Это история об одном годе из моей жизни. О том времени, когда каждый из нас бывает очень беден и очень счастлив.
*
В том году мне исполнилось 19 лет. Странный возраст. Кажется, именно в этом возрасте у людей заканчивается юность и начинается молодость. Хотя чем отличается одно от другого, я никогда не понимал.
Как-то я спросил об этом одного моего знакомого. Сам себя он в шутку называл - "ходячая энциклопедия в глянцевой обложке". Оторвавшись от учебника и подумав секунд десять, он изрек:
- Юность - это когда любви в твоей жизни нет, но ты в нее веришь. А молодость - это когда любовь появляется, но не та, в которую ты верил. Понял?
Я немного подумал.
- А когда появляется именно та любовь, в которую ты верил, - это зрелость? - спросил я.
- В зрелости и старости уже ничего не появляется. Лишь исчезает. Вера в любовь в том числе.
И он снова уткнулся в учебник.
*
В том же году Санкт-Петербургу исполнилось 300 лет. Юбилей города в стране отмечали так, словно это был последний юбилей в нашей жизни. Но тот год запомнился мне вовсе не поэтому, хотя сама северная столица имеет непосредственное отношение к тем событиям, о которых я хочу рассказать.
Весной того года я познакомился с девушкой, жительницей Питера. Мы общались с ней на протяжении десяти месяцев. С марта по январь следующего года. Ездили друг к другу: три раза она была у меня, в Москве, два раза я был у нее, в Питере.
В феврале она попала под машину и погибла.
*
Обычно в романах читатели любят интригу. И писатели этим пользуются. Если кто-то из героев должен по сюжету умереть, то автор никогда не пишет об этом сразу, оставляя читателя в неведении до самого финала. Писатель постепенно и осторожно подводит свою историю к логическому, как он предполагает, концу. Лишь на финише повествования, когда читатель полон тягостных, томительных предчувствий, и наступает кульминация, она же развязка. Герой или героиня умирает. И читатель немедленно испытывает странное облегчение с оттенком грусти. Он испытывает катарсис.
В жизни же все не так. Смерть не делает намеков и не выводит на линии судьбы предсмертных узоров, по которым можно сказать: "Ага, все к тому и шло". Она просто наступает и все. Сколь ни ожидаема смерть была, она все равно неожиданна. И найти ей логическое объяснение тоже невозможно. В книге смерть является закономерным итогом повествования, служит одновременно и оправданием, и назиданием, а в жизни - дает обухом по голове и ножом по сердцу. Никакого облегчения окружающим она и связанные с ней страдания не приносят. И ничему не учит. Очистительный катарсис возможен только в искусстве.
Поэтому я сразу написал, чем все закончилось. Как в жизни: интриги не будет.
*
После смерти питерской подруги я две недели не ходил в институт, выбросил все свои диски с компьютерными играми и сжег на балконе сто пятьдесят этикеток из-под пива, которые до того собирал.
Ее звали Аней.
Глава 2
*
Вся наша жизнь - это цепь случайностей, которую мы пытаемся выковать сами. Но в звенья наших случайностей странным образом оказываются вплетены случайности других. Так и получается всеобщая цепная реакция. Потянешь за конец своей цепи - ненароком заденешь цепь другого, которую тот старательно выковывает. Все мы думаем, что куем счастье и несчастье для себя. Но, оказывается, мы куем его, не ведая того, и для совершенно незнакомых людей.
Невозможно предугадать, когда твоя случайность сцепится со случайностью другого человека.
*
Когда я перешел на второй курс, родители купили мне компьютер. На нем я играл, а также печатал разные тексты. Где-то в конце ноября я приобрел себе простенький модем и стал полноценным пользователем Интернета. Меня не интересовали ни игровые сервера, ни порносайты - Интернет мне нужен был в первую очередь для учебы. Как всякий студент, я был завсегдатаем сайтов, где можно скачать себе на компьютер реферат по нужной теме. В период сессии в поисках материала я, занимая телефон, часами исследовал виртуальное пространство.
В это же время я начал пользоваться электронной почтой. Периодически я просматривал свой почтовый ящик, хотя ждать писем мне было, в общем-то, не от кого. Как и писать кому бы то ни было. Иногда я получал стандартные поздравительные открытки от почтового провайдера - на государственные праздники, Новый Год, или его же предложения улучшить работу своей электронной почты. Изредка доходил разный "спам" - реклама средств от импотенции, туристические предложения, услуги автошкол. Свой электронный адрес я сообщил своим немногочисленным знакомым, но писать мне они не собирались - к чему, если есть телефон? В анкетах я стал указывать свой почтовый ящик, а также несколько раз, находясь в поисках работы, я отправлял свое резюме отдельным организациям, правда, безуспешно. Вот собственно и все.
Поэтому неудивительно, что вскоре я свой ящик забросил и проверил его содержимое лишь в начале марта.
Открыв почту, я нашел у себя несколько писем. Пара открыток с поздравлениями с днем рождения от провайдера, немного "спама", давным-давно заказанная детализация счета сотового телефона. Все как обычно. Но, просматривая непосредственно каждое сообщение, я наткнулся на одно письмо, которое привело меня в недоумение.
Обратный адрес мне был неизвестен. Датировано письмо было серединой февраля, тема сообщения гласила: "Мои фотки". В самом письме не оказалось ничего кроме короткой и непонятной фразы "Это в последний раз, больше ни о чем не проси" и двух приложенных файлов. Ни приветствия, ни подписи не было.
Открыв файлы, на всякий случай предварительно проверенные мной на наличие "вирусов", я обнаружил там две фотографии очень хорошего качества. На обеих присутствовала неизвестная мне девушка лет двадцати на фоне городских пейзажей. Присмотревшись к пейзажу одной из фотографий, я узнал скульптуру Медного всадника. Пейзаж другой фотографии, состоявший из аллеи, полной деревьев призрачной красоты, мне ни о чем не говорил. Судя по одежде и состоянию окружающей природы, фотографии были сделаны в середине осени.
Теперь о девушке.
Симпатичная. Волосы каштановые, глаза разглядеть было сложно - не то серые, не то зеленые. На той фотографии, где был Медный всадник, она чуть щурится, наверное, от солнца. Также, видимо, дул сильный ветер, так как волосы сильно развеваются. Несмотря на это обстоятельство, девушку это ничуть не смущает. Свободная, непринужденная поза, голова склонена чуть набок, легкая улыбка. Одета она в темно-красный плащ и изящные черные брючки. Вторая фотография была темней - скорей всего, после дождя. Нависшие тяжелой листвой деревья стоят вдоль покрытой земляной насыпью аллеи, сквозь них пробивается хмурое небо. В руках девушка держит сложенный зонтик. Легкая бежевая куртка, темно-синие джинсы, вокруг шеи повязан клетчатый платок. Такая же легкая улыбка, но почему-то с оттенком грусти - так мне показалось.
Минут пять, щелкая "мышкой", я смотрел то на одну, то на другую фотографию. Снимки вызывали странное ощущение - будто ты без спросу залез в чужую жизнь. Мне стало не по себе. В какой-то момент мне даже показалось, что девушка осуждающе покачала головой. Я еще раз перечитал единственную фразу письма, намереваясь найти в ней скрытый смысл. Может, кто-то из знакомых пошутил? Вряд ли.
Анализируя возможное происхождение письма, я пришел к единственно объяснимой версии. Письмо явно предназначалось не мне. Девушка с фотографии (а именно она являлась автором письма, судя по теме сообщения), видимо, неправильно набрала адрес, либо случился сбой в отправке. Так или иначе, но письмо попало ко мне, а не дошло до адресата. Особой беды в том не было, так как адресат, не получив ожидаемого, как представлялось, письма, мог поставить об этом девушку в известность. Значит, эту ситуацию мне можно было считать рядовой случайностью. По крайней мере, беспокоиться из-за чьего-то недошедшего письма я должен был в последнюю очередь.
Придя к такому выводу, я закрыл файлы и решил заняться более насущными делами.
Как мне казалось, о письме и фотографиях я забыл.
*
Через пару дней я снова залез в свой почтовый ящик и открыл фотографии. Мне все больше не давала покоя эта девушка. Сам адресат, к которому была обращена ее фраза "Это в последний раз, больше ни о чем не проси", меня совсем не интересовал. Просто меня странным образом взволновал образ этой девушки. Он почему-то не хотел выветриваться из памяти. Будто кто-то пришел в гости и не ушел в положенный час, а остался на неопределенное время.
Вскоре я сохранил фотографии у себя на компьютере в отдельной папке. Время от времени я открывал и глядел на них. Дней через пять, купив фотобумагу, я распечатал на принтере оба снимка и положил к себе на стол под стекло. Теперь я глядел на девушку не время от времени, а почти постоянно - когда писал реферат, играл в компьютерные игры или слушал музыку. Через неделю после получения странного письма я уже был уверен, что знаю ее тысячу лет.
Не понимаю, почему она привлекла меня. Каждый день кто-то кому-то отправляет свои фотографии, сотни девушек и покрасивее позируют на фоне Медного всадника. Но что-то в ее глазах, фигуре, легкой улыбке говорило о какой-то удивительной загадке, тайне. Казалось, она сейчас сойдет с фотографии и расскажет о чем-то очень-очень важном. И мне хотелось узнать, о чем.
Недели через две я не выдержал и решил написать ей письмо.
*
Письмо я писал мучительно - начинал, писал несколько фраз, затем все стирал и начинал снова. Большую часть времени я просто сидел и смотрел в экран на пустой лист - нужные слова никак не хотели приходить в голову. То и дело я бросал взгляды под стекло, на фотографии, словно эти самые нужные слова могли проступить сквозь снимки, как водяные знаки.
Одна из трудностей состояла в том, как мне следовало обращаться к незнакомке. Имени я не знал, приветствие "Уважаемая" казалось чересчур официальным, "Привет!" - фамильярным. Также слишком официальным было бы обращение на "вы", но и "тыкать" незнакомому человеку, пусть даже девушке-ровеснице, я не желал. Самое же главное, я не мог внятно сформулировать, а что собственно я хочу у нее узнать. Имя? Род занятий? Семейное положение? Нужен был какой-нибудь вопрос, но как раз конкретизировать свои желания я не мог. Мне она была просто интересна. Вся, в целом.
В конце концов, изрядно помучившись, я написал следующим образом:
"Здравствуйте!
К сожалению, я не знаю, как вас зовут.
16 февраля вы отправили по электронной почте письмо (прилагается), которое необъяснимым образом пришло на мой адрес. Видимо, произошел сбой в отправке.
Проверяя содержимое письма, я не мог не открыть фотографии, которые прилагались к нему. Поэтому простите мое любопытство.
Я смотрел на ваши фотографии каждый день, и с каждым днем мне все больше казалось, что вы - необычная девушка. В вас есть что-то особенное. Что именно - словами выразить трудно. Поймите меня правильно. Со мной такого не было ни разу.
Я понимаю, что это выглядит странно и глупо. Поэтому я не написал сразу, а решился написать только сейчас. Но и не написать я не мог.
Мне хочется узнать о вас чуть больше.
А правда, что Санкт-Петербург хорош осенью?".
В конце я подписался своим именем. Этот вариант письма мне не нравился, но другие были еще хуже. Поэтому, вздохнув ("что я теряю?"), я отправил письмо по адресу девушки и стал ждать ответа. А точнее на этот ответ надеяться. В том, что он придет, я уверен не был.
*
Ответ пришел через два дня.
В теме сообщения так и стояло "Ответ", и я, все не решаясь открыть письмо, с минуту бессмысленно водил "мышкой" по экрану. Я до того свыкся с мыслью, что девушка живет лишь на фотографии и в моем сознании, что, получив ответ, я немного растерялся - я убеждался в реальности ее существования. А, может, мне просто не хотелось разочаровываться.
Наконец открыв письмо, я прочитал:
"Здравствуйте!
Прочитала ваше письмо. Честно признаюсь, сначала решила, что вы сумасшедший. Но для сумасшедшего вы поразительно грамотны - ни одной орфографической ошибки. Впрочем, в сумасшедших я разбираюсь мало.
Да, это письмо отправляла я. Спасибо за вашу внимательность, хотя это уже не важно.
Ваше любопытство я прощаю. Насчет фотографий - тронута. Хотя мне казалось, что я не фотогенична.
Меня зовут Аня.
Учусь, работаю, живу.
Санкт-Петербург хорош всегда.
Вам нужны подробности?
P.S. Не сочтите меня легкомысленной".
Я перечитывал письмо снова и снова. Написано легко, изящно, не без доли юмора. Она не выказывала явного желания переписку продолжить, но и того, что ей мое внимание неприятно, из письма не следовало. Информация о себе была подчеркнуто краткой, но вопросом в конце письма она оставляла мне шанс.
Самое главное, ни одно из ее слов не разрушало тот образ, который уже сложился в моей голове. Более того - именно такое письмо я и надеялся получить.
Я сразу же написал ответное письмо. Я уже не мучился поиском нужных слов - они сами просились на бумагу. Я писал про себя, про ее фотографии, про погоду в Москве. И почему-то был уверен - она снова ответит.
Так и получилось. На следующий день пришел ее ответ.
В ту неделю мы отправили друг другу по три письма и перешли на "ты".
Так я с Аней и познакомился.
*
Уже позже я спросил ее, почему она все-таки решила ответить. Мы сидели в небольшом кафе. Был вечер, но кроме нас в кафе находилось всего два посетителя. По радио пела Земфира, у стойки официант и бармен о чем-то между собой переговаривались. Аня медленно водила чайной ложечкой по блюдцу.
- Представляешь, я сначала подумала, шутка какая-то. Знакомые девчонки разыгрывают. Или просто кому-то стало скучно, и он решил с незнакомой девушкой потрепаться. В сети полно всяких странных типов, сам знаешь. В общем, отвечать не было никакой охоты. Но приложенное письмо было действительно моим, да и твои слова были такими... трогательными, что ли. И искренними - так мне показалось. И потом я сто лет ни с кем не переписывалась, а тогда вообще хотелось выть от одиночества.
- Так плохо?
Она не ответила. Земфиру сменили U2. Кажется, с песней "With or Without You".
- То письмо, которое к тебе попало, предназначалось моему бывшему парню. Расставались мы очень плохо. Никогда не думала, что кого-то могу так ненавидеть. А ведь мы с ним почти два года встречались.
Аня вновь замолчала. В кафе зашла какая-то шумная компания, и обстановка сразу же оживилась. Послышался разговор, смех, официант отошел от барной стойки.
- А фотографии? - спросил я.
- Он попросил. Честно говоря, не знаю, зачем.
Мы опять замолчали на некоторое время. Официант стоял у столика компании, принимая заказ. А потом Аня сказала:
- Помнишь наш разговор о предопределенности? Знаешь, я не хочу считать наше знакомство случайным. Случайность - это то, что происходит с одним человеком. А когда двое сталкиваются с одной и той же случайностью, это уже не случайность.
Невероятно, но в тот момент я подумал о том же самом.
*
Те первые два месяца были сплошь наполнены нашими письмами. Я посылал Ане письма, не зная, что уже влюблен. Я не знал, что влюбился в нее сразу же, как только увидел ее фотографии. Да и откуда мне было это знать? Ведь в сущности до этого я никогда и не любил.
Глава 3
*
Все свое детство я провел в небольшом городке на Волге. Обычное беззаботное детство. Летом я катался на трехколесном велосипеде, купался в реке, лазил по яблоням, а зимой - играл в снежки с соседскими ребятами и лепил снеговиков. В Москву наша семья переехала после того, как туда перевели моего отца, находившегося на военной службе. Мне тогда исполнилось семь лет. То было неспокойное время. Страна ходила ходуном от всяких событий, люди находились в нетерпеливом ожидании перемен. Впрочем, лично меня это мало волновало. Я ходил в детский сад, потом пошел в школу. Появились друзья. Чуть изменились детские игры да цены в магазинах, куда меня посылала мать, стали выше, а так все было то же самое.
Лет в четырнадцать у меня произошел первый внутренний надлом. Кто-то называет это переходным возрастом. Может быть. Просто я вдруг почувствовал ужасное одиночество. Как будто кто-то дернул рубильник, и я оказался в кромешной тьме. Все, что раньше казалось светлым, простым и ясным, вдруг погрузилось во мрак и приобрело смутные, пугающие очертания. Чужими мне стали родители, друзья, школа. Фонарика, чтобы осветить окружавший меня мрак, у меня не было - мне пришлось искать дверь в соседнюю комнату, где могло быть посветлей. Я стал сдержан с родителями и старшей сестрой, бросил надоевшие игры с друзьями и занятия рисованием, научился играть на гитаре, завел себе рыбок, и именно в этом возрасте стал заядлым книгочеем. Соседняя комната, в которую я попал, занимаясь поисками себя, оказалась уставлена книгами и завалена музыкальными дисками.
До окончания школы я зрел, принимая или отвергая отдельные принципы, подбирая их для себя, как добросовестный хозяин подбирает материал для постройки уютного дома. Тогда мне казалось, что дом я строю на века - лишь изредка придется подкрашивать его стены. Я читал без конца и без конца слушал музыку.
Окончив школу, я закончил постройку своего дома. Я был готов к покорению вершин и изобретению вечного двигателя. Поступив в не самый плохой институт, я окунулся в студенческую жизнь. Мое будущее было расписано на пять лет вперед. Я же полагал, что лет на двадцать обезопасил себя от неприятных неожиданностей.
Но по окончании первого курса я почувствовал второй внутренний надлом. Не такой сильный, как первый, но довольно ощутимый. Дом, который я у себя внутри построил, был красив и прочен. Но он был пуст.
*
Нельзя сказать, что мой внутренний дом был пуст всегда. Время от времени в нем появлялись люди. Кто-то задерживался, кто-то уходил сразу. С некоторыми я был приветлив, с некоторыми - осторожен.
Были и такие, которые оставались в моем внутреннем доме на ночь.
Первая девушка у меня появилась в шестнадцать лет. Она училась классом младше, и как-то на одной из школьных дискотек я пригласил ее на танец. Не то чтобы я целенаправленно хотел пригласить именно ее. Просто включили медленную музыку, и я захотел пригласить какую-нибудь девушку. Она оказалась свободной, и мы сплелись в танце.
Во время танца мы разговорились. Точнее разговорилась она - моя первая девушка любила потрепаться. Кажется, я лишь улыбался и поддакивал. Тем не менее, почему-то ей понравился. Она сказала, что я похож на молодого Аль Пачино. Потом я пригласил ее еще на пару танцев. А после дискотеки проводил домой. Так мы и стали с ней встречаться.
Она не была красавицей, но, как говорится, не без обаяния. Ее отец, как и мой, был военным, и это сыграло определенную сближающую роль. Она рассказывала про многочисленные переезды из города в город, о каждом из которых она могла говорить часами. География была действительно потрясающей: Оренбург, Казань, Усть-Каменогорск, Дрезден, Берлин, Варшава. Я внимал ее рассказам, и в свою очередь немногословно поведывал о своем прошлом. Как правило, мы встречались после уроков, я провожал ее до дома, а потом мы гуляли в парке или шли в кино. Иногда она брала с собой подружку. Не знаю, откуда у всех девчонок эта привычка брать на свидания своих подруг. Может быть, для уверенности. Но лично мне приглашать приятелей на свои встречи с девушкой никогда в голову не приходило.
Она во всем любила порядок. Возвращались домой мы в строго назначенное ее родителями время, из алкоголя она предпочитала вино в умеренных количествах, праздники она встречала в кругу семьи. Но у нее хватало ума, чтобы не быть занудой. Она была интересной рассказчицей, и с каждой встречей я проникался к ней симпатией. Я не курил, и как-то она мне сказала, что курильщиков терпеть не может. В этом плане я в своем окружении считался приятным исключением.
Поцеловались мы лишь через месяц. До этого я не настаивал, а она считала, видимо, что еще рано. До меня она, как и я, ни с кем еще не встречалась. Как-то вечером, проводив ее до дома, я дольше обычного задержался на лестничной площадке перед ее квартирой. Мы болтали о всякой ерунде, она как-то странно поглядывала на меня. Я вдруг почувствовал, что она чего-то ждет. Когда в разговоре возникла пауза, я обнял ее и ткнулся губами в ее раскрытые губы. Это был мой первый настоящий поцелуй. Тем вечером мы целовались допоздна.
Теперь, гуляя по парку или сидя в кино, мы держались за руки. Моей подруге это доставляло огромное удовольствие, и она хваталась за мою руку при каждом удобном случае. Держаться за руки было действительно приятно. Будто целуешься ладонями.
Секс, случившийся позже, сблизил нас еще больше. Отдавая друг другу свое тело, мы скрепляли наши отношения словно печатью - древний манускрипт. Только я не сразу понял, что манускрипт был написан на двух разных языках.
Как-то мы сидели с ней в кино. Смотрели фильм "Мулен Руж". Вообще, моя первая девушка обожала кино. При этом она стремилась не просто прийти посмотреть на спецэффекты, но и еще подумать над сюжетом или оценить работу актеров. Никто ведь никогда не обращает внимания на титры. Если спросить, кто поставил легендарный "Титаник", многие придут в замешательство. Моя подруга же разбиралась не только в режиссерах, но и в композиторах и даже операторах. Фильмы для наших походов в кино выбирала всегда она. На ее вкус можно было положиться. Именно она приучила меня смотреть качественное кино, арт-хаус, - до нее я смотрел одни американские блокбастеры.
Так вот в кинотеатре она мне сказала:
- Знаешь, я только сейчас подумала. Ты ведь никогда не говорил мне, что любишь меня.
Сеанс еще не закончился, на экране пели Николь Кидман и Эван МакГрегор. Я удивленно на нее посмотрел: не столько из-за самой фразы, сколько из-за обстановки - она терпеть не могла, когда кто-либо отвлекал ее от просмотра. "Только после фильма", - говорила она.
Я немного растерялся. Действительно, шел уже седьмой месяц наших отношений, а вслух я ей не признавался. Покупал романтические открытки, дарил цветы, но заветную фразу я ей ни разу не говорил.
Мне с ней было хорошо. Можно ли это назвать любовью? Не знаю. Но тогда я ей сказал:
- Я люблю тебя.
Она долго-долго на меня смотрела, затем снова повернулась к экрану. И сказала, словно подумала вслух:
- Как бы я хотела, чтобы ты это говорил без подсказки.
До конца фильма мы молчали.
Тогда я и понял, что она любит меня больше, чем я ее. И этот дисбаланс в чувствах друг к другу был неизменен.
И еще я понял - для нее я все равно останусь загадкой, шкатулкой с двойным дном. Человеком, погруженным только в самого себя.
Может быть, то открытие и стало началом нашего постепенного отдаления друг от друга. Я вдруг осознал, что эта девушка, в конце концов, может стать моей женой, что вполне вписывалось в ее рациональную систему взглядов.
Возможно, это, в конце концов, и стало причиной нашего расставания. Одному мне было гораздо легче существовать, чем с кем-нибудь вдвоем.
*
Тем не менее, на первом курсе института я познакомился со своей второй девушкой. Она училась на одном со мною потоке, и на лекциях мы с ней пересекались. Так получалось, что мы все время оказывались рядом. Мы переглядывались и улыбались, не говоря друг другу ни слова. Симпатия у нас возникла внезапная и взаимная. Через месяц переглядываний я попросил у нее конспект лекции, которую не успел записать. Она, улыбаясь, протянула мне свою тетрадь.
В отличие от моей первой девушки она была такой же молчаливой, как и я сам. Иногда мы могли сидеть и за полчаса произнести от силы пару-тройку фраз. Тем не менее, вместе нам было хорошо. Нас связывала какая-то трансцендентальная сила. Как две половинки яблока, мы соединялись в единое гладкое целое. Без трещин и острых углов.
Она жила в общежитии, и с местом встреч проблем не возникало. После занятий я приходил к ней в комнату, и мы ели купленные в магазине пельмени, слушали музыку и занимались любовью. Выходили мы редко, тем более что вскоре наступила зима. К кино она относилась прохладно, книги ее не интересовали, и мы ограничивались едой, музыкой и сексом.
Лишних слов мы не произносили, в любви друг к другу мы не признавались. Это обязывало, а нам меньше всего хотелось иметь дело с обязанностями. Наш союз не признавал розовой романтики. Тем более, я не был уверен, что испытываю к ней именно любовь. Однако мы и без нее чувствовали себя счастливыми.
У моей второй девушки было несколько отличительных черт. Во-первых, она обожала группу Prodigy, которую в то время уже мало кто слушал. Глядя на нее, ни за что нельзя было подумать, что это так. Приходя к себе в комнату, она первым делом включала альбом "Fat of the Land". Во-вторых, она увлекалась хиромантией и перечитала по этой теме кучу книг. Это когда по линиям на руке судьбу предсказывают.
Ну, а в-третьих, и это было самым поразительным ее свойством, во время оргазма цвет ее глаз менялся с серого на зеленый. Обнаружил я это почти случайно - как-то она не выключила свет. Скорей всего, специально. Это был удивительный эффект - будто стон удовольствия, который каждый раз несся из ее уст в момент наивысшего наслаждения, словно малярным валиком окрашивал ее очи в густой зеленый цвет. Но насколько свойство было поразительным, настолько бесполезным. Как шестой палец на ноге.
- Видимо, Богу было невероятно скучно, когда он решил наградить меня этим даром, - как-то сказала она.
Мы лежали на измятой постели в кромешной темноте. Магнитофон на пониженной громкости играл бессменных Prodigy. В окне плыли какие-то тени - шел снег.
- Твой дар делает тебя единственной в своем роде.
- Только о нем не станешь кричать на каждом углу.
Она перевернулась на живот и заглянула мне в лицо. Не видать было ни черта. Но ее глаза, скорей всего, уже приняли привычный серый цвет. Она молчала, я слушал ее дыхание.
- Когда мне плохо, я жалею, что Бог так обошелся со мной. Мне бы чуть больше ума или ноги длинней. Сейчас без длинных ног никуда.
Я спросил:
- А ты веришь в Бога?
- Наверно. Не должно же быть все вокруг просто так. К тому же - так мне спокойней.
Она снова замолчала. Больше трех фраз за раз она не произносила. Что и говорить, сотрясать воздух словами мы с ней не любили.
- Как в хиромантии, - сказала она. - У каждого своя судьба.
- И какая твоя судьба?
Она призадумалась, легла, и мы с минуту глядели в казавшийся черной бездонной дырой потолок. Я подумал, что мой вопрос так и повиснет в воздухе. Но она, наконец, ответила:
- Менять во время оргазма цвет глаз.
Расстались мы так же спокойно и гладко, как и познакомились. Не было ни ссор, ни выяснения отношений. Просто мне внезапно стало скучно. Такая иссушающая, тоскливая скука. Скучать один я еще мог, но скучать с ней вдвоем было невыносимо. Об этом я своей девушке и сказал. В тот день мы позанимались любовью в последний раз, я в последний раз взглянул в ее зеленеющие глаза, и больше мы с ней никогда не встречались.
Было это в начале весны. Я тогда как раз стал совершеннолетним. Пора настоящих чувств и полной за них ответственности.
Но после расставания со своей второй девушкой я засомневался, способен ли я вообще на любовь.
Глава 4
*
В то время я любил искать друзей по принципу "Скажи мне, какая книга тебе нравится, и я скажу тебе, кто ты". Знакомясь с каким-нибудь своим ровесником, я будто бы невзначай спрашивал его: "А что ты сейчас читаешь?" Если новый знакомый помимо учебников и развлекательного чтива больше никакой литературой не интересовался, я разочаровывался. Я с ним продолжал общаться, но на дружбу со мной он рассчитывать не мог. Позже, повзрослев, я осознал условность подобной методики, но в пору юности я с трудом впускал в свой мир человека, не знакомого с романами Достоевского или Хэмингуэя.
В институте я таким образом познакомился с двумя парнями.
Вадим был старше меня на год и, когда мы познакомились, учился на втором курсе. Встретились мы осенью, на одной из студенческих конференций, которую проводило руководство нашего факультета. Явка была обязательной, и наша группа, маясь от скуки, вяло слушала лекцию профессора из Швейцарии. Дело осложнялось еще и отвратительным переводом - транслировал речь ученого аспирант первого года обучения. Аспирант долго думал, запинался и без конца пил минеральную воду, предназначенную для профессора. Во время его потуг ученый, больше похожий на шеф-повара итальянского ресторана, улыбался и постоянно кивал, как китайский болванчик. Зрелище было нудным.
Вадим сидел рядом со мной, на соседнем кресле. Видел я его в первый раз. И сразу выделил среди всех присутствующих студентов. В его облике не было ничего необычного, и, тем не менее, он обращал на себя внимание - казалось, от Вадима исходят определенные флюиды. Сильная и неглупая личность - думалось при взгляде на этого студента. Свое отличие от других он как будто подчеркивал и своей одеждой: на нем были черные брюки, черные туфли и черная рубашка с воротником-стойкой. Впоследствии я узнал, что черный цвет является его любимым цветом.
В руках студента я заметил две книги. Одну из них он положил на стол, в чтение другой он углубился. Приглядевшись, я с интересом обнаружил, что одно из произведений мне знакомо. "Нарцисс и Голдьмунд" Гессе - именно ее читал незнакомый мне студент. Присмотревшись к другому произведению, лежавшему на столе, я увидел, что это "Золотой храм" Юкио Мисимы. Эту книгу я не читал. Периодически студент отвлекался от чтения, устремлял свой взор на профессора и аспиранта - в его взгляде чувствовалась ирония и снисходительность - и вновь погружался в чтение.
После первой части конференции к студенту подошел пожилой преподаватель. Он был мне знаком - это был заместитель декана нашего факультета.
- Вадим, выручишь? - обратился он к моему соседу. - Дали какого-то слабенького аспиранта, двух слов связать не может.
Вадим чуть помедлил - видимо, особого желания у него не было - но кивнул:
- Хорошо.
Он оставил на столе книги и направился к главному столу. Вскоре началась вторая часть конференции, и слова профессора переводил уже он.
Это был образцово-показательный перевод. Вадим вежливо выслушивал кусок речи профессора и затем на великолепном русском языке доводил смысл услышанного до присутствующих в зале. Если что-либо ему было непонятно в выражении, он обращался к профессору и после уяснения нюансов продолжал перевод. Ему каким-то образом удавалось передать вместе со смыслом и атмосферу речи профессора. Оказалось, что швейцарец не лишен чувства юмора. От былой скуки в зале не осталось и следа. Точный, выверенный и вместе с тем доходчивый перевод Вадима, сдобренный шуточными узорами, воспринимался с интересом. Слушать его было приятно - и на дородном лице швейцарца возникла благожелательная улыбка: не понимая слов Вадима, по реакции зала он чувствовал, что новый переводчик спас его репутацию.
После окончания лекции профессор ответил на вопросы присутствующих. Вадим и здесь проявил себя уверенно - великолепной была не только его русская, но и английская речь.
Вскоре вопросы закончились, профессор попрощался и ушел в сопровождении руководителей нашего факультета. Студенты потянулись на выход. Аудитория постепенно пустела. Проходя по ряду, я вдруг заметил, что книги моего соседа так и остались лежать на столе. Их владельца поблизости не наблюдалось.
- Быстрее, я запираю зал, - крикнул мне и другим задержавшимся студентам стоящий у дверей преподаватель.
Немного помедлив, я вернулся к столу, взял книги и двинулся в сторону выхода. Выйдя в коридор, я посмотрел по сторонам. Но и там забывчивого студента я не обнаружил. Преподаватель закрыл дверь и ушел. Подождав еще минуты три, я направился на выход.
Я увидел его на следующий день у деканата. В стороне от других, он стоял на площадке у лестничного пролета и молча наблюдал за рекой студентов, спускающихся вниз. Держа в руках книги, я подошел к нему.
- Твои?
Он взял книги.
- Да, мои. Спасибо, что захватил вчера. - Он помолчал. - Когда я вчера пришел обратно, было уже закрыто. Подумал, что ты их мог захватить.
- Я?
- Да.
Я растерялся. Уже позже Вадим сказал мне, что так же, как и я его, он выделил меня сразу. "Рыбак рыбака видит издалека. В тебе я с самого начала почувствовал родственную душу. Поверь мне, это я чувствую очень редко", - так сказал он мне.
Он перебирал в руках книги.
- Читал? - спросил он меня.
- "Нарцисс и Гольдмунд" читал. О второй книге не слышал.
Он внимательно на меня посмотрел. Хотя смотрел он всегда внимательно. У него был прямой и пронизывающий взгляд.
- Можешь взять ее почитать. Книга не менее интересная, чем "Нарцисс и Гольдмунд". Прочитаешь - вернешь.
- Спасибо.
Я взял одну книгу обратно.
- Как тебя зовут? - спросил мой новый знакомый.
- Костя.
- А меня Вадим.
Мы пожали друг другу руки и поговорили еще минут пять. Затем - разошлись по аудиториям. Так мы начали с ним общаться.
Это были странные отношения. Я могу сказать, что был с Вадимом дружен, но дружбой в полном смысле этого слова наши отношения я назвал бы вряд ли. Обычно мы встречались после учебы в скверике института и отправлялись пешком в центр. Мы гуляли, пили пиво, сидели в кафе или шли в кино. Как правило, встречи носили спонтанный характер - ни я, ни Вадим заранее не уславливались о том, в каком месте и в какое время будем ждать друг друга. Мы, вообще, друг друга нигде и никогда не ждали. Обязательный характер чего бы то ни было в этой жизни Вадиму нравился менее всего. Порой нам доводилось встречаться ежедневно в течение недели, а иногда я и по месяцу его не видел.
Вадим не оставлял мне своих телефонных номеров. Ни домашнего, ни сотового. Меня он попросил о том же. Как-то он показал мне телефонную книжку своего мобильника. В нем не значилось ни одного номера. Я заподозрил Вадима в лукавстве. Предположил, что телефонная книжка все-таки существует, но в ином виде.
- Так не бывает, - сказал я. - Должны же быть телефонные номера, которые тебе нужны.
- Нет. Таких номеров нет. - Вадим сделал маленькую паузу. - Как и людей.
Произнес он эти слова спокойно. Без всякой горечи. Горечь как чувство вообще не была свойственна Вадиму.
- Ты не представляешь, насколько свободным я себя чувствую, - сказал он. - Я в отличие от многих - хозяин своего мобильника, а не раб.
Тогда же я осознал - Вадим не знает, что такое привязанность.
В нем ощущалось то, что мне только хотелось обрести, - сила самопознания. Вооружившись знанием о себе, он мог судить о людях, точно подмечая их слабые и сильные стороны.
Уже на второй день общения со мной он сказал мне, в чем моя главная проблема.
- Ты слишком много думаешь о себе.
Я промолчал. Мы стояли у буфетного столика. Вадим помешивал кофе.
- Людям не нравится, когда кто-то о себе слишком много думает. Такой человек вызывает подозрение. Никогда не знаешь, чего можно от него ожидать.
Форма высказываний была назидательна и даже заносчива, но в устах Вадима слова, которыми он пользовался, имели магический эффект: то, что он говорил, почему-то не вызывало ни сомнений, ни обиды.
- Тебе нравится Достоевский или Толстой? - спросил он.
- Достоевский.
Он удовлетворенно кивнул головой, как врач во время определения диагноза:
- Все правильно.
Он, несомненно, вызывал уважение. При этом Вадим с каким-то упрямством игнорировал регулярно появлявшиеся в его жизни возможности заслужить восхищение и любовь окружающих. Он в совершенстве знал английский язык, отлично играл в большой теннис, умел играть на фортепьяно. Но об этом мало кто знал. Он демонстрировал свои достоинства лишь тогда, когда считал это необходимым. Вадим не без оснований мог рассчитывать на место в престижном Научном Совете нашего института, он мог бы принять участие в студенческом теннисном чемпионате и выиграть его, но он уклонялся от любых возможностей продвинуть себя, выделиться. Вначале я заподозрил его в отсутствии честолюбия, но, узнав его ближе, я понял: Вадим честолюбив, но при этом необычайно самодостаточен. Он знал себе цену. Его не устраивала роль первого парня на деревне - он заранее от нее отказывался. Так прыгун в высоту на соревнованиях пропускает отметку, давая прыгать другим, считая, что способен на большее, ожидая своей высоты.