Выйдя из "Мак-Дональдса" я огляделся. Это должно было быть где-то здесь.
...Губы от страха онемели!...
Возникло ощущение какой-то неправильности - что-то вроде дежа-вю, но наоборот. И уже спускаясь в метро, я понял - в выходной день у входа в "Мак-Дональдс" должна быть приличных размеров очередь, иногда она доходила аж до входа в метро, Думая об этом, я выделил слово аж, покатал его во рту, даже не удержался и негромко сказал - Аж. - Хотел себя развеселить, но настроение не поднималось. -У "Мак-Дональдса" не было ни одного человека!
...Ужас, как в детском садике, во время тихого часа, когда весь мокрый от страха лежишь под одеялом и не можешь пошевелиться...
Я попытался вспомнить были ли люди внутри, но не смог. - Ну и ладно, не больно-то надо. - Надо признать, что в метро тоже было не очень много народа, но хоть какие-то люди были!
Что-то похлопывало по моему бедру при ходьбе, я взглянул вниз и увидел, что несу в левой руке серый дипломат. Ни тени интереса в моей голове к этому факту не возникло. Кто-то во мне знал, что так и надо. Подойдя к одной из колонн, я стал ждать поезд.
...Света, прости. Я люблю тебя, но...
Звук приближающейся электрички, шершавым поцелуем скользнул по моим глазам, через секунду я понял, что это просто сквозняк. Не помню, как я открывал дипломат и доставал то, что там лежало - помню только одно - АКМ со спаренной, с помощью изоленты, обоймой.
...девять погибших и два раненых. Одной из версий причины трагедии...
Этот толстый подкрался ко мне сзади. Я как раз достреливал, короткими очередями, вторую обойму, когда сильный толчок в спину бросил меня вперед. На ногах я устоял лишь благодаря колонне, недоуменно обернулся и увидел их. Толстый выцеливал меня для еще одного выстрела, а его более худой собрат - мусорёнок - что-то кричал и кричал. Что? Не знаю. В тот момент со слухом, да и со всеми остальными моими чувствами творились странные вещи. Поведя дулом, я выстрелил разок в Толстого, но попал в худого - жизнь странная штука.
...А вот еще одна страшная сказка: Эники-Бэники ели...
Пытаясь подняться, я вдруг впервые подумал о причине всего этого, но времени на размышление Толстый мне не дал. Он, подлец этакий, подбежал ко мне и успел вогнать в моё бедное тело еще несколько пуль, пока я не срезал его последними двумя выстрелами, после чего патроны кончились.
...После "Алисы в Зазеркалье" я несколько лет не мог смотреться в зеркала. Больше всего меня пугали шорьки. Каждый раз как я пытался представить помесь штопора и хорька, меня обволакивал такой ужас, что пару раз мне даже...
Покряхтывая от боли, я встал. Где-то на краю сознания мельтешили мысли о том, что надо делать ноги, но сейчас меня гораздо сильнее интересовало, почему я все еще жив. Расстегнув плащ, я понял причину - двойные, полтора миллиметровые титановые пластины, с помощью маленьких дырочек, связанные в некое подобие жилетки. Изобретательно, ничего не скажешь.
...Район был не очень популярный и мы, бывало, забре...
Тем из вас, кого это сильно интересует, я могу сказать, что к тому времени уже достаточно четко осознавал странность, я бы даже сказал, сюрреалистичность, всего происходящего. Мне было страшно, но в то же время, и этим стоит гордиться, голову я не потерял, и понимал, что, прежде всего, необходимо куда-нибудь отсюда смыться.
Обернувшись, я обнаружил, что пока длилась вся эта кутерьма со стрельбой, поезд ушел, значит, пора было и мне. Спрыгнув вниз, на рельсы, я побежал в правый туннель.
Метров через пятьдесят я увидел её.
Она была небольшой железной дверью, покрытой ржавчиной, в одном месте прожженная сваркой, уголки немного отогнуты, нижнюю часть ржавчина попортила сильнее.
Я затормозил, немного задыхаясь, обхватил шершавую, слегка прохладную ручку пальцами и потянул на себя. Из проема ударил шквальный ветер, мгновенно засыпав меня чем-то, что я не сразу, но определил, как человеческие волосы. Я нырнул вниз они понесли а она наверх и что после этого неряшливость как острое недопонимание а потом засовывал свой писюлек куда не следует и как следствие началось то что началось - А началось все на пионерской линейке. Первой кончили Зойку Усачеву - шило под лопатку - русские быстро сообразили, в чем дело, - что это больше не страшные рассказики в вечернем сумраке, что кошмар вошел в жизнь, поняли, но спастись не смогли - было поздно.
Русских убивали быстро и эффективно - проломленные черепа, точные удары ножом. Первой ласточкой ударил по ушам одинокий выстрел.
На меня выскочил Леха Самойлов, - растрепанный вытаращенные обезумевшие глаза, затормозил, чуть не опрокинув меня и метнулся в сторону. Рефлекторно я поставил ему подножку, а когда он упал, прыгнул ему на спину и изо всех сил сдавил руками его шею. Он дернулся, пытаясь перекатиться. Я раскинул ноги пошире и перехватился поудобнее. Уши Лехи стали багроветь, чертов паскуда оказался сильный, удержать его казалось почти невозможным, но... Я держал, от напряжения все мое тело начало дрожать и через некоторое время так же дрожать стал и Леха. Казалось, моя дрожь передалась ему, а потом он замер - еще целую вечность я не мог разжать руки, но, наконец, справился с ними и, все еще дрожа, встал и увидел Миху Карпенко. Он стоял в двух трупах от меня, рядом с ним пацан из старшего класса мерно двигался меж разбросанных ног неподвижного тела Машки Тарасовой. Оглядевшись, я увидел, что это происходит по всему школьному двору, правда, чаще всего, насилуемые еще шевелятся. Повернувшись назад, я встретил взгляд Михи и от этого взгляда на меня, вдруг, накатила такая слабость, что лишь чудом устоял на ногах. Взгляд Михи был спокойный, холодный, неспешный, оценивающий, - взгляд мясника.
Я вспомнил, что на четверть и сам русский.
Казалось, он смотрел на меня несколько часов, а потом расслабился и, сказав, - молодец - повернулся в другую сторону. Я еще раз посмотрел на школьный двор и закричал,
-- Почему ты ебаная в рот сука ну куда на хуй пиздец обконченный тяну эту выбля... заскорузлые груди сосу хуи устал сводит губы от разговоров с ебаными блядями достали достали достали СУКА твою мать Вылезают блядь волосы по утрам и все тут ну и кто все это будет лизать падла запах немытых яиц от пизды - это что романтика? Наматывал ее кишки на кулак ну какие твари бля буду ебал ее во все дыры вонь уже нестерпима очень больно по почкам все снова и снова леплю из катяхов пирожки полный стол гостей мертвых уж нет сил их всех видеть малолеток ищу на улицах города трясу грозно елдой зрителей мне полные карманы шелухи болячки отваливаются и ровным слоем покрывают пол блюю в подъезде на старушке на старушке она сердце не выдержало кто знает где ходят голодные псы детей уже куча жрем друг друга по утрам такая боль блядь жопу разорвало китайский эпос а кто виноват? продираюсь крушу спины врагов итальянские выблядки дрочат и дрочат склизко все от кислотной росы потом как нибудь и ее найду в тесном сумраке ночи две или три тому назад клейкая масса холодно по утрам собираю выпавшие зубы и иду сдавать а меня за это ненавидят такой красивый клитор смотрю не могу налюбоваться жадная пасть младенца кричит кричит душил долго - долго пока уже последний хлип из глотки а когда-то спермой все залито было это давно помню вышагивающих по ночам смотрящих убивали и отрезанным головам зубы-то выламывали их скалящиеся и туда эх были времена детей выебать что в колодец подрочить не то что эти опухшие и матки так и не достал до окнажжение жжет каждую минуту порой разделываю очередную и руки так и горят под слоем крови никогда не бывает много вот и она сосет а сама поглядывает на часы не знает что и я поглядываю тоже но не на время мой топор стружка ложится влажными завитками но не на это смотрю - смотрю на уменьшающийся проем и слышу что хрипы и шепот из-за все ближе и ближе - господи спаси а потом я поглядел назад и увидел как Она подходит и говорит.
-Давай сюда свой дневник, Горбушин!
Сначала я растерялся, слишком незаметно она подошла. Потом растерянность вытеснила злость. В глубине головы начали пробулькиваться запрещенные словечки, вспениваясь зловонной, такой, пеночкой, готовые выплеснуть наружу. Но я был уже достаточно взрослым, что бы не лежало за этим понятием, и научился сдерживать такое в себе, даже почти не испытывая при этом рвотных спазмов. Поэтому, сделав изумленные глаза, я достал дневник, и как невинная монашка в кабинете допросов гестапо молвил,
- За что?!!
-Ты жевал жвачку.
Любые слова в устах Томары Николаевны, в школьном обиходе просто Жабы, звучали безапелляционно. Она просто сообщала положение дел, истину в последней инстанции, а вы могли только выслушать ее и принять к сведению.
Что-то от детства все еще не хотело меня отпускать, поэтому я попытался спорить.
- Это неправда!
Она даже не удостоила меня взглядом, не говоря уже о том, чтобы открыть свой рот. Лишь глаза блеснули, как слизь размазанная по поверхности мутного стекла - поверхности - в глубину ее глаз старались не заглядывать даже взрослые.
- Но где же она, по-вашему? Вот смотрите... А-аа... Видите, нет у меня во рту жвачки... Нет!
- Ты ее проглотил.
Голос, ее, оставался абсолютно спокоен. Ручка что-то неторопливо писала в моем дневнике. И тут это случилось - Костлявый говорит, что у меня нестандартный размер головы, поэтому, время от времени, выбивает заглушки. Весь окружающий мир потерял резкость и растекся в однородный белый свет, в фокусе осталась лишь Жаба, надо сказать, что в фокусе, это слабо сказано. Я видел каждую пору на ее лице, пульсирующие под кожей жилки, подчеркивающие впечатление изможденности ее, вызывающего отвращение, лица, щеки покрывал нежный, какой-то подростковый, пушок и это, почему-то, отталкивало еще сильнее, чем если бы его не было.
-Ну, ты! Сука! Давай сюда мой дневник!
Слова, словно свинцовые, девятимиллиметровые пули выплевывались из моего рта с начальной скоростью в пол километра в секунду и казалось, что их ни что не сможет остановить, но, столкнувшись с Жабой, они осыпались горсткой беспомощных конфетти. Она приподняла одну бровь, немного так, на миллиметр от силы, показывая таким образом, что большего я не заслуживаю.
- Ну, Саша!... Я рада, что ты показал, наконец, свое истинное лицо.
Небрежным движением она кинула дневник на свой стол.
- Дневник останется у меня до тех пор, пока ты не приведешь своих родителей. А теперь свободен.
Мирок, в котором я был, к этому моменту уже расширился до размеров привычного мира, и тогда ударили звуки, до этого не пробивавшиеся в мое сознание - грохот, проходящего мимо школы, трамвая, разговоры воробьев, поскрипывание стульев, из соседнего класса доносился мерный голос нашего историка.
Вдруг оказалось, что тело принадлежит не мне, а кому-то другому, началось то, что Костлявый называл просто и коротко - отходняк.
Как я оказался на школьном дворе не осталось в памяти, как прерванный сон. Но окончательно пришел в себя, я, уже сидя на лавке. Литература, которую вела Жаба, была сегодня последним уроком, поэтому я решил никуда не идти, а подождать Миху и Юрка. Вообще-то по имени в то время я их не называл даже в мыслях, настолько приросли к ним клички Костлявый и Пельмень. Объединило нас в свое время то, что мы независимо друг от друга записались в только что открывшуюся и мало кому известную секцию по фехтованию. Сразу выяснилось, что мы из одной школы, одногодки, только из параллельных классов. Второе, что нас объединило, это то, что почти никто кроме нас не помнил, почему и когда нам дали эти клички. Одно время мы даже хотели создать клуб странных кличек, но так и не собрались...
Миха Самойлов или Костлявый получил свою кликуху во втором классе. Ужиная жареной рыбой он умудрился засадить в свое горло сразу три кости. На следующий день мать повела его в поликлинику, кости вытащили, но к вечеру горло стало нарывать, и поднялась температура. Пришлось вызвать скорую. Мишка провалялся в больнице неделю, обошлось без операции. А когда он вышел в школу, и там узнали подробности, кличка Костлявый родилась сама собой.
К Юре Мельниченко его Пельмень привязался в шесть лет. Он гулял во дворе с соседскими детьми, его мама вынесла большую тарелку и угостила всех детей жареными пельменями. Ну и сами понимаете, что после этого...
Как-то раз я шел по улице с несколькими приятелями, подбрасывая и ловя железный полтинник. При очередном броске я его не поймал, и полтинник упал в, приличных размеров и глубины, лужу. Довольно быстро я отыскал кусок картона и минут за пятнадцать разогнал лужу по всем окрестностям. Монета вернулась к владельцу, а меня с тех пор стали звать - Вода.
Последний звонок звучит всегда как-то не так, как любой другой, особенно поздней весной, и даже сидя здесь, на улице, я почувствовал его воздействие. Настроение неуловимым образом улучшилось. Через несколько минут в разномастной толпе школьников появился Пельмень. Чуть погодя из школы выплыл и Костлявый. На лице Пельменя светилось выражение, которое можно увидеть только у школьника выходящего из школы в один из последних школьных дней.
- Ты чё здесь? Что-нибудь случилось?
Он плюхнулся рядом со мной, поставив дипломат на землю, и блаженно прикрыл глаза.
- Да так хуйня... Жаба, ебаная, достала!... Костлявый подойдет расскажу.
Обида и злость, почти забывшиеся, снова нахлынули, и настроение сразу ухудшилось.
- Да ладно, Вода, не ведись ты на нее. Она же специально тебя провоцирует. Нравится ей чувствовать власть, а ты ей подыгрываешь.
- Блядь, она совсем охуела. Она...
- Тихо, тихо не кипятись. Вон Костлявый идет.
Костлявый действительно подошел и сел рядом.
- Чем занимаемся?
Потом заметил выражение моего лица.
- Ну ладно, выкладывай, в какое говно ты вляпался?
Я поерзал на лавочке, устраиваясь поудобнее.
- Ну, короче, на литературе Жаба...
Чья-то рука легла мне на плечо. Я обернулся посмотреть... Первой мыслью было - и чего мы здесь расселись? Валить надо было... Это была Она!... Жаба!... Как-то сразу на меня навалилась тошнота и слабость.
- Я так и знала, что ты здесь, Горбушин, сидишь на лавочке, со своими друзьями. Рассказываете друг другу разные интересные истории.
Ее голос был само воплощение спокойствия и безразличия.
- Мне надо с тобой поговорить, Горбушин, серьезно поговорить. Пойдем поднимемся со мной в класс. Мельниченко, Самойлов вы можете его не ждать, разговор будет долгий.
Все это было как дурной сон. Я беспомощно оглянулся на друзей, Костлявый поймал мой взгляд, все понял и попытался перехватить инициативу.
- Он сейчас не может, Томара Николаевна, ему через пятнадцать минут надо быть дома, они с мамой куда-то собираются по важному делу.
- А ты что, Мельниченко, лучше его знаешь о том какие у него дела?
Она посмотрела на Костлявого, и он начал медленно бледнеть, и от этой медленности и неизбежности волосы на голове начинали шевелиться. Но он все-таки нашел в себе силы на сопротивление - верный, надежный Костлявый.
- Он просто растерялся. У него иногда это бывает.
Жаба взяла меня за руку.
- Обойдемся как-нибудь без твоего вранья, Мельниченко. Пойдем, Горбушин.
Костлявый взял меня за другую руку, на него было страшно смотреть, такой он был белый.
- Томара Николаевна!...
И в этот момент из ее глаз хлынула тьма, быстро затопившая весь мир, и мир растворился в ней.
Не знаю, сколько времени меня не было, но в какое-то мгновение я понял, что снова существую. Никаких неприятных ощущений ни в теле, ни в голове я не ощущал и поэтому, решив выяснить где нахожусь, открыл глаза. Я лежал на столе в классе русского языка и литературы, ноги свешивались вниз, в классе было темно, из чего я заключил, что провалялся здесь до вечера --мама, наверное, очень беспокоится. Услышав какой-то шорох, я сел и оглянулся. У доски стояла Жаба и влажной тряпкой что-то с нее стирала.
- Что со мной случилось?
Она обернулась и пошла ко мне.
Человеческая психика - интересная штука. Как правило, наш разум видит и замечает только то, что он ожидает увидеть, то, что согласуется с его представлением о том, что может быть, а чего не может. Если чего-то не может быть, то он это просто не воспринимает. При этом, чем взрослее человек, тем уже сфера того, что имеет шанс на существование. Психологи уже давно знают об этой интересной особенности, но простой обыватель, скорее всего не поверит, что расклад именно таков.
Вот и я, только когда она уже подошла вплотную, осознал то, что уже давно должен был - Жаба была абсолютно голой. И темно в классе было не из-за вечера, а благодаря опущенным на окна экранам, которые, обычно, использовали во время показа учебных фильмов, еще в те времена, когда в этом классе преподавалась не литература.
Жаба взяла мои руки и прижала их к своим грудям. В дверь кто-то постучал, но она не обратила на это внимание.
- Я тебя так долго искала, а ты был рядом, кто же знал... Ты меня хочешь? Хочешь эту влажную кошечку?
Она раздвинула ноги и, убрав одну из моих рук от груди, сунула ее туда. Под рукой оказалось что-то мягкое, горячее, влажное, таинственное и я бы, наверное, утонул в волне похоти, если бы не одно обстоятельство - ее голос оставался таким же спокойным как обычно. Таким голосом она вызывала к доске, объявляла оценки за сочинения и было в таком сочетании голоса и обстановки что-то настолько странное, что я всей своей сущностью ощутил, что этому нет места в моем мире.
Рывком она развернулась, чуть не отбросив меня, и в ту же секунду распахнулась дверь, в ней появился Костлявый и изумленно уставился на нас. За его спиной маячил Пельмень, пытаясь разглядеть, что здесь происходит.
- Вы... это...
Жаба метнулась к нему, двигаясь слишком быстро для женщины, почему-то именно такое сравнение пришло мне в голову в тот момент. Я толком не понимал, что происходит - видел размытое движение Жабы, слышал как что-то покатилось, потом упало более тяжелое и еще одно, а потом звук как если стучать кулаком по полу. Как я потом узнал, Костлявому она сорвала голову одним движением, а Пельменю, воткнув руку в живот зацепила и вырвала кусок позвоночника - они, наверное, даже не успели испугаться.
Не знаю, - как я сделал то, что сделал, где нашел силы и смелость на это, я думаю, у меня просто снова выбило заглушки. Я достал из кармана раскладной нож, раскрыл его, подошел к Жабе, она как раз затаскивала в класс Костлявого, и воткнул ей в спину.
Как страшно она закричала! Не дай бог вам такое услышать.
- Нет! Только не ты! Что ты сделал!
Тело ее задымилось. Кожа с мясом начала скручиваться и облетать пеплом.
Потом она посмотрела на меня, глаза ее еще жили - черные омуты глаз на рассыпающемся теле, до сих пор мне снятся.
В голосе ее впервые послышались человеческие эмоции.
- Ладно, хороший мой, что сделано того не вернешь... Слушай меня внимательно, это важно для тебя... Не бойся земли... Найдешь две карты красную и черную не потеряй их... пойдешь...
Последнее слово вылетело из нее облачком огня, и оно не успело еще погаснуть, как то, что еще оставалось от Жабы осыпалось на пол.
Когда меня нашли, я сидел на полу, держа на коленях голову Костлявого и жужжал, как дети жужжат, изображая пчел. Начатое расследование зашло в тупик.
Меня поместили в психиатрическую клинику, надо сказать неплохую. В ней я пробыл шесть лет, именно столько мне понадобилось, чтобы заставить врачей поверить в то, что я действительно вылечился.
Через две недели, после выхода из клиники, у меня стали выпадать волосы. Но мне их не пришлось даже собирать, через некоторое время, они рассыпались в пыль.
Еще через пару дней к дому, в котором я жил стали сползаться в огромном количестве ежи.
А потом я нашел две карты - красную и черную и понесло в зеркале черные глаза страх как липкая холодная овсянка и снова по утрам дикие боли кричу так что лопаются стекла и нечем дышать и разорванные тела много тел и пот и слезы и надо вырвать и станет легче надо вырвать надо вырвать такая тягучая рвота с кровью с чьими-то волосами когда же легче? когда?!! Кричу в омуты черных глаз и омуты расходятся омывая блаженством небытия смывая все и становится хорошо я выныриваю очищенный и светлый где это я нахожусь? Что-то знакомое, до боли родное. Название всплывает в памяти - "Мак-Дональдс" - почти как дом.