Он был красавец, что и говорить. 
В ту ночь, когда, гарцуя, по манежу 
средь белых звезд проехал лунный всадник, 
он мог такую кашу заварить! 
Я до сих пор об этом втайне брежу 
и берегу вино и виноградник. 
 
Он был красавец, мне не по плечу 
с ним состязаться даже в самом малом. 
Тем более, что мы теперь не рядом. 
И я ночами плачу и молчу, 
или реву затравленным шакалом 
под бесконечным предосенним градом. 
Ведь, слава Богу, мы уже не рядом. 
 
Он был любимец века и навек. 
Топча кленовый лист, он шел по парку, 
и фонари, как доблестная стража, 
сияя, наблюдали путь наверх. 
А я, прислюнив на конвертик марку, 
бежала к почте и дрожала страшно. 
 
Он был любим. Он был любым. 
Он был артист и полукровка, 
голубоглазый азиат. 
И вышибая клином клин, 
он шел почти легко и ловко, 
все выше, выше, и - назад. 
 
Он возвращался, как домой, 
к тому, что есть манеж небесный, 
где бликам, вспышкам, солнцам несть 
числа. Как тихий домовой, 
он замирал в любимом кресле. 
Я видела - он вправду есть.