Зеличёнок Альберт Бенцианович
Земля Обетованная

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Внимание! Данная повесть, являясь самостоятельным произведением, в то же время представляет собой составную часть романа "Купериада". Если она вам понравилась и вы хотите узнать о других похождениях тех же героев, читайте в "Самиздате" роман А.Зеличёнка "Купериада"

   Альберт Зеличёнок

ЗЕМЛЯ ОБЕТОВАННАЯ

Как Лёва решил эмигрировать.

   Вся эта история началась с того, что к нам в контору пришел хасид. Нечего себе такой хасид, хорошо упитанный, глаза горят и в шля­пе. Ну, для чего в трудовой, извините за выражение, коллектив может заявиться раввин или, например, вот этот хасид? Глупый вопрос - естественно, для культурного обмена, и эмиграция тут совершенно ни при чём. Это как с курсами языка иврит: тоже открывали под речи о спасении национальных традиций, а в результате спасать оказалось практически нечего. То есть после завершения обучения традиции вместе с их носите­лями: убыли далеко на юг красивыми самолётами международных линий, в чём, как выяснилось, и состояла культурная миссия данных курсов. Лёву туда тоже приглашали, но он по непобедимой привычке опаздывать посто­янно приходил к концу очередной лекции о зловредности сионизма, како­вая каждый раз имела место после занятий. Делалось это по распоряжении властей из соображений сохранения мирового равновесия, но помогало плохо. Между прочим, среди решивших отправиться из нашего города на землю предков большинство в качестве основной причины отъезда называли сильные впечатления, вынесенные с этих самых антисионистских лекций, каковые, кстати, читал большой друг еврейского народа араб-суннит ро­дом из-под Жлобина, Так и говорили: после двенадцатой лекции этого жлоба страстно захотелось поугнетать борющийся народ Палестины. В об­щем, профилактика не действовала, и только Лёва ввиду вышеупомянутой причины не подвергся влиянию ни курсов, ни лекций и остался чист душой и верен родной стране. Однако визита хасида он не перенёс. Собственно, виноват не экзотический гость, а Самигулла со своей дурацкой привычкой обмениваться головными уборами. У него дома уже большая коллекция, включающая даже помятый гусарский кивер, происхождение коего темно и странно, Короче говоря, хасид отмахивался от тюбетейки, Самиг настаи­вал, тоже применяя при этом руки, а также любимый дедовский кинжал. Куперовский, у которого не вовремя взыграли национальные чувства, рвал на Самигулле халат, а переводчик с криками "шлимазл" и "помогите, то­варищи" метался вокруг вплоть до прибытия ОМОНа, который всех разнял. Скандал погасили, Лёву успокоили, но, видимо, не совсем, и через пят­надцать суток, в течение которых он боролся за чистоту родного города, мы узнали, что он подал заявление. На выезд.

Лёва Куперовский и языковый барьер

   Левиной репатриацией занималась вся семья. Дядя Исак метался по городу и скупал в комиссионках мелкие, но ценные вещи, которые Лёва должен был впоследствии продать, чтобы ему хватило на первое время. Тётя Злата-Броха писала всем израильским родственникам (где-то там жил дядя Изя, который не давал никому адреса, но у которого имелось за ду­шой несколько лишних шекелей, и даже, по слухам, была своя машина). Заодно она отправила пяток посланий в Америку и Австралию, потому что мало ли как жизнь обернётся. Дед Авраам, обладатель значка "Ветеран ЧК" и шашки с гравировкой "Меткий стрелок" лично от товарища Непоросе­ва, демонстрировал Лёве приёмы джиу-джитсу и самбо, которые должны бы­ли безусловно ему пригодиться при встречах с арабскими террористами. Попутно он проводил с внуком политбеседы, объясняя, что интифада - это мирная борьба палестинцев за свои и без того неотъемлемые права. Дру­гой дед, Моисей, ездил в Москву, где, распушив пейсы и громогласно ут­верждая, что он ветеран семидневной войны и вдобавок из рода Давидова, прорывался без очереди в израильское консульство для совершения соот­ветствующих бюрократических процедур. Мама о бабушкой с утра до вечера пекли пирожки в дорогу, большую часть которых, правда, съедали забре­давшие на кухню домочадцы. И, наконец, дядя Исав занимался самым важ­ным, он втолковывал Лёве премудрости будущего родного языка.
   - Английский я тебе преподавать не буду, это примитивный язык, который ты легко изучишь на месте, - гремел он на всю квартиру, грозно тряся черной бородой и взлохмаченной шевелюрой. - Я тебя учу еврейско­му, без которого ты там будешь как без рук.
   Титанический труд дяди Исава, надо сказать, увенчался успехом, и к моменту отъезда Лёва свободно произносил всё необходимое и даже мно­го лишнего.
   На аэродроме Куперовские прощались так горячо, что вылет пришлось отложить на два часа. В далёком Средиземном море у командира сирийской подводной лодки, который ожидал Левин самолёт с гнусными намерениями и наведёнными ракетами "поверхность - воздух", отказали нервы, и он уб­рался домой. Международного диверсанта Ясера Газавата в Тель-Авиве на посадочной полосе хватил солнечный удар, и он впервые в жизни сорвал задание. Шпионка лёгкого поведения Мотя Харьман не дождалась первого пилота советского лайнера в холле тель-авивского отеля для отдыхающих лётчиков, и он лишился возможности продать Родину за несколько тысяч долларов. И еще множество крупных и мелких происшествий случилось из-за непредвиденной задержки, но мир об этом так и не узнал.
   Лёва настолько устал от бурного расставания с домочадцами, что заснул сразу же, едва опустился в своё кресло в самолете, и не видел тарелочку Куперовского-с-Веги, провожавшую его до самого финиша. Ему снился дядя Изя, который перебирал золотые монеты, складывая их в ров­ные, приятные для глаз столбики по десять штук. Окончив счёт, дядя Изя спрятал завёрнутые в полотно цилиндрики в деревянную рамку своей фо­тографии на бабушкиной тумбочке и исчез.
   Лева протянул руки к фотокарточке и проснулся. Самолёт уже никуда не летел. Стоящая у выходной двери стюардесса голосила:
   - Конечная! Выходьте, Тель-Авив. Вагон дальше не идёт. Счастливо­го пути. Хватит дрыхнуть. Растолкайте того старого хрыча! Слышите, вам говорю - разбудите вашего дедушку, а то я сама за него возьмусь. Покиньте салон!
   Лёва ступил на родную землю и ничего не почувствовал. Шагнул ещё раз - опять ничего. Он вздохнул, пожал плечами и пошёл на досмотр.
   На таможне почти не проверяли и совсем не разговаривали. Иммиг­ранты текли рекой, и, слегка задержавшись на пороге у таможенной стойки, вливались в застоявшееся болотце перед солидной дверью с таб­личкой "Абсорбция". Здесь пришлось подождать. Только часа через два Лёву пригласили внутрь, в просторный зал, стены которого были увешаны парадными портретами прежних, нынешних и будущих вождей Израиля. Здесь иммигрантов обрабатывали сразу десятками, швыряя им кучи анкет, кото­рые можно было заполнять на английском или на русском языках. Лёва, давно растерявший не только школьный, ко и университетский словарный запас, выбрал второе. Изъяв листки с ответами, Куперовокого провели к столу, за которым сидел солидный лысоватый господин в синем костюме. Лёва вспомнил уроки дяди Исава и бодро произнёс:
   - Шолом алейхем.
   Господин, не отреагировав на приветствие, спросил на доступном ему русском:
   - Вы говорить ин еврейски мова?
   - Шолом алейхем, - гордо повторил Лёва, упирая на безупречное одесское произношение и про себя удивляясь тупости чиновника.
   - Это есть ин еврейски? - догадался чиновник.
   - Конечно, - ответил Лёва на языке прежней родины, поняв, что со­беседник не говорит по-еврейски.
   - Импоссибл, - вздохнул господин в синем. Помолчав, он попросил:
   - Скажить ещё что-нибудь еврейско.
   - Нит гедайген, шлимазл, - произнёс Лёва первое, что пришло в го­лову.
   Господин в синем встал, подошёл к Лёве, обнял его и неожиданно зарыдал, роняя слёзы на любимый Левин клетчатый пиджак. При этом он бормотал:
   - Двадцать лет. Двадцать лет не слышать идиш. О, ненька Украина! О, кохана Жмеринка!
   Периодически он отходил к столу, черкал что-то в своих бумагах, нажимал на клавиши персонального компьютера, звонил по телефону, пере­давал по телефаксу, попутно сквозь слезы объясняя Лёве, что в мире су­ществует два еврейских языка, из коих Лёва с помощью дяди Исава выучил один, а здесь, в Израиле, из-за сложного сцепления обстоятельств в хо­ду как раз другой.
   - И сделать ничего нельзя? - с надеждой спросил Куперовский.
   - Я уже пробовать, - грустно ответил чиновник. - Нельзя.
   Он вручил Лёве пачку шекелей, брошюрку с адресами, по которым следовало обратиться, направление в гостиницу и лично проводил к выхо­ду, который находился строго напротив входа, так что кабинет абсорбции странно напоминал тамбур поезда. Лёвины вещи, которые кто-то уже пере­нёс туда и сложил перед порогом, усиливали это впечатление, Куперовс­кий открыл дверь и вышел в страну, языка которой не знал. За его спи­ной, умиляясь собственной ностальгии, плакал чиновник.

Лёва Куперовский - израильтянин

   Каждое утро начиналось одинаково, Левин сосед по номеру, здоро­венный хасид из Еревана, поросший диким волосом и похожий на страдаю­щего бессонницей гиббона, с размаху ударял кулаком па кнопке будильни­ка и приветливо рычал Лёве что-то непонятное (он принципиально разго­варивал только на иврите). Потом хасид выносил искорёженные часы в му­сорное ведро, умывался и долго брил щёки, шею и грудь (по пятницам Лё­ва помогал ему брить спину). Окончив утренний туалет, он снимал с пол­ки пудовый талмуд, накидывал на голову желтый платок и истово молился, время от времени заглядывая в книгу. При этом он периодически ударял себя двумя руками по голове или кулаком в грудь, чем опять-таки прият­но напоминал гиббона, которого Лёва увидел как-то раз в телепередаче "В мире животных" и полюбил. Хасид беседовал с Богом так горячо, что соседи по этажу начинали стучать в стены, но ничто не могло заставить его понизить громкость звучания. Наконец он вставал с колен, клал пла­ток и талмуд на место и отправлялся в город делать деньги. Хасидство ему в этом не мешало. Именно он, несмотря на языковый барьер, в первый же день знакомства помог Лёве избавиться от вещей, которые тот привёз на продажу. Объяснялись они при этом с помощью мимики, жестов, рисун­ков и пачки шекелей, которой хасид махал перед Лёвиным носом, порой нарочито задевая его краем купюры.
   Примерно через час после ухода соседа поднимался с постели и Ку­перовский. Он продолжительно зевал, сладко потягивался и, предвари­тельно умывшись, позавтракав и прихватив немного шекелей из изрядно потощавшей пачки, также отправлялся в город, У него было четыре часа свободного времени до визита к учителю языка, и Лёва посвящая их зна­комству со страной и погоне за удовольствиями. Работу он не искал, привычно полагая, что она, как рысь в лесу, сама человека найдёт. И она действительно его находила, хотя для объяснений с работодателями приходилось привлекать переводчика из советских репатриантов. Недели три Лева пробыл зазывалой во фруктовой лавке, смачно поедая киви и всем своим видом демонстрируя, как это вкусно и полезно. Хозяин вогнал его, когда обнаружил, что Лева уничтожает фруктов больше, чем удаётся с его помощью продать. Некоторое время после этого он проработал у са­пожника, разнашивая для капризных клиентов тесную обувь. Один раз он снялся в кино и сразу в качестве главного героя - в ролике, реклами­рующем новое слабительное, причём выглядел столь натурально, что бла­годарная фармацевтическая фирма презентовала ему двадцать килограммов препарата и пообещала и в дальнейшем не забывать. Во время выборов в кнессет Куперовский - загримированный (багровый нос, прыщ на лбу, си­няк под глазом), с наклеенной окладистой чёрной бородой и всклокочен­ной шевелюрой (собственной), в косоворотке с пятиконечной звездой во всю грудь, огромных смазных сапогах и тёмно-зелёных галифе, с бутылкой водки в кармане - по заказу блока "Ликуд", конкурента Партии труда, стоял неделю у штаб-квартиры этой партии и хрипло по-русски призывал прохожих отдать ей свои голоса, обещая взамен построить в Израиле ком­мунизм и вернуть на родину Ясера Арафата. Затем Лёва трудился в кибу­це, куда его устроил троюродный племянник мамы, но через месяц его изгнали, потому что, глядя на Куперовского, слишком многие начали при­ходить на поле к обеду, съедать половину собранных овощей и фруктов, а главное - отказываться изучать труды основоположников научного сиониз­ма. Список прегрешений Лёвы был широк: он шатался по деревне после от­боя, игнорировал общий подъём, смотрел по телевизору не рекомендован­ные в кибуце передачи, за столом начинал есть раньше старейшины и не захотел донашивать рубашку племянника раввина (это и стало последней каплей).
   Но лучшее место, которое за всё это время получил Лёва, - это должность субботней обезьяны. Дело в том, что правоверным евреям (а Лева таковым, увы, не был) по субботам запрещено работать. То есть настолько запрещено, что даже нельзя, к примеру, включить свет, очис­тить яблоко или спустить воду в туалете, не говоря уже о чём-нибудь ещё. Для всего этого следует иметь учёную обезьяну, которая и должна трудиться вместо хозяина. Между тем дрессированных обезьян мало, стоят они дорого и вдобавок частенько неправильно истолковывают распоряжения хозяина, что может привести к смешным и нелепым ситуациям. Вот Лёва и заменял вышеописанное животное в одной богатой семье: его услуги обхо­дились дешевле, он был явно сообразительнее и, по словам хозяйки (я с ней решительно не согласен), даже внешне очень похож на шимпанзе. В этом семействе Лёва подрабатывал более полугода, и все настолько при­выкли к нему, что дети и женщины рыдали, когда он брал расчёт, но всё же пришлось с ним расстаться, потому что никто из хозяев уже просто не мог выносить его красный пиджак в крупную зелёную клетку с золотым крылатым драконом во всю спину, а Лёва положительно не мог обходиться без него - пиджак напоминал ему любимую некогда девушку, которая, собственно, и покинула Лёву из-за этого пиджака - ну, и широкого лило­вого галстука с пальмой.
   Так протекали трудовые будни Куперовского, но где бы он ни рабо­тал, ровно в четырнадцать часов должен был прибывать к преподавателю языков. За опоздание уменьшали пособие, поэтому Лёва никогда не опаз­дывал более, чем на час, Учителем был пожилой японец, то есть японский еврей - щупленький, желтолицый, узкоглазый и по-восточному вежливый. Встречая Куперовокого, он кланялся, Лёва кланялся в ответ, японец кла­нялся ещё ниже, Лёва -тоже, и так далее до тех пор, пока учитель, взглянув на свои "Сейко", не спохватывался, что уже минут двадцать, как пора начать урок. Японец был очень терпелив. Восемь месяцев он настойчиво вдалбливал в голову ученика иврит, но окопавшийся там идиш упорно не желал допустить конкурирующий язык на свою территорию. За это время Лёва как-то незаметно освоил японский, но всё, чего он дос­тиг в иврите, - это научился правильно произносить "Израиль", "Тель-Авив" и "Менахем Бегин". Отчаявшийся японец попытался обучить Куперовского хотя бы второму из государственных языков - английскому, но и здесь они почему-то потерпели фиаско, хотя, сравнительно с иври­том, продвинулись дальше: Лева запомнил три фразы - "Ду ю спик инг­лиш?", "Ай доунт спик инглиш" и "Май нэйм из Лев Куперовский". В конце концов преподаватель проявил восточную сообразительность и нашёл вы­ход: он вспомнил, что орангутанга за шесть недель удаётся обучить язы­ку глухонемых. Возможно, на эту идею его натолкнул сам Куперовский, разболтавший про свой субботний приработок, но, во всяком случае, мысль оказалась плодотворной, и всего за восемь с половиной недель Лё­ва блестяще освоил язык жестов. Теперь он, наконец, мог общаться с ко­ренными израильтянами - по крайней мере, с глухонемыми. А если доба­вить сюда иммигрантов из нецивилизованных стран, среди которых многие помнили идиш или русский, то Лёвина аудитория расширяется, и все пути открыты для него. Так напутствовал Куперовского освободившийся от уче­ника японец, прощаясь. Напоследок он признался Лёве, что никогда не сможет его забыть.
   Теперь, если ему нужна была помощь, Лёва бросался к прохожим или к полисмену и принимался быстро жестикулировать, комментируя свои пас­сы по-русски или на идише. Порой встречные пугались и убегали, но большинство относилось к нему благожелательно и пыталось помочь. В ма­газинах ему продавали товары дешевле, в кинотеатры часто пускали без билета. Кстати, Лёва кино очень любил и посещал почти каждый день, но из-за понятных затруднений лингвистического порядка вынужден был огра­ничиться триллерами и фильмами ужасов, в которых текст не играл особой роли, Он мог бы, конечно, включить в своё меню ещё и кинопорнографию, где осмысленная речь и вовсе отсутствует, но стеснялся.
   Газет Лёва не покупал. По вечерам он читал мамины письма. Мама писала часто, и из её посланий Лёва узнавал обо всём, что происходило в Израиле. "Ну как ты там, сынок? Слышали по телевизору, что у вас прошли выборы, и победила Авода. Говорят теперь улучшатся отношения с арабами. Ты ходил голосовать, Лёва? Надо непременно участвовать в по­литической жизни, у вас так принято. Всегда голосуй за ту партию, ко­торая победит, это тебе поможет по службе. Тётя Лея писала, что у вас жарко, одевайся полегче, а то вспотеешь, продует - простудишься. Ешь больше фруктов. Кстати, где ты их покупаешь? Мы говорили по телефону с тётей Розой и дядей Борухом, я им продиктовала твой адрес, они зайдут. Дядя Борух очень толстый, не пугайся, они не будут у тебя есть, они дома поедят. Розочка сказала, что в трёх кварталах от тебя есть фрук­товая лавочка Рейзена, там дёшево и очень вкусные эти - гири, что ли, я знаю? У вас там каменные полы, не ходи босиком. Недавно под Хайфой палестинцы взорвали автобус, столько жертв. Никогда не езди на автобу­сах, особенно за город, И что это делается, как это кнессет разрешает? Учти на следующих выборах, Лёва, за нынешних не голосуй, выбирай дру­гих. Дядя Борух сказал, что эта Авода всё равно скоро сломает себе шею - нечего на них и ставить. Фира из Хайфы обижается, что ты её не навещаешь. Съезди к ней, сынок, она уже старенькая, адрес в моём прош­лом письме. Только не на автобусе. Держись подальше от палестинцев, они тебя обидят, ты у нас доверчивый. Пиши чаще. Целую. Мама".

Куперовский борется о интифадой, или Лев пустыни.

   Денег стало катастрофически не хватать, и Лёва переехал в другую гостиницу, подешевле, а затем и вовсе снял комнату у одного местного, родители которого приехали ещё из польского Львова. У Лёвы был отдель­ный вход, и хозяева ему особенно не докупали, появляясь лишь за кварт­платой.
   Как-то раз, гуляя по городу, Лёва заметил за квартал впереди себя старика, показавшегося ему смутно знакомым. Память услужливо вытолкну­ла на поверхность картинку: Лёвушке два года, и к ним в гости регуляр­но заходит будущий миллионер дядя Изя, который потряс детское вообра­жение большим животом, длинной бородой и шикарным жёлтым портфелем крокодиловой кожи. И хотя с тех пор богатый родственник похудел и сбрил бороду, но портфель был с ним, и Куперовский его сразу узнал. В этот момент старик перешёл на другую сторону проспекта,
   - Дядя Изя, - закричал Лёва, - дядя Изя!
   Старец вздрогнул и с не присущей его возрасту прытью кинулся бе­жать. Лёва бросился ему наперерез сквозь поток машин,
   - Дядя Изя, стойте! Я ваш племянник Лёва Куперовский из России, я вас искал!
   Ревели моторы, выли тормоза, скрежетал металл, слышались прокля­тия на всех языках мира. Падали телеграфные столбы, стучали по асфаль­ту просыпавшиеся из грузовика апельсины, летели над проспектом утиль из перевернувшегося мусоровоза и доллары из самопроизвольно раскрывше­гося банковского броневика, гулко детонировали мины в трёх врезавшихся друг в друга малолитражках палестинских, сирийских и ливийских терро­ристов, соответственно (так Лева вновь, сам не зная того, спас сотни человеческих жизней), громко кудахча, разбегались из расколовшегося рефрижератора размороженные куры. Когда Лёва достиг противоположной сторона проспекта, миллионер как раз сворачивал за угол.
   - Дядя Изя, подождите! - отчаянно возопил Лёва, и в это мгновение его схватили за руки двое полицейских.
   - Мистер Куперовский? - спросил один из них.
   Запыхавшийся Лёва только кивнул. Полисмен стал ему что-то гово­рить на иврите, но быстро почувствовал, что Куперовский ничего не по­нимает. Перешёл на английский - вновь неудача. Тогда полицейский пока­зал Лёве его фотографию, посмотрел на неё сам, обвёл всю округу преу­величенно внимательным взглядом, стал на четвереньки, понюхал земли, зарычал, обежал вокруг Лёвы, поднялся на ноги, ткнул Лёву в грудь пальцем, потом отошёл от него на несколько шагов, прицелился в Купе­ровского из воображаемого ружья и нажал невидимый курок. После этого он потёр руки и удовлетворённо улыбнулся. Теперь Лёве всё стало ясно. Посадят в лагерь или расстреляют...
   - За что? - закричал Куперовский и потерял сознание.
   Очнулся он спустя несколько часов в лагере для новобранцев. Ока­залось, что пантомиму Лёва понял неправильно. Просто ему пришло время служить в армии, а поскольку новый адрес Куперовского властям не был известен, на него объявили розыск. Всё это объяснил Лёве капрал, гово­рящий по-русски. Он же рассказал, что таких безъязыких, как Лёва, здесь много, из них даме сформирована особая часть - рота, которую местные остряки называют Красной Армией, а майора, её командира - со­ответственно, Будённым, хотя на самом деле это бывший провизор Семён Муравейчик из Жмеринки. Сейчас новичкам предстоит закончить курсы мо­лодого бойца - их в данный момент проходит даже один пятидесятилетний профессор филологии, не получивший своевременно в Союзе должной воен­ной подготовки - а потом их отправят в пустыню прикрывать собой мирные израильские города от отрядов палестинских террористов.
   Больше трех недель Лёву обучали стрелять из автомата, бросать гранату, голыми руками обезвреживать вооруженного до зубов диверсан­та - но он так ничего и не освоил. То есть стрелять-то он стрелял - дело нехитрое - но не попадал. Или попадал, но не туда, куда следова­ло. Однажды таинственным образом угодил в склад боеприпасов, находив­шийся у него за спиной, хотя целился, конечно, вовсе не туда, а, нап­ротив, в майора, прогуливавшего дога правее стрельбища. Несколько се­кунд все в ужасе ждали детонации, но её, к счастью, почти и не случи­лось. Разве что крышу в штабе снарядом снесло. Ну, и остальные успехи Куперовского были на уровне. К концу месяца на его имя в часть пришла медаль "За бесстрашную борьбу с терроризмом" - награда за памятный случай на проспекте. Начальство очень обрадовалось и, поздравив Лёву перед строем, спешно присвоило ему звание сержанта и досрочно выпихну­ло с курсов. После этого Куперовский служил очень недурно, исчезая из части после утреннего построения и возвращаясь только к отбою, - весь день он проводил в близлежащем городке. Вскоре, однако, беззаботная жизнь кончилась - пришёл приказ выступить на борьбу с интифадой. Рота была окончательно сформирована, и под началом у Лёвы неожиданно для него оказалось отделение - десять человек.
   Перед отъездом Будённый выстроил Красную Армию и произнес речь:
   - Новобранцы и опытные бойцы! Сегодня нам предстоит отправиться в доход на защиту нашей горячо любимой родины - Израиля - от арабских бандитов и убийц. Теперь от нас зависит, будут ли соотечественники спать спокойно. Главное - дисциплина и организованность, и тогда побе­да неизбежна. Но если всё-таки придётся отступать - надо это делать без паники, не бежать, пропускать старших по званию вперёд и сохранять достоинство, чтобы вашим седым отцам не было стыдно за вас. И, во вся­ком случае, хоть оружие не бросайте - вы за него материально ответст­венны, будут вычитать из зарплаты. Если понадобится, в первую очередь избавляйтесь от гранат - они дешевле, к тому же, может быть, взор­вутся, арабы испугаются и отстанут. Помню, в Жмеринке, когда мы вече­ром дружинили возле танцплощадки, навстречу вышел знаменитый на всю округу хулиган Яша Лимончик, так мы сразу сообразили, как поступить, и... Впрочем, это неважно. Автомат вешайте на шеи, чтобы не потерять на бегу. Если попадёте в плен, сразу объясните, что ничего не знаете. И не бойтесь - террористы вас долго держать не будут, предпочтут обме­нять на что-нибудь ценное, В случае чего вас отобьют коммандос, и если уж не вы, то, по крайней мере, ваши тела вернутся к безутешным семьям. И пусть наши враги так живут, как мы дадим им надругаться над вашим дорогим прахом. Итак, вперёд, мои орлы, грудями прикроем от супостата нашу новую родную землю!
   Военный городок, в котором разместили роту, располагался в пусты­не и защищал с юго-востока собственно Израиль от оккупированных терри­торий, на которых всё ещё жили арабы. Со всех сторон, насколько доста­вал глаз, простирался тот самый песок, на котором, по преданию, был построен Тель-Авив. Кое-где на горизонте смутно виднелись поселения палестинцев, от которых можно было ожидать различных. гадостей. В тылу осталось несколько небольших городов, в той или иной степени охвачен­ных интифадой, По земле ползали ядовитые змеи. С неба в любую минуту могли посыпаться ракеты "Скад" - привет от иракского народа, а заодно и родного советского, который Ираку эти игрушки поставил. В общем, ку­рорт. Неделю просто скучали. Укладываясь спать, солдаты каждый раз не­добрыми словами поминали прародителя Авраама, столь удачно выбравшего евреям местожительство. Постоянно хотелось пить. Наглый варан едва не утащил Лёвину медаль - вместе с Лёвой, который был к ней прицеплен.
   Наконец поступило распоряжение выехать в соседний город, где па­лестинцы разынтифадились вконец. Предвидя грядущие свершения своих ор­лов, майор лично проинструктировал солдат, напомнив, что, хотя пули пластиковые, а граната всего лишь со слезоточивым газом, испытывать их на своих товарищах всё-таки не следует.
   Рота Будённого, перегородившая проспект, казалась маленькой и жалкой по сравнению с надвигавшейся тысячеголовой толпой. Людская мас­са ползла от края до края улицы, слизывая деревья, проглатывая и пере­варивая автомобили, выдавливая стекла ж выедая аппетитное содержимое магазинов. Она ругалась по-арабски, размахивала дубинами и кинжалами, зажатыми в сотнях конечностей, плевалась камнями и бутылками с зажига­тельной смесью. Лёве стало тревожно. Он расстегнул клапан на кармане и вынул мамину фотографию, чтобы в последний раз перед смертью посмот­реть на неё. В этот момент шальной порыв ветра вырвал карточку из его ослабевших рук и понёс её над проспектом.
   - Мама! - взвизгнул Лёва и помчался догонять.
   За его спиной Будённый зычно прокричал:
   - Правильно, Куперовский, за наших матерей - вперёд! Ура, Красная Армия!
   И вся рота пошла в атаку. Увидев энтузиазм горстки израильтян и, главное, услышав про Красную Армию, идтифадствующие хулиганы содрогну­лись от ужаса. Они вообразили, что Россия заняла сторону Израиля в ближневосточном кризисе и высадила ему на помощь свои войска, о слав­ных боевых делах которых было известно даже самому тёмному арабу. Сердца их наполнились тоской, и они пустились наутёк, роняя палки, камни, а также разнообразные продукты и ценные вещи, до телевизоров включительно, которые они позаимствовали в подвернувшихся магазинчи­ках. Очень немногие сумели не поддаться страху, но и они не выдержали зверского вида маленького взлохмаченного Лёвы, несущегося на них с ав­томатом наперевес.
   Куперовский же, не замечая происходящих вокруг него событий, гнался за уносимым стихией мамином портретом. Вдруг какой-то огромный араб в чёрной маске, из-под которой выбивалась рыжая борода, сдёрнул с плеча ручной пулемёт, явно намереваясь задержать его дулом и осквер­нить дорогую фотографию.
   - Стой! Не трогай маму! - завопил Лёва и вцепился злоумышленнику в бороду. Тот, падая, успел тюкнуть Куперовского прикладом по голове, к Лёву поглотила тьма. Однако араба он из рук так и не выпустил, и лишь подоспевшие на выручку Куперовскому ребята из его отделения выс­вободили рыдающего гиганта из объятий страшного маленького еврея, ос­тавив в судорожно сжатых Лёвиных кулаках клочья рыжих волос. В даль­нейшем выяснилось, что Лёва взял в плен глубоко законспирированного руководителя крупкой террористической организации, за что и был наг­раждён второй раз - орденом "Юный Моисей в корзине". Кстати, карточка не пострадала - она упала тут же рядом, и её подобрали Лёвины сослу­живцы.
   А в то время, пока Лёва сражался с террористом, паника охватила уже всех городских интифадистов, и при появлении на горизонте израиль­ского солдата или полицейского они обращались в бегство, Палестинцы отступали так поспешно, что даже позабыли сделать своевременную оста­новку для совершения намаза. Этого милосердный Аллах, давно терпевший от своих чад всяческие поношения и притеснения:, не мог вынести. В на­казание он поразил ужасом души палестинских бойцов по всей стране, и приободрившаяся израильская армия нанесла решающий удар по Движению сопротивления. В кратчайший срок с интифадой было покончено, и лично Ясер Арафат, сидя в своём подземном бункере, посыпал лысую голову охапками пепла от сожжённых секретных бумаг.
   У Организации освобождения Палестины осталась последняя козырная карта - кровавая подпольная организация "Хезболлах" - и её не замедли­ли пустить в ход.
   На отражение наступления исламских партизан, поддержанных войска­ми некоторых соседних государств, были направлены лучшие части воору­женных сил Израиля, в том числе, конечно, и столь славно проявившая себя рота Муравейчика.
   Красная Армия лежала, зарывшись в песок, и смотрела на дюны, за которыми притаился противник. Из-за дюн стреляли, иногда бросали гра­наты, но особой активности не проявляли. Чувствовалось, что обе сторо­ны ожидают сигнала свыше, и он поступил. Заверещал полевой телефон майора, и, выслушав приказ, из штаба, Будённый скомандовал:
   - Куперовский впереди, остальные за ним - в атаку, ур-ра!
   Лёва нёсся по пустыне, и ему было очень страшно. Навстречу бежа­ли, пригибаясь и крича что-то гортанными голосами, арабы в белых чал­мах. Кое-кто из них, повесив автоматы на шеи, размахивал кривыми саб­лями. Прямо перед Куперовским вырос из-под земли невысокий коренастый палестинец, сразу же наступил на полу собственного халата и покатился вниз по склону, сбив Лёву с ног и увлекая его вслед за собой. У подно­жия дюны враги затормозили, расцепились и обнаружили, что они знакомы.
   - Лёва! Салам алейкум!
   - Самиг! А ты-то как сюда попал?
   Вокруг кипел бой, а двое старых приятелей (мелкие недоразумения, случившиеся между ними в прошлом, были давно забыты) сидели, удобно привалившись спинами к податливому боку песчаной горы, и мирно беседо­вали. Оказывается, Самигулла, поддавшись на пропаганду одного проис­ламски настроенного хмыря, взял на работе отпуск, добавил ещё два ме­сяца за свой счёт, завербовался добровольно в палестинцы и вот воюет здесь вторую неделю под именем Гамаль Абдул Насер. Климат, конечно, гадостный, и арабского он не знает - скучно. Нарушая приказ и законы шариата, собеседники немного выпили из Левиной фляжки и быстро выясни­ли, что им нечего делить на этой земле, а происходящее безобразие пора прекратить.
   Так начались события, вошедшие в историю под названием большого Куперовского замирения.
   Тем временем сгустившиеся сумерки остановили сражение, армии вер­нулись на свои первоначальные позиции, а уже к утру на широком участке фронта началось массовое братание, иудейские и мусульманские бойцы бродили по пустыне, обнявшись, жаловались друг другу на жизнь, на заж­равшихся вождей, обменивались адресами, оружием, деталями одежды, лич­ными вещами, фотографиями любимых девушек, талмудами и коранам. Оказа­лось, что у них, как и в их священных книгах, немало общего. Между ев­реями и арабами едва не установился вечный мир, но ястребы и поджига­тели войны с обеих сторон, спохватившись, сговорились и поспешно раз­вели войска на возможно большее расстояние, чтобы с помощью агрессив­ной пропаганды, промывания мозгов и гнусных провокаций восстанавливать в своих народах и армиях изрядно пошатнувшееся недоверие друг к другу. Куперовского же вызвали в столицу, по совокупности геройских подвигов вручили высший орден Израиля - "Большое пурпурное сердце с зелёным го­рошком", досрочно присвоили звание капрала и уволили в отставку под­чистую - по состоянию здоровья министерства обороны.

Лёва Куперовский - миллионер.

   Только что демобилизованный из рядов вооружённых сил Куперовский шел по вечернему Тель-Авиву и размышлял о разном. Медаль и два ордена тихонько звякали на капральской форме, которую он ещё не успел снять. Погружённый в раздумья, Лёва не заметил, как покинул ярко освещённый респектабельный центр города и забрал в так называемый квартал красных фонарей. Хранительницы традиций квартала, напуганные грозным видом Ку­перовского, не нарушали его уединения. Неожиданно из-за угла, взывая о помощи, выскочил прилично одетый пожилой джентльмен, В руках он сжимал жёлтый портфель. Дядя Изя (а это был именно он), за неимением другой защиты, спрятался за Лёвину спину. Два его преследователя - суровые негры пролетарского вида - увидев боевые награды маленького капрала, спешно юркнули в ближайшую стриптиз-пивную, как будто туда и направля­лись.
   - Здравствуйте, дядя Изя, - оказал Лёва. - Вот я вас и нашел.
   - Шолом алейхем, - обречённо ответил дядя Изя.
   Через час родственники уже сидели за праздничным столом на заго­родной вилле Израиля Куперовского и разговаривали. Сначала Лёва описал свои приключения на земле Моисея и Давида, а затем дядя рассказал ему о себе. Оказывается, дядя Изя был учёным и изобретателем, но советская действительность мешала развернуться его дарованиям. Достаточно было ему задуматься над очередным открытием, как или его тащили в гости к родственникам, или кто-то из них приходил к нему. Дядя Изя всюду носил с собой крокодиловый портфель с записями, незавершёнными расчётами, начатыми статьями, но ему так и не суждено было где-либо поработать долее полутора часов. В результате открытие совершал кто-нибудь дру­гой. Вот таким образом талант Израиля Куперовского чах в удушливой ат­мосфере социализма, а сам он зарабатывал свой горький хлеб на должнос­ти старшего товароведа в продмаге, отчего обрюзг и растолстел. В конце концов он решил переселиться куда-нибудь на новые земли, подальше от любвеобильной родни, и не сообщать своего адреса. А поскольку никто, кроме одноимённого государства, не желал принимать бедного еврея, то дядя Изя улетел в Тель-Авив, предварительно распродав нищий скарб, приобретённый тяжким подневольным трудом: три "Мерседеса", дачу, коо­перативную квартиру, ещё одну дачу, подпольный заводик по изготовлению подтяжек из отходов местного химкомбината, чёрную "Чайку", ну и кое-что по мелочи. Здесь, на земле обетованной, вырвавшись из соцлаге­ря на свободу, он, наконец, полностью реализовал себя. Он наладил про­изводство транзисторных приемников из советских ЭВМ, которым никто не мог найти применение. Он открыл фабрику по переделке привозимых нашими иммигрантами бюстов Ленина в бюсты Моше Даяна путём выбивания одного глаза. Принадлежащий ему концерн выпускал специальные контрацептивы для правоверных иудеев - не действующие по субботам, кондомы для ди­версантов - с встроенным зарядом взрывчатки, предназначенные для па­лестинских партизан презервативы с головой Ясера Арафата на конце (свисавшие с неё хвосты полотенца не могли оставить равнодушной ни од­ну арабскую красотку) и противозачаточные таблетки для шпионов - с ци­анистым калием. И ещё многое совершил дядя Изя для увековечения своего имени и вящей славы приютившей его страны. Например, его завод сдирал с автоматов Калашникова фирменные эмблемы и выбивал шестиконечные звёзды, производя известные во всём мире автоматы "узи". Но ещё тогда, когда Израиль Куперовский бедным репатриантом впервые ступил на землю предков, он поклялся покинуть её, если кто-нибудь из родственников найдёт его. Поэтому после первой встречи с Лёвой дядя Изя продал свои фабрики, а вырученные деньги перевёл в одну из западных стран, куда и переедет вскоре. Однако племянник так понравился дяде Изе, что он оставляет ему этот дом, акции и десять миллионов. В благодарность он просит только никогда, никогда его больше не разыскивать, иначе он за себя не ручается. Произнося последнюю фразу, дядя Изя извинился и за­шёл на минутку в ванную комнату. Больше Лёва его никогда не видел.
   Так мой приятель неожиданно стал миллионером. После напряжённых размышлений о том, как распорядиться свалившимися на голову деньгами, Лёва решил превратить свою виллу в международный центр искусств. Боль­ше года съехавшиеся с разных концов света непризнанные гении ели и пи­ли на Левины деньги, периодически удаляясь в отведённые им мастерские для общения с музами. Всё это время гостеприимный хозяин с нетерпением ожидал момента, когда можно будет, наконец, ознакомиться с творениями пестуемых им талантов, и вот этот час настал. Перед глазами потрясён­ного Куперовского предстали двенадцать полотен "Л. Куперовский размыш­ляет о будущем человечества", три скульптуры под тем же названием, две очень похожих друг на друга (хоть и написанных разними художниками) картины "Л. Куперовский в ожидании славы", серия игривых миниатюр "Ку­перовский удваивает население Земли'', триптих "Отец, сын и Лёва Купе­ровские", темпераментный (то есть нарисованный темперой) цикл "Жизнь и смерть Л. Куперовокого. Кубоидная симфония номер 118", хорал "Л. К. критикует поджигателей войны", шпионский роман "Лев разоблачает" (со­вершенно порнографический) и несколько сотен бюстов, изображавших Лёву на разных этапах его жизненного пути. Вершиной же коллекции было соз­данное группой наших соотечественников монументальное (тридцать на со­рок метров, в тяжёлой золотой раме) полотно "Лев Куперовский и Индира Ганди принимают крестьянских ходоков в Кремле" (картина выполнена в классической манере, поэтому крестьяне облачены в тоги, их жёны и до­чери обнажены и играют на арфах, а Лёва и Индира, также неглиже, вос­седают в общей на двоих ванне). Позже Куперовский с огромным трудом всучил большую часть вышеперечисленных произведений в дар окрестным школам и музеям, но бюсты так никто и не взял, и их пришлось под пок­ровом ночи расставить по всей округе.
   Первая неудача не охладила Лёву, и храм искусств был заменён на домашний зоопарк. Проявив завидную энергию и богатую фантазию, Купе­ровский выписал со всего света множество экзотических животных. Распа­ковывая ящики и клетки, он ликовал, ощущая себя видным защитником при­роды. Мелкие происшествия, неизбежные в начале большого дела, не сму­тили молодого миллионера. Ну, встретилась госпожа Файльзильбер в собс­твенной ванной комнате с возбуждённым самцом гориллы - так ведь и его, одинокого, можно понять. Ну, за господином Микенбергом всю ночь гонял­ся голодный ягуар - но ведь адрес перепутал не Лева, а фирма-отправи­тель, да и контейнер всё равно вскрывал слуга-араб. В общем, в период создания зоопарка ничего существенного не произошло. К сожалению, в дальнейшем неприятностей избежать не удалось, и причина была в том, что романтичный Лёва, поддавшись новомодным теориям, выпустил приобре­тённых им животных (среди которых преобладали хищники) в ничем не ого­роженные вольеры, и последствия этого опрометчивого поступка не заста­вили себя долго ждать. Ну, а змеи расползлись просто потому, что Купе­ровский по рассеянности забыл распорядиться, чтобы их ящики прикрыли сверху стёклами.
   Потерпев фиаско на поприще искусства и забот о братьях наших меньших. Лёва обратил свой взор на науку и уже выписал циклотрон из Франции и ядерную лабораторию из США, когда не выдержали его соседи. Тяжко удручённые частыми встречами в самых неожиданных местах с Лёви­ными бюстами (один из них был даже обнаружен в храме Божьем) и его же бывшими питомцами, доведённые до отчаяния невозможностью в условиях демократического общества покончить с Куперовским с помощью полиции, они призвали на помощь большую политику. Проявив редкостную изворотли­вость, соседи вспомнили о начинающихся выборах и выдвинули Лёву в премьер-министры Израиля, решив хоть так освободиться от него. Населе­ние, уставшее и от Ликуда, и от Аводы, с восторгом поддержало незави­симого кандидата, по данным опросов общественного мнения он быстро ос­тавил далеко позади всех конкурентов, и быть бы Куперовскому премь­ером, но судьба судила иначе.

Лёва Куперовский возвращается домой.

   Незадолго до решающего дня Лёва после встречи с избирателями Хай­фы гулял в одиночестве по улицам этого портового города. Кое-где на стенах красовались его предвыборные плакаты, и от собственной привет­ливой улыбки у Куперовского поднималось настроение. Неожиданно рядом с ним взвизгнули тормоза, два плечистых молодых человека в тёмных очках подхватили его под руки, втолкнули на заднее сиденье "Вольво", после чего автомобиль, резво набрав скорость, помчался в неизвестном направ­лении. Седовласый джентльмен, сидевший рядом с водителем, обернувшись к Лёве, сказал ему что-то по-английски. Лёва беспомощно пожал плечами.
   - Смотри-ка, Стив, - обратился громила справа от Куперовского к напарнику, - как Воннегут-то наш назюзюкался, родной язык забыл.
   - Да не обращай внимания, Жора, - ответил тот. - Они ж с Азимовым ещё с Бостона не просыхают.
   Лёва открыл было рот, чтобы объяснить, что его, кажется, с кем-то спутали, но Стив сделал мгновенное движение рукой, и в горло Куперовс­кого хлынула обжигающая жидкость из бутылки с красивой наклейкой.
   - Ну нельзя же так, ребята, - сказал седой. - Всё-таки известный писатель, вы б поаккуратнее,
   - А по мне хоть Хемингуэй, - пробасил Стив. - Дать бы этому алка­шу по громкоговорителю, он бы и отрубился у меня до самого Конгресса. Так я ж этого не делаю, вот виски собственный на них трачу. Лучшее ле­карство для этих джонов.
   - Да, с американами оно всегда так, - подтвердил Жора.
   Это было последнее, что услышал Лёва, проваливаясь в сон.
   Когда он открыл глаза, вокруг покачивался океан. Судя по обста­новке, он находился в кают-компании роскошного лайнера. Его тело было свалено в шезлонг у четырехместного столика, заставленного едой и на­питками. В соседних шезлонгах возлежали три разновозрастных весельча­ка, одетые даже для морской прогулки весьма легкомысленно. Английская речь, постоянный хохот, звёздно-полосатые семейные трусы и аналогичный государственный флаг в вазе для цветов в центре стола подсказывали, что это были американцы. Корабельный рупор, надрываясь, выдавал нечто игривое. Вдруг, поперхнувшись, он умолк на несколько секунд, после че­го над волнами поплыли звуки "Янки дудль". Соседи-весельчаки мгновенно встали и, вытянувшись по стойке "смирно", начали вполголоса подпевать, их глаза, как по команде, увлажнились. Зрелище было весьма трогатель­ным.
   - Мама, - сказал Лёва.
   В этот момент гимн завершился. Заметив, что Куперовский очнулся, американцы обратили к нему сияющие скалозубые лица и открытые бутылки. Никто из них не понимал ни слова по-русски, зато они очень любили Лё­ву, называли его то Куртом, то мистером Воннегутом, дружески хлопали по плечу, спине, щекам, говорили что-то про Конгресс эт Москоу и пои­ли, поили, поили... По вечерам кто-то отволакивал его в каюту и по ут­рам притаскивал обратно к столику. А хмельной гейзер всё не иссякал.
   Однажды утром, проснувшись, Лёва обнаружил, что находится на су­ше, в постели, и его бесцеремонно трясёт хмурый грубый субъект, отда­лённо напоминавший самого Лёву, но в полтора раза выше. Это был насто­ящий Воннегут, ему пришлось добираться из Хайфы в Россию за свои день­ги, и поэтому он был очень зол, как объяснил Куперовскому портье, выш­выривая его из пятизвёздочного отеля в столицу нашей Родины город Москву.
   Так Лева вернулся. Теперь он работает на прежнем месте, и его стол стоит недалеко от моего. Снова уезжать он не собирается, потому что от судьбы не уйдёшь.
   А недавно отыскались следы его дяди Изи. Как выяснилось, расстав­шись с Лёвой, он переехал в США, намереваясь в скором времени покорить новые вершины на своём жизненном пути. Однако из всех слоев американс­кого общества первой оценила возможности Израиля Куперовского вездесу­щая нью-йоркская мафия, которая похитила его и держит в некоем секрет­ном месте, дабы использовать его дарования в гнусных преступных целях. Узнав обо всём этом от заокеанских родственников, Лёвина мама возмути­лась и вышла на тропу воины. Сейчас она как раз снаряжает небольшой, но хорошо вооружённый отряд из членов клана Куперовских, который дол­жен нанести удар по сообществу гангстеров, вырвать дядю Изю из их преступных лап и вернуть в лоно семьи. На достижение этой благородной цели ассигновано всё состояние Лёвы, оставленное им в Израиле. Для проведения воздушной разведки в Штаты уже направлен Куперовский-с-Веги на своей летающей тарелке. Дед Авраам отвечает за проведение разобла­чительной кампании в американской прессе. Дед Моисей готовит явки и пути отхода. Дядя Исав обучает бойцов отряда английскому языку. Кажет­ся, мафии таки придётся несладко.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"