Аннотация: О компромиссах - и приспособленчестве. О ксенофобии и постоянном поиске врагов. О тех, кто пытается стать своим для совершенно чужих по духу людей. И о фактической бесперспективности пути компромиссов.
Альберт Зеличёнок
СКАЖИ "ШИББОЛЕТ"!
Пожалуй, на месте высших инстанций я бы оповещал о Конце Света заранее. Что ни говорите, а событие знаменательное, не каждый день бывает, и хотелось бы как-то настроиться. Хотя, с другой стороны, в этой манере сообщать всё в последний момент есть нечто даже симпатичное по своему бессердечию, что-то глубоко наше, родное. Муравьиная повседневная работа никогда не входила в число достоинств моего отечества, вот соорудить за три дня этакое, чтобы цивилизованная часть мира содрогнулась от восхищения, а потом скоропостижно скончаться и не отвечать за последствия... Короче, судя по текущим событиям, Бог если и не русский, то с такой примесью славянской крови, что страшно становится. Впрочем, чего тут особенно бояться, если с момента, когда мне в руки выпал из почтового ящика розовый листок с пресловутой надписью, прошло уже более полутора суток, и существовать нашей вселенной осталось часов 10 (при условии, что почта не опоздала). Кстати, интересно, какой реакции на это известие ожидали Там? Лично я с минуту проторчал в дверях, тупо созерцая распечатанный на плохом принтере текст: "Уважаемый раб Божий Михаил сын Давида! Сим извещаем вас, что в соответствии с постановлением неб. канц. от... (число полагалось почему-то вставлять вручную, и, похоже, клерк несколько манкировал обязанностями, что в контексте ситуации выглядело странновато) Конец Света, ранее назначенный на 36497-ые сутки следующего века, по техническим и не зависящим от нас причинам переносится на послезавтра. Дата окончательная и обжалованию не подлежит. Подпись (завизировать тоже поленились). Печать". А вот печать мне сразу не понравилась, с корнем выполов успокоительную мысль о дурацкой шутке. Она выглядела до безнадёжности настоящей и в то же время нереальной, переливаясь невообразимыми цветовыми сочетаниями, истаивая бесследно и мгновенно возникая опять. На ней сплетались в отталкивающей гармонии птицы, рыбы, звери и кто-то ещё неприятный (наверное, гады?), однако глаз не мог вычленить ни одного конкретного персонажа, ибо стоило зацепиться за что-то, как картинка моментально исчезала и взгляд находил лишь бесформенные кляксы и линии, наподобие роршаховых.
С циркуляром в руке (или как там ещё назвать Это? никогда не разбирался в бюрократической терминологии, из-за чего неоднократно был наказан администрацией и жизнью и, вероятно, ещё буду... хотя нет, теперь, скорее всего, не буду) на онемевших ногах я прошёл в комнату и протянул его Светлане. Света у меня человек сообразительный, лишь кинула мимолётный взгляд на моё побледневшее чело и сразу поставила диагноз:
- Опять? Ведь учителей, вроде, обещали не брать?
- Это не из военкомата, - догадался я (за десять лет брака научишься истолковывать в рациональном духе не только обрывки фраз, но даже физиологические реакции), - вот, посмотри сама.
Она взяла бумагу, присела и тщательно изучила её. Потом зачем-то аккуратно сложила вчетверо и сунула в старую сумку, в которой у нас хранятся документы. Помолчав, взглянула на меня и неуверенно улыбнулась:
- Это ведь не может быть правдой, да, Миш?
- Не знаю. Давай, включим телевизор, что ли. Они обычно официальные сообщения раньше получают.
Однако даже в новостях ни один канал не упомянул о розовых посланиях. То ли эта информация пришла к эфирным жителям теми же путями, что и к простым смертным, и на неё ещё не успели отреагировать, то ли её проверяли, то ли ожидали указаний "сверху" (хотя куда уж выше?)... Или всё же шутка? Действительно: дурацкая идея распространять предупреждение о Конце Мира через минсвязи (особенно через наше минсвязи). Света вдруг заплакала:
- Ну вот, теперь мы так и не съездим к твоей бабушке. Говорила же тебе, а ты: "следующим летом, следующим летом"... Вот и дооткладывался, теперь вообще никакого лета больше не будет.
- Почему: вроде, июнь на дворе? - неуверенно попытался отшутиться я. - А может, самолётом, а? Там и встретим.
- Мы что, миллионеры, чтобы самолётами летать? При твоём размахе никаких сбережений не хватит.
Тут мы одновременно поняли, что с точки зрения вечности выглядим полными идиотами. Потом нас (и вновь синхронно) посетила мысль о том, что с вышеуказанной смотровой площадки интеллектуальными пигмеями покажутся (и окажутся) и люди поумнее нас, так что, пожалуй, можно особо не напрягаться. И мы немного расслабились.
Вдруг телевизор, поперхнувшись, сглотнул на полуслове рекламу нового фильма, и на экране появился известный диктор Мефодиев. В прошлом тот всегда сообщал о кончинах Великих Мастеров Главной Ложи, а ныне находился на пенсии и выпускался в эфир лишь по особым случаям. Нервно подёргивая кадыком над безупречным костюмом, Мефодиев оторвал омертвелый взор от разложенных перед ним листков и, рефлекторно чеканя каждое слово, произнёс:
- Мене, мене, текел, упарсин!
* * *
Итак, за десять часов до смерти мира я сижу в любимом кресле под бра. У меня на коленях раскрытая книга, во включённом на полголоса телевизоре изящно бьёт кого-то несравненный Бельмондо, но сейчас они имеют полное право посетовать на меня за невнимание. Я размышляю о том, как хорошо, что мы оба в отпуске. На работе сейчас бы наверняка задёргали указаниями начальства, директивами инстанций (чиновник особенно надоедлив и даже опасен тогда, когда должен изобразить бурную деятельность в ситуации неопределённости) и вообще заставили совершить массу бессмысленных и бесполезных телодвижений. Зато дома мы можем отгородиться от этой свистопляски кругом света из-под абажура и встретить конец в достойном ничегонеделании. А если какая-нибудь сволочь прервёт великолепного Жана-Поля "экстренным блоком новостей", то телевизор же можно и выключить. Причём не вставая с кресла, хвала многомудрому изобретателю дистанционного управления, благороднейшему из лентяев!
Тем временем Светка занимается совсем уж странным, с учётом намеченного светопреставления, делом: перемещает мебель и переклеивает обои. Пару лет назад она стремительно и необратимо увлеклась дизайном, после чего наша небольшая квартирка периодически напоминает объект налёта гуннов. Движимое имущество испуганно сбивается в кучу, наличествующие вазы наполняются противоестественными сочетаниями растений, именуемыми икебаной, на стенах появляются сложные коллажи. Чуланчик, ставший центром художественных экспериментов, в кругу близких знакомых известен как закуток имени гражданина Пикассо; взрослые туда заглядывают охотно, чтобы было о чём посплетничать в наше отсутствие, а дети отказываются наотрез. Впрочем, часто результаты Светиных экзерсисов бывают весьма живописны, порой даже привлекательны.
И всё-таки мне кажется, что событиям следовало бы течь как-то иначе. Не то чтобы красивее, но эффектнее, что ли. А то создаётся ощущение, что Небеса занялись плагиатом, заимствуя сюжет у кого-нибудь из писателей-меланхоликов. Кажется, у Брэдбери нечто в этом роде было? На месте Всемогущего я бы сохранил первоначальную версию, она выглядела покруче. Ну, пусть будут не четыре всадника и семь печатей, как сулили европейские "сектанты" (так, помнится, называли их в мою бытность школьником?), но хоть что-нибудь мистическое должно же происходить?! Между тем из инфернального только и стряслось, что совместная служба в еврейской и православной столичных синагогах, да и та была сразу же дезавуирована обоими верховными раввинатами, вроде бы даже и с принародным вырыванием пейсов провинившихся священников и битьём их щёк соответствующим начальством и доброхотами из числа рядовых верующих. Как-то неканонично всё идёт, господа, и я бы даже сказал, непатетично. Кстати, не хочу никого обидеть, но где же Мессия? Неужели "сектанты" правы, и мы его в своё время просто того... не заметили? Тогда хотя бы Второе Пришествие-то должно было состояться?
Так и вижу Мефодиева, читающего вслух Апокалипсис. Кроме шуток, у него должно бы получиться - типичный Кассандр. А на экране параллельно подходящий по случаю репортаж. Например: конь бледный со своим неостроумным наездником пробивается сквозь толпу на рынке города Череповца, и ад следует за ним, поджигая лотки торговцев с Кавказа. Впрочем, Евангелие - это непатриотично. Тогда что-нибудь из Пророков: "И сделаю эту землю пустынею за то, что они вероломно поступали". Ну, здесь и стараться особенно не придётся, по крайней мере, на Средне-Русской равнине.
И ещё одно... Конечно, коль завтра мы окажемся на облаках в белых простынях и с... кифарами, кажется?.. или пусть даже в дурной компании на тефлоновых сковородках с лучшим оливковым маслом, то и слава Богу. Однако если утро мы встретим в своих постелях, то, пожалуй, мне следует подумать о себе. Серьёзно подумать. Потому что со мной это не в первый раз.
* * *
Мир не кончился. И, что интересно, никто этого даже не заметил. Народ ведёт себя так непринуждённо, будто событий последних двух дней и в помине не было. Или действительно не было? Расспрашивать как-то боязно, не хочется вызвать естественную реакцию окружающих. Если я и псих, то не настолько же. То есть пока не настолько. В общем, поздравьте меня, люди, я сошёл с ума! В моём клиническом случае это совершилось одномоментно, и регулярно болезнь возвращается. Периоды ремиссии (ура!) сменяются вспышками сумеречного сознания. Но в целом психоз крепчает. Причём я точно знаю, когда и как это началось. А поскольку есть у сумасшествия начало, нет у сумасшествия конца, то послушайте отчёт о моём безумии, написанный им самим.
Сентябрь 1991 года выдался тёплым и сухим. Страна готовилась встречать йом-киппур, украсив свои несколько пообтрепавшиеся за последнее время улицы гирляндами лампочек, воздушными шариками (подвязанными на недоступной для скорых на руку граждан высоте) и строчками Торы на длинных транспарантах. На экранах и площадях замелькали проповедники, убеждавшие соблюдать если и не все заповеди, то хотя бы часть, в обмен на успехи в бизнесе (они произносили: "в дялах", солидно напирая на букву "я") и благолепие в личной жизни. Народ в целом относился к постмасонским реформам с насторожённым вниманием, но уж восстановление в качестве официальных выходных дней таких традиционных российских праздников, как йом-киппур и рош-гашонем, одобряли, понятно, все, кроме особо неизлечимых трудоголиков. Праздничное богослужение в Канонической Синагоге транслировали сразу три телеканала, все в прямом эфире, но в разное время. По такому случаю храм был переполнен населением, жаждущим получить аудиенцию у Всевышнего, не переходя, однако, в его полное распоряжение. "Картинка" на экране постоянно дёргалась, потому что граждане, наиболее удачно для себя пережившие годы безбожия, прорывались, сметая все преграды, к амвону, дабы отчётливее продемонстрировать своё благочестие. Главного Раввина встретили овацией и скандированием. С трудом подняв руки, унизанные кольцами и увешанные позолоченными филактериями, первосвященник открыл радения, напев строку из Торы. Прихожане подхватили, путая слова и мелодию, но пастырь не огорчился. Мало кто из мирян понимал иврит, что было даже и к лучшему, ибо во многих знаниях многия печали. Хор, по случаю праздника состоявший сплошь из действительных членов Синедриона, под фонограмму грянул "аллилуйю". Свои-то голоса у вальяжных батюшек давно сели от неумеренно праведной жизни. Благолепие нарастало. В церковь внесли дары Господу, и по экрану поплыли атрибуты спонсоров. Шестеро дюжих молодцев, кряхтя, вволокли золотого тельца - лепту солнцевской братвы. По знаку кантора несколько фарисеев покрепче, не доверяя служкам, сами перетащили драгметалл в Святая Святых. Закончив под аплодисменты паствы исполнение Пятикнижия, Верховный Раввин воздел над собой ушитый серебром и сверкающими каменьями талес и под звуки менуэта пустился в весёлый перепляс. Музыкальное сопровождение обеспечивал лучший джаз-банд столицы, а колышащийся в такт мелодии живот иерея с успехом заменял партнёршу. Камера крупно "взяла" иконы. Поскольку каноны запрещали изображать фигуры людей и прочих тварей, мученики и вероучителя были писаны в сюрреалистической или кубистической манере, но плакали настоящими слезами - от счастья. И от пота верующих, разумеется. С трудом перемещаясь в пространстве, грузные синедриотцы вынужденно подхватили па-де-де Первого Левита республики. Монгендовиды на стенах упаднически затряслись, юные адъютанты заметались, не в силах решить, поддержать ли пришедший в аварийное состояние инвентарь или пошатнувшееся реноме полусвятых патронов. Прихожане танцевали бодро и наступательно, пробиваясь поближе к алтарю на момент благословения винограда. В углу бойко шла торговля теологической литературой (безусловно и беззаветно канонической направленности) и реликвиями (до волос из бороды Авраама включительно). У дверей храма кипела драка: выдворяли брюконогих нечестивок из CNN. Некоторые утверждали, что реющий над народом Дух Божий был видим невооружённым глазом, осязаем и даже благоухал, но чего сам не наблюдал, о том не скажу. Заснул рано, недосмотрел.
Вообще за два года, протекшие после грандиозного чествования тысячелетия Обрезания Руси, православный иудаизм широкими даже не шагами, а прыжками восстанавливал свои некогда утраченные позиции. В армии замы по идеологии переквалифицировались в толкователей Талмуда (пришлось спешно выпускать трёхмиллионным тиражом "Устав религиозной службы"), в школьные учебники литературы включили псалмы Давида и "Песнь песней" (с неё, между прочим, и начался рост спроса на эротику, последствия которого мы можем ныне наблюдать повсеместно - и с удовольствием), а отдельные видные масоны, предвосхищая генеральную линию Ложи, не только стали мелькать в храмах, но и громогласно заявили, что они, в сущности, практически левиты и в этом качестве ничему не чужды. Тем самым вольные каменщики демонстрировали, что хотя и проиграли выборы, но сохранили сибирскую уверенность в себе, чукотский оптимизм и знойный кавказский темперамент. "Братство серпа и молота" вообще в полном составе обрезалось, что адепты третьей степени и продемонстрировали отчизне и зарубежным корреспондентам во время брифинга. Женская ложа "Голубицы и горлинки" затеяла на страницах "Вечерней истины" дискуссию о разрешении обрезания для дам и хирургических аспектах последнего. Поп-звезда Манька Мотороллер посвятила Иегове свой последний аборт и новый шлягер, после чего дала обет безбрачия на очередной лунный цикл. Столичной улице Горького вернули историческое название Большой Фарисейской, в ознаменование чего на одном её конце воздвигли монумент Свободы Выбора, а на другом - статую Поста и Воздержания. Свобода, как и полагается, пришла нагая, зато остальные двое были тщательно одеты выше пояса, гордо воздевая мощные свидетельства своего безусловного православия. Восстанавливая прежние обычаи, славные москвичи в честь праздника слегка погромили еврейские лжесинагоги, но как раз эти традиции в наших массах никогда не умирали. На поддержание соответствующих народных промыслов прежняя власть денег не жалела, и то, что умельцам пришлось сегодня искать спонсоров и на свои кровные воспитывать учеников - целиком результат безответственных действий нынешнего режима, поругавшего святыни и всё ещё продолжающего их поругивать помаленьку, хотя и не с прежним пылом. Вот и "Тайный рупор масонов", даром что они по самой своей Хартии интернационалисты и граждане мира, отметил, что еврей - это одно, а жид - совсем другое, и что хотя коренным россиянам ни с первым, ни со вторым не по пути, ввиду их полной враждебности всей системе славянско-масонских ценностей, но в грядущей сияющей Валгалле, воздвигнутой руками вольных каменщиков, тех, кто выживет, встретит истинный, просветлённый Новый Еврей, с которым, правда, тоже предстоит бороться, однако уже с определённым уважением к его неистребимой, но модифицировавшейся в верном направлении отвратительности. Сионисты, понятно, намекали, что у них тоже кое-чего не хватает ниже пояса, но им объяснили, что русских эта деталь сближает, скажем, с мусульманами, но уж никак не с наиболее заклятыми из семитов. А иудаизм на просторы отчизны пришёл от непокорных хазар, которым за то и отмстили, как сказал поэт, но потерянного... язычества обратно не пришьёшь. И хотя пророки были той национальности, которой они были, но зато святые смыли с себя и с нас позорные родимые пятна, клейма и прочие бородавки генетического кода. А уж после ликвидации каганата завет Моисея сохранился в своей первозданности и православии лишь среди наших весей, где ныне цветёт и благоухает на радость Ягве и всем гражданам доброй воли.
Порой в приступе меланхолии меня посещает мысль: а если бы князь Владимир всё-таки крестил Русь, как он первоначально собирался, если бы его не отпугнули чрезмерно пышные и неимоверно затянутые на вкус трезвомыслящего человека греческие церемонии - что тогда? Неужто сейчас пребывали бы под духовной властью папы римского? Византия-то давно уже тю-тю. Или опять бы как-нибудь извернулись? Впрочем, как нас учили масоны, история не терпит сослагательного наклонения. Капризная дама эта Клио, однако. Явно зациклена на филологии.
Итак, родина приветствовала первый из двух новогодних праздников (за что я благодарен каменщикам, так это за европейское летоисчисление - хоть в чём-то мы стали как люди), а у меня началась полоса загадочных событий (или припадков параноидального бреда без всякой загадочности?), которая и продолжается до сих пор.
В дверь позвонили, да не как-нибудь, а с хитрым вывертом, от чего звонок издал атональную какофоническую трель, чего за ним ранее не замечалось, и на верхней ноте смолк, как задушенный. Я открыл. У порога стояли двое в одинаковой серебристой униформе. Один. пониже, переминался с ноги на ногу, второй вытянулся, будто аршин проглотил, сантиметров этак на 15 выше притолоки.
- Господин Столпнер будете? - спросил суетливый.
- Буду, - ответил я, затем почему-то перешёл на старомодный слог.
- Чем могу служить?
- Многим, - мрачно сказал верзила и совершил лёгкое вращательное движение ладонью, в результате которого я оказался на спине, быстро теряя интерес к окружающему.
- Да вы не обижайтесь, Михаил Давидович, - журчал тем временем его партнёр, упаковывая меня в нечто вроде большого бумажного конверта.
Заклеив его надо мной, он ещё долго возился. Судя по шелесту, завершившемуся сочным шлепком, он надписал адрес и поставил сургучную печать.
Меня подхватили и понесли. Почему-то очень хотелось вспомнить английское наименование похищения, но ничего, кроме неподходящего "вундеркинда", в голову не лезло. Дважды щёлкнула дверца, и с размаху меня с такой силой приложили лбом к некоему твёрдому выступу, что я наконец с облегчением отключился.
* * *
- Поймите, господин Столпнер, - терпеливо, но уже с некоторым оттенком укоризны повторил суетливый (или же Телятьев Фаддей Порфирьевич, как он представился, едва они с высоким - Джеймсом Гроганом - распечатали меня), - мы вас похитили - да, примите наши нижайшие и пр. - но для святого же дела. Вы ведь с нами не пошли бы, признайтесь, милостивый государь, не пошли?
- Stop talking, Fuddey, - прогудел Гроган (раньше он прелестнейшим образом говорил по-русски, но с какого-то момента по известным одному ему причинам перешёл на плохой английский). - Inform him.
- Of course, James. Уважаемый, высокочтимый господин Столпнер, события поворачиваются таким образом, что ваши силы требуются родине. Я надеюсь, что мы с вами сходимся в том, что все мы лишь скромные слуги отчизны, и если наше время, здоровье, да и сама жизнь требуются ей, то каждый, не побоюсь этого слова, честный гражданин посчитает священным долгом пойти и пасть, - несколько переигрывая, а может, и искренне он всхлипнул.
- Не знаю, как вы, господин Телятьев, а я не то чтобы очень торопился пасть. И с чего это так скоропостижно? - воспользовался паузой я.
- Да ведь не одна наша страна взывает. Всё человечество в большой, невиданной доселе опасности.
- И ему требуется именно такой избавитель, как тридцатилетний учитель словесности без вредной привычки воевать?
- Anybody, - отчеканил Гроган.
- Yes, yes, James. Каждый, Михаил Давидович, любой и всякий. При нашей жизненной подготовке героем готов проявиться первый же попавшийся мужчина, женщина или ребёнок. Вспомните факты истории, сударь. Поляков в лесу заблуждаем, псов-рыцарей в озере топим, как щенков, японцам под Порт-Артуром... нет, этих не надо. Чёртов мост переходим, на дот грудью...
- Да слышал я это тысячи раз: "грудью", "топим", "каждый третий - Сусанин"... Что вам нужно конкретно от меня и почему именно от меня?
- Так я же объясняю, милостивый государь, а вы не изволите дослушивать до конца. Земля наша, батюшка, вот уж несколько веков тому, захвачена злобным и ужасным инопланетным монстром, облик которого столь кошмарен, что никто, узрив его воочию, не сохранил бы в неприкосновенности здравость рассудка и способность к логическому мышлению. Но не во внешности сего поганого главная наша беда, а в его физиологии, ибо относится эта гадина к проклятому роду паразитов сознания. Она высасывает интеллект землян подобно соку из плода.
- Вот почему вокруг такое скопище дураков. Логично.
- Случилось так, что наш компьютер, решая обыкновенную задачу для моей дочери о двух трубах и одном бассейне, допустил ошибку, а устраняя её причины, провёл диагностику базы данных, и в результате пришёл к выводу, что исходную информацию портит извечный враг человечества, который тормозит темпы прогресса. Если бы не противодействие монстра, то мы - я говорю вам ответственно - имели бы сейчас всё и вдобавок ездили на "роллс-ройсах" в Монако. Экстраполируя далее, он установил внешний вид чудовища и методы борьбы с оным. Мало того: запусти датчик случайных чисел, он выдал на печать список потенциальных драконоборцев. Гордитесь, Михаил Давидович, из миллионов россиян компьютер назвал именно вас!
- Extremely, - буркнул мистер Джеймс.
- И мы, как полномочные представители...
- А кто же вам дал полномочия? Неужели этому бреду поверили? Я бы для начала компьютер ваш наизнанку вывернул. Вдруг у него программное обеспечение за "винчестер" зашло или начинка из ушей полезла? Больно уж всё похоже на классический прогрессивный паралич. У меня, знаете, был приятель и тоже однажды обнаружил барабашку в канализации. Извёлся совсем, оборвался, оплешивел, оправлялся в кухонную раковину и в общественный мусоропровод прямо на лестничной площадке, в Академию Наук письмо послал. Однако проверили - и ничего страшного, обычная белая горячка в запущенной форме плюс засоренная канализация. Сейчас уже практически вылечили и почти прочистили. Но в водяного в водопроводе и бабу Ягу в ЖЭУ он верит по-прежнему.
- Да, у нас есть полномочия, - вздохнув, продолжал Телятьев. - Отчего бы им не быть? А вышеупомянутый компьютер тестировать запрещено, так как он совсекретен до последнего винтика, собран в подводной лаборатории ВПК под большим общественным давлением в десять атмосфер и поставлен, так сказать, одним куском. Ну так что же, господин Столпнер, продолжим нашу отвлечённую дискуссию или всё-таки перейдём к конкретным деталям?
"А почему бы и не узнать, чего они в конце концов от меня добиваются? Отказаться-то я всегда смогу", - подумал я, а вслух произнёс:
- Хорошо, давайте перейдём. Но я пока ничего не обещаю.
- А обязанности ваши, сударь, предполагают состоять в следующем...
* * *
Зелёные точки медленно ползли по экрану параллельно главной диагонали и исчезали в правом нижнем углу. Время от времени они вспыхивали ослепительным блеском, и тогда их полагалось ловить в перекрестие прицела и подавлять с помощью клавиши "F". Всё это напоминало - и оформлением, и общим интеллектуальным убожеством - компьютерную игру, но именовалось боевым дежурством в рубке С (что предполагало - как минимум - наличие рубок А и В). Помимо меня, в комнате находились и предавались тому же занятию ещё двое. Судя по их сосредоточенным одухотворённым лицам, они тоже смертельно скучали. Меня лично хватило на час. В начале второго я начал задумываться: неужели компьютеры поднялись по эволюционной лестнице на столь высокую ступень, что им уже западло исполнять наиболее примитивные функции, и умные машины передали их людям, вроде "рейнджеров", как нас пышно назвал перед началом дежурства седовласый генерал (по юбке в оборочку, колготкам и отсутствию молочных желез кое-кто мог принять его за шотландца, хотя говорил он по-русски с отчётливым армянским акцентом). К концу третьего часа я пришёл к выводу, что если членство в отряде спасателей - огромная честь, то я готов уступить славу знакомому шимпанзе из питерского зоопарка: его задумчивый самоуглублённый вид позволит легко влиться в состав "рейнджеров", а хорошо развитый мозг без проблем справится с огоньками на мониторе. Завершив на этом свои бдения, я встал и вышел из рубки С. За порогом меня перехватил Телятьев. На сей раз его сопровождали два двухметровых примата со стёртыми физиономиями, одетые в униформу Службы без знаков различия. Они синхронно шагнули ко мне и профессионально блокировали локти.
- Младший спаситель Столпнер! - сухо отчеканил Телятьев. - За измену интересам Земли, выразившуюся в самовольном, неспровоцированном и безответственном покидании боевого поста в условиях инопланетного ига и всенародной напряжённости, суд человечества в лице его лучших представителей, в свою очередь, выступающих в моём лице, которое в данный момент олицетворяет настоящие, прошлые и будущие лица, приговаривает вас... Михаил Давидович, - перебил он сам себя, ну зачем нам это всё? Открывать камеру, раскупоривать парашу, тормошить группу Ликвидации... А бумаг сколько потом заполнять, знаете? Бланк типовой экзекуции в четырёх экземплярах, карта освидетельствования трупа в двух, копии медицинских карточек и формуляров благонадёжности врача и патологоанатома, акт на списание питания и пипифакса, отдельно акт на утилизацию боеприпасов, прошение на выделение психоаналитика для реабилитации солдат экстренной команды, записку о выдаче трёх видов противорвотного для уборщика (он у нас нервный, после прошлого раза полковнику полкаюты заблевал). А ведь ещё и рапорт о награждении отличившихся и наказании неотличившихся, отчёт о ходе проведения операции с приложением карты-схемы местности, личные характеристики на каждого фигуранта до и после боевых действий... К чему сия непристойная канитель?! Скучно, что ли стало? Ну и дождались бы смены, пришли ко мне, в Братский уголок, то есть, я хотел сказать, комнату разрядки и объяснились. Так, дескать, и так, гражданин майор... тьфу, Фаддей Порфирьевич, невмоготу, или запью, или повешусь от этой высокоумной фигни. К нам уже многие приходили, мы их правильно поняли, определили на место попроще, повеселее. Чай, русские люди, не евреи какие-нибудь. Хотя вы, конечно... Но ведь не их же сионистское иудейство исповедуете, а наше, православное, так? Вот видите, мы человеки информированные...
Он буркнул культуристам, и они принесли меня (именно так; я, правда, перемещался в вертикальном положении, но ноги не касались пола) в большой зал, забитый до отказа. Мокрые, распаренные, с багровыми лицами люди не отрывали взоров от исполинского экрана, на коем извивалось, билось, раздувалось и съёживалось нечто пресмыкающееся. Кто-то кричал, кто-то рыдал, кто-то напрягался так, что ещё чуть - и лопнет.
- Вот здесь и будете трудиться. В этой лаборатории психокинетики объединяют биополя и энергетические сущности, дабы совокупную духовную мощь противопоставить алчному астральному телу монстра и подавить агрессивность его ауры. На экране вы видите символическое изображение чудовища, некий, позволю себе выразиться, квазииероглиф, в масштабе один к миллиону представляющий нематериальную субстанцию пришельца. Мю-мезоны... гиперполя... электроконгломераты... суперкобзоны... Примитивизируя реальную картину и отвлекаясь от системной целостности и совокупности обратных связей, можно смело утверждать, что сей виртуальный слизняк действительно отображает состояние нашего кровопийцы. Когда эта штуковина увеличивается - и тиран укрепляется, а ежели уменьшается - мы, стало быть, одолеваем. Вливайтесь, Михаил Давидович, в экстрасенсорный социум. Энергетические войны интеллектов, дело нехитрое. Родина трепещет под пятой, все упования - на вас. Да вы уже, собственно, осведомлены.
* * *
Я стоял в зале среди сотни одержимых и, вперившись в экран, подавлял могучим интеллектом инопланетного гада. При этом по совету инструктора я представлял на месте межзвёздной твари своего главного врага. К сожалению, у меня не было подходящего неприятеля, ибо ни тёща, ни тот тип из РОНО, ни проверяющая из ГУНО не вызывали достаточно сильных личных чувств. В конце концов, каждый из них, не желая того, дал мне что-то для духовного самоусовершенствования (тёща, например, жену, о чём не переставала жалеть; к тому же, приходя в гости, она заставляла по-настоящему ощущать, как я счастлив в оставшееся время и как это надо беречь и ценить). В итоге я надел на несчастное пресмыкающееся маску лидера масонов Моншерова и направил ему мощный эмоциональный посыл. Главный каменщик, ухватив себя пухлыми ручонками пониже талии, колоратурно взвизгнул. При этом он уронил церемониальный золотой мастерок и персональный рейтинг - прямо на партийный. В результате оба, до того стабильно высокие, рухнули под немытые копыта неблагодарной черни. А ведь представлялись столь прочными за счёт воспоминаний о лукулловых пирах в общественных столовых, буйстве недорогих яств в гастрономах и блеске интеллектов на тайных сходках Главной Ложи. Встрепенувшаяся охрана дала очередь по всему, что движется. Однако перемещалось слишком многое, особенно в микромире, посему Моншеров укатил на "шестисотом", приказав помощникам разобраться с электоратом и окультурить народ. Я пересёк проспект потоками канализации, форсировав которую, супермасон приобрёл дурно пахнувшие пятна на репутации. Увы, это не помешало ему прорваться в парламент и получить новый автомобиль взамен утопленного в фановой лаве, кресло в президиуме, кредит доверия с шестью нулями по безналу и почти не ношенный иммунитет. Но я прорвался через подпространство, достав его в незащищённое место проблемами в личной жизни: псориаз тёщи, сатириаз тестя, у жены острая нимфомания, связанная с необходимостью пребывания на юге под наблюдением народного целителя Гоги Тантрия из горного села Чегем. Дочь зашла в поликлинику проверить зрение и на три месяца угодила в больницу на сохранение, хотя что тут сохранять, если из всех болезней у неё нашли лишь хронический кариес верхних клыков? Сын - круглый отличник с первого класса - заявил, что бросает МГИМО и поступает на какие-то курсы, потому что решил наконец научиться читать и писать. В квартиру тайно проник племянник, вор-рецидивист, и остался в ней жить. Однако крепкая кондовая натура вождя помогла ему одолеть и эти препятствия. Родителей жены он проигнорировал. К супруге снарядил двух основательных прорабов - проследить и оказать содействие по всем аспектам. Отпрыска отправил хлебнуть суровой солдатской жизни - в армию майором. Наследницу отложил на потом, пусть пока в клинике хранится. Вот тут я его и уделал-таки, поразив синдромом ураганного стохастического транссексуализма. Карьера рушилась в одночасье. Стоя в колготках и тонком французском белье перед трюмо, он рыдал, размазывая тушь и бия себя по упругой белоснежной груди, сжимаясь в амёбоподобный комок, молотя воздух усыхающими псевдоподиями, теряя сквозь прохудившуюся мембрану драгоценную внутриклеточную жидкость и питательные вещества, безуспешно пробуя окуклиться.
И тут я очнулся. Боже, что я делаю здесь, в толпе психопатов?! Пару дней тренировки - и я сам стану таким же. Да, Моншеров - сволочь, конечно, обскурант и потенциальный сатрап, но я с ним уж слишком круто обошёлся. Послом бы его Нижнюю Тимбукту пожизненно, к мухам це-це - и довольно.
Я выскочил из зала. То ли дверь была снабжена электроникой, то ли наблюдали именно за мной, но в то же мгновение скрытые динамики захрипели, засвистели, загудели, и на этом фоне глубокий синтезированный искусственно бас пророкотал:
- Финита ля комедиа, Столпнер. Игра окончена. Вы нам надоели, как не знаю что.
Я рефлекторно глянул влево-вправо. С обоих концов коридора летели Телятьев и Гроган. Однако выглядели они слегка необычно и на бегу продолжали преображаться. У Грогана уши вытянулись кверху и заострились, нос удлинился и расплылся в стороны, нижняя челюсть выдвинулась вперёд, помедлила и вовсе отвалилась, обнажая присоски и истекающие ядом жвала. Руки Фаддея первоначально лишь заканчивались клешнями, но быстро обрастали хитином и членились. Его левый глаз хитро подмигнул мне и ушёл внутрь, а из образовавшегося отверстия дюйм за дюймом высовывалось, извиваясь, раздвоенное скользкое щупальце. Десятка два механических, полубиологических и протоплазменных монстров, раскачиваясь на неуклюжих нижних конечностях и угрожающе поводя верхними, спешили за своими предводителями. Я мысленно подкинул монетку и бросился налево. Телятьев заступил дорогу, но я на бегу отшвырнул его к стену, лишь щупальца взметнулись и опали. Его "люди" один за другим разделили его судьбу. Я помчался дальше и за плавным изгибом коридора увидел: прямо перед собой - армию чудищ всевозможных фасонов и расцветок, слева - лестницу, по которой быстро спускались откуда-то сверху рослые светловолосые крепыши в пятнистых комбинезонах с обаятельными улыбками на мускулистых лицах, справа - прочную, по всей видимости, дубовую дверь с сопутствующими причиндалами: петлями, заклёпками, задвижками, четырьмя кнопками звонков и пятью глазками на разных высотах и широтах. Над третьим снизу звонком краснела на белой пластмассе надпись: "Посторонним вход запрещён! Нарушителя рассматриваем как своего". И чуть в стороне, золотом по синему: "Тянуть - сюда. Толкать - туда. Спасибо". Я оглянулся. Сзади не успевшие затормозить гроганианцы врезались в пытавшихся подняться с пола телятьинцев и вместе покатились кубарем, сбиваясь в некое подобие огромного мяча для слоновьего поло. Впереди пришельцы или кто бы они там ни были уже развернулись в атакующую линию и помчались, дрожа от ужаса, закрывая глаза свободными лапами, цепляясь друг за друга и с облегчением падая, чтобы более не вставать; рухнувшие переворачивались на спину и, болтая в воздухе конечностями, распевали "Янки дудль", "Америка, Америка" и гимн России на слова Эль-Михалкова, но без слов. Сбоку блондины, перескакивая через несколько ступенек, спускались с третьего этажа непосредственно на первый. Я сделал ещё два шага. Войско монстров сразу дрогнуло и частично обратилось в паническое бегство.Пожалуй, с межзвёздным вторжением как-нибудь управятся и без меня. Я повернул направо и толкнул дверь. Массивная створка подалась неохотно, но всё же приоткрылась, ворча что-то на плохом французском. За спиной десятки суровых мужских, отчаянных девичьих и придурковато-неестественных инопланетных голосов взвились в едином вопле: "Постой! Куда же ты? И на кого нас покидаешь, родимый?" За порогом ждало плохо освещённое фойе, заставленное бюстами, торсами, отдельными руками, ногами и персями былых вожаков страны и Ложи, швабрами обоего пола (паркетного и мраморного), вёдрами, заготовками детских песочниц и пляжных грибков с замаскированной разведаппаратурой, зонтами, очень похожими на настоящие, но без фотокамер и встроенных шприцев с ядом, отменёнными приказами, расшифрованными кодами, дезавуированными заявлениями, бомбами: со взрывателями и без, с красивой картинкой на боку и без, с сексом и без. Дорогу загораживали вороха контрабандных, законно ввезённых, а также поставленных по плану Маршалла порнографических журналов. В углу устало пыхтел небольшой типографский аппарат, печатая фальшмвые доллары. Мелькая огоньками и давя вещи на пути, по помещению слонялся свихнувшийся робот. Ничего не видя вокруг себя, я пронёсся сквозь этот бедлам и, как пробка из воды, вылетел наружу.
Стоял тихий летний день, да не один, а в компании с голубым троллейбусом N 7, противоположным мне по ориентации, но подходящим по маршруту. Люблю городской общественный транспорт за трудолюбие, ровное и приязненное отношение ко всем и полное отсутствие снобизма. Встаёт он раньше нас, ложится позже, а в промежутке бегает, бедняга, не жалея конечностей, и всё по нашим делам. Особенно мне симпатичны электрические парни с рожками. Автобусы - нахалы и проныры, любого обгонят, в каждую дыру пролезут, а трамваи с троллейбусами ездят, конечно, медленнее, и шансов попасть в пробку у них больше, зато не стремятся занять чужое место и оттолкнуть друг дружку. Никто не преследовал меня, а я-то уж самоуверенно рассчитывал... Едва я забрался внутрь, "семёрка" щёлкнула чем-то неотлаженным в кабине водителя, зажужжала, пропела женским голоском: "Следующая остановка - сумасшедший дом" - и тронулась.
Я это отлично помню, и всё-таки никаких таких событий не случилось. Поскольку, когда я пришёл домой, первое, что произнесла Света, было:
- Что стряслось? На тебе лицо набекрень надето.
- Внимательная супруга, - наставительно сказал я, - сначала омыла бы мне ноги слезами, а потом поинтересовалась, где ж я отсутствовал столько дней?
- А в промежутке огрела бы скалкой, - уточнила Светлана. Но весь набор остаётся в силе, лишь если муж действительно пропадал незнамо где. Ты-то ведь утром ушёл прогуляться по книжным, а после обеда вернулся. Что ж тогда... Погоди, - прервала она свой монолог, - у тебя, что, опять?
"Опять"? Значит, этот раз всё же не первый? Ну да, она имела в виду случай, когда меня избирали мэром. Но то же был просто сон, в крайнем случае - видение наяву. Я никогда и не верил, что это происходило на самом деле...
- Нет-нет, я просто пошутил. Но ты-то, надеюсь, не шутишь?
И всё-таки, как она успела за такой короткий срок нанести обстановке квартиры столь тяжёлое поражение? Кухня - фиолетовая с розовым потолком, свободная стена занята гигантским постером Элвиса Пресли, глаза которого заклеены узкобёдрыми треугольниками с рекламой французских духов, обои расписаны в манере Задонского позднего канатчикова периода, а окна крест-накрест перечёркнуты чёрным.
- Светка, любовь моя, - говорю я, - ты у меня талант и яркая личность. Но хоть иногда, хоть ради интереса ты бы вначале на мышах свои идеи проверяла, а? Сегодня гарантирую им стресс и ночные кошмары. Стой, стой, только не по голове, она мне дорога как память о счастливом детстве!
Бэнц! Конечно, по затылку. Ладно ещё журналом, от него больше шума, чем силы. Я бы на её месте книгой стукнул, вон на столе как раз Киплинг в - представить страшно - солидном подарочном издании. Но на своём месте я бы успел убежать.
* * *
А жизнь в стране шла своим чередом. Некогда раскинувшее крыла над шестой (и самой невезучей) частью суши Управление кошерной и трефной информации, вроде бы закрытое навеки, вскоре возродилось под названием Службы обеспечения доверия и благородной взаимопомощи и быстро восстанавливало былые позиции. По этому поводу по телевидению выступил вновь назначенный Первый Слуга СОДБВ, агент-экзекутор высшего класса, потомственный пожизненный благородец, который в силу специфики заведения всюду именовался просто "господин К.". Он рассказал о своём босоногом детстве, проведённом в крестьянской общине "Бедный гей" в дебрях Полесья, о подростковом увлечении животными и девочками, в результате которого самоучкой освоил профессию таксидермиста, но был вынужден рано покинуть школу и пойти лечиться. Затем по призыву местной ложечки юных подмастерьев он пришёл в УКТИ и быстро дослужился до старшего палача, попутно заработав лёгкий люэс и три бляхи: "За интеллигентность" 5-ой степени, "За доброту" 3-ей степени и "За выдержанность" 1-ой степени. При этом он неустанно отстаивал принципы открытости, свободы и братской любви как между сотрудниками и сотрудницами, так и со стороны подследственных и слыл отчаянным паладином идей человеколюбия, милосердия и демократии в узком кругу особо доверенных сотрудников УКТИ. Не случайно именно он возглавил воссозданную структуру и в качестве босса заявил, что хотя и раньше Управление самозабвенно оберегало либеральные ценности и прочую важную государственную собственность, но теперь его работники доподлинно осознали былые ошибки, отключили глушилки, вырвали из стен уши, запудрили мозги и замуровали подвалы. "Ныне и присно, - провозгласил К., - мы не занимаемся политикой, а лишь политиками, беспрекословно и отважно пойдём туда, куда нас пошлют народ и правительство, и будем, не взирая, охранять любое руководство и любой порядок. Если вам всё равно, то нам тем более без разницы". Адепты распущенной Главной Ложи слились в Ложу Благолепия Руси и сулили продолжить строительство Небоскрёба Солнца по прежнему, хотя и несколько модифицированному (путём внедрения платных туалетов и основ рыночной культуры) проекту, но теперь уже не за государственный, а за народный счёт. Первый Раввин православной России обратился с тихим пастырским словом к сионистам, увещевая признать, что и Моисей, и Авраам были праславянами, и только недоверчивая Сарра - еврейкой, за что и получила от Саваофа лишнюю букву "р", которую всё равно была не в силах выговорить, а заодно и все эти неприятности на шею их жестковыйного или, проще говоря, упрямого племени. Семиты не вняли и тем подтвердили, что не являются на Святой Руси традиционной конфессией и, стало быть, не могут претендовать на льготы, налоговые поблажки и финансовые презенты от Департамента подаяний сирым и убогим. С кремлёвских шпилей сбили молотки и восстановили некогда пребывавшие там шестиконечные рубиновые звёзды. Город Вышний Волочок предложил себя для проведения зимней олимпиады 2002-го года и Всемирной выставки удивительных достижений человеческого разума. Министерство социального вспомоществования финансировало исследования в области методик похудения. Американская автоматическая станция обнаружила на Марсе следы пребывания негуманоидного разума, но это оказались её собственные следы.
Как-то раз в среду (числа не помню, а вот день недели - отчётливо) я шёл по улице Абдулньютона Фарадейзинова, изобретателя татарской сексуальности, и бряцал авоськой с пустыми бутылками, когда возле меня притормозил длинный автомобиль с затемнёнными стёклами. Внутри кто-то произнёс с сильным московским акцентом, но по-русски:
- Луций Помпей, на сколько у этого хмыря стеклотары?
- Тысяч на семь, Юлий.
- Ну, этот кредитоспособен. Затаскивай.
Так меня вновь похитили. Из подслушанного разговора я понял, что попал в лапы крутых ребят батьки Марка Антония, которым не хватило на выпивку, и они весьма рассчитывали на выкуп. Когда я растолковал им свой платёжный баланс, они чрезвычайно, до слёз расстроились и едва не перестреляли друг друга, включая меня. Однако самый рассудительный, Понтий Пилат, вовремя сбегал в ближайший ларёк, реализовал посуду и всех примирил. В результате меня было решено отвезти на ближайшую конспиративную квартиру, логово Марка Туллия Цицерона, и держать там, пока не разбогатею или пока чью-нибудь голову не посетит более светлая мысль. И то, и другое означало "пожизненно". Я содрогнулся, однако выбирать не приходилось.
В логове меня, впрочем, укрывали недолго и вскоре перевезли в штаб. Здесь всегда было сильно навыпито, три телевизора перекрикивали друг друга, небритые мускулистые бандиты визжали в лапах полуодетых девиц из сборной города по петтингу, в интимбаре крутили философское стриптиз-шоу, в библиотеке обучались азам профессии юные дебютанты преступного мира. Увы, в моей каморке из развлечений были только вольтеровское кресло и неотключаемая радиоточка. Зато ко мне регулярно забегали местные ребята - поболтать о том, о сём, обменяться впечатлениями о новых книгах и фильмах, проанализировать очередной футбольный матч. Но однажды они пришли совсем по другому поводу.
- Миша, тут такая проблема, - начал самый дружелюбный из мафиози, киллер широкого профиля Гай Луций. - Босс нас уже достал. Не знаем, что с ним делать.
- Ну, я, в принципе, не ориентируюсь в ваших взаимоотношениях в достаточной мере, но может быть, направить к нему пять-шесть авторитетных деловых, обменяться мнениями, попытаться в откровенной дружеской беседе изменить его позицию?
- Нет, Михаил, ты не понял, - вмешался в разговор Цицерон. - Беседа - это уже незлободневно. В данный момент остро стоит вопрос, что делать с телом. Понимаешь, есть столько соблазнительных вариантов, что поневоле растеряешься. Однако, при всей актуальности, фактор криминального трупа - не то, что волнует лучшие умы семьи. В конце концов, в секции дезинфекции есть компетентные парни, которые, я уверен, с удовольствием решат поставленную задачу. Основная проблема часа - это выборы нового шефа. Думается, нет нужды разъяснять тебе, сколь важна роль тирана в жизни как патрициев, так и демоса. Длительно действующий вектор неопределённости способен неотвратимо дестабилизировать ситуацию.
- Отдельные козлы, - мрачно пробурчал Марк Аврелий, вечно небритый детина с репутацией умелого карточного шулера, - уже пошли мочить паханов.
- Да, - подтвердил Цицерон, - обстановка действительно накаляется.
- Ничего, - продолжал Марк Аврелий, - мы тех баранов оприходуем так, что они у нас боровами станут. Мы им рога поотшибаем, уши к пяткам пришьём.
- Марк, - поморщился Цицерон, - к чему эти физиологические эскапады? Мы же договорились, что конкретные детали - сугубо ваша прерогатива.
- Михаил, - не выдержал Луций Помпей, - эти олигофрены до вечера будут толочь воду в ступе. Короче, мы тут с братвой покалякали и решили, что лучше тебя нам тирана не подобрать. Соглашайся, слышь, у босса жизнь кайфовая, вино, девочки, кино, книги - бесплатно, на дело ходить не надо, личная сексапильная секретарша, а в случае чего мы тебя быстро пришьём, мучить не будем. Так, парни?
- Это кто олигофрен?! - встал вдруг на дыбы Цицерон. - Сам анацефал с наследственным сифилисом! Сейчас я тебя делать буду.
- У кого наследственный?! У меня наследственный?! - взревел Помпей. - Это ты, значит, на мою мать. Я сам твою мать!..
Развернулась драка, сдобренная отдельными выстрелами. Я тем временем размышлял. Возможно, данный вариант - кратчайший путь к независимости, каковая, известно, является первейшим условием свободы. Так не стоит ли принять данное предложение, чтобы втереться в доверие и, улучив момент, сбежать домой. Да, но сколько придётся ждать? Сколько понадобится, столько и потерпим. Другого-то случая может и не представиться.
- Хорошо, я согласен.
Бой прервался внезапно, как по приказу. Гангстеры обнимались, вытирали друг другу слёзы, перевязывали раненых и уносили мёртвых, пели, аккомпанируя на банджо, рассказывали скабрезные анекдоты. Один на моих глазах сделал себе повторное обрезание "в честь нового тирана и на долгие лета". Хлопнула пробка от шампанского. Появился стол, уставленный снедью, и девушки подходящего нрава в кратких одеждах. Эмоциональный вертлявый брюнет, известный мне не по имени, а лишь по кличке Калигула, от избытка чувств застрелился, в падении осушив последний посмертный бокал. Цицерон, презирая кровоточащую рану в боку, исполнял "казачка", удерживая равновесие на горлышках двух бутылок. Известный сексуальный маньяк-домушник Катилина демонстрировал слайды с картинками из своей красивой жизни.
А мне представлялись совсем другие картины.
...Вот я, окружённый мешками с золотом и сейфами с валютой, читаю Борхеса. Врывается, скажем, Цицерон:
- Шеф, Катилина совсем разложился. Позавчера вступил в масоны. Такого пятна на нашем легионе ещё не случалось. Разрешите его убрать?
- Марк Туллий, ты же знаешь, я противник кровопролития... - томно говорю я.
- А вам ничего и не нужно делать или приказывать, босс. Просто кивните - и всё. И забудьте об этом случае. Хорошо?
Я киваю.
...Вот планируется ограбление Общества утешения вдов, сирот и одиноких смазливых девиц. И хотя я в душе безусловно против, ибо глубоко сочувствую одиноким девицам, но ради сохранения мира, спокойствия и высокого жизненного тонуса в банде вынужден, отстранившись от личного участия в подготовке налёта, всё же организовать это совещание, передав дело на откуп приближённым. До меня доносятся только обрывки дискуссии, но и из них ясно, что предполагается женить председателя правления на японской шпионке, посадить сторожа - ветерана всех войн, которые велись в двадцатом веке, - на иглу и соблазнить общественных юных дев.
...Вот я окончательно сбился с пути истинного, и, презрев память, долг и мораль, сижу в одной лишь шляпе "Стетсон", держа на коленях пышнотелую в некоторых местах фемину дурного поведения, но симпатичной внешности. Уж этого Светлана мне точно не простит, понимаю я, в отчаянии шепчу: "Светка!" - и покаянная горючая слеза скользит по упругим прелестям партнёрши. Тогда я пытаюсь оттолкнуть её, но проклятые условные рефлексы подводят, рука попадает куда-то не туда и творит чёрт знает что. Девица радостно визжит, и совершаются всяческие непотребства, причём, видимо, уже не в первый раз.
...А вот ко мне, заматеревшему и несколько обрюзгшему, являются государственные люди в пятнистой форме и доставляют к своему начальству, И оно, сверкая светлыми очами из-под очков, без какой-либо подготовки предлагает мне: или - или. Поскольку меня не удовлетворяет перспектива до конца дней гнить в тюрьме, я вынужден согласиться на альтернативный вариант и, скрепя сердце и с трудом удерживая позывы к рвоте, непослушной рукой нацарапать заявление с просьбой о приёме в Ложу - и от своего имени, и от имени семьи.
Нет, только не это! Я очнулся от дум и начал действовать. Прежде всего я оглядел комнату. Перепились не все, но все стремились к этому состоянию и, по крайней мере, ни один бандит, вроде бы, не наблюдал за мной или за выходом. Лавируя между танцующими и пирующими, я добрался до двери и выскользнул на лестницу. Никто не заметил? Кажется, нет. В штаб-квартире отсутствовали окна, сейчас вполне могла быть и ночь, как же я в таком случае доберусь домой? Слава Богу, был день, да и улица оказалась знакомой. Очутившись на свободе, я побежал, краем глаза успев заметить, как по моим следам рванулся тщедушный субъект лет сорока пяти - пятидесяти, которого я и в банде-то не видел. Хлюпик продержался у меня "на хвосте" минут пятнадцать, потом не выдержал и отстал. Заворачивая за угол, я видел, как он поочерёдно срывает трубки с уличных телефонных автоматов, безуспешно разыскивая исправный. Перепробовав с десяток аппаратов, он сел на обочину и зарыдал. Я посочувствовал ему с тайным, однако, злорадством. Слабак! Лично я бы на его месте позвонил из школы, она тут, кстати, недалеко.
Но пора домой. Света уже, конечно, с ума сходит. Интересно, она хотя бы верит, что я ещё жив?
Нет, поехала крыша, по всей вероятности, именно у меня. Я никуда не пропадал. Жена не заливается счастливыми слезами; почти не реагируя на мой приход, она заканчивает в углу зала футуристическое сооружение из прозрачного полиэтилена, плоских деревянных реек и вязальных спиц. Кажется, теперь есть, на что посадить дорогую тёщу. Кухня уже насквозь зелёная, как и полы. Соседи тоже не слишком потрясены моим возвращением. Да и нелегко удивить народ двухчасовым отсутствием, даже если оно сопровождалось утерей сетки с молочной посудой. Люди у нас крепкие, выдерживали и не такое. А больше ничего не было, не было, не было! К этой мысли нелегко привыкнуть, но это правда. А у турецкого бея под носом шишка!
* * *
Следующий "случай" произошёл со мной спустя почти три года после Конца Света. Эти тридцать четыре месяца я прожил с крепнущей уверенностью, что теперь-то всё кончилось. Мелкие неприятности, вроде своего повторного умыкания инопланетянами или назначения Чрезвычайным и Полномочным послом России в Монако, я не беру в расчёт. Ведь это-то были просто сны. Яркие, образные, неплохо разыгранные, необычайно достоверные, но всё-таки всего лишь сны! Или нет? Конечно, да! Во всяком случае, ткань бытия казалась прочной и довольно приятной наощупь. Если, конечно, не смотреть политические программы. Наши тогда в очередной раз решили инвентаризировать последователей Моисея на земном шаре и выяснили, что все они, за исключением горстки субботников в Канаде, неканонического сионского толка, и, стало быть, Россия - единственный оплот истинной веры, жемчужная коронка на зубе Господнем, сияющий сосуд в глухой ночи, ваза изукрашенная, седалище мягкое для бдящего неусыпно, второй Иерусалим, и третьему не бывать! Масоны тоже засуетились, принялись вспоминать великих предшественников, открывших эликсир посмертной жизни и философский смысл камня в почках, вызывавших дух Священного Скунса и сыпь по всему телу, первыми в Европе начавших свергать королей, играть в преферанс втроём, жевать нюхательный табак и ходить на горшок. Каменщики даже рискнули пройти по Красной площади, воздев над головами оттопыренные мизинцы с длинными партийными ногтями, но этот вызов власть приняла, и в теньке возле храма Ирода Блаженного демонстрацию встретили штатные драконоборцы с заготовленными маникюрными ножницами. Попытались высунуться и коммунисты, но их хороводы вокруг крохотного бюстика Маркса на пустыре возле Лубянки лишь позабавили прохожих. Свой шанс они упустили ещё в начале века, когда на короткое время захватили власть, но были сметены прорвавшимися к Петрограду гвардейскими частями. Да и кто поверил бы, что коммунистическая диктатура могла бы установиться на Руси надолго? Вот в Германии - другое дело.
Каббалисты, кои в такой массе расплодились на закате масонства, подсчитали, что 1996-й будет годом смут, потрясений и разочарований. Что касается страны в целом, то относительно неё подобные предсказания можно изрекать без большого риска ошибиться, но и для меня год выдался трудным.
Майским утром я проснулся рано, вдохнул солидную порцию атмосферы, приправленной запахом юной травки, щебетом балдеющих от восторга воробьёв и тепло крупного, полновесного солнца, и повернулся к супруге, дабы и её поразить радостью от прекрасной погоды и внезапного пробуждения в полшестого в субботний день. И обомлел: на соседней подушке лежала абсолютно незнакомая женская голова. Довольно милая, белокурая, с пухлыми губками, вздёрнутым носиком, аккуратными ушками, разлохмаченными во сне бровками и сбившейся набок волнистой чёлкой, но совершенно посторонняя. Я осторожно, опасаясь весьма возможного скандала, взял чужую даму за обнажённые плечи и потряс.
Я ещё пару раз без заметных последствий пошлёпал незнакомку по плечику, подёргал за руку, потом сжал зубы - и сорвал с неё одеяло. Глаза я при этом зажмурил в ожидании неминуемой бури, но один тут же приоткрылся сам - из научной любознательности. Сложена сия фемина была приятно во всех отношениях, но поверхностный осмотр тела прервал крик:
- Панас, ты озверел, что ли?! Начало седьмого!..
- Кто вы такая? - сурово спросил я. - Что вы делаете в моей постели? И где Света?
- Све-э-та?!! - взвилась над кроватью эта лазутчица. - Да я тебя сейчас на части разорву, кобель херсонский!
- Почему "херсонский"? - обиделся я. Меня никогда ещё так не обзывали. Не было повода. Я и Херсон-то посетил один раз, причём проездом.
И тут маленький, но твёрдый кулак врезал мне промеж глаз с такой неожиданной силой, что из них посыпались даже не искры, а звёзды средней величины...
- Панас, Панасе, ну прости меня, дуру несдержанную, открой буркалы свои ненаглядные, поговори со мной...
Это было первое, что я услышал, когда связь с реальностью восстановилась. Голова моя покоилась на мягких женских бёдрах, прикрытых - я скосил взгляд - лишь тонкой тканью ночной рубашки. Удобное местечко, откровенно говоря. Я перевёл взор повыше, на незнакомое лицо над полуобнажёнными персями, и мгновенно всё вспомнил.
- Мадам, кто же вы всё-таки? - строго повторил я. - Хотелось бы прояснить этот вопрос прежде, чем вызывать полицию.
- Ой, лихо, я его слишком сильно стукнула. Очнись, Панас, какая полиция, ты же в своём доме, а я вовсе не "мадам", а твоя законная жена Маруся. Болит головка-то? А не болтай глупости разные, ещё и не так врежу.
Я приподнялся и огляделся. Это была не наша квартира! Светлая, просторная, с удобной планировкой - определённо не наша. На непослушных ногах я подошёл к окну. Этаж, примерно, четвёртый. Лоджия - голубая мечта безбалконной юности (и зрелости). Вид из... Это был не мой двор и, возможно, даже не мой город. Не моя планета? Ну, это уж слишком. "Жена Маруся" смотрела с искренним испугом. В её глазах застыли слёзы. Непохоже, чтобы всё это было наигранным. Что же сие значит? Где я? Кто я? Видимо, последний вопрос я задал вслух, потому что получил на него ответ:
- Как "кто", мой муж, Панас Нечипорук. Слушай, приляг, а? Может, у тебя сотрясение? Себя забыл, меня забыл. Говорила мне мама, что горячая я в батьку, чтоб держала себя в руках, а то меры не знаю. Надо же, как родного человека звезданула. Где же я в субботу врача найду? "Скорую" вызвать, что ли?
- Не надо "скорой", сам оклемаюсь. Спасибо за всё... Маруся.
Если это в самом деле хорошо разыгранный спектакль, то лучше уйти из-под лучей рампы в тень, превратиться в незаметного зрителя. Сделать вид, что поверил в реальность представления и понаблюдать. Где-нибудь они (кто, кстати, они?) должны проколоться. Иллюзия не может быть... не имеет права быть стопроцентной. Или это не наваждение, и другую жизнь со Светкой, школой и многоликой квартирой целиком сотворил мой подвывихнутый мозг? Какой ужас! Не верю, не хочу, не принимаю. Пусть лечат, раз так, мне тогда всё равно.
Выходные прошли как визит к стоматологу. Маруся стрекотала саранчой, осчастливленная вернувшимся ко мне благоразумием. Несколько раз она, на полуслове прервав фразу, с подозрением спрашивала, кто всё же такая Света? Могло быть это игрой? Успокойся, родная, отвечал я (внутренне передёргиваясь), это сон, страшный сон и не более того.
Трижды за два дня (вот, безусловно, доброе дело вольных каменщиков - выходной в воскресенье, но сейчас я ругал их даже за это), увидев, что из нашего подъезда выходят люди, я под разными предлогами выскакивал во двор, здоровался, пытался заговорить. Они кланялись, приветливо отвечали. Они знали меня!
Как праздника, ждал я понедельника. Обиняками я выяснил у Маруси, где работаю и кем. Оказалось, что тружусь я в КБ, занимаюсь решением математических моделей чего-то вроде процессов газопереработки. Как "они" могли так проколоться?! Математику я не изучал со школы, да и там не особенно любил. Вот где я их прищучу, дотянуть бы только.
И он настал, вожделенный будний день. Вскочив по сигналу будильника, я быстро оделся, умылся, позавтракал и кинулся на выход. Чмокнув на прощание в щёку, Маруся торопливо проговорила:
- Ну, как голова? Не болит, не кружится? Номер автобуса не забыл? Пятый, выходишь на Нострадамуса и квартал пешком.
Нарушила чистоту эксперимента! Ничего, не в этом соль, на рабочем месте я разоблачу собственную некомпетентность и их заодно.
Кстати, я же не знаю, где остановка. И спрашивать не буду. Увы, ноги сами вынесли меня к чистенькому стеклянному павильончику, оклеенному рекламой желудочных пилюль. С глянцевых плакатов роскошная девица зазывно указывала на низ животика, где, надо полагать, исправно функционировал кишечник и иные магистрали организма. Рядом уверенно улыбался, намекая на отсутствие поноса, спортивного типа юноша. "Что ни съем - нет проблем!" Проблем не было.
Автобус, хотя скрипел и громыхал, зиял дырой в резиновой "гармошке", не объявлял остановок, но ехал быстро. То, что я почувствовал, где выходить и в какую сторону двигать, уже не удивляло. Своё место за длинным обшарпанным столом, покрытым зелёным сукном и несколькими слоями бумаг, я также отыскал сам. По пути со мной здоровались коллеги, кокетливо улыбнулась миниатюрная брюнетка азиатской внешности (в нынешней жизни я мышиный жеребчик, что ли, или это она так, для тренировки рефлексов?). Уже ни на что не надеясь, я раскрыл скоросшиватель с наклейкой "Текущие дела" и посмотрел на систему из десятка дифференциальных уравнений, записанных корявым - моим! - почерком. Я знал, как их решать: непосредственное интегрирование не проходит, нужно приближённо заменить частные производные разностными отношениями, грубо прикинуть, какой шаг способен обеспечить требуемую точность, и - с песнями на компьютер проверять. Больше того: я понимал вышеприведённую галиматью. Но странное дело: стоило мне сосредоточиться, как выкладки плыли перед глазами, а строки математических символов превращались в египетские иероглифы дошампольоновских времён. Напротив, когда я "включал автопилот", адекватное восприятие текста восстанавливалось. "Беречь надо головушку", - поставил себе диагноз я, ощупывая саднящее после удара Маруси место.
Весь день я боролся с ускользающей реальностью. Точнее, она-то никуда не девалась, расстилалась вокруг весомо, грубо, зримо. Вот потёртые синие стены, вон сломанный стул, близ комнаты профкома - стенд с загадочным названием: "Наша цель - Бытхимнадым!". Это как раз я пытался вытечь, выползти, но действительность препятствовала, удерживая жёсткой хваткой. Была ли вообще прежняя жизнь? Вокруг столько людей, неужели они все заняты в чудовищной пьесе, рассчитанной на меня одного? Дорогое получается удовольствие. Я принялся подсчитывать, но даже свежеприобретённых математических навыков не хватило, чтобы выяснить, какие убытки я нанёс неизвестно чьей казне. Одна квартира с Марусей в копеечку влетела.
Стрелки больших круглых часов подкрались к 17-00, и коллеги начали собираться. Ко мне подошёл жгучий брюнет из соседнего кабинета:
- Ну как, Панько, нах хауз поедем, как обычно, вместе?
- Извини, Ованес, сегодня надо повкалывать сверхурочно.
- Как скажешь.
Помещение опустело. Я выждал ещё десять минут, на цыпочках пробежал по коридору, стараясь не цокать каблуками, спустился по лестнице, потом, укрывшись за колонной, дождался, пока вахтёр удалился в туалет, и бесшумным вихрем вылетел на улицу. Когда я пересекал площадь, возле меня притормозил утренний автобус с прорехой в каучуковой талии. Передняя дверь, шипя, отошла в сторону.
- Чуть не опоздали, - водитель в улыбке оскалил все тридцать два золотых зуба. - А я смотрю: постоянный пассажир идёт. Ну, думаю, надо тормознуть, оказать почёт. Заходи, дорогой, с ветерком домчу.
- Нет, спасибо, извините, - пролепетал я. - Я сегодня хотел немного того, пешочком. Голова что-то, знаете ли.
- Как хочешь, уважаемый. Счастливо.
Жёлтый монстр, дребезжа, скрылся за поворотом. Облегчённо вздохнув, я направился к ближайшему переулку, но не тут-то было. Из тени наперерез мне шагнул плотный полицейский с полосатым жезлом в руке.
- Гуляете, Панас Петрович? А что это вы сюда свернули? Остановочка-то во-о-н где. Следуйте лучше туда, а то здесь вы кругаля дадите. Мария Дормидонтовна, небось, заждалась. Она у вас красавица, истинно наша, русская, а хозяюшка какая! Ценить надо такую супругу, холить и лелеять, а вы её беспокоиться заставляете.
- Господин... э-э... лейтенант, а мы с вами разве знакомы?
- Тю, Панас Петрович, вы головой где стукнулись или как? Шебутной я, Матвей Шебутной. На свадьбе-то у вашей свояченницы на баяне Моцарта играл, забыли? Домой идите, домой, Маруся вылечит. Огонь-женщина.
Бормоча слова извинения и благодарности, я быстрым шагом направился от него к остановке. Однако, завернув за угол, я резко увеличил темп, на максимальной скорости преодолел ближайший двор и выскочил в подворотню. Сидевшая на лавочке бабуся с детской коляской встрепенулась:
- Куда ты, милок? Нет здесь прохода, нет. Назад вертайся.
- Хорошо, хорошо, бабушка. Я сейчас.
Я вернулся во двор, перепрыгнул два каких-то забора, потом продрался сквозь заросли шиповника, в кровь расцарапав руки и почему-то нижнюю губу. Дальше расстилались мрачные пустыри, перемежаемые чахлыми лесополосками. Идеальное место для маньяков. Ничего-ничего, теперь я и сам маньяк или ещё что похуже, поглядим ещё, кто кого. Плохо было то, что я совершенно не знал этот район и даже приблизительно не представлял, где нахожусь. А если это вообще не мой город? Вот был бы номер, ведь в бумажнике у меня всего десять тысяч и немного мелочи. Помедлив, я решил по возможности придерживаться направления, противоположного тому, по которому меня должен был везти автобус, и двинулся вперёд. Местность и обстоятельства бытия не располагали к приятным размышлениям, к тому же приходилось внимательно следить за маршрутом, ибо едва я отвлекался от дороги, как подсознание начинало выкидывать загадочные коленца, и я, не замечая того, пару раз уже описал в пространстве петли. Таким образом, я не имел права отключаться и рассчитывать на шестое чувство, а держать себя постоянно под контролем было, откровенно говоря, трудновато. Однако я брёл и брёл, ведомый ненавистью к тем, кто мне это устроил, и не знающий, есть ли кого ненавидеть. Между тем окружающая среда постепенно вновь обрела цивилизованные черты, и вдруг я вышел в переулок с до боли знакомым названием: "Тупик национальной культуры". Я не выдержал и заплакал, как маленький. Я был почти дома. Минутах в пятнадцати хода, но я пролетел оставшееся расстояние за пять. Ни до, ни после я так не бегал. Просто Карл Льюис казанского разлива, а не скромный труженик на ниве разумного, доброго, вечного.
В родном дворе меня перехватил Ильдусыч. Когда-то, в детстве, мы жили в соседних подъездах. Он старше меня лет на пять-шесть, для мальчишек это много, так что мы тогда практически не взаимодействовали. Зато теперь, когда мы оба несколько раз переезжали, стали взрослыми людьми, завели семьи (Ильдусыч поочерёдно сменил три) и потихоньку нивелировали разницу в возрасте, он сполна компенсировал былой недостаток общения. Сказать, что он говорлив, - значит промолчать. Он полноводен, бурнокипящ, неиссякаем. В собеседнике он нуждается постольку, поскольку любит, чтобы его выступления (практически сольные номера) находили живой, но, безусловно, положительный отклик в массах. Если визави пробует возражать, то Ильдусыч сперва не реагирует, потом впадает в горькую обиду, замыкается в себе (не прерывая, однако, монолога) и может даже начать драться. Мне представляется, что именно это послужило причиной всех трёх его разводов. Однако, несмотря на потоки болтовни, обрушиваемые на каждого встречного, он, по сути, чрезвычайно скрытен. Например, я, при столь солидном стаже знакомства, ничего о нём, кроме матримониальных обстоятельств, не знаю. Где работает, на что живёт (в России это не одно и то же), как живёт? Не то, чтобы мне было любопытно, просто характерный момент.
- Привет, Михаил, - сказал Ильдусыч. - Мы с тобой утром не договорили...
Та-а-ак... Опять! Опять!
- ...хотел продолжить. Про кино я вообще молчу, давно не хожу, одни афиши разглядываю, но возьмём телевидение, как было кем-то справедливо сказано, демократичнейшее из искусств. Оно могло бы нести в массы высокие классические образцы...
Господи, если ты есть, спаси! Собственный разум загнал меня в призрачный лабиринт, в идиотскую камеру смеха, и я уже не различаю, где реальность, а где морок. Если я пешка в чьей-то шахматной партии, то дай мне хотя бы уверенность, что мной играют.
- ..."Цирк без адреса" там, "Весёлых каменщиков" или "Шпионов на Кубани". А то сплошной Шварценеггер или... как его... Роберт де Вито. Я тебе так скажу: для нашего зрителя все эти западные страсти чересчур заумны. Нам подавай старую добрую комедию масонских времён, чтоб никакого тебе подтекста или, там, вздрючек и вывертов. Пиротехника разная, компьютерные штучки, роботы-швоботы с эквилазерами - это для американских дураков. Нашему человеку нужно, чтобы пели, плясали, плакали весь фильм, берёзки обнимали, сосны рубили, в сене неглижом валялись, ребёнков штук двадцать усыновляли...
Плевать на всё. Пусть я параноик, шизофреник, депрессивный маньяк или ещё более экзотическая разновидность психа - только пустите домой. Хочу к жене. Темно уже, фонари зажглись, а Ильдусыч неистощим.
- ...железную дорогу в одиночку строили, банду голыми руками истребляли, девушек от насильников спасали.
- Но лучше после, а не до, - не выдержал я.
Он, как обычно, не расслышал.
- А какие артисты в наших фильмах снимались! Славка Тихонов - одна фамилия чего стоит! Крамаров, Брондуков, Алексей Смирнов. Эк он его: "Надо, Федя, надо!" - и по голому заду ремнём! Красота! Или ещё этот... ну, который деревья матом валил.
- Прости, Ильдусыч, мне пора.
Жестоко, но иначе пришлось бы торчать здесь ещё час. Тем более, что, несмотря на жар в речах и огонь в очах, это у него несерьёзно. В следующий раз с таким же пророческим вдохновением он будет вещать о деяниях пришельцев на Марсе или дельфинов в народном хозяйстве. Исполать ему! А мне надо быстро развернуться и чесать прочь, иначе он успеет среагировать и перехватить.
Когда я входил в подъезд, кто-то в закутке под лестницей мерно бился головой об стену, истово вскрикивая:
- Так я и знал. Не успели. Прокололись. Специалисты, чёрт бы их побрал! Ой, мамочки, что теперь со мной будет?
Слесарь, что ли, наширялся и страдает? Или юный обалдуй спонтанно стал будущим отцом? Не до того! Один пролёт наверх. Наша не окрашенная после капремонта дверь. Ключ! Где ключ? Вот какой-то, но это не мой, хотя смутно знакомый. От марусиной квартиры? При чём тут Маруся, этого же ничего не было? Но и ключа нет. Придётся звонить.
Света открыла сразу, будто ждала под дверью. Увидев меня она нелепо развела руки, словно намеревалась всплеснуть ими, но передумала на полпути. Освобождая мне дорогу, она безмолвно отступила из тесного коридорчика в комнату. Нижняя губа закушена, глаза - на мокром месте. Пожалуй, непохоже, что утром мы виделись. И в доме всё вверх дном, половина стен розовая, с другой лишь содраны обои, тёщино седалище порвано и смято, кажется, в него кинули тяжёлым предметом. На полу засохшая краска. В раковине и возле неё - гора немытой посуды.
Наконец плотину прорвало.
- Где ты шлялся три дня?! Я с ума схожу, наверно, половина волос поседела, не знаю, куда звонить, в полицию, больницы или морги, а ты приходишь, словно ничего не случилось, полчаса треплешься во дворе со своим малахольным Абдурахманом и теперь стоишь здесь, как каменный гость, с идиотской улыбкой. Говори, или я тебя убью сейчас!
Ну что, съели?! Значит, всё было по-настоящему. Получается, прошлые истории могли происходить в действительности, просто тогда некие силы, кто бы они там ни были, удачно прятали концы в воду, а нынче у них что-то не сработало. Мне вдруг стало так легко, словно я сбросил на помост штангу после взятия рекордного веса. Свободен, свободен, наконец-то свободен!
- Ну, ты будешь объясняться или нет?!
Светка явно собиралась впасть в истерику.
_ Понимаешь, Светочка... ты только присядь и не волнуйся... со мной произошла совершенно невероятная история. Дело в том, что эти дни я провёл с абсолютно незнакомой женщиной.
Бац! Опять по тому же месту. Даже в детстве мне не доставалось так часто, поскольку я рос недрачливым домашним мальчиком. Однако, и больно приложившись в полёте об угол стола, и рухнув в итоге на пол, я не терял свежеобретённого ощущения счастья...
* * *
Настал сентябрь, за ним явился и октябрь. Где-то в конце первой четверти меня вызвали в методкабинет. Я проехал четыре остановки на канареечного цвета троллейбусе, обошёл круглую клумбу, поднялся по старомодной широкой лестнице, отворил пухлую, обитую дерматином дверь и... вместо знакомого "предбанника" очутился в небольшом темноватом помещении, излишне заставленном канцелярской мебелью. И ничуть не удивился. Я подсознательно всё последнее время ждал чего-то подобного. В конце концов, каждая история должна иметь развязку.
Оглядевшись, я обнаружил в комнате четырёх человек (помимо себя, разумеется). Один из них восседал за двухтумбовым столом под портретом благородного седовласого старца. Судя по тому, что лицо на картине было искусно затенено, она могла изображать загадочного основателя масонства магистра X., о жизни и деятельности, да и о самом существовании которого ничего не было достоверно известно. Ещё один из хозяев кабинета развалился на мягком кресле в углу и, казалось, дремал. Если верить детективным канонам, он был самым опасным. Двое сидели на кожаном диване, чинно, подобрав под себя ноги, бок о бок, как посетители в присутственном месте. Левого я узнал - это был Телятьев, правый напоминал мужика, бившегося головой под лестницей, но того я видел мельком и гарантированно ничего бы утверждать не стал.
- Ну, здравствуйте, Михаил Давидович. Пообщаемся, - сказал человек за столом. Видимо, он был здесь главным распорядителем.
- А что с ним разговаривать, Асмодей Паныч, - подал реплику Телятьев. От его былой угодливости не осталось и следа, скорее, в голосе звучала злоба. - Я же докладывал: очевидный бесперспективный случай. Только время зря тратим.
- Погодите, Фаддей Порфирьевич, - поморщился распорядитель. - Я всё-таки полагаю, что гражданин Столпнер имеет право на определённую толику информации относительно происшедших вокруг него событий.
- Итак, Михаил Давидович... Да вы садитесь, садитесь, - он радушным жестом указал на деревянный стул с прямой спинкой, обитый потёртой материей красновато-бурого цвета. - Думаю, вы обратили внимание на некую флюктуацию странностей вблизи вашей персоны в последнее время.
- Да уж лет пять, - уточнил я.
- Нормальный репрезентативный период. Кстати, прежде, чем начать разговор, считаю необходимым уточнить: мы вам вовсе не обязаны что-либо объяснять. Это с нашей стороны сугубо жест доброй воли. Между прочим, как вы сами-то полагаете, кто мы такие?
- Откровенно?
- Ну, естественно. Не стесняйтесь. Поверьте: пока вам ничто не угрожает.
"Звучит оптимистически", - подумал я.
- Тогда, думаю, не очень ошибусь, если рискну увидеть в вас представителей неких спецслужб. Точнее угадывать не берусь, хотя указал бы ещё на некоторый оттенок масонства как в оформлении данного кабинета, так и вообще в стиле ваших действий.
- Неглупо, неглупо, Михаил Давидович, - Асмодей побарабанил пальцами по столешнице. - Кстати, мы, в отличие от многих других, своих предшественников не стесняемся, мы ими гордимся.
Лысый тип в кресле приподнял было руку, но передумал говорить и лишь сменил позу.
Лысый благодарно приподнял и опустил набрякшие веки. Сосед Телятьева на полусогнутых кинулся выполнять приказание.
- И всё же: почему спецслужбы? А если я скажу вам, что мы прибыли из иной галактики с миссией доброй воли?
- То я вам не поверю, - с улыбкой сказал я. - Полгода назад - да, вы могли без чрезмерных усилий меня в этом убедить, но после того, как я побывал Панасом, я стал совершенно здравомыслящим человеком. Вы - продукт Земли, Асмодей Паныч, уточняю- нашей, российской земли.
- Русской, господин Столпнер, русской. Кстати, можете называть меня просто: "гражданин полковник". Значит, и в то, что мы агенты американской разведки, тоже не поверите? Жаль. Во всех отношениях это было бы удобнее. Ну, а ради чего мы тратим время и, не побоюсь этого слова, деньги на вас, да и не на вас одного, а? Не размышляли?
- Почему, гражданин полковник? Прикидывал. Свести меня с ума? Слишком сложный и дорогостоящий способ, да и цель... несерьёзная. Разве что вы используете психологическое оружие массового, как вы сейчас сами сказали, поражения. Нет, всё равно нерентабельно. Проверить в экстремальных условиях, гожусь ли я в супергерои? Сомнительно. Условий проявить свой героизм и иные потребные для сего дела качества организма вы так и не создали, да и анкета у меня малоподходящая... в некоторых пунктах. Выявить экстрасенсорные способности? Ну это уж вообще вторжение фантастики в быт, а меня, как я упоминал выше, ныне ничто не собьёт с позиции рационализма. Нет, не знаю, не знаю.
- А ведь в последней версии вы были не так уж далеки от истины. Да, Михаил Давидович, проверка, тест. Только, конечно, мы выявляем не сверхчувственные возможности, а качества куда более важные и полезные. Как для общества, так и для их носителя. Вот, скажем, ваш случай.
Он вынул из стола нетолстую папку с завязками и вопросительно взглянул на лысого, который уже аппетитно пыхтел длинной "гаваной". Тот разрешительно махнул десницей.
- С вами был проведён ряд тестов: на беспрекословное повиновение начальству, на групповое и коллективное взаимодействие и - параллельно - на направленную агрессивность, на контролируемую ксенофобию, на беззаветный героизм, на восприимчивость к дозированной информации, на гибкость и лояльность, на способность к разумным компромиссам, на рефлекторный конформизм, даже - бог знает зачем - на наличие управленческих качеств и задатков руководителя, и так далее, и тому подобное. Знаете, сколько баллов вы набрали? Два. Из них один за выходные с Марией Дормидонтовной и один - по совокупности - за комбинированный тест "Вторжение". Ни у кого из нас не было меньше ста, верно, Колокольчиков?
- Так точно, старший брат полковник, худший результат был у машинистки Маши из отдела писем - сто четырнадцать.
- Между тем допустимый минимум - пятьдесят. Не на ваших вшивых компьютерах подсчитано, а на самом точном инструменте - на счётах. Сравните: 50 и 2. Впечатляет? Тут уже не о случайном отклонении приходится говорить, а об антиобщественном типе мышления и поведения.
- У меня есть приятель, - почему-то сообщил я, - который для развлечения все тесты выполняет так, что по результатам получается средней женщиной.
- Не ёрничайте, Столпнер! - крикнул полковник. - знаем мы этого "приятеля", он и то набрал восемь баллов. Наши испытания - это не полигон для демонстрации остроумия инфантильных интеллигентиков и не опросники высоколобых психологов, это сама жизнь, поданная в неожиданных пропорциях и своеобразных комбинациях. Их нельзя обдурить или исполнить левой ногой, ими приходится жить, жить так или иначе, а мы фиксируем результаты, и они всегда достоверны.
Колокольчиков по собственной инициативе принёс стакан с водой, и полковник несколько раз шумно отхлебнул.
- Вот вы тут намекали на наше масонское происхождение, - переведя дух, продолжал он. - Да, я адепт девятой степени посвящения и горжусь этим. Из Ложи, в отличие от многих нынешних руководителей, не выходил и фартук прилюдно не сжигал. Но мы - не масонская организация, мы вне их структур. Мы - новая сила и не повторим ошибок предшествующего режима, а нынешнего - тем более. Вы думали, такие, как я, - в прошлом? Не надейтесь. Мы - будущее! Очень, очень близкое будущее. А пока накапливаем силы и проводим опыты. Всех вас проверяем. И результаты учтём, непременно учтём.
- Как вас понимать, гражданин полковник? - спросил я. - Это, насколько я могу судить, угроза? И чего же мне ожидать: вы меня посадите, убьёте, просто выдворите? Или так, по-домашнему, искалечите организм или жизнь? После вашего - гипотетического - прихода к власти или прямо сейчас?
Почему-то я совершенно не боялся. Видимо, притерпелся.
- Ну зачем же так примитивно толковать слова полковника? - поднял веки лысый. - Да, это угроза, но мы вовсе не пугаем вас физическими или юридическими травмами. Пугать - удел слабых, а мы и так сильны, зачем нам это? Просто вы нам весьма несимпатичны, и нам желательно вас об этом уведомить.
Он встал, давая понять, что разговор окончен. Колокольчиков распахнул передо мной дверь. Но прежде, чем она захлопнулась, лысый повторил:
- Помните: вы нам не нравитесь, очень не нравитесь, и мы хотим, чтобы вы об этом знали.
С дивана улыбался Телятьев, из его левой глазницы выполз кончик щупальца и, помедлив, вновь скрылся.
Я повернулся и побрёл домой. И стоило это всех усилий? То, что я не подхожу таким, как они, я знал заранее. Я всегда это знал.