Яростный осенний ливень заливал бедный еврейский квартал Берлина. Война не дошла до столицы, стены домов не были покрыты пробоинами от снарядов, их не щербил винтовочный огонь, и, тем не менее, эта часть города представляла особо печальное зрелище. Из-за непогоды на улице уже темно, хотя было лишь пять вечера. Окна мёртво пялились на залитую дождем улицу - газ необходимо экономить, и даже свечи мало кто мог себе позволить. Где-то внутри этих шатких строений люди, кряхтя, перетаскивали тазы по полу, подставляя их под всё новые и новые струйки, весело журчащие с прохудившихся потолков. Бесчисленные щели в потолке набухали темными каплями, вода размывала любые затычки, грязь, глину, краску, солому, смолу - всё, чем горожане пытались залатать дыры в своем доме, - и падала на пол, где и собиралась полусгнившими тряпками. Каждую осень под низким берлинским небом разыгрывалась одна и та же невеселая трагикомедия.
Погруженная в свои мысли, Сара медленно шла по мокрой мостовой, зачерпывая туфлями воду из луж. Они давно насквозь промокли, как и вся другая одежда, но девушку это мало занимало. Своим зонтом она прикрывала в основном футляр со скрипкой, позволяя темному платью еще больше темнеть от воды. Она любила подобные осенние прогулки под дождем, когда обычно многолюдные и шумные улочки еврейского квартала пустеют, обычная грязь на мостовых смывается могучими потоками, а из окон не доносятся шум и ругань. Она медленно шла, разглядывая потемневшие деревянные двери с еле заметными футлярами мезуз. Весь город казался вымершим, и лишь изредка в темных окнах появлялся и тут же пропадал огонек свечи, словно привидение решили посмотреть на молодую девушку, не боящуюся намокнуть под ливнем.
Дойдя до своего дома, Сара остановилась, словно задумавшись о чем-то, потом закрыла зонт и зашла внутрь. Дом встретил ее запахами сырости и керосина, источаемого старой лампой.
На первом этаже располагалась часовая мастерская. Здесь, как обычно, сидел отец - невысокий, лысоватый мужчина с вечным следом от увеличительного стекла в глазу. На секунду оторвавшись от сложного часового механизма, он поприветствовал дочь кивком и снова углубился в сплетение шестеренок. Дочь кивнула в ответ. Она хорошо знала -- отца отвлекать нельзя.
Раскрыв зонтик и поставив его у входа на просушку, Сара зашла в кухню. Здесь было жарко -- мама опять что-то готовила. Еле видимая из-за клубов пара, она улыбнулась и помахала дочери рукой.
- Ты опять гуляла под дождем, золотце? Сколько раз тебе говорить, что и одежду надо беречь, и здоровье. Переодевайся немедленно и приходи ужинать.
- Я не голодна, мама.
- Ты каждый раз это говоришь. А ну быстро иди.
Наверху, в теплой уютной комнатке, Сара быстро переоделась в серое домашнее платье, положила футляр со скрипкой и прислушалась. Поняв, что к ней никто не поднимается, она достала из-под подушки резную шкатулку и вышла из комнаты. Она знала -- мама вспомнит о ней не раньше чем через полчаса, и надо воспользоваться этим временем.
Поднявшись по лестнице на чердак, она растянулась возле небольшого мутного окна и открыла шкатулку. В ней лежали фигурки. Небольшие, одетые в красивые костюмы, вышедшие из моды самое малое сто лет назад, они лежали на дне шкатулки и мёртво таращились вверх крохотными глазками. Невозможно было определить материал, из которого они сделаны - слишком легкий для металла, слишком тяжелый для дерева, не имеющий керамического блеска. При этом свет играл на лицах фигурок ярче, чем играл бы на них, будь они вырезаны из дерева. Пожалуй, сторонний наблюдатель решил бы, что фигурки из плоти, как я или вы, читатель, если бы его разум сразу же не отбросил эту мысль, как совершенно невозможную.
Аккуратно вытащив фигурку, отличавшуюся среди прочих военной выправкой и безупречно поглаженным костюмом, Сара поставила ее на пол. Фигурка стояла, преданно пялясь в полумрак чердака. Сара задумчиво поглаживала ее по голове, периодически заглядывая в шкатулку.
Она нашла шкатулку давным-давно, в их прежнем пражском домике, еще до переезда. Та валялась в кладовке среди кучи хламья, забытая и никому не нужная...
Маленькая Сара быстро разобралась с правилами игры. Находясь в шкатулке, фигурки замирают и лежат в тех же позах, в которых их туда отправили. Если извлечь одну фигурку, она будет стоять, словно вкопанная, лишь изредка переступая с ноги на ногу, достаточно редко, чтобы сторонний наблюдатель списал эту на игру воспаленного воображения. Две фигурки же начинают Играть.
Если они однополые, то обычно отправляются в путешествие, исследуя окружающие земли. Игрока не замечают, даже если он будет водить пальцами у них перед носом. Если повернуть их, они на секунду замрут, а потом снова отправятся вперед, куда глядит лицо, как ни в чем не бывало. Так их можно водить кругами довольно долго, пока они в отчаянии не падают на пол и не отказываются двигаться. Обычно Сара после этого убирала их в шкатулку.
Вот Сара наконец приняла решение, и вытянула даму, наряженную в платье с кринолином. Военный немедленно оживился, вытянул и без того идеально ровную спину и промаршировал к даме. Та отвела взгляд и хихикнула.
Как-то раз родители уехали, оставив Сару одну на целый день. Она вытащила все фигурки и расположила на столе. Игра такого количества фигурок оказалась чрезвычайно интересной и занятной. Фигурки дрались, душили друг друга, встречались, расставились, творили многие другие вещи, которые многие бы посчитали непозволительными. Именно тогда Сара потеряла Губернатора -- смешную толстую фигурку в черном душном костюме. После расставания с одной из фигурок он долго стоял на краю стола, а потом прыгнул вниз, смешно растопырив руки. После этого Сара сильно испугалась и немедленно сложила все фигурки обратно. Они долго шевелились и скреблись там, пугая хозяйку -- что, если они не успокоятся никогда? Но поздно ночью, наконец, всё стихло. Но Губернатор потом так и не ожил, сколько Сара его не трясла. Пришлось похоронить под раскидистой липой.
Сара вынула из шкатулки фигурку высокого молодого мужчины с вечно недовольным лицом и поставила рядом с первыми двумя. Нигилист долго стоял, поглядывая на счастливую пару, и только лицо его становилось еще более недовольным. Сара аккуратно взяла Военного и повернула на сто восемьдесят градусов. Дама грустно смотрела на него, пока к ней не подошел Нигилист. Они принялись о чем-то болтать, смешно изображая человеческую речь, -смутно знакомую, как иностранный язык, слышимый сквозь сон, - а Военный продолжал стоять, честно глядя в стенку.
Сара рассматривала происходящее, лежа на животе и болтая ногами в воздухе, и не замечала, что дождь давно кончился, а по городу разгорается зарево десятков тысяч факелов, двигающихся по улицам огненной рекой.
-----------------------------------
Смычок медленно, плавно ходил по струнам. Каждое движение рождало в голове новый образ. Сара думала о далеких степях, что питают собой горькие сухие травы. О людях, которые там живут, об их древнем нечеловеческом знании, что нашептывает сама степь, о шепоте песка под корнями травы, свидетельствующем о приближении бури. Об огромных, ярких звездах, сияющих по ночам, о степных людях, проводящих жизнь в войне и размышлении... Скрипка взяла чуть повыше, и на смену степи пришел другой образ, пахнущий горечью расставания. Маленький городок, древний вокзал, параллельность рельс, уходящих далеко-далеко и зовущих за собой, на край неба..
- Ты опять замечталась, - услышала Сара. Учитель смотрел на нее с доброй улыбкой. - Тебя невозможно дозваться, когда ты играешь.
- Извините, - ответили Сара, опуская смычок.
- Ничего. Ты играешь все лучше и лучше. Приходи послезавтра.
Распрощавшись с учителем, Сара вышла на улицу. Домой ей не хотелось. Подумав, она отправилась в заброшенную часть города. После окончания войны, когда деньги начали ходить миллиардами, но на них нельзя было купить даже буханку хлеба, многие съехали оттуда. Поначалу в богатых домах играла громкая музыка, смеялись гости, лилось шампанское рекой, и чем печальнее были новости с фронтов, тем беспечнее становились жильцы, словно победа зависела от того, насколько сильно они развлекаются. Затем часть жильцов съехала, часть сгинула, все ценное из домов вынесли, дома печально смотрели друг на друга выбитыми ставнями, а горожане старались не появляться там без особой нужды.
Один дом как-то особенно быстро обрушился от времени. Говорят, он был построен безумным архитектором, жившим здесь когда-то. Он пил абсент и силился победить пространство и время. Он умер, а от его домов остались лишь лестницы, тянущиеся ввысь в бессильной попытке ухватить небо.
Сара уселась на краю обвалившейся лестницы, поджав под себя ноги и обхватив колени руками. Город остался внизу. Множество домов, притертых друг к другу, изобилие разноцветных крыш... С такого расстояния не доносились шум и вонь улиц, и город казался почти красивым. Здесь не было прохожих, и тишину нарушало только карканье ворон, полюбивших этот пустынный участок города.
Сара заметила внизу какое-то движение. Два человека, мужчина и женщина, шли по мостовой. Их возраст почти не угадывался из-за выражения страдания, застывшего на лицах, одежда была чудовищно грязна, а походка неуверенна. Это были осколки прошлой войны, которых часто можно было встретить то тут, то там. Война отняла у них всё, оставив лишь вечное скитание, голод, холод и оскорбления.
Пара почти поравнялась с Сарой, когда за ними из-за угла показалась дюжина крепких молодых парней, одетых, как на подбор, в рабочие брюки из грубой ткани и черные рубашки. Быстро догнав бездомных, один из парней ударом под колено повалил мужчину и начал его избивать.
С громким карканьем взметнулась стая воронья, разлетаясь в разные стороны. Последующие события разворачивались в полном молчании, словно под водой. Слышны были лишь глухие звуки ударов и глухое дыхание. Избиваемые не пытались защищаться, лишь закрывали голову руками. От нападавших тоже не было слышно ни криков, ни ругательств, лишь унылое омерзение на лицах, словно они делали неприятную, но нужную работу.
Нападавшие исчезли так же быстро, как и появились. На брусчатке остались лежать два тела. Они не шевелились очень долго, минут пять. Потом слабо заворочался мужчина. Опершись на руки, он поднялся, покачиваясь, потом встал и подошел к женщине. Ты не шевелилась. Мужчина потряс ее за плечо, потом начал поднимать, поддерживая за руку. В каждом его движении чувствовалась бесконечная любовь и нежность, словно он не жестоко избитый бездомный, а молодой офицер, танцующий свой последний танец перед отправкой на фронт. Та поднялась, покачиваясь и хватаясь за его плечи. Постояв две минуты, мужчина и женщина взялись за руки и продолжили свой путь. Сверху два внимательных глаза смотрели на перемазанные бурой засохшей кровью и грязью руки, крепко стиснувшие друг друга.
Чердак. Сара опять лежит на полу, разглядывая фигурки. На этот раз она вытащила пять штук. Военный, две дамы, одна уже знакомая нам, другая на вид помоложе и покрасивей, толстый чиновник с вечно брюзгливым выражением лица и бородатый мужчина в костюме капитана.
- На эти игрушки ты обращаешь внимание больше чем на людей, - раздается голос из дальнего темного угла.
- Возможно, - беспечно отвечает Сара.
- Мне все же кажется, что это неправильно.
- Знаешь, все в мире было создано с какой-то целью, в том числе и эти фигурки... Я и пытаюсь понять, с какой именно.
Чиновник прогуливался под руку с одной из женщин. Военный пытался подойти к ней, но каждый раз натыкался на палец Сары.
- И что же он хотел сказать этой шкатулкой?
- Возможно, что по-настоящему имеет смысл только то, что не кажется смешным, будучи уменьшенным в сто раз.
Из полумрака чердака раздается вздох и шелест больших крыльев.
- Я скоро ухожу. В этот раз я ухожу навсегда. Мы больше не увидимся, Сара.
Молчание. По полу катаются Военный и Капитан, тщетно пытаясь задушить друг друга.
- Грядет новая война. Гораздо более страшная и жестокая, чем прошлая. Здесь скоро будет очень много жестокости и смертей. Будущее пахнет смертью, разве ты не слышишь?
- Слышу.
Молчание.
- Слушай, Израиль.... - пробормотала Сара. - ...И воспылает гнев Господа на вас, и заключит Он небеса, и не будет дождя, и земля не даст своего урожая, и вы исчезнете вскоре с доброй земли, которую Господь даёт вам... А ты что, не любишь смерть?..
Молчание, вздох, шелест крыльев.
- Странно. Ну... тогда пока?
Взмах крыльев поднял порыв ветра, разметав по чердаку горькую труху старых трав. Сара собрала фигурки и задвинула шкатулку за большую пыльную картину. Из люка в полу показалась недовольное лицо матери.
- Сара, ты опять сидишь на чердаке? Я же говорила, здесь можно простудиться! Иди есть немедленно.
- Хорошо, мамочка! - Сара широко улыбнулась и побежала вниз.