"...с ненормативной лексикой, словно с песней..." Т.Шоев.
1
- А-а, пришёл? - комбат устало вытер обеими ладонями серое лицо и, вяло пихнул валенком позёмку, собравшуюся под ногами мелкими волнами.
Утро миновало пору ранней серости и, на фоне лица комбата, начинало выглядеть ясным. Небо же было блеклым, лёгкий снег падал, казалось, отдельными снежинками, и было совершенно ясно, что ни солнца, ни синевы сегодня не видать. Это было, на самом деле, хорошо. Доморощенный маскхалат, при слишком ясном дне, выделялся бы на снегу..... впрочем, не важно.
- Устало выглядите, товарищ майор.
- Зато ты, боец, хоть на блядки - командир, внезапно, вспылил. Эл выглядел, настолько непробиваемо, что майор, не спавший, наверное, трое суток, а может и более, кто ж помнит, сразу увял.
Помолчав немного, будто вспоминая, зачем он здесь, комбат снова потёр лицо и, неожиданно ясно, заговорил.
- Так, сержант..... - снова вялая пауза, будто два слова исчерпали все силы - там, на станции.... Рота Иванова.... станцию взяли, но там здание НКВД... было. Второй этаж уцелел и там... пулемётчики. Центральная улица оттуда простреливается, выдвинуться нельзя. .. связи нет, что там Иванов, ни хуя не ясно.
Комбат зло встряхнул головой, нагнулся, собрал с парапета позёмку, думая потереть лицо снегом, но, глянув, с отвращением стряхнул. Разогнулся и, тут, его зашатало. Эл протянул руку, поддержать, но комбат вяло отпихнулся - бабу свою хватать будешь... если до завтра доживём.
- Здание надо почистить до ночи, иначе те подтянутся и всё наши, что легли с субботы - коту под яйца.... Иванов... связи нет. Впрочем, про это я уже.... Пойдёшь, скажешь, здание... второй этаж. Поглядишь, что и как... поможешь, если надо.... Ну, как ты умеешь.
Всё было ясно.
- Слушаюсь, товарищ майор! Разрешите выполнять!? - майор моргнул. Боец в валенках, а вроде бы каблуки щёлкнули.
- Стой ты, дитё, даром, что жох - комбат, внезапно, взбодрился и даже, вроде бы повеселел.
- Умник, ...выполнять. Сказано тебе, он всё простреливает... выполнит он тебя, трёх шагов не пройдёшь.
- Да я, товарищ майор, дворами, по стеночке.
- По стеночке... - проворчал комбат, вроде, совсем проснувшись - по стеночке ты до завтра ползти будешь. Сказано, за светло всё закончить надо, иначе, он резервы подтянет, Иванова кончит, потом, нас выбьет к бесу, и начинай всё сначала, снова вперёд ползком, на каждом метре ребят клади.
Комбат снова потерял силы и завял.
- Ладно, слушай ты, везунчик. Тут труба здоровая есть, вроде, вентиляция. Хотя, за каким хреном понадобилось вентиляцию тянуть из ремонтного цеха аж за полверсты, то уж никому не узнать... идёт та труба надо всем кварталом, от нас и, прямо в цех, где рота Иванова закрепилась... пойдёшь... - командир прикрыл глаза и последние слова произнёс совсем тихо.
- Товарищ майор...?
- А? Да, пойдёшь, говорю, двух бойцов из штабной охраны возьмёшь и пойдёшь... сделаешь всё, как надо... как ты умеешь...
- Есть! Разрешите выполнять, - прокричал Эл, как на плацу.
- Да, уж, выполни, пожалуйста.... Стой-ка,.. дать сигарет? Ах да... не куришь. Ну давай, сержант...
Эл, проверил холёный ППШ, стряхнул с него снежинки... диски... гранаты... порядок..
Как из-под земли, возникли два пехотинца в добротных тулупчиках, оба белобрысые, одинаковые, как близнецы. Ряхи туповатые, задорные... сразу видно, штабные.
- Пошли та..щ -щ сержант, за нами, мы покажем... - не переводя дыхания, рванулись куда-то наверх, по лестницам.
Эл, с трудом поспевая, кинулся за ними, сперва, по каменным, потом, по железным ступенькам. Отстав, заторопился и споткнулся, уже подбегая к огромной ржавой трубе с рваным чернеющим проломом, чуть не ткнулся в неё носом. Молодой, удивительно бодрый, по сравнению с оставшемся внизу комбатом, белобрысый же лейтенантик, словил его, не дав упасть.
- Легче, товарищ сержант, легче. Давайте-ка туда, бойцы - ткнул руковицей в чёрный пролом - ползите тише, трубу не раскачивайте, вон как высоко. Да и фрицы там, под вами будут. Услышат - каюк всем, ясно?
Оба пехотинца мгновенно, как мыши в нору, ринулись в чёрный провал и мгновенно исчезли. Эл хотел ещё о чём-то спросить, но вдруг, ему сразу, как-то, надоела тишина, серая позёмка, смертельно усталые измученные люди. Захотелось шума, огня, ни с чем не сравнимой радости боя, когда стреляешь, уворачиваешься, побеждаешь... а всё это было там, за ржавой темнотой.
Эл закинул, было, автомат за плечо, но тот сразу зацепился за рваный край пролома и чуть не загремел по ступенькам в серую марь. Тогда, он неловко пристроил ППШ на короткий ремень на шею и быстро, по-собачьи засеменил вперёд, высматривая опередивших его бойцов.
2
В сероватой тьме трубы, освещаемой через частые прорехи ржавого металла, обтянутые добротными тулупами, спины штабных были хорошо видны. Они уже прилично отдалились, но Эл, как-то играючи, быстро их догнал, чуть не получив по лбу сапогом последнего.
Проклятая труба трещала и раскачивалась под их тяжестью и, как казалось, оглушительно билась о крепления от каждого шага. Ржавая пыль стояла в воздухе, набивая рот вкусом железа и масла. Иногда, напротив частых проломов, ржавый металл покрывала ледяная корка, прикрытая коричневой коркой грязного снега, и тогда, колено соскальзывало, и Эл больно бился локтем о шершавый металл.
Внезапно, справа открылся огромный пролом, такой просторный, что Элу пришлось прижаться боком, а, затем, и спиной к левой стороне. Ему захотелось пройти опасное место быстрее, остаток трубы казался таким тонким и хрупким, что, казалось, должен был обломиться и ухнуть в серый морозный свет позднего осеннего утра.
Эл мельком глянул вправо и замер, поражённый открывшимся....
Он висел на огромной высоте над разрушенным городом. Под ним был бездонный провал улицы, наполненный, как кастрюля кипящей водой, мечущейся позёмкой. Остатки домов, снесённых артиллерией и бомбёжками по первые этажи, скалились ему в лицо остатками стен. Пространство впереди было ограничено серой стеной снега и туч и, казалось, за этой стеной мир и кончался.
Но вся эта, казалось бы, мрачная и пугающая картины, была прекраснее самой жизни из-за огромных стальных птиц, величественно проплывающих над головой Эла. Огромные четырёхмоторные машины, не пролетали, а именно, величественно плыли в сером небе, и, казалось, освещали его, блистающими серебром, крыльев и тела.
Чьи они были и, почему шли на столь, самоубийственно, малой высоте и скорости над городом, наполненным стреляющим металлом, огнём и смертью? Эл не знал. Он вообще ничего не хотел знать сейчас, а хотел только, забыв про зовущий вперёд азарт, смотреть и смотреть, давясь восторгом и слезами, на прекрасных серебряных птиц.
Огромные моторы не ревели, а, как-то, пели, мелодично и торжественно, будто сопровождая могучей мелодией великий полёт.
Вперёд, вперёд... надо вперёд. Там дело, там бой. В этом суровом мире есть лишь красота боя. Победить, убить и не быть убитым.
Эл снова засеменил в ржавую тьму.
Ещё пролом. На этот раз, подло, слева, прямо под левыми боком и локтём. Почему-то, тёмный, будто на левой стороне улицы под ним, всё ещё, стояла ночь. Крепко матюгнувшись, Эл вывалился, почти по пояс, в свистящую снегом тьму, крепко приложился виском о закруглённый наружу край, и зацепился в дыре локтями, в распорку. Труба оглушительно грохнула, казалось, поднялась в воздух и стегнула по креплениям, как короткий, негнущийся бич. Здесь мостовая была уже совсем близко и там, среди грязных сугробов стоял покрытый бронёй вездеход, полный пехоты в белых халатах. Фрицы, удивлённо раззявив рты, дружно пялились круглыми глазами на появившегося, из неоткуда ,Эла, как будто, рыбьи головы из вскрытой консервной банки. Эл не стал мешкать.
Это уже был его мир, понятный ему и простой... сразу ясно, гранат в тесноте не достать, не замахнуться... автомат с шеи... осторожно, чтоб не застрял... холёный затвор прошёл мягко щик-щик, будто сам...
Те, в белом, ещё еле шевелились. Кто-то пытался высвободить винтовку, застрявшую прикладом и ремнём в месиве сапог и шинелей. Офицер, выглянув из кабины, усердно рылся в кобуре, кося блеском очков . Пулемётчик, отпихивая ногами теснящихся стрелков, пытался снять засыпанный снегом МГ с турели. Они казались смешными, в своей жалкой суете. Неопасными. Но были правила.
Ту-ту.. очень коротко и ясно... ту-ту-ту... труба запела гулко и торжественно, вторя автомату... офицер ткнулся в открытую дверь, перегнувшись, мешком в снег... ту-ту-ту-ту-ту... часто, без счёта... пламя, рвущееся из ствола, вдруг, сделало утро... пехота кричит, пытается наружу из кузова... но трупы... завалившийся назад пулемётчик и ещё, многие, кого нашла огненная музыка, придавили, не дали покинуть это прекрасное место.
Та-та-...та-та.. - заработал спереди ППШ одного из штабных, и сразу стало скучно. В вездеходе больше никто не шевелился. Тот, кто был жив, оказался достаточно умным, чтобы замереть. И вообще, вся картина, как-то, погасла, потеряла цвет и азарт.
-Двинули, сержант, - и серой мышью дальше по трубе.
Пак! Где-то справа глухо хлопнул карабин. Внезапно сгустившуюся тьму трубы, почти целой, в этой части, жирной, золотой иглой прошил луч яркого света, вслед за прошившей обе стенки пулей. Крупные пылинки, коричневые и, сразу, золотые, весело заплясали в новом млечном пути.
Пак! Пак! - и почти сразу, снова - Пак! Новое сверкающее шитьё, на тёмном бархате.
Там, справа и внизу, был враг. Стрелки, бодрые и зоркие, прекрасно видевшие раскачивавшеюся трубу и слышавшиеся гулкие удары валенок и коленей, смешных иванов, думающих, что спрятались, как мыши в норе.
Пак! Ещё лучик смерти в тёмном царстве жизни.
- Эй! Как вас там... братва, бойцы! - Эл закашлялся от железной пыли, - Назад валите, слышь..? Засекли нас, отсидеться надо.
Он- то знал, что именно так будет правильно, и, только так, но те, двое штабных, шли своим путём, согретые лёгкой победой.
- Не бойсь, везунчик, не бойсь. Обоссышься - примёрзнешь, хо-хо.., - это задний.
Передний, - Давай, за нами, бодрее... дрейфишь, сержантик? Это тебе не комбату жопу лиз...
Так-так-так-так-так-так... - отчётливо и сурово проговорил снизу МГ. Прекрасный яркий веер лучей рассёк наискось тьму, осветил двух штабных, похлопал их по спинам, по затылкам, бережно уложил на ржавый пол двумя мешками с бельём в прачечной.
И дальше, так-так, всё ближе, ближе... не жалея патронов, ни давая передышки, золотой веер тянется к нему, к кончикам его пальцев, застывших лапами сфинкса на коричневом металле. И, уже, светло, но дикий, нежданный ужас взял за душу. Нет и следа азарта, желания боя, есть лишь страх, тоска, непонимание... Куда делась власть, ясность, знание следующего шага? Неужели, всё? Вот так, в трубе... ведь он даже не видит меня, а я его... Нет, только не так, развернуться, бежать, попробовать сначала, иначе... автомат застрял... да и поздно, золотой веер уже здесь, почти гладит...
Тишина, разумеется, оглушила, но сразу - пак, пак! Хлопки маузеровских карабинов уже не кажутся глухими. Они задорные и звонкие. Труба поёт им в ответ. Передышка, кончилась обойма, перекос в стволе? Не важно, вперёд - через золотое сито лучей, проторенное смертоносным веером, вперёд, пока пулемётчик не запел дальше свою яркую песню.
Тела штабных проходят без помехи под локтём. Не задержался, не споткнулся, будто две плоские оболочки остались лежать, озарённые светом.
Дальше, быстрее. Азарт вернулся, а за ним, и знание, как надо...
Труба идёт вперёд, вправо развилка... если прямо, будешь дальше от врага, если направо - подставишь бок... но надо вправо, так правильно...
Так-так..пак-пак... новые веера, новое золотое шитьё в тёмно-сером бархате... но страха нет... есть знание, власть...
Вперёд, вперёд, снова направо...почему? Потому что иначе будет неверно...тихо, оторвался. Слышна далёкая стрельба, но это поют не ему.
Впереди свет, слабый, но ровный, по краям. Это был не пролом, это был выход... тот самый и, единственно, правильный.
3
Здание мастерских было огромным и, удивительно, целым. Снаряды и бомбы, не оставившие своим вниманием, ни одного дома в этом адском городе, странным капризом, пощадили этот громадный цех. Его пустота была лишь редко прорезана остатками ржавого крана, низкими остовами непонятных машин и несколькими ажурными лестницами, по краям к закопченному потолку, который был личным небом этого маленького мира, столь же мутным и неясным, как и небо мира большого.
Слабый дневной свет, пробивающийся через две небольшие двери, освещал лишь самый низ зала, и не было в этом мире покоя. Лай автоматов и гулкие хлопки винтовок раскачивали этот огромный колокол, не оставляя тишине шанса. Хлопки гранат часто подбрасывали кверху массу холодного воздуха и ржавой, затхлой пыли.
По полу цеха, в свете луча из двери, метались тени, много теней - 20, 30? Чужие? Эл старательно, неторопливо, извлёк диск, нащупал новый, вставил, мягко дослал патрон в ствол, нежно погладил ребристое тело ППШ. День удавался.
Сверху бить было нельзя, оставаясь в темноте, по сполоху ствола, он стал бы слишком ясной мишенью для десятков пар глаз внизу. Эл начал неторопливо спускаться, стараясь ставить ногу мягко, в начале, но твердо, в конце, на ветхие решётчатые ступени.
Пролёт, ещё один... Свет уже встретил его, а с ним, и новый мир боя... осколки далёкой гранаты прошелестели, повизгивая и, выбили искры из металла ступеней совсем уже близко. Прекрасная песня смерти нового мира начала разбиваться на отдельные партии.
Эл повёл стволом, ища соперника, и тут, по грязным, самодельным маскхалатам и очертаниям шапок, касок, понял - свои... Досадливо сморщившись, двинул предохранитель на ручке затвора, и двинулся дальше, вниз.
Грязный, тяжело дышащий пехотинец, услышав прыжок Эла с последних, недостающих ступеней, стремительно крутанулся, заваливаясь вбок и, задирая ствол.
- Стой, земляк, стой, свои...
- Ты кто? Откуда? - прерывистое дыхание, пот, лишний на холодном воздухе...
- Из батальона. Комбат послал помочь. Где капитан?
- А-а-а подкрепление? - голос бойца взвился петухом -Там капитан, там... справа у двери, если жив ещё. А сколько вас?
- Ровно, сколько надо, лишних нет, - Эл, слегка пригнувшись, скользящим шагом двинулся к плюющейся свинцом двери.
Пули, иногда одинокие, а иногда, дробным частым стуком щербили неровный бетон в глубине цеха. Они не давали выглянуть на улицу, не давали пересечь зал против двери, каждые несколько секунд отмечая искрами и каменными осколками пространство вне игры.
На глазах у Эла, один из бойцов ивановской роты на цыпочках, откидывая голову назад, по стенке подбежал к двери в смерть, и, прижавшись спиной, на секунду выставил руки и полоснул короткой очередью в сумрачное сияние. Тут же, отбежал назад, присел за железной тушей машины, а в дверь крутясь влетела граната и, запрыгав по бетону в глубь цеха, весело и звонко хлопнула, унесясь эхом и осколками в далёкую крышу. Сейчас...!
Пока не осела взбитая пыль и собравшийся у порога снег, Эл мгновенным прыжком пересёк светлый квадрат и, увидел справа от двери человека, пригнувшегося за поваленным, покорёженным стальным стеллажом. Это был капитан Иванов, комроты.
- Ах, мать твою... куда? Приказал же, всем там сидеть... Э, да ты кто такой? Какого взвода? Ах...
Капитан задохнулся, поражённый. Он узнал.
- Это снова ты... везунчик. Зачем ты здесь... будто нам фрицев мало, ещё и этот,сука...
В отличие от комбата, капитан был зол и боек. Совсем молодой, для комроты, почти курсантских лет, но в глазах, во впалых щеках, в скривлённом отчаяньем и напряжением рте, отражались многие и многие смерти, свои и чужие.
"Этот мог бы понять меня" - подумал Эл. Он годился, в его глазах, ещё молодых, где-то там, за смертями, было место азарту, радости...
- Не злись, ротный - подчёркнуто, спокойно сказал Эл, - Майор Петров послал. Сказал, плохо тут, помощь нужна.
- Плохо... плохо , - как в бреду простонал капитан, раскачиваясь. - Это я раньше думал, что плохо, пока ты, гад, не нарисовался...
Ротный вытер влажной и грязной ладонью такое же, грязное и влажное лицо, как бы стирая злобу, и успокоился усилием.
- Ну что тебе.... Сержант?
- Диспозицию давай, земляк.
- Земляки твои, знаешь... диспозицию тебе... вон она, диспозиция траханая.. - капитан ткнул в дверь.
- Их там тьма, засели, пристрелялись. Матёрые волчары, каждый пяти моих стоит. Мы трижды поднимались, пробиться, может, четырежды... нет трижды. Полроты там, за дверью осталось, понял, мля... диспозицию, сука ! - капитан снова начал распаляться, но в двери опять грохнула граната, и он махнул рукой, отплёвываясь.
- Так и сидите здесь?
- Так и сидим, а что... - сипло, выплёвывая пыль, - сидим, постреливаем, чтоб к двери не совались. Мы в них, они - в нас. Как стемнеет, они подойдут и гранатами всех кончат. А утром, говорят, к ним резервы подойдут, и комбата твоего кончат...
- А там, - Эл кивнул на вторую дверь, заваленную кипой ржавого металла - площадь?
- Площадь... а на ней дом такой стоит, и на втором этаже...
- Знаю, говорил майор.
- Говорить вы мастера... делать- то, что будем?
- А, пойдём, - как можно спокойнее сказал Эл.
- Пойдём? Куда пойдём? - вытаращил глаза капитан.
-А вот туда, в эту дверь и пойдём. Сначала я, потом, вы. - Эл уже не мог сдерживать тянущую губы улыбку. Радость, прибитая, было, мрачным разговором, снова закипала, будила затаённый азарт. Игра, сейчас, скоро...
-Да ты что, бля, не слушал меня? Или ко всему, ещё и спятил по-дороге? Говорю тебе, их тьма там. Полроты в секунду положили. Они только и ждут, чтоб кто-то нос высунул.
Ничего, подумал Эл, я тебя научу. Я всех вас научу, будете играть как я решу.
- Братва! - закричал он, повернувшись через дверь, в затихшую мглу цеха, - товарищи, бойцы!...Комбат ...нет, товарищ Сталин лично приказал взять станцию и обеспечить проход наших основных сил через город!
- Од-од-од, глухо ответила ему тьма. Но он почувствовал, как застывшие во тьме, десятки людей начали подбираться, готовиться. Они, не желая того, жадно впитывали его правила, готовились к его игре.
Эл картинно щёлкнул затвором ППШ. Это стоило ему зря звякнувшего по полу патрона, но так было надо.
- Да х.. - попытался вмешаться ошеломлённый капитан, но он уже ничего не мог, игра началась.
4
- За Родину! За Сталин-а-а! - слова, не несли смысла, но несли магическую силу, отменяющую людские желание, авторитеты командиров, страх, самосохранение, и призывающую их подчиниться ему, и только ему.
Эл, задыхаясь восторгом, стремительно прянул в сияющую смерть...
Станционное здание, сообщающееся с ремонтным цехом... крыша снесена снарядами, кирпичные стены скалятся красными скалами обломков, битый кирпич, куски бетона под ногами.
Мешки с песком там... метрах в десяти... у красной стены. Пулемётчик... он скучает, утомился часами пустого постреливания в тёмную дверь. Он видит Эла, в его глазах вдруг вспыхивает знакомый азарт, радость перемен, он, теперь, тоже в игре.
В считанные доли секунды, радость врага почти переходит из глаз в кончики губ, а дырчатый ствол МГ двигается, ища тёмным глазом взгляд Эла, но это не его игра...
-Та-так.. - автомат, как любимая собака поддаёт лбом приклада под руку, серая каска взлетает, а враг отброшен неумолимым тычком назад...
Резко вправо... слева от сражённого врага, трое стрелков, целятся... кто-то уже стреляет, но зря... зря... По правилам, они не могут попасть, не должны... он стреляет длинно и неточно, ни на миг не оставаясь на месте... азарт и восторг несёт его по залу...
Граната с длинной рукоятью, глупым слепым щенком, тычется под ноги... пинком в дальний угол зала. Снова длинной очередью... броском за обломанную кирпичную колонну, справа и сзади...
А врагов уже много, очень много. Пятна маскхалатов, ослепляющие белизной в осеннем сумраке, на фоне красной стены... они начинают заполнять мир, все смотрят только на него, целятся и стреляют... а он, уже, почти не способный дышать, задушенный диким восторгом, почти оргазмом, уходит от пуль, уходит, уходит, огрызаясь точными, короткими очередями...
Они все смотрят на него, а не на дверь... а тёмная дверь уже кипит, как забытая на плите кастрюля с молоком, выпуская через край наполненную яростью и страхом неумолимой смерти, пехоту. Они, его солдаты, уже здесь... спотыкаясь и, отпихивая друг друга, бегут, поднимая стволы, готовясь вступить партией своих инструментов в прекрасную рапсодию Эла.
Это весьма скверные солдаты. Совсем никудышные. Крестьяне, городская пьянь, хлипкие учителя математики - слабые и пугливые, но когда они в его игре, каждый из них - демон боя, непобедимый и неудержимый в сборе своей жатвы.
Он с радостью принимает новичков в игру. Когда кровь и смерть кипят, не нужны ни команды, ни жесты... они знают, чувствуют правила... стрелки, рассыпаясь по залу, неуловимые для поспешных выстрелов врага, они льют свой огненный шквал, как и он, захваченные азартом принявшей их игры...
И Эл тоже... он, как гремучая змея на мышь, выскакивает из за колонны, уже стреляя, но только пытаясь поймать хоть один белый силуэт в куцую мушку ППШ... тщетно, тщетно... лишь кирпичная крошка шьётся вдоль стены, да остатки деревянных скамеек плюются щепками...
Эл, опустив оружие, привалился к стене. Первый, за сегодня, выигрышный ход был сделан и удался, но... Сейчас он чувствовал себя, как будто устало откинулся на подушку около, секунду назад любимой, женщины. Пусто, мало, слишком мало... Зачем, зачем он призвал так много игроков? Они, по крохам, съели азарт, вероломно, по маленькому глотку, распили его победу. А он не хотел бы делиться, не хотел... Может быть, лучше, чтоб они все пали рядом с павшим врагом, а он - последний герой... Нет, к чертям, не хныкать, у игры есть правила.
Ротный, конечно, бледный... тяжёлое дыхание... мятая, незажженная папироса тычется куда-то мимо лица, но на лице украденный у Эла восторг. Подло украденный... стоп, хватит... нам ещё играть и играть.
- Как же ты... как ты? - сейчас он совсем мальчишка, он сейчас его, от исцарапанной, покрытой бетонной пылью каски, до мокрых валенок. Совсем его, как чёрный офицер на шахматной доске, - Я же... я ж три раза пытался, полсотни бойцов положил, а ты... а мы.. Нет, ну ты посмотри, сержант, гляди, родной, вот они все... никто не ранен даже...
Действительно, как то не честно, подумал Эл. Украденная победа, вырванная у этой бесконечной войны даром, а даром не бывает. Даром, это значит, что придется, потом, платить много и сразу. Но, ничего, нам ещё играть и играть.
- Порядок, товарищ капитан. Просто повезло, со мной это бывает... иногда,- и усмехнулся жестокой улыбкой, погасившей, ненавистный сейчас, азарт в глазах ротного.
- Ну ладно, молодец, здорово выручил. Теперь отдохнём немного и дальше... Эй, бойцы! Отдых четверть часа... эх, пайка не взяли, думали, на полчаса делов... Еремеев, старшина! Пошарьте там, у фрицев по мешкам, пожрать там, шнапс, курево...
- Гранаты собрать, гранаты! - крикнул Эл, - Все что есть у них, забрать, проверить, чтоб с запалам .
- Зачем нам столько, - недоумённо спросил капитан. Он не возражал, но удивлялся, уже благодушно.
- Увидишь, ротный. Миномётов у тебя сколько? Вот то-то. Здесь фрицы снулые были, а дальше будут интереснее...
- А есть они дальше, - спросил капитан, гася глаза.
- Ого, мало не будет... а пойду-ка я пройдусь, - Эл сменил диск, - Бинокль есть? Нет? Эй братва, у офицерья ихнего пошарьте бинокль!
Но бинокль не нашёлся. Тел врагов, вообще, было, удивительно, мало. Будто, растворились в воздухе, развеялись в прах и серый снег.
- Сержант, ты осторожнее там... давай пару бойцов с тобой?
- Не, невезучие твои бойцы, - остывшая, было, кровь качнулась в жилах, и пошла, пошла, разогреваясь. Уже наливаясь азартом, Эл шагнул в серый, снежный день..
- Вот падла, ведь,- выдохнул вслед старшина Еремеев.
5
Эл ввалился в станционное здание запорошенный снегом, с расцарапанной щекой, но сияющий как именинник.
- Эй, капитан, давай командиров сюда! - вытирая пот, уселся на мешки с песком около беззубого уже пулемёта.
- Эх, командиров-то у меня осталось, - мрачно проговорил ротный, протягивая Элу трофейную флягу со шнапсом. Эл глотнул скверной водки, заел безвкусным эрзац-салом и оглядел, действительно, редкий комсостав. Да-а, дорого обошлись этим их жалкие попытки сыграть в его игру самим. Один комвзвода, лейтенантик, дитё дитём, с забинтованной головой, пара сержантов, демонстративно воротящий морду, старшина.
- Слушайте, товарищи, Эл начал чертить на снегу и грязи, - вот так, на север, идут пути. Там битый состав, он хоть немного заслоняет от пулемётов, что над нами. С юга не обойти, там он всё простреливает... но здесь, ещё к северу,- Эл перечеркнул линию путей, - крепкая позиция. Они - молодцы, хорошо сидят, тяжело будет выковырять. Пулемёт, стрелков отделение или два... Это - раз. Теперь, дальше, к западу, сортировочная, там снова вагоны, паровоз разбитый, можно обойти, но там, - ещё черта, параллельно путям, - ещё взвод с пулемётом... это - два... Там будет ещё интереснее, подход скверный, открытый почти...Зато, потом, малина - к зданию с севера подойдём, там стена совсем разворочена, второй этаж почистим, и это будет три... Ведь здорово, правда?
Эл обвёл всех победоносным взглядом, приглашая разделить свою радость.
- Да ты, блядь, совсем охуел! - окрысился старшина, - Интересно ему, раз, два три... Что тебе интересно, гад везучий? Как ты всех нас положишь там, а сам, как в тот раз, весь в шоколаде?
- Разговорчики, Еремеев, - осадил капитан. Уж этот то, не сомневался в Эле. Не мог сомневаться больше..., -Когда пойдём, то?
- А вот, прямо сейчас и пойдём, - как и в прошлый раз, расплываясь в улыбке, - Эй, бойцы, все ко мне... Слушай инструктаж!
Старшина был последний, кто не верил, другие глядели на него, как на восток перед намазом, истово, боясь упустить слово... Его игроки, его...солдаты, офицеры, сержанты... Никто ни на секунду не сомневался, что этот странный, ещё полчаса назад, ненавистный сержант, с дикой усмешкой и глазами полного психа, имеет право приказывать и, знает, как надо...
- Первый бросок на север, - Эл махнул на рисунок,- идём метров двести вдоль состава. Там надо прижиматься, царапать мордой по доскам, - ткнул пальцем в окровавленную щеку, - иначе, достанут, либо сверху, либо, спереди.
Он снова оглядел свои фигуры, убеждаясь в преданной ясности в глазах бойцов... Только старшина, мятежный старшина Еремеев смотрел без веры, зло и вызывающе... с ним было ещё работать и работать. Он был нужен, Эл чувствовал, и сейчас и после...
- Далее, метров за тридцать от мешков, где те сидят с пулемётом, платформа опрокинута... шпалы скатились с забору, наискосок... Если пересечь быстро вправо, можно подойти совсем близко, на бросок гранаты... сверху уже недостанут, мёртвая зона...
- А как пересечём, товарищ сержант? - это ротный, предано, будто генерал перед ним.
- А я прикрою, - снова страшная улыбка, полная огня и смерти. Они уже все любят его, но от такой улыбки шарахаются, в глазах испуг...
- Я ударю, вот этим..., - Эл пихнул задранный в небо МГ, а вы перебежите и за шпалами у забора полежите пока... А я, сам... да, с-а-ам, - жмурясь, как кот, проговорил он,- Под вагонами, и с фланга ударю... Вы тут же гранатами, и вперёд... Вот так и сыграем...
- Казаки - разбойники, - зло буркнул старшина, - Товарищ капитан, да положат этого клоуна тут же, а потом и нас всех с 2-х сторон, кинжальным...
- А ты старшина, меня держись, - откровенно веселился Эл, - Я, знаешь, везучий, ты - тоже, выйдем оба в шоколаде, хочешь?
- Тьфу, нелюдь, - Еремеев плюнул в сторону.
Но через минуты, он, как и все, покорно тянулся на север, царапая щёки и ушибая бока о расщеплённые доски вагонов. И так, четыре с лишним, десятка бойцов тянулись длинной цепью, спотыкаясь и увязая в успевшем навалить снегу, уже белому, не грязному.
Эл двигался впереди, закинув ППШ за спину, пристроив на плечо тяжёлый ручной пулемёт, то задевая прикладом, тянущего за ним капитана, то больно ударяя стволом себя в бок.
Стрелки на втором этаже здания занервничали. Они и вправду, плохо видели ползущие за вагонами остатки роты, но чувствовали нарушение гармонии, чувствовали близость завязки игры...
Стукнул пулемёт. Ещё, ещё... Тупо щелкнули несколько винтовочных выстрелов, но пули даже не задели вагоны, унеслись куда-то в никуда...Постреляли и спереди, но впустую, и быстро бросили... Враг ещё не знал, следующего хода, но узнает, сейчас, скоро...
- Братва, - крикнул Эл, - ко мне, за спину, сбиться плотнее, плотнее...
Здесь была ошибка, явная ошибка. Четырём десяткам бойцов в такую плотную массу никак не сбиться, но это были мелочи, издержки, в игре прощаемые... за малую цену.
И пулемёт спереди, тут же взял эту цену, проснулся, весело застучал, срезал нерасторопного с правого фланга - одного, второго, кажется... всё, пора.
- К забору, бойцы, за шпалы...
Эл пристроил трофейный МГ на корёженную колёсную пару.....
Так-так-так-так..., - мощная, невероятной красоты и ясности, песня... хочется подобрать слова, кажется, даже приходят слова.... Что-то.. "Коси коса, пока роса...".. откуда это? Где-то было..."Коси.."
А его враги..., нет, сейчас это были не враги... партнёры, они пели с ним его песню, огрызаясь очередями через мешки, через бруствер... песня не отпускала его "Коси коса...", но игра напомнила ему "Ходи, мастер, пора".
МГ щёлкнул и, смолк, допев свою партию, а Эл, ободряюще махнув бойцам, уже ждущим, покорным его воле, скинул с плеча автомат, и змеёй скользнул в снег, между рельс.
Теперь, он снова наслаждался одиночество и единоличным владением будущей маленькой победы. Вообще, это был прекрасный день войны. Наверное, лучший из тех, что бывали.
Но враг тоже знал правила. Фланг не был оголён. За тремя - четыремя мешками с мёрзлой землёй, а скорее, со слежавшимся снегом, его ждал стрелок. Он казался одиноким и жалким , тряс синими, от холода, щеками, но он был готов к игре. Их глаза встретились.
Надо было делать ход... стрелять в нового соперника, взять эту пешку? Но враг перебросит силы, укрепит фланг и атаки не выйдет... свои бросят гранаты впустую, поднимутся и будут сняты с доски ферзём - пулемётчиком... игра продолжится, но без него, он останется голым королём, потерявшем все фигуры... ход, надо делать ход..
Игнорируя пожертвованную белую пешку, он, привычным, уже броском... змея... гремучая змея... бросился вперёд и влево... но враг не был лохом, его взгляд не сбился, ствол маузера стремительно двинулся, преданно, по-собачьи ловя чёрным зрачком глаза Эла...
Пак!...но мгновением раньше, бросок вправо и вниз... Ожидаемый огонь в левом плече, но может ли он превозмочь дикий восторг, горящий повсюду? Ход, ход... его ход, рассчитанный и победоносный. Стрелок мгновенно дёргает затвор, но для Эла он застыл, в вечном движении слизня, уползающего с пути гепарда...
Приклад ППШ с треском бьёт под каску и, тут же... с колена по белым спинам в маскхалатах... ферзь взят, ствол пулемёта бессильно выцеливает полуденное солнце, которого нет, нет, только мутная мгла и снег, мелкий частый снег... горячий, как спирт и прекрасный, как вся эта война...
Гранаты... десятки гранат... падают беспорядочно, хлопая стальной щебёнкой по камням... и снова можно танцевать дивный танец, перебегая, целясь и, бесконечно любить врага, великодушного и благородного... щедрого врага, готового жертвовать собой, чтоб Эл бился в золотом пароксизме экстаза...
Вокруг, снова, были только свои, и взгляды их уже не были взглядами верующих на молитве, нет, это были глаза праведников на Последнем Суде. Эти глаза горели восторгом ожидания великой награды... Даже старшина... нет, он ещё не верил, но уже любил и готов следовать...
А вести надо было срочно, те, на западной позиции уже были в игре, и с нежностью потянулись к новым друзьям свинцовыми пальцами... пока, сшибая мёрзлые ветви у каменной стены, но, пристреливаясь, всё ниже... ниже... снова его ход...
- Лейтенант! Бери взвод и в атаку, перебежками,... - Эти фигуры он жертвовал, но игра шла к развязке, и он мог себе это позволить.
- Остальные, за мной, через сортировку, берём здание... Пошли...
Эл уже не нуждался в пустых условностях и символах, значащих не более, чем отыгранные уже тела чужих и сданные фигуры своих. За Родину, Сталина, Отчизну, слёзы матерей наших... смешно. Всего этого, на этом этапе игры, уже не было. Просто - пошли... За него, за ним, великим мастером этого боя... И ни одна сука, ни одна пешка не сможет, не должна дрогнуть...
Они шли, неслись, пригнувшись за, беспорядочно торчащими из сугробах, вагонами на сортировке, за расколотым авиабомбой, чёрным телом паровоза, шпалы, сугробы...
А пулемёты бьют выше, выше... там мальчишка-лейтенант, сбитый в снег небрежным щелчком под повязку на лбу, и ещё, ещё падающие с доски пешки... их много, десять, двенадцать, четырнадцать... зато, остальные, жалкая, возможно, смертельно израненная, горстка, выходят в ферзи, ставя точку в порученной им игре, хлопками гранат, штыками и скупыми очередями, в упор...
Но Эл доиграет игру, этого дня, сам. Позиция на втором этаже здания бывшего НКВД - вот его приз, здесь он поставит мат и завершит игру на сегодня...
Вперёд... быстро, быстро... гранаты летят в пролом... оттуда бьют карабины, и капитан Иванов, падая на подбитую ногу, припадает к остаткам забора, но стреляет... стреляет...
Чёрт, там ещё и автоматчики, но гранаты рвутся, стальными орехами, расчищая путь... наверх, рядом, сзади у плеча, старшина... дальше ещё двое, а может трое... это хорошо, что мало...
На ступеньках офицер с малым смешным пистолетом, его хлопки вызывают жалость... кто же так ходит? Но правила соблюдены, и один из пехотинцев летит назад, удивлённо моргая... а белый офицер, катится с доски к ним, по ступенькам, сбитый двумя очередями... дальше, дальше...
Всё заставлена стеллажами, а на стеллажах карточки, формуляры, судьбы людей... записи былых игр, мелких и подлых... нечестные игроки... беспомощные пешки, снятые с доски, не по правилам... Но всё это давно, осталась лишь бумага, прах... теперь тут идёт настоящая игра...
Этот канцелярский лабиринт - его, Эла, временный рай... теперь их, со старшиной только двое? Вряд ли, но всё равно... их мало... больше никто не выпьет, не отберёт его победу... он сам... сам доиграет...
ППШ молчит, захлебнувшись последним диском... нет сантиментов, верный пёс летит в угол... чужой автомат, неудобный... поёт гортанно, на чужом языке, но не смеет против...
"Моя игра сыграна, господа, сыграна так, как никто не играл и не сыграет...!"
- Понял, старшина!? - дикий блеск в глазах, размахивает автоматом - Ещё не родился и, не родится такой игрок, как я! Я-а-а!
- Да понял, сержант... понял, родной... ты золото, герой... ты, главное, успокойся, отдохни, - в глазах ни зла, ни любви...Еремеев сейчас, как врач на приёме.
- Всё хорошо, мы победили... вот шнапсик, полечись... пойдём вниз, там капитан... там наши...
Эл пил и не чувствовал вкуса, зажал, поднятый старшиной с пола, пустой ППШ, пошёл, заморозив диковатую усмешку на губах...
6
Разыскивая, лестницу вниз, затерявшуюся за стеллажами картотеки, они вышли на южную галерею и увидели, как окончилась сегодняшняя игра. Мир изменился весь, с начала и, до конца - погода, город, люди.
Мгла ушла с неба, а с ней и редкий осенний снег. Небо синее, клонясь к близкому вечеру, солнце освещало разрушенный город, который уже не выглядел адом, совсем не выглядел... чистая, сверкающая доска, на которой остались лишь фигуры победителей. Развалины домов уже не выглядели свирепыми клыками смерти, были лишь фоном, статичным, малозаметным обрамлением к широкому, освещённому солнцем шоссе по которому двигались наши...
Грузовики, наполненные пехотой, тягачи с орудиями, и танки, танки, танки... и их музыка звучала торжественно, грозно, непобедимо... И пронеслась стремительная, весёлая пара штурмовиков, добавив короткую скрипичную ноту...
И могли бы звучать вопросы, вопросы... Например, как? Как несколько жалких позиций врага могли бы задержать такую мощь?
А ещё, почему? Отправить на чистку вокзала второсортную пехотную роту? Да один залп батареи, что так гордо сейчас едет мимо...
Но Элу сейчас не было дела до вопросов, ибо, он достиг главного ответа на все как, почему, зачем и, вообще, на все вопросы мира... Гностическое правило игры закрывало, решало и разрешало всё.
Эла переполняло спокойное довольство. Нет, не было, ни опустошённости, ни усталости, ни досады неумелого, слишком короткого апофеоза, наоборот, душу и тело переполняло удовлетворение умелого любовника, в конце успешной ночи...
Он, что-то насвистывая, бездумно шёл за старшиной, ни о чём не думая, не решая, не планируя...
Ротный, с серым лицом, бессильно откинулся назад. У его ноги хлопотал санитар...
- Не, всё в крошку, там под вагонами, - Еремеев весело засмеялся, - А у тебя, сержант...
Эл, полез, было, руками под дублёную кожу, но вспомнил, - А-а-а, да не курю я...
Тут, усмехнулся даже капитан. Он потерял сегодня половину крови, три четверти свободной воли и почти всех своих людей, но правила, завершившейся уже, игры требовали, чтоб победители расслабленно болтали, балагурили, разгоняя недогоревший адреналин...
- Погоди, сержант, ты же ранен вроде, - вскинулся старшина, сразу став серьёзным, - А ну-ка, брат... - санитару.
- Да нет здесь ничего, - сказал пожилой медик, повозившись с рукавом и, хлопнув Эла по плечу. Просто рукав дырявый... на гвоздь напоролся...
- На гвоздь, - задумчиво протянул старшина, глаза снова кольнули коротко...
Грузовик, воя в сугробах, сошёл с шоссе, подкатил, майор Петров спрыгнул с подножки, быстро подошёл. Бодрый, розовый... в глазах благость.
- Молодцы... ох, какие молодцы... всех на героя... всех.
Повернулся к Элу, взгляд стал протокольным - Сержант Козлов! За выполнение боевого задания и проявленный... объявляю... представление на присвоение..., - и всё, что следовало далее, по правилам.
И Эл тоже вытянулся, чётко приложился к каске, - Служу...
Потому что, он уже чувствовал запах новой игры, она приближалась, начиналась, вот-вот надо было начинать устанавливать правила и для неё...
Но оказалось, в ту секунду, правила устанавливал совсем не он...
С резким треском отлетели остатки забора. Прямо перед ним, перед замершим в дурацком фрунте, Элом возникла высокая, балаганная фигура рейхс-офицера. Парадная шинель, золотая вязь погон, идиотская, по зимнему времени, фуражка... белые перчатки... последний парад, блин.
Стальные глаза глянули без страха и волнения, парабеллум поднялся и нашёл, наконец-то нашёл его, Эла, взгляд, который так многие сегодня упорно искали и не могли найти...
В последнюю минуту, Эл, как-то нелепо, рванулся, отпрянул, попытался спрятаться за, тоже, рванувшегося, в тщетной попытке прикрыть, старшину... но у новой игры игры были правила... не его правила.
В неуклюжем прыжке не было и тени змеиной грации минувшего дня... пак - гулко разнеслось на морозном воздухе... жестокий, перебивший дыхание, удар в грудь. И все гаснет, гаснет... далёкая автоматная очередь... мат... растерянный вскрик комбата, - Ну как же так... столько всего... глупость какая...
Но уже всё безразлично, мир темнеет, гаснет, гаснет, замирает... уже совсем замер, недвижной тусклой картинкой.
7
Эл раздражённо пихнул мышь, и откинулся затёкшим телом на спинку... хотел громко выматериться, но свои все спали. Из-за приоткрытой двери доносилось сонное дыхание жены, где-то тепло дышали дети.
Эл потянул из пепельницы забытую сигарету, но глянув, отбросил... Догорела до фильтра... Да и не надо сейчас ни никотина, ни алкоголя... Они могут замыть, заставить забыть то прекрасное... неповторимое...
Как было хорошо... ах, как было хорошо. Но вот ведь ,гад... Откуда, как? А молодец, ведь, большой молодец... обыграл, сыграл напоследок. Пройти снова? Нет, ерунда. Последний эпизод не в счёт. Ведь, главная игра была сыграна, а сколько их впереди... азарт, восторг... жизни не хватит... дальше, дальше...
Эл решительно ткнул F9...
8
Боль в груди была, просто, зверской. Эл дышал медленно и старательно, осторожно и долго втягивая воздух и так же, долго, выдыхая.
Перед глазами посветлело, появились образы, запахи, звуки... ощущение тела.
Сначала, нога подломилась и в лицо ткнулся колючий снег, но сейчас же мир прекратил вращаться, ожил.
Держась за скелет забора, Эл встал... они, комбат, старшина, ротный - смотрели на него круглыми, отражающими белый снег, глазами...
- Ты как... почему, жив?... Опять, жив...
- Да вот, - Эл вытянул из нагрудного кармана погнутый портсигар, - Курить кто хочет?... чёрт, как болит... ребро треснуло, наверное...
- Да ведь ты же не куришь, мать твою! - проревел старшина, тепло из его глаз ушло до последней капли... злоба, испуг, недоверие.
- Тут, такие дела, что закуришь, пожалуй, - Эл, кряхтя, нагнулся, поднял автомат... Увидел, лежащую рядом с недвижным телом выбывшего игрока, фуражку с вычурным вензелем, поднял, улыбнувшись - А ты - молодец, парень... б-а-а-льшой молодец. А ведь может быть, ещё встретимся, сыграем...
- К.к.козлов, - как то испуганно выдавил комбат, - а тебя, вообще, дома ждёт кто?
- Кто ждёт? - удивлённо подняв брови...
- Ну, там, жена, дети, кто-нибудь...
- А-а, дети... Да спят они все, давно спят, - кинул фуражку на застывшее мешком тело, и всё ещё, придерживая рукой ноющие рёбра, неторопливо зашагал к грузовику...
- Не-е, ну ты видел, ротный, видел? - зло проныл старшина Еремеев, - Это же, еб твою мать, и не человек даже...
Капитан махнул рукой, и бессильно откинулся в сугроб. Ему было совсем плохо, от потери крови.
Израиль, Беер-Шева, август - сентябрь 2010.
По мотивам одного ночного кошмара и полузабытого эпизода игры Call of Duty.