Зеличёнок Альберт Бенцианович : другие произведения.

Под юбкой статуи Свободы

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Внимание! Данная повесть, являясь самостоятельным произведением, в то же время представляет собой составную часть романа "Купериада". Если она вам понравилась и вы хотите узнать о других похождениях тех же героев, читайте в "Самиздате" роман А.Зеличёнка "Купериада"

Альберт Зеличёнок

ПОД ЮБКОЙ СТАТУИ СВОБОДЫ

Ленушке - с благодарностью за помощь

   Все нижеописанное случилось в первые годы перестройки.
   Мы с Лёвой Куперовским несколько лет пребывали в штате нашей кон-торы, когда "сверху" спустили бумагу, положившую начало этой истории. В распечатанном на ЭВМ циркуляре предписывалось в кратчайший срок изыскать кандидатуру на туристическую поездку в США. Благотворительный фонд, финансировавший мероприятие, приготовил особо широкую программу, включающую посещение Голливуда, Гарлема, зоопарка, стриптиза и Белого Дома, причём каждый мог пожать руку президенту и поцеловать его жену. Или наоборот - по желанию. У американцев с этим просто.
   Отдельным пунктом циркуляра оговаривалось, что претендент должен быть беспартийным молодым общительным евреем мужского пола, ниже сред-него роста, но с высшим образованием, неженатым, однако с большим ко-личеством родственников. Под это описание идеально подходил один Купе-ровский, каковой и уехал в Штаты. Позже, правда, выяснилось, что из-за сбоя компьютера где-то глубоко в машинной памяти ноль заменился на единицу, в результате чего в вышеприведенные кондиции вкрались некото-рые ошибки. На самом деле предполагалось послать за океан высокого со-рокалетнего татарина-коммуниста, бдительного, идейно выдержанного, же-лательно вовсе без образования, но женатого и с многочисленным по-томством. Пол, правда, почему-то и в этом случае выходил мужской. Од-нако, пока суд да дело, самолет уже унёс проинструктированного мамой, родственниками и компетентными органами Лёву в Новый Свет. Весь рейс Лёва лихорадочно вспоминал, кто ему что заказал. В итоге он всё-таки вынужден был занести все просьбы в блокнот, чтобы ничего не про-пустить. Позже я этот список видел и свидетельствую, что Куперовский ни о чём не забыл, но, видимо, в сутолоке кое-что перепутал, потому как я, например, вовсе не заказывал автоматический радиоуправляемый пипифакс. Я, собственно, и не знал в те годы, что такое пипифакс, встречая это слово только в англоязычной литературе, и принимал за не-кую необходимую туристическую принадлежность на уровне топорика и рюк-зака ("Милый, я уже все приготовила для уикэнда" - "Главное, дорогая, не забудь билеты на поезд, палатку и пипифакс"). Я уже и не помню, что я просил, но, клянусь, не это. Да он и не привёз ничего, хотя винить его за это трудно.
   Вашингтон встретил Лёву не то чтобы плохо - равнодушно. Вокруг сновали разноцветные граждане в одинакового покроя мешковатых шортах фасона "Мой зад - моя крепость". Стайка симпатичных китаянок в полуво-енных костюмчиках пронесла Мао Цзе-Дуна на микроскопических грудках. Индеец в перьях, эскимос в шерсти и натурист в панамке рекламировали "Пепси". Парочка французов вытанцовывала себе обед и ужин. Японец в темных очках соблазнял девушек, около него уже стояла очередь. Лохма-тый миссионер проповедовал прямо под плакатом с девицей, рекламирующей гигиенические прокладки. Зелёный от тоски марсианин гонялся... впро-чем, вру, этого не было.
   К группе, состав которой украшал наш герой, прикрепили русского гида по имени Моисей Шульман, он происходил из Минска, но эмигрировал довольно давно и имел "грин кард", о чём сразу же гордо сообщил. Ностальгии он не испытывал, его русский походил на язык произведений писателя Аксенова, то есть "мясо" он еще помнил, а рыба прочно замени-лась на "фиш". Города он, впрочем, не знал, искренне удивлялся, когда кто-нибудь из экскурсантов задавал ему вопросы о зданиях, не указанных в его "лист", и неизменно отвечал: "Этот билдинг, пробэбли, построен за прошлый год" - независимо от того, имелся ли в виду небоскрёб, ки-тайская пагода или замшелое здание двухсотлетнего облика.
   На четвёртый день Лёва слегка загрустил и решил с понедельника тосковать по Родине. К счастью, до этого не дошло, потому что в пятни-цу начались события, которые и привели в итоге к появлению данной по-вести. Но обо всём по порядку. В этот день Шульман разбудил группу ра-но, вбегая в номера с возгласом: "Вставайте, гои, сегодня исполнится ваша вековая мечта, сегодня будем брать Пентагон". Не дав толком по-завтракать, он запихнул невыспавшихся советских граждан в автобус, и через полчаса темнокожий сержант, отобрав фотоаппараты и смерив дам оценивающим, а мужчин подозрительным взглядом, впустил их в цитадель мирового империализма, где вынашивались планы нападения на всё святое для советского человека, на самое дорогое для нас. В общем, понятно, на что. Теперь впереди группы шла девушка - местный экскурсовод, за ней метрах в двух семенил Моисей, рассматривал её ноги и переводил объяснения, а группа охватывала их полукольцом сзади, стараясь не отставать, потому что вергилии ускоряли и ускоряли шаг. Внимание Шуль-мана было рассеяно, то есть сосредоточено, но не там, и речь девушки в его изложении выглядела странно:
   - Посмотрите направо, на глухую бетонную стену, там наш вычисли-тельный центр, и если бы эта юбка... то есть стена стала прозрачной, то мы бы увидели, как за этой факен стеной эти факен компьютеры день и ночь не пьют, не едят и не занимаются любовью, только считают, сколько долларов надо выгрести из моих карманов, чтобы прокормить и одеть ора-ву пентагоновских чиновников и эту красотку в мини тоже... хотя на лифчик ей, кажется, не хватило. Посмотрите налево, там за стеклом ю кэн си центр управления, готовый нанести грэйт удар по любому агрессо-ру, у которого появятся идеи напасть на наши Штаты. Сейчас, кстати, дарлингс, эти бедра, то есть, искъюз, ракеты нацелены на Москву, но, мэйби, со временем их наведут куда-нибудь в другое место... Можете на-деяться и спать спокойно, хотя я не понимаю, как вообще вы еще кэн слип при вашей тамошней жизни. На вашем плэй я уже давно уехал. Куда? Сюда, конечно, здесь у меня уже воз анкл Билл Смит, он же при со-ветской власти Борис Залманович Мишугенэр. Куда ракеты наведут? Ку-да-куда... на Киев, например...
   - А на Киев, что, сейчас ничего не нацелено, или нам прежних ма-ло? - оживлённо поинтересовалась крупная дивчина с южным акцентом.
   Шульман перевёл вопрос, а затем и ответ:
   - Почему нет? Конечно, и с Киевом все ол райт, идиоты. Но когда московские ракеты перенаведут на Киев, то прежние киевские, конечно, освободятся, и их можно будет элементарно настроить куда-нибудь ещё. Куда? Это военная тайна, но - только фор ю - скажу: на Москву, оф кос.
   Они шли дальше, девица щебетала, Шульманс транслэйшн сохранял прежнюю оригинальность, и тут Лёва почувствовал, что конфликт вчераш-него ужина с непрожёванным завтраком, ещё с утра боровшихся в чопорном греко-римском варианте, стремительно прошёл стадию вольной и пере-растает в самбо. Надо было что-то делать, а Лёва с детства не умел спрашивать у девушек, где находится ближайший туалет.
   - Впереди вы кэн си железную дверь, за которой разрабатываются самые сикрет плэнс и современные стратегии НАТО. Вот здесь - видите - особая трубка, с её помощью можно послушать, о чём там говорится.
   Кое-кто из группы приник к отверстию. В кабинете уверенно рокотал густой начальственный баритон. Тем временем гидша объясняла:
   - В настоящий момент генерал Дрекендшит докладывает план захвата Улан-Удэ с участием четырёх подводных лодок, авианосца и геликоптера. Не знаю, зачем нам Улан-Удэ, но план очень оригинальный. Сначала суб-марины сбрасываются с тяжелых бомбардировщиков в Аральское море, а несколько групп оф террористс наносят отвлекающий удар в районе Боб-руйска. Затем авианосец входит в море Лаптевых и запускает геликоптер, тщательно следя, чтобы лётчик был трезв...
   Шульман почувствовал, что безопасность США начинает страдать, и замолчал, мрачно рассматривая прелести проводницы, а та ещё долго что-то тараторила, размахивая руками и удивленно поглядывая на немого Моисея. Что она думала в это время о его загадочной славянской душе - бог весть. Наконец экскурсия двинулась дальше.
   - Вот здесь, под стеклом, так называемая красная кнопка, которую следует нажать в экстренном случае. Да, эта, синенькая. Нет, совершен-но безопасно, в Америке живут нормальные люди.
   Мимо пронёсся маньяк в звёздно-полосатых трусах и густых волосах по всему телу и, в падении опередив санитаров, нажал кнопку. Раздался грохот, пол содрогнулся. Туристы попадали ничком, прикрыв головы рука-ми, а Куперовский, напротив, бросился вперёд, увидав в боковом ответв-лении манящие буквы "WC". В кишечнике уже дошло дело до кунг-фу, и в любой момент мог произойти тот самый конфуз, которого Лёва боялся ещё с детсада. В такие минуты человек мало интересуется судьбами мира, и все же Куперовскому было приятно услышать, как экскурсоводная девица устами Шульмана успокаивающе говорила:
   - Не волнуйтесь, господа, ит из бутафория для туристов, она сое-динена всего лишь с тросом запасного лифта, который своим падением уведомляет службу безопасности, что ещё один крейзи захотел начать термоядерную войну. Вставайте, вон за тем поворотом у нас зал тренаже-ров и игротека, где каждый из вас сможет запустить небольшую ядерную ракетку в пустыню Невада... или в Каракумы, если оператор эгеин пере-путает программс. На Москву? Это, сябры, другой аттракцион, платный.
   Лёва закрыл за собой дверь белого кафельного рая, и она отсекла все звуки, кроме благословенного журчания текущей по трубам воды.
   Понос - он и в Америке понос. Так или примерно так думал Купе-ровский, с гордым сознанием выполненного долга покидая ватерклозет. Он ощущал себя крепким, сильным, здоровым, готовым к труду и обороне чего пошлют. Он мнил себя Александром Македонским, Наполеоном, Гудерианом и Жуковым одновременно. Видимо, влияла обстановка. И хотя группы побли-зости не было, Лёва не испугался. Он спокойно пошёл в ту сторону, куда направлялись его соотечественники в момент, когда Куперовского отвлек-ли более насущные интересы. Он шагал по коридору, широкому, как проспект Калинина, заглядывая во все двери. Иногда его ругали по-анг-лийски, иногда пристально рассматривали, порой фотографировали, один раз выстрелили, но не попали, чаще же не обращали внимания, по горло погружённые в разработку стратегических планов нападения на всех людей доброй воли одновременно. Постепенно проспект перешёл в улицу, улица - в переулки, всё более глухие, мрачные, заросшие пылью и паутиной. Здешние помещения, похоже, не использовались со времени войны за неза-висимость, их заселили призраки и нетопыри, питавшиеся неосторожно забредавшими сюда юными лейтенантами и сержантами. Их нашивки во мно-жестве устилали пол. Следов Шульмана не было нигде. Дальше я повество-вать не в состоянии. Слезы застилают глаза, шариковая ручка выпадает из ослабевших пальцев. Я не могу писать, как Лёва вырвался из мира ду-хов, спасшись лишь благодаря тому, что его отравленная нитратами со-ветская кровь показалась тварям несъедобной после бодрящей, питатель-ной, спортивной и бесхолестериновой американской, к которой они при-выкли. Я не могу писать о том, как он нескончаемыми часами кружил по безлюдным коридорам, питаясь сухими акридами и живыми тараканами и слизывая капли, проступавшие на ржавых водопроводных трубах. Я не могу писать о том, как он двое суток уходил от патруля, который, возможно, вывел бы его наружу, но, скорее всего, решил бы дело на месте, что, безусловно, намного проще. Я не могу писать о том, как, потеряв представление о времени и впав в отчаяние, Лёва в конце концов обнару-жил решётку, сквозь прутья которой протискивался воздух Вашингтона, и, пробив её своим телом, вывалился в ночной сад. Я не могу и не хочу писать об этом... Впрочем, я уже обо всём и написал. Боже, как прек-расно было на воле. Звёздное небо над Лёвой освещало нравственный мир внутри него, свежий ветерок реял, и веял, и нёс ароматы пиццы и поп-корна, горячих собак по-американски и жареных собак по-китайски, шоко-лада и жвачки, дезодорантов и порошка от клопов, негров и белых, азиа-тов и индейцев, гашиша и марихуаны, цитатников и Библии, Карнеги и Форда, разврата и похоти, феминизма и негритюда, "зелёных карточек" и зелёных долларов и всего, что он только может нести, когда вы вдыхаете его в другом полушарии, ночью, выйдя из запертого помещения, в котором провели несколько суток...
   Утро Лёва встретил на скамейке в парке. Пора было возвращаться в отель, тем более, что почти все его деньги находились в номере. Да и вообще его уже, наверно, хватились. Лёва пошёл пешком, размышляя, пот-ратить ли имеющиеся у него пять долларов на пару гамбургеров или по-терпеть до дому. Идти, однако, пришлось долго, и он не выдержал харак-тера, немного удовлетворив червячка. Солнце стояло в зените, когда из-за горизонта показалось здание гостиницы, с каждым шагом вырастая в небеса. Около Лёвы остановилась машина с затемнёнными стёклами.
   "Ви ходить в отель, товарищ?" - осведомился крохотный японец в вечернем костюме, выскакивая из задней дверцы, - "Ми подвозить вас немного, так, да". В глубине машины виднелся крупный негр в кожаной куртке, чёрных очках, широкополой шляпе и сияющей улыбке. "Нет, спаси-бо", - прошептал Лева, чувствуя слабость в низу живота. Японец совер-шил вращательное движение бедрами, и Куперовский уже летел в шести-десятичетырехзубую пасть негра, всё ещё бормоча: "Да зачем, раньше на-до было, а теперь я уж сам". Водитель, обернувшись к Лёве, что-то про-тянул ему, и сознание стало уплывать; впрочем, ощущение было приятным. Лицо у шофера вдруг оказалось небесно-синим, а глаза красными. "Краси-во", - успел подумать Лёва...
   ...Они играли в "фараона" на поваленном на бок сейфе, сочно шлё-пая карты на гладкую металлическую поверхность. Вместо двери у сейфа зияла дыра с обугленными краями, сквозь которую были видны несколько забытых банкнот и рассыпавшаяся мелочь.
   - А может, так? - сказал косоглазый. - Взяли, мол, этого по ошиб-ке, вместо дочки Онассиса, согласны обменять.
   Неизвестно почему, видимо, от волнения, Куперовский начал пони-мать (а позже выяснилось, что и говорить) по-английски, чего от него не могли добиться ни в школе, ни в университете. После возвращения из Америки эта способность у него исчезла - наверно, тоже как результат волнения, но теперь уже от встречи с родиной - и больше никогда не проявлялась, кроме одного случая. Ну, об этом в другой раз.
   - Всё-таки я не пойму, - тоненьким голосом жаловался верзила в шляпе, - зачем было красть, если не знаем, что теперь с ним делать?
   - Объясняю, - в сотый раз повторил косой, нервными пальцами расстёгивая и застёгивая кобуру, - проклятые писаки, вся эта желтая пресса, уже раструбили, что мы его цапнули в Пентагоне, а мы, между тем, ни сном ни духом. Что еще нам оставалось делать, милый, чтобы спасти своё доброе имя?
   - Ну, я не знаю, - верзила хлопнул ладонью по столу. - Ну, давай-те тогда, как обычно. Ну, похищение с целью выкупа. Деньги на бочку и прочее.
   - Старо, мой друг, - возразил молодой человек интеллигентного ви-да в костюме от Диора и галстуке от любящей женщины, с порочной ухмыл-кой на тонких губах. - Мне бы хотелось чего-нибудь свежего, оригиналь-ного, романтичного. К примеру, мы желали познакомиться с дорогим гостем поближе, показать ему настоящую Америку, которую он не увидит из окон туристского автобуса...
   - Да, - сказал верзила, - из этих окон ни черта не увидишь. Нег-ры-мойщики совсем обленились.
   - Не "негры", а "афроамериканцы", сколько раз учил, - прорычал из угла широкоплечий шоколадного цвета, ранее, казалось, дремавший. - И не "обленились", а добились успеха в борьбе за свои гражданские права. Повтори.
   Верзила покорно повторил.
   - Молодец, - сказал шоколадный и снова, по-видимому, заснул.
   - Продемонстрировать ему кое-что из передовой американской техно-логии, - мечтательно продолжал юноша. - Что-нибудь запоминающееся на всю жизнь.
   - Вот на это я согласен, - встрепенулся плешивый, но чубатый власовец. - Дайте его мне, дайте, я ему продемонстрирую передовое, до конца жизни попомнит. Небось, он коммунист.
   - Не коммунист я, - закричал Куперовский, - комсомолец только, да и то по ошибке молодости, и взносы давно не плачу. Вот, смотрите са-ми, - дрожащими пальцами он полез в карман и с ужасом понял, что оста-вил билет в номере.
   - Врешь, - констатировал чубатый. Его обнаженные по локоть руки отливали красным. "Кровь, - подумал Лёва, - или на пляже обгорел. Одно из двух".
   - И что вы все врёте? - грустно сказал власовец. - И ты, и тот комиссар, что до тебя был. В сорок третьем году. Нет, парни, пусть мы его для того цапнули, чтобы после страшных мучений выведать военные секреты Москвы...
   - Не надо мучений, - твердо сказал Лёва. - Если меня вежливо поп-росить, я сам всё скажу.
   - ...И подарить их дорогой любимой Америке.
   - Продать, - поправил косоглазый.
   - Да, так лучше. Или - в целях усиления международной напряжён-ности, а? Ну, чтоб меня случайно России не выдали. А то с этой вашей хвалёной демократией...
   Лысый старичок пока молчал, но постоянно хихикал. Видимо, тоже что-то придумал.
   - Нет, лучше бы мы балет из Большого похитили, - грустно сказал косоглазый. - На всех бы хватило.
   - Мне не надо, - просипел верзила.
   - Ах да, извини, всегда забываю...
   - Встать! - скомандовал косоглазый. Присутствующие вскочили с криком: "Шеф!".
   Вошли солидный лысоватый мужчина, одетый в "руководящем" стиле, две "гориллы", одна из которых несла кейс, и давешний синелицый.
   - Ну что, придумали что-нибудь? - спросил солидный.
   - Пока нет, босс, - нестройно ответили присутствующие.
   - Тогда я сам решил. Господин Куперовский!
   - Да, - вскинулся Лёва.
   - Догадываетесь, кто это? - он указал на синелицего. - Нет? Я так и думал. Это Шринитрочетвертак, пришелец с Альдебарана, прибыл на Зем-лю три года назад. По счастливой случайности первыми с ним и его прия-телями встретились мои люди, мы нашли общий язык, и теперь они работа-ют на меня. Их пятеро, впрочем, трое - роботы. Вы не удивлены?
   - Нет, - ответил Лёва, не понимая, чему тут изумляться. Я так и подумал сразу, что это пришелец.
   - Прекрасно. Вот видите, ребята, проблема решена. Теперь он слиш-ком много знает, и его следует убрать.
   "Какие-то грубые они тут, - подумал Куперовский, - хоть бы подго-товили сначала, а то с бухты-барахты. Одно слово - мафия".
   - Босс, вы неподражаемы, - томно произнес интеллигентновидный юноша. - Я бы предложил выпить чего-нибудь бодрящего в честь успешного завершения трудов.
   ... - Уважаемый мистер шеф, - возмутился Лёва, - в конце концов, это неблагородно - сначала посидеть с человеком за столом, преломить с ним, так сказать, одну пиццу, а потом, как вы выразились, убрать.
   - Оставь, - отмахнулся шеф, - эти мелкие противоречия не должны мешать возникновению большой дружбы между нами. Можешь звать меня просто Джованни.
   И он одним длинным глотком опустошил бутылку кетчупа.
   - Послушайте, синьор Джованни, а может, отпустим меня? Я бы тебе матрешку подарил, у меня в номере есть. И баночку кавьяра. Двести граммов, а? Даже две баночки, честно! Но за одну ты должен дать мне джинсы, я маме обещал. И я тебе еще балалайку пришлю потом, с Родины. С гравировкой: "Джованни от любящего его Лёвы".
   - Из Москвы? - спросил шеф, глядя на Куперовского сквозь опорож-нённый сосуд.
   - Нет-нет, - сказал Лёва и принялся быстро объяснять, где именно находится наш древний город на великой грязной реке.
   - Хорошо, - качнул головой шеф, - только "любящий" - не надо. Это у вас там, в России, кто с кем хочет и в любое время. У нас, в мафии, с этим строго: узнают - и всё, крышка.
   - Убьют, - вздохнул сочувственно Лёва.
   - Хуже. Напишут на Сицилию, родителям. Мама расстроится. Знал бы ты, какая у меня мамочка. Нас у неё было двенадцать.
   - Но выжили не все, - опять посочувствовал Куперовский.
   - Почему "не выжили"? Выжили. Только теперь нас у неё двадцать один. Старший в Палермо, крёстным отцом работает второй год, устаёт ужасно. Одних прокуроров уже четверых пришлось ликвидировать. Не справляются с обязанностями, понял, Лео? Младший, наша гордость, учится в четвертом классе. Ещё ни разу не брил усы, а уже замочил тро-их римлян. Способный, весь в меня. А я средний, мамин любимчик.
   - Значит, вас двадцать один.
   - Нет, двадцать три. Вчера пришла телеграмма. Близнецы. Трое. Просто я еще не привык.
   - Но тогда должно быть двадцать четыре, - быстро подсчитал на пальцах Лёва.
   - Двадцать три! - шеф ударил кулаком по столу, впрочем, тут же смягчился. - И не спорь, со мной нельзя спорить. Один из детей не наш, подбросили. Белобрысый, белокожий. Усы совсем не растут. Но мы его всё равно воспитаем, как своего. Стрелять сам его научу. Вырастим, выкор-мим, эти северяне ещё пожалеют, что нам его подкинули. Так что нас двадцать три у матушки, но это пока. Ты ещё не знаешь моего папу. Треть Сицилии - его дети. Да, папа у меня молодец. Папа приедет с рем-нём! - вдруг рявкнул он, и стакан в руке Куперовского подпрыгнул от неожиданности. - Поэтому, Лео, не надо "любящего". Пусть там напишут просто "с уважением". А наши чувства пребудут в глубинах наших сердец, и мы останемся просто друзьями, как и подобает мужчинам.
   - И вообще, ты плоховато придумал, - продолжил Джованни, когда четвёртая бутылочка кетчупа истекла последними каплями крови. - У меня есть предложения получше. Как насчет того, чтобы организовать мафию в России?
   - И чем же она будет заниматься? - поинтересовался огорошенный развитием сюжета Куперовский.
   - Спасать Америку! Штаты погрязли в разврате: сплошное пьянство, хамство и тунеядство, по Гарлему даже днем без охраны не пройти; га-шиш, марихуана, ЛСД - на каждом углу, прямо возле борделей, а свобод-ные места заняты порнокиношками, кабаками для голубых, секс-шопами и офисами гадалок и уфологов. На пороке уже невозможно заработать: спрос велик, но предложение удовлетворило его, многократно превысило и в ре-зультате забило все дыры для предприимчивых людей. Вот в этих условиях у меня, Лео, родилась гениальная мысль - мы будем делать деньги на добродетели. А поскольку добродетелью здесь и не пахнет - станем им-портировать ее оттуда, где ее избыток. От вас, Лео, из Красной России. Начнём с вербовки девушек. Но не проституток, отнюдь, а этих - как у вас там девственницы называются? - комсомолок.
   - Среди них тоже попадаются проститутки, - возразил патриотичный, но честный Куперовский.
   - Значит, предварительно проверяй лично, - отрезал Джованни. - Мы завалим Америку поэтессами, фигуристками, конькобежками, лыжницами, гимнастками, легкоатлетками и шахматистками. Я видел одну такую: ах, как она метает ядро! Не женщина - танк с двумя грудями! Я хочу, чтобы каждый янки, проснувшись поутру, обнаруживал рядом в постели вот та-кую, и чтобы она всю ночь разбирала с ним партию Ласкер-Капабланка, а больше ничего ему не позволила, и не потому, что фригидна, а потому, что у вас - слава Пресвятой Деве - ещё не было сексуальной революции. Мы будем импортировать и ваших молодых людей, чтобы они навели здесь порядок и поразогнали гангстеров.
   Видимо, себя Джованни гангстером не считал.
   - Мы вернем Штатам здоровую семью, ячейку общества (так, кажется, писали ваши бородатые классики? да-да, я тоже читал кое-что), и напол-ним эту ячейку медом нашего изготовления, Лео.
   Перед Лёвой, как во сне, разворачивалась величественная картина грядущей реморализации Америки. Десятки тысяч полногрудых девушек и широкоплечих юношей торжественным маршем надвигались на неё из-за оке-ана, одинаково блестя глазами и сверкая широкой русской - куда там до нее хвалёной американской! - улыбкой. Их заботливо охраняли от про-исков конкурентов ребята синьора Джованни в строгих элегантных костю-мах, ослепительно белых рубашках, галстуках, шляпах и с автоматами в руках. По улицам вместо молодёжных банд фланировали мамаши с коляска-ми, а на тротуарах, как грибы, вырастали киоски "Фрукты-овощи", "Со-ки-воды", мороженого и "Союзпечати". И каждый вечер ровно в 21-00 по вашингтонскому времени прилично одетые и старомодно подстриженные то-варищи обоих полов появлялись на экранах телевизоров, чтобы продекла-мировать моральный кодекс строителей коммунизма и приободрить сограж-дан пригоршней-другой примеров отпетого коллективизма и разудалого труда в недрах промышленности и сельского хозяйства.
   - И знаешь, что мы в конце концов сделаем, Лео? Мы перекуём Аме-рику! Мы возвратим мораль и нравственность больному обществу. Место растленной продажной твари займет порядочная русская девушка, которая сможет поделиться не только своим телом, но и духовным богатством, а там, где сегодня мальчики дона Карлино продают себя и барбитураты, - завтра мои люди будут спекулировать книгами! Ну что, по рукам, Лео?
   Вот как и когда родился термин "русская мафия". А то, что в даль-нейшем всё случилось несколько иначе - так ведь синьору Джованни и Лё-ве помешали реализовать свои планы.
   Потому что в эту секунду дверь взорвалась водопадом осколков, и в обнажённый проём ворвались, растекаясь по помещению и втягиваясь во все щели, одинаково привлекательные молодцы в глухих темно-бежевых плащах, ботинках фасона "дромадер", черных очках и широкополых шляпах, надвинутых, за неимением лба, на носовую перегородку до упора. В руках каждый из них сжимал что-нибудь огнестрельное. Главный гаркнул в мега-фон:
   - Всем оставаться на своих местах. Я агент Федерального бюро расследований Дейл. Предупреждаю: то, что вы сейчас скажете, сделаете или подумаете, неминуемо будет использовано против вас.
   ...Допрос продолжался четвёртый час. Агент Дейл применял ориги-нальную методу, видимо, изобретенную им самолично. Расспрашивая Купе-ровского, он в самых патетических местах направлял ему в глаза луч электрического фонарика, который постоянно вертел в руках. Иногда он менял приём, освещая уже собственное лицо снизу вверх, отчего стано-вился похож на голодного вурдалака. В остальном комната была погружена во мрак, из которого блуждающий свет вдруг выхватывал лица собеседни-ков, угол стола, заваленный бумагами, сейф, чучело совы, гинекологи-ческое кресло с приделанной к нему бормашиной, скульптурный портрет Джека-Потрошителя за работой, стену, увешанную портретами красоток в интимных позах, электрический стул, тарелку с пончиками на тумбочке. Перед Дейлом стоял на специальной подставке диктофон, ещё несколько уютно, по-домашнему шуршали на манер тараканов где-то в темноте. Ни одно слово не должно было пропасть для истории.
   - Я горячо желаю, господин Куперовский, чтобы вы мне доверяли. Будем уважать друг в друге достойных противников.
   Лёва хотел было возразить, что он вовсе не считает себя достойным противником агенту ФБР, готов сразу признать его победу и единствен-ное, о чем мечтает, - чтобы его отправили домой не сразу, а после за-вершения культурной программы, хотя он уже видел Пентагон, мафию и ФБР и, в принципе, мог бы считать ассортимент исчерпанным... Но Дейл оста-новил его плавным мановением руки. Впрочем, Лёва и сам замолк, ибо сообразил, что есть ещё по крайней мере одно место, где он не бывал, и предощущение нервным морозцем проскакало по спине.
   - Да, - спохватился агент, - мы не обговорили один момент... де-ликатного свойства. Давайте так: временно я вас по-прежнему буду назы-вать "господин Куперовский". В целях сохранения логической последова-тельности и, так сказать, до изменения обстоятельств. Надеюсь, это не оскорбит вас?
   - Нет, что вы, - с готовностью ответил Лёва, - так даже лучше. Я успел привыкнуть к этому имени, я его давно ношу.
   Он, конечно, понял, что собеседник сейчас займется разоблачением его связей с пресловутым Комитетом.
   - Итак, господин Куперовский, вам понравилась наша мафия?
   - Ну... ничего, в целом. Люди, в общем-то, не звери. Хотя свиньи порядочные. Даже убить собирались, может, и убили бы, кабы не вы.
   - Не принимайте близко к сердцу, это они ввиду оскорбленной про-фессиональной гордости. Мы, американцы, очень высоко ценим квалифика-цию, и нас глубоко обижает, если кто-то ставит под сомнение наше рено-ме. Кстати, умеете ли вы плавать?
   - Нет, - огорчённо сказал Лёва, чувствуя, что это ухудшит его по-ложение. - Но я научусь, если надо.
   - Вряд ли. Стало быть, там у вас сухо.
   - Нет, бывает и мокро, особенно во время дождя. Тогда даже дома, если живешь на верхнем этаже... Понимаете, у нас крыши, можно сказать, картонные. У меня один товарищ привел знакомую к себе в квартиру, что-бы, значит, объясниться в подходящем микроклимате. А тут ливень... Приятель оборачивается, а девушку уже волной с балкона выносит. Больше он её не видел. И что самое обидное - такое с ним уже третий раз. Из-за этого и не женился до сих пор. Правда, когда я уезжал, он вроде собрался крышу чинить, может, что и изменится, а то девушки - дело на-живное, но с последним дождём телевизор смыло.
   - Вы двуполы? - осведомился Дейл. - У нас были иные гипотезы.
   - Нет, - обиделся Лёва, - я однопол. - Вы меня неправильно поня-ли. Это не меня унесла волна, я за перила успел ухватиться.
   - Всё-таки плохо вас готовят, - констатировал агент; подсвечивая фонариком, он заносил некие пометки в записную книжку. - Вы только об-ратите внимание, как много уже успели выболтать в течение короткой беседы. "Давно живу под именем Куперовского" - стало быть, с момента внедрения прошло продолжительное время. Отсутствие водоемов, частые дожди, картонные крыши... Здесь какое-то противоречие, но наши анали-тики разберутся. И наличие, как минимум, двух полов. Летать можете?
   - Да, - ответил Лёва, который справедливо гордился тем, что, в отличие от корабля, самолёт переносит хорошо.
   - Ваша честность похвальна. А как насчёт других экстрасенсорных способностей? Телепатией владеете?
   - А что это, простите, такое? - спросил Куперовский, который странным образом оказался невосприимчив к болезни века - увлечению экстрасенсами, магами и мудрецами с Востока - и потому был прискорбно необразован в данной области.
   - Это означает: можете ли вы угадывать, улавливать, воспринимать чужие мысли... до того, как они высказаны вслух?
   - Могу, - заявил самонадеянно Лёва, которому хотелось произвести приятное впечатление на агента Дейла; впрочем, он тут же честно уточ-нил. - Но часто ошибаюсь.
   - Это результат накопления статистической погрешности, со всяким может случиться, - рассеянно пробормотал Дейл. - Вот у меня диплом экстрасенса третьего уровня, телепатические способности - 130 по шкале Матрипутри, а я попадаю в точку всего в одном случае из шести, да и то, в основном, со своей женой. Статистическая ошибка, ничего не поде-лаешь. Гуру Дуба-Дуба Сингх говорит, что постепенно лучше будет полу-чаться. А железо взглядом гнуть умеете? Или предметы двигать?
   - Нет, - сказал Лёва, - взглядом я смотрю. А предметы двигать мо-гу, но если не очень тяжёлые и втроём с папой и дядей Ицхаком. Папа толкает этот предмет, дядя Ицхак даёт советы и смотрит, чтобы не заст-ряло в дверях, а я толкаю папу и ещё слежу, чтобы он не упал. Да, и мама помогает. Она ругает папу, меня и дядю Ицхака за то, что мы отод-рали обои и вещь поцарапали. Мы и вправду всегда всё царапаем, но это из-за двоюродного дедушки Янкеля, у него глаз дурной и характер сквер-ный. Его вечно чёрт гоняет, куда не надо, может и в Штаты занести, так что запомните: Янкель Грейсертохес - и будьте бдительны, не связывай-тесь с ним, добром это не кончится. Он только на вид старенький, а в душе очень опасный. Он один раз довел до инфаркта первого секретаря райкома, когда тот пришёл на базар общаться с народом и неосторожно встретился с дедом Янкелем. Вы запишите: Грейсертохес.
   Агент записал.
   - А взглядом я ещё девушек на улице останавливаю, но они обычно пощечину дают, - грустно закончил Лёва.
   - Ну что ж, наша беседа была весьма интересна, - агент встал со стула. - Возможно, вас удивили некоторые мои вопросы, но надо отдать вам должное - вы подробно отвечали на все. Жаль, что вы не были столь же искренни, сколь и словоохотливы. Придется мне приоткрыть некоторые карты. Мы взялись за вас давно, еще со времени ограбления Национально-го банка, когда неизвестные не только похитили восьмисоткилограммовый сейф, но и пронесли его по карнизу шириной десять сантиметров. В вашу банду поочередно были внедрены три наших человека. И хотя никто из них вас не видел и - проклятые законы мафии - уже никогда не увидит, одна-ко агент Серый вас учуял, Утка вас услышал, а Змеиный Зуб разузнал всё про вас. Он-то и передал нам ваше настоящее имя, господин Купе-ровский... или Шринитрочетвертак?! Кстати, хочу вам сделать компли-мент: ваш английский превосходен, во всяком случае, для столь потусто-роннего существа. Но вот русский акцент... он ненатурален, вы слишком старательно его изображаете. Так с какой же звезды вы прилетели, господин Шринитрочетвертак?
   - Что? - вскричал Куперовский. - Значит, вы его не задержали? Как же он ускользнул?
   - Напротив, - усмехнулся агент Дейл, - я его арестовал. И мне приятно сообщить, что, если вы не умеете проходить сквозь стены, то наше знакомство будет долгим.
   - Отпустите меня к маме, - жалобно попросил Куперовский. Он не протестовал. Жизнь научила его, что лишь мелкие недоразумения легко разъяснить, а крупное идиотство и дичайшая нелепость - самые долгожи-вущие вещи на свете, и только чудо или везение способны спасти жертву из-под гусениц катастрофической случайности.
   - Вы не хотите быть откровенны со мной. Глубоко сожалею, - Дейл, очевидно, нажатием кнопки вызвал охрану, потому что за спиной Лёвы скрипнула дверь, и свет из коридора хлынул в комнату. - Я продлеваю ваш арест. Придется вам пожить в гостеприимной американской тюрьме до завершения разбирательства. До скорой встречи. Уведите его.
   Тюрьма, в которую до окончания следствия поместили Лёву, была гордостью округа Колумбия. Первое и основное, что необходимо сказать о её директоре - это то, что сей славный джентльмен, мистер Пингвин (с ударением на первом слоге) по своему воспитанию, склонностям, убежде-ниям и, естественно, религиозной принадлежности был метафизическим ие-говистом, что и нашло свое полное отражение во вверенном его попечению учреждении. Движение "Метафизические иеговисты" возникло около века назад, когда в своей нашумевшей проповеди достопочтенный мистер Крейз провозгласил, что Божье слово должно окружать человека во всех его жизненных проявлениях и отправлениях, и с группой последователей вышел из шокированной методистской церкви. В дальнейшем эта малоизвестная и причудливая ветвь на древе Господнем пышнее всего расцвела в штате Айова, где насчитывала около тридцати тысяч приверженцев. И хотя мета-физические иеговисты по-прежнему в качестве основной цели рассматрива-ли всемерное внедрение в текущую действительность вышеупомянутого те-зиса доктора Крейза, но появились у них и иные благочестивые заботы. В частности, после длительных изысканий в библиотеках Старого и Нового Света группа учёнейших представителей Движения, поддержанная рядовыми единоверцами, потребовала исключить из Нового Завета несколько апостольских посланий как недостоверные и взамен дополнить его двумя, тремя или четырьмя - здесь мнения отцов этой маленькой церкви расходи-лись, как, впрочем, и во всем остальном, кроме самой идеи исключения и пополнения, - апокрифическими Евангелиями. Конечно же, ввиду вышеизло-женного адепты Движения считали себя единственно верными христианами и терпеть не могли христиан других конфессий, в особенности, обычных ие-говистов - из-за сходства наименований, частенько приводившего к прискорбной путанице.
   Следует также отметить, что мистер Пингвин был человеком сангви-нического темперамента и сторонником передовых методов - во всём. Едва очередное педагогическое открытие в узкой области искоренения преступ-ных наклонностей являлось миру в виде статьи в каком-либо из специали-зированных журналов - в "Ежеквартальном надзирателе", "Тюремно-испра-вительном сборнике", "Реферативном обзоре стен тюремных туалетов" или где-нибудь ещё - как оно уже овеществлялось мудрым Пингвином и его дисциплинированными подчиненными. Прогулки в тюрьме допускались днем и ночью. В тире под наблюдением опытного специалиста, обычно выбираемого из числа наёмных убийц, можно было научиться стрелять в цель - боевыми патронами, конечно, чтобы не травмировать тонкую психику исправляемых. Два раза в месяц заключённых отпускали на три дня под расписку домой, хотя господин Пингвин принципиально не контролировал, дома ли они бы-ли, - из вышеописанных побуждений. Середину тюремного двора занимала игровая площадка: винтовые лестницы, лабиринт, гигантские игрушки, ка-русель - результат изучения монографии "Возвращение в детство как источник позитивной реморализации". За несколько лет до приезда Купе-ровского в образцовой тюрьме были разрешены браки между заключенными, в том числе однополые - тоже наследие книги, но уже другой - "Подав-ленный секс как источник преступного возбуждения". Пищу в столовой го-товил специально приглашенный из Парижа повар, но и любителей неевро-пеской кухни ожидали китайский, японский, африканский, монгольский и русский залы. Знатоки говорили, что именно здесь - единственное в Ва-шингтоне место, где умеют готовить седло немецкой овчарки под соусом а-натюрель и излюбленное блюдо всех русских - куриные шейки, начинён-ные кавьяром, поэтому истые гурманы время от времени совершали незна-чительные правонарушения, чтобы вволю насладиться шедеврами гастроно-мического искусства. В спортзале нокаутировал всех желающих боксёр-су-пертяж - бывший чемпион мира среди профессионалов, попавший сюда за изнасилование случайно подвернувшегося провинциального кордебалета. На льду местного крытого катка уже установили несколько рекордов Гиннесса по бегу на коньках в наручниках. Камеры были оснащены телевизорами, видеомагнитофонами, музыкальными центрами, бильярдами, а холодильники и бары трещали от избытка первоклассного содержимого. И везде, на лю-бом пятачке ровной поверхности - транспаранты, начертанные знаменитым фальшивомонетчиком под личным руководством мистера Пингвина. "Встав утром, возблагодари Господа, что остался жив" - над каждой кроватью (весьма предусмотрительная рекомендация, ибо, несмотря на все принятые меры, еженедельно невыявленный маньяк зарезывал во сне пару-тройку постояльцев гостиницы "У Пингвина"). "Вкушая пищу, вспомяни ангелов, коим оная не нужна" - в столовой. "Жуй тщательно, дабы дьявол не иску-шал тебя через несварение желудка" и "Если стошнило, не богохульствуй, иначе где же найдешь слова покрепче, когда тебя пронесёт" - там же. "Облегчившись, возблагодари Небеса, чтобы легко стало и на душе у те-бя" - в ватерклозете. "Молись, и Господь пошлёт тебе карту получше", "В случае выигрыша внеси десятую часть на нужды Церкви или хотя бы возблагодари Творца", "Не играй в вист, сын мой, сия игра - дья-вольская суть. Выбери преферанс или покер, и Силы Небесные помогут тебе" - в салоне по стенам. Последнее изречение, конечно, объяснялось тем, что достопочтенный Крейз однажды крепко пролетел в вист, настоль-ко, что вынужден был продать библиотеку, состоявшую из большого числа на редкость душеспасительных книг, и даже, по слухам, устроить крово-пускание кассе Движения. Впрочем, он позже искренне покаялся, посему не будем осуждать.
   Соседями Куперовского по камере оказались невысокий, но на диво крепкий и мускулистый негр Джон Йавилановип из Техаса и его бог - двадцатисантиметровый, пятикилограммовый, двуногий и двурукий, но с хоботом и бивнями бронзовый идол по имени Великий Слон, очень неопрят-ный, вечно перемазанный остатками пищи и остро пахнувший пальмовым ви-ном, которое его хозяин (и раб одновременно) добывал неизвестными, но явно преступными путями. Предки Джона вывезли идола двести лет назад с Занзибара, когда французский галеон доставил их, как и еще пять тысяч чернокожих иммигрантов, в Америку, и с тех пор Семейство Йавилановипов хранило в чистоте и незамутненности языческую веру далекой родины. Каждое утро на восходе солнца и каждый вечер на закате Джон молился - почему-то обязательно нагишом, даже без набедренной повязки - и Вели-кий Слон серьезно внимал просьбам о тотальном покарании врагов и без-мерном возвышении самого Джона, вплоть до полного удовлетворения всех его желаний и чаяний, об ослаблении режима и улучшении условий содер-жания, принимал покаяния и отпускал грехи - в основном, сексуального и криминального сорта. Порой бог сердился - и Джон валялся в пыли у его пьедестала, биясь мелкокудрявчатой головой о подножие; порой гневал-ся - и Йавилановип, скрючившись, забивался под койку, в самый тёмный угол, а багровые лучи солнца играли на бронзовых боках, и изогнутые клыки казались испачканными в крови; порой что-то приказывал глухим угрожающим голосом на чужом гортанном языке, и хотя звук, как могло представиться невежественному наблюдателю, исходил из живота самого негра, тот всегда вежливо отвечал Слону и беспрекословно выполнял его распоряжения.
   Сожителем Джон оказался неплохим, обладал мягким покладистым и весёлым - иногда даже слишком - нравом, сильно не докучал, вот только дважды, пребывая в чрезмерном раскаянии, разбивал головой унитаз. На третий день знакомства он признался Куперовскому в любви и предложил руку, копьё и сердце, но, получив отказ, не впал в уныние и терпеливо добивался взаимности традиционным способом, то есть с помощью подар-ков, мелких услуг и других знаков внимания. Лёва до сей поры хранит зубочистку, изготовленную в виде древесного карлика Кху, обнажившего ядовитый зуб Убинипричатаракх. Здесь необходимо отметить, что в своих чувствах Джон был не одинок. Среди огромной разношерстной армии тюрем-ных "невест" Куперовский выделялся атмосферой тайны, окружавшей его имя и преступления (с хорошей регулярностью накануне очередного уикэн-да Лёву уводили к агенту Дейлу, но многочасовые допросы так и не "раскололи" его, что само по себе вызывает уважение в определённых об-щественных кругах), известностью (в течение месяца о нём писали прак-тически все газеты, каждый день над двором для прогулок зависал верто-лёт, фаршированный журналистами, и усиленные мегафонами голоса жаждали узнать у господина Шринитрочетвертака, какого он мнения о сексуальных достоинствах новой Мисс Вселенная, купается ли нагишом или в плавках, ест ли сырые бататы и рассчитывает ли после получения гражданства США баллотироваться в президенты или всего лишь в сенаторы), да и общей экзотичностью происхождения (в те благословенные годы далеко не в каж-дой американской каталажке можно было встретить русского, а уж инопла-нетянина - и подавно; а ведь Лёва объединял в своем лице и того, и другого, оставаясь при этом - в таких делах тюремная "контрразведка" не ошибается - евреем). Поэтому не удивительно, что по утрам Лёва на-ходил у изголовья букет магнолий, в столовой ему доставались лучшие куски, двери их с Джоном камеры были густо покрыты "валентинками", и невозможно было пройти по игровой площадке, не получив известного предложения от кого-либо из "авторитетов". Формулировка зависела от темперамента и воспитания, но суть оставалась той же: его умоляли (просили, настаивали, рекомендовали, требовали) создать небольшую дружную семью традиционного европейского, либо шведского, либо восточ-ного образца, порой туманно намекая на возможные негативные последствия отказа. Лёва стоически переносил всё, но когда на исходе четвертого месяца с признанием в нежных чувствах и матримониальными планами к нему обратился сам мистер Пингвин, а агент Дейл, проконсуль-тировавшись с НАСА, сообщил Куперовскому-Шринитрочетвертаку, что пра-вительство решило депортировать его на родину - в качестве жеста доб-рой воли по отношению ко всем жителям Альдебарана ("Видите, как много мы знаем, господин Шри - вы ведь разрешите звать вас так, коротко, по-дружески? Надеемся, что ваши соплеменники оценят миролюбие землян. Сам президент заинтересовался этим делом и три минуты сорок две секун-ды говорил о нём за десертом с первой леди и директором ФБР".), не вы-держал и он. Вернувшись поздним вечером в камеру, он успокоил нервни-чавшего соседа, перекусил на скорую руку тем, что Бог послал, с Йави-лановипом переслал, выбросил в унитаз две дюжины любовных записок (о жестокий! он их даже не прочел, а ведь там были и весьма пикантные, а некоторые - аж в стихах, пусть и нецензурных), морщась, под бдитель-ным взором Джона проглотил приворотное зелье, приготовленное тем лично и ежедневно впаиваемое Куперовскому под видом общеукрепляющего занзи-барского бальзама, забрался под одеяло и, наконец оставшись наедине с собой, тщательно обдумал полученное им накануне интересное, хотя и рискованное приглашение и перед тем, как провалился в сон, твердо ре-шил принять его. Завтра, подумал он, завтра и начнём.
   План побега был сложен, как все негениальное, и нёс на себе неиз-гладимый отпечаток личности автора. Его творец, известный в криминаль-ной среде как Диспетчер, получил эту кличку за то, что первое своё ог-рабление супермаркета начал с захвата телефонной станции, ибо решил именно таким окольным способом блокировать сигнализацию и пресечь воз-можность сторожей связаться с полицией. Диспетчер, однако, не учёл, что само по себе отключение охраняемого объекта неминуемо влечёт конт-рольный визит фараонов, и когда он, после двухчасовых мучительных для нервов экспериментов с клеммами найдя-таки искомые, обесточил что мог и в радостном предвкушении явился в магазин, его там уже ждали.
   На сей же раз Диспетчер превзошел себя. В его плане, как в винег-рете, было всё: Лёва, отвлекающий Пингвина романтическими разговорами; неразлучные друзья Палёный и Джо, скрывающиеся на броневике и возвра-щающиеся на пожарной машине; трио рецидивистов - Билли, Красотка и Ин-деец Том - пробивающие стену бульдозером; террорист Японец, затаив-шийся на крыше и с помощью дистанционного управления взрывающий спря-танные в тюремном дворе петарды. Расчет вёлся буквально по минутам.
   Увы, коварная судьба разрушает самые точные построения челове-ческого разума. А ведь Лёва, который сам себе казался наиболее уязви-мым компонентом плана, сделал всё, что от него требовалось. В назна-ченный час он постучал в дверь мистера Пингвина, и вскоре уже сидел в уютном кресле, прямо под портретом достопочтенного Крейза, украшенным надписью: "Если у вас болит голова, дети мои, или нога, или душа, или ещё что-нибудь, примите таблетку, и излечитесь. Возблагодарите Госпо-да!" Директор был радушен:
   - Как я счастлив, мистер Шринитрочетвертак. Вы так редко заходите ко мне, а ведь знаете, как я к вам отношусь. Угощайтесь.
   Пингвин широким жестом указал на огромную коробку с великолепными конфетами, занимавшую примерно полстола. Это была фирменная продукция Движения, его гордость и главный секрет. Дело в том, что в каждой шо-коладной бомбочке, помимо ликёра, скрывалась напечатанная мельчайшими буквами на специальной съедобной бумаге одна из многочисленных пропо-ведей незавбвенного Крейза. Адепты Движения должны были, как пахарь - зёрна, распространять сладкие мины среди окружающих их непросветлённых граждан, дабы истины метафизического иеговизма незаметно для упорству-ющих в заблуждениях грешников проникали им в плоть и кровь. Потому что сказал великий основатель Движения, обращаясь к одному из своих апостолов: "Сухую почву душ их унавоживай поучениями моими и сей слово моё, ибо моими устами говорит Бог! Так мне кажется, во всяком случае, а я редко ошибаюсь. И не стесняй себя в выборе средств, твоё дело - любыми способами загнать Истину вовнутрь к этим несчастным невеждам и успеть заткнуть у них природные отверстия, чтобы она с поносом тут же не вышла наружу". Кстати, самим метафизическим иеговистам было катего-рически запрещено - в целях экономии - есть пропагандистскую продук-цию. В самом деле, они и без того прониклись, зачем же продукт пор-тить? Однако все - кроме разве что наиболее ярых фанатиков - грубо и без зазрения совести нарушали приказ, справедливо заключив, что лишний раз восприять слово Божье не повредит. Да и конфеты - вне зависимости от идеологического содержания - были очень вкусны. Вот и в шоколадных бастионах мистера Пингвина зияло множество брешей, пробитых, судя по всему, его прекрасным аппетитом. Впрочем, возможно, я и не справедлив по отношению к благочестивому директору. Вполне вероятно, что он не-устанно проповедовал в последнее время, а дополнительных поставок дав-но не было.
   В общем, Куперовский отдал должное шоколаду, высоко оценив его гастрономические достоинства, причем постарался по-настоящему в них вникнуть, отвлекая внимание хлебосольного хозяина и с тоской вожделея появления ангелов-спасителей на пожарной лестнице. Однако пауза затя-гивалась, да и Лёву уже начинало подташнивать от чрезмерного количест-ва поглощённых конфет.
   - Ну так что же, дорогой Шринитрочетвертак, - приторно-сладким голосом спросил Пингвин, - обдумали ли вы моё предложение? Моё одино-кое сердце жаждет биться в унисон с вашим инопланетным. Или у вас их несколько? Тогда - с сердцами! Давайте пойдем по жизни вместе, дорогой товарищ! И пусть этот союз станет провозвестником грядущего единения наших миров! Я уже вижу время, когда ваша древняя цивилизация и юная Земля плечо к плечу... нет, пожалуй, плечи к плечам... тоже не очень... бок о бок... голова к голове... в общем, рядом... двинутся к звёздам! И мы с вами, глядя на эти события из окна моего особняка - тут недалеко, в пригороде - будем плакать, плакать, плакать от счастья. Приди же ко мне, солнышко мое ненаглядное, пришельчик мой же-ланный!
   И он попытался заключить Куперовского в объятья.
   - Нет, нет! - вскричал Лёва, вырываясь. - Мне дорога репутация! Пощадите мою невинность и неопытность! - взвизгнув, он едва успел ук-рыться за креслом. - Дайте ещё немного подумать, не спешите так. Я и без того у вас слишком долго нахожусь, это может меня скомпрометиро-вать.
   Тут он прикусил язык, вспомнив, зачем пришел. К счастью, Пингвин ничего не слышал. В нём проснулся тигр. Он с ловкостью гориллы прыгал через стулья, гонял Лёву вокруг стола. Наконец, он выбился из сил и присел отдохнуть. В этот момент Куперовского осенила новая и, как ему показалось, гениальная мысль.
   - Как же так?! - едва отдышавшись, вскричал он. - Вы же глубоко и искренне верующий человек, а ведь гомосексуализм - грех!
   - Ну что вы, - снисходительно усмехнулся Пингвин, - это просто распространенное заблуждение. Вспомните, сколь много примеров сего, по вашему представлению, греха встречается в Библии. Более того, - он на-зидательно потряс воздетым указательным пальцем, - теоретики нашего Движения, анализируя Писание, практически доказали, что первоначальный текст знаменитой Песни Песней был адресован юноше, и лишь значительно позднее переписчики, повинуясь общепринятой морали, грубо исказили смысл, заодно присочинив царю Соломону огромный гарем, и тем самым на-долго опорочили память этого замечательного человека. И лишь сейчас правда начинает выходить на свет. Да, несомненно, царь Соломон был ге-ем. Также и Давид, который убил Голиафа, движимый тайной любовью к не-му, противоестественной, как в те века считалось, страстью, с которой он смог совладать, только уничтожив её объект. Любовь и смерть идут рядом, это вам каждый фрейдист подтвердит. И Самсон, который, как из-вестно, весьма заботился о своей внешности, холил и лелеял волосы, а предала его - женщина, к коей повлекли его на горе и поучение всем бисексуальные - увы, увы - наклонности. И царь Ирод, каковой не слу-чайно терпеть не мог младенцев - неизбежный плод двуполых контактов.
   И... - но тут мистер Пингвин почувствовал, что зашел слишком далеко, и смягчил пафос речей. - Ещё великий Крейз сказал, что в естественном нет греха, единственное условие - всё надо творить с именем Божьим на устах. А ведь гомосексуализм вполне естественен, не правда ли? Гово-рят, в Принстоне даже отыскали ген, ответственный за данные наклон-ности. Так что ваш аргумент устарел, возлюбленный мой отрок. Между прочим, голубая любовь безопасна и в демографическом смысле, а в ны-нешнем перенаселенном мире это немаловажно. Вот только СПИД - но я уверен, что у вас, на звездах, его давно научились лечить. А если нет - что ж, я готов рискнуть!
   И он снова ринулся в погоню.
   - Постойте! - вскрикивал Лёва, уворачиваясь, как матадор от бы-ка. - Я еще не готов! Я еще не привык к вам! Позвольте мне рассла-биться, собраться с мыслями. Да погодите же! Давайте посидим, в шахма-ты, что ли, поиграем.
   - Вечно у вас, русских, на уме шахматы, - устав, Пингвин, видимо, вспомнил про "восточный след" в "деле Шринитрочетвертака-Куперовско-го". - Это вместо того, чтобы чем-нибудь полезным заняться. Ладно, пусть пока будут шахматы. Но постарайтесь быстрее привыкать!
   "О Господи! - подумал Лёва, искоса посматривая в окно. - Долго они ещё собираются возиться?!"
   Между тем с самого начала дело пошло наперекосяк, и многосложный план Диспетчера трещал по швам. И причина была на редкость банальна: испорченные часы. Впрочем, не станем забегать вперёд. Накануне дня X Билли, Красотка и Индеец Том в сопровождении друзей и приятелей бурно отметили грядущее освобождение (под видом именин Красотки). Когда зна-чительная часть съестного и спиртного пополнила желудки присутствую-щих, один из гостей, слегка сдвинутый на почве третьей мировой войны капрал по кличке Полковник, вылез из-под стола и с криком: "В ата-ку!" - метнул пустую бутыль от шампанского. К сожалению, помимо никому не нужной головы Мясника - специалиста по уличным грабежам - двухлит-ровый снаряд поразил и любимый брегет Билли, который тот демонстриро-вал соседу. Часы, однако, были изготовлены на совесть и продолжали хо-дить даже после непредвиденного эксперимента, и, торжествуя, Билли не заметил, что стрелки сдвинулись в общей сложности на 3 часа 47 минут 13 секунд вперёд и их показания уже не соответствуют астрономическому времени на долготе Вашингтона, округ Колумбия. Все оставшиеся бутылки гуляки, весело хохоча, разбили на аккуратно - по уставу - полысевшей макушке Полковника, но запущенная им ткацкая машина Судьбы уже приня-лась путать и рвать тонкие нити гениального замысла.
   Встав поутру и кое-как прочистив водой и зубной пастой мутные с бодуна головы, наше трио стукнулось лбами над пострадавшим брегетом - из этой компании часы не пропил только Билл - и в ужасе воздело шесть рук. Уже 88 с половиной минут назад нож бульдозера должен был первый раз врезаться в стену. Пропали! Срок придется досиживать до звонка! Диспетчер больше никогда не подаст им руки! На ходу дожевывая завтрак и натягивая одежду и белье, злоумышленники помчались захватывать бесхозную технику - на час с хвостиком раньше назначенного срока. Ко-нечно, в результате им оказалось нечем прополоскать рот. Даже гигиени-ческую жвачку они впопыхах оставили в камере. Удрученные этим несчастьем, бандиты невнимательно следили за маршрутом и, как следствие, сокрушили стену тюрьмы не в точке А, а, если можно так вы-разиться, в точке Ф. Сплошное фэ и получилось, ибо победоносный ме-талл, пробиваясь сквозь многослойный кирпич, как масло разрезал глав-ную фановую трубу Заведения. Но там было не масло! Нет-нет, не масло, а то, чему и положено быть. Биллу, Индейцу и Красотке повезло, они держали обе двери бульдозера открытыми и, соединив в себе быстроту Карла Льюиса с мощной грацией Майкла Джордана, оказались на неразру-шенной части стены за две сотых секунды до того, как могучий поток, ударившись в борт механического бизона, уволок его с собой. Палёный и Джо на позаимствованном броневике, действуя строго по плану, как раз выехали из ворот гаража, оставив позади временно нетрудоспособного храпящего шофёра, когда девятый вал подхватил их и, подбрасывая и вра-щая, легко вынес на тюремный двор. А там, радуясь солнышку и летнему утру, ждали начала финального футбольного матча почти что все обитате-ли Заведения - и заключенные, и надзиратели - облаченные по такому случаю в лучшее, что у них было. Зловонное море, однако, живо рассеяло их оптимизм, а так как безопасного прохода видно не было, началась па-ника. Канализационная система, повинуясь законам физики, опорожнялась. Новые волны, бурля и пенясь, накатывались на еще не захваченные ост-ровки суши. Броневик прочно застрял в куче нечистот у восточного сек-тора трибун. Охранники и охраняемые, сбивая друг друга с ног, подобно жителям древней Помпеи, тщетно пытались ускользнуть от победоносно наступающего дерьма. Беженцы, бросив пожитки на потраву разбушевав-шейся стихии, спасались с первого этажа тюремного здания куда-нибудь повыше. Самые настойчивые уже ломились в запертый люк на крышу, где Японец в ожидании своего выхода разложил хитрую пиротехнику. Понуждае-мый, с одной стороны, угрозой появления поблизости нежелательных сви-детелей, и наблюдая, с другой стороны, происходившую - как и полага-лось по плану, хотя и несколько раньше срока - суматоху внизу, гордый сын Востока принял, как ему показалось, верное решение и привёл в действие взрывные устройства. Купол тюрьмы окутался дымом, прорезаемым сполохами пламени, по всей территории взлетели петарды, сатанинским смехом залились спрятанные кое-где динамики, в кабинете начальника по-гас свет.
   - Что это?! - вскричал Лёва, бросаясь к окну. Он сообразил, что все происходит не так, как должно.
   - Термоядерная война! - тоже вскакивая, объявил Пингвин; захлебы-ваясь от возбуждения, он не произносил, а будто выбрасывал в воздух короткие фразы. - Я знал! Я предупреждал! Настал Армагеддон! Грешники погибнут, праведники выживут! Но не бойся, возлюбленный мой! Я спасу тебя!
   Он схватил Лёву за руку и повлёк по коридору. Лампы на потолке гасли одна за другой. "Система" Японца - плод его многомесячных трудов
   - продолжала функционировать. Мистер Пингвин и Куперовский неслись ку-да-то в полутьме. Казалось, за спиной у директора выросли крылья, даже на бегу в его осанке ощущались благородство и достоинство, он безоста-новочно пел псалмы и одновременно каким-то образом умудрялся читать одну за другой подходящие по случаю проповеди достопочтенного Крейза.
   Неожиданно из чёрного поперечного прохода метнулся некто огром-ный, бесформенный, с горящими глазами. Одним ударом он лишил мистера Пингвина сознания. Обернувшись к Куперовскому, он грубо схватил его за шиворот и оказался Мясником, напялившим на себя груду чужой одежды из оставленных без присмотра камер. Мясник был главным, а скорее всего, единственным врагом Лёвушки в Заведении. Их обоюдная неприязнь зароди-лась тогда, когда Куперовский отказал громиле сразу в трех вещах: вза-имности, новом пиджаке и порции сладкого - и лишь крепчала с течением времени. Говорят, Мясник поклялся, что Шринитрочетвертак живым на звёзды не вернется, и вот теперь ему представился удобный случай без-наказанно выполнить обещанное. Щелкнуло лезвие кнопочного ножа, наш герой застыл на месте от ужаса, бугай сделал шаг вперёд... И вдруг вокруг его головы возник нимб из обломков разлетавшегося на части сту-ла. Даже для башки Мясника это было слишком. Он рухнул, как подрублен-ный, а перед Куперовским оказалась сияющая физиономия Йавилановипа. Лёва развел руками, у него не было слов.
   - Скорее, Лео, бежим, надо выбираться отсюда.
   - Ну погоди, паршивый русский межпланетный жид! - хрипел сзади, привстав на четвереньки, Мясник. - И ты, черномазая образина, подожди! Я до вас ещё доберусь!
   Через запасной выход они выскочили наружу. Гнусная жижа уже под-нялась почти на высоту крыльца.
   - Стой здесь, а поищу лодку, - закричал Джон.
   К счастью, лодка не понадобилась, потому что грянул взрыв, к ко-торому Японец не имел никакого отношения. Это один из заключенных, прижатый разбушевавшимися отходами жизнедеятельности к тюремным воро-там, взорвал их, израсходовав накопленный за многолетний срок запас гранат. Фановые воды с воем всосались в образовавшуюся брешь и растек-лись по полям и лесам на радость окрестным жителям, очистив тем самым двор. Вслед за торжествующим калом на свободу ринулись обитатели Заве-дения.
   - Держись рядом со мной, Лео, - перескакивая с камушка на каму-шек, сказал Джон.
   - Куда мы бежим? - спросил Лёва, стараясь не отставать, а глав-ное, не упасть.
   - В гости к моим родственникам, - прыжки вынуждали Джона говорить мелко нарубленными фразами. - Со стороны отца. Они нас спрячут.
   - А где они живут?
   - Тут, недалеко. В Нью-Йорке. В Чёрных Трущобах. Да ты не вол-нуйся, Лео. Название, конечно, страшное. А на самом деле там совсем неплохо. Лучшее место в Гарлеме. Клянусь Великим Слоном!
   Конечно, и Слон был с ними, в заплечном мешке Джона. До Нью-Йорка они добрались в фургончике бродячего старьёвщика - лишь он не обратил внимания на специфический запах, идущий от их обуви. Позже выяснилось, что он страдает хроническим насморком. К сожалению, это оказалось не единственное заболевание, терзавшее организм милосердного самаритяни-на. На него в сомкнутом строю обрушились ревматизм суставов, плоскостопие, колит, запор, аденома предстательной железы, аппендицит, язва - каждой кишки и желудка в отдельности, плеврит, пневмония, ме-нингит - в неопасной для жизни форме, тремор рук и головы, склероз всего, что только можно, авитаминоз, облысение, кариес коренных зубов. Да, и маниакально-депрессивный психоз с элементами шизофрении, что, впрочем, и неудивительно при таком физическом здоровье. И обо всех своих недугах достойный старец с видимым удовольствием распростра-нялся. В результате Лёва и Джон досрочно покинули фургон, со слезами на глазах пожелав гостеприимному хозяину дальнейших творческих успе-хов. Остаток пути они преодолели на автобусе, выбрав самый набитый и удачно укрывшись от кондуктора за спиной японского чемпиона-сумоиста, путешествовашего инкогнито.
   Чёрные Трущобы оказались небольшим, но чрезвычайно запутанным районом в недрах Гарлема. Он был застроен приземистыми трёх-, четырёх-и пятиэтажными зданиями, внешне напоминавшими советские "хрущёвки". Улицы здесь возникали ниоткуда и обрывались внезапно, будто провалива-лись в ад. Их во всех направлениях прорезали переулки и тупики, порой перегороженные настоящими баррикадами из разбитых столов, сломанных стульев, брёвен, спиленных деревьев. Попадались и вывороченные с кор-нем телеграфные столбы. Видимо, местные жители не особенно привечали гостей. В тёмных углах тёмных закоулков поджидали добычу темнокожие тёмные личности. Из дворов с шумом вырывались молодёжные компании, обильно оснащённые металлическими шипами, ножами, цепями, дубинками, бутылками, девицами и прочими аксессуарами. Огнестрельное оружие або-ригены не любили, но если нужно было - использовали.
   Джон уверенно продвигался вперёд в этом лабиринте, порой переле-зая через импровизированные заграждения, порой просачиваясь в заметные лишь вблизи проломы в заборах и стенах. Лёва послушно следовал за ним. Дважды им пришлось пройти насквозь некие здания от парадного крыльца до чёрного хода. Раз пять их останавливали и пристально осматривали, но, узнав Джона, отпускали. Наконец они подошли к дому, весь фасад ко-торого был неумело, но старательно расписан драконами и змеями.
   - Между прочим, это я рисовал, - с нажимом произнес Йавилано-вип. - В ранней юности. Нравится?
   - В общем, скорее, да. Хотя, по-моему, у тебя ещё есть простор для самосовершенствования.
   - Конечно, - сказал Джон. - Мне так и Боб говорил. Он настоящий художник, профессионал. Дважды выставлялся на Бродвее, в скверике на углу, под розовым кустом. Рядом с ним играл шарманщик и выступал одно-рукий фокусник, и всё равно некоторые подходили смотреть картины.
   - Да, это приятно, - рассеянно проговорил Лёва. Он думал о своём.
   - Ещё бы не приятно. Ну ладно, ты постой пока тут, а я зайду ро-дичей предупрежу. А то представляешь: не был несколько лет, обрушива-юсь вдруг, как бутылка виски по черепу, привожу приятеля, причём бело-го и на вид не вполне нормального (извини, Лео, но ты по здешним мер-кам не очень респектабелен), и хочу на нём жениться. Мои родственни-ки - люди либеральные, широких взглядов, но не до такой же степени. Сам понимаешь: соседи, положение в свете. Наверное, побегут спрашивать совета у колдуна. В общем, ты извини, но подожди пока на улице. Не уходи только никуда, я скоро.
   Лёва остался один. От нечего делать он решил пересчитывать драко-нов. В первый раз он насчитал двадцать восемь, во второй - тридцать один. Лёва заинтересовался и решил действовать внимательнее. Теперь их оказалось сорок два. Куперовский вздохнул и загрустил от несовер-шенства мира.
   Солнце раскалило асфальт до того, что он стал липким и влажным, и испарения завесой встали перед глазами. Казалось, призраки Гражданской войны вырывались из-под земли и сквозь копившиеся десятилетиями насло-ения устремлялись к небу. Над крышами шмыгнула, насвистывая нечто из Дюка Эллингтона, городская птица. Из окна второго этажа выпорхнула та-релка и, просвистев мимо уха Куперовского, разбилась посреди мостовой. За ней последовали две пластинки: одна разлетелась вдребезги у ног Лё-вы, вторая - за его спиной. "Вилка, - флегматично подумал он. - Надо бы окоп вырыть". Однако было лень. Лёва присел на корточки и прочёл этикетку. "Элвис Пресли. Попутная песня. Аккомпанирует большой звёзд-но-полосато-знаменный оркестр министерства обороны п/у сенатора Мак-карти и Пола Маккартни".
   Чья-то тень прикрыла Лёву от солнца. "Ну наконец-то", - подумал он и поднял голову. Однако это был отнюдь не Йавилановип. Перед ним возвышался, мерзко ухмыляясь, непонятно откуда взявшийся Мясник. Ни слова не говоря, налётчик принялся засучивать рукава. Несколько мгно-вений Лёва, как зачарованный, смотрел в кругленькие свинячьи очи, мут-но-жёлтые глубины которых отродясь не посетила ни одна членораздельная мысль. Наконец он с трудом отвёл взгляд и на четвереньках рванулся в проулок, распрямляясь на бегу. Низкий старт дал ему необходимое преи-мущество, и грузноватый Мясник, не ожидавший от своей жертвы подобной прыти, сразу же начал отставать. Но, не отличаясь особой стремитель-ностью, громила был всё же весьма вынослив, и ещё очень долго грохота-ли за спиной в некотором отдалении его шаги, и выси оглашали скудоум-ные проклятия и многочисленные угрозы. Вначале Лёва старался запомнить маршрут, по которому всемогущие сестры - Судьба и Опасность - уводили его от гостеприимного жилища Йавилановипов, но вскоре он оставил бесполезные попытки, и дома по краям дороги слились в сплошную гряз-но-серую стену приоткрытого сверху туннеля в неизвестность. Однако и силы Мясника, подточенные нездоровым и аморальным образом бытия, ока-зались не беспредельны, и Смерть, последний раз взвыв в огорчении, отстала.
   Лёва огляделся. Он стоял посреди округлой площади, от которой ра-диально отходило десятка полтора улиц. Судя по виду зданий, захламлен-ности мостовой, отсутствию машин у подъездов и общей атмосфере непри-язни, неуютности и недоброжелательности - он все еще находился в пре-делах Чёрных Трущоб. Прямо перед ним обзор загораживал здоровенный се-рый в крапинку гранитный постамент. Его попирала копытами конная ста-туя Авраама Линкольна. Знаменитая козлиная бородка воинственно топор-щилась. В одной руке отец американской демократии держал великолепный пистолет системы Лепажа - видимо, для защиты от грядущих Бунов. В дру-гой его руке находился полуразвёрнутый свиток - скорее всего, текст Конституции. Третьей рукой Линкольн сжимал поводья. Куперовский протёр глаза. Да, у памятника было шесть ног - считая лошадиные - и три руки. Очень удобно, подумал Лёва, хотя и несколько странно. Макушку великого президента венчала высокая цилиндрообразная корона с широкими полями. В общем-то, привычный образ не был нарушен. Лёва с непроизвольным вздохом вспомнил по ассоциации пятидолларовые банкноты, которых у него сейчас, увы, не было, покачал головой, обошёл постамент и двинулся дальше, тщательно выбрав ту улочку, на которую в данный момент глядели его глаза. Похоже, раньше здесь обитали выходцы из Поднебесной, вся мостовая была усеяна обрывками плакатов, призывающих любить, разводить и - особенно - есть собак. "Господи! - испугался Лёва. - Никак я и по-китайски могу". Он мигнул, пригляделся: нет, реклама, к счастью, была на английском. Улица неожиданно кончилась, оборвавшись в мощённый булыжником пустырь, как в пропасть. В самом широком месте устья взды-бил коня уже знакомый каменный Авраам. Лёва сообразил, что обманная стрит оказалась замкнутой в кольцо, перебежал круг пустоты и оказался на широком тёмном прямом проспекте. Само его наличие в Трущобах было странностью, но и дома тут стояли удивительные. Один, помнится, представлял собой парусник с тремя мачтами и бушпритом. Другой напоми-нал гигантское пресс-папье. Третий был с любовью исполнен в виде ги-гантской группы фекалий. Четвертый являлся гигантским бюстом Томаса Джефферсона, пятый - обнаженной статуей сотворившего его архитектора. В свое время эта улица решением мэрии была отведена для экспериментов молодым градостроителям, которые после многочасовых споров просто по-делили подопытную территорию на участки и принялись творить. В резуль-тате одно здание здесь не было похоже на другое, как и ни одно не на-поминало человеческое жильё. Сначала сюда поселили бездомную богему, этих волшебников слова, кисти, танца и непристойного жеста. Начались убийства, самоубийства, пьянки, сексуальные оргии с вовлечением несо-вершеннолетних и служителей порядка. К концу четвёртого месяца вся оставшаяся в живых богема разбежалась. На её место определили других нуждающихся - добропорядочных бесквартирных обладателей "грин кард" и прав на социальные пособия. Однако опыт по разведению мирных обывате-лей в неприспособленных для них ареалах закончился неврозами, психоза-ми, опять-таки суицидом и резкой вспышкой рождаемости - видимо, со страху. Кроме того, в районе двухсотквартирного фаллоса объявился сексуальный маньяк с топором, питавшийся вымоченными в уксусе левыми ушами смуглых скуластых девушек по имени Джейн, одетых до встречи с ним в мини-юбки и черные колготки. В общем, эти тоже не смогли здесь остаться надолго. Потом каких только иммигрантов ни селили в проклятых строениях: русских, индийцев, японцев, цыган, татар, мексиканцев, ки-тайцев - дольше года не продержался никто. В конце концов на эту улицу махнули рукой, её поглотили Трущобы, но и посейчас здесь обитают лишь привидения, причем даже у призраков в этом месте появляются мигрень, боли в давно истлевших суставах и общая слабость. Проспект был абсо-лютно пуст, и в сём космическом вакууме один Куперовский упорно шёл вдаль. Ему очень хотелось найти дом Джона, единственного друга в суро-вой стране Америке. Несмотря на видимую прямизну, проспект снова вынес Лёву на круглую площадь к троерукому президенту. Лёва опять выбрал направление и вновь вышел к конскому пьедесталу. И ещё раз, и ещё, и снова, и снова... Тогда Куперовский, не разбирая пути, рванул дворами, выкатился в какой-то переулок, который, петляя, вливался в просторную залитую солнцем улицу явно нетрущобного вида. По ней меж деревьев и кустов прогуливались весёлые свободные люди в нарядных платьях и мягко катились длинные удобные автомобили. Увы, дорогу наглухо перегораживал до тошноты знакомый четырежды проклятый осточертевший Линкольн, и всю эту красоту можно было разглядеть лишь в узкие щёлки между подножием и стенами ближайших зданий. Лёва понял, что ему никогда уже не прор-ваться ни к Йавилановипам, ни из Трущоб, что он навечно обречён ски-таться здесь. Он пошатнулся, силы оставили его, он опустился на мосто-вую у пьедестала и заплакал. Постепенно он забылся, и в затмении соз-нания ему чудилось, что усталый задумчивый Линкольн слез с лошади, поднял его на руки, легко взлетел обратно в седло и с Лёвой на руках, бросив и пистолет, и свиток, поехал куда-то. Куперовского покачивало, как на волнах, и мудрый добрый президент кивал головой, и всё кружи-лось, кружилось, кружилось в танце...
   ... - Ну просыпайся же, сынок, просыпайся!
   Лёва с трудом открыл глаза. Пожилой негр, разбудивший его, удов-летворённой улыбкой констатировал счастливое завершение трудов своих.
   - Где я?
   - В ночлежке, конечно, где ж еще.
   - Мне снилось, что меня принёс Авраам Линкольн.
   - Так ведь и всех нас сюда приносит - не одно, так другое; а в общем - Судьба. Видишь, сколько здесь народу? И попадаются очень странные типы.
   Лёва огляделся. Публики, интернациональной бело-жёлто-красно-чёр-ной расцветки, действительно было предостаточно. Во всяком случае, свободных мест глаз не обнаруживал. Интересно, как для него-то отыска-лась коечка?
   - Нет, сынок, это ты с непривычки найти кроватку не можешь. Если надо - сюда ещё столько же поместится. Особенно много зимой приходит. Большинство, конечно, малость окрепнут, подкормятся, да и дальше себе поплыли, а иные и совсем остаются. Я здесь уже третий год. Кстати, ты кого поминал? Линкольна? Тогда я понял, это ты, наверное, на творения Зодчего натыкался. Глянь вон на ту полку, в углу. Видишь забулдыгу в дырявом носке? Он и есть. А Зодчий - кличка его. У нас у многих клички вместо имен, так удобнее. Сразу ясно, с кем дело имеешь. Как тебя бу-дем звать?
   - Марсианином, - не придумав ничего лучшего, брякнул Лёва.
   - Так, значит, и окрестим. Выходит, ты с Зодчим из одной компа-нии, только он на Линкольне сдвинулся. Поклялся на свои деньги поку-пать камень, высекать монументы президенту Аврааму и расставлять по всему Нью-Йорку. Говорит, ему так ангел приказал. В целях создания по-ложительного примера и выжигания скверны в душах. Между прочим, много-го он уже достиг - в смысле украшения города статуями, конечно, не в смысле выжигания. Так что со скверной, я думаю, всё по-прежнему - ко-лосится и плодоносит. В общем, он молодец, очень трудолюбивый и безо-пасный, если, конечно, Линкольна не задевать. Ну, и ещё прохожие по вечерам свежепоставленных скульптур пугаются. А ты, выходит, с Марса?
   - Да не совсем, - сказал Куперовский, - но частично я уже со звёзд. Меня за это в тюрьму посадили и собирались судить, а я убежал и вот теперь сюда как-то попал. Дедушка, скажите, а эта ночлежка распо-ложена в Чёрных Трущобах?
   - Не понимаю, - негр странно посмотрел на Куперовского, - какие еще трущобы?
   - Ну... место такое. В Гарлеме. У меня там приятель живёт. Я бы его хотел отыскать.
   - Нет такого района в Нью-Йорке. И вообще нет трущоб.
   - Но ведь это и не трущобы вовсе, просто называются так. Дома там... ну... угрюмые, улицы кривые, грязи полно, компании разные... опасные очень. Я побежал от одного типа и заблудился, а там всюду пло-щади и на каждой по Линкольну. На коне и, кажется, в короне, - Лёва почувствовал, как всё это неубедительно звучит, и замолчал.
   - Насчёт президентов я уже сказал, это Зодчий развлекается. А до-мов и улиц у нас много, некоторые даже грязные. Только никаких Чёрных Трущоб ни в Гарлеме, ни вообще в Нью-Йорке нет, это я тебе как старый бруклинец заявляю со всей определённостью. И если там твой дружок жи-вёт, не ищи его, не надо, нет у тебя, стало быть, никакого дружка. Это, должно быть, от травки, наведённые воспоминания. В общем, совсем ты, парень, болен, лечиться тебе надо. Я одного такого знал, тоже сна-чала всё искал чего-то: на одежде, на стенах, на потолке - а потом с хлебным ножиком кинулся на Бабуина Айвэна. А у Айвэна чёрный пояс по каратэ и шайка в пятнадцать горилл. Так этот, даром что хлипкий, в оч-ках, Бабуина сразу ухайдакал, а за его бандой по всему Нью-Йорку носился, пешком автобусы догонял. Последнего он зарезал на лужайке пе-ред Рокфеллер-центром прямо у ног начальника полиции, и этому же копу добровольно сдался. Главное, полицейские нож забрали и отказались вер-нуть, а он у нас на всю компанию был единственный, и лезвие великолеп-ное, из золингеновской стали. У тебя такого случайно нет?
   - Нет.
   - Это хорошо, парень. Это очень хорошо. Но ты не обижайся, все-таки пойду поищу другую койку. А то я, понимаешь ли, храплю силь-но, тебе же спокойнее будет.
   И бывший собеседник Куперовского, не слушая его успокоительных слов, быстро собрал вещи и исчез. Лёва остался один. Вскоре благостные дамы из Армии Спасения привезли обед - простой, но вкусный. Поев, Ку-перовский от нечего делать стал присматриваться и прислушиваться к ок-ружающей обстановке. Судя по долетавшим до него обрывкам разговоров, люди в ночлежке действительно собрались весьма своеобразные и удиви-тельные.
   - И я им сказал: жизнь коротка, а искусство вечно, и не вам, господа, вмешиваться в великий процесс общения творца с Творцом. Про-демонстрировал редактору свой хук левой, кинул в морду заместителю три папки с романом, плюнул на дисплей и ушёл. И теперь как бы ни звали - туда уже ни ногой. О, как гнусно, отвратительно... Путца не издавали, рукопись Зиммера использовали на пипифакс, Химмелиусу смеялись в лицо, Джубу Папандопулоса довели до того, что он, бессмертный гений, скон-чался. Ни один из них не напечатал ни строки. Ничего, ничего, я тоже умру, а они даже не заметят этого... О, кованый башмак цивилизации!..
   - Этот гад ткнул мне в морду порнографический журнал и ещё спра-шивает, что это такое?
   - А ты?
   - А я говорю, что если вы, фараоны паршивые, уже не знаете, что это, то нам вообще не о чем разговаривать. Позовите моего адвоката, я буду беседовать с ним, а он с вами, если захочет.
   - А он?
   - А он заявляет: держу пари, что твой адвокат - женщина. А я от-вечаю: правильно, а как вы догадались? А он меня обзывает грязным уб-людком и обещает посадить на пару дней в камеру к педикам, чтобы они сменили мне сексуальную ориентацию.
   - А ты?
   - А я ему так вежливо говорю: мне вас жаль, несчастный коп, вы вообще ничего не понимаете в вопросах секса.
   - А он?
   - А он так побагровел мордой - ну чистый ирокез, только томагавка не хватает. Молчит, дышит носом и к кобуре тянется.
   - А ты?
   - А я в окно и сюда. Залягу, думаю, на дно, пусть ищут.
   - А он?
   - Вслед кричал, свистел, бежал, стрелял. Не попал.
   - А ты?
   - Надоел уже: "а ты?", "а ты?". А я здесь уже тринадцать лет...
   - И перед матчем я поклялся: или команда выигрывает и остается в суперлиге, или я съедаю футбольный мяч. Ребята у меня орлы, здоровые, талантливые, глупые, как штанги, а головой играть не умеют. Ни в каком смысле. Ну, мне, конечно, сварили мяч под чесночным соусом, прямо со шнурками - так, говорят, вкус пикантней. А у меня как раз гастрит, эн-тероколит и пост одновременно, и именно футбольные мячи врач стро-го-настрого запретил кушать, ещё с прошлого раза. Особенно если внутри камера...
   - А я крикнул: хватайте меня, это я обломал руки Венере Ми-лосской, и я же её раздел, раньше она в тоге была! Они подбежали, на-валились... Какое там, меня вчетвером разве удержишь?!..
   - Нет-нет, что вы, я здесь не живу! Я уважаемый человек, у меня есть свой небольшой, но хороший гешефт, счёт в банке, ещё один счёт в другом банке и ещё немножко золота и камешков в бутылке, закопанной на чёрный день на глубине шесть с половиной метров в тайном месте, даже вам, ребе Марк, не скажу где, хотя и сразу видно, какой вы прекрасный человек, дай вам Бог здоровья! Когда я в субботу прихожу в синагогу, мне все уступают дорогу. Когда я подаю милостыню, сбегаются смотреть евреи со всех близлежащих кварталов, ибо это воистину удивления достойно. В прошлом году меня выбрали помощником раввина. Меня бы и раввином назначили, если бы я лучше знал иврит, но что поделаешь?! Мои два сына, два посоха в моей старости, они в Хайфе в Технионе, скоро кончают, так они-то знают иврит, как я свою клиентуру, и помнят Тору лучше, чем маму с папой, хотя и нас очень любят - не на что обижаться. Я на каникулах разбудил в час ночи младшего, Исака, и говорю: "Распи-ши-ка ты мне, сыночек, дела этих Маккавеев, как они поразили всех на-ших врагов ослиной челюстью". Другой бы юноша его лет рассердился: что ты, дескать, старый дурак, не нашел иного времени вспомнить Библию, а он даже не удивился, растолкал Исава, и они на два голоса до утра сообщали мне эту историю. И как интересно рассказывали, с жаром, с пы-лом, с комментариями от себя... Жалко, на иврите говорили, я кроме слов "Иуда Маккавей" ничего не понял. А моя жена, моя дорогая Фира, ей сорок пять, а больше тридцати шести не дашь, она умеет-таки принять людей, что они это запоминают на всю жизнь! Между прочим, она ночует неподалёку, в таком же заведении, как наше, но женском. И я тоже тут только сплю, сегодня я здесь случайно, днём я проживаю в своей кварти-ре из шести комнат в богатом районе, а ночью прихожу сюда. Как это случилось? Слушайте меня, реб Марк, я расскажу. Это очень смешная история, но и в ней есть мораль, и звучит она так: умная еврейская го-лова лучше глупой американской. Когда я снимал свою нынешнюю квартиру, владелец дома заломил цену, от которой Фира повернулась и хотела сразу же идти прочь. А я ей сказал: погоди, Фиреле, мы ещё не побеседовали как следует с этим достойным человеком. Зачем сходу становиться на ды-бы? Потом ему говорю: мистер Дрек (вы мне не поверите, ребе Марк, но его действительно так звали, и это был-таки не просто "дрек", а "дрек мит фефер"), у меня есть к вам деловое предложение. Как вы относитесь к тому, что я буду амортизировать вашу собственность в два раза мень-ше, чем другие жильцы, а вы мне положите в два раза меньшую плату? Он смеялся десять минут по часам, а затем заявил: если вы, мистер Столп-нер (а вот это моя фамилия), придумаете способ, как такое устроить, то я заранее соглашаюсь на все ваши предложения, и буду брать с вас даже не в два, а в три раза меньше. Я говорю: ловлю вас на слове, мистер Дрек, давайте позовем адвоката и запишем это. Он ещё пятнадцать минут хохотал над глупым евреем, а потом пригласил своего адвоката, и мы все запротоколировали, подписали и заверили. И как только последняя бумаж-ка была убрана в сейф (а вторые экземпляры надёжно улеглись в мой кейс), я ему объявил, что мы с женой будем находиться в его квартире только днём и вечером, а всё остальное время плюс уикэнд проведём в другом месте. Теперь считайте: в неделе 164 часа; ночь и утро - это 10 часов, умножаем на 6, получаем 60, плюс 24 часа воскресенья, это выхо-дит 84, то есть на два часа больше половины недели, но эти два часа я ему дарю. Он так взбеленился, что чуть не проглотил свой галстук, и кричит: а мебель?! А я ему отвечаю: мистер Дрек, вы разве забыли, что квартира меблирована? Конечно, эти шкафы, столы и прочие биде с крова-тями не самого лучшего сорта, но нам, бедным евреям, вынужденным эко-номить каждый грош, и такое сойдёт. Он: "Но они же амортизируют квар-тиру!" Я: "Мебель ваша, и квартира ваша, получается, что квартира амортизирует сама себя, я тут ни при чем". Он экнул, мекнул, хрюкнул, но уже ничего не поделаешь, бумаги подписаны, и копии у меня. Вот так и случилось, что я живу в прекрасной квартире и плачу только треть ее настоящей стоимости.
   - И при этом ночуете здесь?
   - И при этом ночую здесь, реб Марк. В нашем бренном мире ничто не даётся даром...
   В ночлежке Лёва прожил около месяца. Втянулся, начал привыкать. Кормили здесь бесплатно, за койку тоже ничего не брали. Пару раз ему удалось даже немного подзаработать, изображая в уличной рок-группе "Нищие отовсюду" советского аборигена. Он бился в конвульсиях, отп-лясывая нечто среднее между буги-вуги и обрядом приветствия богини плодородия у малых народов Сибири, и хрипло выкрикивал: "Союз неруши-мый республик свободных сплотила навеки великая Русь", а все хором вы-певали: "Так вашу мать!" Потом ансамбль распался, потому что у трёх участников обнаружились слух и голос, что здорово мешало остальным. Другие попытки изыскать дополнительные средства для жизни оказались менее удачны, но Куперовский не унывал.
   Однако всё хорошее когда-нибудь кончается, и для обитателей ноч-лежки наступил чёрный вторник. Этот день не заладился с самого утра. Завтрак опоздал, и проголодавшийся домушник в отставке по кличке Яст-реб и по прозвищу Бегемот обругал ангелиц-спасательниц в связи с их матерями и гарлемскими неграми. Армейские дамы обиделись и отказались дать добавку, сославшись на то, что у них впереди еще дом престарелых (раньше, однако, пищи хватало всем, и даже с лишком). Взъерепенились и чёрные обитатели дома, депутат от которых, мускулистый гигант Крошка Микки, взялся провести с нарушителем расового мира воспитательную ра-боту. Микки, который по причине презрения к капиталистическому общест-ву и крайнего свободолюбия никогда не работал и потому сохранил бога-тые запасы нервной энергии и прекрасную физическую форму, погнал Беге-мота по кроватям, охаживая его шваброй и попутно разъясняя ( в моём переводе на литературный язык), что ввиду некоторых недостатков в по-ведении и нравственности сих добрых, но (по мнению Крошки) беспутных самаритянок и прискорбных упущений Творца в их внешности никакой ува-жающий себя и свою кровь сын Африки не стал бы иметь с ними дела, а лишь слабосильные белые мужчины, количество коих, следует надеяться, хоть в какой-то мере восполнило несчастным женщинам недостаток качест-ва. Тут дамы-хранительницы окончательно оскорбились и, похватав кор-мильно-поильные принадлежности, шумно удалились, пригрозив более ни-когда не возвращаться. Так оно, кстати, и произошло, но по иным причи-нам. Крошка, зажав конвульсивно дёргающегося Ястреба в углу, обрабаты-вал его там, громогласно сообщая присутствующим, что папаша этого пер-натого, несомненно, являлся одним из активных, но не лучших представи-телей вышеупомянутой бледнолицей компании, но, глядя на Бегемота, по-нимаешь, что последней его женой всё-таки была свиноматка. Оставив по-терявшего сознание толстяка в покое, Микки перенёс праведный гнев на прочих обитателей ночлежки, чьи лица отличались по цвету от излюблен-ных им оттенков шоколадного, и тем вынудил белых, индейцев, китайцев и японцев сплотиться в защите попираемого достоинства. Завязалось кро-вопролитное сражение, в котором получили разные степени увечья двад-цать три человека, сорок стульев, десять столов, тридцать четыре кро-вати, сто семнадцать простыней (включая запасные из стенного шкафа, который тоже сломали), сорок одна подушка, холодильник и уличный поли-цейский, прибежавший на шум. В заключение титан Микки торжественно разбил телевизор и мгновенно потерял союзников, которые объединились с его противниками и совместными усилиями в какие-то пять минут уложили почти бездыханную фигуру Крошки на пребывающее в аналогичном состоянии тело Бегемота. После драки индейцы долго скандалили в углу, деля условные скальпы поверженных врагов. Пиррово победил сиу Подвыпившая Анаконда, отспорив что-то около полутора тысяч этих милых военных тро-феев, но разругавшись притом с остальными аборигенами Америки. Потом все (включая притихшего Крошку) полчаса печально смотрели на телеви-зор, оплакивая пропущенную серию "Далласа", и в итоге решили вскладчи-ну купить новый ("Или украсть", - внёс предложение виновник несчастья, но его лишь коллективно облили презрением, а бывший убийца Кил-лер-Овечка вслух пожалел, что "завязал"). В воздухе запахло грозой, и вскоре она разразилась и громыхала долго, почти до двенадцати. В ре-зультате проживавший в углу за фикусом алкоголик без имени, фамилии и прозвища не смог отправиться на ежедневный моцион в поисках заработка (пустых бутылок и брошенных жестянок из-под пива), принял свою дневную норму не в скверике, а тут же, на кровати, заснул и, как обычно, обмо-чился и обделался. Возмущенные соседи растолкали его и вышвырнули под дождь. Алкаш, вопя про произвол, рвался назад, его не пускали и кол-лективными усилиями расколотили кварцевого Линкольна, временно уста-новленного ваятелем у входа изнутри. Тут встал на дыбы скульптор, кри-ча про святое искусство. Потом, как я уже обмолвился, не привезли обед, что не улучшило настроения соночлежников. Короче, когда в три явилась полиция, чтобы проверить документы и забрать всех подозритель-ных, её встретили едва ли не с облегчением. Лишь несколько человек, в их числе и Куперовский, предпочли не вступать в официальные отношения с властями и успели удалиться через загодя приготовленный потайной ход (специально стену пробивали) в проулок, а затем дворами - в неизвест-ном направлении. Так Лёва опустился на самое дно Америки. Он уже давно был беспаспортным и безработным, а теперь вдобавок стал бездомным.
   Между тем полиция задержала - порядка ради - десятка два с наибо-лее преступными лицами, но остальных стражи порядка тоже не оставили в покое, вежливо попросили взять свои вещи и выйти на улицу, а когда в помещении никого не осталось, старший коп закрыл дверь, заклеил замоч-ную скважину и щель над язычком замка длинной бумажкой и приложил к ней большую круглую печать.
   - Всё! - резюмировал он глубоким, сочным басом. - Доигрались, го-лубчики. Гадюшник закрывается. Гуляйте себе, гуляйте. А ну, не скапли-ваться!
   И пошли они, солнцем палимы, и уже к вечеру рассосались по другим ночлежкам.
   А вот Лёва не рискнул куда-либо сунуться, опасаясь новых поли-цейских налётов. Убегая с прежнего места жительства, он запихнул в ме-шок десяток чьих-то сандвичей (кажется, Бегемот готовил их себе на полдник), и это было всё, чем ему предстояло питаться, пока он не най-дёт хоть какой-либо источник доходов. Да, и в кармане у него лежала десятидолларовая бумажка. Лёва вздохнул, погрустив секунд тридцать, взял себя в руки, сориентировался по солнцу и, решив держаться ближе к далекой родине, пошёл на север, думая, что движется на восток.
   Первые два часа Куперовскому казалось, что жизнь окончена, что он теперь так и будет вечно падать и падать в бездонную пропасть. Выбро-шенный из привычной среды, а теперь лишённый и того жалкого уюта, ко-торый ему худо-бедно удалось создать, покинутый родной страной, он ощущал себя насаженным на крючок червячком, к которому уже устремилась щука-смерть. Тяжкое уныние навалилось на его обтянутые пиджачной тканью неширокие плечи тоннами атмосферного столба, стремясь размазать его по асфальту под безучастным взглядом небоскрёбов. Потусторонние голоса нашёптывали ему десятки способов почти безболезненного самоу-бийства. Потом это прошло. Лёве захотелось есть, и он, тщательно жуя, переправил в желудок половину сандвичей, покрыв их сверху мороженым и оранжадом, на которые истратил последние десять долларов. Вот теперь он был действительно свободен, и следовало поразмышлять о заработке и жилище.
   В тот день Куперовский ничего не придумал; ночевал он в каком-то дупле, выгнав белку. Тут не дуло, но ужасно затекала шея, и Лёва по-нял, что это не выход из положения. Он рассердился, плюнул на свой страх перед законом и к следующему вечеру из картонных ящиков, консервных банок, пустых коробок из-под сигарет и использованных дискет соорудил в центре Брайтон-Бич роскошный Купервиль. Полицейские издалека уважительно следили за его трудами и не вмешивались. Видимо, сказывалась убеждённость рядовых американцев в том, что США - страна свободного предпринимательства чего в голову придет. При этом весь день Лёва питался своими сандвичами, запивая их водой из-под крана об-щественного туалета для бедных. Так долго продолжаться не могло. По счастью, к ночи "на огонек" заглянул старожил нью-йоркских улиц, кото-рый помог ему прикончить последний сандвич и поделился опытом поисков работы в Америке. "Нужно выйти чуть свет, - наставительно вещал он, - и шагать вперёд. Сворачивать следует только в трех случаях: если уп-рёшься в глухую стену, если тебя обругает коп и по наитию. Будь твёрд, и чаемый бизнес сам настигнет тебя, как Джимми Крюгер юную девушку". Так Лёва и поступил, и благодаря мудрым рекомендациям благожелательно-го советоподателя его американская одиссея расцвела новыми красками. Причём первая работа налетела на него за ближайшим углом, едва не сбив с ног, заняла не более получаса и принесла пятьсот долларов.
   Итак, когда Лёва, движимый, как и полагалось, шестым чувством, свернул направо на перекрёстке, на него выпрыгнул откуда-то из-за кустов приятного вида громила в чёрном костюме, свитере и тёмных кол-готках на голове, один из чулок которых ему не удалось как следует заправить, и тот вился по ветру, как перо на шлеме некоего новоявлен-ного Галахада.
   - Эй, уважаемый! - весело заорал верзила. - Деньги нужны?
   - Конечно, - честно отозвался Куперовский.
   - Тогда пошли со мной. Немного поможешь, и триста баксов - твои!
   - А что я должен делать? - поинтересовался Лёва, стараясь не отставать.
   - Вот этого я не люблю, - громила даже приостановился и досадливо поморщился, отчего у него на лице все колготки перекосило. - "Что", да "как", да"почему именно я"... Ты не мужик, что ли? Понравился ты мне, понял? Гляжу: спешит парень, явно ищет, где подшакалить. Или я обмишу-лился? Нет? А то ты смотри, я ошибаться не люблю и свидетелей своих заблуждений в живых не оставляю. Дорожу репутацией, понял? На вот, возьми эту игрушку.
   Он протянул Куперовскому потрёпанный бурной биографией "люгер", который тот с опаской принял.
   - Извини, что такое дерьмо, но другого не достал. Ладно, главное, действует. Делать тебе практически ничего и не надо. Просто стой и держи пушку в руках. Можешь в зубах ею поковырять, можешь затылок по-чесать. Но учти, что она заряжена, а предохранитель срабатывает через раз. Когда я скажу: "Беги!" - делай ноги. Расплатимся в двух кварталах отсюда, возле заведения мадам Пфульпфиггер. Ты его сразу увидишь, там вывеска с такой шикарной задницей. Ну что, всё ясно? Пошли.
   - Куда? - спросил Лёва, ошеломлённый бурным натиском столь наив-ного прагматизма.
   - В банк, разумеется. Ну и олухи попадаются в Нью-Йорке. И как таких только американская земля держит? И за что я тебе триста "зеле-неньких" плачу? Хватило бы и сотни. Да ты и считать, небось, не уме-ешь.
   Лёва, который окончил физматшколу и мехмат К-ского университета, обиделся, а обидевшись, решил доказать самоуверенному гиганту, что не такой уж он олух. Тем не менее, сомнения ещё не вполне оставили его.
   - А если полицейский? Я плохо знаю ваши правила, но, по-моему, грабить банк - незаконно даже в Америке.
   - Слушай, парень, при чём тут закон? У нас есть конституция, и в ней чёрным (или там синим, не знаю) по белому записано право на сво-бодное ношение оружия. Это знает любой фараон. И при чём тут банк? Ты просто стоишь на американской земле...
   - Возле банка.
   - А какое твоё дело, что, пока ты прохлаждался, какой-то кретин построил рядом банк? Он тоже свободный гражданин Штатов. Захотел - построил. Да, значит, ты просто стоишь и просто свободно носишь ору-жие...
   - В руке.
   - Да, в руке. А что, его в зубах нужно носить? Или в ухе, вместо серьги? Так мы ж не панки. В общем, если не хочешь - так и скажи. Я и за двести баксов желающих найду.
   - Ладно-ладно, - быстро сказал Куперовский, - я согласен.
   - Ну и чудно. Да ты не бойся. В крайнем случае, отсидишь месяцев пять-шесть-десять. Ну максимум - двадцать. Потом всё равно выпустят по амнистии. У нас всех выпускают. У меня дружок - сексуальный маньяк, имел три пожизненных, через пять лет тюряги амнистировали. Ох, он и радовался... Ну, хватит болтать, а то банк закроют.
   Всё прошло на удивление просто. Клерк, увидев громилу в колготках и маячивших в некотором отдалении "друзей" с револьверами, быстро и радостно наполнил подставленный "дипломат" славными упакованными пач-ками и даже пожелал счастливого пути. Елейная улыбка так прочно скова-ла его существо, что лишь через пять минут после исчезновения преступ-ников он вспомнил о сигнале тревоги, а когда полиция подъехала к месту происшествия, Куперовский уже удалялся от знаменитой задницы госпожи Пфульпфиггер, с удовольствием ощупывая в кармане пять хрустящих но-веньких банкнот. Ублаготворённый богатым уловом верзила оказался щедр. К сожалению, этого достойного, хотя и страдающего криминальными пере-житками в сознании человека арестовали в тот же день. Его опознали по колготкам, которые он позабыл снять. На суде он держался твёрдо и гор-до, сообщников не выдал и тем самым, видимо, лишил себя права на ам-нистию, которую он столь оптимистично обещал Лёве. Впрочем, скорее всего, он и не знал никого из своих помощников. По крайней мере, так полагает Куперовский, который уверен, что все они были такими же наем-ными, как и он. Очень уж контрастировали они с грозным видом оружия, дрожавшего в кулаках.
   Лёве весьма понравился столь быстрый, легкий и сравнительно безо-пасный способ заработать деньги, как должность наёмного сообщника, он впоследствии неоднократно приставал с подобными предложениями к субъ-ектам уголовного вида, но более ему эта синекура не выпадала. Двое из потенциальных грабителей оказались кочующими проповедниками, трое - полицейскими (к счастью, их рабочий день к тому времени кончился, а сверхурочные им не оплачивали), один - секретарем местной коммунисти-ческой ячейки. Все эти встречи завершились для Лёвы сравнительно мир-но, если не считать того, что один из миссионеров его едва не ок-рестил, чего семья Куперовских не перенесла бы. Но остальные типы действительно принадлежали к криминальному миру, в результате Лёву дважды били, пять раз обидно ругали, а однажды подвергли и тому, и другому.
   В общем, Лёвины предложения были отринуты, а он уже привык к сладкой жизни с деньгами в кармане, и следовало искать новые источни-ки дохода. Так Куперовский вступил на тропу бизнеса, с которой корен-ные американцы не сворачивают до самой смерти, а порой и после оной. Недавно я слышал про брокера, который, скончавшись, с помощью опытного медиума с успехом продолжил игру на бирже и сколотил приличное посмертное состояние на продаже цитрусовых в Монголию. Лёва, конечно, не чувствовал себя на этой большой дороге столь уверенно, но и он про-шагал по ней немало. Я отмечу лишь некоторые этапы его большого пути.
   После соучастия в ограблении банка Лёва некоторое время почивал на лаврах, питаясь, судя по тратам, нектаром и амброзией, и даже поз-накомился с милой похожей на шоколадное мороженое девушкой Асунтой, которая однажды растаяла вместе с деньгами, оставив Куперовского грустить в пустом бумажном стаканчике - то есть доме, конечно. И вот тут он взялся за ум и за работу.
   Вначале его увлекли музы, и некоторое время он провёл на стезе искусства. Целую неделю он служил натурщиком у одного художника, ил-люстрировавшего "Алису в Стране Чудес" - некий издатель решил рискнуть и перевести архаичную сказку на сегодняшний американский язык, да и вообще осовременить замшелую историю. Из этих соображений к сотрудни-честву был привлечен знаменитый Демон Ночи (псевдоним Джона Клозеват-тера), лидера движения кубистов-анилистов (ну, вы знаете, это те, ко-торые изображают честных налогоплательщиков в виде разнокалиберных ку-бических задниц, порой весьма монументальных и даже многоэтажных; в то время сие течение, отвергнутое нынешними художниками как устаревшее, было самым остромодным), а уж он пригласил Куперовского, которого встретил случайно на улице, попозировать для некоторых персонажей. В частности, с него предполагалось рисовать таких стержнеобразующих ге-роев, как Зигмунд Фрейд, Джордж Вашингтон, он же Безумный Шляпник, апостол Павел, Иуда Искариот, эксгибиционистка Соня и, в довершение всего, вуайерист, циник, остроумный парень и тайный садист, страдающий эдиповым комплексом и от непонимания окружающих Мартовский Заяц - истинный отец младенца Герцогини, главного героя романа в его новой версии.
   - Но на него-то я точно не похож! - вскричал при первом зна-комстве с художником Лёва.
   - Почему? - удивился Демон Ночи.
   "А в самом деле, почему?" - задумался Куперовский, но тут же на-шёлся:
   - У меня уши короткие.
   - Чепуха, - отмахнулся Козеваттер, - при моей точке зрения на действительность ушей вообще не видно.
   - Да, но у меня же не такие ноги, в смысле, задние. И шерсти нет. А это будет заметно даже в вашем, извините, ракурсе.
   - А-а, всё равно никто из этих чайников ни в чём не разберется. Они же ни черта не соображают в искусстве. В общем, так: тебе баксы нужны? Тогда снимай штаны и начинай позировать. А если хочешь, чтобы было похоже, - прилепи хвост.
   Мастер кисти не убедил Лёву, и вскоре тот перешёл от него к мастеру слова. На объявление "творческий гений ищет мужчину советского происхождения, недавно расставшегося с Россией не по идейным соображе-ниям и мечтающего туда вернуться" Куперовский наткнулся в газете, при-несённой ветром к двери Купервиля, обнаружил, что приведённое описание идеально ему подходит, и отправился по указанному адресу. В очереди он оказался 243-им. Впереди него стояли: дьячок в рясе и скуфейке, шёпо-том молившийся; два украинца в вышитых рубахах и поляк со значком "Ще Польска не згинела", ради возможности заработать забывшие свои нацио-нальные претензии к старшему брату; несколько иранцев с благородными лицами и томными очами; моджахед в полевой форме с крупнокалиберным пулемётом на спине; князь Горгелидзе-Пуришкевич 13-й, бедствующий, но наследственно оберегающий свою честь от оскорбления физическим трудом, и граф Куракин, с успехом подвизающийся коммивояжером и заранее гото-вый на всё; неизменный хасид в сомбрероподобной шляпе и доброй улыбке на хитром лице и столь же вечная Светлана Аллилуева, рассчитывающая, по-видимому, найти в упомянутом в объявлении гении свежего слушателя; два десятка разнокалиберных евреев из брайтонбичской коллекции, от суетливого торговца подержанными керосиновыми лампами и примусами Плантагенешмулика до сочащегося собственной значительностью резника Пулитмана; три оборванных унылых египтянина и три ободранных веселых мексиканца; мрачный негр из Оклахомы и сам Марчелло Мастрояни - или другой похожий на него итальянец. За Куперовским пристроились: два безработных шпиона, подготовленных для засылки в СССР, но уволенных из-за сокращения ассигнований на деятельность ЦРУ; группа американских коммунистов, возглавляемая платным агентом КГБ и явившаяся - из сооб-ражений секретности, а может, с провокационной задней мыслью - в ку-клус-клановских балахонах, взятых в прокате и частично надкушанных молью, которая, впрочем, нагло продолжала подъедать их и на свежем воздухе; любопытствующий перелетный голубь мира Евгений Евтушенко, в свободное от вояжей время - вольный русский поэт; насупленный налого-вый инспектор, вынюхивающий незаконный необложенный доход; цыганский табор, разбивший шатры, в которых, чтобы не терять даром времени, га-дали, пили, пели, дрессировали медведей гризли и похищенных бледноли-цых детей, занимались любовью и душили неверных жен и чересчур верных любовниц и просто трясли кудрями; пять японцев, непрерывно щелкающих "кодаками". Хвост очереди затерялся в бесконечном пространстве, уходя в чёрную дыру в районе Бетельгейзе, а голова исчезала в разверстом зе-ве гостиницы, в которой временно - проездом с Пляс-Пигаль на Майорку - обитал мэтр. Люди стояли здесь давно, многие приходили не в первый раз, надеясь на перемену участи, и это странное и случайное сообщест-во, как и всякое иное, уже начало обрастать собственными воспоминания-ми, слухами, фантазиями, мифологией и фольклором. Благоговейным полу-шёпотом говорили об устрашающего вида седом старце, который пробыл у Мастера два с половиной часа, почти получил вожделенное место, хотя и происходил с Ямайки и о России знал только, что её столица носит при-чудливое наименование Господин Великий Киев, но царственным жестом от-клонил предложение в пользу более нуждающихся. С уважительным изумле-нием поминали негра, на ломаном английском выдававшего себя за урожен-ца Клязьмы. В приступе снобизма осуждали девицу, также занимавшую творца часа три, но, как подсмотрели в бинокль из соседнего дома наи-более бдительные претенденты, не воспоминаниями и не словесностью. Рассказывали о группе несчастных оборвавшихся бывших советских узников совести, отвергнутых тираном от литературы как недостаточно пылко меч-тавшие вернуться на родину, под благодатную сень КГБ, и в голодном от-чаянии метнувшихся с крыши небоскреба на мостовую, обрызгав бренными останками четыре десятка других кандидатов и случайно подвернувшуюся английскую пару; о десятках разноплеменных девушек и даже мальчиков, соблазнённых и обесчещенных гнусным деятелем пера и пишмашинки; о та-инственном маньяке, обитавшем в подъезде мэтра, нападавшем по вечерам на юных беззащитных дебютанток, трепетно несущих на отзыв свои опусы, и с помощью грубого насилия, в стонах и крови лишавшем свои жертвы са-мого дорогого, что у них было, - одежды, драгоценностей, денег и руко-писей; наконец, о том, что этот маньяк и был сам маэстро, позже изда-вавший вышеуказанные рукописи под своим именем - в надежде славы и го-нораров. Делились опытом ("он, извините, сладкоежка" - " обожает раз-говоры о Фрейде и Марксе и дам без лифчиков" - "терпеть не может, ког-да плачут" - "Да может он, все может, просто не желает, но, если хоти-те, попробуйте" - "не здоровается за руку" - "у него вечно работает телевизор, и если начинается бейсбол - пиши пропало" - "а взятки он берёт?" - "берёт, но ничего взамен не делает" - "слышал, увлекается эсперанто" - "ну ясно, псих, а вы ещё на что-то надеетесь" - "а сам-то?" - "вот увидите, в конце концов он передумает, наймет како-го-нибудь Поющего Койота или Унылого Медведя, Молча Сидящего На Тер-митнике, и начнёт писать роман о покорении Америки французами" - "да, с ним уже бывало"). Всё происходящее не навевало оптимизма. Тем не ме-нее Лёва стоически ждал, положившись на судьбу. И Фортуна, обычно не покидавшая Куперовского надолго, не оставила его и сейчас. Писатель оказался приятным седеющим джентльменом в ковбойке и потёртых джинсах "Джордаш". Он встретил Лёву приветливо, угостил его чаем с водкой ("О, я знаю ваши русские вкусы!"), предложил ему гаванскую сигару, а когда Куперовский отказался, сам вкусно задымил сквозь густые усы. Быстро и искусно он расспрашивал, и Лёва, вообще склонный к искренности, по-чувствовав живой интерес слушателя, честно поведал ему обо всех своих приключениях. Гений подумал, попыхтел сигарой, а потом вышел и от-пустил оставшуюся часть очереди.
   Мэтр весьма приветил Лёву, правда, не столько от чистого сердца, сколько как будущего персонажа, ибо принадлежал к литературной школе, исповедующей принцип, что автор должен любить своих героев. Часами они беседовали, и мистер Хемридж время от времени делал пометки в записной книжке, напоминая самому себе в такие минуты художника, пытливо вгля-дывающегося в интимные детали очередной ню, чтобы на радость ценителям запечатлеть их на холсте. Он чувствовал, что необычный маленький русский, устроившийся в кресле визави, - это как раз то, что ему нуж-но; что роман зреет, как почка, как плод в чреве матери; что вот-вот отойдут воды и начнутся родовые схватки - с непокорной бумагой за пи-шущей машинкой... Тут он понимал, что опять дал увлечь себя необуздан-ному воображению, что до старта "производственного процесса" ещё дале-ко, что перед ним лишь материал, да, богатый, да, сочный, истекающий кровью и жизнью, однако пока сырой. Да, его идеи, как всегда, гениаль-ны, но нет ни плана, ни сюжета, а лишь наброски фабулы и название, но хорошее название, которое непременно должно понравиться и читателям, и критике: "Последний красный шпион, или слишком длинный путь к смерти". И у него есть всё-таки герой, персонаж, который оживит повествование и придаст ему тот реализм, который зачаровывает публику. О, он сделает это и вновь добьется популярности, а то что-то про него начали забы-вать. Чёртова вечная гонка писателя-профессионала! Но теперь он поста-рается работать медленно... ну, не очень медленно, однако с душой, не меньше шести месяцев, по крайней мере, четыре... Он устоит перед дав-лением книгоиздателей, ничего не подпишет, пока не будет в основном готово, и не станет распускать хвост перед газетчиками. Он создаст истинный шедевр, в конце концов, пора позаботиться и о посмертной сла-ве.
   Хемридж закруглил роман за два с половиной месяца и при этом каж-дый день подолгу разговаривал с Лёвой и каждую неделю устраивал пресс-конференции. Зарплату он выдавал аккуратно, по пятницам, с не-большими премиальными, и Лёва был доволен хозяином, хотя честность заставляла его мучиться сомнениями, а всё ли тот понимает и запоминает правильно и не придётся ли ему позже краснеть за своё альтер-эго. Во всяком случае, он старался выполнять порученную работу добросовестно, чего не скажешь о многих иных прототипах, которые хандрят, куксятся, хулиганят, легкомысленно меняются, мешая нормальному творческому про-цессу, и вообще ведут себя несолидно. Или, что ещё хуже, ознакомившись в рукописи со списанными с них персонажами, пытаются походить на последних, совершают дурацкие поступки, лицемерят и окончательно запу-тывают ситуацию. Лёва был идеальный прототип, ибо всегда вёл себя естественно и при этом послушно выполнял требования автора. Во всяком случае, у Хемриджа никаких нареканий он не вызывал.
   Недавно я прочёл пресловутый опус - в переводе на русский, разу-меется. Лёва послужил образцом для главного героя, Ивана Кьеркегорови-ча Михалича, пожилого советского шпиона в звании комиссара КГБ, прожи-вающего в США ещё с довоенных времен с секретным заданием. Тщательно и любовно, модным способом - наплывами, врывающимися порой аки тать в нощи, буквально на полуслове ломая плавный ход повествования, - вы-писаны эпизоды, посвящённые детству Ваньятки на конфискованной импера-торской даче (затерянной в центре России, посреди бескрайнего Марсова поля, на котором жито на жато ещё с революции), становлению его эдипо-ва комплекса, марксистских взглядов (содранных почти цитатно из брошю-ры Мао Цзэ-Дуна "Автомат Калашникова как средство преобразования мира на конфуцианских началах, или 79 принципов истинного коммуниста") и сексуальных ориентиров (здесь Хемридж щегольнул действительным эпизо-дом из бурной куперовской юности, когда ему пришлось, выполняя каприз некой экзальтированной особы, вступать с ней в соответствующие отноше-ния на пятом снизу носу галеры знаменитой ростральной колонны). Миха-лич (по паспорту - Джон Смитэндвессон), который - если опираться на текст - нетвёрдо знал не только английский, но и русский язык, не был, однако, опознан доверчиво жующими жвачку и потряхивающими омакаронен-ными ушами агентами ФБР. Сорок лет он таился под личиной скромного служащего бензоколонки, ежедневно с унылой скрупулёзностью (так, как это умеют лишь старые русские большевики) начищая лицо и руки сапожной ваксой, ибо, согласно легенде, происходил от сборщика сахарного трост-ника из штата Алабама, а между тем по миллиметру приближаясь к завет-ной цели, к теракту, которому предстояло потрясти мир - к взрыву глав-ного символа Америки, того самого, коий был навязан ей в подарок ко-варными французами, не желающими, чтобы только их страна была изуродо-вана столь же символической Эйфелевкой. Ибо по мысли московских шефов Ивана Кьеркегоровича статуя Свободы, взлетев на воздух, должна похоро-нить под каменными обломками оптимизм и уверенность в себе простых ян-ки, пошатнуть правительство, вызвать панику на бирже, ужесточение по-лицейского контроля, введение цензуры, депрессию, рост популярности левых, неправую ярость правых, отмену конституции, жандармский террор и в конечном счете коммунистическую революцию в США и во всём мире, после чего капитализм мог сохраниться только в труднодоступных районах Австралии и Юго-Восточной Азии. Понятно, что кто-то должен был поме-шать преступным планам, и на комиссаровом пути в светлое завтра встают опытный сотрудник ЦРУ, страстный, но бесстрашный агент Залман Горфин-кель и его боевая подруга и любовница, рекламная модель Юдифь Азимофф. Прелестная Юдифь, которая, естественно, по совместительству является любовницей Михалича (и ещё, по моим подсчетам, двадцати трёх второсте-пенных персонажей романа, не считая мелких попутных изнасилований в подворотнях, опиумных курильнях, буйных отделениях нервнопатологи-ческих клиник, тайных подвалах КГБ в Южном Бронксе и явных притонах мафии на Бродвее), рассказывает Горфинкелю о причудливых сексуальных опытах Ивана-Джона. Анализируя и тщательно воспроизводя интимные заба-вы Смитэндвессона, агент ЦРУ и бдительная модель понимают, что изоб-рести этакое мог лишь мрачный извращённый ум и что хилое на вид и нао-щупь тело старого лженегра скрывает в своих глубинах накачанные специ-альными многолетними тренировками стальные мышцы. Отважный Залман, ве-домый любовью к свободе, капитализму и Юдифи, под видом ищущего разв-лечений провинциального бисексуала проникает в логово супершпиона и ночью смывает с его спящего лица грим. Разоблачённый ещё с вечера в буквальном, а ныне в переносном смысле Михалич мгновенно пробуждается и без тени смущения принимает боевую стойку. После семнадцатисполови-нойчасовой борьбы славный наследник дела Даллеса одолевает престарело-го воспитанника Дзержинского, и тот, сломленный и утомлённый, раскры-вает перед победителями краплёные московские карты. Счастливые Азимофф и Горфинкель, пошатываясь от потери крови, спешат к ближайшей кровати, коллегипоследнего уводят закованного в наручники Ивана Кьеркегорови-ча, который что-то старательно жуёт, и в это время наконец срабатывает загодя заложенная им адская машина, и на глазах ошарашенного читателя гигантская статуя обращается-таки в прах. Михалич умирает в экстазе и конвульсиях, крича: "Ленин жил, Ленин жив и в дальнейшем не преминет! Слава КГБ!" - и не успевают его быстро холодеющее тело доставить в местное отделение ЦРУ, как на биржах начинается паника. Занавес. В послесловии автор уверяет, что ему очень много дало общение с милым, но таинственным русским, который, безусловно, является агентом со-ветских спецслужб, однако в порыве присущей славянам откровенности до-верился Хемриджу, и потому из этических соображений он не может раск-рыть его имени.
   Куперовский подвизался не только на ниве изящных искусств. От писателя он перебрался к дантисту. Работа была нетрудной: Лёва сидел в приёмной и поминутно в широкой улыбке демонстрировал тридцать два действительно прекрасных от природы зуба, выдавая их за вставную че-люсть - плод талантливых усилий своего партнера. После дружеского расставания с эскулапом, который нашел новый трюк - мышеловку с клыка-ми, Лёва надумал вернуться в рекламный бизнес. Вообще, надо сказать, Куперовский всегда был и остается человеком инициативным, с богатой и плодотворной фантазией, и если ему только позволяли развернуться во всю ширь щедрой еврейской души, то результаты запоминались надолго. Вот и сейчас он сумел найти новые ходы в таком, казалось бы, обычном деле, как реклама нижнего белья. Да, Лёва стал коммивояжером, простым коммивояжером, и это как раз одно из тех немногих занятий, которые да-же в США не пользуются, мягко говоря, общественным признанием. Но и на сём поприще неудачников он оставил неповторимый след. Демонстрируя тонкое понимание человеческой психологии и безупречный вкус, Лёва тща-тельно обставлял свой выход к публике. Он возникал перед потенциальны-ми покупательницами ночами на малоосвёщенных улицах и в глухих тупи-ках, облачённый в бархатную полумаску, чёрный плащ и элегантный интим-ный ансамбль "Озорной мальчик", и, сияя милой интеллигентной улыбкой, восклицал: "Трусы фирмы "Весенний кот" - последний крик моды! Ни в чем другом ваш друг не будет выглядеть столь убийственно". Говорят, что на нервных женщин сильнее всего действовала именно эта улыбка, и они го-товы были на всё, даже на то, чтобы подписать заказ на 40-50 комплек-тов. Увы, ревнивый муж одной из клиенток никак не хотел поверить, что столько нижнего белья предназначено для него одного, а поверив - воз-будил судебное преследование против фирмы. Так Куперовский снова ока-зался не у дел, и вот тут вероломно, без объявления войны счастье оставило его, и тележка покатилась под гору, подпрыгивая на каждом ухабе.
   Ему вдруг перестали предлагать работу - видимо, начала сказы-ваться неблагоприятная коньюктура, и богатые Штаты, которые всегда склонны перекладывать груз неудач на чужие плечи, задумали решить свои проблемы за счёт бедного Лёвы. Они тогда всё сразу сделали: сократили помощь слаборазвитым странам, приняли ряд мер против японской экономи-ческой экспансии, зарезали беззащитные социальные программы и уволили Куперовского. Конечно, без притока его освежающей энергии в экономике США неминуемо должны были начаться стагнационные процессы, что, кста-ти, и происходит, и они теперь, должно быть, сожалеют, но все мы, как говорится, задним умом крепки, и поезд, то есть Лёва, ушёл и не вер-нётся. Ничего, ничего, кризис ширится, глазом не успеем моргнуть - пе-рекинется на другие страны Запада, и расправа над Куперовским, возмож-но, ещё станет первопричиной гибели всего капиталистического мира. Они сами вырыли себе могилу. Но мы отвлеклись, вернёмся же из гипотети-ческого будущего в то прошлое, которое является настоящим нашей по-вести.
   Группа угнетённых негров как-то раз посетила Купервиль с недру-жественным визитом и, ввиду отсутствия хозяина, удовольствовалась об-щением с его сбережениями и продовольственными запасами, поступив с ними крайне жестоко. Лёва за период удач привык к пище и без неё чувствовал себя неуютно. Однажды он даже украл банку консервов в су-пермаркете, однако буржуазная мишура обманчива, и наш страдалец вновь убедился в этом, обнаружив в элегантной жестянке с многочисленными красивыми наклейками чистейшую ключевую воду. Как он мне потом расска-зывал, в тот миг он едва не стал убежденным коммунистом, но, к счастью, вовремя одумался.
   Наступала зима, и когда она уже была на носу, та же темнокожая банда опять навестила Купервиль, на сей раз не обнаружив ни хозяина, ни припасов, осталась крайне не удовлетворена и выразила своё возмуще-ние, разобрав дворец на составные части и расшвыряв их по округе. Лёва вновь оказался накануне холодов безработным, бездомным и, понятно, беспаспортным. Вот здесь ему пришлось сосредоточить наличные способ-ности, вздыбить мышление, пришпорить подсознание, и он вспомнил-таки произведение одного из столпов советской пролетарской литературы, в котором упоминалась община таких же, как и он, "отбросов капиталисти-ческой мельницы", свившая себе тёплое гнездышко в сердце Нью-Йорка, в объёмистой утробе пресловутой Свободы. Справедливо рассудив, что дан-ная книга относится хоть и к соц-, но однако же реализму, а следова-тельно, врёт скорее в выводах и чувствах, чем в фактах, Куперовский решил прибегнуть к проверке гипотезы практикой и, собрав немногие уце-левшие от набега вандалов пожитки, направил стопы к славному острову Либертэ.
   Вблизи статуя производила колоссальное впечатление. Хотелось или разнести её вдребезги, или умереть, или уехать как можно дальше, или, подобно Мопассану, проникнуть внутрь - что угодно, лишь бы избавиться от необходимости лицезреть столь гнетущую и подавляющую демонстрацию вольности. Лёва выбрал последнее, правда, лишь с наступлением темноты. Вообще-то процесс погружения в недра Свободы оказался труден, ибо, хо-тя в постаменте и наличествовал ряд дверей, но все они были окованы металлом и снабжены предупредительными надписями типа: "Посторонним вход воспрещён! Нарушителю - жестокая кара" или "Вход только по про-пускам категории А. Смерть ожидает дерзнувшего презреть сей запрет", а то и просто: "Не входить - убьём!" К счастью, между большим и указа-тельным пальцами правой ноги великанши Куперовский углядел отверстие, которое снизу представлялось достаточно большим и не забранным решет-кой. Таковым оно оказалось и при ближайшем рассмотрении, когда наш го-нимый тоской и холодом герой с первыми звёздами влез наверх и, заце-пившись за что-то, пал к ногам гранд-дамы. Неведомая сила, не дав Лёве встать, буквально всосала его в неизвестность.
   Темнота. Ощущение нескончаемых просторов во всех направлениях. Костер. Немолодой стройный человек помешивал угли длинным прутиком. Даже сидя, он - прямой спиной, определённым мужественным изяществом в одежде, пружинистой грациозностью позы и движений - производил впечат-ление профессионального военного, той офицерской косточки, которая практически отсутствует в нашей победо- и бедоносной армии. Голос у него оказался совсем не командирский, мягкий, участливый и дружелюб-ный.
   - Осмелюсь отрекомендоваться: майор... - имя прошелестело, не сохранившись в памяти, и растворилось во мгле. - В отставке, разуме-ется. С кем, простите, беседую и откуда вы к нам?
   Лёва представился, как мог, и, задрав голову вверх, попытался отыскать отверстие, через которое он попал сюда.
   - А, понятно. Не ищите, юноша, нет смысла. Заросло.
   - То есть как? - изумился Лёва.
   - Вы, господин Куперовский, видимо, полагаете, что в национальные символы можно проникать столь же примитивно и безнаказанно, как и в плохо закрытые склады?
   - Да я , собственно, просто переночевать... - пробормотал Лёва, чувствуя, сколь неубедительно это звучит. - понимаете, мой дом разва-лили хулиганы, и...
   - Сие уже неважно. Вы попали в сферу действия могучих сил, и поскольку, очень вероятно, ваша оставшаяся жизнь будет связана с этим местом, небольшие инструкции вам не повредят. Во всяком случае, кровом вы себя обеспечили весьма надежно, а пищей, пока вы не научились её добывать, с вами поделятся. У нас здесь общество пёстрое, но, в об-щем-то, гостеприимное.
   - Так что же, наружу никак?
   - Ни под каким видом. Впрочем, по слухам, порой открываются пути, но сие столь непредсказуемо... Однако можете пребывать в надежде, это не повредит. Разрешите же мне несколько наставить вас, ибо я обладаю немалым опытом выживания в данной местности. Начну с самого важного. Здесь водятся призраки, скоро вы их встретите. Да-да, это так. Догады-ваетесь ли вы, дорогой господин Куперовский, какие жгучие тайны, мрач-ные легенды, кровавые преступления хранит короткая, но бурная история Соединённых Штатов? Если бы призраки прошлых лет свободно перемещались в пространстве, то вряд ли среди граждан этого государства хоть кто-либо был бы в здравом рассудке.
   - По-моему, они и без того ... - начал Лёва, но майор сухо прер-вал его:
   - Вы не правы. Вы гость и не слишком разбираетесь в обычаях сей земли. Во всяком случае, к счастью для Америки и к несчастью для вас, они десятилетиями концентрировались и накапливались здесь, в этой исполинше, в которой воплотилась душа породившей их страны. Среди них есть опасные (в частности, Снайпер, ну да его вам никак не избегнуть), неприятные (парочка вампиров, держитесь от них подальше, если, конеч-но, не жаждете жить вечно; но даже они сами жалуются на однообразие диеты, которой вынуждено ограничиваются), надоедливые (кости Сэма Висельника стучат так громко и, главное, нерегулярно, что невозможно уснуть, и потому поблизости от его дуба никто не хочет селиться; а Мэтью Бойз, Чикагский Потрошитель, - сама скромность, но уж очень во-няет газом), незаметные (как Лунная Девушка, которую никто никогда не видел) и даже милые (вроде Веселого Джона, которого, правда, недолюб-ливают некоторые дамы, ибо истории с ним приключались в бытность ка-рибским пиратом весьма причудливые, а рассказчик он искренний и до-нельзя подробный; или Рыжего Кокни, этот парень своими анекдотами го-тов засмешить вас до смерти - в буквальном смысле слова, такие случаи уже бывали, с новичками, в основном). Однако при определённых обстоя-тельствах даже лучшие из них способны стереть вас в порошок, разорвать на части, свести с ума или погубить вашу душу. Понимаете, в их положе-нии так мало развлечений... Короче - будьте бдительны. Никогда не сни-майте крест, по-видимому, это помогает, есть примеры.
   - У меня нет креста, - робко промолвил Куперовский.
   - Ах да, вы же из России. Дикая всё-таки страна. Недавно двоих ваших эмигрантов Сфинкс сожрал. И вопрос-то был простенький, из Книги Царств, все знали, кроме них, но подсказывать запрещено, да и беспо-лезно - не услышат. Съел. Вот так-то, господин Куперовский, Ну что ж тогда вам посоветовать - молитесь. И зовите меня, если что. Окажусь поблизости - приду. А теперь - честь имею кланяться. Там в углях печё-ная картошка - поешьте. Крепитесь, всё не так уж страшно. Надеюсь, что при нашей следующей встрече вы еще будете живы.
   - До свидания.
   Майор порывисто вскочил и вскоре исчез во тьме. Уже издали до-несся его голос:
   - И запомните: если рассудок и жизнь дороги вам, держитесь по-дальше от торфяных болот.
   ...Звонкий выстрел, за которым последовал второй, разбудил Купе-ровского. Стало заметно светлее: то ли солнечные лучи пробивались че-рез невидимые щели, то ли здесь имелось автономное освещение. Одновре-менно с третьим выстрелом, продемонстрировав приличное сальто, в пыли у ног Лёвы приземлился худенький невысокий старичок.
   - Вам что, жить надоело? - яростно прошипел он. - Немедленно прячьтесь. Это же Снайпер! За мной, к большому камню ползком марш! Там передохнём.
   Они укрылись за округлым валуном и с естественным облегчением услыхали, как с другой стороны по нему щелкнула пуля. Каменная крошка осыпала им волосы.
   - Три минуты можем посидеть спокойно, потом он сменит позицию.
   - А где он? - с любопытством спросил Лёва.
   Старикашечка показал, и Лёва, присмотревшись, узрел в заданном направлении как бы сгущение тьмы с двумя горящими пронзительно-жёлтыми точками вместо глаз и вполне материальным, хотя и старым ружьём в предполагаемых руках.
   - Пора, - Лёвин партнер опрометью кинулся к колонноподобному об-разованию, Куперовский скакнул за ним.
   У щеки пропела пуля.
   - Фу, промазал, - выдохнул Лёва.
   - Как же, жди, - язвительно усмехнулся старичок. - Стало быть, время твоё не пришло. Снайпер-то, он точно знает, кого ему надо, и тут уж никогда не промахнётся и даже не ранит. Сразу наповал! От него ник-то не уйдёт!
   Чувствовалось, что Снайпером здесь гордились как местной достоп-риимечательностью.
   - Вот, гляди!
   Недалеко от них долговязый мужчина в полной униформе британского джентльмена сложился, как ножик, и уткнулся в почву.
   - Ну, конец, теперь до следующего раза. Денька через два-три.
   Он устало полуприлёг, опершись на локоть.
   - А почему же он столько раз стрелял в кого ни попадя, если у не-го есть точно намеченная жертва? - спросил Лёва.
   - Это, милый, для создания атмосферы террора и насилия. У нас иначе нельзя. Без этого мы закоснеем, дорогой ты мой, обленимся, за-растём жирком, и тогда уж от Красной Девицы точно не уйдём. А он нас в здоровом теле держит, Снайпер-то, помогает сохранить форму. Так что мы ему благодарны должны быть, ежели по совести.
   - Погодите, - Лёву заинтересовал ещё один момент. - А чего же мы метались, пыль носами рыли, если он всё равно в кого хочет - не прома-жет?
   - Так я ж тебе говорю: на пользу это нам. И вообще - входит в условия. В правила игры. Ты ко мне лучше не приставай, не допытывайся. Ты кого поумнее спроси.
   - Майора, что ли?
   - Можно и майора. А я человек простой, делаю, как велено, как принято, как все, и живой-здоровый пока, чего и тебе желаю. А меня в покое оставь. Давай насчёт видов на урожай поговорим. У меня на него хорошие виды, хоть и нет его здесь вовсе, урожая-то. Или, если хочешь, про погоду. Как полагаешь, что там, снаружи: дождь или, напротив, вёд-ро?..
   Не дослушав, Лёва пошел куда глаза глядят. Интересно, что во вре-мя всех прогулок здесь он ни разу не натыкался на стены. Пространство внутри Свободы представлялось неисчерпаемым.
   Навстречу Куперовскому вышла миловидная девушка в чём-то домотка-ном с узором в виде сцепившихся клювами белоголовых орланов, кое-где дополненных ликами Линкольна, Вашингтона, Джефферсона и других. "Надо же, - подумал он, - а я всегда считал, что национальная американская одежда - это джинсы".
   - Послушай, - ласково произнесла незнакомка, - ты морально устой-чив? Только честно скажи, а то бушует СПИД, а я девушка неопытная, но благоразумная.
   - Да, - убеждённо ответил Куперовский, который в общем и целом и был таковым, порой к явной невыгоде для себя.
   - Тогда поцелуй меня, а? Очень нужно.
   - А вы что, в прекрасную принцессу обратиться хотите? Но и сейчас вроде не лягушка...
   - Ну, в кого я там превращусь, - это уж моё дело. А ты бы просто облобызал, без задних мыслей. Чмокнул бы от души, и вся недолга. Или у тебя проблемы с гетеросексом?
   - Нет у меня никаких проблем, - чересчур решительно объявил Лёва.
   - Ну тогда действуй. Чего тянуть? Или не нравлюсь? Так я как буд-то бы вполне апильная по этому делу. Все подтверждают, никто целовать не хочет. Вот и хожу нецелованная... - девушка явно нацелилась всплак-нуть. - Значит, не будешь?
   - Вы понимаете, - смущенно зарделся Лёвушка, - я так сразу не мо-гу. Мы только несколько минут назад встретились. Мама учила меня не вступать в серьезные отношения с малознакомыми женщинами.
   - Тогда пеняй на себя, - резко обрубила разговор девушка.
   Её глаза загорелись алым вожделением; рот перекосился и распах-нулся до середины обнажившейся груди; зубы зашевелились, выскочили из челюстей и бросились к Лёве, на бегу для устрашения попарно клацая; руки чудовищно удлинились и, извиваясь, аки змеи, принялись отсекать Куперовского по флангам и с тылу. Критическое положение, в которое столь скоропалительно был поставлен наш герой, обличало в девице стра-тегический талант.
   - Ну хорошо, хорошо, - успокоительно сказал Лёва, увёртываясь от загребущих рук, - я поцелую. Но помните - это легкомысленно и может увлечь нас на дурной путь, даже привести к добрачной связи.
   - Поздно, - прорычало чудовище. - Раньше надо было думать. А те-перь я тебя съем.
   Лёва осознал, что эта перспектива вполне реальна. Неожиданно сильный рывок выхватил его из живого кольца верхних конечностей разбу-шевавшейся девственницы.
   - Бежим, - гаркнул ему в ухо майор, и они понеслись что есть мо-чи. Однако умелые ручки не отставали и, образно выражаясь, дышали Ку-перовскому в затылок.
   - Ну, ничего не поделаешь, - вздохнул майор. - Придётся через четвёртое измерение. Закройте глаза и представьте себе, что вы жаждете спастись.
   - Это нетрудно вообразить, - сказал Лёва.
   - И держитесь за меня покрепче, - он протянул свою ладонь. - Раз, два, три, старт.
   Куперовский открыл глаза. Ни девицы с руками, ни майора не было. В трёх шагах от него на пригорке неистово тосковал до неправдоподобия широкоплечий мужчина лет сорока пяти. Он катался по земле, кидался на камни, душераздирающе рыдал, рвал на себе волосы и остатки костюма. При этом он, однако, не касался блестящего щегольского цилиндра на насильственно лысеющей голове, а когда он раз упал по неосторожности хозяина в пыль, тот мгновенно подхватил его, тщательно почистил и вод-ворил на место.
   - Что с вами? - спросил сердобольный Лёва. - Могу ли я вам чем-нибудь помочь?
   - О-о, - простонал человек в цилиндре, - кто во всей вселенной в состоянии облегчить мои муки?! У меня была дочь. Хрупкое создание лет трех, пяти, семи, пятнадцати, двадцати и так далее, по мере передвиже-ния наших бессмертных, как принято считать, душ и смертных тел по реке времени в одном, о, только в одном направлении. Где тот герой, тот мощный пловец, кто рискнул бы и сумел повернуть против течения или хо-тя бы добраться до берега? Не было такого смельчака за всю историю Адамова рода и не отыщется вовек. И лишь я, гордый своей учёностью и полный самодовольства, дерзнул бросить вызов Небесам. Я решился про-никнуть в суть хода времени, этого будильника, заведённого Неведомым нам на погибель. Мне казалось, что я уже начинаю понимать законы функ-ционирования чудовищного механизма, я углублялся в самые его недра, дабы... дабы сокрушить его и остановить бег Хроноса! Я сейчас не буду задерживаться на технических подробностях, скажу лишь, что долгие дни и недели я проводил в лаборатории, окружённый причудливыми аппаратами, колбами и ретортами, в которых бурлили и смешивались жидкости фан-тастических цветов, инкунабулами и фолиантами, в коих ярились, клоко-тали и в бессилии опадали строки давно истлевших и ныне живущих авто-ров. И всегда, постоянно рядом со мной была моя дочь, моя нежная, хрупкая... но об этом я уже говорил... моя Папайя. Она помогала ста-вить кощунственные опыты, она дышала ядовитыми миазмами, она разбирала блеклые строки еретических книг. Она отказывала себе во сне, в отдыхе, в естественных радостях пылкой юности. Впрочем, она никогда и не была пылкой, моя девочка, она даже в детстве не смеялась легко и беззаботно и уже в раннем отрочестве стала такой, каковой пребывала до последнего часа: мечтательной, погружённой в свои думы, грустной, печальной, ме-ланхоличной, унылой, скучной, занудной. И по мере того, как мои труды, мнилось мне, близились к финалу, она теряла силы, сохла, таяла, гасла, как свеча, а я, напротив, креп, свежел, наливался мощью (видите, какие плечи?). Я, как вампир, пил её жизненную энергию и не замечал сего. И настало утро, когда она не проснулась, не встала медленно, как обычно, с кровати, не подняла на отца знакомый мрачный взгляд. Все краски мира разом померкли для меня. Я бросился к ней, я целовал её лоб, щеки, глаза, плечи, грудь, но она была недвижима. Я проклял и забросил свой труд, взорвал лабораторию, сжёг замок, перерезал всех слуг, их мало-летних детей съел живыми, а жён и дочерей изнасиловал и сбросил с бли-жайшей скалы в безбрежный океан. Но это не утешило меня. И я похоронил её, мою Папайю!
   - Не могу ли я вам хоть чем-то помочь? - участливо повторил Лёва.
   - Можете, можете! Я похоронил дочь, свою Папайю, я заколотил её в гроб, погрузил его в саркофаг, а саркофаг закопал в нашем фамильном склепе на глубине трёх метров. Все это я проделал один, но с тех пор каждую ночь я вижу ужасные сны, я слышу треск и грохот, я впал в тоску и отчаяние. Я чувствую, что похоронил её заживо! Добрый путник, спаси меня от доли хуже смерти! Помоги мне вырыть её или, клянусь Небом и Адом, я убью тебя! Могу ли я, милостивый государь, рассчитывать на вас?
   Куперовский, который в подобной ситуации никогда не отказывался помочь ближнему, согласно кивнул и непроизвольно икнул, не найдя под-ходящих слов.
   Над заброшенным сельским кладбищем плыла по небу луна. Порой ве-тер заволакивал её отчетливо видимыми рваными тучами, но ненадолго, и она вновь вперяла в пустошь круглое красноватое око. Выли волки. В тёмном углу, куда не доставал лунный свет, что-то грызли с причмокива-нием. Над могилой шагах в тридцати, полуприкрытое поднимавшимся от земли туманом, покачивалось нечто белое. На горизонте угрожающе и тре-вожно сгустился лес. Слышалось хлопанье крыльев невидимых птиц. Безу-тешный отец шел сзади, горестно стеная. Обе лопаты он, не поддавшись на уговоры Лёвы, нёс сам, заявив, что это его долг перед памятью безв-ременно заживо похороненной дочери.
   Склеп вырос тёмной грудой из тумана столь неожиданно, что наш ге-рой набил себе шишку о большого чугунного беркута над дверью.
   - Наш фамильный герб, - с гордостью сообщил широкоплечий. - Имен-но гигантский беркут, согласно легенде, в полночь 13 ноября 1389 года растерзал моего предка, графа Гуго фон Вютцбурга, убийцу и растлителя невинных дев. С тех пор каждые сто лет в то же время он является, что-бы унести в Геенну главного представителя рода.
   - Но ведь 1989-й уже вот-вот, - глупо пробормотал Куперовский.
   - Жду, - просто ответил его спутник.
   Склеп пребывал в запустении, паутине и разбросанных черепах. В углу за прикованным скелетом в обрывках мундира конфедератов выделялся прямоугольник свежевскопанной земли. Граф первым вонзил лопату в поч-ву. Видимо, в прошлый раз им действительно владело нечеловеческое от-чаяние, потому что даже вдвоём работать пришлось долго и трудно. Пот заливал Лёве глаза, но упрямство требовало не останавливаться. В ка-кой-то момент он обнаружил, что Вютцбург исчез, однако продолжал труд в одиночку и наконец очистил от земли саркофаг. Неверный свет луны пал на три полосы меди, оковывавшие его. Кто-то заухал за окном, мелькнула летучая мышь, во мгле зажглись мириады желтых глаз. "Мы ждем", - глу-хим низким голосом произнёс некто. Первый обруч со звоном лопнул. Тяж-кий удар сотряс саркофаг изнутри, и второй обруч зазмеился трещинами и распался на куски. Пророкотал гром, и третий обруч рассыпался в пыль. Мелькнувшая молния осветила толстую каменную плиту, перекрывавшую сар-кофаг, которая сама по себе взвилась в воздух и рухнула к ногам Купе-ровского, едва не отдавив ему палец. Открылся взгляду прочный дубовый гроб, сделанный на века и с любовью. Вколоченные в него гвозди отлете-ли один за другим, стенки упали, и из саркофага поднялась, держа крыш-ку гроба в руках, измождённая высокая блондинка в окровавленных клоч-ках савана. Её впалые глаза горели фанатическим огнем. "Где граф? - хриплым полушёпотом произнесла она. - Отец, собирайся, я пришла за то-бой". Она перевела взгляд на Куперовского и, безумно захохотав, шагну-ла из гранитного ложа. "Ну а теперь будешь целовать?" - спросила она, подходя ближе. Лёва, ощутив на лице ледяное дыхание, вышел из столбня-ка и бросился бежать. Порог склепа оказался слишком высоким, и он ку-барем покатился в разверстую могилу, а белёсый призрак склонился над ним. Лёвушка в ужасе зажмурился...
   Когда он открыл глаза, уже было утро. Он лежал на земле, заботли-во укрытый каким-то тряпьем. "Ну и сон", - поёжился он, привстал и, как ударенный током, отпрыгнул в сторону. Рядом с ним храпел, пуская слюни, отвратительный недомерок. Его веки лишь наполовину прикрывали глаза, и даже во сне он пялился на мир мутными бельмами. Брови и ресницы отсутствовали. Кривой нос свернулся на сторону. Губы изогну-лись в кретинической ухмылке, обнажая острые и длинные, но здоровые до безобразия зубы, среди которых не имелось и двух одинаковых. Уши тоже были разной величины и все время шевелились. Руки, оснащёенные шестью
   неприятно гибкими пальцами, доставали до колен. Ноги, напротив, были
   короткие, правая к тому же сухая.
   - Что за урод? - прошептал Лёва.
   - Жертва эксперимента, - ответил бесшумно подошедший майор, опускаясь на пенек рядом с лежбищем Куперовского. - Выводили тип иде-ального избирателя. Отбирали генетический материал, скрещивали, замо-раживали, облучали. Кое-что получилось: слышит хорошо, видит только то, что следует, голосует как надо, всегда счастлив. Размножается бюл-летенями и через телевизор. Однако никому не нравится. Конгресс его отверг, видимо, будем поставлять на экспорт. А вот, полюбуйтесь, инте-ресный экземпляр.
   Недалеко прошел некто гигантского роста, бесформенный, но на двух ногах, облачённый не то в рубище, не то в саван алого цвета, громко крича что-то неразборчиво призывное.
   - Призрак коммунизма, прошу любить и жаловать. Давно умер, но оп-тимистичен и бодр. Вряд ли когда-либо успокоится в бозе, ибо в Бога не верит. Страдает призрачными надеждами на победу в мировом масштабе, но что будет делать потом - не знает. У нас погостил, теперь в Европу направляется. Ну, извините, мне пора, а с вами, кажется, хочет побесе-довать этот милый джентльмен.
   Лёва оглянулся. Рядом с ним стоял неуловимо знакомый мужчина с обожженным лицом, в широкополой шляпе, кожаном костюме и кожаных же перчатках, правая из которых заканчивалась пятью сверкающими лезвиями. В данный момент он был занят тем, что точил их о кусок колючей прово-локи. Увидев, что Куперовский обратил на него внимание, он приоса-нился, одернул пиджак и вообще попытался придать себе более значитель-ный вид, что ему плохо удалось.
   - Не узнаёшь? - с вызовом произнес мужчина.
   - Нет, вроде бы, - с сомнением сказал Лёва, - хотя мы явно где-то встречались. Вы, случайно, не учились в К-ском университете?
   - А где это? - поинтересовался когтистый.
   - В России, - ответил Лёва после тщетной попытки мысленно опреде-лить более точное расположение К-ни для человека, который явно счита-ет, что Азия расположена в Австралии.
   - Нет, - с сожалением сказал его визави, - я там не учился. Я во-обще нигде, по-видимому, не учился. И в России, кажется, не бывал.
   - Зря, - сказал Куперовский.
   - Я тоже так думаю, - согласился обожженный. Помолчали.
   - Ну ладно, - прервал паузу Лёвушка. - Я пошел. Приятно было по-беседовать. Заезжайте к нам.
   - Не премину. Да, мы же не познакомились. Фредди Крюгер. Садист, маньяк, инфернальная личность. В общем-то - свои ведь люди, чего же скромничать - живой мертвец.
   - Лёв Куперовский, турист из России, - и Лёва протянул ладонь для пожатия. Сверкнули выпускаемые на всю длину из перчаток лезвия.
   - Дай пять - сделаю десять, - хищно ухмыльнулся Крюгер.
   Лёва отдёрнул руку. Фредди разорвал на себе майку с изображением эстрадного тезки. Из его груди, натягивая кожу до опасного предела, лезли, разевая в беззвучном крике рты, маленькие, но явно человеческие головы.
   - Видал? - хвастливо заявил Фредди. - Я их уже поглотил. У меня там собственный филиал ада. Как мучаются-то, а? Ах, вы мои хорошие, развратнички вы мои обоеполые, пьянички мои, наркоманчики, нимфоманоч-ки. Особенно нимфоманочек обожаю, - поделился он с Куперовским. - У них такие сочные воспоминания, интимные моменты, сокровенные пережива-ния - ух! Но и для русского путешественника место найдётся. Давай доб-ровольно, а?! Потом побазарим, внутри. Там у меня внутреннее "я" - нежное, ранимое, деликатное. Оно, кстати, вегетарианец и романтик, но с бурными воспоминаниями обо мне, внешнем. Ты с ним найдёшь общий язык, оно тебе порасскажет.
   И он поиграл когтями, рассыпая их сверкающим веером.
   - Погодите, - остановил его Лёва, - но вы ведь, кажется, специа-лизируетесь по детской аудитории? Вот и занимайтесь соответствующим контингентом. А я выбыл из игры по возрасту.
   Куперовский повернулся и пошёл своей дорогой. Крюгер некоторое время тащился следом, ныл про неурожай детей в здешних местах, про де-мографический спад в западном мире в целом, недород и голод, ругал контрацептивы и некоего режиссера, исказившего его облик до недоста-точной страхолюдности. В конце концов, взвыв: "У-у, буквоед проклятый! Сразу видно, что у вас там бюрократы и ревизионисты у власти. Правиль-но китайские товарищи говорят", - отстал. Видать, отправился искать тинэйджеров.
   Лёва, задумавшись, брёл, не зная куда. Неожиданно справа по курсу проявился майор.
   - Ах, как вы неосторожны, - покачал головой Лёвин ангел-храни-тель.
   - А что такое? - изумился Куперовский. - Если вы насчет этого... уличного кошмара, то я от него уже отделался.
   - Ну что вы, - улыбнулся майор, - Фредди - существо милейшее, с массой комплексов, отягощённой наследственностью и мрачными воспомина-ниями. А вот что вы скажете относительно Снайпера? Он, очевидно, выб-рал жертву.
   И он указал налево, где Куперовский обнаружил меткого стрелка, который, судя по всему, уже минут десять удерживал его в сфере действия своего ружья. И целился киллер явно не в майора, который по-тому и падать на землю считал ниже своего достоинства, тем более - местность была ровная, открытая, и это всё равно бы не помогло.
   - Значит, что же - конец? - прошептал Куперовский.
   - По-видимому, друг мой. Но не стоит расстраиваться: там, за По-рогом, возможностей куда больше, чем здесь. Не исключено, что недели через две вы вернетесь к нам уже в ином качестве.
   - Стало быть, всё решено, и спастись нельзя?
   - Дорогой друг, вам ведь разъясняли, кажется, суть проблемы в аспекте выбора Снайпером цели и перспектив последней?
   - Но как же случилось, что он до сих пор меня не убил, когда я был в его власти?
   - О, но вы же не знали об этом, а Снайпер не действует, пока жертва не осознает неизбежности рока.
   - Выходит, если я не буду думать о нём, то он и не выстрелит?
   - Получается так. Но увы, молодой человек, это было несложно, по-ка вы не осознавали его присутствия, но попробуйте-ка сейчас. Разве вы не слышали восточной байки о белой одногорбой верблюдице?
   - Зачем же вы указали мне на него? - в сердцах воскликнул Купе-ровский.
   - Ну, дорогой мой, я не мог выдержать, видя вас, ничего не подоз-ревающего, под губительным прицелом. Кроме того, на ваше несчастье, таковы правила игры.
   - Опять эти правила! - разозлился Лёва. - Неплохо было бы предва-рительно их разъяснить.
   - О, но тогда играть стало бы неинтересно. Ну, извините, у вас дела, а мне пора, - и майор церемонно удалился.
   Куперовский перевел взгляд на Снайпера. Тот клубился, держа ору-жие наизготовку, ждал. Лёва неожиданно для себя истошно закричал и ки-нулся на убийцу. Сухо щёлкнул выстрел, и падая к ногам (ногам? ско-рее - основанию) Снайпера, наш герой успел крикнуть:
   - Погоди, давай ещё раз!
   - Ну давай, - прогромыхал голос, идущий, казалось, отовсюду, и в нём послышалась насмешка.
   Лёва вновь стоял на ногах, и опять в него целились. Он зажмурился и пошёл, пытаясь думать о чём угодно, хотя бы о пресловутой верблюди-це, только не о... Пуля снова прокомпостировала многострадальный Лёвин организм.
   - Попробуем ещё? - ехидно осведомился голос.
   - Да!
   У него получилось на девятнадцатый раз.
   Как итог сего прискорбного случая, сознание у Лёвы не то, чтобы отключилось, но включилось не полностью, и события, происходившие в последующий период - даже продолжительность оного он не смог мне ука-зать, от двух-трёх дней до нескольких недель - отпечатались в его воспоминаниях обрывочно, без начала и конца, как бы высвеченные стро-боскопом.
   Вот вместе с одноногим, одноглазым и вообще сильно недоукомплек-тованным моряком он, разметая орды краснокожих дикарей и расплачиваясь с ними скальпами и телами спутников, спускается в тайную пещеру за сокровищами, коих там нет, зато наличествует полупомешанный колдун, который дёргает за золотую блямбу на железной цепочке, и сверху на незваных визитеров обрушиваются тонны воды. Как они спаслись и спаслись ли вообще, Лёва не помнит.
   Вот уже с другим человеком - тоже, судя по всему, моряком, ибо его все именовали шкипером - он подходит к древней гробнице, оснащён-ной запретительной печатью с заклятьем; шкипер срывает печать и топчет её ногами, и они проникают в главную камеру, где среди драгоценностей и полуистлевших шелков возлежит покрытая пылью тысячелетий мумия. Ког-да они приближаются, мумия встаёт, подымает пергаментные веки и смот-рит, смотрит, смотрит на них долгим взором, в котором отчаянье, тоска и ужас иных пространств, и, раздвинув в чудовищной ухмылке оскаленные челюсти, шепчет, почти не шевеля бесцветными морщинистыми губами:
   - А, это вы, голубчики, а я вас давно жду. Ну, теперь я от вас не отстану.
   И хотя она произносит вышеприведенный спич на не ведомом даже оксфордским профессорам языке, они понимают каждое слово, основная масса ретивых кладоискателей сыплется на пол от разрыва сердца, а шки-пер мгновенно седеет и становится заикой на всю жизнь.
   Вот Куперовский восседает за пышным столом и потребляет салат с маринованными трилобитами, а некий обманчиво-простодушный толстяк по кличке Хлебосольный Гарри глотает живьём уже третьего поросенка, чтобы позабавить и поразить почтеннейшую публику и отвлечь внимание от свое-го слуги. Между тем последний обходит присутствующих, добавляя им от-равы в вино и заодно освобождая пояса от уже не нужных хозяевам коше-лей. Напротив Лёвушки сидит пленительная дева с загадочными глазами и во фригийском колпаке. Они оба видят маневры слуги, но все-таки, чок-нувшись, осушают кубки, причем выпитое зелье на них никак не действу-ет, и прелестница наклоняется к моему герою через стол и говорит:
   - Поцелуешь или нет, я не знаю прямо?! - Но тут яд вступает в ре-акцию с соками организма Куперовского, и он валится под стол, на трупы ранее выбывших гостей.
   Вот Лёва обнаруживает себя среди маленьких зеленых человечков в летающей тарелке, прибывшей с Сириуса со зловредной целью уничтожить всех землян, кроме Куперовских, но нашему маленькому Льву не нужны од-носторонние преимущества и, выждав момент, он бьёт кулаком по красной кнопке, открывающей доступ в корабль гибельной для пришельцев земной атмосфере.
   Вот Лёва бежит по крыше небоскрёба, едва уворачиваясь от мань-яка-каннибала. Но этот день явно неудачен для извергов, и преследова-теля в последнюю секунду убивает громом с ясного неба, сам же Купе-ровский оказывается в гигантской пятерне чудовищной гориллы, которая к тому же в другой лапе сжимает остро наточенную бритву, окровавленную, с прилипшими длинными седыми волосами. Слишком поздно обезьяна осозна-ет, что ей, за неимением хвоста, нечем держаться за стены, и животному не остаёется иного варианта, кроме как полететь вниз с высоты Эмпайр
   Стэйт Билдинг.
   Лёва между тем попадает в лабиринт. Стены лабиринта исполнены в современной манере, из стекла и алюминия с вкраплёнными через каждые сто метров обширными телеэкранами (однако - изощрённый садизм - или вовсе не работающими, или передающими на бенгали отчёт о сессии исландского парламента), и украшены каллиграфически воспроизведёнными изречениями вроде: "Погружаясь в себя, не забудь оставить вещи на бе-регу. Вдруг кому пригодятся? Конфуций", "Открывая бутылку, соблюдай меры безопасности. Мало ли что. Сулейман ибн Дауд" или "Всякое дело надо делать с любовью. Маркиз де Сад". Кое-где шевелятся телекамеры - за Куперовским наблюдают. Под ногами попадаются самые разнообразные предметы: старинные монеты, скальпели, проржавевшие сейфы, станки для печатания фальшивых банкнот, растрескавшиеся черепа, дамские кружевные панталоны, искусственные челюсти, книги Кортасара и Шекспира, баллоны со слезоточивым газом, бейсбольные перчатки, комиксы... Куперовский потерянно бредёт куда-то, зная, что за ним крадётся гигантский паук - отвратительный, грязный, мохнатый, со жвал его капает ядовитая слюна, а на лапах висят клочья паутины. Впрочем, сам Лёва преследователя не видит, но всё время слышит позади нарастающую трескучую поступь. И хо-тя уверенность его в наличии чудовищного насекомого вполне может ока-заться ложной, наведенной, но сама мысль о проверке интуитивных пред-положений практикой приводит Лёвушку в дрожь, и, запаленно дыша, он ускоряет шаг, почти бежит, однако и тот наддает. Погоня вступает в критическую фазу, на сцене гаснет свет - остальное, по мысли неведомо-го постановщика, должно происходить во мгле - но тут чья-то маленькая ладошка доверчиво ложится в руку Куперовского и властно увлекает его в не замеченный им боковой туннель, направо, налево, направо - Лёва те-ряет ориентацию - и они уже в сводчатом средневековом зале, с рыцарями и канделябрами по углам. Это, конечно же, опять барышня, в розовом воздушном платье и с газовой косынкой на пышных белокурых волосах, и Лёва, вздохнув, покоряется судьбе и целует её в пухлые нежные губки. Раздаётся возмущённый вскрик и звонкая оплеуха, зал пропадает, и Купе-ровский обнаруживает себя в чреве Свободы визави с майором.
   - Поцеловал все-таки, - сухо спрашивает майор.
   - Да, - говорит мой приятель и по всегдашней привычке пытается объясниться. - Понимаете, никак нельзя было не поцеловать, очень уж настойчивая попалась...
   - Ну, тогда не обессудь, - и майор превращается в грозного четы-рехрукого исполина, каждый палец на ноге которого раза в полтора боль-ше нашего героя.
   - Кто ты? - шепчет Лёва.
   - Я? Я - майор, то есть самый главный здесь! - хохочет гигант. - Я - гений этой местности, и я - твой смертный час. Смотри, как я бью.
   Он замахивается, и кулак со свистом рассекает воздух и врезается в Куперовского, но тот не ощущает ничего, кроме легкого толчка, а ти-тан, едва коснувшись Лёвушки, с волшебным звоном лопается, как мыльный пузырь.
   И опять Лёва попадает в неравноправную кампанию, на сей раз перед ним дама-великанша, сама Либертэ, или, скорее, ее образ, дух, колебле-мый налетевшим с востока ветром.
   - Ну что, - говорит она, - пора, пожалуй, прощаться. Везде ты у меня был, всё видел. Вопросы какие-нибудь остались?
   - Да, - сказал Лёва. - Это вас я, извините, целовал? То есть сна-чала, из осторожности, не хотел, однако...
   - Догадливый, - усмехнулась Свобода. - Меня, конечно.
   - И зачем вам, если не секрет, это было нужно?
   - А может быть, как раз секрет? Имею же я право на женские тайны, не хуже любой-всякой. Кстати, разве тебе неизвестен девиз нашего вре-мени: "Много будешь знать - скоро ликвидируют?" Ладно уж, все-таки за последнее время не совсем чужие стали мы друг другу, кое-что ты во мне понял, что-то и я в тебе, поэтому признаюсь. Сексуальные комплексы свои я через тебя замахнулась изменить, либидо одолеть и отклонения изжить, да не вышло ничего.
   - У вас проблемы? - в обретенном американском стиле, но по-русски жалостливо спросил Лёва. - Я могу что-то для вас сделать?
   - Да говорю же: пыталась я уж тебя использовать. Не вышло. Ты ж видишь, какая я дура каменная уродилась, а тоже баба, тоже любви хо-чется. Как в самую пору пришла, окинула мир оком - а на всей планете никого с меня ростом нет. Маялась я, дорогой мой, долго, пока вы Роди-ну не соорудили мне под пару. Та хоть и мать, но тоже одинокая и неу-довлетворённая, вот и устроили мы с ней связь через астрал. Такова на-ша доля грустная, розовые мы теперь обе, не по склонности, а по необ-ходимости, хоть с Фрейдом консультируйся, хоть как. Что ж вы Дворец Советов не соорудили, а? Там на крыше такой Ленин намечался, зажили бы мы, бабоньки, с ним втроем по-шведски, тихо да ладно. А так - тьфу, позор один. Я вот эксперимент с тобой сделала: вдруг смогу с недомер-ком? Нет, не получилось, не поднимается ничего в душе, не распуска-ется, не шелестит, не плодоносит. Все теперь ясно тебе?
   Лёва кивнул.
   - Ну ладно. До нескорого свидания. Если увидишь где мужика мне хоть по плечи - пиши. Вдруг я проглядела. Но ему не говори, а то всё испортишь. Женщины, чтоб ты знал, берут мужчин приступом, используя фактор внезапности. Во всяком случае, такие дылды, как я. Привет Мате-ри передавай.
   - Маме? - ошарашенно спросил Лёвушка. - А откуда вы её знаете?
   - Родине, бестолочь! В общем, пока.
   И Куперовский покатился кубарем сквозь измерения, эфирные прост-ранства и астралы. Когда он очухался, его крепко держали за локти двое в белых халатах.
   - Ты откуда, парень, такой встрёпанный? - спросил схвативший пра-вую руку.
   - Из иных пространств, - меланхолично ответил Лёва; от свалив-шихся на его голову за последнее время испытаний он немного, как те-перь говорят, сдвинулся по фазе. - Только что я разговаривал с призра-ком вашей и нашей Свободы.
   - Так, - сказал тот, что обращался к Куперовскому. - Надо же, за три года на этом месте подбираем уже девятого. Как думаешь, Джек, его в ту же палату?
   - Нет, - покачал головой Джек, - этот тихий. Его к дуракам можно. И они повели больного к машине. Оглянувшись, Лёва увидел, как
   статуя раскалывается на две части вдоль взявшейся откуда-то трещины и обломки погружаются в океан. К счастью, это ему просто показалось.
   ...- А не сможете ли вы, мистер Куперовский, перечислить мне основные особенности логической машины Тьюринга? - вопрошал, величест-венно возвышаясь над столом, знаменитый профессор Скотт, специалист по маниям и фобиям.
   - Нет, собственно, - засмущался Лёва, пытаясь при этом попасть в тон собеседнику. - Я, видите ли, не готовился к нашему разговору. Если бы знать...
   - Ясно. Пишите, коллега, - это он уже обращался к ассистенту, скромно притулившемуся сбоку, - "идиотизм", - присмотревшись к Купе-ровскому, он несколько смягчился и уточнил. - "В ранней стадии".
   - Возьмём предмет попроще, из общеизвестных. Например, как вы от-носитесь к идеям Маркузе?
   - Собственно говоря, я... - и Лёва понуро умолк.
   - Отметьте, коллега: "...быстро прогрессирующий, отягощённый от-казом от контактов с миром".
   - Насколько часто вы занимаетесь самоудовлетворением?
   - То есть? - не понял смысла наивный Лёвушка, вообще плохо восп-ринимающий эвфемизмы, впрочем, стесняющийся и прямых разговоров о не-которых явлениях, ими прикрываемых.
   Профессор объяснил, Лёва побагровел и затряс головой, не в силах вымолвить ни слова.
   - Записывайте: "Проблемы в половой сфере. Судя по всему, понижен-ная потенция".
   Лёва вскочил и протестующе замахал руками. Властным мановением длани Скотт вновь усадил его, а санитаров тем же движением вернул на их посты к дверям.
   - Любите ли вы свою мать, мистер Куперовский?
   - Да.
   - И в детстве любили?
   - Да, конечно.
   - А с отцом у вас не случались порой трения?
   - Ну, иногда бывало. Но я его тоже люблю. И слушаюсь, - быстро добавил Лёва, стремясь не быть уличённым в непочтении к родителям.
   - "Эдипов комплекс в классическом проявлении".
   Лёва возмущённо вскочил, выкрикивая что-то нечленораздельное. Он позже утверждал, что упоминал при этом маму профессора, как в отрица-тельном, так и в страдательном смыслах, но я, зная Лёвину воспитан-ность и болезненное отвращение к нецензурной брани, не верю его заяв-лению, посему оставляю, как написал выше: "нечленораздельное".
   - Гм, это уже не в первый раз. Зафиксируйте: "Обидчив, вспыльчив. Весьма агрессивен".
   Лёву увели.
   В тот же вечер ассистент, угощая в местной столовой ужином интер-на Лиззи, которую он успешно подвергал соблазнению путём совместного обсуждения анамнезов и диагнозов, завершил описание "случая Купе-ровского" следующим образом:
   - Но, как ты сама понимаешь, всё это ничего не значит. В конце концов, половина Америки уже сошла с ума, а вторая половина - на пути к тому. В итоге основанием для госпитализации послужили его настойчи-вые утверждения, что он - русский турист. Даже когда его тащили в па-лату, он повторял это и обещал жаловаться. Кстати, ты его видела? Ну вот, тогда и ты со мной согласишься. Какой же он русский, когда за двести метров видно и слышно, что он еврей! Классический семитский тип. В общем, навязчивая идея, клинический случай. Симпатичный малый, но, по-моему, неизлечим.
   - Как это печально, - сказала Лиззи.
   Однако в сумасшедшем доме Лёва пробыл совсем недолго, да и то в основном в отдельной комнате с мягкими стенами, потому что считался особо буйным, избыточно свободолюбивым и постоянно подбивал тихих по-мешанных на бунт. Как раз прошумели несколько историй с невозвращением из-за океана наших знаменитых спортсменов, и специальные товарищи из посольства занялись проверкой советских подданных, пребывающих в Шта-тах. Тогда-то они обнаружили, что гражданин Куперовский, отставший от своей тургруппы около года назад, как ни странно, до сих пор не поп-росил убежища у дядюшки Сэма. Поражённые этим обстоятельством, товари-щи не пожалели усилий, агентов и долларов и в рекордные сроки отыскали Лёвушку в нью-йоркской психушке, где он в качестве интересного случая пользовался особым вниманием медиков. Освобождение его оттуда, снятие накопившихся разнообразных уголовных обвинений и доставка на родину на правах дипломатической почты было для нашей тогда ещё сверхдержавы де-лом техники. Взамен мы тоже сделали для США какие-то мелочи - кажется, отпустили на волю страны Балтии. Или войска откуда-то вывели? Во вся-ком случае, в результате Лёва понял, как дорог он родному государству и как оно ему дорого. Он бы и до сих пор расплачивался, но, к счастью, удалось Союз развалить, и про Куперовского забыли. Так что у него, как всегда, всё хорошо кончилось. Чего и вам желаю.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"