Сидел я как-то на кухне и от отчаяния, как многие русские люди остервенело пил горькую. А отчаяние клокотало в моей душе исключительно потому, что чтобы я ни написал, какой бы талант и изобретательный ум при этом не проявил, никто этим до сих пор так и не заинтересовался.
Поскольку людей теперь начисто перестало интересовать то, как на самом деле устроена жизнь, и что их ждет впереди. И заинтересовать их может на этот счет, только самый бессмысленный обман, и самая бездарная глупость.
И размышляя о том, как, когда и почему все это произошло, и для чего тогда меня угораздило появиться на этот свет с умом и талантом, я и наливал себе рюмку за рюмкой. Всякий раз тогда, когда понимал, что все шарахаются теперь от меня, как черти от ладана, исключительно потому, что за всю свою жизнь я так и не научился врать.
Ведь даже тогда, когда я пишу свои сказки, я говорю в них, так или иначе, одну только правду. И в первую очередь ту, что ничего хорошего в будущем моих современников вовсе не ждет. И только потому, что они перестали думать об этом будущем, и прогнозировать последствия своих сегодняшних деяний.
Вдруг неожиданно огромная шаровая молния влетела ко мне в окно, и, ослепив меня на мгновение своим таинственным лучезарным светом, сразу же превратилась в на редкость приятного мужчину, севшего, напротив меня. Несмотря на то, что одет он был довольно просто, по-европейски, в нем было что-то изысканное восточное. И в первую очередь это были необыкновенные глубокие глаза, пронизывающие меня буквально насквозь.
-Спокойно, без паники - Заговорил он каким-то особым завораживающим голосом - Зовут меня Иван. Я тот самый святой Иоанн предтеча, как у вас меня иногда величают. Так что не волнуйся, ничего плохого я тебе не сделаю, именно потому, что я святой, по-вашему, а по-нашему, просто ангел. Но, знаешь, хоть я и ангел, но иногда мне хочется немного подурачиться. Вот и сейчас увидел тебя, и не смог отказать себе в этом удовольствии.
-А... - начал было что-то мычать я, пытаясь выйти из оцепенения, но он тотчас меня перебил.
-Только не вздумай меня ни о чем просить, а не то я сразу же исчезну, а лучше попытайся запомнить все, что я тебе расскажу. А решил я тебе кое-что поведать, только потому, что ты мне понравился. И понравился тем, что уж больно ты похож на того Ивана, каким я был в аду. Кстати, и ты скоро туда попадешь, можешь не сомневаться. Запомни, из Рая на Землю еще можно как-то пролететь, минуя ад, но вот с Земли в Рай, путь пролегает только через ад, и не иначе. И поэтому даже я, ангел, и то теперь сильно рискую застрять на обратном пути в этом аду, особенно, если мне придется принять в нем человеческое обличье.
Я, как завороженный смотрел на него, а он тем временем продолжал, так и не дав мне опомниться.
-Ну, да ничего, мне не впервой. Представляешь, когда-то я из рая по глупости умудрился снова попасть в ад, а оттуда, окончательно поумнев, чудом опять в рай. Вот я и хочу теперь проверить свой ум, и по быстрому слетать туда и обратно. Мне очень надо посмотреть своими глазами, все, что тут у вас на Земле творится, и вот почему.
Иисус, наш ангел, которого вы считаете Богом, снова собрался лететь к вам. Прошло, говорит, ровно две тысячи лет, через которые я им в свое время обещал второе пришествие, надо сдержать свое слово.
А все его, и старик Моисей, и Сократ, и многие другие ангелы родом с Земли усиленно отговаривают, мол, успокойся, ты, никто тебя там вовсе не ждет, и все давным-давно позабыли о том, что ты им две тысячи лет тому назад обещал. А он, знай свое, обещал, значит, надо.
И тогда уже я ему сказал: Дорогой мой земляк и брат, ты когда-то давным-давно доверился мне, назвав меня своим учителем, а я не сделал из этого должного вывода, за что, спустя много лет, снова угодил в ад на переподготовку. Так вот теперь, чтобы не совершить аналогичную ошибку, давай-ка я первый туда слетаю. Земную жизнь я несколько лучше тебя знаю. Да и народы ко мне более спокойно относятся, потому что за своего, в отличие от тебя, считают. Кроме того, я умею прикинуться, где надо дураком, и проскочить даже в человеческом обличье мимо них незаметно. Все проведаю и тебе расскажу, а ты уж потом решай, лететь тебе самому к ним, или нет. На том и порешили.
Я в машину времени, и сюда к вам. Обычно мы через вашу Пермь летаем, но тут я решил немного сократить путь, и обогнуть этот чертов ад через ваш Петербург, вы сейчас ближе всего к нему расположены. И тут я увидел тебя. Ну, до чего, думаю, он похож на меня, этот в окне, такой же точно Ваня, каким и я в аду был. Такое же вот недоумение в глазах, по поводу всего, что творится вокруг. Дай, думаю, залечу к нему на минутку...
И после этого он стал рассказывать мне о том, что из себя представляет ад, куда все, закончив свою земную жизнь, непременно попадают, и что такое рай, куда попадают лишь единицы, умудрившиеся, находясь в аду, совершить правильный выбор, и найти единственный выход из этого ада.
Я слушал его, находясь в таком состоянии, в каком я никогда раньше не был. Прежде всего, это было состояние перенапряжения всех моих сил. Создавалось такое впечатление, что на каждую клетку моего тела, помимо моего сознания, с молниеносной быстротой записывается огромная информация, точь в точь, как на диск компьютера. С той только разницей, что и тело мое, в отличие от диска было живое, и информация тоже живая. Я чувствовал, что вот, вот сгорю, в том огне, который заполыхал при этом во мне.
Хмель тотчас вылетел из моей головы, пожираемый этим, все поглощающим, огнем. Но при этом я успел сообразить, что может быть для того все так и делается, чтобы информация засела во мне, независимо от моего сознания, с тем, чтобы, даже если я и забуду потом что-то, то все равно смогу восстановить, покопавшись в себе.
При этом надо отдать ему должное, что изъяснялся он на редкость простым, понятным и естественным языком. Но это не был язык в привычном понимании этого слова, это был поток информации, воспринимаемый без слов. И навязанная им, скорость восприятия этой информации, выводила мои душевные силы буквально на грань жизни и смерти.
Ведь представьте себе, говорил он со мной, довольно непродолжительное время, а поведал столько, сколько я теперь намерен поведать вам.
И сказавши все это, он улетел, так же неожиданно, как и прилетел, и к тому же абсолютно незаметно. Был, и нету.
И вот теперь я мучительно пытаюсь воссоздать, не только саму картину, которую он мне нарисовал, но и его необычайно простой непосредственный язык повествования, всего лишь развернув его на наше привычное восприятие этого языка во времени. И, чувствую, что пока я этого не сделаю, душераздирающий огонь так и будет гореть во мне, не давая ни поесть спокойно, ни поспать, как следует.
Прежде всего, сказал он, и ад, и рай это по сути такая же жизнь такого же человеческого сознания, только в другом восприятии времени и пространства. И хотя принято считать, что в ад мы проваливаемся, а в рай улетаем, на самом деле мы никуда не улетаем, и не проваливаемся. Мы попадаем в параллельную жизнь, которая всегда рядом с нами. Просто мы ее, с нашим восприятием действительности, не видим и не ощущаем. Точнее, может быть и ощущаем, но не осознаем.
И ад, и рай, сказал он, созданы для того, чтобы обнажить в человеческом сознании две противоположные, по своей сути, его стороны. А так же попытаться искоренить одну, и приумножить другую. И с этой целью, в аду ему создаются самые подходящие для этого условия, а в раю предоставляются самые неограниченные возможности.
Если на Земле время, и все события в нем, протекают независимо от человеческого сознания, и существует возможность изучить этот процесс, и накопить свои знания на этот счет, а так же попытаться с помощью этих знаний кое-что предвидеть.
То в раю эти же возможности расширяются до границ любого человеческого знания вообще. И только потому, что время, которое в земной жизни властвует над нами, навязывая нам свои условия, в раю не имеет никакого принципиального значения, представляя собой единую вечность, из которой ангел может выбрать себе любое, по своему разумению.
Каждый ангел, попадающий в рай, может прожить заново всю свою земную жизнь, выбрать из нее самые счастливые моменты, остановить их, и наслаждаться своим счастьем до тех пор, пока оно ему не надоест.
Если ему на Земле казалось, что кто-то был счастливее его, он может прожить и его жизнь, остановить и его самые счастливые моменты, и сравнить их со своими. Так же он может пережить самые трагические моменты своей жизни и сравнить их с самыми трагическими моментами земной жизни других ангелов.
Этим, собственно, все ангелы и занимаются в раю на первых порах. После этого они проживают жизни тех, кого считали великими, когда жили на Земле, перед кем преклонялись, и заостряют внимание на их счастливых и трагических моментах, сравнивая их со своими. Все это, в результате, приводит к тому, что зрелый ангел, так скажем, способен прожить любую человеческую жизнь за какое-то мгновение.
Ангелы иногда даже состязаются между собой в этой своей способности, и победитель приобретает некоторый авторитет у других ангелов.
Но, если между ангелами возникают какие-то разногласия по поводу чего бы-то ни было, то они вовсе не спорят, потрясая друг перед другом своими авторитетами, а просто каждый из них предлагает своему оппоненту прожить некоторые моменты тех жизней, которые привели его к этому убеждению, и определить свою точку зрения, на этот счет.
После этого, они, как правило, или приходят к единому мнению, или расходятся на диаметрально противоположные. Но в раю никто никому никогда не навязывает свою точку зрения.
Именно в результате подобных бесконечных споров между собой, все ангелы и разделяются на "белых" и "черных".
К белым относятся те, кто не допускают никакого насилия по отношению даже к одному заведомо невиновному, во имя великой цели, отказываясь при этом и от самой цели. А к черным относятся те, кто, будучи одержимы той или иной великой целью, допускает насилие во имя ее.
В случае победы "черных" сил над "белыми", а вся земная жизнь и представляет собой борьбу этих сил, ангел победитель обязан прожить жизни, как самих невинных жертв, так и жизни тех, во имя которых эти жертвы были принесены.
А в случае победы белых сил над черными, белый ангел проживает все жизни, полученные в результате отказа от великой идеи, выдвигаемой черным ангелом.
И часто случается так, что белый ангел меняет после этого свои убеждения, и становится черным, или, наоборот, черный становится белым. Этим-то и объясняется то, что земная жизнь все время меняется, и возмездие за ошибки предков расхлебывают в основном дети и внуки.
Кроме того, каждый ангел, как только созреет, и выработает в себе способность проживать любую человеческую жизнь за какое-то мгновение, выбирает себе жизненную цель. Некоторые, но таких единицы, улетают изучать другие формы жизни, недоступные человеческому сознанию. Большинство же становится ангелами хранителями людей на земле, направляя их жизнь через цепь случайных событий, определяющих в дальнейшем их судьбу.
При этом каждый ангел стремится сделать человека по образу и подобию своему, и с этой целью выбирает объект своего покровительства, и подгадывает для него ту или иную цепь событий, начиная с факта рождения человека в той или иной семье. Но то, как поведет себя человек в предлагаемых им обстоятельствах, ангел ни предугадать, ни однозначно определить не может.
Для того-то и существует земная жизнь, чтобы и ангелам в раю, не было скучно, и было чем заняться.
Вся земная жизнь в этом плане подобна огромной шахматной доске, на которой каждый человек - это как бы фигура, черная или белая, в зависимости от того, какой ангел сделал ею ход, точнее на поводу у какого ангела она пошла.
При этом, если фигура "дошла до края доски", то есть вышла на грань жизни и смерти, и предпочла свою смерть смерти невинного, она в любом случае стала белой. И это значит, что черный ангел в раю проиграл белому одну фигуру.
И тогда он обязан, как проигравший, провести эту фигуру через все круги ада, показать ей, как он устроен, что из себя представляют черти, а так же рассказать про рай, и про то, как он устроен. И предложить ей выбор: или лететь в рай, и стать ангелом, или вернуться обратно на Землю, и начать новую земную жизнь, но уже в виде более заметной и привилегированной фигуры.
Те, кто были на земле "пешками" обычно предпочитают вернуться на Землю "конями". "Кони" тоже предпочитают, как правило, стать "слонами". Даже "ферзи" и "короли" часто предпочитают вернуться на Землю в том же качестве, и все только потому, что не видят в райской жизни ничего привлекательного.
Правда, это очень редко случается, чтобы заметные фигуры, особенно "ферзи" и "короли" на краю жизни и смерти предпочли стать "белыми", это прерогатива в основном пешек - несмышленых младенцев, которые и появляются-то на свет исключительно "белыми фигурами".
В тоже время, если "фигура" изначально была "черной", и дошла до края, не изменив себе, такой же "черной", это значит, что на сей раз белый ангел проиграл черному эту фигуру. И тогда он, так же, как проигравший, проводит ее по кругам ада, и предлагает ей такой же выбор.
И если эта "фигура" так же пожелала вернуться на Землю, то она возвражщается на нее такой же черной, с аналогичным повышением по значимости. Выражаясь земным языком, рождается в соответствующей семье, которую, выигравший ее ангел, подгадал для нее, по своему разумению.
Поэтому, чем крупнее фигура, то есть чем больше земных жизней она прожила до этого, тем азартнее играют между собой за нее белый и черный ангелы, что и определяет то, что на Земле в этом плане бывало всякое. Но, как я уже говорил, ни один ангел при этом не диктует ни одной "фигуре" на Земле свою волю, а лишь подстраивает ей комбинацию других фигур, предоставляя при этом право сделать свой личный выбор.
И заведомым грешником в этой ситуации на Земле является не тот, кто интуитивно в решающий момент совершил неверный ход в сторону белого, или черного ангела, а тот, кто изменил при этом самому себе. И самое страшное, что незнание закона, при этом, то есть не знание самого себя, своей сущности, не освобождпаает от ответственности.
Именно поэтому каждому человеку, живущему на Земле, изучая мир, необходимо пропускать все знания, через свое личное разумение. И лучше не знать чего-то, чем слепо верить в это со слов другого. И фарисейство является куда большим грехом, нежели безбожие.
И поэтому, каждый раз, прежде, чем убедиться в своей правоте, человеку необходимо поставить себя на место своего противника. И, чем точнее он это сделает, тем вернее будет его правда.
Кроме того, лучше не думать о том, как стать ангелом, поскольку это не каждому дано, да и не каждому нужно, а гораздо полезнее в этом плане думать о том, как не стать чертом.
Потому что черти, так же как и ангелы, живут вечно. Но только путь обратно из черта в человека гораздо сложнее, нежели даже из человека в ангела.
И когда черту удается снова вернуться в земную жизнь, то она уже ему кажется раем, и только потому, что предоставляет для него, куда большую свободу выбора своей сути, нежели ад.
А в ад грешник попадает не иначе, как заново рожденным младенцем. Ну не так, чтобы совсем беспомощным, а скорее просто неразумным. И поначалу ему предлагается просто начать жить заново, такую же человеческую жизнь, как и если бы он жил на Земле, но только теперь уже в аду, с его условиями жизни. Где, прежде всего, нет ни папы, ни мамы, ни няни, никого, кто мог бы хоть как-то его вразумить и направить.
При этом о пище и одежде ему не надо беспокоиться. Поскольку попадает он в так называемый "Сад познания", плоды которого его и кормят, и одевают, и даже могут, в принципе, вернуть ему разум достойного взрослого человека, если он разгрызет косточку плода, и съест семечко. Но этого, как правило, не происходит, потому что ребенок насыщается плодом гораздо раньше, нежели доберется до косточки. Причем любым плодом с любого древа в этом саду.
А сад огромный, и деревьев в нем очень много. Кроме того, он является, как входом в ад, так и выходом из него.
И те грешники, которые прошли те, или иные, круги ада, и нашли этот сад, и отведали в нем плодов с "древа познания добра и зла", предназначенных именно для них, возносятся в рай ангелами, оставляя, каждый после себя в этом "Саду познания" новое древо, в семечке которого заложен основополагающий смысл того дела, которому они служили на Земле, а так же сама их земная жизнь.
"Привилегированные грешники", попадающие в ад в сопровождении ангела хранителя, так же могут оставить после себя древо, но на сей раз, только посадив в почву семечко с любого уже растущего древа, которое считают наиболее достойным, и желают тем самым его приумножить. Некоторым разрешается посадить даже несколько деревьев, разного человеческого достоинства, но только из тех его представителей, которые, прежде чем стать ангелами, сами прошли какие-то его круги, а не в сопровождении ангела хранителя.
Этим Господь Бог, который создал и Рай и Ад и Землю, оберегает Рай от проникновения в него заразы фарисейства, которая так процветает в условиях земной жизни, руководствуясь при этом простым принципом, что "за одного битого двух небитых дают".
Главный смысл, заложенный в семечке плода древа, выросшего на месте "воскрешения" из ада ангела, является ключом к пониманию всей информации, касающейся того дела, которому служил ангел, когда еще был человеком на Земле.
Этот ключ является ничем иным, как личным осознанием всего, что он постиг в свое время. И он практически одинаков, для данной области знания, в то время как сама информация, в плодах каждого дерева разная, и касается знаний и представлений той эпохи, в которой жил человек, ставший, в конце концов, ангелом.
Но не обязательно, что это был мыслитель, герой, или художник. Это мог быть и ремесленник, и даже человек, вовсе ничем не отличившийся в своей земной жизни, кроме, как своей праведностью.
Поэтому весь сад представляет собой разделы, огороженные низенькими заборчиками, на которых прибиты дощечки с надписями: "древа науки", "древа искусства", "древа литературы", "древа героизма", "древа мастерства", "древа святости", и т.д. А уже внутри самого раздела на каждом древе приклеена скромная надпись, какому ангелу принадлежит древо.
В центре же сада стоит самое большое и раскидистое "древо познания добра и зла". Корни его соединяются с корнями всех деревьев, растущих в саду, поэтому информация, заложенная в его плодах, учитывает все мнения и все открытия на этот счет. Оно единственное, и плодоносит только тогда, когда к нему подходят грешники, прошедшие все круги ада, и рискнувшие отведать его плодов. При этом на нем мгновенно появляется ровно столько плодов, сколько грешников к нему подошло.
Змей искуситель в этом саду вовсе не является искусителем, а служит сторожем и садовником. И когда ангел хранитель знакомит с садом "безгрешного грешника" с Земли, представляется еще и заботливым экскурсоводом, приняв для этого необычайно благообразное человеческое обличье.
И когда его спрашивают, где находится древо такого-то ангела, он тут же препровождает посетителей в нужный раздел. Но бывает и так, что он вынужден огорчить многоуважаемых гостей тем, что древа такой-то великой личности по каталогу в саду не значится. Следовательно, либо она в ангелы не воскрешала, либо какая-то свинья все же умудрилась ночью проникнуть в сад, и загубить древо, разрыв под ним корни. Хотя он, змей, никаких следов копыт не замечал. И поэтому у него к высоким гостям большая просьба, на всякий случай уточнить в раю, есть ли там ангел, которым они интересуются, и если есть, то не соблаговолит ли его светлость прилететь в ад, и собственноручно посадить древо. А уж он змей позаботится о том, чтобы оно выросло хоть куда.
На значительном удалении от "Сада познания" в аду есть и другой сад, который называется "Сад наслаждения". К нему ведет тропа, состояние которой зависит от того, сколько любопытных по ней проходило. Порою, она почти полностью зарастает, а порой превращается прямо таки в магистраль.
В конце концов, тропа эта упирается в высокий и прочный забор, который еще надо умудриться перепрыгнуть, на котором висит строгое предупреждение:
"Сад наслаждения предназначен только для чертей! Ангелам и грешникам вход в него категорически запрещен!"
Но сквозь дырки в заборе любопытные все же могут посмотреть, что из себя представляет этот сад.
А представляет он из себя сплошные заросли терновника с необычайно прочными и острыми шипами, ровно посередине которых, стоит щит с надписью: "Райское наслаждение". Кроме того, между забором и этими зарослями, по всему периметру сада лежат человеческие скелеты.
И большинство любопытных грешников, посмотрев на забор, на шипы, а самое главное, на скелеты, и, прочитав еще раз строгое предупреждение, не рискуют проникать в этот сад, не смотря на обещанное в нем райское наслаждение, и поворачивают обратно.
Но бывают и такие, которые перепрыгивают через забор, и перешагивают через скелеты.
И тогда шипы на кустах разворачиваются перед ними в сторону центра сада, образуя проход, в который они тотчас и устремляются. Там они действительно находят плоды, кушание которых, приводит их в состояние райского наслаждения.
Но как, только, накушавшись ими, у них появляется такое же неодолимое желание вернуться назад, шипы разворачиваются им навстречу, и выйти из сада теперь уже, они могут не иначе, как изодравши себя в клочья.
Страдающие, и истекающие кровью, они падают между забором, через который теперь не в состоянии перелезть, и кустами. Но как только к ним вновь возвращаются сознание и силы, такое же неодолимое желание тянет их снова вкусить райского наслаждения, и тогда шипы вновь разворачиваются перед ними, и пропускают их в центр сада.
Несмышленые грешники, иногда из последних сил все же выползают из сада и, оставив под забором свой скелет в назидание другим, таким же, возвращаются в "точку прибытия" в Саду познания, начиная все заново. И, как правило, никогда уже больше даже не приближаются к этому саду, предпочитая теперь для себя любые другие круги ада, только не этот.
А закоренелые черти, так и остаются в нем навечно, застревая на обратном пути. Это "черная дыра", окончательная могила для чертей, которые отвергли всякую возможность вернуться, к какой бы-то ни было, жизни. И создана она исключительно для того, чтобы сокращать численность чертей в аду, которых последнее время почему-то становится все больше и больше.
Каждый новоявленный, или повторно возвращенный в "точку прибытия", грешник в виде младенца четырех лет, интуитивно хватает первый попавшийся плод, красивый на вид, и весьма приятный на вкус. И стоит только ему съесть кожицу, или даже кусочек кожицы этого плода, как тело его тотчас облачается в белую рубашонку, так же весьма приятную для тела.
Когда же ребенок съест первый кусок мякоти плода, он сразу же научается читать, и к нему возвращается его же собственное сознание, таким, каким оно было у него, восьми лет от роду. Вскоре он замечает табличку, на которой написано: "Священное писание". Таблички эти в аду находятся повсюду, так что ни один грешник, не заметить их не может.
"Священное писание" состоит всего из четырех заповедей, которые запоминаются очень легко. Итак.
Священное писание.
1.Грешникам и чертям нужно как можно чаще смотреть на свое отражение в чистой воде.
2.Ангелам видеть свое отражение вовсе не нужно.
3.Того, кто не соблюдает заповедей священного писания, ждет неминуемая гибель
4.Ангел больше похож на человека, а черт на животное.
Естественно, что когда ребенок оказывается в красивом саду, полным прекрасных на вкус плодов, запросто без всяких усилий научается читать, повсюду видит надписи "Священное писание", а вокруг себя таких же, как и он, детей, в таких же белых одеждах, то первое, что приходит ему на ум, так это то, что он, конечно же, попал в рай, и является ангелом.
Однако, если ребенок, все же подумает, что лица своего сам он еще не видал, и не мешало бы проверить, кто он есть, на всякий случай, и заглянет на себя в чистую воду, как того требует "Священное писание", то ему тут же возвращаются еще два года его же земного сознания. И так далее...
Но, к сожалению, большинство грешников, так ни разу и не смотрит на себя, руководствуясь второй заповедью "Священного писания", которая гласит, что "ангелам видеть свое отражение вовсе не нужно". И так и остаются на восьмилетнем уровне своего развития.
Да и те грешники, которые из любопытства один раз все же заглянут на себя в чистую воду, и удостоверятся, что они такие же ангелы, как и все остальные, вовсе не спешат заглядывать в нее второй раз, ибо теперь уже бояться нарушить вторую заповедь. Тем более что третья заповедь их предупреждает, что "Того, кто не соблюдает заповеди Священного писания", ждет неминуемая гибель".
И в результате так получается, что в аду мало кто переваливает за десятилетний уровень своего земного развития. И "десятилетние" при этом считают себя глупее "восьмилетних", поскольку они со своим любопытством все же, один раз, одну заповедь, нарушили, в то время как те, со своей верой, не нарушили ни одной.
А между тем, это самое первое искушение, какое уготовано грешникам в аду. И на самом деле, чем выше земное самосознание, тем легче грешнику в дальнейшем устоять перед всеми другими соблазнами, и не пойти у них на поводу. И "десятилетние", впоследствии, оказываются куда более приспособленными к этому, нежели "восьмилетние".
В то же время не следует думать, что дети в аду в этом возрасте, такие же беспомощные, как и на Земле. Благодаря прекрасному воздуху и самой здоровой пище, они физически необычайно крепки и выносливы, и никогда не болеют. Они без конца лазают по деревьям, бегают, прыгают, играют в пятнашки и даже влюбляются друг в друга самой чистой на свете детской любовью.
Но при этом любые, подравшиеся в саду грешники, в назидание другим, на глазах у которых они мгновенно куда-то исчезают, превращаются снова в четырехлетних и возвращаются обратно в "точку прибытия". Теперь уже в одну и ту же точку, точнее на одно и тоже древо, благодаря чему, становятся навек братьями. Ибо, откусывая свои первые куски, они начинают более других понимать друг друга.
Обычно такая жизнь в аду ожидает тех грешников, которые попали в него в эпоху, так называемой, "Адской ночи", во все продолжение которой, чертей в саду нет, и поэтому вода в его прудах чистая.
Эта адская ночь длится примерно сто земных лет.
И с ее наступлением, черти принимают свое истинное обличье, и постепенно покидают сад. И, в конце концов, в нем остаются одни только грешники, которые непрерывным потоком прилетают, точнее, попадают в него сверху.
После того, как последний черт, приняв свое истинное обличье, выйдет из сада, заботливый змей по всему его периметру вывешивает таблички с надписями: "Осторожно, там черти!" Надписи эти к тому же еще и подсвечиваются, с тем, чтобы все грешники, находящиеся в саду, их видели.
А для того чтобы черти, наоборот, их не видели, и ни в коем случае не проникли обратно в сад, змей время от времени ползает по его границе, и шипит, пугая их до смерти.
Однако сидеть грешникам в этом саду сто лет подряд, несмотря на все его прелести, отнюдь не райское наслаждение, а скорее адская мука. И как бы поначалу дети не прыгали, как бы не резвились, как бы даже не любили друг друга, все это, в конце концов, им надоедает. Ибо человек и радуется, прежде всего, тому, что что-то меняется в нем самом. А тут, все одно и тоже на протяжении ста лет. И грешники постепенно впадают в уныние, и чувствуют в себе нечеловеческую усталость, чем дальше, тем больше.
От нечего делать, они начинают грызть плоды познания. Но, не разгрызая косточки, и не съедая семечка, они не получают ключа к пониманию информации, заложенной в мякоти. Да и информация в ней, в основном, не для детского понимания. И, если в глубине сада где-нибудь и выросло уже "древо Андерсена", например, или древо "Свифта", то для того, чтобы его отыскать, им потребуется много земных лет. А змей на сей раз ничего им не подсказывает, и не показывает. Потому что теперь они должны открыть для себя все сами.
Самыми счастливыми в аду оказываются влюбленные дети, которые, взявшись за руки, без конца путешествуют по саду, непроизвольно откусывая самые разные плоды и, угощая ими, друг друга. Им везет хотя бы уже тем, что они обмениваются между собой всегда одной и той же информацией, и тогда им, так же как и братьям кажется, что они, в отличие от других, понимают друг друга. За это их, правда, все остальные тотчас начинают преследовать, высмеивая и обругивая из зависти.
Убегая от них, они путешествуют по саду до тех пор, пока не исколесят его весь вдоль и поперек. Но, благодаря этому, они гораздо лучше других начинают ориентироваться в пространстве. И если, преследующие их завистники, все же, когда ни будь, выгонят их за пределы сада к чертям, то у них будет гораздо больше шансов найти потом дорогу обратно, нежели у всех остальных.
Тем не менее, за исключением братьев, влюбленных и, вновь прибывших, большинство грешников в Саду познания адской ночью в основном скучают, насытившись всеми его прелестями.
И многие, не выдержав этой скуки, бегут за границу сада, в темные леса и луга. Тем более что оттуда до них все время доносится смех и веселье. А иногда даже и выкрики.
"Ангелы, не бойтесь! Идите к нам! Мы такие же ангелы, как и вы!"
Но стоит только грешнику, вышедшему за пределы сада, столкнуться нос к носу с чертом, и увидеть его рожу, как он тотчас в ужасе норовит повернуть обратно. Но не тут то было. Пугая его с разных сторон своими рожами, черти норовят увести его, как можно дальше от сада, так, чтобы того ему не было видно.
А дело в том, что сад ночью подсвечивается снизу. И время от времени, озаряется ослепительной шаровой молнией, которая затем перемещается по разным его направлениям. Это происходит тогда, когда очередной ангел хранитель проводит по нему своего подопечного. Благодаря чему, Сад познания все время мерцает во мраке адской ночи, а внутри себя становится особенно красивым.
И пока он еще рядом, и хорошо виден, первое, что надо сделать грешнику, это остановиться на месте, и не бояться чертей, в этом случае они сами отпрыгнут от него, и не посмеют приблизиться, благодаря его белой одежде. А он, разглядев их, как следует, конечно же, предпочтет для начала вернуться обратно в сад.
Но, к сожалению, это приходит в голову не многим, в первую очередь "десятилетним", да и то лишь тем, кто на Земле был, или на редкость смелым человеком, или на редкость рассудительным человеком.
Именно основополагающие свойства своего характера, не столько врожденные даже, сколько благоприобретенные в последующей земной жизни, грешник и воскрешает в себе, вкушая первые плоды своего познания.
Но если из всей своей земной жизни он ничего принципиально полезного в этом плане для себя не вынес, то, оказавшись в этой адской ситуации, он непроизвольно начинает идти на поводу у чертей, панически убегая все дальше и дальше от спасительного сада.
При этом должен заметить, что, когда грешник пересекает границу сада ночью, он зразу же начинает видеть все перед собой, так же как и черт. И глаза у него при этом, в отличие от человеческих, так же начинают светиться, как и у черта.
И тут оказывается, что весь остальной ад, так же необычайно красив, и прекрасно приспособлен для жизни. Кроме того, он несравненно больше сада, и чертей в нем так же гораздо больше, нежели грешников в саду. Потому что большинство, попадающих в ад грешников, под воздействием тех или иных соблазнов, все же становятся чертями. И кружат по его кругам до тех пор, покуда не иссякнут их силы, или же они не сообразят того, что они и на самом деле черти.
А поскольку все они когда-то были людьми, и попали в ад точно так же, как и все грешники, то они, так же общаются друг с другом на человеческом языке, умеют читать, и обладают таким же земным сознанием, таких же детей восьми - десятилетнего возраста.
И только внешность у них чертовская. Скажем так, что в продолжение всей адской ночи, черт, тем большим выглядит чертом, чем больше он убежден в том, что он ангел. И наоборот, чем больше черт убежден в том, что он ангел, тем большим чертом он выглядит.
Именно это убеждение, подстрекаемое в аду всяческими соблазнами, и превращает грешника в черта. И в этом смысле ад действительно является Страшным Судом над самой сущностью человеческих пороков, которые он искореняет теми же средствами, коими и соблазняет, обнажая при этом в каждом сущность его порока. И в этом мудрость его создания.
И так получается, что если человек на Земле был на редкость глупым, и упорно не желал ничего знать, но когда стал взрослым, научился прикрывать свою глупость личиной глубокомыслия, и благодаря этому, вообразил, что он и на самом деле умный, то, попавши в ад, он становится чертом с бараньей головой, или попросту бараном.
Если же человек на Земле был так же глуп, но при этом считал не столько себя умным, сколько других дураками, а для того чтобы самому утвердиться в сознании других, научился строить им козни, то, очутившись в аду, он становится чертом с козлиной головой, или попросту козлом.
Ну, а если человек на Земле был не только, глуп, но еще и бездарен, а при этом воображал, что он не только умен, но и талантлив, то, очутившись в аду, он превращается в черта с ослиной головой. И становится так называемым ослом.
Но вот, если человек на Земле был отнюдь не глуп, и при этом вовсе не воображал, что он самый умный. Однако весь свой ум и талант тратил исключительно на то, чтобы взять себе, как можно больше, и аппетит его при этом все возрастал. Но, самое главное, что, если человек при этом, не только, не стеснялся своего аппетита, а, напротив, приводил его всем в пример, то в аду он непременно станет чертом со свиным рылом, или попросту свиньей.
Эти четыре вида, которые, как нельзя лучше олицетворяют своей внешностью саму сущность порока, являются низшей растительноядной кастой чертей в аду. Но есть еще и высшая, плотоядная.
В нее, в результате все тех же соблазнов, перевоплощаются те грешники, которые, не только воображали себя на Земле теми, кем на самом деле не были, не только учили других тому, чего сами не знали, но пользовались при этом еще и незаслуженными привилегиями, искренне считая, что они заслуженные.
Эти грешники перевоплощаются в аду в вампиров, и изначально организуются в строгую иерархию, соответственно степени своей привилегированности на Земле. Возглавляет же эту иерархию тот вампир, который в своей земной жизни считал, что он не только прав всегда, поскольку прав всегда он, но и свят при этом, поскольку ни разу не усомнился в своей правоте.
Этот вампир называется Вурдалаком, все же остальные просто упырями.
Перевоплощение грешника в черта происходит не сразу, но довольно быстро. Убегая от чертей все дальше и дальше от Сада познания в глубину адского леса, грешник устает, и жаждет напиться.
Вода в аду есть везде в виде ручейков, речек, стариц этих речек, представляющих собой тенистые пруды, и, наконец, самой главной реки Леты, в которую, в конечном итоге, впадают все эти речки. А сама она вытекает из Сада познания в виде маленького ручейка и течет, становясь, все шире и полноводнее, в сторону Великого океана.
Но, как только грешник подумает о том, где ему напиться, так сразу же вспоминает строки "Священного писания", таблички с которым и тут везде и повсюду постоянно напоминают ему о себе. И понимает, что теперь, когда он в любом случае видит все перед собой, он не может не увидеть в чистой воде своего отражения. Это не то, что в Саду познания, где можно залезть под куст, и спокойно напиться.
И тут его снова поджидает очередной адский соблазн. Как только он подходит к любому доступному к воде месту, так сразу же видит табличку с надписью: "Если не хочешь видеть своего лица", то замути воду палкой". И саму палку, специально предназначенную для этого, которая лежит рядом с табличкой.
Если грешник, все же не станет мутить воду, и начнет пить, даже не смотря на свое отражение, то в нем воскресятся еще два года его же земного сознания. И "восьмилетний" тотчас станет десятилетним, а "десятилетний" аж двенадцатилетним. В этом случае у грешника появится уже реальная возможность не стать чертом.
Но стоит только ему взять палку, как белая одежда тут же испаряется с его тела, и он остается голым.
Некоторое время он в нерешительности, бросает палку, и начинает размышлять, что ему делать. Однако, если он по-прежнему убежден в том, что он ангел, то рассуждает примерно следующим образом: "А кто его знает, может здесь так положено... Съем вон, потом яблочко, и снова приоденусь..."
И "яблочко", как правило, тут же предстает перед его глазами, как только он о нем подумает. Поскольку в аду везде так же полно, таких же красивых и сочных плодов, как и в Саду познания, с той только разницей, что теперь в них никакой информации нет, и ключей к ее пониманию тоже.
И более того, сколько бы теперь голый грешник, не пожирал с них кожу, никакой белой одежды на нем, увы, не появляется.
Грешник снова в нерешительности. Он лихорадочно обдумывает строки "Священного писания"... Но, если внутри себя он по-прежнему не сомневается в том, что он ангел, то он снова берет палку.
И тогда тело его тут же покрывается серой щетиной.
Он бросает палку, и ужас овладевает всем его существом. Он начинает дергать свою щетину. И все, более, и более, убеждается в том, что она растет из него, а не приклеена, и ему больно при этом, точно так же, как когда он дергает себя за волосы.
Теоретически может случиться так, что, уже покрывшись щетиной, грешник одумается, и начнет смотреть на свое отражение в чистой воде, пытаясь возвратить все обратно. Но практически такого не бывает. Единожды солгав себе, он уже не может остановиться.
"Но ведь для чего-то, кто-то приготовил палку и написал, что "если не хочешь видеть своего лица, то замути воду палкой"... - Мучительно размышляет он...
Эти мучения, а так же усиливающаяся жажда, выводят его буквально на грань жизни и смерти. И тут-то и обнажается в нем его сущность. Если он по прежнему не сомневается в том, что он ангел, то для того чтобы выйти из этого адского состояния он начинает утешать себя тем, что "Ангелу вовсе не нужно видеть своего отражения". Вот для этого-то и палка, и инструкция к ней...
И он снова берет эту палку.
И тогда уже вместо его головы у него вырастает ослиная, козлиная, овечья, или даже свиная башка, в зависимости от того, какие пороки в первую очередь были присущи ему в его земной жизни.
А уж когда он начинает этой палкой еще и мутить воду, то и вместо ступней у него тотчас вырастают соответствующие копыта.
С вампирами происходит все то же самое, только еще проще. Те, кому суждено стать ими в аду, как только видят табличку с надписью, "Если не хочешь видеть своего лица, то замути воду палкой" и саму палку, изнемогая от жажды, тут же не минуты не колеблясь, берут эту палку, и начинают мутить ею воду, не замечая того, что уже стали голыми.
Благодаря этому, тело их не покрывается щетиной, но на ногах так же вырастают копыта, а на руках еще и когти.
И только напившись мутной водой досыта, вампир обращает внимание на то, что он голый, что вместо ступней у него копыта, а на руках когти, и так же мучительно начинает переживать и размышлять по этому поводу. И по мере того, как он переживает, кожа его, как бы отображая его внутреннее состояние, начинает темнеть, и толстеть.
Первое, что приходит при этом на ум вампиру, так это посмотреть, а как выглядят все остальные в этом новом раю, и сравнить их с собой, руководствуясь при этом, опять таки, все тем же "Священным писанием".
Грешников в белых одеждах, теперь ему приходится принимать за истинных ангелов, поскольку они более него, похожи на людей. Но при этом он мучительно размышляет о том, что же он сделал не так, если стал не таким, как они. Мучения эти постоянно усиливаются, и только встреча с чертями его несколько успокаивает.
Как только он видит их, покрытых щетиной, и с соответствующими головами, то сразу же убеждается в том, что они гораздо более него похожи на животных и, следовательно, они-то и являются чертями. Но кто же тогда он?..
Внимательно проанализировав еще раз строки "Священного писания", он, наконец, приходит к мысли, что, по всей видимости, он грешник. Хотя и не понимает, в чем состояло его прегрешение, когда он делал все, как было ему указано...
И тогда он вспоминает, что грешнику, так же, как и черту "Нужно, как можно чаще смотреть на свое отражение в чистой воде".
Что он и делает. И при этом ему, так же как и грешнику тотчас возвращается два года его же земного сознания.
Но сколько бы теперь он не смотрел на себя в чистую воду, благодаря своей темной коже, никакого лица в ней он не видит, а видит лишь блеск своих зеленых глаз, и белые клыки, которые и растут у него, по мере того, как он в эту воду смотрится, будоража его воображение.
И тут радость прозрения охватывает все его существо. Прозрения того, что именно он, и никто другой, является истинным ангелом в этом раю.
"Вот, оказывается, что означают слова: "Ангелу видеть свое отражение вовсе не нужно"! - Восторженно думает он. - Ну конечно! Как точно и мудро: "Вовсе не нужно". Вовсе не нужно потому, что он все равно его не видит. Но что же он видит при этом? Он видит таинственный зеленый свет, исходящий ему навстречу, и не менее таинственный белый знак!".
"Значит я ангел! Я светлый ангел! - Торжественно заключает он.
И сразу же забывает про свои копыта. А как только убеждается в том, что они гораздо удобнее прежних его ступней, не болят и не чешутся, еще больше начинает верить в свою святость. И восхваляет внутри себя Господа за то, что тот даровал их ему, равно, как и радость прозрения.
"Теперь-то я знаю, кто есть, кто! - Восторженно думает он. - А то, чуть было не подумал о том, что я хуже этих, понимаешь ли, в белых рубашонках. Нет. Это они, как раз, и есть грешники, а я стал святым ангелом. И все потому, что я всегда строго соблюдал все, что было написано десницей Господней"!
"Но только почему это они все так бегают от меня? - Размышляет он, видя как, не только грешники, но и черти бегут от него сломя голову, едва увидят издалека его клыкастую рожу - Видать чувствуют за собой грехи, коли так убегают от ангела. Уж не потому ли, что в отличие от меня, они вовсе не собираются соблюдать заповеди "Священного писания"?
"Ну конечно. Ведь я ни разу не видел, ни одного из них, который бы смотрел на себя в чистую воду" - Рассуждает он сам с собой, думая о том, что же ему теперь делать, со своей святостью.
"А не надлежит ли мне в таком случае, как ангелу, наставить их всех на путь истинный? - Задает он себе вопрос, и земная сущность его при этом начинает просыпаться в нем, и вставать в полный рост.
"Ну, конечно, надлежит. Кому же, как не мне, святому и безгрешному, Господь поручает отныне выводить всех этих чертей и грешников на чистую воду. Нет, я, когда ни будь, заставлю и их соблюдать все, что заповедал нам Господь!"
И, одержимый этой идеей, он вскоре встречает таких же, как и сам упырей, которые вовсе не убегают от него, а наоборот, приветливо здороваются с ним издалека, и препровождают его к главенствующему в данном районе ада вурдалаку.
Тот "освящает" его, и подводит к так называемой присяге на верность соблюдения заповедей "Священного писания", объясняя попутно, как, и по каким правилам, они вершат свой праведный суд над чертями, и каково его место в их иерархии.
Несмотря на то, что щетина у всех растительноядных чертей одинаково серая, рожи их, не только свиные рыла, но и козлиные, и бараньи, и даже ослиные морды всегда светлых оттенков.
Делается это в аду для того, чтобы, с одной стороны, всех несколько уравнять между собой, и не было ни у кого на этот счет никаких лишних амбиций, а с другой, чтобы грешники могли получше их разглядеть в темноте, как только первый раз с ними повстречаются.
Кроме того, эти рожи, как нельзя лучше, отражаются в чистой воде адской ночью, давая черту исчерпывающее представление, о том, как он на самом деле выглядит.
И, если грешник, приняв по неосторожности чертово обличье, все же найдет в себе силы и смелость признаться себе в том, что он, совершил какую-то непростительную ошибку, и стал таки чертом. И начнет, как можно чаще смотреть на свое отражение в чистой воде, как того требует "Священное писание" Он, в принципе, может еще вернуть себе все обратно.
Правда, смотреть, теперь уже, ему нужно, не иначе, как, "как можно чаще".
И надо учитывать, что все остальные черти при этом сочтут его сумасшедшим.
Тем не менее, если он заглянет в чистую воду тысячу раз, то вернет себе человеческие ступни, и два года своего земного сознания.
Это его несколько приободрит, подарив надежду, что он на верном пути.
При этом у него непременно появится желание поделиться своим успехом с другими, и доказать им, что он был, никакой не сумасшедший, а, наоборот, намного умнее их. Это окончательно разорвет всяческую связь его с остальными чертями, и оставит в одиночестве, и глубоких сомнениях:
"А что, если все же они правы, а не я? Вон их, сколько... А я, один. И копыта намного удобнее были...
Но, если он будет упорно продолжать смотреться, и заглянет в чистую воду еще тысячу раз, то и щетина слезет с его тела. И прибавится еще два года его же земного сознания, а так же и, соответствующий новому возрасту, рост.
Теперь уже черти, наоборот, станут преследовать его везде и повсюду, стараясь, всеми правдами и неправдами заставить встать перед ними на четвереньки. И он не будет знать, цели их действий в отношении себя. А они будут. Им подскажут это те черти, которые уже не первую ночь в этом круге ада вращаются.
И под их руководством они будут стараться окружить его со всех сторон, тогда, когда он будет есть, Поскольку до тех пор покуда он не вернет себе голову, он вынужден будет питаться той пищей, какую едят козлы, бараны или ослы, то есть траву.
И если он, окруженный ими со всех сторон, все же окажется стоящим перед ними на четвереньках, то тотчас превратится обратно в черта. И ему придется либо окончательно смириться с этим, либо начинать все заново.
Редко кому удается с первого раза вернуться обратно в грешника, не говоря уже о том, что мало кто избирает для себя этот путь. В первую очередь, как ни странно, это делают ослы. Но свиньи никогда.
Тем не менее, если ему удастся всего этого избежать, и посмотреть на свое отражение еще тысячу раз, то ему вернется и его человеческая голова, плюс два года его земного сознания, и соответствующий новому возрасту рост. Правда, если он уже до этого вернул свои четырнадцать лет, то только голова. Поскольку более четырнадцати лет земного сознания, грешникам в аду не возвращается.
Делается это для того, чтобы ни у кого в аду не возникало лишних эмоций, связанных с половой сферой. Не говоря уже о том, что там не происходит никакого зачатия, и рождения себе подобных. Это прерогатива исключительно земной жизни. Но, главное, что к четырнадцати годам в любом человеке полностью формируется его личное сознание. И далее под воздействием тех или иных условий жизни, оно, или развивается, или, наоборот, деградирует.
И если, этот четырнадцатилетний грешник умудрившийся вернуть себе все обратно, на радостях еще и искупается, то на берегу его будет ожидать и чистая белая одежда, как награда за сообразительность.
Отныне ему предлагается стать "одиноким путником", которого ждет трудное и опасное, но, в то же время, интересное и прекрасное путешествие.
Опыт показывает, что только один из тысячи грешников, убежавших из Сада познания адской ночью, так или иначе, становится "одиноким путником". И еще двое становятся, так называемыми, "счастливыми путешественниками", это братья или влюбленные, которым так же удалось не стать чертями. Остальные же девятьсот девяносто семь ими становятся.
Поначалу новоявленный черт очень сильно переживает и мучается, по поводу своей новой внешности, но, как только убеждается в том, что и все в этих местах такие же, как и он, если не хуже, то несколько успокаивается.
Тем более, что старые черти необычайно радуются появлению молодого чертенка, обнимают его, и успокаивают словами: "Ничего, брат, скоро привыкнешь. Зато посмотри, сколько нас. А раз нас так много, значит, мы и есть ангелы".
Тогда, когда они видели его ребенком в белой одежде, им, конечно же, не давало покоя то, что он больше их был похож на человека, и, следовательно, больше их имел оснований считать себя ангелом. Но теперь, когда он стал таким же, как и они, им становится на редкость радостно и весело.
Черти и выманивают грешников из Сада познания, и преследуют их с разных сторон только потому, что им всегда не дает покоя то, что есть еще такие, которые явно имеют больше оснований считать себя ангелами. И тогда им хочется, чтобы все они, как можно скорее, стали такими же, как и они.
И поэтому представители всех видов растительноядных чертей, стараясь не попадаться друг другу на глаза, начинают преследовать каждого грешника, выбежавшего из Сада познания, каждый со своей стороны. Они не знают каким чертом в результате он обернется. Но каждому хочется, чтобы он стал похожим именно на него.
И когда грешник остановится в раздумье у воды, то все они спрячутся, от него, и друг от друга, оставив его наедине со своими мыслями. А сами при этом будут думать: "А ну, как сейчас вампиром обернется, тогда уже нам от него бежать надо будет".
Но, как только грешник примет, наконец, заурядное чертово свое обличье, так тот черт, в которого он обернулся, радостно закричит: "Братья! Скорее бегите все сюда! У нас новенький!"
Остальные же молча разбредутся в разные стороны
"А что, - думает при этом новоявленный чертенок - А может быть в этом раю, за садом, так и положено. Ведь я, в конце концов, все правильно сделал, как и было мне указано...
И потом, это у них я вижу животные морды. А у меня, поскольку я ощущаю себя таким же, как и раньше, ангелом, еще не известно какая. А может быть она вовсе и не животная. Может быть она-то, как раз, и ангельская. Скорее всего, что так. Пойти что ли проверить?.."
Но, как только он подумает об этом, панический страх потерять последнюю свою надежду, тотчас нашептывает ему: "Нет, ангелу видеть свое отражение вовсе не нужно".
Именно так думают и все остальные растительноядные черти и поэтому пьют воду всегда с опаской, предварительно взбаламутив ее палкой. И увидев, как это делают другие, новоявленный чертенок так же начинает мутить чистую воду, считая, что раз все так делают, значит, так и надо.
Как я уже говорил, ад полон прекрасных и вкусных плодов, но только для чертей, все они теперь оказываются начисто несъедобными. Как только они их пробуют, так сразу же, и выплевывают с отвращением.
Но и тут вроде бы нет никакой проблемы. Самой питательной и вкусной травы везде полным полно. Да что там трава? Есть даже капустные огороды для козлов и грязевые ванны для свиней.
Однако стоит только проголодавшемуся черту встать на четвереньки, и начать съесть, как его тут же потихоньку окружают другие, и с наслаждением наблюдают, как он это делает, до тех пор, пока кто-нибудь из них, не выдержит, и не скажет:
-Да, брат, мы вот тут все спорим, кто из нас больше похож на животное. А теперь нам ясно, кто это. Послушай, а может ты у нас и не ангел вовсе?
При этом голодный черт сразу же вскакивает на ноги и заискивающе извиняется:
-Простите, братья, ей богу, это я случайно споткнулся и упал.
-Ну, ну... - Понимающе переглядываются между собой черти - Ты, давай, смотри, больше так не спотыкайся.
И идут дальше, смотреть, не доставит ли им кто-нибудь еще удовольствие видеть свое унижение. А голодный черт злобно шипит им вослед:
-Погодите, вы тоже жрать захотите. Тогда я вам так же всю кровь испорчу.
Именно поэтому черти питаются всегда украдкой, жадно хватая все подряд, и злобно озираясь при этом вокруг себя. Что, кстати, служит залогом сохранения чудесной тропической экосистемы ада в своей первозданности.
Но если чертям, собравшимся повеселиться, не удается увидеть, стоящего на четвереньках, своего собрата, они идут дразнить других чертей. И поэтому повсюду только и слышно:
-Эй, козлы, как поживаете? Бороды свои случайно не намочили, когда в чистую воду на себя смотрели? А, впрочем, вы же у нас не соблюдаете "Священного писания". Нехорошо! За это вас ждет неминуемая гибель.
-Сами смотритесь, бараны тупорогие. Вам с вашими рожами это просто необходимо. А нам и вовсе не нужно, поскольку мы ангелы.
-Слушайте, братья, а может мы их на рога?
-Да, ладно, пускай проваливают. В раю места много. Нам ангелам надо прощать грехи друг другу. Пойдем лучше, на ослов, или на свиней посмотрим, их подразним.
-Тише, тише... Вон она, легка на помине...- Перешептываются они между собой, едва им удается увидеть свинью, лежащую в грязевой ванне, вид которой доставляет всем остальным чертям особое удовольствие.
-Здравствуйте, Хавроньюшка, приятного здоровьица! Нет, нет, не извольте беспокоиться. Нам так приятно видеть вас именно в этом положении. У нас, правда, один только маленький вопрос к вам появился. Вы "Священное писание" читали когда-нибудь?
-Проваливайте, козлы вонючие, - Раздраженно буркает на это свинья - И не мешайте мне медитировать. Я может быть так с самим Господом общаюсь. А вы мне про "Священное писание". Оно к вам в первую очередь относится. Это вам надо почаще на себя в чистую воду смотреть.
Постепенно, среди чертей, в первую очередь баранов и ослов, находятся такие, которые, поразмыслив над тем, что видеть собрата, стоящего на четвереньках, доставляет всем огромное удовольствие, подумывают о том, как бы это использовать в своих интересах. И становятся так называемыми "певцами".
Каждый такой "певец", увидев, скучающее сборище своих собратьев, проталкивается в центр его, и сам становится перед всеми на четвереньки, уже одним этим вызывая всеобщий восторг. Но прежде, чем все станут дразнить его за это, он первый начинает истошно орать:
-Я а-а-а-ангел! Я бе-е-е-е-елый а-а-а-ангел! А вы ка-а-а-а-злы, ка-а-а-а-злы, ка-а-а-а-злы!
Такие слова обычно приходят на ум поющим баранам. Ослы же, как правило, поют:
-Я у-у-у-умный ангел! Я са-а-а-мый у-у-у-умный ангел! А вы-ы-ы! А вы-ы-ы! А вы-ы-ы! Ба-ра-ны-вы-ба-ра-ны-вы-ба-ра-ны!
В пении и тех и других удивительным образом сочетается человеческая речь с яростным животным самовыражением, исходящем из глубинных подсознательных недр тех голов, носителями которых они являются.
При этом, и те, и другие, для того чтобы еще больше понравиться слушателям, истерически топают копытами, стучат по земле кулаками, роют ее носами, отчаянно виляя при этом задницами. То есть, всеми возможными средствами стараются выглядеть, как можно более отвратительно, зная, что именно это и доставляет чертям самое большое удовольствие.
Кроме того, им надо во чтобы то ни стало еще перекричать все выкрики и комментарии в свой адрес со стороны слушателей. Только тогда успех обеспечен. И поэтому только те горластые черти, которые способны на это, и становятся в аду "певцами".
Постепенно вокруг них создается особая атмосфера. Прежде всего, они становятся неприкасаемыми любимчиками. О них постоянно говорят, обсуждают, кто из них лучше поет, а кто хуже, опираясь в оценке исключительно на доставленное себе удовольствие. Следовательно: чем оно хуже, тем лучше.
Но самое главное, что теперь им никто не мешает спокойно есть. И если видят кого-то из них, стоящим на четвереньках, то с уважением говорят:
-О, это он репетирует новую программу...
Поэтому те, кому удалось стать в аду "певцами", являются самыми сытыми чертями. Я бы даже сказал, зажравшимися.
Пользуясь своим особым положением, "певцы" держатся по отношению ко всем остальным чертям на редкость нагло и вызывающе. И, конечно же, считают себя единственными ангелами, вообще, а всех остальных, так себе. Правда, время от времени, им надо доказывать эту свою исключительность публичными выступлениями, что требует от них неимоверных усилий, и перенапряжения всех своих сил.
Если адская ночь, как я уже говорил, в аду длится примерно сто земных лет, то луна совершает свой круг по небосклону примерно за неделю, и каждые три земных месяца наступает время так называемого "адского полнолуния". Такое вот восприятие пространства и времени в аду, недоступное человеческому пониманию.
И в каждое такого полнолуние, когда и леса, и луга освещаются таинственным лунным светом, чертей охватывает неудержимая жажда всеобщего веселья.
Заранее договариваясь, друг с другом, все они собираются на какой-нибудь поляне в огромное сборище, забывая на этот раз про все свои внутривидовые противоречия. Даже свиньи, и те тщательно намываются, с тем, чтобы пойти вместе со всеми на "тусовку", так они называют эти сборища.
Цель каждой такой "тусовки" одна - послушать очередного поющего барана или осла.