Трудно было конечно говорить, хотел ли он этого сам?
Можно было ответить и так и этак. Причем, что любопытно, почти невозможно было сказать (дабы не ошибиться), что предпочтительнее для самого Григория Похлебкина. По всей видимости, и действительно стоило согласиться, что для него оказывалось приемлемо и так и этак.
Это объяснялось, видимо, тем, что Григорий никак не мог нащупать тот жизненный путь, следование которым привело бы его к намеченной цели. Цель базировалась в жизни. Проблема заключалась в том, что подобная цель намечена пока не была.
И вот тут уже словно образовывалась первая загадка: стремился или не стремился Григорий Похлебкин как-то наметить ее, а значит и в последующем решить. Хотя, конечно, решить, по всей видимости, можно было и не намечая. Просто так. Решить и все.
Но все это только одна сторона вопроса. На самом деле хотелось бы заметить (и в первую очередь этого хотел сам Григорий Похлебкин, двадцатидвухлетний выпускник факультета журналистики), что в своей душе он уже давно разработал жизненный план. Причем известно, что закончил его разрабатывать еще будучи в старшем подростковом возрасте.
С тех пор несколько раз план подвергался корректировке. А окончательный вариант не сформировался до сих пор. Загадка? Да не было никакой загадки. Если бы кто знал, какие трансформации иной раз приходилось преодолевать психике Гриши, так, наверное, и вопросов бы лишних не возникло.
Хотя, видимо, вопросов у ряда лиц (близко знавших Гришу) итак не возникает. Все просто единожды смирились, словно бы договорившись представлять Гришу таким, каким он был. А был он чудиком. А иной раз - и провидцем (в своем деперсонализационном безумии).
Хотя стоит заметить, что сам Гриша всегда был против того, чтобы у него изыскивали деперсонализацию личности. Он был нормален. В меру нормален, конечно. Ведь он еще был и человеком творчества. А таковому, на его взгляд вообще должно было многое прощаться.
И ведь не сказать как-то прямо, что он был шизиком. Нет. Лучше списать его странности на творчество. Как будто сама способность к творческой реализации предполагает условную долю шизоидности. Придумываемую зачастую обывателями, не способными объяснить полет творческой фантазии того или иного индивида, наделенного неким природным дарованием, дающим ему возможность творить.
И тогда мы заметим: явным шизиком Гриша никогда не был. Так, легкая доля совсем незначительного отклонения от обывательской нормы. Да и что такое норма, как на самом деле не придуманная когда-то да кем-то; после чего подобная теория разошлась в мнении народа сравнивать безумие ближнего - по девиациям собственного поведения. Похож - нормален. Не похож - дурак. Ну или безумен (или мягче - человек со странностями). Не похож на других - значит ненормален. Истина.
От подобного Гриша готов был действительно если не сойти с ума (как пошутил кто-то из его знакомых - нельзя сойти с ума, если уже сошел), то все это вызывало в душе Похлебкина боль и негодование. Боль, потому что не мог он ничего противопоставить такому мнению о себе. А негодование - потому как не мог с таким мнением смириться. Переживал. Да, ведь Гриша и действительно иной раз более чем (чем необходимо) переживал. Одно время он даже стремился всяческим образом доказать обратное. Да вот доказательства выбирал настолько детские, что не иначе как чудиком его и назвать-то при этом было нельзя.
Странный, загадочный, иной раз до нелепости наивный был человек Гриша Похлебкин.
И самое любопытное было то, что он и сам постоянно задавал себе всякие загадки. Мучился,-- не хотел,-- но задавал.
А потом не знал, как разрешить те.
И что было самое интересное, иной раз загадки были такого рода, что и разрешать их не следовало. Попросту было не надо.
Но Гриша хотел. Он вообще многого хотел. Как добиться в жизни, так и хотя бы попросту запланировать что-то прекрасное. Причем, как уже можно догадаться, планировал он многое.
Большая часть из запланированного сбыться не могло из-за иллюзорности разрешаемости тех или иных загадок бытия Похлебкина. Он был умный человек, конечно, но иной раз в голове его начинало рождаться такое, что наиболее оптимальным для него было бы попросту прекратить думать. Хотя бы на какое-то время. Чтобы дать организму (психике в первую очередь) возможность восстановить запланированный природой потенциал. Ну а то что потенциал этот был велик, становилось заметно по рождающимся в голове Похлебкина идеям.
Проходило время. Григорий Михайлович Похлебкин, казалось, многое переосмыслил, и со многим смирился. Он даже себя стал воспринимать с долей условности. А иной раз ему начинало казаться, что его и вовсе не существует. Была оболочка какого-то человека, внешне напоминающего Григория Похлебкина. Но при всех раскладах (стоило только подойти поближе, всмотреться, что-то с чем-то сопоставить) это был уже не он. Точнее - и он, и не он.
Но тогда кто?
Сколько же на самом деле было загадок... И еще больше их рождалось в чудной голове Похлебкина. Шизика, и уже вроде как не шизика. Но как минимум - человека со странностями. И эти странности (было такое предположение) оказывались более чем необходимы Грише. Быть может, только благодаря наличию их - он и жил. И выживал. И планировал свое существование. Он ведь все равно (несмотря ни на что) продолжал планировать. И небольшими шажками продвигался к цели. Добиваясь ее. Собирая по крупицам все то, что было вокруг, анализируя, и делая какие своим, известные только ему выводы.
И в этом был он весь - Григорий Михайлович Похлебкин. Человек. Потому что все проблемы у него человеческие...