Аннотация: Аполлон-мусагет, повелитель муз и покровитель искусств, готов взять реванш в извечном состязании с Афродитой. Её именем названы венерические болезни. Настало время удивить медиков.
Мусагетова болезнь
- На что жалуетесь? Что вас беспокоит? - каждый раз произнося эти слова, Аркадий Сергеевич понимал, что играет в русскую рулетку. И на пять шансов, что пациент окажется толковый и уложится в выделенные ему пятнадцать минут приема, всегда есть один - что вошедший в дверь его кабинета примет приветственную реплику доктора всерьез и вынесет ему мозг потоком жалоб.
Если бы он хотел слушать жалобы, пошел бы в терапевты. Аркадий выбрал другую специальность. Да, в его работе были свои недостатки и минусы, но были и плюсы, и, по счастью, и те, и другие хорошо оплачивались. Однажды над дверью одного из своих японских коллег Аркадий Сергеевич увидел каллиграфически выведенную надпись. "Слова неуместны там, где звенят колокольчики" - так перевел ее гостеприимный японец. Если бы Аркадию самому пришла охота повесить над дверью кабинета какой-нибудь лозунг или девиз, то он написал бы что-нибудь проще и веселее, вроде "Зрю в корень" или "К чему слова. Я и так все вижу".
Аркадий был специалистом узкого, невероятно узкого профиля - венерологом, и только выработанный еще в академии рефлекс заставлял его каждый раз начинать прием издалека, спрашивая о жалобах, а не с неизбежного "Ну-с, снимаемте труселя".
Аркаша, как и многие коллеги по цеху, любил гонять медсестер, запоминал пациентов по диагнозам и мечтал о Нобелевской премии за то, что он "умный и хороший человек". Дамочек он ласково называл "венерочками", мужиков - "братцами". За работой, бывало, принимался насвистывать "Расцветает сифилек - о любимом памятка" или "Марш энтузиастов". Отвращение к роду человеческому, неизбежно пускавшее ростки в душах таких, как он, спецов по грехам человеческим и их последствиям - лечил воскресной оперой или чтением немецких философов, тщательно скрывая эти грешки за флёром панибратской веселости.
Когда в дверь его кабинета заглянул пациент - круглая бритая голова, майка сеточкой, под майкой толстая цепь белого золота на обе перси - Аркадий Сергеевич заулыбался, ласково поманил знакомого страдальца к себе.
- Эх, налетает ветерок, навевает трипперок, а, Саша? - укоризненно рассмеялся он. - Я же еще в прошлый раз вас предупреждал, что некоторые приключения требуют длительного чего?... правильно, лечения...
Довольный собственными остротами, Аркадий скомандовал пурпурному от стыда бедолаге раздеваться, но Саша не спешил. Он присел на стул у докторского столика и принялся мять в руках светлую льняную кепку.
- Не до шуток, Аркадий Сергеич, если б триппер, так полбеды... - он с отчаянной надеждой заглянул в улыбчивые глаза доктора. - У меня это... Рахманинов.
- Эвона как! - расхохотался Аркаша, жестом все же заставляя пациента подняться и начать раздеваться. - Прям так сразу и Рахманинов? И никаких симптомов раньше не наблюдалось? Утреннего Шумана? Листа при мочеиспускании? Или, может, неконтролируемый Альбенис?
Аркадий развернул во весь монитор индивидуальную карту пациента. Саша Баринов лечился у него регулярно. Парень он был неплохой, беззлобный, но поразительно часто ошибался в женщинах, принимая за легкий нрав соответствующее поведение. О том, что Саша знает, кто такой Рахманинов, Аркадий Сергеевич не подозревал, и, судя по ошеломленному лицу Саши, тот тоже. Первичный осмотр не дал никаких результатов - пациент выглядел совершенно здоровым, хотя и крайне обеспокоенным.
- И как же вы это подцепили? - поинтересовался доктор участливо. На какое-то мгновение стало жаль парня - если многотрудный сексуальный путь Саши сказался на его рассудке, Аркадий Сергеевич тут бессилен. Но может дать телефончик Евгения Григорьевича, который накоротке и с Зигмундом, и с Карлом-Густавом.
- Рахманинова-то? - переспросил Саша, застегивая брюки. - От музыкантши одной. Хорошая девушка, красивая. Она с репетиции шла, а к ней ребята Кири Лысого приставать начали. Ну, я услышал, как она на помощь зовет. Дал пару раз по роже тому-другому, домой проводил. Потом на другой день кино, то да сё. Сказал, что парни, которых я побил, меня у нее во дворе караулят - она меня ночевать и оставила. Ну, дело такое, сладилось у нас все. Утром глаза открываю, слышу, по радио Рахманинов...
Во взгляде Саши плескался неподдельный ужас.
- И что? - не понял Аркаша.
- Ну, Аркадий Сергеевич, - постучал себя по лбу кривым пальцем Саша. - Где я, а где Рахманинов! Сразу понял - от нее подцепил, от Лёли, и мухой к вам. Давайте, таблетки, уколы выписывайте - только чтобы как раньше.
В кармане Сашиных джинсов ожил мобильник.
- О, - заметил он, раздраженно сбрасывая звонок, - слышите? Моцарт, мать его... сороковая симфония... соль, между прочим, минор. Как мне теперь на автостанции с ребятами разговаривать?
- Вот что, Саша, - мягко проговорил Аркадий Сергеевич, снимая перчатки, - сделаем анализы, посмотрим и вылечим. А сейчас не волнуйтесь и... вернитесь к вашей Лёле. Девушку, передающую музыкальное образование половым путем, обижать нельзя.
Он выпроводил Сашу в коридор и приготовился забыть о нем до того дня, когда в почту упадет архив с результатами свежих анализов, но не тут-то было. Во второй половине дня Аркадия Сергеевича ждал еще один сюрприз.
Модест ворвался к нему за пять минут до конца смены и с размаху бросился на кушетку, замерев в картинной позе невыразимого страдания.
- Аркаша, мне конец! - воскликнул он. - Зарази меня чумой!
- Сейчас, - отмахнулся Аркадий, надевая перчатки. - Где я тебе среди прыщавых свистков чуму раздобуду? Хламидиоза могу отсыпать, свежего. Мося, выскребай свою тощую гонорейную задницу из моего кресла. У тебя пять минут, а потом я иду домой. Я чудовищно устал.
Модест был его другом детства. Они вместе учились в художественной школе, и Аркадия в те поры почитали талантливее приятеля, однако питать искусством человеческие души судьба определила Мосе, а Аркаша посвятил жизнь лечению недугов, чаще всего происходивших от полного отсутствия духовности. Или, как в случае Модеста, от ее избытка, с годами переплавившегося в творческую разнузданность.
- Аркаша, ты не понимаешь! Я труп, я мертвец!!! - в голосе Модеста послышались слезы.
- Ты, Мосик, старый голубяка и не знаешь слов любви. Ну-ка вставай и снимай панталоны, - буркнул Аркадий Сергеевич школьному другу. - Что подцепил?
- Лучше спроси, от кого, - с тоской отозвался тот. - Ангелочек, майская роза, и вот такая дрянь! Понятно, пригласил в мастерскую, свечи, я читал Новалиса, показывал свои картины, все было великолепно. Потом мы посидели в "Карбункуле", выпили кофею. А потом... я прихожу в мастерскую и вижу... О, Аркаша!!!
- Я вот ничего особенного не вижу, - фыркнул Аркадий, сбрасывая использованные перчатки в коробку с мусором.
- Вижу, что все мои картины - мазня! Какая-то невероятно гадкая, кривая мазня!
- О, да тебя настигло прозрение! - иронично заметил Аркадий. - Нормально все с тобой, во всяком случае, в той части валета, что скрыта за краем игральной карты.
- Не нормально, Аркаша! Совсем не нормально! Я перестал видеть настоящее искусство. Я шел к тебе. Мимо проехал ЗИЛ, и у него на стекле кабины были нарисованы грудастая женщина в металлическом бюстгальтере и дракон. И... Аркаша, мне это показалось КРАСИВЫМ!!! Ты хоть понимаешь, что это значит?!
- Ты мне лучше скажи, когда ты начал отличать ГАЗ от ЗИЛа?
Модест только застонал и снова рухнул на кушетку. Вспомнился утренний визит Саши с Рахманиновым. Аркадий задумался, наспех утешил приятеля и, как и утром, пообещал решить проблему, как только на руках будут результаты анализов.
Спустя неделю Аркаша сидел, обхватив руками голову. Перед ним в режиме слайд-шоу сменялись результаты пяти пациентов, у которых обнаружилась болезнь, которую ошеломленный Аркадий про себя назвал "Мусагетовой". Привычное венерическое так тесно переплелось с аполлоновским, что это сперва повергло Аркадия Сергеевича в крайнюю растерянность. Помимо Саши и Модеста в списке "помеченных музами" был также бухгалтер В.И. Седов, внезапно открывший в себе талант театрального критика, и массажист Георгий, после бурного летнего романа обнаруживший в себе неистовую страсть к творчеству Кастанеды и отвращение к песенкам корейских мальчуковых групп.
Проблема была смехотворна, лечение - элементарно. Мусагетов недуг оказался грибковой инфекцией, быстро подавляемой традиционными противогрибковыми средствами. Но перспективы, открывающиеся перед исследователем новой удивительной болезни, были поистине невероятными. Они сверкали и манили, заставляя сердце Аркаши сжиматься от предвкушения. Слава, богатство, своя частная клиника, Гранд-Опера вместо привозных оперных арий...
Из золотого марева грез венеролога вывело деликатное покашливание. В дверь заглянул Саша. Следом за ним протиснулся широкоплечий парнина в футболке с бычьей головой и надписью "Дальнобой, возьми с собой".
- Ну, так это, в общем... Сашка сказал, что вы, это ... штуку эту лечите...
Аркадий молча смотрел, как водила выдавливает из себя слова.
- Ну, в общем, села ко мне на позатой неделе тетка одна. Не красавица, но ничего так, особенно когда дома долго не был. Ну и стала приставать. Я ее на Ленина высадил, домой рванул. Утром просыпаюсь - слышу, жена в ванной поет. Понимаю - серенаду Шуберта. Думаю: вот гнида, снюхалась-таки со скрипачом своим из дюца. А потом так... раз в голову - а какого хрена я знаю, что это Шуберт? Струхнул, ясное дело. Какое уж тут морду бить - не обделался едва. А потом Сашка на моей мобиле Бетховена узнал. Ну и ... вот.
Аркадий осмотрел фронт работ, выписал рецепт. Новый случай идеально вписывался в клиническую картину заболевания. Резкий грибковый культурный скачок. Перепуганный пациент. Элементарное лечение.
- Удачи, - улыбнулся он парню, оттискивая на рецепте печать клиники, - и дайте, если возможно, координаты той дамы, что вы подобрали на дороге.
- Так, это... Лена ее зовут. Елена... Сказала, что на Ленина живет...
- Лена с Ленина, - задумчиво повторил Аркадий, понимая, что дамочка явно хотела остаться неузнанной. Наверняка дом, семья. Хм, интеллигенция... Хочется острых ощущений. А потом туповатый дальнобой начинает слушать классическую музыку. Культуру в массы.
"Разве сумеет этот... - Аркаша заглянул в медкарту, - Юра Затовкин понять Шуберта. Почувствовать ... "Песнь моя лети с мольбою тихо в час ночной...". Какая может быть у него мольба? Его дело - крепче за шоферку держись, баран. Зачем ему хрустальная мечта Шуберта? Разве понятна автомеханику Саше на яме под джипарем сложная мятущаяся душа Рахманинова? Жемчуг, жемчуг перед свиньями".
Аркадий смерил обоих пациентов тяжелым взглядом, но тотчас справился с собой и продолжил с привычной веселостью:
- А вы как, Саша? Поправились? На Рахманинова больше не тянет?
- Здоров, Аркадий Сергеевич.
- А как ваша Лёля?
Саша подошел, деликатно склонился к уху доктора:
- Поговорил я с ней. Обещала к вам зайти. Но у нее, вроде бы, никаких особых проблем нет.
Мужчины покинули кабинет. Аркадий запер дверь, вновь опустился на стул у монитора, задумчиво закурил.
- Культурный грибок, - усмехнулся он. - Вместо того, чтобы учиться, аспирантура-магистратура, просто переспал с преподавателем - и ты искусствовед. Или музыкальный критик... Хотя, может и по-другому оказаться, как с Модестом. Верил в то, что ты гений, а потом раз... и прозрел.
В дверь тихонько постучали. Аркадий Сергеевич посмотрел на часы, решил, что может простить себе четыре минуты до конца приема и не открывать. Но стук повторился, стал настойчивее.
Доктор подошел к двери, повернул ключ в замке. Стук повторился. Аркадий распахнул дверь, намереваясь отчитать стучавшего за навязчивость, но на пороге кабинета обнаружились две дамы: хрупкая девушка лет двадцати в легком, но целомудренном цветастом платьице до колен, и женщина постарше, в строгом деловом костюме и белоснежной блузке.
- Я Ольга Крапивина, Лёля, - представилась девушка, краснея. - Саша сказал, вы хотели поговорить со мной. Это моя мама, Катерина Александровна.
Аркадий Сергеевич смутился. Ему не хотелось обсуждать с девушкой столь деликатную тему при ее матери, но решительная строгая дама прошла в кабинет вслед за дочерью и с удивительным изяществом расположилась на кушетке. Чуть отклонившись, заглянула в открытые на мониторе документы.
- Прошу прощения, доктор, что приходится показаться невежливой, но... мне придется вас огорчить. Вы, я вижу, умный и внимательный человек. Легко сложили два и два. Почти все наши пациенты у вас в базе. Но я вынуждена попросить вас не делать достоянием общественности ваши наблюдения.
Аркадий хотел возразить, но дама достала из сумочки карту памяти и протянула доктору:
- Посмотрите эти документы, Аркадий Сергеевич. Это труд всей моей жизни. Моей и моих коллег. Когда-то, еще в мединституте, мы называли его "панацея для дурнушек". Грибок, который заставит мужчину увидеть прелесть нашего богатого внутреннего мира. Но постепенно это из разработки превратилось... если угодно, в веру, религию, культ. И я, и Лёля, и мои коллеги, и их дочери - мы верим в культуру, в то, что нам выпала великая честь возродить ее. Пусть и таким ... варварским методом.
- Проституцией? - поднял брови доктор. - Вы меня извините, но в ваш высоконаучный бордель я не верю. Возможно, когда изучением феномена займутся целые институты...
Мадам постучала пальчиком по карте памяти на столе венеролога.
- Посмотрите расчеты, записи экспериментов... Посмотрите на своих пациентов, в конце концов!
- Смотрю, - раздраженно прервал ее Аркадий. - Вашему подвижничеству цена - упаковка метронидазола. Они лечатся от культурного кандидоза точно так же, как от обычного, со стыдом и ужасом. Культура, интеллигентность приобретается через странствия души, а не перепихон в кабине КАМАЗа.
- Прочтите, - поднимаясь, повторила дама. Лёля, пунцовая от стыда, вскочила следом. - Вы интеллигентный человек, а в нашем коллективе так мало мужчин...
Аркадий Сергеевич с досадой запер за ними дверь. "Бисер, - в гневе буркнул он, - бисер перед свиньями. Постельные подвижницы! Ради чего?! К звездам надо идти через тернии, а иначе это не звезды, а сыпь на мошонке. Эта утонченная и умная женщина только что предлагала мне стать путаном, ночным мотыльком... Буду во имя возрождения культуры пальпировать продавщиц и выпускниц техникумов... при условии, что они на меня позарятся".
Прежние мысли о признании, премиях и билетах в Гранд-Опера показались гадкими. Аркадий Сергеевич в раздражении сел к компьютеру, открыл навязанные ему материалы. Но тут в дверь снова кто-то постучал.
- О, нет! - Венеролог распахнул створку. - Снова вы!
Но за дверью оказался смущенный Саша.
- Это... снова я. Не сердитесь, Аркадий Сергеевич. Я шел-шел, и подумал. А можно мне... не лечиться. Я пока таблетки не пил, все думал. Ведь, кроме музыки, никакого другого вреда мне от этого грибка не будет, так?
- Кроме музыки - никакого, - саркастически усмехнулся доктор.
- Тогда... я отказываюсь от лечения.
Аркадий удивленно всмотрелся в лицо Саши. Это было то же самое лицо, открытое, простое. Но что-то почудилось венерологу в глазах автомеханика - что-то, похожее на бисерную россыпь звезд.
- Почему?
- Ну, я подумал, - совсем тихо произнес Саша, - как я буду потом? Без Рахманинова?..