Аннотация: Эдика умерла довольно обычным образом: попала под автобус... 2004 г.
СЕСТРА МОЯ СМЕРТЬ.
- Да, - спокойно ответил Аслан, и Джил показалось, что он улыбается, - Он умер. Многие умерли. Даже я. Живых гораздо меньше.
К. Льюис "Серебряное кресло".
Эдика умерла довольно обычным образом: попала под автобус. Ее отбросило в сторону, на газон, и туфли на модной в то лето платформе, конечно, слетели и остались стоять в центре всеобщего внимания, прямо перед колесом автобуса, на асфальте. А Эдика лежала на траве босая, и у нее была одна только ранка, на виске, из ранки медлительно-вязко ползла почти черная кровь, и казалось странным, что вот от такой царапины человек может умереть.
На самом деле, как позже установили врачи в больнице, от удара сразу сместились шейные позвонки. Эдика умерла мгновенно.
"Скорая" подоспела через несколько минут. Вокруг Эдики мельтешили какое-то время медики, потом уложили ее на каталку, накрыли с головой белой простынкой и задвинули эту каталку в свою медицинскую машину. Машина увезла покойницу в третью городскую больницу, и там ее положили, как водится, в холодильник, рядом с двумя другими свежими трупами, поступившими из отделения реанимации.
Ночью Эдика пришла в себя. Первым делом она стянула простынку с головы, было душно. И очень холодно. Юбка на Эдике была короткая, блузка - полупрозрачная. Туфлей не было совсем. Девушка обнаружила, что лежит на чем-то твердом, холодном и высоком. Села, спустила ноги. Кажется, ничего не болит. Она увидела соседей, накрытых с головами, и поняла, что это - мертвые.
А она сама?
Может быть, я жива, подумала Эдика. Помнила ли она то, что произошло с ней? Автобус, красный зрачок светофора, оглушительный убийственный удар, гасящий сознание. Дальше все было очень смутно. Они подумали, что я умерла - сообразила Эдика. Я в морге. Странно, но она совсем не испугалась этой мысли. Она только страшно замерзла. Спрыгнув на ледяной пол, покрытый плиткой, Эдика быстро пошла к выходу. Почему-то в морге не было людей - ни в холодильнике, ни в помещении рядом. Может быть, сторож вышел закурить? Или заснул в углу? Эдика вышла босиком на улицу, в теплую июльскую ночь.
Ключ от квартиры так и лежал в кармане. Сумочка с кошельком и всякой дребеденью, конечно, пропала. Эдика решила, что завтра позвонит в больницу, а сейчас - домой...
Какой-то тип на улице увязался было за девушкой, подошел ближе, попытался что-то сказать. Эдика обернулась и в упор посмотрела на хмыря. Глаза того округлились, все лицо вытянулось, выражая не то ужас, не то изумление... хмырь пошевелил губами неясно и отстал.
Мертвая, подумала Эдика. Все боятся мертвых.
В детстве Эдика тоже боялась, например, ходить через кладбище. Слушала страшные истории про мертвецов. А вот теперь она сама - мертвая. Почему-то Эдика знала точно - никто ничего не перепутал. Она действительно умерла. И даже нельзя сказать, что воскресла - нет, она мертвая, но продолжает ходить, говорить, и все это ей не снится.
И завтра с утра на работу придется идти.
На виске у нее осталась небольшая ранка, Эдика наклеила пластырь и постаралась тщательно замаскировать его прической.
Эдика позвонила в больницу и спросила нейтральным тоном, не поступала ли к ним вчера такая-то... или в морг при больнице. Телефонная дама долго копалась в своих каких-то документах и наконец твердо сказала, что нет, такая вчера - и вообще никогда к ним не поступала.
Нелепо было бы доказывать что-то регистраторше - не каждый готов признать свою ошибку. Эдика отправилась на работу.
И здесь она обнаружила изменения. Собственно, изменился весь город, и квартира ее стала другой. Все оставалось на своих местах, было по-прежнему - но приобрело совершенно другой смысл и значение. Эдика работала в торговой фирме, продавала бытовую технику с помощью телефона и интернета. В свободное от продаж время Эдика посещала любопытные интернетовские сайты или сидела в чате. Но обычно звонили много. Вот и в этот раз позвонила женщина, желавшая заказать пылесос. Эдика вежливым, как обычно, любезным тоном отвечала ей, оформляла заказ, но в какой-то миг ее пронзило ощущение полной нелепости происходящего. Зачем этой женщине нужен пылесос? В чем смысл всех этих нелепых действий - внесение заказа в компьютер, упаковка прибора в коробку, в пеструю бумагу, перевязка упаковочной лентой, отнесение на почту, распаковывание, радость по поводу приобретения, чтение инструкции, и наконец, собственно чистка ковров и ковролина? Зачем и почему так много людей тратят на все это свое время?
Эдике очень захотелось сказать женщине, что пылесос той совсем не нужен, что она только зря тратит деньги, выбрасывает их на ветер. Но ничего такого, разумеется, Эдика не сказала, а продолжила работать, как обычно, потому что была, в конце концов, хоть и мертвой, но вполне разумной девушкой.
В перерыв подруги Эдики - Рена и Натали - выходили покурить на широкий балкон. Часто к ним присоединялись женщины из других отделов, на площадке стоял гвалт - обсуждали обновки, сплетничали друг о друге, делились радостями и проблемами. Эдика всегда любила эти минуты, возможность глотнуть свежего, пропахшего никотиновым дымом воздуха, немного свободы среди нудной рабочей рутины. Закуривая "Кэмел" с фильтром, Эдика вдруг подумала, что если бы вчера она не умерла, а допустим, просто попала под машину и ударилась головой - как было бы приятно сейчас рассказать об этом, продемонстрировать пластырь, поохать, выслушать сочувственные возгласы приятельниц.
Но правду рассказывать не хотелось. Врать - тем более. Рена, правда, заметила пластырь на виске подруги и спросила, что это значит, Эдика неохотно ответила, что ударилась о косяк двери, поскользнувшись. Ничего страшного, просто царапина.
И еще Эдика заметила, что разговоры женщин стали удивительно неинтересными. Бывает, что человеку скучно в одиночестве. Но нет ничего хуже скуки на тошном концерте или в центре веселящейся толпы - когда это веселье бьет тебе в уши, лезет в глаза, и ты не можешь отвернуться и уйти, ты вынужден слушать эту нелепость... Да какая разница, какой маргарин продавали вчера на углу Вязовой? И не все ли равно, любит ли Кати из бухгалтерии носить платформы, или не любит? Эдика надела сегодня старые туфли, почти без каблука, но почти не заметила этого.
Докурив сигарету, она бросила окурок в урну, вернулась на рабочее место и убила остаток перерыва, раскладывая на десктопе пасьянс.
Борис ждал ее в машине на углу. Как обычно, он завел мотор, увидев Эдику в зеркальце заднего хода. Как обычно, она распахнула молча переднюю дверку и села. "Гольф" медленно тронулся с места.
- Ты сегодня немного странная, - сказал Борис вместо приветствия. Эдика пожала плечами.
- А что это у тебя на виске?
- Подскользнулась, упала, - пробормотала она.
- "Подскользнулся, упал, закрытый перелом, очнулся - гипс"... это откуда?
- Не знаю, - удивилась Эдика, - никогда не слышала.
Она молчала, не зная, что сказать. Обычно она спрашивала, как у Бориса дела на работе, в семье, и он начинал рассказывать. Но почему-то сегодня ей совсем было это неинтересно. Да и глупо как-то спрашивать. Борис, не дожидаясь ее вопросов, начал рассказывать сам. Привык. Дочь вчера приехала от подруги, гостила у нее три дня. Говорит, было скучно, только на дискотеке здорово. Шеф грозился лишить всех отпуска, если к концу месяца проект не будет сдан. Скользкую тему - поездку с семьей в августе на море - Борис привычно обходил. Эдике хотелось, чтобы хоть часть отпуска он провел с ней. Жена Бориса, не зная о существовании Эдики, но догадываясь, старалась узурпировать свое безраздельное право на свободное время мужа. Эдика даже отпуск специально подгадала, чтобы в одно время с Борисом, и даже купальник заказала роскошный, почти незаметный на теле. Сейчас, слушая его болтовню, Эдика вспомнила про этот купальник и вдруг поразилась - зачем? Зачем она выкинула деньги? У нее два хороших купальника, зачем третий?
- А куда мы едем? - вдруг спросила она. Борис осекся.
- А? Куда едем? Ну... я думал, к тебе.
- Нет, ко мне... нельзя сегодня, - быстро сказала она. Почему-то ей было страшно представить, как входит Борис в эту изменившуюся квартиру, как несовместим он со всем этим...
- Ясно. Ну тогда, в центр, в кафешку какую-нибудь, посидим, - упавшим голосом предложил Борис. Видимо, у него были другие планы. Не просто посидеть. Эдика еще раз похвалила себя за то, что не пригласила Бориса домой. Ей сегодня совершенно ничего не хотелось.
Да и занимаются ли этим мертвые?
Борис и Эдика сидели в маленькой кофейне в центре города. Эдика обычно брала гляссе, но сегодня ей не хотелось ничего. Совсем. Из вежливости она попросила чашку капуччино и вяло продиралась ложечкой сквозь пышную пену сливок.
Борис взял себе эспрессо.
- Ты не заболела? - спросил он, и в его тоне Эдика ощутила легкое раздражение.
В этот миг она вдруг увидела всю картину как бы сверху и чуть слева. Вот они сидят за столиком в кафе, преуспевающий молодой программист и его любовница. У этого программиста есть отличная квартира в центре, немецкая машина, умная и симпатичная жена - переводчик-референт, дочь-отличница, и наконец, она, Эдика. С ней он встречается уже год. Она красивая, моложе жены на пять лет, очень привлекательная, очень сексапильная, всегда в ровном хорошем настроении, всегда готова выслушать и посочувствовать, не пытается им манипулировать, в отличие от жены, ничего никогда не требует. Вот она сидит в своей палево-дымчатой юбке выше колен, закинув одну красивую ногу на другую красивую ногу - только почему-то в старых туфельках без каблука. Она любит его и хотела бы иметь от него ребенка, детей, да и вообще хорошо бы он развелся, ведь уже обещал как-то, говорил, что любит только ее, что с женой, кроме девочки, ничего не связывает. Он все это о ней знает, но давно пришел к выводу, что статус кво для него - самое идеальное положение. Жена любит его, догадывается и страдает. Любовница любит его и страдает от неопределенности и унижения. Он чувствует себя настоящим мужчиной - машина, работа, дочь, жена, любовница.
Вдруг подступил к горлу тошнотный комок. Эдика встала, осмотрелась, не говоря ни слова, побежала в уборную. Ее вырвало.
Умывшись, Эдика вернулась к Борису.
- Послушай, - сказала она, - знаешь что? Нам надо расстаться.
Борис нахмурился.
- Ты опять начинаешь?
- Нет, - Эдика вдруг улыбнулась, и эта улыбка поразила Бориса, он застыл, внимательно глядя на нее.
Эдика же улыбнулась, потому что поняла - Борис решил, что она начала осаду на тему совместного отпуска. Или вообще своего неопределенного положения. Он подумал, что это такой прием манипуляции - пригрозить уйти, и заставить его выполнить какие-нибудь ее требования.
Он даже представить не мог, что она решила уйти насовсем. Просто - насовсем, без всяких условий. Нет, она не относится к нему плохо. Человек как человек. Любовь не перешла в ненависть. Любовь просто исчезла.
Мертвые не умеют любить.
- Борис, ты извини. Я вдруг поняла, что не люблю тебя. У меня прошло чувство. А ведь кроме чувства, нас ничего не связывает, верно? Я просто не вижу смысла.
Она встала.
- Не обижайся на меня, прости.
Он молчал, потому что совершенно не представлял, что нужно говорить в такой ситуации. Эдика вышла из кафе.
Он догнал ее у выхода.
- Но... давай я тебя хоть до дома довезу. Здесь же далеко.
- Не стоит, - Эдика покачала головой, - я доеду на трамвае.
Удивительно, но в больнице не осталось никаких следов пребывания Эдики. В документах ничего не было зафиксировано. Никто не хватился поутру исчезнувшего трупа. Персонал ничего не знал.
Сумочка, конечно, тоже исчезла. Эдике пришлось заявить о пропаже паспорта в полицию. К счастью, денег в кошельке было немного.
После всех разговоров Эдике стало даже казаться, что она сошла с ума, и ей что-нибудь такое приснилось. Но ранка на виске свидетельствовала об ином - все происшедшее было правдой.
Да и не только ранка. Эдика чувствовала себя в полном смысле этого слова - мертвым человеком.
Смотреть телевизор оказалось так же невыносимо скучно, как и разговаривать с коллегами. Эдика попробовала читать, но и чтение мало взволновало ее. Она стала проводить время, просто гуляя по улицам или наводя порядок в квартире. Начала что-то вязать - не с увлечением, а так, чтобы убить время.
Самым сложным было объяснить подругам, что разговаривать с ними не то, что неинтересно - тошно. Но слыша вялые безжизненные ответы Эдики, постепенно они и сами перестали ей звонить.
Мама всполошилась сразу. Поговорив с Эдикой по телефону, она тут же примчалась к ней, выяснять, что случилось, не заболела ли дочь, что это за депрессия такая? Узнав о разрыве с Борисом, мама про себя порадовалась (давно надо было порвать с женатиком, никакой перспективы), а вслух посочувствовала и сказала, что это надо пережить и забыть, и найти себе нормального мужика, ты же, доченька, молодая и красивая. Эдика же обрадовалась, что маме не нужно ничего объяснять, пусть считает, что все это безразличие к живой жизни вызвано горем от разрыва с Борисом.
Эдика иногда и сама себе удивлялась, сравнивая себя - прошлую - и нынешнюю. Она даже курить почти бросила. Ей не хотелось шоколада, не хотелось цыпленка гриль. Ей вообще не хотелось есть, она покупала себе полезные для здоровья йогурты и зеленый салат, цельнозернистый хлеб и кушала строго по расписанию три раза в день, чтобы поддержать - неизвестно зачем - эту видимость жизни.
Ей думалось, впрочем, что даже если совсем ничего не есть - ничего и не случится. И в самом деле, иногда было лень ужинать, она ложилась спать и поутру совсем не чувствовала голода.
Но как это ни странно, хотя желания у Эдики практически отсутствовали, скучно ей не было. Ей было просто все равно, чем заниматься - закатывать огурцы в банки, вязать пуловер, принимать заказы или гулять. Скуки не было, мозг, как и тело, не просил пищи. Казалось, где-то внутри звучит неслышная тонкая струна, и к ее монотонному звуку Эдика не переставая прислушивалась.
Эта музыка - была единственным, что мир смерти отдал ей с собой.
Впрочем, нельзя сказать, что уж совсем ничто не интересовало Эдику. Например, ей стали нравиться старики. Эдика смотрела на старых людей с огромной любовью и сочувствием, хотя они часто и были смешными - боялись смерти и предавались жутко мелочным суетным хлопотам. Она даже привязалась к старушке, живущей в квартире напротив, стала заходить к ней, мыть у нее пол - старушка жила одна и страдала артритом, убирать, приносить продукты из магазина, выслушивать воспоминания о жизненном пути и воркотню по поводу современной молодежи. И все эти действия доставляли Эдике настоящее удовольствие.
Эдика и сама будто постарела. Волосы, больше не терзаемые пергидролем, приобрели свой естественный рыжевато-русый оттенок. Красилась она только на работу, да и то - слегка, потому что собственное накрашенное лицо стало вызывать у нее неудержимые приступы смеха - слишком уж нелепо это выглядело. Да и одежда изменилась, стала удобнее, проще и куда менее сексапильной, чем раньше - это, во всяком случае, уменьшало количество потенциальных сексуальных маньяков вокруг.
Ранка на виске зажила, остался небольшой шрам, который можно было с успехом маскировать прической.
Вообще Эдику интересовали не только старики, но и все, что связано со смертью. Например, ей стали интересны новости с театра очередной войны, а также душераздирающие подробности в популярно-медицинских изданиях о разных смертельных болезнях. Все это Эдика читала не с ужасом, а с каким-то интересом и благоговением - она знала кусочек тайны, стоявшей за смертью.
Пожалуй, слишком мешали люди. Эдика предпочла бы не видеть совсем никого. Но с работы уйти пока не решалась - менять свое стабильное существование неизвестно на что... А на работе ей настойчиво лезли в душу, хватали прямо руками за звенящую струну, расспрашивали, мешали. Обижались на ее холодность, считали высокомерной и заносчивой. Эдику это расстраивало, хотя и не сильно. Ей не хотелось никого обижать. Она же не виновата, что люди вокруг перестали быть ей интересны.
Однажды в газете она случайно прочла заметку, которая называлась "Мертвые среди нас". Конечно, заметка привлекла внимание Эдики необычным заглавием. Но еще больше поразило ее - насколько ее вообще могло еще что-то поразить - содержание.
"Пора сказать правду и об этом явлении: до сих пор считалось, что нас как бы нет. Даже говорить о смерти - в обществе неприлично. Люди любят мертвеца, мирно лежащего под слоем земли на кладбище, еще лучше - в виде пепла в аккуратной изящной урне. Но мы живем среди вас, отверженные, никому не нужные, никем не понятые. Сколько нас? По приблизительным подсчетам, проведенным мною с группой друзей - не менее пяти процентов населения. Но ведь надо учитывать, что не каждый признается в том, что он уже мертв. У людей есть семьи, дети, работа, люди не хотят раскрывать всю правду о себе - и вынуждены носить мучительные для них маски. Неизвестная сила однажды швырнула нас в пучину смерти и затем, с непонятной целью, вновь вернула на землю - невредимыми, я здесь не говорю о тех, кто побывал в состоянии клинической смерти в реанимации, я говорю о нас, настоящих мертвецах, знающих изнанку жизни. Но почему мы должны быть изгоями общества? Мы не представляем опасности, не отличаемся внешне от обычных людей. Все, чего мы хотим - это признания наших прав и понимания..."
В конце заметки был дан телефон и объявление о создании клуба мертвых. Все это очень удивило Эдику. Она до сих пор считала, что ее случай - уникальный, что такого не бывает вообще-то. Конечно, Эдика тут же позвонила по указанному номеру.
Через неделю состоялось первое собрание клуба мертвецов. Пришли разные люди, молодые и старые, женщины и мужчины, несколько детей и подростков. Председатель, неведомо кем выбранный, около часа нудно говорил о свершившемся событии, о правах мертвых, сравнивал их с сексуальными меньшинствами, когда-то преследовавшимися, а ныне - признанными, о том, как он рад видеть всех собравшихся... Потом выбрали казначея и вице-президента клуба - полноватую женщину в черном.
Эдика стала посещать клуб. Хотя никто из мертвецов - как выяснялось из поспудных бесед - не испытывал тяги к спиртному или еде, на столах всегда стояла легкая выпивка, орешки и чипсы, сыр. Просто в качестве ритуала для совместного времяпрепровождения. О главном не говорили, никому просто не хотелось этого касаться. Кто-нибудь выступал на каждом заседании, рассказывая или о собственной смерти - обычно лишь обрисовывая ее внешние обстоятельства, или о впечатлениях обыденной жизни. Эдике запомнилось выступление одного молодого парня, который погиб на войне. Солдат очень красочно описывал дорогу, засаду боевиков, взрыв прямо перед носом машины, грохот автоматов, кто где стоял, кто куда бросился. В него лично попала граната, разорвав тело на несколько частей, видимо. Когда он очнулся ночью - на дороге один - тело пересекали несколько свежих огромных шрамов, словно оно срослось неведомым образом. Когда солдат вернулся в свою часть, никто особенно не удивился, решили, что он был контужен в той засаде, потерял сознание. Свидетелей того, как его разорвало на куски гранатой, не осталось - все остальные погибли. Вскоре его демобилизовали, и здесь он устроился работать частным охранником.
Но чем дальше, тем скучнее становились заседания. О своей смерти все уже рассказали. Новые мертвые не приходили в клуб, хотя, по заверениям председателя, мертвецы составляют чуть ли не половину всего населения. Говорили о текучке, о бытовом - никого не интересовало что-то большее. Или меньшее. Пили безвкусное вино. Даже дети сидели чинно и тоскливо, как взрослые. Лишь некоторые суетились, много говорили, много пили вина. В газетах стали появляться огромные заголовки "Клуб мертвых", "Почему нас боятся", "Жизнь после смерти", провели несколько пресс-конференций на радио - никто из мертвых не соглашался на телевидение, кому же охота признаваться в таком? Постепенно тема мертвых в обществе уже перестала быть интересной и острой, перестала быть сенсацией. Клуб вырождался. Эдика вдруг стала подозревать, что в клубе есть живые. И даже довольно много живых - они-то и создавали фон, создавали видимость деятельности, собирали какие-то взносы, писали планы и отчеты.
Эдика покинула клуб вместе с молодым погибшим солдатом. Они разошлись в разные стороны, и больше Эдика никогда не искала себе подобных.
Однажды она случайно - послали по работе в другой район - увидела старую церковь и вдруг решила, что обязательно съездит туда. До сих пор Эдика никогда не задумывалась о религии. Она выросла в атеистической семье, мама и до сих пор не верила ни во что, будучи врачом-дерматологом. Эдике религия была просто безразлична, споры о догматах казались ей нелепыми, обряды - странными. Смерть никак не изменила ее отношения к вере - то, что было ТАМ, казалось ей, просто не может быть связано со всеми этими глупостями.
И вдруг ее потянуло - просто прийти в церковь, так тянет домой после тяжелого дня.
Эдика посетила одну службу, другую... и неожиданно для себя втянулась. Не то, что она начала находить смысл в обрядах. Просто ей нравилось в церкви. Ей было там невыразимо приятно.
Когда она пыталась анализировать свои посмертные ощущения - то, что она чувствовала в то странное время между ударом в висок и ночным моргом (а она, конечно же, была в сознании и что-то ощущала все это время) - ничего не выходило. Не было никакого светового туннеля (кстати, некоторые в клубе мертвецов рассказывали о таком туннеле, но большинство - нет). Никаких светящихся добротой существ. Было что-то другое. Эдика долго пыталась сформулировать это, вспомнить, но в конце концов поняла, что вспомнить до конца не удастся.
То, что Эдика ощущала в церкви, было ближе к покою. Стройное, строгое пение, бормотание молитв на малопонятном языке, светлые и покойные лица верующих. Жесты, исполненные достоинства и красоты - перекреститься, встать на колени. Эдике ничего не нужно было, только стоять сзади и жить этим покоем, сквозь который иногда даже чудился свет.
И струна, внутренняя струна мертвой звучала в унисон с внутренней церковной струной. И это было невыразимо приятно.
Эдика "подсела" на церковь, как кокаинист на белый порошок. К счастью, службы шли ежедневно. Эдика стала каждый день после работы посещать церковь.
В клубе она научилась немного отличать живых от мертвых. И однажды, обратив внимание на верующих, Эдика с удивлением поняла - большинство из них давно уже мертвы.
Только здесь не принято было говорить об этом. Церковь тоже была своеобразным клубом мертвых, видимо, они находили здесь убежище, так же, как Эдика. Им не нужен был клуб для общения. Им был нужен свет и покой.
Однажды после службы священник подошел к Эдике.
Он был молодой и, показалось ей, мертвый.
- Вы каждый день ходите к нам. Вы крещены?
- Нет.
- Надо креститься, - сказал священник. Эдика пожала плечами.
- Хорошо.
Но ей пришлось ходить на катехизацию. Это не мешало и не раздражало. Это даже было интересно. Впервые в жизни Эдика прочитала Евангелие, и ее очень поразила история Бога, умершего и воскресшего из мертвых.
Она крестилась. Света стало чуть больше. Но свет подходил на миг, во время Причастия, а обычно в церкви был просто покой. Просто хорошо. Эдика стала регулярно исповедоваться, и сама удивилась, как много делает всяких вещей просто потому, что так привыкла, и как эти вещи отравляют ей жизнь. Но до конца справиться с ними не удавалось. И все же Эдике было теперь несравненно легче.
Мама только испугалась за нее.
- Ты стала сектанткой! - кричала она, - посмотри на себя, ты молодая девушка, на кого ты похожа! Кому ты интересна в этой юбке, в этой длинной блузке! Твои ровесницы делают педикюр, следят за собой, а ты... Ты никогда не выйдешь замуж! Ты старая дева и выглядишь как старая дева! И все это твой дурацкий Бог! До чего ты дошла, ты веришь в такую чушь! - и мама начинала говорить гадости про Бога, а Эдике было очень неприятно и неловко, и страшно, так, что однажды у нее вырвалось.
- Мама, я бы хотела, чтобы ты однажды умерла...
Только через секунду она поняла, что сказала. И как воспримет это мать. Быстро пробормотала, что прости, не то имела в виду, но мать оскорбилась страшно. Ушла. Эдика взяла четки и не ложилась спать в эту ночь. Никто же не виноват, говорила она. Понимаешь, никто не виноват. Просто они - живые. Если бы Ты всем взял и вот так объяснил, как нам. Мы бы все поняли. А Ты что, хочешь, чтобы они все пришли к Тебе просто так? Но живому человеку Тебя почти не услышать... Я же была точно такой же, как они. Пока не умерла.
С этой ночи Эдика стала очень сочувствовать живым людям. И поняла, что с ними надо вести себя очень бережно и все время о них думать, а то получится, как с мамой. И еще надо что-то сделать, чтобы они тоже все поняли - хотя живому это и трудно.
В церкви Эдика познакомилась с молодым человеком. Звали его Микель. Он был очень интеллигентный, носил очки и бородку, писал кандидатскую диссертацию по древним языкам. В церковь его привел интерес к старине, но потом он крестился и уверовал. Микель был, к сожалению, совершенно живым. Но в то же время как бы чуть-чуть и мертвым. Эдика вообще заметила, что те, кто ходит в церковь, даже живые становятся немножко мертвыми - как бы заражаются от мертвецов.
Эдика и Микель ходили вместе гулять после службы, Микель что-то рассказывал о древних языках, о старых народах и битвах. Эдика слушала, и их объединял покой. Можно было и совсем ничего не говорить, просто существовать в этом покое вместе. Микель, похоже, полюбил Эдику. Но он любил ее не так, как Борис. Кстати, Микель и не был женат. Он не дарил ей всяких подарков, не возил в кафе, не обещал ничего. Он только смотрел на нее, смотрел все время, очень пристально, и Эдика видела в его глазах - себя. Он как бы молча говорил ей все время: ты очень интересный человек. Ты прекрасна. В тебе - тайна. Я хочу понять эту тайну, хочу быть с тобой. Ты интереснее и прекраснее всех. И может быть даже - ты единственная моя.
Эдике тоже нравилось быть вместе с Микелем. Ей только жаль было, что он не поймет смерти. Однажды, не выдержав его немого вопроса, Эдика рассказала Микелю все. Она мертвая. Да. Все эти статьи в газетах - не бред. Она рассказала и о себе, и о клубе мертвецов, и о том, что многие в церкви - мертвы.
Рассказ не возымел эффекта. Микель лишь пожал плечами. Они продолжали гулять, как раньше. Но Эдике было жаль Микеля. Он плакал иногда, особенно после исповеди. Его трясло. Эдика видела, что жизнь его как-то не складывается.
Между тем, у нее все уже наладилось. Мама примирилась с церковью, простила дочь. И даже, вроде бы, начала немного благосклонно относиться к вере в Бога, уже не считала это глупостью. А увидев Микеля, мама и вовсе растаяла от счастья.
Однажды Микель не пошел к Причастию. Эдика не спрашивала - почему, это дело интимное, об этом не говорят. Но после службы он подошел к ней и попросил.
- Давай поедем к тебе. Сейчас.
Эдика согласилась. Они приехали к ней домой. Микель раскрыл свой рюкзачок и достал оттуда большой десантный нож. Положил на стол.
- Эдика, мне кажется, этим ножом даже ты сможешь убить.
- Да ты что? - вздрогнула девушка.
- Ничего. Убей меня, - попросил Микель, - я не хочу больше. Не могу. Я хочу - как ты...
- Но ведь некоторые умирают насовсем, - возразила Эдика.
- Все равно. Лучше совсем умереть, чем так...
- Микель, что случилось?
- Что случилось? Ты правда хочешь это знать?
- Если тебе не тяжело...
Микель заплакал.
- Я был с этой, Эдика... ты ее не знаешь. Прости, что я рассказываю тебе. Это мерзость все. Я знаю, что и тебе причиняю боль, зачем я так... меня и к причастию не допустили, и правильно. Она держит меня, как змея... Не отпускает. Не могу больше.
- У тебя девушка есть? - сообразила Эдика.
- Да нет, нет... страсть у меня, просто страсть обыкновенная. Вот и опять... Только поманила одна студентка длинноногая, и все. Я даже имя ее толком не запомнил. Мне так трудно с этим справиться. Я бы так хотел тоже умереть - и все...
Эдика взяла его руки в свои.
- Микель, послушай... умереть легко. Правда - легко. Жить гораздо труднее. Но ты сможешь, я знаю, ты сможешь...
Микель и вправду скоро почувствовал облегчение от своей страсти. А потом он предложил Эдике выйти за него замуж. Они обменялись колечками.
Но Эдике было не суждено выйти замуж, потому что как раз началась большая война.
Микель бросил свой университет и ушел воевать. Фирма, где работала Эдика, перестала существовать. Эдика устроилась санитаркой в военный госпиталь. Здесь ей было интереснее работать, и она удивлялась, почему раньше не сменила профессию. Город несколько раз бомбили. Однажды объявили воздушную тревогу, как обычно, Эдика была дома, и побежала вместе со всеми в ближайшее бомбоубежище. Но тревога была необычная - противник решил уничтожить город атомной бомбой.
Бомбоубежище, где пряталась Эдика и ее соседи, находилось всего в трехстах метрах от эпицентра взрыва. Поэтому они погибли мгновенно, их тела просто сгорели вместе с землей и камнями. Перед тем, как взорвалась боеголовка ракеты, священник, оказавшийся в бомбоубежище, как раз читал молитвы, и Эдика тихо повторяла за ним, перебирая четки.
После смерти Эдика осмотрелась и увидела вокруг множество перепуганных, плачущих людей, не понимающих, что произошло.
А ей было легко, она даже обрадовалась - наконец-то кончилось это двусмысленное, неприятное положение. Она вернулась домой.
Но жаль было всех этих людей. И теперь Эдика точно вспомнила, куда надо идти. На миг она подумала, что теперь понимает смысл своей первой смерти, кому и зачем это было нужно. И почему так много скопилось мертвецов в этом городе, уже обреченном огню. Но потом ей стало не до того, потому что те, кто слева, из тьмы, хватали растерянных, испуганных людей, и тащили к себе. И сначала Эдика попробовала отбирать у них жертвы, но чуть не влипла сама. Тогда уже вспомнила все окончательно, и медленно двигаясь вперед, стала говорить негромко "Господи, помилуй!" И тогда все остальные, видя ее уверенное поведение, тоже пошли за ней и повторяли только "Господи, помилуй! Господи, помилуй!"