"...Пелевин пишет слишком сложно, Маринина - слишком просто... Да и надоели оба. Что читать?.." Не вопрос. Рекомендуем: Борис Акунин, - пожалуй, самый модный на сегодня столичный автор, именуемый центральной прессой "Открытием 1999 года". Сам Б.А. уверяет, что дело не в нем самом как таковом, а в "открытом" им направлении - "массовая литература для взыскательного читателя - образованного, интеллигентного". Акунин пишет детективы. Детективы, который нельзя читать по диагонали, одним глазом кося в телевизор, детективы, в авторстве которых не только не стыдно признаться даже оч-чень солидному человеку, но и безумно хочется его - авторство - присвоить... С некоторых пор Борис Акунин прекратил давать интервью и пылко отстаивает это право перед неугомонными журналистами. Единственное исключение было сделано им для "Карьеры": так уж вышло, что родная племянница беллетриста работает именно в нашей газете. Так что садитесь поудобнее: перед вами эксклюзив общероссийского (или даже всемирного? пожалуй!) масштаба.

Справка: Борис Акунин - псевдоним, под которым сочиняет беллетристику Григорий Шалвович Чхартишвили - литературовед, переводчик с японского, зам. главного редактора журнала "Иностранная литература", автор книги "Писатель и самоубийство". Чхартишвили родился в Грузии, живет в Москве. Закончил Московский Государственный Университет. В качестве Акунина запустил два проекта - "Приключения Эраста Фандорина (Все жанры классического криминального романа в одной серии)", и "Провинциальный детектив" - "женскую" серию о полной тайн и загадок жизни сестры Пелагии. Блестящий Фандорин является не "альтер эго" писателя, а его мечтой об идеальном мужчине. И, если бы Чхартишвили довелось сыграть кого-то из придуманных им самим персонажей, он выбрал бы роль не главную роль - Эраста Петровича, а эпизодическую - невозмутимого английского дворецкого Фрейби (роман "Коронация"). Под псевдонимом Акунин Чхартишвили также написаны пьеса "Чайка" и сказки "Сказки для идиотов".

- Псевдоним "Борис Акунин" выбран вами произвольно или он несет какой-то смысл?

- Я взял псевдоним, потому что мне не хотелось писать детективы под своей собственной фамилией: я занимался серьезным литературным трудом, работал в солидном журнале, а детективы в России традиционно считаются жанром легкомысленным... В псевдониме "Борис Акунин" есть своя игра, свой смысл. На первый взгляд кажется, что он имеет отношение к анархисту Бакунину, но на самом деле это не вполне так. Суть в другом: акунин (ударение на последний слог) - это значимое слово по-японски, и его смысл постепенно становится понятен тем, кто читает книжки Акунина одну за другой... Все это я придумал три года назад, а два с половиной года спустя вышел из подполья. К этому времени я уже чувствовал себя абсолютно безнаказанным и в книжке "Особые поручения" даже вывел персонаж под своей собственной фамилией.

- Но некая завуалированность образа остается до сих пор...

- Это журналистам нравится интересничать, делать вид, что здесь скрывается какая-то загадка... Но тайна была нужна мне не для того, чтобы создавать дымовую завесу вокруг этого литературного проекта, а ради своего собственного спокойствия. А когда мне стало ясно, что секрет уже перестал быть секретом, я перестал кокетничать.

- Почему вы перестали давать интервью?

- Во-первых, мне это надоело (в течении трех-четырех месяцев я давал по 5-6 интервью в неделю), во-вторых я не отношусь к разряду людей, которые на один вопрос отвечают все время по-разному. А поскольку спрашивают всегда одно и то же, мне уже надоело чувствовать себя попугаем. Превращаешься в какой-то обмылок... Других интервью в обозримом будущем я давать не собираюсь.

- С Фандориным тоже "покончено" окончательно?

- Может быть, и да... Эта серия у меня была придумана более продолжительной, но, видимо, мы с Фандориным друг другу поднадоели. Писать книжки имеет смысл только, если ты ощущаешь при этом какой-то кураж, азарт. А когда эта колея очень сильно разъезжена, становится менее интересно. Возможно, мне нужно взять тайм-аут... Я с разбегу написал следующий после "Коронации" роман, перечитал: вроде бы все нормально, а издавать не хочется, - и отправил его в корзинку.

- Насколько же долгая литературная жизнь предстоит сестре Пелагии?

- Серия планируется не длинная, думаю в ней будет два, максимум три романа. Это объясняется не каким-то сексизмом, тем, что к женщинам отношусь хуже, чем к мужчинам (я к ним отношусь значительно лучше!). Просто в "Провинциальном детективе" я взял совершенно определенный стилистический диапазон - условно назовем его лесковским, - который с одной стороны очень продуктивен и интересен, но, с другой, его возможности ограничены. На данном стиле можно исполнить что-нибудь занятное один раз, может быть два-три, но не больше. Дальше эта пластинка будет заезжена... Сейчас я пытаюсь найти какие-то новые возможности формы авантюрно-приключенческого романа и уже придумал новую - третью - серию, действие которой будет происходить в современности.

- И о чем в ней будет идти речь?

- Главным персонажем станет внук Эраста Петровича Фандорина, наш современник. Мне много раз приходилось слышать, что если у акунинских детективов отобрать флер, который им придает отсвет великой русской литературы, то ничего и не останется. И мол, если описывать нашу современную жизнь, непременно получится какая-нибудь грязь и пакость. Но, во-первых, я не считаю, что наша жизнь - грязь и пакость, во-вторых, мне самому интересно, а что выйдет, если не прятаться за "Шинелью" Гоголя и пальто Достоевского. Я не уверен, что у меня получится что-нибудь путное, но во всяком случае это какая-то новая задача, она требует напряжения, и я чувствую сопротивление материала. Это будет в меньшей степени детектив, чем фандоринская серия. Есть такой жанр беллетристики, который называется "роман с тайной"... Но детективное начало там тоже будет присутствовать.

- Почему вы стали писать именно детективы?

- Всегда их любил. По своему характеру я человек скорее рационалистического склада, а детектив - это такая квинтэссенция рационализма: там всегда есть причины, логическое развитие, развязка. Невозможно представить себе хороший детектив, в котором загадка осталась бы неразрешенной, а преступник нераскрытым. В этом смысле в модели детектива есть нечто глубоко успокоительное: это тайна, про которую ты всегда знаешь, что в конце она будет разгадана. Это то, чего в жизни часто не происходит.

- Заволжск, в котором происходит действие серии про Пелагию, случайно не Завольжье Нижегородской области?

- Заволжск - это собирательный образ типического русского провинциального города, не случайно он находится рядом с Рекой, в которой легко угадать Волгу. Никакого конкретного города в виду я не имел. Может быть, это Вятка...

- Вопрос, идущий из сердца: зачем в "Пелагии и белом бульдоге" вы бедных собачек убили?

- Дело в том, что я очень люблю собачек, особенно этого бульдожье-боксерьево племени. Мне хотелось показать очень простую мысль, что собака в сущности ничем не хуже человека, что убить собаку - точно такое же зверство. Я построил книгу так, что читатель, дойдя до второй части, думает: ну и из-за чего весь сыр-бор, ничего же не произошло, ну, какую-то собачку убили, большое дело, а мне тут голову морочат уже 200 страниц... И только в конце заодно начинают убивать и людей. Но разница между всеми этими преступлениями непринципиальна, я во всяком случае ее не вижу... Иногда я позволяю себе зверства, поскольку пишу книжки для взрослых людей, а не для детей, могу руку иногда отрезанную подкинуть... Но нельзя этим злоупотреблять, как делают некоторые авторы остросюжетной литературы.

- Вы чувствуете ответственность: хочу - убью персонажа, хочу - оставлю жить?..

- Это все не так произвольно, как может показаться со стороны. Литературный персонаж, если относиться к нему серьезно, обладает значительной степенью самостоятельности. Он не всегда слушает автора и следует лишь логике собственных поступков. И если он чего-то не хочет сделать, ты его не заставишь, ежели не хочет умирать, ты его не убьешь. С моими героями это происходит все время, - с Эрастом Петровичем в первую очередь. Я например, совсем по иному представлял себе концовку "Декоратора", даже пытался сделать ее другой, но Фандорин поступил именно так, как поступил (тонкий, интеллигентный надворный советник взял, да и учинил самосуд над маньяком - Н.Ф.)... Вообще, сочиняя какую-то историю, ты не столько придумываешь то, чего до тебя не существовало, а нащупываешь историю, которая уже есть. И твоя задача понять, что там происходило на самом деле. Если угадал правильно, возникает ощущение достоверности.

- Критики вас только хвалят или же кто-то и ругает?

- Меня - не меня, а Акунина! - в последнее время стали щипать и драть, и это совершенно естественно, потому что уж сверх всякой меры перехвалили поначалу. Должна была наступить противоположная реакция... Потом, думаю, критика - как комплиментарная, так и ругательная - оставит меня в покое, потому что Акунин станет привычной частью литературного пейзажа. За что ругают? А черт его знает! Дело в том, что я взял себе за правило не читать ругательных рецензий. У меня за этим следит жена: "Вот, про тебя написали". "Положительно?" - "Да". Тогда я читаю. Если отрицательно - нет. (Смеется - Н.Ф.). Ведь если там что-то написано несправедливо, ты разозлишься, если не дай бог, справедливо, расстроишься, и это собьет тебя с драйва. А зачем это нужно?

- Как вы смотрите на то, чтобы по Фандорину сняли сериал?

- Уже несколько месяцев я веду переговоры со всеми этими киностудиями и телеканалами и никак не могу ни с кем из них договориться, потому что они планируют сделать обычный сериал, а я хочу, чтобы сняли замечательное кино. Был бы очень рад, если бы Фандорина - не такого, каким он предстает в "Азазели", глупого неопытного мальчика, - а зрелого, во всей мужской красе - сыграл Олег Меньшиков. Сценарий буду писать только сам и никак иначе. Когда я сочиняю книгу, я же вижу, что там происходит, и просто пытаюсь передать это словами. Поэтому в каком-то смысле сценарий для меня более естественная форма, чем роман...

- С вами самим случались детективные или мистические истории?

- Я не мистик, но сочинение романов - это очень странный процесс, потому что начинают происходить разные диковинные вещи. Когда я писал "Смерть Ахиллеса", мне нужно было найти гостиницу "Дюссо", где умер мой генерал Соболев. Я долго не мог определить, где находится это место, наконец вычислил и собрался туда пойти, но что-то мне помешало. И именно в тот день в Министерстве морфлота, на месте которого находилась гостиница, случился пожар... Или фамилия "Декоратора": Соцкий - через ц. Такой не было никогда, я ее придумал!.. И немедленно встретил человека с этой фамилией... Фамилию Акунин я, кстати, тоже выдумал, а потом в одной газете прочитал размышления на тему: кто бы мог скрываться под ней, и в качестве одного из вариантов там называлась Ирина Хакамада. Каково же было мое удивление, когда я потом узнал, что фамилия пресс-секретаря Хакамады - Акунина...

- Кстати, о фамилиях. В книгах вы "беззастенчиво" используете ФИО знакомых, а их самих в текст вводите?

- Нет, мне гораздо интереснее и проще персонажей придумать. А вот фамилий мне все время не хватает... После того, как я "рассекретился", несколько раз попадал в неприятные ситуации. Встречаешь знакомого, а он обижается: "Зачем ты меня вывел маньяком или сутенером?" А я и не выводил, мне просто нужна была именно такая фамилия... У каждого предмета, каждого явления должно быть название, которое ему соответствует. Особенно важно, как зовут человека, потому что, как ты его назовешь, таким он и будет. Например, в средневековой Японии было принято несколько раз на протяжении жизни менять имя. Когда человек чувствовал, что достиг определенного рубежа, он брал себе другое имя и становился после этого несколько иным. И я не могу "оживить" своего персонажа до тех пор, пока не назову его правильно. Но как только я пойму, что звать его могут только так, он сразу становится живым.

- Каково в ваших книгах соотношение правды и вымысла?

- Точность в деталях я стараюсь соблюдать, поскольку это создает ощущение добротности, достоверности текста. Точность в каких-то исторических событиях и описании реальных прототипов - не очень. То, что я пишу, историческими романами является в такой же степени, что и "Три мушкетера". Ришелье Дюма и Ришелье реальный настолько же похожи друг на друга, как мой генерал Соболев и российский генерал Скобелев. Я, кстати, для того, чтобы подчеркнуть, что это именно мои, а не исторические персонажи, беря реальное лицо, чуть-чуть видоизменяю фамилию: не Горчаков, а Корчаков, не Долгорукий, а Долгорукой - и так далее... Сочинение беллетристики дело абсолютно безответственное, и я этим пользуюсь.