Чу Шей, великий хан равнин и гор, император небесной империи путешествовал уже пять лет. Советники на все голоса пели ему в уши: пора возвращаться на родину. Но лишь один голос по-настоящему волновал Сына Неба: подросли сыновья брата, наместника южных областей. Они сейчас в столице, оканчивают обучение, да возраст опасный - могут по глупости, поддавшись на лесть и посулы недругов, попытаться захватить власть - врагов великим никогда не бывает мало.
Степь заволновалась. Ещё не было объявления воли императора, а уже все знали - возвращаемся домой. Моментально известие долетело до гуннов, бывших врагов, а теперь союзников. Уход императора был бы им сказочным подарком. Заручившись его поддержкой, используя знания его военных инженеров и картографов, гунны могли бы двинуться в сторону великой реки, пронзающей половину богатейшего края всех краёв. Царская добыча только и ждала, когда великий покровитель снимет с охотников жёсткую опеку.
Император медлил. Положиться в степи не на кого. Царей здесь как грязи в крестьянских полях его родины. Цари поднятых рук и подброшенных в небо шапок, небеса их не выбирали. Некого тут оставить, кроме своих доверенных людей, а что с ними будет, когда пыль от его войска, ушедшего за перевалы, осядет в предгорьях? Император размышлял, но чаша весов склонялась на Восток. Пора уходить, каковы бы ни были последствия. В конце концов, урок степным и горным народам дан неплохой. Налажена связь с западным миром, караванный путь свободен от кочевых банд. Надолго? И время можно обмануть - остались учёные трактаты, карты. Бесценные знания о реках, степях, о животных и птицах. Никто не отнимет золотые украшения (а если отнимут не люди, ведь горы и бурные потоки тоже грабители, то есть десятки глиняных копий, отправленных в императорские хранилища - мастера в Поднебесной не хуже, а лучше всех в мире). Да, есть результат. Пять лет не могут пройти зря у императора мира.
Чу Шей повелел принести к его шатру карту империи. Двадцать слуг с бамбуковыми свитками в строгой очерёдности проследовали на ровную площадку. Каждый разворачивал пластины, укладывал свой кусок и тщательно соединял с предыдущим, затем отходил в сторону и склонялся в низком поклоне. Процесс шёл быстро и чётко. Вот и последняя часть уложена, где изображёна завоёванная территория над самой северной провинцией. Узкий перешеек соединял её с империей. Опасно.
Император сдвинул брови. Посмотрел на небо. Никто не смел шевельнуться. Серая дымка слабо мерцала в небе на Западе. Император сложил руки на груди и прошёл к верхней части карты. В рядах слуг росло напряжение. Как чуткие бумажные флажки ветер они улавливали настроение хозяина и стыдились своего дыхания. Оно могло помешать великому событию, а каждое мгновение жизни императора рождало его. Император шёл вдоль строя слуг и указывал пальцем. На кого указал, тот отбегал в сторону и падал ниц. Осталось только трое служителей письма и рисунка. Чу Шей взмахнул рукой - пали и они, где стояли. Ещё взмах и гуськом, держась за полы халата впередиидущего, создавая почтительный шорох, вся вереница слуг исчезла с глаз.
Император проследовал в пристройку к шатру, бывшую рабочим кабинетом, и вызвал воеводу. Он советовался с ним несколько часов, затем воевода удалился и его сменил мандарин иностранных дел. Два часа прошло. Рядом с замершими на земле слугами письма и рисунка росла груда тюков, ларей, кованых сундуков из сандалового дерева. Император приказал подать чай. Ожидание не было долгим. Послышался неясный шорох, будто вдали зашумели деревья, которых не было и в сотнях миль вокруг. Потом шорох превратился в набегающую волну, но на тысячи миль налево и направо нет морей. Вдруг, будто просыпали горох на мраморные плиты. Всё стихло. Осела пыль и показалась группа конных воинов в лохматых одеждах из звериных шкур. Воины спешились и подхватили под уздцы коней трёх всадников. Помогли им сойти, подставив спины. Три царя гуннов проследовали к шатру императора.
Пир длился всю ночь, а утром весёлые, шумные гунны и улыбающийся император в сопровождении ближайшего круга лиц высшего сословия, вышли из шатра. Они проследовали мимо разложенных в огромное полотнище бамбуковых свитков и остановились рядом с тремя слугами. Служители письма и рисунка качались на головах от усталости. Один из них испустил дух, подняв маленький смерч пыли у губ, и упал набок. Император засмеялся. Охрана мгновенно унесла тело, послышался удар палицы, голова картографа хрястнула, словно он неосторожно уронил свой деревянный свиток. Гуннам шутка понравилась, но остановились они у огромной карты в ожидании, стараясь не показать свою растерянность. Лица степняков застыли в почтении, но почтение царей гуннов казалось золотой маской в свете лучей восходящего солнца.
Молчание затянулось. Минута длилась и длилась, гунны двигали могучими плечами. Вдруг, точно из-под земли, у полотнища появилась повозка, из неё вывалился человек и упал на землю рядом с едва живыми товарищами. Гунны не очень понимали, что происходит, но доверяли улыбке императора - громогласный и вольный хохот далеко разносился по степи. Император ещё раз картинно продемонстрировал улыбку победителя, и толмач быстрым слогом застрекотал его повеление на языке степняков. В почтении гунны преклонили колена. Император вручил каждому по слуге с куском завоёванной империей земли, отображённой на свитке. Цари сдерживали слёзы - это был императорский подарок.
Никто не мог ожидать такого поворота дела. Степь опять была в руках гуннов да ещё с величайшей поддержкой южного соседа. Гунны целовали землю, поднимали глаза к небу. Они не в силах были сдержать крики радости. Император морщился. Император удалялся в шатёр. Он шёл и ни разу не обернулся. Гунны вскочили на коней и умчались в степь. За ними грохотала, едва поспевая, повозка с подаренной землёй и картографами. Вскоре, путь царского отряда мог быть определён только ухом, приложенным к земле. Главный следопыт империи так и делал, пока это не стало бесполезным. Он отряхнул колени и ещё долго смотрел, как небольшое серое облако на горизонте воссоединяется с небом.
Император был зол. Он не спал всю ночь. Предстояли сборы в дорогу, а у него болела голова, ломило виски, тяжесть в затылке разливалась на спину и скатывалась в ноги. Ему казалось, что он не успел прилечь, а уже настал вечер. Он прогнал врача, назойливо пристававшего к нему с открытой коробочкой, доверху наполненной серебряными и золотыми иглами, потребовал чая и плошку македонского риса с морковью. Император пробовал читать. Он рассеяно вращал картушу с текстом трактата, который назывался "Весенние и осенние анналы". Прошёл почти час, пока он догадался, что речь в нём идет всё о том же иглоукалывании и прижиганиях.
Император отшвырнул картушу в сторону, но ещё некоторое время перед его глазами плавали баночки с горючим настоем и кусочки хлопка на иголках, а над этими инструментами плавало, словно в дыму, лицо врача. Надо зашить мучителя в мешок с крысами. Стоило Чу Шею так подумать, как пришло облегчение. Улучшение настроения повелителя мгновенно почуял старый слуга. Он взял императора за краешек халата и потянул с ложа на воздух. Это был смелый и упорный слуга - от него невозможно было отвязаться даже Сыну Неба.
Напротив входа в шатёр, на роскошном шёлковом ковре стоял огромный котёл. Котёл видал виды - это бросалось в глаза. Бока его сильно потёрты, покрыты местами зеленью, хотя его точно пытались чистить, об этом говорили сетчатые царапины. Котёл стоял на трёх ногах, а чтобы его можно было переносить с места на место, по бокам укрепили несколько ручек. Вот ручки блестели как золотые, даже в свете вечернего, щадящего степь, низкого солнца. Чу Шей покачал головой, но сделал это незаметно - император не может ничему удивляться. Он даже не сразу обратил внимание на целую свору детей и подростков, которые лежали на земле позади котла, изображая изо всех сил невероятное почтение. Заложники? Зачем?
Толмач, подбежавший для разъяснений, сообщил: так положено у гуннов - они посылают с дарами детей самых именитых и уважаемых воинов, чтобы показать свою покорность и не получить отказа. Детям нельзя отказать по закону степей. Чу Шей махнул рукой с сожалением - гунны больше его не интересовали, он ожидал вестей с родины и донесений разведчиков, проверявших обратный путь. Он уже повернулся, чтобы уйти, как вдруг из котла донеслось пение. Голос, издававший уму непостижимые, чарующие звуки был так прекрасен, что солнце немедленно зашло за горизонт. Вспыхнули звёзды, орошая необозримое пространство небесным сиянием так, словно в спину земли воткнули серебряные иглы и зажгли на них хлопковые хлопья, пропитанные ароматами вселенной.
Видение. Вслед за голосом из котла выпорхнула ночная бабочка. Она повисла над котлом и продолжила пение. Конечно, это не была бабочка. Это была девушка, своей красотой легко ввергавшая зрителя в умопомрачение. Чу Шей не желал девушки, он хотел бабочку. Порхающую и нежную. Он всю жизнь такую желал во снах и наяву, но только сейчас увидел и понял - возможно! Всё возможно, когда ты император и шагаешь по волшебной земле. Он никогда не верил придворным старухам воспитательницам, что существуют такие девушки, которые живут на цветах, которые порхают над ними в поисках ароматного нектара, которые даже не машут крыльями, а летают с помощью одного своего желания, порождая восторг у всех малых и больших козявок, густо населяющих планету и её океаны.
- Приветствую тебя, мой повелитель, Царь небес и император доступных и недоступных земель. Я твоя, отныне и во веки веков.
Бабочка сказала это на чистейшем языке предков. Император проглотил язык от изумления и от какой-то волны, похожей на счастье. Волна подхватила изнутри и понесла ввысь, прямо в объятия ночной красавицы. Он распахнул свой халат, будто сачок для ловли мотыльков и обнял им своё сокровище. Сердце его билось так сильно, что прижатая к груди девушка дрожала в такт сердечных ударов.
Толмач, поспешивший удалиться за шатёр, улыбался. Он рассматривал золотой самородок, который заработал, обучая девушку своей родной речи. Самородок блестел в его руке и вспыхивал, словно рог волшебного золотого носорога. Он грел руку и заставлял беспричинно улыбаться.