Я закрыл дверь и долго смотрел в окно. Рядом надоедливо жужжала жена. Я не отвечал. А что я вообще мог сказать. Что я отнес десять тысяч евро просто так, а сам живу в комнате на подселении...что норковая шуба для жены это просто пустые планы на следующую пятилетку, а там или Политбюро вынесут ногами вперед или Союз развалится. Но все-таки на душе было тепло. Не знаю от чего. Просто вероятно, потому, что есть на этом свете люди, которые тебе верят, ждут твоей помощи и наверно совсем чуть-чуть, где то на самом донышке любят. Как-нибудь при случае надо спросить Вику, что сталось с тем французом, ведь он такой настойчивый не мне чета. Может Роман вразумил его и наставил на путь истинный, а может и съездила Татьяна во Францию, побыла, годик-два парижанкой да вернулась. Кто знает.
Но, в общем, все по порядку.
Мне нужно было смонтировать лестницу для дачного поселка Солнечное. Это была заурядная рутинная работа не предвещавшая неожиданностей. Когда ее изготовили, я отправился в путь для ее установки. В помощниках отбоя не было. Я взял в попутчики Илью и Дениса. Парням надоело работать в дымном цехе, а тут представилась возможность выехать на природу, искупаться. Денис среди друзей имел кличку "Плюнь" из-за патологической любви к жвачке. Много свободного времени он проводил на "Барахолке" и бутиках, и любил одевался вызывающе ярко. Илья был репер. Изучал электронику, собирал ламповые усилители и "втюхивал" обычным гражданам. Девушка его бросила, и ему амбициозно нравилось помечтать как он "уроет" ее нового бой-френда.
Дорога проходила по живописной трассе окруженной величественными соснами со стволами в два обхвата, которые могучими кронами прикрывали ее от солнечных лучей и на ней, даже в яркий день царил легкий полумрак. Изредка выбегали на дорогу как девчонки десятиклассницы, легкие березовые перелески, и на шоссе сразу становилось светлей и радостней.
Проехав Мочище, и оставив слева новую развязку на Северный объезд, мы повернули вдоль реки.
Миновали увешанный бумажными цветами Пашинский перекресток, на котором побилось несметное количество людей и машин, и вышли на финишную прямую. Шоссе как натянутая струна, ровное и гладкое в конце упиралось в поселок Красный Яр и городскую нефтебазу, которую уже два раза банкротили и никак не могли поделить предприниматели и высокие городские чиновники. Не доехав до Красного Яра с полсотни метров, мы повернули к реке. Асфальт запетлял и резко пошел под уклон. Размытые ливнями обочины шоссе предательски зияли пустотами, готовые в любой момент обрушиться, и мы старались держаться ближе к средине, хотя это тоже было небезопасно из-за встречных машин, которые стремились делать то же самое.
Наконец показалась широкая гладь воды. Обь в этих местах была шириной не более 400 метров, и местность испещрена рукавами, старицами, большими и мелкими островами. Правый берег, с которого мы двигались, был обрывистый и откосы порой превышали высоту стандартной городской девятиэтажки. Желтые наслоения были сложены из реликтовых глин, которым как утверждали геологи, было не меньше 200 миллионов лет и нередко здесь находили кости мамонтов и более мелких животных, что осваивали континент в те далекие времена. Сосны зелено-голубой каймой окаймляли эти солнечные похожие на горы природные образования и посреди всего этого великолепия узкой прибрежной полосой примостился небольшой дачный поселок Солнечное.
Мы заехали на крайнюю улицу, под названием Береговая. Скромное жилье слева соседствовало с вычурными солидными коттеджами справа, которые выходили к урезу воды, а в центре возвышалось огромное строение с полукруглыми башнями, больше похожее на церковь, чем на место отдыха дачников после огородных дел в согнутом положении. Его владелец, директор шпального завода, Владимир Ильич, по прозвищу Ленин, проводил нас недобрым взглядом.
Не останавливаясь и никуда не сворачивая, мы ехали пока не кончились домики. Дорога заканчивалась небольшой разворотной площадкой заросшей спорышем, и со стороны реки она ограничивалась отсыпанным гранитным камнем, строительными отходами, обломками плит, и короткими сваями.
Председатель, престарелый Лука Архипович в прошлый приезд, показал мне, как установить наше сооружение и мы не мешкая, принялись за дело. Задом с большим трудом загнали японскую "воровайку" с пятитонной стрелой. Петрович, водитель "Хino" нервничал и лаялся, как всегда вертя головой по зеркалам и ловя злосчастные сантиметры.
-Понастроили! Блин! Мать их!
Из ближайшего дома выбежала небольшая рыжая такса и звонко оповестила округу о нашем прибытии. Лопатами и ломами мы принялись было расчищать и выравнивать склон, но непредвиденное обстоятельство заставило нас задуматься. Ураган, по-видимому, на днях свалил огромную ветлу. Ствол ее прошел по тому месту, которое планировалось для укладки. Ребята закурили.
Спустя время привлеченная шумом из того же дома вышла маленькая девочка и стала, застенчиво вжимаясь в свой забор следить за нашими действиями.
Становилось жарко. Хотелось искупаться. Я попытался пообщаться с таксой, но она была настроена воинственно.
Осмелевшая девчушка подошла ближе и, пряча руки за спиной, сказала:
-Это не мальчик, а девочка,- она указала рукой на притихшую собаку,- ее Люся зовут.
-Люся ...Люся, - позвал я, но она даже ухом не повела в мою сторону.
-Она еще маленькая.
-А тебя как величают?
-Вика.
-Чудесное имя!
-А папу Рома, а маму Таня, зовут, - продолжила девочка, потупив глаза.- Мы тут летом живем, а папа приезжает на выходные.
-Ну, все доложила, - ласково потрепал я ее по белобрысой головке.
Подошли Илья с Денисом. Они отходили к реке.
-Вода теплая, - сказал Денис. - Класс! А у нас гости?
-Люся и Вика,- скрывая улыбку, произнес я.
-Девочка Люся, собака Вика?
-Наоборот.
-Ох! Я ошибся. Бывает,- промолвил Денис, деланно морща лоб.
Вика нахмурилась. Взяла собаку на руки и отошла на несколько шагов назад. Но таксе не хотелось сидеть у нее на руках. Она вырвалась, прибежала к нам, и уже по-свойски начала лизаться и служить. Вика тоже подошла.
-Вы когда лестницу сделайте, я первая пройду. Ладно?- сказала девочка.
-Не упадешь?
-Нет. Я уже большая.
-А у вас есть дома пила? Нам дерево мешает,- произнес я.
-Я сейчас у мамы спрошу.
Девочка стремглав убежала, сверкнув глазенками. Спустя пару минут, она показалась из-за высокой калитки, ведя за руку очень симпатичную молодую женщину. На ней было серое, тонкое хлопчатобумажное платье. Шею прикрывал сиреневый платок из шелкового туаля, и он придавал ей сходство с пионерками из бывшего Союза. Глаза ее лучились, искрились, и казалось, сыпали здоровьем смехом и красотой. Денис, подошедший только что Илья, и я, как по команде замерли в немом удивлении - так хороша была среди великолепия сосен молодая мама. Это была не та блондинка, про которых пишут, что у них пару извилин в голове это была Синди Кроуфорд, Кимберли Донли и Стефани Сеймур в одном лице, но только гораздо моложе и без обилия пудры и театрального грима.
"Черт возьми!",- подумал каждый из нас, но конечно никто ничего не сказал и даже не подал виду, но все как-то напряглись и внутренне собрались как перед прыжком. Давно заметил, что симпатичные особы, появляясь в компаниях, оказывают магическое действие на мужской пол. Даже мужчины в возрасте, которым давно ничего не светит, меняются в голосе, глаза у них влажнеют, блестят, а те, кто помоложе вообще теряют покой, стараясь незаметно для других подойти поближе, быть на виду. А может все это происходит на рефлекторном уровне?
-Ведь кому-то же она надоела,- коротко шепнул Денис, толкая в плечо Илью, и картинно закатывая глаза вверх.
-Пошел ты со своими шуточками,- мечтательно не сводя с нее глаз, ответил Илья.
-Вот лестницу приехали вам монтировать,- наконец выдавил я, с внутренним волнением обращаясь к ней.
-Мы давно мечтали об этом, - сказала она, поправляя волосы,- а то скакать по этим плитам небезопасно.
-Вы мечтали, а мы сделаем.
-Вот приедет Рома, удивится.
"Рома! Рома! Как же тебе повезло!", промелькнула непрошеная мысль. Мне всегда было непонятно "Ну как то же находятся счастливчики, и она живет как обычная женщина".
-Вас же Таня зовут?- проговорил я с усилием и сам удивился своей смелости.
-Гм...м. Да! - смутилась женщина, взглянув бегло на дочку и сделав на секунду ей страшные глаза.
-Ну а мы безыменные строители,- сказал я.
-Почему же безыменные?... Денис,- представился мой напарник.
-Илья, - спохватился второй. Я промолчал.
-Очень приятно,- промолвила она, поднимая глаза и обращая взгляд только на меня, игнорируя моих спутников.
Я люблю таких женщин, которые даже в мелочах остаются верными и не скачут из стороны в сторону, из любезности, или из любопытства, пробуя каждый орешек на твердость.
Возникло противное чувство, что мы самцы средней руки. Тугие шеи, наглые взгляды. Истребители-перехватчики. Хотелось что-то сказать настоящее, но сбилась юстировка. "Произнеси что-нибудь, открой, наконец, рот пока она рядом!", подсказывал внутренний голос. "А зачем эти пустые хлопоты!?", вторил ему второй из-за спины. "Ха-ха-ха!", кричал третий, "Посмотри на себя... Наглец! Ален Делон в спецовке!". ... "Миссия не выполнима!", спокойно сказал четвертый голосом робота.
-Ты мне нравишься,- шепнули мои губы непроизвольно.
-Что вы сказали, - не поняла она, поворачиваясь левым ухом и убирая с него волосы. Брови у нее при этом удивленно поползли вверх.
-Хорошее имя у вас - Таня!
-А-а... Главное редкое,- облегченно улыбнулась она краешками губ.
-Наша Таня громко плачет...,- продекламировал в шутку я.
-Уронила в речку мяч...,- подхватила она и засмеялась, внимательно проводя взглядом снизу вверх по моей несуразной фигуре.
Я стоял как слоник с растопыренными ногами. Тут же каблуки у меня непроизвольно сошлись.
-Мамы разные, а стишки одни. Все мы родом из детства.
-Манная каша, сказка на ночь.
-Да! Маленькие девочки ложатся спать с мишками,- сказал я.
-А большие девочки?- спросила она с хитринкой в голосе.
Мы смотрели друг на друга, и невидимая струна натянулась между нами готовая лопнуть от напряжения.
-Большие девочки ...Большие девочки сами знаете с кем.
Возникла неловкая пауза. Она опять поправила волосы, поискала глазами дочку.
-Нам бы пилу. Дерево спилить. А то мы не рассчитывали на такие катаклизмы погоды.
Она подошла к обрыву, закрыла ладошкой солнце, далеко вытянув руку.
Легкое платье из тонкого батиста предательски обтянуло ее фигуру, смутно очерчивая стройные формы тела и выпуклые половинки зада, чуть прикрытые просвечивающими белыми плавками похожими на крылья взмахнувшей чайки.
-Это позавчера, - она обернулась ко мне и, понизив голос, продолжила, так что бы слышал только я,- представляете, такого я еще никогда не видела. Я ведь городская, домашняя. Мы ушли с Викой и Люсей по берегу, почти до самого дебаркадера. И вдруг сизая туча, что шла с востока у нас за спиной как-то сразу стала большой и черной и закрыла полнеба. Молнии блещут, но без грома, только стоит глухой гул. Мы переглянулись и кинулись бегом домой. Бежим навстречу грозе, а туча меняет свой цвет с черного, на зловещий багровый и ветер такой порывами, что непонятно откуда он дует. Обь сразу вздулась, и вихри отрывают куски пены, бросают в нас. Мы уже все мокрые без дождя.
-Представляю,- сказал я, внимательно и неотрывно вглядываясь в ее голубые глаза. И она сделала совсем маленький шаг ко мне. У всех людей есть зона безопасности, с полметра или чуть больше. Если вы непрошенный гость, нежелательный тип, то сразу возникает дискомфорт и человек, к которому вы приблизились, отстраняется. Если он пускает вас туда, это о многом говорит.
-Нет! Это трудно представить.- Еще более горячо и запальчиво продолжила Таня. - Ветер усилился и стал срывать с яра куски глины. Образовалась страшная круговерть и все это сверху сыплется на нас, больно бьет в лицо, попадает в глаза. А туча, которая занимала полнеба, снизилась, и уже полностью накрыла нас, и стало темно как ночью. Тут меня охватил настоящий страх за себя и дочку.
Как уж добежали, не помню, но только забрались на это место где стоим сейчас, как грохнет. Ахнет! Да так, что земля подпрыгнула. И огонь озарил сзади. Мы все и попадали от страха. Схватились от боли за уши. А потом затрещало и с грохотом упало это дерево. Чуть-чуть мы припоздай, оно бы точно угодило в нас.
-Вы так вкусно рассказываете,- сказал я, после небольшой паузы улыбаясь и не сводя с нее глаз.
-А вы так внимательно слушаете,- улыбнулась она в ответ,- страшно просто было. Дождь полил как из ведра, а я прижала Вику к себе, и плачу, радуюсь, что живы остались.
-Все-таки у вас дар рассказчика Татьяна.
Она смешно, дернув носиком, и поджав верхнюю губку, скривилась, что могут позволить себе только уверенные в своей красоте женщины.
-Зовите меня просто Таня. Это от пережитого. Надо же с кем-то поделиться, вы уж извините, расчувствовалась, даже наш папка еще ничего не знает про наши приключения.
Мы посмотрели друг на друга как друзья, доверившие тайну. Она ушла, и мне вдруг стало совсем неуютно и пусто стоять на этом высоком берегу и слышать, как легкий ветер качает ветки сосен и внизу журчит вода, переливаясь через каменные преграды возведенные людьми. Ребята, затушив бычки, подошли с многозначительными лицами, переглянулись меж собой, но ничего не сказали.
Минут через пять она принесла двуручную очень ржавую пилу без ручек, но из Покровской стали, очевидно, дореволюционную. Виновато улыбнулась.
-Все что есть. Маленькая ножовка ведь вам не подойдет?
Мы вырезали из прибрежного тальника ручки. Плотно насадили их и быстро справились с поваленным деревом. Я внимательно рассмотрел выбитое клеймо "Братья Карагановы и К". Раньше железо было не в пример лучше. Инструменты передавались от отца к сыну, относились к ним бережно, с уважением.
Когда пришло время относить пилу, калитка была полуоткрыта. Я не тронув ее, зашел. Она сидела на крыльце, с нераскрытой книгой и смотрела именно туда, откуда я должен был появиться. Внезапно, неожиданно встретившись с ней взглядом, я слегка растерялся. Ее длинные ресницы тоже затрепетали. Я одновременно смотрел ей в глаза и видел ее неприкрытые голые коленки. Такое странное раздвоение взгляда, бывает наверно только у мужчин, когда они смотрят на хорошенькую женщину и пытаются одновременно соблюсти приличия и при этом жадно поедают ее взглядом. Она одернула платье. Слегка зарозовела.
Мне вдруг захотелось сказать что-нибудь глупое и смешное вроде того: "Ты читаешь эту книгу? А на какой сейчас странице?"...Протянуть руку... ощутить, твердый переплет в руках, и совсем случайно встретиться ладошками, испытать сплетение своих и ее пальцев. Мне вдруг непреодолимо захотелось рассказать ей какую-нибудь историю из своего детства. Просто сесть смотреть на нее и говорить... говорить... говорить. ...Но это были мечты, а сказал я первое, что пришло на ум:
-Вот пила. В целости и сохранности и даже с ручками. Оказывается антиквариат. Вы же боялись за нее?- сказал я последнюю фразу как бы пошутив.
Вышло неудачно. Она смутилась.
-Это не так разорительно, можете оставить ее на память. Просто сижу и думаю, где я вас могла видеть, а на ум ничего не приходит.
-Так обычно знакомились, ...я знакомился с девушками,... но это было давно,- произнес я, покачивая полотном пилы и рассматривая мокрые разводы на ней.
-Вспомнили! Когда это было! В нашем возрасте уже не знакомятся.
-Почему не знакомятся,- пробубнил я, нанося машинально какие-то иероглифы на полотне пилы.
-Наверно тяжело расставаться потом,- сказала она, беря у меня из рук инструмент.
-Вы правы,- со вздохом и сожалением сказал я, неохотно отдавая ей, предмет...из-за которого появился здесь.
-Возможно, а возможно и нет.
Солнце золотило ее волосы, легкий ветерок трогал прядки на лбу. Голубые бездонные глаза ее казалось, опустошали меня до дна. У меня во взгляде наверно тоже было нечто из серии "Веселые кузнецы играют шуточный марш маленьких бесенят", в котором угадывались одновременно звуки тарантеллы, краковяка и лезгинки.
-Я отдал вам пилу?- неуверенно спросил, или подтвердил я.
-Пилу? - удивилась она, и ее брови ниточками поползли вверх.- Вот она у меня.
-Значит отдал. Тогда мне нужно идти,- невнятно пробормотал я и, повернувшись обратно к калитке, вспомнил глупый стишок: "Едет педик на мопеде". И еще раз: "Едет педик на мопеде". Вот пристал. Куда он едет, зачем. У меня и мопеда нет, и никогда не было.
-Странный вы...- услышал я ее голос за спиной, когда отошел на пару шагов,- так и не сказали, где я могла вас видеть?
Я остановился на полушаге и в радостном возбуждении неуверенно вернулся, вновь увидел ее лучистые глаза, хитрый прищур и чарующую белоснежную улыбку, которая как магнитом притягивала меня.
-Вы хотите это знать?
-Непременно, а то буду мучиться.
-По телевизору на той неделе показывали выставку моих работ, брали интервью.
-Точно... точно... вспомнила. Не продолжайте. Вас совсем не узнать. Так это действительно были вы?
-Скорей всего так.
-Вы говорили о том, что уезжаете за рубеж?
-Это еще через месяц. Когда дадут отпуск. Выставки в Римини, Пезаро, Перпиньяне и Каркассоне. Каждая по три дня.
-Римини это в Италии?
-Да. И Пезаро рядом. А Перпиньян и Каркассон во Франции. Это все маленькие городки недалеко от побережья, а Каркассон крепость. Самая древняя крепость Франции.
-Завидую.
-Не стоит.
-По-хорошему.... А Париж?
-В Париж мне еще рано.
-"Еще!"... хорошее слово,...многообещающее...как вы считаете...?
-Ничего нельзя загадывать наперед.
-А здесь вы как?
-Картины это хобби. А кончал я "мосты и тоннели" в новосибирской академии железнодорожного транспорта. Работа по профессии. На хлеб насущный.
-Ну, идите.
-Что, я пошел?
-Вас ждут ваши коллеги и наверно волнуются.
-Вы были правы.
-В чем?
-Расставаться всегда тяжело.
Она улыбнулась. Тревожно оглянулась на окна дома, и, подойдя, легонько поцеловала меня в щечку, больше прикоснулась лицом.
-Я буду следить за вашим творчеством.
В голове моей зашумело, как от бокала исходящего пузырьками золотистого шампанского и откуда-то понеслась легкая оркестровая танцевальная музыка в исполнении оркестра республиканской французской гвардии.
"Там-там! Тара-рам!!! Там-там-тара-рам..м!!!"
Музыка медленно угасла только за калиткой. Мои напарники долго и завистливо допрашивали меня, почему я так долго задержался. Я только рассеяно улыбался и молчал. Как от хорошего вина бывает послевкусье, так и здесь. Хотелось сохранить легкое очарование, приподнятое настроение. Мне совершенно ничего не хотелось говорить
Не откладывая, этим же вечером, я написал ее портрет по памяти. Он вышел прекрасно. Кистями я работал самозабвенно и закончил в три часа ночи. На работу вставал утром никакой. На следующий день я отложил в сторону кисти и взял в руки небольшой мастихин. В цветах преобладали титановые белила, берлинская лазурь и легкие добавления киновари. Ее новое изображение вышло более живым и непосредственным. Мастихин всегда дает богатую фактуру. Но я не успокоился и в конце недели написал третий портрет, Таня была изображена на берегу, закрывала солнце узкой ладошкой,...а когда я написал ее... и дочку, бегущую от грозы, я закрасил все три предыдущих портрета как неудачные.
Я в который раз вглядывался в картину. Тревожные сполохи, багровое и фиолетовое небо, черный мрак и ужас, охватил две бегущие фигуры. Мама, утопая ногами во влажной глине, изнемогает, но тащит за руку плачущую навзрыд девочку. Желтые куски летят с высокого откоса. Испугано дрожит и оглядывается на них забежавшая вперед собачка с поджатым хвостом. На молодой женщине от дождя промокло насквозь тонкое платье и прилипло к телу, а кое-где топорщится пузырями ...и в этой прозрачности смутно видно все то, что обычно скрыто от посторонних глаз. А тут еще ветер куполом поднимает подол, который она пытается придерживать второй рукой.
Полоснувшая по небу молния выхватила на миг эту картину, и кисть запечатлела ее на холсте. Чем дольше я на нее смотрел, тем больше она мне нравилась. Непонятно чего в этой работе было больше, непосредственности, материнства, женского начала или испуга отчаяния эротики, а может и всего вместе. Еще не совсем просохшую работу я взял с собой в поездку.
Италия сразила меня наповал, как только веселые русские девчонки-проводницы открыли задраенный люк самолета и выпустили нас на приставленный трап. В глазах у девчонок читалась легкая зависть и грусть. Мы туда они обратно. Им снова сегодня лететь в холодную неприветливую столицу. В Москве в Шереметьево первого октября летел мокрый снег. Моя черная кожаная куртка промокла и потяжелела на пару килограммов, а тут теплая волна воздуха как в горячей финской бане обволокла меня, и я сбросил ее как холодную лягушку. Тепло, синевато-дымчатые просторы римского аэродрома, раздетые до пояса водители аэропортовских автобусов, приветливые улыбающиеся лица наших пассажиров - все нравилось мне, все приводило в восторг.
Дорога из Рима прошла с приплюснутым к стеклу носом. Ночной Рим необычайно красив и торжественен, это происходит наверно от того, что итальянцы плотными ставнями-жалюзями отгораживаются от всего мира и жилые дома стоят немыми черными громадинами, а освещаются только гирлянды дорог, магазины, многочисленные кафе, ресторанчики и подсвеченные прожекторами памятники старины. Рим не может позволить себе разветвленное метро. Только начнут копать, как натыкаются культурные слои и работы прекращаются. Жители города обижаются на Муссолини который в свое время расширил дороги и разрушил много памятников, но все ездят по ним.
Нас на минутку высадили у фонтана Треви. Предупредили не разбредаться. Каменные глыбы, стоячие античные статуи и промеж них низвергающиеся потоки горной воды, поступающие по высоким виадукам. Водопад наполнял овальное основание фонтана. Поверхность, золотой чешуей блестела в софитах прожекторов. Зеленовато-голубоватая вода отражала россыпи монет на дне. Вспыхивали и били по глазам бесконечные вспышки камер, и стоял гомон большой радостной толпы. Это было место, где люди любили друг друга вне зависимости от возраста и национальностей. Мы, как и все бросили свои монетки на дно Треви через левое плечо, что бы еще раз вернуться в Италию.
Больше остановок не было, только издали мы видели, огороженные проемы раскопок с дежурными красными фонарями, каменную лодку наполненную водой, негров с огромными букетами пурпурных роз, лестницу с влюбленными, круглое подсвеченное здание Колизея и здание римского правосудия. А на выезде встретились со жрицами любви небольшими кучками жавшимися в тени деревьев. Все странным образом уживалось и дополняло друг друга в этом городе, раскинувшемся на семи холмах.
Ночью полусонных нас высадили в Пезаро. Утром я проснулся от звона. Били часы в небольшой церкви напротив. Вставать не хотелось. Потом внизу раздался звук битого стекла. Я выглянул. Пезаро небольшой городишко расположенный небольшими уступами к морю. Прекрасные римские дороги казалось, нашли продолжение и здесь. Все сияло чистотой, и город казался умытым блестящим. У гостиницы стоял величиной с грузовик желтый колокол похожий на выспевшую грушу. Вверху у него зияло узкое отверстие. Пожилая женщина неторопливо и привычно бросала туда стеклянные бутылки. Они жалобно звенели и бились. Так она расправилась с одним пакетом, потом с другим и ушла. Да! Другого времени как в семь утра бить посуду не нашлось. Видно старухи всего мира одинаковы. Чертовы "макаронники"! Спать расхотелось, да и спать в Италии надо меньше, не за этим едешь за тридевять земель.
Первым делом я сходил на берег. Недалеко от гостиницы за поворотом увидел огромную чашу, похожую на бассейн, доверху наполненную водой. В центре, на невидимой поддержке парил никелированный разорванный черными трещинами земной шар. Десятки тонн воды мирно покоились в отведенном им месте и как бы плавились, медленно изливались по идеально ровным краям через край. Создавалось впечатление что, какой-то великан налил горячее блестящее стекло, и оно желтым отражало редкие лучи солнца, прорывающиеся из груды кучевых облаков.
Пляжи уже закрыли, но свежие следы от песко-очищающих машин были видны, и летние кафе стояли заколоченные и неприветливо серые, а лежаки были стасканы под розовые стеклопластиковые навесы, стянуты тонкими блестящими тросиками и закрыты смешными для русского человека замками величиной со спичечный коробок.
Температура воды и воздуха была одинаковой 22 градуса. Чтобы искупаться, нужно было метров двести заходить в море и так же долго выходить. Это было непривычно и неприятно и дно было песочными волнами, которые затрудняли движение. Бегающие по утрам итальянцы в налобных шерстяных повязках, удивленно останавливались у перил бетонного мостика и что-то очень быстро говорили, глядя на меня. На воде слышимость хорошая. Я разбирал только слова "Руссо-туристо!"
"Да! Кто еще может купаться в такую холодную погоду! Пожили бы вы у нас в Сибири! У нас не каждый год Обь прогревается до этих самых двадцати двух".
К одиннадцати часам картины повесили, некоторые оставили на полу. Одну картину в качестве рекламы в легком застекленном щите в виде перевернутой английской буквы "V" выставили на тротуар, предварительно надев на ножку цепь с замком. Внизу под картиной на зеленой табличке цветными мелками написали мое имя, фамилию и страну, откуда я прибыл. Реклама без претензий, но адресная "короткая" и работает. "Случайный прохожий, если не сильно торопишься, сделай десять шагов в сторону, и возможно тебя что-то заинтересует".
В двенадцать пришла переводчица. Ее звали Рамина. Я ожидал увидеть молодую стройную итальянку, но пришла пожилая женщина с широкой костью и грубоватыми манерами, что часто свойственны людям, долго жившим в деревне и посвятившим себя сельскому хозяйству. Одета она была очень скромно. На ногах бежевые видавшие виды, туфли. Платье блеклое, невыразительное, волосы одним хвостиком завязаны назад, а на лице ни грамма косметики, но говорила она по-русски чисто, почти без акцента и была самой настоящей итальянкой от рождения.
В перерывах, когда не было посетителей, мы разговорились. Рамина была из семьи рабочих. Отец ее и мать были коммунистами. Она пошла по их стопам и выучила в совершенстве русский язык, уважала Советский Союз, но не любила Горбачева и настороженно относилась к русским священнослужителям и новым русским, хлынувшим в Италию в качестве туристов с мутной волной перестройки. Но работа есть работа. Когда безработица, чувства можно спрятать или, во всяком случае, не афишировать. А переводить она умеет, а большего и не нужно.
Художники из России в Пезаро бывали не часто. Я тоже рабочий. Это ей импонировало. Она мне сказала прямо без обиняков, что, пожалуй, ко мне может относиться без всякой предвзятости. Короче мы нашли с ней общий язык, и она с удовольствием сопровождала меня и в Римини и мы даже съездили с ней в государство-карлик Сан-Марино на ее маленьком Фиате за покупками. Это было совсем рядом.
-Италия не такая богатая страна как кажется. Мы толком ничего не производим, особенно на юге. Гости посещающие страну дают почти пятьдесят миллиардов евро. Как вы живете за счет своей нефтяной трубы, так и мы подсели на "туристический наркотик".
-Нефть всегда может кончиться, а памятники вечны,- попытался успокоить я ее.
-Да! Но лучше бы их было поменьше, а больше внимания обращалось на производство и на рабочего человека. Легкие деньги развращают, а легкие и постоянные вдвойне. Вот посмотрите на жителей Сан-Марино...
-А что с ними?
-Что бы получить их гражданство итальянцу нужно пройти все муки ада. Даже брак с Сан-Маринкой не решает дело. И дети ваши не будут гражданами. Надо прожить с ней в браке целых 20 лет и только тогда подать прошение в Совет на признание. Как уж там рассматривают, я не знаю, но все дело в деньгах по большому счету. Этому анклаву дано право, не платить налоги и они в среднем живут намного богаче рядового итальянца.
-Повезло.
-Не скажите. Это поверхностный взгляд. По числу самоубийств жители Сан-Марино практически первые в Европе. Безделье и праздность никогда до хорошего не доводят.
Мы удачно посмотрели город, расположенный на горе. Удивился я памятнику жертвам войны. Там где упало несколько бомб в июне 1944, возвели целый ансамбль, потратили огромные средства, водят туристов. "Бедные русские",- подумалось мне,- "сколько их упало у нас!".
Мы быстро купили все необходимое. Ходить с Раминой было одно удовольствие. Продавцы мелких лавочек не приставали к нам как другим туристам, торговалась она умело, расчетливо и видимо привычно и ей, как правило, существенно уступали. Впрочем, цены в Сан-Марино итак отличались от итальянских почти в два раза. Особенно хороши были местный зерновой кофе "Premico" с нотками горького шоколада, молотый той же марки - кирпичиками, и белый "Moskato" в длинных бутылках с невзрачными этикетками, а также ликеры Cesarini на любой вкус от грушевого до сливочного в бутылках в виде котиков и другой живности.
В Италии у меня купили три работы по 400-500 евро и одну картину я подарил Рамине, правда, без выбора из средненьких.
Маленьким фургончиком с водителем-итальянцем Иво, который на каждой остановке пил кофе экспрессе, меня и картины отправили во Францию. Паспорта наши на границе никто не смотрел. Просто махнули рукой, и мы поехали дальше, и так на границах было всегда. Видимо мы были не интересны для таможенников в принципе.
Франция встретила нас ласково ...теплым дождем. Пригрело солнце, и от дорог шел пар переходящий в туман. Видимость упала, но скоро все успокоилось, и мы вновь прибавили скорость. Иво, выключил приемник, который отчаянно хрипел в горах, и запел свои бесконечные тягучие песни наверно про несчастную любовь и расставания. Это был такой французский Крис Ри и наверно большой романтик, хотя в его тридцать три в это плохо верилось.
В Перпиньяне гостиницу и обещанное помещение в местной библиотеке мне предоставили и были очень любезны, но с переводчиками получилась накладка. Так мне и пришлось путешествовать по Франции с очень скудным английским и тремя десятками слов по-французски. Впрочем, живопись особенно слов и не требует, но все-таки это значительно прибавило мне хлопот, и иногда я попадал в неловкие положения. В номере у меня не работал кондиционер, как я его только не включал, а вызванный дежурный никак не хотел меня понять. Наконец с грехом, пополам, удалось выяснить, что оказывается кондиционеры, выключили еще месяц назад. В октябре французам и в голову не приходило их включать. Да! Сибирь сказывалась.
Наконец летним волшебным вечером под звуки музыки в стиле chill-out, я распрощался с зеленым приветливым Перпиньяном, древней столицей провинции Россейон. В последний раз прошелся вдоль кафедрального собора, здания морского суда, биржи и посидел на его набережных. Не забыл основательно запастись дешевыми французскими духами-пробниками которые продавали здесь в фойе любого галантерейного магазина молодые француженки-продавщицы с презрительными улыбками. Нас этим не испугать, а вот вернуться к родственникам с пустыми руками, это уже будет другой коленкор. Дальше путь лежал в Каркассон, где творил и вдохновлялся автор "Властелина колец".
Мне хотелось осмотреть крепость, старинное кладбище у входа, но обстоятельства в первый, же день изменились.
В Каркассоне один толстый одутловатый француз решил с ходу, когда я еще толком не расположился, купить картину, где была изображены Таня, с дочкой, бегущая от грозы. Он был в белом просторном одеянии и с рыжей бородой. Француз просто выхватил ее у меня из рук и долго напряженно водил холст перед своим угреватым носом. Эта его бесцеремонность вывела меня из себя. Я сразу настроился против него. Решительно забрал картину и водрузил ее на приготовленное место. Француз схватил ее обратно и начал маячить пальцами, изображая палочки и нолики. Когда я во второй раз вернул работу, он сходил за женой, взял у нее ручку и салфетку, и подал мне, предлагая написать стоимость.
Я долго не хотел отдавать. Он настаивал, не понимая моего упорства и нежелания назвать цену. Наконец я сказал явно неподъемную сумму, что бы он, наконец, отстал. Француз замялся, конопатое лицо у него покраснело, и он попросил, что-то, у жены. Целый час мы ждали. Она видимо ходила в банк. Наконец она пришла. Очень грустная. Деньги выложила одной пачкой. Розовые фантики. Я до последнего не верил, что он возьмет. Не считал. Сунул в карман. Растерялся. Мне некуда было деваться. Я отдал картину
"Расставаться всегда тяжело". Вспомнил я ее фразу. Кто собственно она? Я видел ее в общей сложности десять минут в жизни. Я написал ее и чиркнул спичкой, зажег вообще незнакомого и даже не русского человека. И на выставке в Перпиньяне обычно все первым делом подходили к этой работе и долго смотрели. Потом оглядывались. Показывали пальцем на нее и меня. Я кивал. Просто кивал. Не знаю, что они там имели в виду. Может, признавали родство наших душ или удивлялись красоте русских женщин. Итальянцам надо античность, спокойные краски, романтику, французы другие.
Деньги топорщились у меня, мне было очень неуютно и не по себе. "Зачем я продал?" Я думал, что история на этом и закончится, но я ошибался. Вечером я вновь увидел своего покупателя уже одного, без своей спутницы. Он поджидал меня на выходе.
Пасмурный вечер благоухал оранжевыми цветами похожими на огромные мальвы. Они свешивались длинными метелками через кованые ограды, плоско лежали на мраморных парапетах, тихо осыпались, застилая ярким одеялом мощеную камнем мостовую. Сновали вездесущие мокики. На них рассекали и парни и девушки в яйцеобразных шлемах. Здесь не было строгих карабинеров как в Италии, которые стояли чуть не на каждом перекрестке, а иногда умудрялись гарцевать даже на лошадях. Мокики выезжали, случалось на тротуары, объезжая заторы машин, пугая прохожих.
Покупатель встретил меня как старого знакомого и был предельно любезен. Звали его Ришар. Он забыл, или сделал вид, что забыл наши трения с продажей и мою неуступчивость и пригласил меня в ресторан. Там мы пробыли не долго. Выпили по бокалу белого мартини, с красными копчеными оливками и он с моего согласия взял такси, и мы поехали к морю. Я понял, что он хочет хороший вид из окна и достойное обслуживание. Ришар видимо знал такой ресторан.
Мы поехали в Коллиур. Это был главный порт Руссильона, начиная с финикийцев. Узкие извилистые улочки, взяли нас в объятия когда мы спускались к морю. Таких чудесных и необыкновенных городков как будто сошедших со сказки мне прежде видеть никогда не доводилось. В начале 20 века эта была Мекка для художников. Может быть картины великих Мане, Пикасо Шагала и Поль Синьяка расскажут о нем лучше, чем я. Замок 7 века, защищающий вход в залив, был построен на развалинах римских построек по приказу королей Мальорки в качестве летней резиденции королевского двора. Позже его переделали, превратив в военный форт, и кажется, стрелки истории замерли.
Ришар попросил таксиста остановиться у небольшого ресторанчика и уверенно повел меня по лестнице на второй этаж, откуда открывался чудесный вид. Из окна видна была старинная крепость с пушками и каменными ядрами, а чуть влево глубоко в море была отсыпана каменная гряда, что защищала бухту от волн. На самом конце ее горделиво возвышалась круглая башня их тесанного серого камня с узкими окнами-бойницами. Это была базилика Нотер-Дам des Anges окруженная со всех сторон водой.
Народ гулял и ел шарики цветного мороженного, хрустел попкорном. Вдали качались белые яхты, над которыми парили голодные чайки и гортанно кричали. В ресторане, несмотря на день, царил полумрак. Свечи на столах, живое "пианино". Официанты в пиратско-маринистской одежде и не отставал от них шеф-повар, что-то на нем было от флибустьеров, рыцарей черного флага. Кухня не была глухо отгорожена, и посетители видели процесс готовки заказанных блюд. Изредка взлетали высокие сполохи огня, и слышался приятный испуг дам за столиками. Но спустя секунды все, откидываясь глубже на креслах и релаксировали. Путь к приятному вечеру был открыт.
Стол был роскошный. Впрочем, русский человек, который первый раз за границей наверно это не поймет. Думаю, что было так. Форель, запеченная в сливочном соусе на передвижной жаровне приготовленная прямо у их стола, стейк из меч-рыбы с диким рисом, шампиньоны с омарами. Французский коньяк очень светлый, но валит с ног, даже если его наливают на донышке высокого бокала.
Ришар долго молчал, но я понял, что это не просто обмывание удачной покупки... Он ждал, когда я буду в соответствующей форме. У меня были такие подозрения с самого начала, и я не ошибся. Я понял, что его интересует модель, та женщина, что изображена на полотне. Зачем я дал ему свой адрес в России не знаю. Это было в тумане. Француз и французский коньяк совместно победили меня. Он оплатил и мое возвращение в гостиницу. Деньги остались целы, несмотря на то, что я был можно сказать в стельку. Франция не Россия. Таксист аккуратно сдал меня швейцару, а тот, видя мое состояние, вежливо проводил до номера, повесил табличку "Не беспокоить". Живут же проклятые буржуи! И все-то у них продумано, все у них хорошо.
По приезде в Новосибирск, я выбрал день и отправился в Солнечное. В ноябре почти все съехали, но узнать адрес Татьяны у председателя не составило особого труда. Она жила в районе Кропоткинских бань, если не доезжать рыбного магазина Океан и свернуть на Линейную, то мимо никак не проедешь. Деньги я, тайком, выследил и отдал Вике во дворе. Сказал, что бы передала пакет маме. Там была вложена и записка: "Здравствуйте Таня! Здравствуйте и прощайте. Вы чудесны в жизни и на картине. Ее купили во Франции. Какой-то чудак бородатый француз.
РS. Расставаться всегда тяжело!"
Я был гордый и несчастный, хотя я не мазохист. Это сложно описать. Внутренний голос шептал мне в спину: "Ты совершаешь самую большую ошибку в своей жизни!!!". А я парил и немножко любил себя. Я представлял ее лицо. Я был немножечко дурак, ну, во всяком случае, не от мира сего. Это уж точно. Как в анекдоте: "Я обманул кондуктора". "Как это тебе удалось?" "А я купил билет и не поехал". Этот трамвай ушел без меня.
Что Ришар прилетит? я не предполагал. Но он это сделал, через два месяца,... под Новый год. Нашел меня. Подучил немножко русский язык. Видимо ходил на краткосрочные курсы у себя во Франции. Предлагал еще деньги. Я не взял, мы опять пили хороший коньяк Готье, с трудом говорили. А кругом наряжали елки. По телевизору крутили любимое народом кино. Он мне здорово надоел. Говорят, что проститутка женская профессия. Может быть. Хотя я не уверен. И утверждают что за деньги можно все.
Деньги это только розовые фантики.
Я отказывался, он настаивал. Наконец мне пришлось спустить его с лестницы. Ну, не, так что бы носом по ступенькам, просто вывел его на площадку, помог надеть пальто и настойчиво показал рукой вниз. Язык жестов был красноречив. Он понял. Мелькнула последний раз рыжая борода и его угреватый нос.
-Прости Ришар, розовые фантики это все-таки фантики!
Все так, но что-то надломилось во мне после той встречи. Мы, же русские, хлебосольные и наивные. Нам так просто можно сесть на шею. Я всегда не уверен. Свое самолюбие складываю по песчинкам, его так легко разрушить. Песочные замки долго не стоят. А вот он другой.
Я не знал, да и не мог знать, что мой отказ ничего не решил. Он просто нанял детективное агентство, и они нашли общество Солнечное, о котором я имел неосторожность сболтнуть в Коллиуре, и нашли адрес Татьяны и даже устроили их как бы случайную встречу у детского садика, когда она забирала Вику.
Картины я писать почти перестал. Так, изредка. Что-то выпотрошили из меня. Обо мне постепенно забыли, но профессия осталась. Я строил мосты и туннели. Мать с отцом были правы. Кусок хлеба я всегда себе мог заработать.
Прошло несколько лет. Как то поутру в субботу раздался настойчивый звонок. Жена открыла дверь.
-Это к тебе.
-Кто?
-Не знаю. Сам посмотри.
На пороге стояла тонкая симпатичная девочка лет 12-13.
-Можно?
Не дожидаясь ответа, она смело сняла обувь и без стеснения прошла в мой кабинет.
-Вы здесь живете?
-Да. А вы кто сударыня?
-Я Виктория.
-Не узнаю, извините.
-Ну как же. Мы знакомы. Меня мама послала спросить, не сможете ли вы дать мне уроки живописи.
-Я сейчас почти не занимаюсь этим. От случая к случаю.
-Это ничего.
-Как сказать. Навыки теряются.
-Мама сказала, что это ничего. Вы очень талантливы.
-А как зовут вашу маму? Случайно не Таня?
Девочка улыбнулась.
-Вспомнили?
Я рассеяно прошелся по комнате, внимательно посмотрел в ее лицо. Как она была похожа, на ту, которую я с таким упоением рисовал, боготворил.
-Хорошо Вика. Я скажу, что завтра принести. Часов в одиннадцать вас устроит.
-Да конечно. Я приду обязательно.
Я закрыл дверь и долго смотрел в окно. Рядом надоедливо жужжала жена. Самоходное орудие "Фердинанд". Я не отвечал. А что я вообще мог сказать.
Занятия мои с Викой были не особенно удачные, но ей казалось, что она делает большие успехи. Она хотела сразу и очень многого, а когда я делал ей замечания, сильно напрягалась, но не возражала, а на следующий день повторяла ошибки вновь. Тем не менее у нее случались, и удачи и она откровенно ими гордилась. Мы никогда не говорили о ее маме. Я ничего не спрашивал. Ее как бы не существовало.
Но как-то вдруг Вика сказала мне, что мама хотела бы поговорить со мной. Ей нужен был профессиональный совет. Стоит ли отдавать ее в художественную школу.
Я боялся этой встречи. Вообще, "Когда ты ездишь на машине тебе всегда хочется другую". Это был не тот вариант. С большим волнением я отправился на свидание с женщиной над головой, которой в моем понимании светился нимб святости и безответной любви. "Какая она стала? Что мы скажем друг другу?". "Ну ведь можно просто увидеться и поговорить!"
Мы встретились в "стекляшке" - кафе "Луизиана" на Каменской. Раньше там была приличная булочная, где иногда по утрам продавали Серябрянский хлеб, а теперь оно было больше похоже на заведение второго сорта. Но новых владельцев это устраивало, место было бойкое и по вечерам не пустовало.
В этот июльский вечер я не мог найти себе места. Сладостное томление в предвкушение встречи вызывало эйфорическую радость и одновременно тревогу. Я тщательно одевался, смотрел в зеркало и вновь перебирал вешалки с одеждой. Оказывается, мой гардероб был довольно скудным. Я любил хлопковые пиджаки, они позволяют телу дышать, и хорошо поглощают влагу, в них всегда удобно, но они очень легко мнутся и выглядят очень уже по-домашнему, нейлоновая и полистирольная одежда ничем не лучше душегубки. Оставался только летний костюм из тонкой шерсти. У меня был такой только один, бежевый в коричневую полоску Ricarard Tyler, правда я его уже затаскал и он мне приелся, но это мне. "Она-то его увидит в первый раз!". В пару к нему я подобрал английскую сорочку, мокасины цвета хаки, галстук одевать не стал. Вышел почти в половине пятого, задерживая шаг, слонялся взглядом по прохожим и витринам магазинов, но все равно заявился раньше назначенного времени.
Она сидела вполоборота у окна и уже поджидала меня, изучая меню. Застиранная скатерть топорщились наглаженными складками, тихо играли джазовые композиции Леонида Утесова и молдавского еврея Миши Альперина и за окном слышался шум машин. Наверно Татьяна заметила меня в окно. Когда я подошел, она даже не подняла глаз, просто подала руку и, ухватив мою ладонь, посадила рядом. На ней был изящный малиновый топик из шелка, с атласными лентами на голых плечах. Из-под них, когда она двигалась, проглядывали белые лямки бюстгальтера. Я смотрел на нее безотрывно, на ее узкие загорелые руки, на соблазнительно блестящую складками ткань на груди и даже взгляд скользил дальше внутрь где волнующе темнел сумрак, а половинки груди округло вздымались и опускались от дыхания играя блестящими складками шелка. Я не сводил с нее глаз, а она внимательно, очень сосредоточенно изучала меню. Наконец она очень медленно подняла подкрашенные коричневым тоном веки, и мы встретились глазами. Я сразу вспомнил пустынный берег, зеленые с красноватым отливом сосны как солнце золотило, ее волосы и легкий ветерок трогал прядки у нее на лбу. Голубые бездонные глаза ее опять, опустошали меня до дна. Мы смотрели друг на друга и ничего не говорили. Но наши глаза говорили о многом. Она вдруг взяла мою руку и на мгновение прижала к своим губам. Это было так неожиданно! Я хотел отдернуть ее, но она не отпустила ее, помотав отрицательно головой. Что она хотела этим сказать, извинялась за прошлое, благодарила, что я пришел или что-то другое?
Она мало изменилась внешне, те же светлые обрамляющие двумя овалами лицо волосы, как бы периодически подталкивающие с разных сторон подбородок, та же челка, с небольшим горбиком аккуратно начесанная на лоб, но это была наверно другая женщина. Бледное лицо ее исхудало, сильней обозначились скулы, а в уголках глаз, где-то совсем глубоко поселилась обида или отчаяние. Я чувствовал, что она стала другая. Я не мог понять, стала она лучше или хуже...
-Я тут немножко заказала...,- сказала она просто, и не здороваясь, будто не было расстояния в годы и мы расстались сегодня утром. Только у нее была такая особенность говорить открыто, доверительно и сразу безошибочно брать такую ноту в разговоре, которая снимала всякое напряжение. Она могла идти ва-банк и у нее это получалось.
-Расставаться всегда тяжело, а встречаться радостно,- сказал я приготовленную дома фразу.
Она не ответила, только повела бровями, бросая взгляд на меня.
-Ты не изменилась,- соврал я.
-Два раза в одну воду не войдешь,- грустно сказала она, - ты так смотришь на меня...
-Как?
-Как тогда помнишь?
-По особенному?
-Как крокодил, - она весело засмеялась,- готовый меня съесть. В детских сказках так крокодилы едят солнышко.- Она сделала смешное захватывающее движение ртом. -Ам! И нету.
-Да! Уж это правда. Наверно так и было...много солнца, воздуха, и счастья. Я помню все, все до последней детали... ... тебя, веселую взволнованную, твое платье с крылышками, сиреневый платок.
-Да-да! Ты прав, - слегка наморщила она лоб, вспоминая. -...Но этого уже ничего нет. Теперь вот, - она шутливо подняла ноги. Их плотно обтягивали слегка потертые в бедрах коричневые джинсы фирмы "Calvin Klein".- И я уже другая, что бы ты не говорил.
Нам принесли по бокалу белого "Цинандали" в запотевших фужерах, и тонкие пластики ананасов на плоской тарелке.
-За встречу!- смущено предложил я.
-За нашу встречу! Ну а ты рассказывай,- сказала она, ставя пригубленный бокал на стол.
-О чем?
-Мы прервались. Ты так хорошо начал. Маленький вечер воспоминаний.
-Я ничего не забыл, твой голос, испуг, как ты рассказывала про бурю. Выражение, счастья удачи, что вам все же удалось благополучно выбраться.
-Так-к-к...
-Ты была откровенна и доверительна. Так говорят только близкие. Я сразу почувствовал тебя.
-Помню твое лицо светящееся счастьем и нежностью и твою улыбку.
-Что еще?
-Самое главное - глаза. Я просто тонул в них без остатка. Знаешь когда идешь по песочному дну и вдруг обрыв, ноги не ощущают ничего и, уходишь с головой в воду и кажется, не вынырнешь никогда. Цепляешься носочками за дно, а течение уносит тебя все дальше на стремнину, где все бурлит и клокочет. Вот уже и носочки не достают. Чувствуешь все! Там твоя погибель. Ты знаешь, что там твой конец, но сделать уже ничего нельзя. Нет сил сопротивляться. Вот так это было. В омут головой! В омут к тебе.
-Вот умеют же люди выражаться... Это я люблю, - она сделала губы трубочкой и послала воздушный поцелуй.
-Ну, это было давно...,- вздохнул я тяжело и смущенно.
Таня встала. Оглянулась на окружающих, поцеловала меня в щечку, и засмеялась:
-Это не забыл?
-Конечно. Тогда даже голова, пошла кругом.
-Не сочиняем?
-Нет.
-А сейчас.
-И сейчас тоже. Я весь дрожу просто от того, что ты рядом, и когда ты касаешься меня.
Она взяла мою руку и поцеловала каждый пальчик в отдельности, потом в обратном порядке и засмеялась как девочка. Ей было наплевать на окружающих.
-Расскажи еще что-нибудь. Пожалуйста, ...,- промолвила Таня дурашливо и с мольбой в голосе.
-А что ты читала тогда?
-Ты знаешь, не помню.
-Я хотел взять эту книгу и случайно дотронуться твоей руки, почувствовать переплетение пальцев и что ты не убирала их.
-Сознаюсь, мне тоже что-то смутно хотелось. Но я к этому конечно была не готова. Я ведь была такая домашняя и неиспорченная совсем... - Она замолчала, и добавила жмуря глаза,- Сделай же это сейчас.
Я взял ее ладошку, под столом и мы вложили пальцы друг в друга.
-Вы читаете эту книгу? - улыбаясь, проговорил я чуть слышно.