"По безнадежности все попытки воскресить прошлое похожи на старания постичь смысл жизни".
И. Бродский
Предисловие.
Ему было главное - дойти.
Как никогда сегодня это показалось трудно. Уже был вечер. Темнело. И видимо только это спасало от излишне-любопытных взглядов прохожих. Других прохожих. Которые наверняка были. Но вот только он их сейчас - не замечал.
Он вообще никого не замечал. Ни раньше - когда еще относительно спокойно мог скрывать собственную психопатологию. Ни,-- тем более,-- сейчас. Когда это было уже практически невозможно сделать. Да он и не думал об этом. Он - боялся думать...
И почти невозможно сказать - от чего же его шатало. Ноги заплетались. Иной раз - он чуть ли не зачерпывал руками асфальт. Но от чего?
То ли действительно - какие мысли (все же) прорывались в голову. То ли наоборот - от того, что он боялся реализовать какую-то из них - тело бросало: то влево, то в право. А то - внезапно - какая-то яркая вспышка разрывалась перед глазами. И тогда - человек скручивался, опускаясь вниз, и обхватывая голову руками; словно таким способом он мог защититься от... От безумия! - появилась в его голове удивительно ясная мысль. Уже в следующее мгновение на эту мысль наслоились десятки других. Как полипы вгрызавшиеся в ее плоть, значительно утяжеляя ее, и меняя траекторию движения. Они же, по-видимому, приводили и к ее раздвоению. И теперь - вместо одной: появлялось несколько. И почти каждая - имела право на существование.
-- Надо дойти,-- подумал человек.--Дойти во что бы то ни стало. (Ноги с трудом переставлялись - но все же "переставлялись"). Главное - дойти,--моно-идея уже не отпускала его. И все словно подчинялось этой новой и единственной мысли. И тело, - которое как бы не показывалось это медленно,-- но все же оно двигалось вперед. И мысли, другие мысли, которые теперь казались столь ничтожны и незначительны, что их, как вроде бы, уже и не было. Лучше бы их не было.
Главное было дойти...
Пошел дождь. Настоящий Петербургский дождь. Количество прохожих резко сократилось. Да и те немногие, что оставались - предпочитали поскорее запахнуться в свои легкие осенние курточки, воротники, чем-то укрыть голову, а - счастливцы - и открыть спасительный зонт.
Но ему зонт был не нужен. Да он бы и не смог его удержать. А дождь... Дождь был для него сейчас весьма кстати. "Как нельзя кстати",-- сказал бы кто, если бы задумал вести подобное повествование. Но это было действительно "кстати". Потому что теперь - он мог скрыться и от взглядов тех, кто (время от времени) да поглядывал на него.
И хотя по их ленивым взглядам нельзя было сказать, что делали они это как-то осознанно (и уж точно через мгновение уже забывали и о нем, и о его "странной" походке),-- все таки лишнее внимание - ему было ни к чему.
И он шел. Он шел вперед. Шел - просто не решаясь остановится. Потому что знал: любая остановка...
Он не знал, что случится тогда. Но он знал,-- он наверняка знал,-- что ничего хорошего ему это не принесет.
Часть 1
Глава 1
Ему было 35... Он был красив, атлетичен, умен... Пожалуй, и действительно умен. Хотя, по большей мере, прилагал усилия - чтобы так считали окружающие. Потому как,-- то, что думал он сам - всегда было некоторой загадкой. Впрочем, и не больше - чем загадочным был окружающий мир.
Ему было 35. И несмотря на это (а может и потому) - мир вокруг все время представлял для него какую-то тайну. Хотя,-- он это и не показывал. Даже наоборот. Вячеслав Аркадиевич (Вячеслав Аркадиевич Горелов, наш герой) производил впечатление человека - который знает "о многом". И судя по тому, что он делал загадочное выражение лица каждый раз, когда его спрашивали о том, о чем он видимо не знал (или знал смутно),-- большинство почему-то было уверенно: Горелов знает больше,-- чем говорит. Чем предпочитает говорить. Хотя и говорил он иной раз - весьма охотно. Но почему-то окружающим нравилось угадывать в нем какую-то неопределенность. Возвеличивая тем самым и его (да, наверное, и себя) в собственных глазах.
Но это было не всегда. И даже не из-за того, что любил больше молчать (хотя,-- что скрывать,-- любил),-- а скорее причина была запрятана столь глубоко в его подсознание - что стоит задуматься: нужно ли извлекать ее оттуда.
Впрочем,-- если уж начали (а волей неволей, но ведь мы пустились в то повествование, которое подспудно до сих пор еще сдерживаем; хотя уже - по всей видимости - и поздно),-- то просто обязаны хоть как-то приоткрыть тайну.
Причем - "тайна" он сам. "Тайна" - его жизнь. "Тайна" - люди, которые его окружают. И насколько - на самом деле - кто-то из них заинтересован - чтобы мы сняли невидимую завесу, отделявшую их внутренний мир - от той внешней реальности, с противопоставления себя которой - и начались их неприятности...
А вот и первая преграда. Насколько "неприятности" - могут быть таковыми для тех, кто их - по нашему предположению - испытывает? Не есть ли это (в какой-то мере) ошибка? Ошибка - наша. Потому как в любом случае - наша оценка других - это невольная проекция нашего же бессознательного. И зачастую видим мы в людях то,-- что боимся увидеть в себе.
Вячеслав Аркадиевич был психоаналитик. А по первому образованию - биолог.
Приоритетами его увлечений - были мозг и душа. Как биолог - он изучал мозг. Как психолог - душу. Изучал на протяжении многих лет. И чем больше открывал для себя - тем больше и пугался собственных открытий. Но эту "боязнь" - он скрывал. И чем становился старше - тем ему приходилось больше скрывать правду. Скрывать главным образом от себя. Потому как другие - ничего такого в нем не подозревали. Да даже не могли и предположить. Вячеслав Аркадиевич был хорошим специалистом. И допустить - чтобы то, что уже давно властвовало над ним,-- не мог. Не мог и потому, что боялся потерять клиентов (его "практика" шла почти успешно); и потому - что прежде всего, боялся признать это - для себя. Ведь "признать" - почти означает поражение. А с любым поражением,-- Вячеслав Аркадиевич никогда бы не смирился.
Несмотря на то, что Вячеславу Аркадиевичу удавалось лечить других - сам он оказывался почти беспомощен, когда касалось его самого.
"Почти",-- потому как все же кое-что - ему удавалось. Но этого "хватало" большей частью - только на то, чтобы как-то сдерживать развитие собственной психопатологии дальше. Но было ничтожно мало - чтобы как-то "излечить" себя. И симптомы,-- словно прознав про это,-- все больше и больше "заявляли о себе". Причем, получалось это как будто и "не явно"; вернее,-- не слишком "явно". И в какие-то мгновения "борьбы" - они как-будто и "отступали". Но Вячеслав Аркадиевич знал, что это временно. И при любой возможности - они вновь заявят о себе. А потому и был он - готов 24 часа в сутки. Потому как иной раз - заснуть все же удавалось.
Вот правда сон... Сон Вячеслава Аркадиевича носил уж слишком какой-то хаотичный (и с трудом предсказуемый) характер. Ну, например, он знал наверняка - что не уснет, если идет по улице. Или - принимает пациентов. Он не мог спать - если кому-то требовалось его внимание.
В другие же часы - он спал. Он мог уснуть. И это - совсем бы удручало его, если бы это случалось часто. Но это было редко. Минимум раз - в двое, трое суток. И не какие-то "полноценные" 6-8-10 часов. А всего лишь час-два. Например,-- два часа - днем. И час - ночью. Или наоборот. И редко когда ему удавалось поспать больше. Хотя тоже случалось. Примерно раз в две - три недели - организм "брал свое". И тогда Вячеслав Аркадиевич мог проспать сутки. С небольшими перерывами в несколько минут для отправления естественных потребностей.
А потом - не спал вновь. И настолько привык к подобному "графику",-- что уже и боялся что-то менять. А скорее всего - уже и не мог. Да и любая "смена" привычного режима - внесла бы дополнительное беспокойство. А этого он - боялся.
Мне было всегда удивительно - думал ли Вячеслав Аркадиевич, что окружающие могут как-то заметить, что с ним (с его психикой) "не все ладно"? Но ведь и я-то догадался не сразу. Хотя и не был уверен - что знаю "все". Притом, что знал Вячеслав Аркадиевич - достаточно много. Хотя, быть может, и не так уж много... (Ведь о чем-то наверняка он не знал и вовсе). Да и мы-то, хоть и познакомились еще лет десять назад, но как-то близко общаться стали - только в последний год, два. Притом что "близость" - большей частью соизмерял он. Решая про себя - допустить ли меня к тому, чтобы я что-то "новое" узнал о нем - или нет. И по всему выходило, что если бы я не заинтересовался фигурой Вячеслава Аркадиевича Горелова - то и не узнал бы о нем сверх того, что было "дозволено" знать мне. Но так уж вышло, что я тогда только закончил свой очередной роман. И мне просто необходим был "герой" - для следующего. И уж совсем (как будто) неожиданно для меня - я обратил внимание на Вячеслава Аркадиевича. И вскоре понял - что это именно то, что мне и было нужно. О чем-то похожем я давно уже хотел написать. И Вячеслав Аркадиевич Горелов вскоре вытеснил из моего воображения какие-то прежние "заготовки". Можно было просто брать - и описывать его жизнь. И я совсем еще не знал тогда, - к чему это на самом деле приведет. Но и только раз ступив на этот путь - отступить я уже не мог. И стал все глубже и глубже погрязать в пучину того кошмара, который видимо давно уже царствовал в его психике. Подчиняя разум. И пуская его по совсем иному движению. Совсем не считаясь - с его обладателем...
Глава 2
Насколько он мог отдавать себе отчет - в своих действиях? Да, наверное, мог. Пусть и не всегда. И не настолько, насколько хотел. Но и случалось иногда - что ситуация, как вроде бы, находилась под полным контролем. И тогда это были его самые счастливые дни. Правда... Правда,-- это случалось нечасто.
С каждым прожитым годом, Вячеслав Аркадиевич замечал, что ему все труднее сдерживать себя в рамках того сумасшедшего безумия, в которое вдруг погружался его разум.
Нет, конечно, он пробовал еще цепляться за все, за что было можно. Что оставалось - как будто - "в введении" сознания. Но все больше замечал, что реальность как будто ускользает от него. И в такие минуты - он видел мир, словно - "со стороны". Словно совершал какие-то действия - не он. И на удивление - он чувствовал необычайную симпатию и расположенность к этому человеку. Причем,-- знал о нем все. Или почти все. За исключением... За исключением - прогнозируемости действий. И какой-либо алгоритм шагов - просчитать было невозможно. Так же невозможно - предсказать: когда наступит тот или иной поступок, который наверняка (и вновь) подпадает под симптоматику того заболевания, которое было у него. Но... Но ведь он не болен! Вячеслав Аркадиевич никогда бы и не согласился признать такое. Да и не врач он - чтобы ставить самому диагнозы. Но вот то, что его поведение выпадало из общепринятой нормы - это, к сожалению, был факт. Тот факт, который даже если и не признавать - он все равно был. И существовал независимо от желания Горелова. Словно был - и все. И ничто не могло привести к исчезновению его. Как будто так и должно быть. Но ведь - не должно?..
Глава 3
Уже лет десять - как Горелов научился находить выход своим кошмарам. Он теперь их сублимировал в "общение" с женщинами. И выходило так - что именно после этого "общения" Горелову становилось легче. Он бы даже мог сказать, что совсем излечивался. Если бы не проходило время - и все не начиналось вновь.
Горелов был женат три раза. Когда я его встретил - он уже был разведен. И насколько я знал - жениться уже не собирался. И тогда уже было загадкой - как он справлялся в это время с теми кошмарами, которым был подчинен его разум? Но я узнал - что он все равно встречается с женщинами. И все как будто стало на свои места.
Я подумал, что наконец-то нащупал то, что могло прояснить картину. Хоть как-то объяснить жизнь Горелова. И я уцепился за его "семейную жизнь". Полагая, что именно здесь - находится много для меня "интересного".
И я не ошибся.
Несмотря на то, что окончательные выводы я, быть может, не сделал до сих пор, даже того что я узнал - мне хватило, чтобы выйти хоть на какие-то предположения. Притом что я догадывался - чем больше будет таких предположений - тем четче передо мной раскроется образ Вячеслава Аркадиевича Горелова. И я действительно не ошибся.
Отношения с любимыми женщинами - носили вполне обычный характер. Они вместе жили. Зарабатывали деньги. Пили, ели, спали, ездили на отдых, ходили в гости, принимали гостей и т. п. Так же как и у большинства из нас. В чем-то больше. Чем-то меньше. Да и интереса это для меня никакого не представляло. Но это была только одна сторона медали. Потому как то, что происходило между "двумя влюбленными" ночью... Вот здесь-то и заключалось самое любопытное... Потому как ночью... Ночью с Гореловым происходили настоящие чудеса. Впрочем, так же как и с его женами...
Глава 4
--Ты считаешь, что я должна это делать,-- большие глаза Светы удивленно смотрели на стоявшего перед ней мужа. Он стоял понуро опустив голову. Его тело клонилось вниз. И неизвестно что его поддерживало - чтобы оно окончательно не упало.
Горелов не решался посмотреть на супругу. В его сознании сейчас происходила настоящая борьба. С одной стороны,-- что-то говорило, что он должен "стоять на своем". Но с другой,-- он чувствовал такой стыд, что хотелось поскорее забиться под кровать. И плакать, плакать, плакать... Плакать от обиды. Плакать от боли. Плакать от предчувствия того - что теперь уже в его отношениях с женщинами не будет того, что было раньше. Да и вся его жизнь - теперь пойдет по неизвестно какому маршруту.
--Ты действительно хочешь, чтобы я это сделала?--в словах жены промелькнули уже другие нотки. Она как будто уже была согласна. Но оставалась какая-то незначительная преграда, которую она вот-вот преодолеет. Но видимо требовалась помощь его. Хотя бы уверенность девушки, что это она будет делать только из-за того, что просит он. Что ему так хочется. Что ему от этого будет лучше. (Этакая,--как отметил про себя Горелов,--оправданная жертвенность. Давно и самой хочется это же сделать, да все сдерживает мысль: что о ней подумают. А теперь как вроде бы и можно. Даже наоборот. Получается, просят уже ее. А она словно "нехотя" должна согласиться. А сама ждет не дождется, чтобы начать, наконец, это делать...).
Горелов (как можно "безучастней" посмотрел н девушку. Нельзя было, чтобы на его лице - она должна была прочитать "порок". Лучше пусть думает, что он и сам не знает, как у него появляются подобные "желания").
Горелов смотрел на девушку, и видел совсем другой взгляд. Все четче было заметно, что в ней борются сейчас два желания. По одному,-- она хотела подчиниться. Но другое... Другое словно удерживало от этого.
Но что было самое забавное. Горлов почувствовал, что ни одно из этих желаний - было неуверенно в своей правоте. А это уже настораживало. (А может и вправду было забавным). Но что было верно - девушку вся эта борьба (как и подобные "желания") смущали. И она совсем растерялась, что же должна на самом деле делать?!..
Свете было двадцать пять. Столько же было ее мужу. У Горелова это был первый брак. Брак, который длился уже три года; и который теперь мог распасться.
А все из-за того желания, которое он так необдуманно озвучил...
-- Но я не могу,--неуверенно произнесла Света.--Мне кажется, я никогда не смогу этого сделать.
Горелов молчал. Он бы и хотел что-то сказать. Но от стыда за свою просьбу - его горло словно сдавило. И он уже сам удивлялся - от чего не задыхается.
Света была городской девушкой. Ее родители были рабочие. Отец - слесарь. Мама - формовщица. Света никогда не хотела идти по пути родителей. И только закончила институт, (факультет агрохимии), вышла замуж.
Муж,--Вячеслав Аркадиевич Горелов,--показался ей тогда намного старше ее. Высокий (метр восемьдесят пять - при ее не больше метра семидесяти), красивый (она всегда знала - что она некрасивая), к тому времени уже работал учителем биологии в школе. И она в него влюбилась. Влюбилась сразу. И все три года их брака - была счастлива.
--Я прошу тебя,--жалобно посмотрел на нее Горелов.--Ведь это тебе совсем ничего не стоит,--просяще выдавил он из себя.--Сделай это...
--Хорошо,--неожиданно согласилась девушка.--Но только чем..,--она стала оглядываться в поисках подходящего предмета.
--Не думай об этом,--попросил Горелов.--Ведь ты должна---
--Я сама знаю - что я должна,--властно произнесла девушка. Сейчас ее уже было не узнать. Былое смущение исчезло. Брови теперь были вскинуты вверх. Уголки губ подрагивали в усмешке. Взгляд казался невероятно твердым - и пронизывающим. Он словно просверливал Горелова.
--Раздевайся!--приказала она.
--Ну, быть может..,--запротестовал было он (начал мямлить), но девушка повторила приказ.
--Живо раздевайся,--подошла она к нему, и стала стягивать с него одежду (брюки, рубашку, пиджак...) не считаясь с тем, что слышался треск, и отлетали пуговицы.
--Полегче, полегче,--попросил он, но тут же его щеку обжог удар ее ладони.
--Молчу, я буду молчать,--жалобно заскулил он, пытаясь как-то задобрить ее своей податливостью. Но Света уже вошла в роль. Теперь она наносила беспорядочные удары по его голове, телу, рукам (нелепо пытающимся закрыться...).
--Ты этого просил, этого!?--в истерике кричала она.--Этого!?..
Горелов в нерешительности замер. Он, было, "смутился" от такой настойчивости супруги. И в какое-то мгновение, от боли (била она его же ремнем от брюк) Горелов даже забыл, что несколькими минутам раннее - сам ее просил об этом. Он хотел испытывать боль. Мечтал ощутить подчинение, зависимость, унижение... Мечтал оказаться растоптанным... Чтобы совсем не считались с его какими-то протестами, желаниями, чтобы делали с ним то, что хотели. А он бы даже не мог сопротивляться... И той, которая должна быдла сделать это - должна быть его супруга... Света...
Но теперь сценарий немного выходил из-под его контроля.
Но, тем не менее, справившись с минутной паузой, света продолжила.
Ползая на карачках, полуобнаженный Горелов как будто намеревался спрятаться под диваном. Это была его давнишняя мечта. Он давно уже хотел меньше показываться окружающим на глаза. Но сейчас - ему это не удалось. Когда уже было его голова начала просовываться под диван - Горелов ощутил удар падающего на его спину тела.
Сомнений в том, что это была его жена - не было. Потому что она не только запрыгнула на него (а не упала, как он, было, подумал), но и принялась как-то уж слишком резко прыгать на нем (в прошлом, Света - член молодежной сборной по гимнастике; так что равновесие она держала хорошо). А потом, потом Света неожиданно стала хлестать его по бокам. Ему ничего не оставалось, как попытаться закрыть руками свои ребра.
Девушка словно этого и ожидала,--и Горелов ощутил, как она легла на него, и ее рука крепко обхватила его (давно уже возбужденный) орган любви.
Но полностью вкусить он наслаждение не смог, так как она почти тут же принялась впихивать какой-то предмет между его ягодиц.
--Нет, нет, мы об этом не договаривались,--попробовать протестовать Горелов.--Это уже "перебор".
--Ах, "перебор"!--Света продолжая удерживать его тело, принялась проделывать тоже самое - но теперь более энергично.
--Ну зачем же так..,--то ли плача, то ли поскуливая от удовольствия протянул Горелов.
--Да что там. Наслаждайся,--про себя подумала Света, и стала вспоминать, где ее чемодан. Надо было успеть собрать вещи, и сегодня же уехать к родителям. Пока еще не закрыли метро. Но она никак не могла избавиться от ощущения, что под ней сейчас лежит ее муж. И как-то инстинктивно содрогнувшись от его вероятной боли (по ее вине!) она сползла с него, перевернуло съежившегося от страха возможных ударов Горелова на бок, и обхватив губами его истосковавшийся член, принялась делать все, чему ее когда-то учил Горелов. Ученицей она оказалась способной. И скоро мужчина не только смог расслабиться от удовольствия, но и вновь почувствовал свою мужскую силу. И видимо чувствуя в душе какую-то вину за случившееся, девушка теперь беспрекословно выполняла все, что, она знала, "любил" ее муж.
И прошло еще какое-то время, и уже исчезла в ее душе какая-то и боль, и разочарование, и вообще все, кроме той неистовой страсти, которая сейчас завладела ею. И она неожиданно испытала самое большой в своей жизни наслаждение. Это было не то наслаждение, которое она имитировало на протяжении нескольких лет своей семейной жизни. Сейчас все произошло "по настоящему". И такого раньше никогда не было. И девушка как-то совсем по иному закричала. А Горелов... Насколько Горелов догадывался раньше, что что-то было не так?!.. Он вообще не вникал в эти женские крики, стоны да плачи радости... Быть может, просто верил... А может думал, что так и должно быть...
Но Света... Прошло какое-то время, и Света принялась с какой-то маниакальной настойчивостью пытаться воссоздать картину произошедшего... Стараясь удержать в памяти мельчайшие детали этому предшествующие... Наверное для того, чтобы когда-нибудь испытать все то же... И внезапно она вновь испытала почти тоже самое... И вышло так - уже от ее же собственных мыслей... (Значит - у нее получилось...).
Не беремся судить, насколько верно Света могла объяснить себе то причину того, что ей удалось испытать с мужем впервые за три года их брака. Скорее всего, она и не смогла прийти к каким-то верным выводам.
Но зато более-менее верный ответ нашел ее муж. Который к тому времени уже почти получил вторую специальность. И теперь был волен списывать то, что наконец-то ощутила его жена (впрочем, он не был уверен, что и раньше с ней такого не было; но заметил сейчас - что "это" произошло намного сильней, чем раньше),--в том, что ему удалось снять ее психоэмоциональные барьеры. Она словно бы раскрылась. Почувствовала ощущение власти. И это настолько повысило ее собственную самооценку, что когда раньше приходилось играть, изображая оргазм, теперь этого делать не пришлось. Потому как весь ее оргазм - именно этим действием - символически выразил свое раскрепощение. Избавление от былой закомплексованности. И это было поистине прекрасно.
Светлана чувствовала невероятный подъем. Казалось, ей разом прибавилось столько жизненных сил, что они поднимали ее в воздух; и она двигалась - как-то удивительно легко, и словно над землей. Все дела ее спорились. Мир вокруг уже не казался мрачным. А родители - не казались такими "занудами". Да и на мужа она теперь смотрела другими глазами. Словно открыв в нем - раннее незамеченное, неувиденное, не прочувствованное ей. И теперь испытывала к нему такое уважение, о котором никто бы и не подумал - если бы случайно подсмотрел то, что она проделывала со своим мужем недавно.
Но ничто, абсолютно ничто не говорило - что между ними разыгрался когда-то садо - мазохистский акт. И с тех пор как-то вышло - что и Горелов и его жена - как-то удивительно четко разделяли одну свою жизнь - от другой.
И то, что случилось ночью - совсем не пересекалось с тем, что было днем. Это как будто были их две разные жизни. И никто из них не был заинтересован,-- чтобы они наслаивались друг на друга.
Я не знаю, что вынес Горелов из того случая. Но я знаю точно, что с тех пор он стал избегать своей жены. Тогда как она - наоборот - настолько изменила свое отношение к нему, что, казалось,--заново в него влюбилась.
Но, быть может, это и испугало его. И уже как бы то ни было,--но через несколько месяцев - он с ней развелся.
Хотя и с этим разводом - было не все так просто. Например, подав заявление - он через день его забрал. А потом - принес снова. Жена, по каким-то причинам, на суд не пришла. А когда их развели - Горелов пришел к ней (она жила у своих родителей): "просить руки". Но был чуть ли не спущен с лестницы разгневанным отцом бывшей (теперь уже бывшей) жены.
Глава 5
Самвел Арменович Мовсесян,--был мужчина обстоятельный. За свои 67 - он, казалось, не совершил ни одного промаха, ни сделал ни одной ошибки. Чем, видимо, невероятно гордился. Больше про себя. Но иногда это просачивалось наружу. И тогда Мовсесян замечал какую-то поразительную угодливость окружающих. Хотя, заискивали перед ним всегда. И тогда, когда в советские времена - он был директором треста. И потом, когда одним из первых включился в новое время, открыв кооператив по пошиву модной одежды. И уже в наши дни, когда в введении Мовсесяна было несколько фабрик по производству обуви.
Он был их владельцем и директором в одном лице. И так получилось, что приучив себя (много лет назад) к "хорошей жизни" - Мовсесяну не пришлось отвыкать. Всю жизнь он прожил в Петербурге. И если городу приходилось менять название - ему не пришлось. Он всегда оставался один и тот же: веселый, улыбающийся, и уверенный в себе. Две его дочери - были выданы замуж. Одна - за бизнесмена из Канады (когда-то с ним у Мовсесяна были "интересы" в одном проекте). Другая - стала женой банкира из Армении (родине Мовсесяна, на которой он, впрочем, никогда не был). Были у Самвела Арменовича и два сына. И они тоже были "пристроены". Старший,-- тренировал профессиональных боксеров в каком-то германском клубе. Младший - помогал отцу по бизнесу здесь, в Питере.
Была у Мовсесяна одна особенность, которую он до поры до времени скрывал даже от близко (так им казалось) знавших его людей. Мовсесян любил мальчиков.
Но это почти никак не было заметно в его обычной жизни. Проживший большую часть времени при коммунистическом режиме, Самвел Арменович просто не мог допустить, чтобы об этом узнали окружающие. И та конспирация, которую он предпринимал,--доходила иной раз до абсурда. Но - именно она: позволяла Мовсесяну долгое время оставаться неуязвимым для конкурентов. Ибо, прознав про подобное, была вероятность, что кто-то и не удержится, чтобы не сыграть на этой "слабости" Самвела Арменовича.
Но Мовсесян был неуязвим. Иной раз он и в собственных представлениях уподоблялся чем-то сродни "монолиту". Хотя внешне -- -не располагал к какому-то уж слишком ощутимому страху, при виде его. Роста был среднего; сложения - крепкого. Носил окладистую бороду и очки. Правда, и очки и борода - появились уже после. Совсем недавно. А до этого Мовсесян гордился своими усами. (Причем, на удивление, ни борода, ни усы - ему не шли. Как не шли и та пышная шевелюра, которая якобы была "его", но кое-кто догадывался, что это был парик).
И в конце концов я узнал, что и пышная шевелюра, и борода, и усы,-- были фальшивыми; накладными - для той же конспирации, соблюдение правил которой - позволяло Мовсесяну жить своей второй жизнью так, как он хотел бы - если бы она была первая.
Кроме того, Мовсесян хромал. Но и хромота оказалась мнимой. И для меня долгое время оставалась загадкой, что общего было у Мовсесяна - с Гореловым. Я наблюдал за ними; что-то сопоставлял. Что-то анализировал. Но ни к какому результату не приходил. И уже было подумал, что дело в сексуальных наклонностях Мовсесяна - как правда открылась сама собой. И оказалось, что Мовсесян когда-то был другом отца Горелова (погибшего при невыясненных обстоятельствах когда был в загранкомандировке: отец Горелова был моряком дальнего плавания. Правда, по другим слухам, полярный летчик). И как только узнал я об этом, то тотчас же как будто в моей голове что-то "сошлось". По крайней мере, у меня были все основания предполагать, что Мовсесян как-то замешан в истории со смертью отца Горелова. И он, по всей видимости, должен испытывать бессознательно чувство вины перед сыном погибшего друга.
И в чем-то я рассуждал верно. Но на самом деле оказалось (то, что я передаю сейчас столь сжато - могло исчисляться событийными моментами месяцев. Целых месяцев, за которые я собирал факты, да анализировал детали),--что как таковую вину - должен испытывать не Мовсесян, а Горелов. Который и был причиной того, что его отец ушел в ту злополучную экспедицию. Тогда как именно Мовсесян - уговаривал его остаться, ссылаясь на какое-то свое "нехорошее" предчувствие.
Горелов-младший тогда только-только разбил новенький "Москвич" отца. Да еще и сбил двоих пассажиров, когда решил скрыться с места аварии (он влетел в телефонную будку. Никого там не было. Но Горелов был пьян. И просто не мог сидеть и дожидаться милиции).
С потерпевшими удалось "договориться". Сошлись на полуторатысячах "каждому". Да еще "Москвич" в подарок. Но "Москвич" нужно было восстанавливать. А деньги - нужно было заработать (брать в долг - отец Горелова отказывался принципиально. И запретил это делать нерадивому сыну. А у самого Горелова - в то время студента-второкурсника,-- таких денег не было).
В общем, отец Горелова уехал. Потерпевшие согласились подождать (почему-то "поверив на слово" и забрав свое заявление из милиции). Но из экспедиции - Горелов старший уже не вернулся.
Вячеслав после этого замкнулся. Стал каким-то мрачным и нелюдимым. В присутствии Мовсесяна черты его лица несколько разглаживались. Все-таки он общался с человеком, знавшим когда-то его отца. И этого было достаточно, чтобы смотреть на него сквозь розовые очки. (Впрочем, это уже мое, быть может, субъективное мнение. И между ними была на самом деле искренняя дружба).
Глава 6
Алик Яковлевич Кучеров - был по-своему уникальный человек. Несмотря на 41 год - ни разу в жизни не работал по трудовой книжке. Все время - как-то наскоками, выхватывая кусок пожирнее - и тут же уходя в тень.
Затаившись на время, Алик также внезапно появлялся вновь, и на удивление - находил работу. Какое-то время работал. А потом снова исчезал.
Как-то так получалось, что никто из его новых "работодателей" - не пересекался с прежними. Да я уже и не думаю, что если бы кто случайно натолкнулся друг на друга,--то сделал бы вид - что Алик Кучеров - их не только никогда не "подставил" (хотя это было не так. Все бывшие "работодатели" Алика ненавидели его), но и такого "персонажа" - они совсем не знают.
Алик этим пользовался. Каким-то удивительным образом находя людей,--из тех, которым всегда было что "скрывать". Да и в Алике они угадывали проходимца - похожего на них. Просто никак не думали, что он скроется раньше, чем они посчитают необходимым - вышвырнуть его вон!
Алик был худой, длинный, нескладный. Носил рыжие волосы (по всей видимости, крашенные). Брился всегда два раза в день. Ходил в костюме. Но таком страшном, что у всех, кто его знал -- хоть раз, но появлялось бессознательное желание купить ему что-то получше. И на удивление, Алик бы взял. Без раздумий бы взял. Да никто не предлагал.
Алик был действительно "проходимец". Но это как-то выходило у него само собой. И словно от него - и не зависело. А потому, и раскаяния никакого нельзя было у него увидеть - никогда. Да и он, впрочем, давно приучил себя - принимать любые беды да несчастия - как должное. Совсем не печалясь - что в глазах окружающих - выглядит, по меньшей мере, странным. Просто "окружающие" не знали как себя с ним вести. Все-таки было в нем что-то - что подкупало; располагало к себе. Но вот что же это было - никто как-то не решался себе признаться. Быть может, не знали?
В отношениях между Аликом Кучеровым и Вячеславом Аркадиевичем Гореловым просматривалась какая-то странная дружба. И, по всей видимости - такой уж дружбой это не назовешь. Но иной раз между ними возникала такая поддержка одного другим - что, пожалуй, и запутались бы с самые внимательные биографы, надумай, когда писать биографию обоих, или кого-то из них.
Их союз был странен. Дружба - подозрительна. Но... какая-то неразлучная.
Причем,-- на удивление,-- их вроде бы никогда и не связывали какие-то общие дела. И даже интересы - их были различны. И уже почти что самое интересное - они и встречались-то редко. Так редко, что спроси у одного: "когда он видел другого?",--и... не ответил тот бы так сразу. Запнулся бы. Задумался. Притом, что может и видел-то как раз только вчера. Но какая-то пелена стояла в глазах одного - при упоминании имени другого. И не находилось объяснение - почему так происходило. А может никто не задумывался?
Алика я видел несколько раз. Впечатления он на меня никакого не произвел. Быть может оттого, что как-то излишне скованно держался при мне. Видимо, ему необходимо было время, чтобы разобраться в человеке. А я ему такой возможности не давал. Лишь на миг появляясь перед ним. И тут же спешил по каким-то своим делам. О чем, признаться, пожалел. Ибо стал подозревать, что Алик играет в жизни Горелова какую-то значимую роль. Но когда осознал это - Алик уже где-то "отлеживался" после разорения очередной фирмы, куда его ("по недоразумению") приняли на должность "главного консультанта". Думаю, что такую должность он придумывал для себя сам. Ну а "консультировал" Алик всегда в пользу одного человека - себя. И как только он становился одним из звеньев цепочки, по которой проходили финансовые потоки - он весь выворачивался наизнанку, показывая такую "осведомленность" в денежных вопросах, что вызывал в своем прямом начальнике только восхищение. Восхищение,-- а значит и доверие.
И Алик добивался своего. Его постепенно брали во все большую "игру". И он оправдывал надежды своего хозяина. Там где был Алик Кучеров - можно было быть уверенным, что дело не только "удастся", но и Алик сделает все, чтобы хозяин получил максимальную прибыль. И только когда Алик чувствовал что суммы наконец-то достигли своего максимума (или почти максимума),--он исчезал. С деньгами. И это всегда было таким потрясением для его недавних "работодателей" -- что несколько дней они находились в состоянии своего рода стопора. Никак не решаясь подумать "самого плохого".
И Алик об этом тоже знал. Поэтому "залегая на дно" -- он был уверен, что все пройдет - для него - в самом лучшем виде.
И он оказывался прав.
Что до "кинутых" им хозяев?.. Да некоторые из них даже не начинали поиски. Стараясь поскорее забыть о неудаче, да выбросить Алика из головы.
Но и те, которые его искали - вскоре расстраивались еще больше. Теперь от своего бессилия что-либо сделать. И, в конце концов, тоже прекращали поиски. И также старались поскорее забыть о недавнем обмане.
Глава 7
Эта сумасшедшая реальность... Сколько раз Горелов пытался "договориться"; как-то "подмять" ее под себя; подчинить. И почти ни разу за последние годы ему это не удавалось. Да и раньше - если вспомнить - тоже получалось что-то непонятное. И никогда нельзя было быть уверенным - что он мог наслаждаться каким-то (хоть относительным) "спокойствием" и контролем ситуации. Почти никогда ему это не удавалось. Хотя он не оставлял попытки.
Он и сейчас еще пытался. Продолжал на что-то надеяться. Продолжал "уверять" себя - что ничего не происходит...
...Обманывал... Вячеслав Аркадиевич давно догадывался, что он обманывает себя. Но ничто не могло его заставить принять эту реальность. Смириться с ней. А наоборот. Стоило ему только начинать думать об этом - и тотчас же какой-то кошмар начинал рождаться в его голове. Набирать силу. Увеличиваться в размерах. И уже ничто не способно было его заглушить. Как и заглушить то искаженное (о том, что оно "искаженное", он еще догадывался) представление об окружающем мире, с которым ему приходилось в такие минуты жить.
И он ведь как будто чувствовал, что что-то совсем не так. Что это не должно быть "так". Но и почти точно также - он не знал: как оно вообще должно было быть?..
Можно было сказать, что Горелов сам провоцировал у себя возникновение подобной "запутанности" сознания. Он как-то разом давал выход каким-то темным (скрывающимся доселе) силам... И где они на самом деле "скрывались": в глубинах сознания ли?.. только в подсознании?.. или лежали на поверхности, но были по каким-то причинам "не заметны" - он не знал. И лишь только искренне подозревал - что любое такое "знание" может "выйти боком" -- уже ему. И стоило только на какое-то длительное время акцентировать на этом свое внимание - как уже неизведанные внутренние переживания подступали к нему. И тогда любой его взгляд на окружающий мир - не только искажался, но и... Впрочем, этого "искажения" уже было достаточно. Вполне достаточно для того, чтобы Горелов совсем прекращал "желать" того, что для него - когда-то, еще совсем недавно - имело хоть какое-то значение. И теперь можно было заметить - что он словно и наслаждался тем, что в результате всего этого - "являлось" перед ним. И было это настолько неожиданно,--что совсем не хотелось допускать какого-то... избавления...
Нет. Вряд ли он не понимал, что все то, что происходит с ним в это время - имеет хоть минимально положительный уклон. Это скорее было падение в пропасть. И Горелов просто не мог этого не понимать. И уже тогда в том, что он даже не решался что-то противопоставить такому своему состоянию... В этом, скорее всего, проявлялась... усталость человека. Усталость от жизни (банально,--но у него не было сил обращать внимание на "шаблонные" фразы), и от непонимания того, что же он на самом деле должен был делать, чтобы хоть как-то - предотвратить дальнейшее проникновение этого "зла" в его память, кровь, разум?..
Он смирился. Он давно уже смирился. Смирился, сам опасаясь себе в этом признаться. Смирился, боясь лишний раз подумать об этом.
Иногда с ним случалось удивительное видение "проблемы". Та находилась под его контролем. А он так небрежно - забавлялся с ней. То отпуская, то притягивая к себе. И всячески демонстрируя свою абсолютную власть.
Но как же ему приходилось расплачиваться за это!..
-- Сволочь, сволочь, сволочь,-- Горелов уже час крушил мебель в комнате. На даче. Этим объяснялось, что соседи еще не вызвали милицию. Ближайшие несколько домиков к его участку - были пустыми. Продавались. Но Горелов об этом не знал. Да и был он как-то "занят" сейчас другим. А в "такое время" - он привык никого не замечать.
Горелов крушил мебель. В его руках была какая-то нелепая палка. Но с равным успехом вместо нее могло быть что угодно. У него не было возможности думать о таких "мелочах". И быть может даже - уже в руках его, за этот час, побывала и не только палка. Но если не замечал он - надо ли нам фиксировать то, что это были (последовательно сменяемые - у нас на бумаге, и хаотично подбираемые у него): кусок каната; ваза; вешалка (2 раза); сапог (один); ну, наконец,--палка. Видимо она как ничто другое подходило ему. По крайней мере, удары он наносил (если смотреть "со стороны", конечно) не только с остервенением, но и с какой-то любовью. Любовью тайной, может и незаметной сразу. Но по тому, как он на какую-то долю секунды (так, что вполне может показаться, что этого и не было) задерживал свой взгляд на том месте, куда только что пришелся удар (летели щепки; взрывалось брызгами стекло), можно было предположить что-то не очень хорошее.
Хотя - "что"? Эта была вполне типичная странность ли, особенность ли психики этого человека. И смеем Вас уверить, что это на самом деле - такой мизер того, что нам показалось бы в этом человеке "нелепым",--что даже и не обратили бы мы на это внимание, если бы Горелов не производил такой шум. И покончив с мебелью (сервиз, домашняя техника и т. п. - исключением не были; ну, т. е. - их уже не было),-- Горелов на секунду, было, задумавшись: на что обратить свой гнев дальше, принялся было за стекла, но, разбив одно, внезапно отшвырнул палку, и заплакал.
И рыдал, ползая по полу, и то обхватывал своими руками голову (словно стремясь сдавить, задушить что-то там, что мешало ему),--то беспомощно хлопал этими руками-ластами по полу. Ладошкой. Получалось плашмя, и напоминало какую-то ассоциацию с земноводным млекопитающим.
Но Горелову было совершенно безразлично сейчас - с кем его кто-то сравнивал. С ним вообще случился тот кризис, который он всегда боялся. Это состояние внутренней опустошенности. Когда внезапно потерян смысл жизни. И за этим - вновь шаблонным - выражением, на самом деле скрывалось то, что Горелов просто осознал собственное безумие. Осознал, что уже никогда он не станет другим. Прежним. (Каким, вероятно, все же был, скажем в юности). Причем, на удивление, как раз в эти минуты (и часом раньше - тоже), Горелова на миг "отпускало". Ровно "на столько", и "для того" -- чтобы осознать тот ужас, в котором ему теперь приходилось жить.
И ведь совсем неизвестно было - насколько ему еще будет возможно выбраться из того ада - куда он знал - скоро вновь предстоит погружаться...
Глава 8
--Ты должна снова это попробовать,--попросил Горелов, внимательно посмотрев на Аню, словно оценивая про себя: способна ли она сделать то, о чем он просит?
Девушка молчала.
В ней тоже сейчас происходила какая-то борьба.
С одной стороны - были заплачены деньги. Мужчина "снял" ее на всю ночь. И всю ночь она должна была "подчиняясь" ему - отрабатывать деньги.
Но с другой стороны,--она догадывалась, что не должна противиться такому его желанию. Причем, получалось, и делать-то ей особо ничего не надо было. Ну, разве что - бить его, как он просил. Да надеть этот чертов костюм (что он принес).
Так называемый "костюм" -- совсем не напоминал то, что в ее представлении было свойственно садо-мазохистским игрищам (ведь об этом ее сейчас просили). Это был почему-то костюм "деловой женщины". Такой бы она с удовольствием носила, если бы не провалила вступительные экзамены в институт. Тогда бы она устроилась - как и предполагала - в какую-нибудь серьезную организацию. И была бы сейчас менеджером, а не проституткой.
Но она была проституткой. Вместо учебы на третьем курсе (как уже должно было быть),--она третий год работала в агентстве - девушкой по вызову. Ну, проституткой, то есть. И даже сама уже смирилась, что она блять. Которая за "это" -- получает еще и деньги. Так почему же она не должна выполнять то, о чем ее "просят". Ведь это намного лучше,--чем бы ей это "приказали".
Аня взяла заботливо перевязанный (им? -- она посмотрела на ежившегося, то ли от холода, то ли от нерешительности, мужчину) пучок прутьев. Этот пучок казался не настолько толстым, чтобы его невозможно было обхватить. И состоял из не более десятка ивовых ветвей. Так что - и сломаться он тоже не мог.
--Ну что же ты,--приободрился Горелов.-- В его взгляде она увидела "ожидание". И неуверенно замахнувшись - ударила им мужчину по лицу.
--По лицу не бей, -- вырвалось у Горелова.--Сука,-- добавил он и заплакал.
Неожиданно в девушке вспыхнула какая-то злоба. Совсем не считаясь с силой ударов - она начала хлестать Горелова, не задумываясь, куда она его должна бить (а куда собственно должна?).
Подспудно она еще и ожидала каких-то гневных окриков со стороны мужчины. Но вместо этого, они упал на четвереньки и стал уползать от нее.
"Мразь",--подумала Аня. И отбросив ивовые ветви, вытащила из сумочки деньги - и швырнула на пол.
--Засунь эти баксы себе в задницу,--гневно выругавшись сказала она, и, повернувшись, уже собралась было уйти, как почувствовала что ее сбили с ног, и кто-то выкрикивая проклятия, принялся грубо срывать с нее одежду. Высвободиться она не могла. Мужчина весил намного больше, и пригвожденная его телом к полу, она делала совсем уж неуверенные попытки перевернуть его.
Тут же она ощутила, как что-то проникает в ее тело, доставляя сначала боль, а потом (ей стыдно в этом признаться) наслаждение.
--Отпусти... Подонок... Подонок..,--в бессилии шептала девушка, но было видно что она уже смирилась со своей "долей", и как-то подсознательно ожидает "продолжения".
Горелов ее насиловал час.
Казалось, все недавнее унижение находило выход в этом "акте любви". Любви за деньги. И это - совсем сняло какие-то психологические запреты в его сознании, позволив ему максимально раскрепоститься, и чувствовать себя "хозяином положения".
Никогда раньше ему не было так хорошо. Это был его первый опыт сексуальных отношений за деньги. И - на удивление - он заметил, что как раз именно этого ему раньше и не хватало.
То удовольствие, которое он, собственно, испытывал, было совсем не доступно ему раньше. Он вдруг ощутил - что ему совсем не нужно что-то скрывать. Играть. Казаться "лучше". Он впервые мог быть самим собой. И это вызвало в его душе такой эмоциональный подъем, что он испытал совсем неизведанную им раньше "мужскую силу". То, что в каких-то редких контактах с женой (а Света, уже бывшая жена, и была его первой и единственной женщиной) только вспыхивало на миг и тут же заканчивалось - теперь подчинялось каким-то иным совсем необъяснимым "законам". Ему даже впервые захотелось чтобы "это" -- не прекращалось. И он с отчаянной настойчивостью врывался в тело распластанной перед ним женщины. А она как-то интуитивно угадывала, что ему сейчас больше всего хотелось - и всем своим видом (стонами, телодвижениями) демонстрировала ту самую "покорность", -- которой ему всегда недоставало.
Мне думается, Горелов всегда хотел именно этого. Его первоначальное желание "быть униженным", было, вероятно, только неким первым пластом, оболочкой; подобное желание было как бы подтверждением существования всей его жизни. Его унижали долго и всегда. Унижали большей частью морально. Хотя иногда он и терпел побои от одноклассников да дворовых ребят. Так было, когда он еще не ходил в школу. Ничего не изменилось - когда он стал учиться в школе. И осознание своей первой какой-то "значительности" (а школа это, своего рода, изменение прежнего статуса; переход на новую ступень в социальной значимости),--почти сразу же сменилось еще большим разочарованием. Теперь его унижали изощреннее. И с каждым переходом в следующий класс - ничего не менялось. Лишь только когда он становился еще более старше - к унижениям от одноклассников,--прибавились ухмылки и уничижительные жесты одноклассниц.
О том, чтобы дружить с кем-то - не могло быть и речи. Все время он вынужден был находиться на огневом рубеже. В любую минуту его могли унизить, оскорбить, насмехаться над ним. Даже некоторые учителя "включались" в игру. Его чаще чем кого-либо вызывали к доске. Старались сбить его и без того бессвязные ответы - каким-то запутанным вопросом. Причем были любители настолько мудрено задавать этот вопрос - что перед школьником представал смысл не самого вопроса - а его подноготной сути.
В которой он тотчас же угадывал обращение именно в свой адрес.
И на каком-то этапе школьных лет - Слава Горелов просто-напросто замкнулся в себе. И временами он настолько погружался в свой внутренний мир (мир книг и книжных персонажей), что он становился совсем не способен вовремя возвратиться обратно. И постепенно он настолько отдалился от всех - что его как вроде бы уже и оставили в покое. Образовался какой-то вакуум между ним и окружающими. Словно между ними случилась какая-то удивительная "договоренность". Они - не замечали его. Но, прежде всего, не замечал их он.
И ведь не сказать, что ему (от этого) стало легче жить. Такое было бы и невозможно утверждать. Но все дело в том, - смотря в какой плоскости видеть такую ситуацию. Причем, как-то получалось, что почти все "действующие лица" -- видели эту самую ситуацию под своими "нужными и доступными им) углами. И уже совсем было невозможно найти человека, который способен был верно сказать: в чем же заключалась главная ошибка? Что на самом деле означал тот, или иной поступок? К чему способен был привести тот или иной "поведенческий мотив"?
Все перемешалось каким-то невообразимым образом. И если бы посмотрел какой сторонний наблюдатель на происходящее - оно показалось бы ему настолько нереальным, что только бы развел он от безысходности руки. Да убедил бы себя - обратить свой взор - на что-нибудь другое. Менее загадочное и абсурдное.
Ситуация происходящая со Славой Гореловым (в его школьные; да и институтские) годы, действительно не укладывалась в какие-то усредненные рамки. Все настолько смешалось, что требовалась серьезная аналитическая работа - чтобы хоть как-то отделить то, что было наносным и поверхностным, - от имеющего хоть какое-то значение.
Но уже тогда, когда (как вроде бы) получалось и это - все равно это еще не означало - что в скором времени все может закончиться. Отнюдь. И это уже - как вроде бы - и совсем ничего не означало. Так же, как совсем не было понятно - чего же, собственно, добивалась "каждая из сторон". Ну, Горелов, предположим, уже хотел только одного - чтобы его оставили в покое. Тогда как его одноклассники?.. Да, наверное, они и вовсе ничего не хотели. Просто в нападках на Горелова - находили они удовлетворение каким-то своим бессознательным стремлениям да патологическим наклонностям. И значит, в какой-то мере, его существование - было для них невероятно важно. Ведь Горелов сам того не подозревая, позволял другим - отыгрывать на нем какие-то бессознательные желания. А потому, как он терпел это (со временем - смирившись),--можно было судить о том, что и он находил в этой необходимости собственного унижения - что-то свое. Ну, скажем,-- внутреннее успокоение(избавление от тревожности). Ведь зная, что в какой-то мере "доставлял удовольствие" другим (вбирая в себя их удары, щипки, пинки, ругательные слова обзывающие его),--Горелов словно на время позволял ситуации разряжаться. А только что "обидевший" его человек - чувствовал к нему какую-то подсознательную благодарность. И пусть на незначительный миг - но становился в отношении него - добрее.
Да и уже рассматривал Славу Горелова как некую "собственность". И чем сильнее других оказывался такой человек, чем больше был у него дворовый авторитет - тем легче становилось жить Слове Горелову. Его словно брали под защиту. И пусть эта "защита" напоминала "покупку" (а кто захочет отдать свою собственность другому?),--Горелов старался не замечать этого.
Он действительно находил успокоение в этом. И он боялся признаться даже себе - что на самом деле его мечта быть в другой роли. Да он бы с удовольствием унижал и сам. Если бы... Если бы только - кто дал ему такую возможность...
Глава 9
Она чувствовала, что мужчина приближается к финалу. И почти одновременно с этим - девушка испытала двойное чувство. С одной стороны - эта какая-то внутренняя радость от того, что все закончилось. С другой, ее как будто лишили чего-то очень близкого. И потому какая-то "радость" -- уже смешивалась с... досадой. Было и еще одно чувство. Найти какое-то верное ему определение - Аня не могла. Здесь словно одно стало наслаиваться на другое. И удовлетворение от выполненной работы - перемешивалось с осознанием того, что это именно она - подарила удовольствие мужчине.
Ей почему-то казалось, что мужчина, который был перед ней - отличается от тех, что были у нее раньше.
Занималась она "подобными делами" недолго. Третий год. Но за это время "пропустила" через себя столько мужиков, что при ином каком "раскладе" (благоприятном... конечно же, благоприятном...),--давно уже могла бы вести более-менее обеспеченную жизнь.
Но это оказывалось совершенно невозможно сейчас. Деньги хоть и были постоянно - но это были совсем не те "суммы", которые она желала. Менялась она. Менялись ее потребности. Лишь интересы Ани не изменялись. И даже несколько раз было вспыхнувшее чувство любви к клиентам,--тот час же заглушалось ей. Ведь этого было делать нельзя. Совсем нельзя. "Сказка" - не работает в реальной жизни. И ничего кроме разочарования - принести не сможет. Так ее учила мать. Об этом говорила лучшая подруга. И почти открыто - об этом же - говорил ее сутенер, Олег.
И что было самое удивительное - об этом знала и она сама. Но и даже несмотря на эти свои "знания",--как-то бессознательно она все равно продолжала тянуться к вере "в сказку".
Она не решалась об этом говорить. Не делилась о том с подругами (да и не подруги вовсе, а так "коллеги" по цеху). Лишь, быть может, как-то опасливо - нечто похожее проскакивало в разговорах с матерью. Разговоры были по телефону (мать жила в другом городе с новым мужем. Отец Ани давно их оставил, и жил неизвестно где). Причем, Аня - как могла - разбивала любые подозрения мамы, уверяя, что успешно сдала сессию, и перешла уже на 3-й курс. (В 17 приехала в Питер, поступать в институт. Сейчас ей 19. Так что - все сходится).
И ведь словно стыдилась она своих "чувств". Но - не решаясь открыться "заказывавшим ее" мужчинам - она все равно подсознательно искала среди них того, кто сможет полюбить ее.
Кое-кто из подруг Ани "по цеху" -- угадывал ее настроение. И перешептываясь за ее спиной - они, тем не менее, время от времени с какой-то надеждой всматривались в нее. Словно ожидая - что ей и действительно удастся.
--Абсурд... Конечно же, абсурд,--не раз проносилась перед Аней предательская мысль.-- Но за то какой прекрасный!.. --мечтательно думала она. И... ей действительно становилось немного легче.
--Тогда, быть может, это - и не совсем то, что должно быть?-- сомнения (а все таки, в большинстве случаев, были именно сомнения) отзывались мучительной тоской; и служили причиной - того "упаднического" настроения, с которым она уже было и не расставалась.
Но что ей хотелось сейчас?.. Что она думала про мужчину (Горелов), который в каком-то счастливом измождении лежал рядом с ней, пытаясь рукой нащупать пачку сигарет, и который был словно не в состоянии вернуться в реальность.
Аня вдруг подумала, что он и не так уж спешит возвращаться в эту самую реальность. Стремясь ухватиться хоть за что-то, что могло бы отдалить приближение ее.
И в этом девушка почувствовала какое-то необъяснимое единение и родство с собой.
Она уже не думала о своей любви. Она не искала ее. Она просто сделала все, чтобы этот мужчина - вновь "любил" ее. И - на удивление (удивление, прежде всего Горелова),--у него получилось.
Любовью это назвать было нельзя. Но и чем-то иным - никому из них не хотелось. Да и невозможно. Рамки привычных отношений были заметно смещены. Ни у кого из них раньше - ничего похожего не было.
Она не оставила свою работу. Он знал что ее - помимо него - "любят" еще десятки мужчин. Притом, что она знала наверняка - что у него - никого кроме нее - не было.
И он как-то удивительно закрывал глаза на все. Вернее,--до сих пор еще боялся их открыть. И живя в каком-то своем, иллюзорном мире - он оказывался счастлив, когда иногда - ощущал ее присутствие рядом.
Ему этого хватало. Он бы умер - если бы у него оказалось бы больше - чем есть. И он даже не стремился удержать (единожды появившееся) мгновение. Он вообще об этом не думал. Он просто жил. И давал жить ей.
А что до любви... Так никто никогда не определял и "рамок" подобного. А тем более какую-то границу совсем невозможно было провести - если касалось Горелова. У него давно все смешалось. И он только единожды подумал о том, что стоит ему попытаться проанализировать свою жизнь - как тотчас же он потеряет все. И уже не думал он об этом. А о чем он думал? Так и без того - забот хватало...
Глава 10
Горелов ощущал, что сходит с ума.
Случилось это не сразу. Да еще и не сошел он. Но он знал - что с каждым прожитым днем - состояние его психики - должно ухудшаться. Ну, хотя бы просто оттого, - что не могло быть иначе. И в том, что это происходит "так", -- Горелов совсем не видел чьей-то вины. Так же как не ощущал себя виновным и сам. Он просто все больше и больше погружался в какой-то неведомый ему мир. Мир несбывшихся иллюзий и фантазий разума. Мир, который он все время пытался постичь. Мир, который все время ускользал от него.
А ведь как хотелось бы - прощупав алгоритм действий - поменяться ролями. И наоборот - стать кукловодом. Режиссером необъяснимого спектакля. Спектакля, начало которого он все время пропускал. А до конца - не досиживал. И только смотрел все время с середины. Но количество актов - каким-то невообразимым образом все время менялось. И от того, никак не удавалось ему - хоть что-нибудь понять из того, что происходит. И если даже (случалось) он начинал о чем-то догадываться - истинный смысл тотчас же ускользал от него. И совсем невозможно было определить: что происходит?
А быть может, и на самом деле - ничего не происходило?
Если бы...
Если бы он мог надеяться, что это так. Если бы Вячеслав Аркадиевич мог надеяться хотя бы на возможность появления десятой, сотой, тысячной доли этого... Но перед ним уже давно разверзлась "пустота". И эта "пустота" появлялась всегда. Когда хотел он хоть в чем-то разобраться. И даже когда только - собирался подумать об этом.
Нет. Совсем невозможно было ему сделать хоть что-то подобное. Совсем невозможно. Нет. Совсем. Невозможно.
И уже тогда, Вячеслав Аркадиевич Горелов и не пытался, на самом деле, повторить какие-то свои попытки.
Он вполне был удовлетворен реальностью. Той иллюзорной реальностью, в которой жил. В которой ему приходилось жить. В которой - он существовал...
Самое ужасное то, что Горелов до конца не разобрался в симпатиях. Одно время ему даже казалось,-- что ничего такого и не было. Так. Что-то непонятное, и слегка не укладывающееся в представление о "норме",-- он имел весьма смутные представления. Замечая что-то у других - сравнивал с собой. И - не находил серьезных отличий.
И уже было казалось ему - что он просто ошибается. А то, что он принял за начало развивающейся в его психике патологии - на самом деле ничто иное, как...
Горелов судорожно листал МКБ (международные классификации болезней), вчитываясь в описываемые в нем симптомы заболеваний, и инстинктивно примеряя их к себе. Все время немножко "не дотягивало". Вроде и совпадало по одному какому симптому. Но других ("обязательных") он не находил.