Волна вечерняя, шуми,
неси кораблик вдаль.
Ему не страшно в темноте,
ему себя не жаль.
И маленький бы самолет
из сердца сделать мне,
и бросить вверх его, чтоб он
кружился в вышине.
Лети, свободный самолет,
блести своим крылом,
тебе не страшно в вышине,
в сиянии родном...
А я в тюрьме останусь жить,
не помня ничего,
и будет мне легко-легко
без сердца моего.
Май 1939, Одиночка 29
10.
Костер пылает. До рассвета
угрюмый ельник озарен.
Туман и полночь, рядом где-то
томится песня-полусон...
Как мы зашли сюда? Не знаю.
Мы вместе будем до утра.
Июнь, туман, костер пылает,
звенит и плачет мошкара.
Я говорю:
'Теперь, как жажда,
во мне желание одно:
таким костром сгореть однажды
в лесу, где сыро и темно.
Я жалобою не нарушу
судьбу горящую свою:
пусть у костра погреют души
и песнь отрадную споют...'
Июнь 1939
11. Просьба
Нет, ни слез, ни сожалений -
ничего не надо ждать.
Только б спать без сновидений
долго, долго, долго спать.
А уж коль не дремлет мука,
бередит и гонит кровь -
пусть не снится мне разлука,
наша горькая любовь.
Сон про встречу, про отраду
пусть минует стороной.
Даже ты не снись, не надо,
мой единственный, родной...
Пусть с березками болотце
мне приснится иногда.
В срубе темного колодца
одинокая звезда...
Июнь 1939
12. Маргарите Коршуновой
Когда испытание злое
сомкнулось на жизни кольцом,
мне встретилась женщина-воин
с упрямым и скорбным лицом.
Не слава ее овевала,
но гнев, клевета и печаль.
И снят был ремень, и отняли
ее боевую медаль.
Была в ней такая суровость,
и нежность, и простота,
что сердце согрела мне снова
бессмертная наша мечта.
Никто никогда не узнает,
о чем говорили мы с ней.
Но видеть хочу, умирая,
ее у постели моей.
Пусть в очи померкшие глянет,
сурова, нежна и проста.
Пусть Ангелом Смерти предстанет
бессмертная наша Мечта.
Июнь 1939
Ольга Берггольц
1939
На собранье целый день сидела...
На собранье целый день сидела -
то голосовала, то лгала...
Как я от тоски не поседела?
Как я от стыда не померла?..
Долго с улицы не уходила -
только там сама собой была.
В подворотне - с дворником курила,
водку в забегаловке пила...
В той шарашке двое инвалидов
(в сорок третьем брали Красный Бор)
рассказали о своих обидах,-
вот был интересный разговор!
Мы припомнили между собою,
старый пепел в сердце шевеля:
штрафники идут в разведку боем -
прямо через минные поля!..
Кто-нибудь вернется награжденный,
остальные лягут здесь - тихи,
искупая кровью забубенной
все свои н е б ы в ш и е грехи!
И соображая еле-еле,
я сказала в гневе, во хмелю:
"Как мне наши праведники надоели,
как я наших грешников люблю!"
Ольга Берггольц
1948-1949 гг.
Нет, не из книжек наших скудных...
И я не могу иначе...
Лютер
Нет, не из книжек наших скудных,
Подобья нищенской сумы,
Узнаете о том, как трудно,
Как невозможно жили мы.
Как мы любили горько, грубо,
Как обманулись мы любя,
Как на допросах, стиснув зубы,
Мы отрекались от себя.
Как в духоте бессонных камер
И дни, и ночи напролет
Без слез, разбитыми губами
Твердили "Родина", "Народ".
И находили оправданья
Жестокой матери своей,
На бесполезное страданье
Пославшей лучших сыновей
О дни позора и печали!
О, неужели даже мы
Тоски людской не исчерпали
В открытых копях Колымы!
А те, что вырвались случайно,
Осуждены еще страшней.
На малодушное молчанье,
На недоверие друзей.
И молча, только тайно плача,
Зачем-то жили мы опять,
Затем, что не могли иначе
Ни жить, ни плакать, ни дышать.
И ежедневно, ежечасно,
Трудясь, страшилися тюрьмы,
Но не было людей бесстрашней
И горделивее, чем мы!
Ольга Берггольц
Подбирают фомки и отмычки...
Подбирают фомки и отмычки,
Чтоб живую душу отмыкать.
Страшно мне и больно с непривычки,
Не простить обиды, не понять.
Разве же я прятала, таила
Что-нибудь от мира и людей?
С тайным горем к людям выходила,
С самой тайной радостью своей.
Но правдивым - больше всех не верят.
Вот и я теперь уже не та.
Что ж, взломайте...
За последней дверью
Горстка пепла, дым и пустота.
Ольга Берггольц
1940
Сегодня вновь растрачено души...
Сегодня вновь растрачено души
на сотни лет,
на тьмы и тьмы ничтожеств...
Хотя бы часть ее в ночной тиши,
как пепел в горсть, собрать в стихи...
И что же?
Уже не вспомнить и не повторить
высоких дум, стремительных и чистых,
которыми посмела одарить
лжецов неверующих и речистых.
И щедрой доброте не просиять,
не озарить души потайным светом;
я умудрилась всю ее отдать
жестоким, не нуждающимся в этом.
Всё роздано: влачащимся - полет,
трусливым и безгласным - дерзновенье,
и тем, кто всех глумливей осмеет, -
глубинный жемчуг сердца - умиленье.
Как нищенка, перед столом стою.
Как мать, дитя родившая до срока.
А завтра вновь иду и отдаю
всё, что осталось, не приняв урока.
А может быть - мечты заветней нет, -
вдруг чье-то сердце просто и открыто
такую искру высечет в ответ,
что будут все утраты позабыты?
Ольга Берггольц
1949
Я никогда не напишу такого...
Я никогда не напишу такого...
В той потрясенной, вещей немоте
ко мне тогда само являлось слово
в нагой и неподкупной чистоте.
Уже готов позорить нашу славу,
уже готов на мертвых клеветать
герой прописки и стандартных справок...
Но на асфальте нашем - след кровавый,
не вышаркать его, не затоптать...
Ольга Берггольц
1946
Все чуждо нам в столице непотребной..
Все чуждо нам в столице непотребной:
Ее сухая черствая земля,
И буйный торг на Сухаревке хлебной,
И страшный вид разбойного Кремля.
Она, дремучая, всем миром правит.
Мильонами скрипучих арб она
Качнулась в путь - и пол-вселенной давит
Ее базаров бабья ширина.
Ее церквей благоуханных соты -
Как дикий мед, заброшенный в леса,
И птичьих стай густые перелеты
Угрюмые волнуют небеса.
Она в торговле хитрая лисица,
А перед князем - жалкая раба.
Удельной речки мутная водица
Течет, как встарь, в сухие желоба.
Осип Мандельштам
Май-июнь 1918
За гремучую доблесть грядущих веков...
За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и чести своей.
Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей,
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей.
Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
Ни кровавых кровей в колесе,
Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
Мне в своей первобытной красе,
Уведи меня в ночь, где течет Енисей
И сосна до звезды достает,
Потому что не волк я по крови своей
И меня только равный убьет.
Осип Мандельштам
17-28 марта 1931, конец 1935
Мы живем, под собою не чуя страны...
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлёвского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
А слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет,
Как подкову, кует за указом указ:
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него - то малина
И широкая грудь осетина.
Осип Мандельштам
Ноябрь 1933
Природа - тот же Рим...
Природа - тот же Рим и отразилась в нем.
Мы видим образы его гражданской мощи
В прозрачном воздухе, как в цирке голубом,
На форуме полей и в колоннаде рощи.
Природа - тот же Рим, и, кажется, опять
Нам незачем богов напрасно беспокоить, -
Есть внутренности жертв, чтоб о войне гадать,
Рабы, чтобы молчать, и камни, чтобы строить!
Осип Мандельштам
1917