Жданович Роман Борисович : другие произведения.

Святой Сергий Радонежский : Первый Русский бандеровец

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Эта статья готовилась в 2014 г. - когда россиянцы чествовали "святого кремлянина" с тазами и бубнами, а на Украине (со стороны политиков, исторически образованных столь же совково) раздались утверждения, что фейковый россиянец Сергий, рекламируемый антиукропским "православным" "Радонежем", это, де, главный враг суверенной украинской государственности. ...Игумена Русской земли не стало 25.09.1392; 26.09 (09.10) память его родителей. В 2014 г. дни празднуются на государственном уровне, в СПб. прибыла частица мощей святого. Но при этом, подлинная биография, убеждения, достоверные идеи Сергия не просто за кадром! Они были злостно извращены! Изучение троицких реликвий, оставшихся от той эпохи, исследование текстов, лежавших вне канона, написанных сподвижниками игумена, выдает это - всё то, что несовместимо с мировоззрением и деятельностью великороссиянских "почитателей". В частности, очевидное "западничество" православных святых - явленное за 3 века до Петра Алексеевича, их чуждость и враждебность политической линии (и миру идей) Греческого патриаршества.
  Святой Сергий Радонежский :
  Первый русский бандеровец
  
  25.09.1392 г. не стало Игумена Русской земли. Дата была зафиксирована летописцами, 26.09 (09.10) празднуется память его родителей. В 2014 г. дни празднуются на государственном уровне, в СПб. прибыла частица мощей святого. Но биография, убеждения, идеи Сергия не просто за кадром! Они злостно извращены!
  
  Культ Св.Троицы, выдаваемый за "духовные скрепы" русского, враждебного "Западу" христианства - это, в действительности, учение западного происхождения (вероятней всего, британского), основанное на традициях языческого русальего празднования, лишь получившее в России восточно-христианскую (но не греко-христианскую!) обработку. Не случайно, что первый храм московского святого Сергия был основан археп.Новгородским Евфимием; в Суздальщине такие редки доныне. Их начинают ставить лишь после победного штурма Казани в Покров 1552 г., после чудес, явленных Русскому воинству и инородцам Сергием - на-пАру с здравствовавшим норвежцем "Размыслом"-Расмусеном (тёзкой главы NATO, начальствовавшим сапёрными работами против шаймиевой вотчины). А на Руси Троицу чтили в Пскове - самом западном русском городе; византийцам этот праздник незнаком (у них празднуется Пятидесятница)...
  
  И даже икона ветхозаветной Троицы, в ХIХ веке приписанная старомосковскому иноку-боярину Андрею Рублеву, оказалась работой мастера венецианской школы, последователя Джотто [А.Л.Никитин "Кто писал "Троицу Рублёва"?"\ НиР, ?? 8-9, 1989]. До царствования Ивана Васильевича - она пребывала в Новгородской земле, привезенная в Радонеж как военный трофей московского завоевателя. Это страшно признать - тем, кого правовая европейская (т.е., как раз Римская...) цивилизация страшит, до нервного тика, до решения снести историческую часть Санкт-Петербурга - ничем не напоминающую ближневосточные трущобы, кольцующие коррупционный азиатский базар, хотя свидетельствующую своим регулярным "нерусским" обликом лишь за три последних века.
  
  
  
  1.Бояре града Козельска
  
  Краль Шварн (Северин) Чешский, подобно родителю Ивана-царевича из сказки "Марья Моревна", выдал трех дочерей за княжичей Руси. Но сие начало, в отличие от продукции Фейкогонного завода имени т-ща Двапутина, пишется в реалистическом жанре, каковому жанру повествование будет сугубо следовать и далее!
  
  Удачным виделось замужество старшей, ставшей подружием Смоленскому княжичу Ярославу, самому молодому, но самому родовитому: сыну Владимира Псковского и внуку св.Мстислава Новгородского Храброго, и тоже намечавшемуся в Новгородские князья.
  
  Средняя Милослава - в крещении Марья, рожденная в нач. 1160-х на речке Ясеница, назначалась Всеволоду: безудельному княжичу, последнему сыну Юрия Долгорукого (от 2-й жены, гречанки, высланной с детьми на родину воцарившимся пасынком Андреем). Тогда никто не думал, что именно она станет Русской королевой и владимирской святой (+ 19.03.1206; память также в соборе Владимирских святых 23.06), породив "Гнездо" Владимирских князей, а сестра её завершит жизнь в 1199 г., удельной княгиней скромного Торжка, похоронив единственного сына (+ 1197).
  
  Младшая приехала во Владимир-на-Клязьме девочкой, в свите сестры...
  
  В рукописных русских записях былин - делавшихся давно, в доэтнографическую эпоху (списки ХVII - ХVIII веков), читатель открывает себе неизвестный, изъятый из "адаптированных" советских "переложений" персонаж, чей вес несоразмерен с его скромным положением в эпосе: безымянного Черниговского епископа [см. "Былины в записях и пересказах 17-18 в.", 1960]. Это он делает ставку на коня Ивана Гостинного сына, единственный на пиру, он ставит на Алешу Поповича, сговаривающегося биться с Тугарином (в-т Кирши Данилова), он венчает Михайлу Потока и Авдотью Белую Лебедь... Списки ХVII века былины о Ставре числят этого боярина также черниговцем, хотя, единственно известный Новгородской I летописи, брошенный в 1117 г. Владимиром Мономахом в киевский зиндан сотский Ставр Гордятич был новгородским боярином, а Ставрова дорога (названа лишь краткой редакцией былины о Михайле Потоке) - из Киева ведет в "землю Алевицкую" (Италию? - землю Алевиза Фрязина, т.е. редакция восходит к ХV в.; село Ставрово есть также под Владимиром). Черниговцем же является Данило Ловчанин - другой эпический богатырь, чьей жене эпос вменил имя Василисы Микулишны.
  
  Объяснение было найдено, оно связано с тем фактом - редко упоминаемым, но доказанным к нынешнему веку, что средой, где бытовал былинный эпос и откуда он расходился по Руси, была городовая (не княжеская!) новгородская дружина [С.И.Дмитриева "Географическое распространение русских былин", 1975; В.Ф.Миллер "Народный эпос и история", 2005]. В Новгороде в ХIII - ХV веках обращалось два рукописных сборника светских поэм: местный, новеллистического характера и южнорусский - героического содержания, по-видимому, сведенный в Чернигове. Около ХIV века [см. http://www.zrd.spb.ru/letter/2015/letter_0031.htm] эти книжные(!), но не церковные поэмы были распеты эпическими певцами из среды городовой дружины [см. А.Л.Никитин "Основания русской истории", 2001, с. 708-709]... Разнообразные гипотезы, строившиеся прежде, о путях проникновения в летописание рассказа о богатыре князя Константина Всеволодовича - ростовском витязе Алексе (Алеше) Поповиче, прежде разбивались о неприятный, но неумолимый факт: о нём молчала Повесть о битве на Калке редакции Суздальской летописи (по древнейшему Лаврентьевскому, копировавшему его Троицкому и Симеоновскому спискам). В настоящее время открыто, что сами повести о татарщине редакции кодекса Лаврентия сводились "на коленке", лишь в процессе его создания в 1376 г. [см. Г.М.Прохоров "Древнерусское летописание...", 2014, с.329 и дал.], и не передавали древних источников. Симеоновский же список сохранил лишь вырванный кусочек ростовского летописного текста ХIII века [ПСРЛ, т. 18, с.52]. Первое сохранившееся летописное упоминание о гибели на Калке богатырской дружины Александра Поповича находится в Рогожском сборнике сер. ХV в. [там же, т. 15, с.28], о котором известно ныне, как о писанном в Троицком монастыре. Возник он не сам собою, материалы были присланы из новгородского Лисицкого монастыря, и оригинальные летописные известия Обители Св.Троицы имеют новгородское происхождение. Они сохранились в новгородской редакции (для общерусского летописания) в Карамзинской II летописи [там же, т. 42, с.111]. Троицкие монахи - в отличие от владимиро-суздальских, свободно включали в летопись рассказы о героях мирских ("языческих") повествований. И они - вернули в митрополичье летописание имя витязя, павшего в битве на Калке. В утраченных летописях ростовской 1239 и общерусской 1256 г.г., вероятно, оно было, сохранившись из этого источника, в составе Владимирского Летописца и Тверского сборника [там же, т. 30, с.85; т. 15, с.343 и предыд.], но в летописании подордынских времен, отражаемом Суздальской летописью по Лаврентьевскому и утраченному Троицкому спискам, оно решительно выбрасывалось. Характерно, что оба кодекса - Рогожский (с летописью 1412 г.) и Тверской (с летописью 1534 г.) - оказались связаны с ростовской, сергиевской традицией.
  
  В самом монастыре - еще в ХV в. велись работы по редактированию Русского Хронографа (хронографы были светским чтением). С.Н.Азбелевым был в 1960 г. в Троицком собрании найден лист с древнейшим текстом Русского Хронографа и, одновременно, хронографической редакции "Повести о взятии Царьграда" - 1480-х гг. (прежде считалось, что Русский Хронограф сведен лишь в 1510-х гг.). Это - свидетельства о вкусах иноков монастыря Св.Троицы, показывающие их совсем иными, нежели образы их, впариваемые "духовно-скрепной" манихейской пропагандой.
  
  ...В году 1178-м черниговский династ Святослав Всеволодович (он же Святослав III Киевский, он же сновидец в "Слове о полку Игореве"), политически торжествуя: приведя к власти над Великороссией юных клиентов Михалка и Всеволода Юрьевичей, - женил старшего сына Владимира, князя Новгородского - на недавно осиротевшей Елене Михалковне [там же, т. 2, с.613]. Сей Владимир Святославич, согласно древнебулгарским источникам, в будущем станет автором песни, Ю.К.Бегуновым отождествленной со "Словом о полку Игореве"! Но сейчас, в 1180 г. Всеволод Юрьевич Владимирский неожиданно показал сюзеренам до поры скрываемые зубы, вмешавшись в спор вассальных (номинально ему, фактически - Святославу) Рязанских князей, арестовав сидевшего наместником в Коломне Глеба Святославича. Опустошительные походы Святослава в Великороссию не принесут победы, приведя лишь к изгнанию престолонаследника всея Руси Владимира Святославича из Новгорода. Мир 1182 г. Ольговичей с Мономашичами скрепляется женитьбой освобожденного из неволи Глеба на дочери Рюрика Смоленского, а Мстислава (Пантелеймона) Святославича, черниговского княжича младшего - Козельского удела Черниговской земли, на младшей Шварновне, по средневековому обычаю, получившей при сочетании новое имя Марфы, чуждое Западу (возможно, ею носилось на родине то же имя, но на латинский манер: Марта).
  
  Мир не станет прочным. "Сказание об Унженском кресте", чей протограф - сообщает преамбула этого душевного сказания, был писан простонародным языком на "малой харатье" (обрезках пергамента), т.е. очень давно, до появления бумаги (ХIV в.), нарекая героинь-сестер Марией и Марфой, констатирует непримиримый конфликт их мужей.
  
  Мстислав-Пантелеймон с престолонаследником Дмитрием Мстиславичем пали в битве на Калке в 1223 г.; Андрей Мстиславич, отправившись подписывать безоговорочную капитуляцию, будет в 1245 г. убит в ставке Батыя; имя Мстиславова внука Василия, "утонувшего в крови" при штурме, прославлено повестью об обороне Козельска (1238 г.). Биография Ивана и Гавриила, младших детей Мстислава и Марфы, неизвестна вовсе; по ряду признаков [http://samlib.ru/editors/z/zhdanowich_r_b/letopisxdwuhkorolew.shtml], они тоже погибли. В те годы на Руси исчезают печати с хвостатым (черниговским) Рарогом: "Трезубцем" - ныне запрещаемым в Россиянии, как "фашистская атрибутика", но прежде "иных веков татар и монголов", упразднявшимся татаро-монгольскими захватчиками.
  
  Бытует вымысел, будто азиаты не вмешивались в духовную жизнь Руси. Ложь! В те годы княжичей перестают нарекать именами, содержащими гордые княжеские префиксы: Ростислав, Мстислав, Вечеслав, Святослав, Ярополк, Святополк. Исключением были лишь Галицко-Волынское княжество - недоступное завоевателям, да княжества Козельское (Карачевское) и Муромское, дочиста опустошенное завоевателями. Новгород-Северская династия, подчеркнуто продолжавшая пользоваться этими именами, исчезает со страниц источников в сер. ХIII в. [см. В.М.Коган, В.И.Домбровский-Шалагин "Князь Рюрик и его потомки", СПб., 2004].
  
  Мы очень плохо, лишь из ремарок хроник и синодиков, представляем борьбу 1250-х - 1350-х гг. Имена Брянско-Черниговских династов середины ХIII века известны, преимущественно, из Любецкого синодика (копия 1700-х гг. со средневекового монастырского списка), при том, что в него они внесены с пробелом: после черниговских князей вел.кн.Михаила и кн.Федора Козельских называется сразу убиенный от татар княжич Василий - без отчества (иначе говоря, уже источник списка начала ХV в. имел пробел, восполнявшийся по Ипатьевской летописи). Былина 'Князь Роман и братья-Ливики' открывает происхождение знаменитого Брянского князя, тестя Владимира Васильковича Волынского, числя его также Дмитриевичем. Внуки Мстислава Святославича Козельского - братья убитого в 1241 г. татарами Мстислава (Дмитриевича?) Рыльского: великий князь Михаил и князь Федор Дмитриевичи Козельские, Роман Дмитриевич Брянский (отец св.Леонтия-Олега Романовича) не складывали оружия! Азиатские завоеватели будут в 1250-х гг. изгнаны с Левобережья Днепра! А в Черниговской земле появится деминутивный топоним Козелец - якобы, как утверждают современные источники, названный в честь субтропического растения, но в действительности, передающий имя освободителей, показывая, откуда, из какой части лесного заднепровского края, велось контрнаступление.
  
  Как и в 2014 г., прибежищем изгнанных врагов станет Великороссия. В 1257 князь Рязанской земли - описанной каракорумскими численниками, наряду с Суздальской, дает грамоту "политическому беженцу" - хану-несторианину Шае: "Се аз, великий князь Олег Ингваревичь резанской: Пришел есте к нам на Резань ис Чернигова владетель черниговской Иван Шаин, а с ним есте многия люди ево, что есте был он посажен от Батыя на Чернигове владетелем; и аз, князь велики, ведая его Ивана Шаина породы ханска и воина добра, велел есте ему отвесть поле по реке Проне и до колодезе Чюрлокове со всяком угодье владети. А хто станет стирать, высылать к великому князю. А ся владельница даде 6000 семьсот шестьдесят пятой год бесповоротно" [А.И.Цепков "Рязанский край и соседние...", Рязань, 2010, т. 1, с.511].
  
  О Батыевом же нашествии будет в те годы сложена необычная повесть - впервые в русской книжности процитировавшая былину (Илья и Калин-царь) [см. "Памятники лит-ры Древ.Руси. ХIII в.", 1981, с.294], чьей кульминацией станет подвиг граждан Козельска, откликнувшихся на призыв предстоятеля Суздальской Руси, епископа Митрофана [там же, с.292] (первичный, лишь впоследствии беллетристически расширенный, летописный рассказ об обороне Козельска находится в летописи 1256 г. - в 1-й части Тверского Сборника) [ПСРЛ, т. 15, с. 368-372].
  
  Эта повесть открываемая злым фельетоном против рязанских князей (опровергнутым археологической картиной жестокого боя за Пронск и Рязань, имевшим актуальность лишь в 1250-х, когда Рязань подчинилась татарам), уцелела, благодаря внесению в Галицкую летопись 1260-х гг.. Но верно ее текст сохранился лишь в повести о Батыевщине летописи Симеоновской, сводившейся в Рязанской земле [http://www.zrd.spb.ru/letter/2012/letter_0030.htm] (прочие летописцы цитируют по Галицко-Волынской летописи 1292 г., по имени древнейшего списка зовущейся Ипатьевской, где ошибка в тексте уже присутствует). Её в 1377 г. станут цитировать еп.Дионисий Суздальский и мних Лаврентий, когда будут сводить собственную повесть о Батыевом нашествии, внося ее в кодекс летописи Лаврентьевской - побуждая литературным произведением Дмитрия Константиновича Нижегородско-Суздальского оставить усобицы с зятем Дмитрием Московским, двинуться против агарян [см. там же]. А в веке ХХ речь еп.Митрофана воспроизведут В.И.Бельский и Н.А.Римский-Корсаков в монологе князя Юрия в "Сказании о невидимом граде Китеже и деве Февронии".
  
  Летописи непрерывно воевавшего Черниговского княжества погибли, исключая новеллу об Олеге Рыльском и Святославе Липецком, включенную в Лаврентьевскую летопись еп.Дионисием (сокращенно), а в Троицкую - Епифанием Премудрым (в иных церковных летописях т.в. его нет). Из летописи троицкого книжника (Лаврентьевская до ХVI века лежала в архиве, расплетенная на тетради) этот рассказ вошел в московское княжеское летописание: Собирая в двух военных лагерях ("слободах"), развернутых в Курском уделе, недовольных русских, баскак Ахмат разорял Курскую землю. Будучи вроде кондотьера - уполномоченный вербовать "солдат удачи", взяв на откуп сбор дани, он не удовлетворялся этим, представив оборону князей как разбой, приведя в 1283 г. на Черниговщину ордынские войска. Князья скрылись в Брянских лесах, 13 старших бояр были захвачены ордынцами и повешены на деревьях, а тела их рассечены на части. Олег вел борьбу "дипломатическим путем", отправившись в Сарай, апеллируя против баскака хана Ногая (узурпатора в Улусе Джучиевом) к хану Телебуге. Святослав остался в лесах, ведя партизанскую войну, проведя "антитеррористическую операцию" - разорив слободы и пленив сподвижников бусурмана. Испугавшись ответственности, Олег отступился от названного брата, приведя монгольских карателей и убив Святослава, в свою очередь, убитый с детьми мстителем за родного брата, Александром (видимо, князем Черниговским) [ПСРЛ, т. 1, с.482; т. 18, с.79; т. 25, с.154].
  
  ...В сер. ХIV в., в годы гражданской войны в Золотой Орде, монеты уделов Черниговско-Брянского княжества вновь украсил Трезубец. Его стилистические особенности говорят, что родословия князей продолжали исчисляться от Всеволода Ольговича (+ 1146 г.) [Р.А.Беспалов "Черниговский трезубец..."\ Материалы международной научной конференции "Куликовская битва в истории России" 13-15.10.2010 г.] - отца Святослава III, вернувшего Черниговской фамилии права на Киевский венец. В крещении он звался Кириллом. В былинах сей князь, щеголь и женолюбец, изображаем не под мирским, а под церковным именем (Чурила), что говорит, на самом деле, о глубине христианизации его семьи. Этим - исключительно редким для древнерусских мирян именем [см. Указатели к летописям; В.Л.Янин "Актовые печати Древ.Руси", т. 1-й], как можно полагать (единственное исключение - митр.Кирилл, в миру печатник Даниила Галицкого, возможно, и в миру носивший это же имя, но и это уже середина ХIII в.), в честь древнего князя-патрона, был окрещен и отец св.Сергия - черниговский боярин, в конце ХIII в. эмигрировавший из захваченного Смоленскими князьями отечества в княжество Бориса и Глеба: сыновей Василька Ростовского и княгини Марьи, дочери св.мч.Михаила Черниговского. Личность боярина Кирилла, видимо, также включилась в древнерусскую историю - не менее сыновней: с 2-й\2 ХIV в. это имя начинает употребляться боярством Великого Новгорода (опередив суздальцев на целый век). Тогда же в Великороссии создаются первые сохранившиеся до ХХ века списки жития Кирилла Философа (видимо, постригавшегося с именем этого же св.Кирилла), в отличье от жития еп.Мефодия, брата просветителя (известного уже в Успенском сборнике ХII в.), неизвестные в более древнем возрасте ни на Руси, ни на Балканах.
  
  Некоторые обстоятельства биографии Кирилла, как и причины исчезновения его потомков из служилой среды ХV в., вычленяемы из контекста, описываемого Р.Г.Скрынниковым, окружившего историю формирования текста, в ХVI веке обретшего имя 'Сказание о Мамаевом побоище': '...В идеальном изображении двух московских князей заключен был горячий призыв ко всеобщему единению всех русских князей. В 'Сказании...' обрисованная тенденция обрела искаженный характер. Фигура удельного князя всё больше стала заслонять фигуру вел.князя Дмитрия Ивановича, и подле двух героев битвы возник третий - Сергий Радонежский. По 'Сказанию...', именно Сергий вдохновил Дмитрия на битву с Ордой, выиграл же сражение не Дмитрий, тяжело раненный в начале столкновения, а удельный князь Владимир Андреевич. Почему 'Сказание...' возвеличивало одновременно и Сергия Радонежского, и удельного князя? Для ответа на этот вопрос надо иметь в виду, что монастырь, основанный Сергием, располагался в Радонеже на территории удельного княжества Владимира Андреевича. Следует предположить, что 'Сказание...' было составлено учениками Сергия в стенах его обители. Некоторые подробности подтверждают справедливость такого предположения. Составитель выделяет бояр Всеволожских среди других героев битвы. По 'Сказанию...', Дмитрий Московский уже в Коломне вверил передовой полк Дмитрию Всеволодовичу и его брату. Описание битвы в 'Сказании...' начинается словами: 'Уже бо, братие, в то время плъкы ведут: передовой полк ведет князь Дмитрий Всеволодович да брат его князь Владимир Всеволодович...'. Однако Дмитрий Всеволодович никогда не носил княжеского титула и занимал сравнительно скромное положение при дворе Дмитрия Донского. Во всяком случае, он не принадлежал к числу боевых воевод и главнейших бояр, имена которых фигурируют в летописях и великокняжеских духовных грамотах. Всеволожские стали играть выдающуюся роль уже после смерти Дмитрия Донского. Сын Дмитрия Всеволодовича Иван фактически стал правителем государства при малолетнем Василии II. У книжников из Радонежа были особые причины к тому, чтобы похвалить Всеволожских. Одна из дочерей боярина Ивана Дмитриевича стала женой князя Андрея Радонежского, сына Владимира Андреевича. Удельный князь явился для монахов подлинным благодетелем. Он пожаловал им три села 'с землей, на которой монастырь стоит'. В обители был учрежден 'большой корм' по родителям чудотворца Сергия и по князю Андрею со всем его родом, включая отца - Владимира <Серпуховского> и бабку Марью <в иночестве Марфу>. Боярин Иван Дмитриевич Всеволожский пожаловал Троице-Сергиеву монастырю две соляные варницы, приносившие большой доход. В 1426 г. князь Андрей Радонежский умер, вследствие чего его тесть Иван Всеволожский стал естественным опекуном удельной семьи и ее владений в Радонеже. Т.обр., удельный монастырь получил в лице боярина нового патрона. Очевидно, книжники Троице-Сергиева монастыря сочинили легенду о княжеском титуле Всеволодовичей и их выдающейся роли в Куликовской битве в 1-й\3 ХV века в момент наивысших успехов правителя Ивана Дмитриевича. В 1433 году боярин затеял смуту, за что был ослеплен. Вскоре он сгинул в опале, а род его выбыл из боярской среды и пресекся' [Р.Г.Скрынников 'Святители и власти', Л., 1990, с.69]. Всеволожские тоже были брянского происхождения, были потомками Глеба Брянского (+ 1340) - князя, в определении рода которого (Черниговских Ольговичей либо Смоленских Мономашичей) историки расходятся.
  
  Подобно Всеволожским, исчез из служилой среды т.в. и род Кирилла и его сыновей, и в следующую эпоху, когда местничавшие феодалы составляли цветастые родословные росписи, никто из них не хвалился, родством с уже хорошо известным общерусским святым. '...Самое существенное значение для определения времени и места составления 'Сказания...' имеет прямая ссылка автора на источники информации, которыми он пользовался: 'Се же слышахом от вернаго самовидца, иже бе от полъку Владимира Андреевича...' Одна небольшая, но характерная деталь подкрепляет свидетельство книжника о его беседах с воином из удельного полка. В 'Сказании...' обозначены имена одного-двух, очень редко трех воевод из состава 'великих' полков Дмитрия Ивановича, зато названы имена пяти воевод сравнительно небольшого полка Владимира Андреевича' [там же, с.70]. Поправим историка: не самого "Сказания...", созданного между 1514 - 1534 гг. (о чем дальше), а его источника - сборника материалов, включившего несколько исторических статей 1376, 1378, 1379 и др. гг., а также некие художественные тесты, основательно расширенные церковным ритором эпохи вел.кн.Василия Ивановича.
  
  Личность матери святого вырисовывается из житийных данных. Младенец не брал грудь, если боярыня Марья вкушала скоромное. "Благочестивая" сентенция объяснима реалистически: беременность завершалась в постный период, и плод не привык к мясной пище. Непраздные жены могут не поститься! С 1340-х гг. меж русской знати распространяется из Византии мироотрицающее исихастское "благочестие" - с системой монашеских постов, нацеленных на освобождение от "плотского греха". Но Марья блюла летние посты, издавна элитою Древ.Руси отвергаемые, а ей и вовсе не должные, будучи мирянкой - еще до пересадки на Русь цареградского ханжества, полностью независимо от оного (в нищете выходив до зрелости троих сыновей). В авторском списке жития Сергия, редактировавшегося Пахомием Логофетом ок. 1440 г., агиограф славит Марью обращением "прехвальная версто" [ТОДРЛ, т. 58, с.295]. Слово многозначно, особенно в устах эллинизированного серба, но видимо, матушка святого отличалась ростом и фигурой.
  
  В Ростовской земле боярыня Марья родила Степана, Варфоломея (Сергий), Петра, здесь Степан женился на боярышне Анне, а Петр - Екатерине. Скончались родители, приняв схиму в основанном ими - фамильном смешанном Хотькове Покровском монастыре (нач. 1340-х гг.), не расставшись и в иноческом образе; еще в ХIХ в. над гробницею Кирилла и Марьи стояла фамильная икона, запечатлевшая три поколения семьи пред (как в иконе "Молящиеся новгородцы") Богоматерью Знамение. Похоронив жену, здесь принял иночество и Степан.
  
  Отрок от природы был наделен развитым конкретно-образным мышлением и, когда боярского отпрыска начали учить грамоте - возможно, благодаря тупости наставника, долго не мог понять связи между вызубриваемыми "буками" (некогда получившими словесные эквиваленты ради удобства заучивания взрослыми, со сформировавшимся ассоциативно-абстрактным мышлением) и словесами человеческой речи. Пришло к нему понимание связей между "буками"-"азами" позднее, когда отрок увлекся религией и нуждался в инструменте для самостоятельного прочтения исторических церковных книг.
  
  Связь рода с малороссийским отечеством однако не прерывалась, как положено, бояре рассматривали себя частью своей земли, готовясь к возобновлению борьбы. И в великорусской послебатыевой нищете, отпрыски - барчуки, вынужденные самостоятельно пасти коней, с детства готовились к предстоявшей ратной службе, и барич, натренированный носить тяжеленный ратный доспех эпохи Дмитрия Донского, подвизаясь иноком, в одиночку таскал строительные бревна (жития пишутся по канону, но в житийных канонах не предусмотрен эквивалент благочестия в виде огромной силы, это бытовая подробность, сохраненная агиографом Епифанием). В 1380 г., прикомандированные Федором Степановичем - игуменом столичным - к московскому полку, слуги Симонова монастыря (отнюдь не Троицкого!), воины Пересвет и Ослябя были боярами Брянского (Черниговского) княжества. Александра Пересвета в летописных перечнях убитых бояр единодушно поминают как "бывшего брянского боярина" [ПСРЛ, т. 6 (вып. 1), с.467 (также: 23, с.126; т. 16, с.116; т. 25, с.204; ; т. 42, с.142; т. 39, с.122 и др.)].
  
  Канцелярский язык летописей Европейской части России (кроме хронографов) отличает такая особенность правописания, как полногласная - древнерусская передача имени Новгорода Великого. По церковно-славянски полагается иначе: 'Новъградъ' (так зовется он, напр., в Печерском патерике; "Слово о полку Игореве", дойдя в списке 1470-х гг. Хутынского монастыря, тоже изъясняется по-славянски: "Новъградъ-Северский"). Исключения единичны. Именно: это пространство по 1146 г. (время княжения в Киеве внуков Святослава Черниговского, до свержения мч.Игоря Ольговича) в 'Летописце Русских царей' [там же, т. 41-й], по его обоим спискам [о нем см. http://samlib.ru/editors/z/zhdanowich_r_b/letopisxdwuhkorolew.shtml], 'Летописец от 72 язык' по Ермолинскому и Кирилло-Белозерскому спискам [ПСРЛ, т. 23-й; т. 28-й], Устюжская по старшей редакции (список Мациевича) [там же, т. 37-й] и отрывок в Холмогорской летописи, охвативший время вел.княжения Владимира Святославича [там же, т. 33-й]. Устюжская - это летопись подграда Ростова Великого. 1-я часть (по 1140 г.) Холмогорской основывается на протографе Типографской (Ростовской епископской) летописи: компилятивной выборке 1423 г. ('выявленной' А.А.Шахматовым), передавая текст исправней, нежели сама летопись. Кирилло-Белозерский монастырь основан учеником Феодора - Кириллом, род хозяев Ермолинской летописи (основанной на ростовском своде 1472 г.) был традиционно связан с Троицким монастырем, вкладом куда был кодекс с летописью. Речения открывают нам существование в ХV - ХVI веках - в регионе ростовской колонизации (и троицкой миссии, вершившейся Стефаном Пермским) - не очень афишируемой, однако бытовавшей в рукописях Киевской летописи, принадлежавшей в 1140-х гг. Черниговским князьям, связанной с фигурою вел.кн.Всеволода Ольговича. Полагаем, принесена была она в Ростовскую землю переселенцами из Черниговской земли - отцом Сергия Радонежского и его сподвижниками, брянскими боярами.
  
  При этом, об отправке Сергием иноков Пересвета и Осляби в войско Дмитрия Ивановича ни летописями, ни Епифанием в житии Сергия, не было сказано ровно НИЧЕГО. Хотя ему - уставщику Троицкого монастыря московские воины были достоверно известны, причем, близко... Не говорится об этом, в том числе, и в "Слове о жизни преставлении вел.князя царя русского Дмитрия Ивановича", многими атрибутируемого - Епифанию. А о происхождении Осляби, как и об имени его, мы знаем уже по Троицкому списку, цитировавшемуся Н.М.Карамзиным под 1398 годом, - и в этом вот списке, видимо, созданном лично Епифанием (по Б.М.Клоссу - в 1412 г.), об Ослябе упомянуто, с большой детализацией - как о любутском (козельского либо брянского княжества) "бояриче", днесь монахе Родионе! - так что он не был монахом Андреем, как это утверждается кутейниками ["Благословение прп.Сергия", п\ред.В.Силовьева, 2005]... По Епифанию (Троицкой летописи), он в 1398 г. ездил в Царьград с инкассаторской задачей - везя русскую дань ("милость") греческой церкви [ПСРЛ, т. 18, с.280]. Из брянских бояр был и создатель "Задонщины" - Софония, рязанский инок [там же, т. 15, с.440]. Потомки Пересвета остались в Черниговской земле, вернувшись (часть их осталась в Литве, образовав герб Пересвет-Солтан) на московскую службу лишь в ХV в..
  
  2.Русскiй партизанъ. Реструкт жидовских басней
  
  Погодные записи летописных анналов времени Донского побоища, восходя, повидимому, к Троицкой летописи, - доднесь сохраненные Рогожской, Симеоновской, Владимрской летописями, - очень любопытны. Хронист заметно благожелателен к преподобному. За 1378 - 1380 гг. анналы пестрят записями о его деяниях, низвергая легенду, о "неотмирном", будто бы, монашеском житии Радонежского монаха. Там он - служит поручником еп.Дионисию, избежавшему так ареста (нарушив на следующий день свое слово) [там же, т. 18, с.128]. Там - ставит церкви [там же, с.129]; там рукополагает игумена (так!) [там же]; там и там, зачастую во враждебных княжествах, крестит княжичей [там же, с.131]. Но ни слова - в летописях ХIV - сер. ХV века не сказано, будто русские воины, выйдя встречь безбожному Мамаю, получали благословление церковное (включая летопись Новгорода, где Сергия прославили прежде москвы) [ср.: там же, т. 3, с. 377-378]. Летописцев подтверждают старшие редакции Сергиева жития, и в них не сказано об этом! И почему в источниках дело обстоит так, источники открывают.
  
  В той макулатуре, что издается в Радонеже для "православных туристов" (под Радонежем понимается и город, и Лавра, и соименное фейкогонное общество двапутинцев - в день Покрова 2014 г. объявившее, что Пафнутий Боровский был татарским баскаком...), систематически ссылаются на Епифания Премудрого, как на источник житийных известий.
  
  Это наперво выдает - невежество борзописцев: труда ученика святого, записавшего не только житийные штампы, но и рассказы наставника и его современников, НЕ СОХРАНИЛОСЬ. Лишь благодаря тому, что от его редактора - Пахомия Логофета остались автографы, с ранними и поздними (иногда возвращавшими древние чтения) стадиями редактуры, ученым удается "проявить" в поздних компилятивных текстах участки, созданные Епифанием. Сохранился также сборник, составленный в Троицком монастыре в 1440-х годах, где были случайно скопированы его черновики. Но борзописцам исследование, открывшее и опубликовавшее их, изданное тир. 400 экз., остается неизвестно!
  
  В житийном фрагменте, принадлежащем Епифанию, мы находим, в рассказе о нашествии в 1334 г. на Ростов москвичей (летописями скрытом), расширенное эпитетами цитирование "Повести о разорении Рязани Батыем" - здесь неловко подогнанной, вопреки двойственному числу: "Увы, увы тогда граду Ростову, паче же и князем их, яко отъася от них власть, и княжение, и имение, и честь, и слава... Не един же сий, но с ним и инии мнози... Послан бысть от Москвы на Ростов, акы некый воевода, един от велмож именем Василий, прозвище Кочева, и с ним Мина" (список ХVI в., РНБ, Собрание ОЛДП, F.185) [ср.: "Памятники...", с. 186, 194]. Ханский чиновник ("аки [!!] воевода <русского князя>") уподобляется "некоему от вельмож, завистию насочившему <т.е. донесшему, сыскавшему> безбожному царю Батыю" о подруге Федора Зарайского... Чеканный слог потомка Евстафия Корсунского, сравнительно с цветастым коллекционированием определений Премудрым Епифанием, выдает вторичность троицкого текста и ту эмоциональность, с которой инок укладывал биографию учителя в клише знаменитого первоисточника:
  Сий бо град Рязань,
  и Рязанская земля:
  изменися доброта ея
  и отыде слава ея,
  и не бе в ней ничто благо видети,
  только дым и пепел,
  а церкви все погореша,
  а великая церковь внутрь погоре и почернеша" [там же, с.194].
  
  Надо помнить, что ростовские князья сами были прислужниками Хана. Цитата из воинской повести - повести врагов Суздальщины, включившей в Плаче Ингваря Рязанского указание на языческую молитву покойных за сродника (поэтому и сохранившейся только в списках от 2-й\2 ХVI века, будучи "самиздатом"), экстраординарно звуча в нестяжательском мнишеском житии, выдает экстраординарное отношение троицких иноков к московским евразийским "государственникам", смердящую государственность которых иначе описать не получалось... А цитаты прозвучат не единожды, так же, будет цитироваться Плач Ингваря Ингоревича в Слове о Дмитрии Донском, одном из лиричнейших русских средневековых памятников, Г.М.Прохоровым вполне убедительно определенном, благодаря оставшейся в рукописи вставке постороннего письма, как принадлежащем Епифанию Премудрому ["Словарь книжников и книжности Древ.Руси", вып. 2, с.с. 211-220].
  
  Хорошее знакомство первых троицких иноков с "Повестями о Николе Зарайском" выдает и странный сдвиг даты к 1225 - 1226 году в летописных статьях о битве на Калке (обычно датировавшейся летом 6731-6732), происходящий в Рогожском Летописце [ПСРЛ, т. 15, с.27] - летописи троицкого происхождения, и в официозной митрополичьей Никоновской летописи [там же, т. 10, с.89], нигде более не встречающийся. Это прямое влияние повестей какой-то ранней редакции Рязанского Сборника, чья рукопись утрачена, где, однако, привязывая истоки деяния попа Евстафия к битве на Калке, прибытие образа Николы на Рязань относится к лету 6733-му (1225 г.). Этот сборник (тогда) был широко известен. Призыв князя Юрия Ингоровича "лучше смертию живота купить, неже в поганой воле быть" являет собой оцерковленную (вполне сообразно тому, что автор повести известен как белый священник Никольской церкви) цитату из "слова о полку Игореве" ("лучше потяту быть, нежели пленену"). В тот же век - в 1270-х гг. призыв (именно в рязанской редакции) в рассказе о Васильке Ростовском скрыто цитирует повесть о битве на Сити суздальской редакции, написанная для Ростовской летописи (известная из летописи Лаврентьевской), а век спустя этот же призыв будет полностью процитирован в житии Лазаря Сербского (позже 1389 г.). Интересна также цитата из Киево-Печерского патерика, из рассказа о Николе Святоше (Святославе Давидовиче Черниговском), в Рязанском сборнике лишь намеченная, а в житии Сергия раскрытая - показывая культурные ориентиры троицких иноков, чуждые великорусского шовинизма "государственнической" историографической доктрины ХIХ - ХХI века.
  
  Это, кстати, характеризует и легенду, будто Сергий налагал интердикт на рязанцев (на которых православные жиды ополчаются ретроспективно, подобно актуализированному ополчению супротив Украинского народа).
  
  Жизнеописание святого, взыскуемое безродно-космополитической "государственнической" идеологией РФ, с действительностью, открываемой подлинными реликвиями монастыря, однако, связуется плохо...
  
  В 1380 г. Троицким монастырем был заведен новый стихирарь. К великому счастью историков он пережил нашествия Тохтамыша, Едигея, Менгли-Гирея, Девлет-Гирея, Бонапарта и Ульянова-Ленина. Его поля хранят пометки о повседневных монастырских делах, делавшиеся уставщиком монастыря Епифанием. Отметки за сентябрь показывают, что московское и серпуховское войско выступало к Дону втайне от Церкви, и в лесной глуши Серпуховского княжества, где стояла обитель, о движении на Русь поганого Мамая и нечестивого Ягайлы узнали лишь 26.09 [Никитин, с.504], ПОСЛЕ битвы на Дону в Рождество Богородицы.
  
   Выступление московской дружины и сбор ополчения не могли не заметить в Симонове, где игуменствовал племянник Сергия - Феодор Симоновский. Но гонец, прибывший 21.09 из Симонова в Троицу [там же], сохранил известие втайне от уставщика.
  
  Богородице-Рождественский Симонов монастырь, по досужему мнению, основан Феодором. Оно идет от Пахомия Серба, приписавшего величайшую столичную обитель юному, едва 30-летнему(!) иноку. Предание рода Ховриных, излагаемое Д.Н.Зениным, рисует прошлое совсем иначе. Оно было авторитетным в ХVI в., когда составлялся Кельдерманов хронограф, рассказывавший о подвиге в 1238 г. московского воеводы Филиппа Нанси (Нянскина), в летописях русифицированного в Няньку, - сохранившийся в отрывках, в 1700-х скопированных магистром И.Паусом в кодексе летописи 1472 г. (Никаноровский список: 1-я редакция Вологодско-Пермской летописи). Уникальные известия хронографа - единственного, сохранившего хронографический извод Б-редакции "Повести о разорении Рязани", достоверны [см. А.Д.Горский "К вопросу об обороне Москвы в 1238"\ "Вост.Европа в древности и средневековье", 1978], и в 1560-х гг. его данными пользовались составители Степенной Книги.
  
  Цитируем Зенина: "Когда король ГеоргII в 1236 г. женился на дочери Раймонда Элеоноре, Симон Георгиевич в составе ее свиты прибыл в Англию. Вскоре ему удалось удачно жениться на сестре короля и получить в приданое графство Лейстер. Супруга последовательно родила Георгиевичу пятерых сыновей-погодков. В 1262 г. французский изгой Симон Гюи де Монтфор становится предводителем баронской партии. Одерживает победу над королем в битве при Льюисе. Берет в плен короля и престолонаследника. Вводит в состав парламента нижнюю палату: выборных представителей. По свидетельству Рембо, простой народ прозвал Лейстерского графа Hover Eagle: воспаривший орел. После гибели его самого и двоих его сыновей, трое оставшихся долго скитались по Европе, пока не осели в крохотном московском княжестве. От них ведет начало род старейших московских бояр Ховриных. Во Франции дела Аммори и братьев шли из рук вон плохо. Защитить своих владений они не могли. Аммори за ежегодную пенсию уступил все семейные права на отцово наследство французскому королю Людовику Святому. Постоянное и настойчивое оттеснение Аммори с братьями завершилось тем, что он распродал свои владения и права, взял с собой всю родню и сохранивших верность вассалов. Кортеж отправился в далекую и неведомую Терра де Сельваш - Лесную Землю, то бишь Владимиро-Суздальскую Русь (ср.: Переславль-Залесский) <также ср.: Владимир Залесский, Стародуб Залесский...>. Где-то в середине тридцатых годов XIII в. потомки Симона де Монфора били челом на службу отцу Александра Ярославу Всеволодовичу. Средний сын Симона Филипп де Нанси служил митрополиту и держал под ним град Москву, в которой и погиб в битве с Батыевыми татарами в январе 1238 г. Он вошел в наши летописи под именем Филиппа Няньки" [http://www.regels.org/Moscow-2-.htm].
  
  "Задонщина" (1381 г.), подобно житию Сергия, цитирует "Повесть о разорении Рязани" (Сказание о Коловрате, Плач Ингваря) ["Памятники...", с. 192-194]. Но знали ее и вне Руси. В ХVI в., - пишет Д.С.Лихачев ["Текстология...", 1983, с.565], - в Москву приезжал один из графов Коловратов, выяснять родство тёзки. На Руси же "Задонщина" далеко не единственное цитирование. Сохранилась в копии 1490-х гг. редакция 1411 г. митрополичьей летописи (т.наз. Карамзинская I летопись). В ней повестей о татарщине не было вовсе (начиная с битвы на Калке) [см. ПСРЛ, т. 42-й] - в отличие от Ипатьевской и Новгородской I летописей. И когда в Новгородском архиепископстве сводили собственную общерусскую летопись (уже не местную, как Н1Л): Н4Л, - чей черновик сохранился в составе той же копии, с редакции 1428 г. (Карамзинская II летопись), - в нее включаются повести о татарщине. И в Повести о Тохтамыше вновь обильно цитируется "Повесть о разорении Рязани" (обстоятельство, подмеченное еще Д.С.Лихачевым при издании "Повестей о Николе Заразском").
  
  Характер заимствований-цитат, внесенных в 'Сказание о Мамаевом побоище' - как показал это эмигрантский ученый Роман Якобсон, свидетельствует, что существовал сборник, включавший списки 'Задонщины' - с текстом, более полным, нежели в нынеизвестных списках, и 'Слова о полку Игореве', - возможно, того самого списка, от которого оттолкнулась 'Задонщина' Софонии-рязанца. Интересен путь, проделанный 'Повестью о разорении Рязани'. В Сказании о Коловрате названа численность его отряда, собранного на рязанских пепелищах: 1700 человек. Это крайне маловероятно, оценивая численность древнерусских дружин и число профессиональных воинов, способных отыскаться в разоренной врагом земле. Число не круглое, здесь маловероятна порядковая ошибка в записи средневековым письмом (буква-цифра, слово 'тысяча', буква-цифра)! Это же число называет родословец Квашниных-Самариных, потомков галицкого боярина Нестора Рябца, в 1304 г. пришедшего из Киева служить потомкам Даниила Московского, приведя свиту такой численностью - 1700 чел. (что столь же маловероятно) и первый на Москве образ Николы Заразского [см. В.Антонова "Московская икона нач. ХVI в. из Киева и "Повесть о Николе Зарайском"", ТОДРЛ, т. 13-й, 1957]. Слуги Нестора и Родиона Нестеровича образовали столичную слободу Киевцы, со Спасским монастырем на Всходне (дочерним к Троицкому серпуховскому монастырю). Загадочное число получает объяснение, если знать символику старо-французских поэм, где '1700' было такой же аллегорией ["Песнь о Роланде", 1934], как в русском понятие 'тьма' (формально 1000, позже 10000). Вкусы Сергия и его учеников, троицких иноков, как видим, совершенно не походили на те монашеские идеалы, что насаждаются греческой церковью!
  
  Остановимся на личности московского воеводы, павшего в 1238. В 1375 году коалиция князей Низовской Руси одержала победу над Тверским княжеством, приняв капитуляцию князя Михаила Александровича, отобрав полученный им в Орде ярлык на Владимирское великое княжение и конфисковав материалы канцелярии, где велось летописание. Среди трофеев был архивный кодекс тверской летописи 1305 года, при дележе добычи доставшийся Нижегородскому княжеству. По нему в 1377 году был изготовлен экземпляр летописи для князя Дмитрия Константиновича Суздальско-Нижегородского. Исследование кодекса (Лаврентьевского) открыло, что на участке 1223 (битва на Калке) - 1262 (общерусское антимонгольское восстание) г.г., летопись неоднократно перерабатывалась, исписанные листы изымались и заменялись новыми, переписываемыми "на коленке". Еп.Дионисий мелодраматизировал протограф включая в повесть о Батыевой рати цитаты ПВЛ, цитируя не по имевшейся, списанной ранее редакции ("лаврентьевской"), а по редакции Радзивилловской [Г.М.Прохоров "Кодикологический анализ Лаврентьевской летописи", "Вспомогательные исторические дисциплины", вып. 4-й, Л., 1972; Г.М.Прохоров "Летописные подборки рукописи ГПБ, F.IV.603...", ТОДРЛ, т. 32-й, 1977] - пользуясь другим кодексом.
  
  Благодаря тому, что сохранилась (в копии 1490-х годов) новгородская выписка ХV века из общерусского - митрополичьего летописного журнала (Карамзинская I летопись), изданная в "Полном собрании русских летописей", мы можем понять затруднения Лаврентия и Дионисия. В митрополичьей летописи "Повести о Батыевой рати" НЕ БЫЛО ВОВСЕ [ПСРЛ, т. 42, с.84] (Карамзинскую летопись подтверждает летопись Никаноровская, на ней основанная) [там же, т. 27, с. 42-43]! Не было даже в том куцем виде, в котором сообщение о ней стоит в конспективном Ростовском Летописчике 1278 года [там же (издание 1846 г.), т. 1-й, с.252]. Ее вносили в новгородскую летопись по журналу местного архиепископского летописания, издавна оппозиционного греческому "центру", чье содержание сохранила Карамзинская II летопись [там же (2002 г.), т. 42, с.с. 112-113].
  
  Но черновик летописи 1238 г. (ведшейся, когда предшествовавшая - московская запись, полагавшая гибель княжича Владимира, еще не согласована с владимирской записью о приведении татарами его к Владимиру-на-Клязьме пленником) с повестью о Батыевой рати - писанною рукой обитателя Владимира Залесского (писавшего "ПРИбежа К Володимиру"), вероятно, запрещенной филотатарской митрополией, сохранялся в выписке-копии начала ХV в. (судя по диалекту, псковской) до века ХХ, благодаря чуду, подтверждающему афоризм начальника кутейников: "рукописи не горят". В 1908 г. пергаментный лист с этим текстом, выпавший из утраченного кодекса неизвестного происхождения, отыскал в библиотеке Псково-Печерского монастыря (монастырь был возобновлен в 1519 г.), скопировал и опубликовал великий русский ученый Хрисанф Мефодьевич Лопарев [Ю.К.Бегунов "Об одном неосуществленном замысле..."\ "Страницы истории русской литературы", 1971, с.53]. Послевоенные его поиски в фондах, принявших издания монастырской библиотеки, не дали результатов [там же, с.58]. По рассказу Кончаева, покойного организатора музея пожарного дела в Ленинграде, в 1940 г. книги церковных библиотек только что присоединенной Прибалтики были вывезены в Ленинград и размещены в здании закрытой церкви. Охранялось оно плохо, и коллекционеры, по договоренности с охраной, лазили туда через "дырку в заборе". Потому, вскоре, для спасения от ревизии, здание сгорело, вместе с хранимым [член-корр. ПАНИ Ф.Ф.Махонин, устное сообщение]...
  
  Но публикация и исследование Лопарева остались. Текст (в И-нет он имеется в т. 47 ТОДРЛ: http://odrl.pushkinskijdom.ru/LinkClick.aspx?fileticket=x6wY9RGo1fQ%3d&tabid=2293) интересен тем, что содержит все те "уникальные" чтения позднейших летописных редакций, что считаются принадлежностью оных по отдельности: "Петр Ослятин" - из летописей редакции 1448 г.; "на Зреме", понятом как топоним, - Никоновской; "москвичи побежаша" - новгородских (до внесения приписки "ничего не видаша"); "наряжать лесы, ставить пороки" - Лаврентьевской и старшей редакции Никоновской (вместо "туры рядить, ставить пороки"); заголовки "О взятии Москвы", "О взятии Владимира" (в оригинале стоявшие на полях, в копии перенесенные сплошняком в текст) - в софийской по списку Царского и хронографических летописях [Бегунов, с. 58-59]. Он объясняет неясности летописных повестей, скажем, в описании Коломенской битвы, по нему, татары не "оступиша", как говорится летописями, а "отступиша ся" от русской рати - заманив ее "к надолобомъ" (значение слова "погнаша" в ХIII в. отличалось от современного). В нем воевода называется "Филипп Янка", открывая путь трансформации фамилии. В латинице она пишется Nancy. Первый слог славянским письмом передавался через носовой звук - юс, позже, в ХIV в., расшифрованный фонетически приблизительно. Второй слог еще в ХIII в. был транслитерирован с письменного источника, книжником, использовавшим академическое прочтение латинского с: "к" (кириллическое Како).
  
  Возвращаем микрофон пресс-секретарю Военно-Космических сил: "Но ни сам Аммори, ни его сын - внук могучего Симона де Монфора, на крутом берегу реки Москвы не основывали мужского монастыря Богородицы. Не до того им было. Время на Руси выдалось неспокойное. Поначалу Батый, затем разборки между детьми Ярослава. Строителями и основателями Юго-Восточного фортпоста Москвы, гордого монастыря стали Ховеры, потомки внука Монфора от 1-го сына, они и назвали его в честь своего великого предка. Скорее всего, самый старший из этой оставшейся троицы Ховрин-Головин, после закладки и освящения монастыря принял постриг под легендарным, почетным родовым именем Симон и был первым настоятелем его. Тот факт, что в начале XV в. Симонов монастырь имел 2 корабля, на которых успешно вел торговлю с Англией, только подчеркивает, что Монфоры-Ховрины сохраняли связи со своей Alma Mater. В судьбе монастыря с самого начала его существования самое активное участие принимали московские митрополиты, особенно же св.Алексей Бяконт, и Сергий Радонежский" [http://www.regels.org/Moscow-2-.htm].
  
  Загадки раскрывает послание, написанное "литовским митрополитом" - как прозвали цареградского назначенца Киприана (поставленного греками над литовскими епархиями Руси еще при жизни Алексия), адресованное Федору и Сергию, снабженное датой 23.06.1378. Оно ставит игуменов в известность, что Вел.князь Дмитрий Московский со т-щи были, "от мене, Киприана, митрополита всея Руси, прокляты по правилом святых отець" [Г.М.Прохоров "Повесть о Митяе", СПб., 2000, с.409]. Летописи обходят стороной это. Публикатор считает, ответы игуменов не сохранились из-за великокняжеской цензуры. Но я полагаю, их не было вовсе (в этой подборке Киприановых писем, ответ упоминается Киприаном, применительно к иному посланию). Откликаясь на декреты митрополии, московский хронист, в коем все основания видеть Епифания, включил в летопись известие, вроде бы частное, что " ...егда бысть побоище на Воже с Бегичем, изымаша на той войне некоего попа, от Орды пришедша, Иванова Васильевичя [от сбежавшего в Орду б\тысяцкого И.В.Вельяминова]. И обретоша у него злых зелея лютых мешок. И взвъпрошавше его, и, многа истязаша, послаша на заточение " [ПСРЛ, т. 18-й, с.127]. Зелья, найденные у попа-отравителя, собирают на Купалу - как датировано послание, - когда корнями скоплены "лютые" алкалоиды, а Природа открыта для магических заклинаний. Такие детали понимали люди тех веков.
  
  Это, в общем, известно, но об этом не принято говорить: Православная (читай, византийская) церковь стояла тогда на стороне татарского "царя", врага Руси, но союзника царя греческого [http://www.zrd.spb.ru/letter/2013/letter_0061.htm]. Именно тогда греческими начальниками Руси, праздновавшими свою (татарскими руками) окончательную победу над Русским народом, создается русофобская этиология праздника Покрова Богоматери, днесь пересказываемая православными жидами в рясах из всех утюгов, вменившая себя Андрею Боголюбскому, но неизвестная ни одной Церкви кроме, т.сказ., "русской", известная лишь по рукописи Пролога ХV в.: незнакомая древнерусским источникам и опровергаемая повестями Новгородского архиепископства [см. http://www.zrd.spb.ru/letter/2012/letter_0039.htm, ч. 2-я]. Политические разногласия греческих архипастырей и их венценосных рабов, сидевших в Суздале и в Твери, могли касаться персоны ордынского начальника: ставленника европейских татар, возглавлявшихся Мамаем, либо татар азиатских (Тохтамыш), не отменяя принципа татарского (и византийского) владычества над Великороссией...
  
  Зная это, перестают удивлять мироприемлющие странности подвижничества Сергия, чуждавшегося политической жизни Москвы 1340-х, - очень далекие от азиатского и египетского византийского аскетизма (перенятого РПЦ МП), зато сближающие его с итальянцем св.Франциском, как и отчетливо светский характер памятников, писавшихся в Троицком монастыре <напр., 1-я певческая - выполненная с голоса исполнителя запись былины ("О первой войне Алеши Поповича"), вписанная в Новгородский Летописец 1518 г. в Троицком сборнике 1560-х гг. ? 805>. "Свято-Сергиянская" пропаганда манихейских "духовных скреп" в новое время - это ФАЛЬСИФИКАЦИЯ Сергиевского наследия. А то, что от почитаемого русского святого не сохранилось письменных источников, даже эпистолярных, получает объяснение, не в утрате их, а в их уничтожении, в вероятном их содержании - далеком от ортодоксии, от "нестиранной византийской исподницы" (как определял "русскую святость" Ю.Ю.Чуканов).
  
  Битва на Воже состоялась 11.08.1378. Видимо, поп-отравитель отправился в путь из Сарая перед тем, как Киприан выехал на Москву, рассчитывая без проблем присоединить Великорусскую кафедру - после планируемой кончины князя, но нежданно получил от ворот поворот на госгранице. Разведчики Дмитрия Ивановича работали верно, не подведя, ни там, ни здесь. Вельяминовы были потомками тысяцкого Протасия, выселившегося на Москву из Ростова вместе с родителями Сергия, и пассаж летописца был внятным знаком осуждения подтатарских бояр. Но он увязывался летописцем с персоной греческого митрополита.
  
  Выступив против ордынских захватчиков, вдохновляемая молитвами Покровской обители (не Троицкой!), Повстанческая Армия князя Дмитрия поднимает "фашистские" - черные (в изданиях нового времени стыдливо переправляемые на "чермные"), МЯТЕЖНИЧЕСКИЕ знамена. В 1921 г. эта расцветка (вместо гербовой синей) будет взята на знамена повстанческого Братства Русской Правды.
  
  Великокняжеский духовник - Симоновский игумен Федор и местоблюститель кафедры изгнанного из Великороссии митрополита-грека - Коломенский епископ Герасим благословили в 1380 г. в поход к Дону, "встречь безбожному Мамаю", Дмитрия Ивановича, а с ним монастырских слуг. Но делали они это ВТАЙНЕ. Крещеные имена воинов-монахов: Александр и Родион - отнюдь не Андрей, как баснословит роман ХVI века "Сказание о Мамаевом побоище", не знавший христианского имени инока(sic!).
  
  Р.Г.Скрынников пишет: "Житие, составленное учениками Сергия, ни словом не упоминало о троицких иноках, будто бы посланных на битву. Факты подрывают доверие к этой поздней легенде. Если бы Пересвет был иноком Троицы, ...после гибели его непременно бы привезли для погребения в свою обитель. Между тем Пересвет был похоронен в Симоновском монастыре. Инок Ослябя после битвы выполнял различные поручения московских властей. Так, в 1398 г. в Царьград "с Москвы приехал Родион-чернец-Ослябя". После кончины Ослябя также был погребен в Симонове. Если бы Пересвет и Ослябя ушли в поход из удельного монастыря, они попали бы в удельные полки Владимира Серпуховского. На самом деле они сражались ...под знаменами великого князя" ["Святители и власти", с.71]. Погребение было открыто при разборке колокольни Богородице-Рождественской церкви Старого Симонова в 1770-х годах; плита сохранялась вплоть до 1920-х годов в церковной трапезной.
  
  Как об инках престижного Троицкого монастыря, об Ослябе и Пересвете сложилась обширная "православная мифология" под влиянием "Сказания о Мамаевом побоище". Но стоит ли ей доверять? Дошедшие редакции памятника фиксируются очень поздно: оно цитируется в Лондонском списке Вологодско-Пермской летописи - ее 2-й редакций; 1-й редакции оно было еще неизвестно [см. ПСРЛ, т. 26, с.125 и дал., 328 и дал.].
  
  Уже в древнейших списках "Сказания о Мамаевом побоище" (Библиотечный список - основная редакция, 1540-е гг., Лондонский список Вологодско-Пермской летописи - основная и распространенная редакции, 1550-е гг.; Тверской сборник 1640-х гг. - летописная редакция), всех трех основных его редакций, мы видим признаки очень поздней компиляции, с необратимым разрушением архетипа (даже, наверно, архетипов) при редактуре. День Флора и Лавра 18 августа 1380 г. в нем числится воскресением (на самом деле пятница\суббота). День Пимена Великого 27 августа - четвергом (воскресение). День Моисея Мурина 28 августа (дата не названа) - субботой (понедельник). Это происходит, при том, что день Рождества Богородицы 8 сентября правильно указывается пятницей (с пятницы на субботу). Поскольку упомянут рассвет, то всё же, возможно, здесь тоже ошибка, и в текст перенесена дата событий, разворачивавшихся в 1370 или 1381 гг.
  
  Иными словами, к достоверному но краткому рассказу о битве, как минимум, были присоединены какие-то записи, относившиеся к 1376 (суббота - воскресение 18.08), 1378 (с четверга 27.08), 1379 (с субботы 28.08) годов. Зимой 1376 г. Московская рать направилась в помощь Суздальскому войску (недавно разгромленному на р.Пьяне), осадив ордынский город Биляр, добившись 16.03.1377 капитуляции, не смотря на то, что в обороне участвовала артиллерия и кавалерия на верблюдах - натренированных пугать лошадей (иными словами, в отличье от суздальцев, московское войско было подготовлено к войне) [там же, т. 18, с.117]. Во втором случае речь наверняка велась о битве на Воже 11.08.1378 [там же, с.127]. Отсюда же неведомый беллетрист почерпнул имя Гаджибея (Кацибея) - мамаева воеводы, убитого там; беллетрист романтически, выдавая веяния вкусов Нового времени, сделал Гаджибея разбойником ("раскаявшимся"?), окрещенным с именем Фома, стоявшим в дозоре перед битвой и видевшим то знамение, которое в житии Александра Невского было открыто старосте Пелгусию. Об источнике интерполяций 1379 г. сказать сложнее, ибо год обилен московскими событиями. Полагаем, что приходил в 1376 г. в обитель Сергия Дмитрий Иванович вместе с Владимиром Андреевичем, сюзереном и ктитором Троицкого монастыря, получать благословление на разрыв с традиционной политической линией "русских" митрополитов, на войну с агарянами. Дело в том, что отправляясь из Москвы к Куликову полю, по "Сказанию..." князь Дмитрий поклонился раке свт.Петра, но прошел мимо погребения Алексия, своего пестуна... Происходило это совещание перед открытием военных действий между Ордой и Московским княжеством (в нач. 1370-х бившим в тыл рязанцам, сражавшимся в одиночку и с ордынцами и с Литвой), и за 5 лет до Мамаева побоища... Тут же "Сказанием..." называются имена иноков-воинов Пересвета и Осляби, но не по первоисточнику (ибо сказитель не знает христианского имени Осляби, путая его; не знал он и того, что Яков был сыном Осляби, а не Пересвета), полагаю - сопровождавших князя Дмитрия, как слуги (монахи?) столичного Симонова монастыря, чей игумен доводился Сергию племянников.
  
  Мы увидели, в действительности, не смиренное паломничество феодала к иноку-отшельнику, чуждому мира сего, как баснословят церковники, а - напротив, совещание заговорщиков, составителей "русской этерии". Здесь же получает объяснение, почему среди воевод полка Владимира Серпуховского числится князь Андрей Муромский [см. там же, т. 26, с.332; т. 11, с.54] (как мы помним, лишь Муромское княжество, наряду с Козельско-Карачевским, не отрекалось от суверенитета, сохраняя в именословце своих государей княжеские славянские имена). Чередование же в Сказании имени митрополита Киприана (позднейшая интерполяция), в те годы сидевшего в Литве, и архиепископа Геронтия (правильно Герасима) показывает, что епископ Герасим Коломенский, соблюдавший митрополичью кафедру по смерти Алексия (Бяконта), на какое то время был провозглашен суверенным владыкой - архиепископом, неподвластным воле греческих назначенцев (каким был усевшийся в Литве Киприан). Это открывает, с кого пример брал Дионисий, когда хлопотал об архиепископском статусе Суздальско-Нижегородской епархии [см. "История русской лит-ры", 1945, т. 2-й, с.c. 74, 90-94]. Позднейшее летописание стерло этот неприятный для византийцев факт (не менее старательно истирает его современная историография). Правка заметна, когда сравниваешь Библиотечный список "Сказания о Мамаевом побоище" с текстом Никоновской летописи (т.наз. "киприанова редакция"), использовавшей эту старшую редакцию (устраняя анахронистические дни недели дат 18 и 27 августа, но пропустив 28-е).
  
  3.Конгрегация черниговских воинников
  
  Уникальный Троицкий список общерусской летописи, погибший в 1812 г., хотя принадлежал лично Епифанию (внесшему Похвальное слово Сергию, упомянутое Карамзиным, однако, не отразившееся в дальнейшей книжности), унаследован был не монастырской и не митрополичьей, а княжеской казной. В Троицкий монастырь он поступил лишь в 1650-х годах, вместе с комплексом древних пергаментных книг, по ряду признаков, в 1560-х годах принадлежавших царской казне [см. Т.В.Анисимова "Хроника Георгия Амартола в древнерусских списках", М., 2009, с.с. 67-69]. Можно думать, рукопись была радонежскими монахами передана князю Андрею Владимировичу Радонежскому - сыну Владимира Серпуховского, либо его опекуну и тестю, ктитору монастыря Ивану Всеволожскому, и с расправой над Всеволожским, опалой на Серпуховских князей ["История родов русского дворянства", кн. 1-я, с.с. 243-246], перешла в казну вел.кн. Василия Васильевича Московского.
  
  Мировоззрение юного Боровского и Серпуховского князя Владимира Андреевича, наставником которого оказался Сергий Радонежский, проявляет внешне забавный факт. Христианское имя Василиса не относилось в Древней Руси к числу княжеских. Первой известной княгиней с этим именем (при средневековом сочетании невеста могла получать новое имя, принятое среди женщин данной фамилии) была жена Ярополка Ярославича Северского. Этот князь попал в плен к Мстиславу Удатному во время войны св.Михаила Всеволодовича с Мономашичами (это была 1-я война Алеши Поповича, согласно былине, внесенной в текст Новгородского Летописца 1518 г. по Троицкому списку, сб. ?805), и далее, имя его, видимо умершего в плену, не оставив потомства, исчезает. Имя Василисы среди княжеских крестильных имен остается пренебрегаемым до 1340-х годов. ...В 1294 г. претенденты на великокняжеский ярлык, освобожденный скончавшимся престолонаследником Александра Невского - Дмитрием, Андрей Александрович Городецкий (если верить родословцам, до этого - до 40 лет не бывший женатым!..) и Михаил Ярославич Тверской берут в жены родных сестер - недавно осиротевших Ростовских княжон Василису и Анну, дочерей Дмитрия Борисовича Ростовского (внучек Марьи Ярославны Муромской: правнучки свв.Петра и Февронии). Брак не был вполне законным: сестры выдавались за двоюродных братьев. Вторая девушка - это будущая св.Анна Кашинская. О княжне Василисе мы знаем гораздо меньше; но значение этого брака, той харизмы, что приписывалась Ростовским княжнам, просматривается, в сообщениях родословцев и Степенной книги [ПСРЛ, т. 21, с.170], о том, как после смерти Андрея (22.06.1304 г.), погребенного с женой в Михайло-Архангельском соборе Вел.Китежа (так же будет освящена при Калите великокняжеская усыпальница Москвы!), его старшие бояре отправляются в Москву, на службу Даниилу Александровичу. Покинул Москву лишь Андреев старший боярин Акинф Великий (сын Гаврилы Алексича), возмущенный предпочтением, оказанным зятю - пришедшему тогда же, на службу к Даниилу, из Киева с большим отрядом (якобы, 1700 человек, - число, в старо-французских поэмах синонимичное "тьме") - принеся с собою первый на Москве образ Николы Заразского - галицкому боярину Нестору Рябцу, предку Квашниных. Акинф ушел в Тверь, к Михаилу Тверскому. Вскоре он погиб в битве с москвичами под Переславлем, убитый на поединке Родионом Нестеровичем. Но детей его, однако, как ни в чем не бывало, мы вскоре застаем в Москве, на службе у Семена Гордого и Ивана Красного.
  
  Именно после Василисы, княжны Ростовской, ее имя становится модным на Руси, точней - среди той части знати, что лоббировала православную религию, как знамя в борьбе с азиатством и латинством (князей Московских, Ростово-Суздальских и Острожских). Его носят жены Данилы Дмитриевича - основателя фамилии князей Острожских [Бол.Энциклопедия, 1900, т. 14-й, с.536], и Ивана Васильевича Острожского (мать знаменитого князя Константина) [П.Н.Петров 'История родов русского дворянства', кн. 1-я, c.369]. Василиса дочь князя Константина Васильевича Ростовского (? - 1365) и Авдотьи Ивановны Московской [Энц.Словарь Брокгауза и Ефрона\ ст.'Василиса']. Это тот самый князь, племянник Дмитрия Борисовича, что принес, по-видимому, изгнанный с Ростово-Белозерского стола на далекий удел, в Устюг, предание о выстреле 25.02.1170 г. в икону Знамения Новгородскую княжича Владимира-Павла Муромского (сохраненное лишь обеими редакциями Устюжской летописи). Имя Василиса, как видим, заинтересовало, прежде всего, Ростовских князей. Но не только их. Василисой называют дочь знатных тверских бояр Анны и Ивана Киясовских, 12-ти лет отданную в 1343 г. за Суздальского князя Андрея Константиновича [ПСРЛ, т. 18, с.126; т. 30, с.127]. Также - дочь Семена Московского Гордого, в 1349 году выданную за Михаила Васильевича Кашинского [А.В.Экземплярский 'Великие и удельные князья Сев.Руси...', 1998, с.64]. Также единственную(!) дочь Олега Ивановича Рязанского, выданную за князя Ивана - сына Владимира Андреевича Серпуховского [С.М.Соловьев 'История России', 1959, т. 4-й, с.468]. Также дочь некоего служилого Новосильского князя, - возможно, Семена Романовича [Коган, Домбровский-Шалагин, 2004, с.295], - отданную за Семена - другого Серпуховского княжича [Петров, с.243]. Мода сохранялась 1-й\2 ХV в.: Василисой зовут московскую боярышню Всеволожскую, выданную за воеводу Даниила Холмского (из Тверских князей) [там же, с.256], Василиса - дочь Василия Дмитриевича Московского, выданная за князя Александра Брюхатого Суздальского. Отметим, что в те самые годы Всеволожские несли службу по Радонежскому уделу Боровско-Серпуховского княжества, а "Сказание о Мамаевом побоище" анахронистически сохранило льстивую интерполяцию одного из своих источников начала ХV в., именно: именование Всеволожских князьями (в 1420-х гг. вступивших в конфликт с великокняжеской семьей, попавших в опалу и исчезнувших из истории всем родом)... Эти интереснейшие наблюдения не называются в совковых и постсовковых псевдоисторических 'курсах', заполненных, вместо фактического материала, вульгарно-классовой пропагандистской бредятиной. Но, по княжескому именословцу, мы можем проявить эпоху, когда - в каком веке - эпической средней дочери Микулы Селяниновича, героине былин о Ставре Годиновиче и Даниле Ловчанине, было вменено имя Василисы. Тадеуш Зелинский обратил внимание, что русское сказочное прозывание 'Василиса Премудрая' это точная калька греческого Basilissa Medeia, - открыв факт, отрицаемый историками русской литературы (кроме Павла Петровича Вяземского!), что ок. ХIII в. (задолго до 'Троянского сказания' Гвидо де Коломна) на Руси был переведен византийский источник, повествовавший об Аргонавтах. Но сказания о Василисе Премудрой распространились в ХIV веке, после княжения Василисы Городецкой, и именно среди Суздальской знати. И здесь мы отмечаем, что, как минимум - две снохи Владимира Андреевича Серпуховского (1360-1410), ученика Сергия Радонежского, жены старших его сыновей, носили это, не очень частое в русских святцах, имя.
  
  Разумеется, сие не значит, что получали его (прежде не княжеское!) столь широко. Имя было "династическим" - вменялось невестам княжичей, сыновей Владимира Андреевича, при их вождении (свадьбе). Но бытовое мировоззрение Серпуховского князя, уже в 1370-х гг. приглашавшего инока крестить детей, оказывается - очень светским, крайне далеким от пуризма знаменосцев РПЦ.
  
   Взгляды троицких иноков проявляет Радзивилловская летопись.
  
  Польско-литовские короли, вменяя "сарматское" происхождение своим предкам и "татарское" - "московитам", на деле, мало пеклись о защите русских своих владений от нашествий азиопских работорговцев. В 1490 г. Волынская земля была разорена крымскими татарами. Владимир Волынский был сожжен, вкупе с кафедральным собором и архиерейским домом. Пред епископом Вассианом, наряду с воздвижением укреплений слободы владыки (епископский замок), встала задача возобновления фондов скриптория. Для снятия копий испрашивались и высылались рукописи со всех концов Руси [http://www.pravda-tv.ru/2009/05/01/1046]. Отметим это! Киевская митрополия в те века подчинялась патриарху турецкого града Стамбула! Снабжали владыку как соотечественника, а не как собрата - не принадлежащего к Русской митрополии (с 1442 г. числившейся греками, ставившими епископов в Польшу и Литву, в русской схизме). 'Бандеровщина' Троице-Сергиева монастыря проявляется и в ином своеобразном текстологическом факте. 'Сказание о Мамаевом побоище' дошло в списках от середины ХVI века, уже подразделяемых на ряд редакций (Основная, Летописная, Распространенная), с обилием разночтений. Они, однако, единодушно определяют рассвет 08.09 - день Рождества Богородицы 1380 года пятницей. На самом деле была суббота, это указано в Летописной повести о Куликовской битве во всех ее разнообразных редакциях (включая Епифаниеву: Троицкая летопись), и даже Никоновская летопись - цитирующая 'Сказание...', снимает ошибочное датирование пятницей. Ошибка-'проговорка' (пользуясь понятием Фройда) в памятник, связанный со Всеволожскими (видимо, единственная рукопись протографа которого пребывала в Радонеже), была внесена редактором-компилятором нач. ХVI века, и внесена - под влиянием летописной повести об Оршанской битве (пятница 08.09.1514 г.) Киевской Сокращенной летописи [ПСРЛ, т. 35, с.125 и дал.], повествовавшей о разгроме москвичей Константином Ивановичем Острожским. В свою очередь, летописец князей Острожских, рассказывая о 'правде' краля Жикгомонта [там же], понимаемой антропоморфно, выдал знакомство с повестью о Васильке Константиновиче (с оборотами, общими Похвале Рязанским князьям из Повести о разорении Рязани) - муже Марьи Михайловны Ростовской, в Великороссии исчезнувшей. Мы ее знаем лишь в остатках, выявленных В.Комаровичем, сохранившихся в повести о битве на Сити (редакция Лаврентьевской и Воскресенской летописей). Летописец Супрасльского монастыря, где в 1510-х гг. был написан единственный известный список Киевской Сокращенной летописи, по-видимому, располагал оригиналом Ростовской летописи 1239 г.. К сожалению, мы не знаем, была ли она в 1418 г. у Григория Ростовского, преемника Феодора: в его своде (Московско-Академическая летопись) рассказ 1237-1239 гг. являет соединение митрополичьей Софийской летописи с уникальными чтениями утраченной Владимирской летописи кон. 1230-х гг. (известной по цитате Х.М.Лопарева).
  
  Из Низовской Руси на Волынь в 1490-х поступил редкостный, очень дорогой манускрипт: лицевая великокняжеская Владимирская летопись 1215 г. в списке 2-й\2 ХIII или начала следующего века (в статьях ХII в. писец анахронистически употребил этноним "татары"). Прежде она использовалась Феодором - с 1387 г. Ростовским архиепископом, она вошла в Ростовский свод 1418 г. (его белозерская копия 1480-х, снятая поспешно и без воспроизведения с источника миниатюр, известна как Московско-Академическая летопись).
  
  Смерть Волынского владыки задержала работу. Последние иллюстрации, в т.ч. сцену убийства Андрея Боголюбского, в Радзивилловский кодекс копировали в 1540-х гг., позже появления Ростовского свода 1534 г. - вариантом версии коего является иллюстрация кодекса. И последний миниатюрист узнал подробности, открытые лишь исследованием мощей в ХХ в.: что убийцы наносили удары со спины, что это была, наряду с придворными, стража (не поднявшая тревоги, подчиняясь начальникам убийц), что киллеры отсекли князю шуйцу (не десницу, как утверждали летописи). Знал он и то, что меж киллеров была Андреева княгиня.
  
  В 1534 г. уроженцем Ростова [ПСРЛ, т. 15, с.с. 108, 142], трудившимся в Твери (м.б. в Кашине или Микулине), была механически сведена летопись, именуемая Тверским Сборником. ...Подобно Вологодско-Пермской летописи (летописи епархии, созданной св.Стефаном), завершаемой 1500 г., по ее старейшему - Лондонскому списку, Тверской Сборник 1534 г., также завершающийся 1500 годом, также венчался приложением: 'Сказанием о Мамаевом побоище'. Лондонский список завершен 'Сказанием...' по Основной редакции, невзирая на то, что оно же (по Летописной редакции) вставлено в статью 1380 года. Список летописи 1534 г. моложе: белорусский, 1640-х гг.. К нему присоединена редакция 'Сказания о Мамаевом побоище' поновленная - Распространенная [см. 'Повести о Куликовской битве', М., 1959]. Все 3 они, однако, несут общую ошибку: датирование 08.09.1380 г. пятницей, сообразно дате Оршанской битвы 1514 года. Все редакции происходили от единственного списка-источника, связанного с Троицким монастырем, как показывает путь рукописей, поддерживавшего связи с Ростовской, Вологодско-Пермской, Литовской землями.
  
  Хронист, хотя делал вставки (повесть об Александре Поповиче, повесть об убиении Батыя, житие Михаила Черниговского), не редактировал сами тексты, ограничиваясь ремарками [ПСРЛ, т. 15, с.с. 108, 285, 373-374]. Это видно по механичности возобновления 1248-м годом текста 1-й части, оборванного на 1256 годе [там же, с.400]: году ликвидации суверенитета Руси, описания каракорумскими численниками. Полная редакция Похвалы Марье Владимирской (1206 г.) присутствует в летописях Тверской 1534 и Львовской 1560 г.г., но при этом отсутствует в источнике известий Львовской летописи за 1146-1390 гг. (внесенном в Холмогорскую летопись). Иными словами, первоначально она находилась лишь в источнике Свода 1518 г.: летописи 1256 г. (1-я часть Тверского Сборника).
  
  В Тверском Сборнике редактор-ростовец называет нам брянского боярина, в иночестве рязанца Софонию, упоминая его, как автора (редактора?) "Задонщины". Древнейший сохранившийся ее список в ХV в. снял инок Кириллова монастыря Ефросин, он тоже назвал Софонию-рязанца, хорошо знакомого тогдашним хронистам.
  
  Летопись 1534 г., открывая подробности убийства кесаря Андрея (1174 г.), изымалась цензурой Великороссии. Интересы цензоров выдает параллельное генеалогическое сочинение о Суздальских княжатах: "Сказание о верных свв.русских князьях" (протограф "Сказания о граде Китеже"), известное в новгородской и белорусской вторичных редакциях. Обе их первичные редакции сохранились рядом, в архивном документе (архивист сознавал их общее происхождение), в копии 1580 г. ["Очерки феодальной России", 2007, вып. 11, с. 215-218]. По передаче первоисточника летописями обнаруживаются мотивы обработки текста редакторами: устранявшими иудейский след в литовском летописании, след великокняжеский в летописании великорусском.
  
  Детективный текст, под летом 6683-м вставленный в 1-ю (по 1256 г.) часть Тверского Сборника, внятно сказавший о соучастии в убийстве княгинь и княжеских бояр (имевших полномочия приказывать караульным), никак не отражаясь в летописях, известных нам, выдает знакомство с собою лишь автора "Повести об убиении Данилы Суздальского" - беллетристического опуса, написанного очень осведомленным автором при дворе князей Суздальских-Шуйских (по оценке акад.Тихомирова, в нач. ХVI века, я полагаю, что двумя веками ранее). Но сам Тверской Сборник обращался в Польско-Литовском государстве, он и сохранился лишь в белорусских списках. По этому же Сборнику (в особой его редакции, называвшей княгиню Ольгу Юрьевну, юридическую жену Ярослава Осмомысла, сообщницей в заговоре ее братьев Всеволода и Михалка против Андрея, подобно Кучковичам и Андреевой княгине), пополняли украинские летописи. А уникальный эпизод рассказа таинственного его протографа - источника ХIII века, рассказывавшего о княгине-заговорщице и о гончей собаке (выжлеце), пущенной по следу своего, не нашедшего меча и тяжко раненого хозяина, невольно выдавшей его убежище в "срубце", нам известный лишь из "Повести о Даниле Суздальском", произвел впечатление даже на редактора "Романа о Тристане" (редакции Беруля) [см. "Легенда о Тристане и Изольде", 1976, с. 45-46]. Редакция Беруля известна в единственном, сильно поврежденном французском списке кон. ХIII в., она не могла оказаться в распоряжении автора "Повести..." (описавшего рыцарско-масонский ритуал посвящения в магистры)...
  
  Последний миниатюрист Радзивилловского кодекса почерпнул из Тверской летописи подробности убиения Андрея, сокрытые в тех летописях, что сохранились к ХХ веку. Так на Волыни уродился Радзивилловский манускрипт: первый русский лицевой летописный кодекс, дошедший доныне, в ХVII в. - после Люблинской политической и Брестской церковной уний - попавший в коллекцию магнатов Радзивиллов. Протограф, видимо, за время трудов копиистов обветшал окончательно, он при расхищении магнатами Волынского скриптория оказался утрачен.
  
  Текст летописи проявляет воззрения учеников св.Сергия, черниговский род которого знал и помнил обстоятельства убийства кесаря Андрея (заговорщиками, возглавлявшимися Святославом Всеволодовичем Черниговским), - это подробность, незаметная в сложившейся историографии и радикально ей противоречащая. А ростовское летописание - виделось единственным источником, полагаемым за авторитетный, в роду игумена и среди его учеников. Не поэтому ли до нас не дошло ни одной летописи, собственно, Ростовского княжества?
  
  В Троицкой обители от момента сведения хранилась митрополичья летопись: Троицкая, в работе над ней участвовал Епифаний, включив в рукопись авторский список "Похвального слова Сергию". Но когда в радонежском монастыре создавали собственный свод событий Всемирной истории (Рогожский сборник 1440-х гг.), в него летописные известия выписали по Ростовскому своду 1418 г. (протограф Академической летописи) и по ростовской же редакции "Летописца вскоре" (хроники Никифора Цареградского с русским добавлением) [Т.Анисимова "Сборник хронографический..."\ "Летописи и Хроники. 2008"]. Ученики Сергия проигнорировали митрополичье летописание, проигнорировали лицевой "Иудейский Хронограф" 1262 г., сведенный в столице Ярослава Всеволодовича с летописью 1215 года, обращавшийся в Великороссии (его копия Архивский сборник ХV в.). А когда в Белозерском монастыре (Кирилл был учеником Федора Симоновского) Ростовский свод 1418 г. был скопирован, копию переслали в Троицкий монастырь, где она и пребывала, до изъятия в учрежденную в ХVII в. Патриаршую типографскую библиотеку.
  
  Очень дорогой - лицевой список Владимирской летописи 1215 г., освещавшей Русскую историю до разделения Руси на Московию и Литву, был монахами-сергианами пожертвован за пределы Московии, на возобновление фондов Волынской епархии. В этом кодексе уже не один век отсутствовал лист, благодаря чему оказалась скомканной летописная похвала Марье Шварновне (матери вел.кн. Юрия Всеволодовича) [ПСРЛ, т. 1, с.425]. Полный ее текст сохранился в Тверской и Львовской летописях. Похвальные обороты, характерные для акафиста Николаю Угоднику (использование отглагольных существительных), были заимствованы из неизвестного источника: "наука" утверждает, что акафисты, исключая Богородичный, на Руси до ХVI в. неизвестны. Но такими же оборотами переполнено и "Похвальное слово Сергию" Епифания Премудрого (ок. 1412 г.: после Едигеева нашествия и бегства иноков в Тверь) - известное в списках от сер. ХV в., вероятно, вдохновлявшееся этим первоисточником - похвалой Владимирской княгине (+ 1206 г.). Она м.б. знакома агиографу по летописи 1256 года (соединению ростовской и новгородской летописей) либо по первоисточнику: парадному Владимирскому кодексу 1215 г., или, вероятней, его уцелевшему фрагменту, хранившемуся как реликвия, с которым ознакомился уставщик троицкого монастыря. Ранее мной высказывалось предположение, что Львовская летопись редактировалась микулинским летописцем, послужильцем Тверских (Кашинских) князей, автором "Повести о Тимофее Владимирском" и "Казанской истории" [http://samlib.ru/editors/z/zhdanowich_r_b/kazanskijrazwedchik.shtml]. Епифаний мог увидеть реликвию в Твери. ...И, как показывает путь Владимирской летописи 1215 года в цитатах троицких книжников, Сергий и его ученики были чужды спекулятивных построений еврейских олигархов ХХI столетия. И в 1418, и в 1490, и в 1534 гг. Ростовская земля - была единоплеменна и единомысленна, не только "сепаратистской" Тверской, но и Киевской и Волынской Руси. В отличье, видимо, от московской, отнюдь не находившейся ростовцами средоточием Русской земли [см. http://www.zrd.spb.ru/letter/2013/letter_0028.htm]!
  
  Зато, троицкие иноки смотрели на "бандеровскую" - принадлежавшую польским королям Волынскую землю, как на часть Руси, определяя ее, как свою, русскую в этническом, не в юрисдикционном отношении.
  
  4.Когда родился преподобный?
  
  "По Епифанию, Сергий жил 70 лет, из них в монашестве 50. Так значится во всех старших списках Похвального Слова, и только позднее эти цифры стали исправляться на 78" [http://predanie.ru/lib/book/read/141629/]. "Уже историк В.О.Ключевский заметил, что известие о возрасте выглядит как вставка, разрывающая текст жития, и это наводит на мысль о более позднем ее происхождении" [Скрынников, с.37]. Ошибка порождена Пахомием Сербом, принявшим союз "и" за числительное 8. Родился преподобный "...при Великом князе Дмитрии Михайловиче <Тверском>, ...егда <была> рать Ахмулова" [там же]. Летопись гласит: "В лето 6830 <1322 г.>. ...Приде изо Орды князь Иван Данилович, внук Александров... а с ним прииде посол, силен зело, именем Ахмыл, и много зла учиниша низовским градам, и Ярославль взяша и сожгоша, полона безчисленно взяша" [ПСРЛ, т. 10-й, с.186]. И юбилей игумена Земли Русской, учредителя общежительного монашества, наступает лишь в год 100-летия СССР.
  
  Но цели пиара власть и собственность имущим РФ довлели, взыскуя фигуру, годную для государственного (пропагандистского) чествования, как выразительницу идей "православия, самодержавия..." - и непременно великорусского, не связанного с Древней т.е. Киевской ("бандеровской") Русью. Потому 2014 г.: год 900-летия Киевского национального восстания и завершения 1-й редакции "Повести временных лет", 500-летия освобождения Смоленска, 300-летия Гангутской битвы, - в РФ был объявлен годом 700-летия св.Сергия.
  
  Оспаривая дату ученых, казенные чествователи постулируют ошибку в летописном источнике Епифания. Но прежде жития учителя, он трудится над владычной летописью. Им был сохранен персональный список ее - Троицкий, куда агиограф внес Похвалу Сергию (отсутствующую в иных рукописях). Эта утраченная в 1812 г. летопись редакции 1409 года - за 1320-е гг. совпадает с Симеоновской, Рогожской, Владимирской. Все они называют 1322 год [там же, т. 18, с.88; т. 15, с.42; т. 30, с.103]. Эта же дата стоит в черновике следующей редакции митрополичьей летописи, 1411 г., сохранившемся в копии 1500 года [там же, т. 42, с.88]. Так же происходит в Академической летописи [там же, т. 1, с.530], цитирующей Ростовский свод 1418 г.
  
  Святого крестили Варфоломеем. Историки сходятся: "Память Варфоломея праздновалась 11 июня и 25 августа. Один из этих дней и был днем рождения сына" [Скрынников, с.37]. Современное житие говорит о 40-дневном интервале между родами и крещением. Но в древности такие интервалы практически неизвестны (сводка имеющихся данных об интервалах рождений и крещений средневековых князей была составлена Б.М.Клоссом), до крещения, не обязательно творимого во имя святого этого дня, проходило несколько дней. К дням св.Варфоломея прикрепляются светские мероприятия, ибо точная дата неизвестна. Но это не полные данные о почитании апостола, ставшего патроном младенца. Старообрядческие календари, храня древнюю традицию, наряду с днем памяти 11 июня (24.06) и 25 августа (07.09) - перенесением мощей, указывают крестильное имя Варфоломея под 30 июня (13.07), в день собора 12 апостолов.
  
  Мы предположили, что в дни, предшествовавшие рождению, мать Варфоломея Кирилловича постилась. 28 июня завершается Петров пост. Младшего сына - как-то запомнив эту дату, нарекают именем Петра. Так что, вероятно, именно 13 июля Н.ст. празднует свои мирские именины Сергий Радонежский, патрон политического года РФ.
  
  В ХVI в. состоялась канонизация прп.Ефросиньи - урожденной княжны Феодулии, недавно бывшей (своими мощами) в центре внимания судебной хроники РФ [http://samlib.ru/editors/z/zhdanowich_r_b/feodulijasuzdalxskaja.shtml], - чьими молитвами при разорении Суздаля в 1238 г. избежал разорения Девичий монастырь. Сказание о невидимом граде-монастыре объяснимо без мистики: из Сказания о Коловрате известно, что в тыл татарам под Суздалем ударил Евпатий Коловрат (тому есть археологические подтверждения - серебряные боярские бармы-оплечья, найденные под Суздалем, оттиснутые с одного штампа с рязанскими бармами). Почитание Черниговской княжны, овдовевшей на свадьбе и ушедшей в монахини, привязало дату праздника к дню памяти прп.Сергия. Числится Феодулия дочерью св.Михаила, это выдает ошибку нач. ХVI в., когда к нему возвели происхождение всех Черниговских фамилий [Р.Беспалов "Новое потомство" князя Михаила Черниговского...", "Проблемы славяноведения: Сборник...", вып.13, Брянск, 2011, гл. 5-я]. Дата почитания заставляет подумать: не была ли Феодулия, в действительности, Козельской княжной?
  
  Р.Жданович
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"