Я проснулся от стойкого запаха грязных потных носков. Вернее я сначала почувствовал этот отвратительный запах, потом ощутил ужасную засуху во рту и страшную головную боль. А уж потом проснулся. Казалось, что голова вот-вот расколется. Природу боли, запаха и жажды пока ещё не осознавал, но смутно догадывался - произошло что-то нехорошее. А если голова, всё же, расколется, то я, вообще, никогда не узнаю, что же привело меня в такое тяжкое состояние. Просыпающееся сознание, говорило мне: "Открой глаза и посмотри!" Но чугунные веки, словно кто-то приварил друг к другу. Я вспомнил, у меня же есть руки и можно попробовать ими воспользоваться для обретения зрения, но тут же в ужасе понял, что рук у меня нет. А когда до моего сознания дошло, что и тела своего я не ощущаю, паника уверенно стала завладевать моим сознанием. "Я умер, и душа попала в ад!" - струсил я. Однако каким-то неимоверным усилием я заставил себя успокоиться и ...
Сначала приоткрылось левое веко, и сквозь слипшиеся ресницы я смутно различил носок мужской туфли. Казалось бы, что может быть радостного в носке мужской туфли, но меня это зрелище вернуло к жизни, я воспрял духом. На какое-то время забылась головная боль, "Сахара во рту" и запах потных ног. "Нет, это не ад!" - радостно подумал я. - "В аду жарко, а тут нет. В аду черти не носят мужских туфель, у них же копыта!" Эти размышления ещё ближе приблизили меня к реальности. Как сказал мыслитель: "Я мыслю, значит, я живу!". Значит, я не умер! Это же просто похмелье! Тяжкое неприятное ощущение реальной жизни, но совсем не смерть! Меня этот вывод так обрадовал, что я осмелился открыть правое веко и разглядеть мир вокруг себя во всей его реальности. И вот этого мне, как раз, сделать не удалось, так как голова моя лежала именно на правом глазу. Тем не менее, огромным усилием воли я заставил свою голову приподняться и освободить правый глаз. Мышцы шеи напряглись, и голова откатилась в сторону, а вместе с ней повернулось и всё моё тело. Правая рука сразу же напомнила о себе миллионом мелких иголочных уколов. Отлежал. Зато левая рука послушно поднялась, и неуверенные пальцы приподняли веко правого глаза. Его я тоже отлежал, а потому зрение медленно пробивалось сквозь туманную пелену. "Итак, я жив. И это уже хорошо. Зрение есть, тело ощущается и даже неуверенно слушается. Плохое самочувствие - следствие тяжкого похмелья. Значит, вчера здорово бухал!" - размышлял я, рассматривая огромную хрустальную люстру на высоком потолке. Я узнал её. Это была знаменитая люстра в гостиной трёхэтажного особняка нашего мэра, о которой в скандальной хронике рассказывал один бойкий тележурналист. Стоила она каких-то неимоверно больших денег, а мэр всегда заявлял, что живёт только на трудовые доходы. И тут я вспомнил, где бухал вчера.
Вместе с крохами вчерашних воспоминаний пришло и восприятие окружающего настоящего. Кто-то уверенно и нагло храпел во всё горло прямо у меня над головой. Всё так же настойчиво воняли чьи-то ноги. Голова болела, а "засуха в бодуне" только усилилась. Появился вкус во рту. И, как мне показалось, это был вкус мусорного контейнера в моём дворе. Тело покоилось на ковре, а ковёр под ним почему-то оказался влажным. Это я ощущал голыми ногами, так как брюк на мне не было, как потом выяснилось и трусов тоже, хотя верхняя часть туловища была одета. Пальцы ног страшно затекли в очень тесной обуви. Мне стало стыдно за себя.
Как я, интеллигентный человек, доктор наук, примерный семьянин, мог оказаться в таком плачевном состоянии? И почему мои туфли мне стали так малы? Были и другие вопросы, но ответов на них пока не находилось. Аналитический склад ума подсказывал мне, что необходимо встать и получить ответы. А заодно найти чего-нибудь попить. Иначе сдохну от жажды и точно попаду в ад!
Легко сказать "встать", а как встать? Стопудовая голова никак не поднималась, и пришлось ей помогать руками, благо правая рука уже отчасти обрела способность двигаться. Встать удалось лишь с третьей попытки. Две попытки подняться из положения, лёжа на спине, успеха не имели. И лишь вновь перевернувшись на живот, мне удалось встать на четвереньки. Если бы не жажда, пожалуй, я бы валялся на полу и дальше, но такие сильные чувства, как голод и жажда, могут заставить человека совершать невероятные поступки. И одно из этих чувств, полностью мною завладев, гнало на поиски источника живительной влаги. Я самоуверенно попытался встать на ноги, но жестокое разочарование ждало меня в этом порыве. Ноги подвернулись, как только руки оторвались от ковра, и я рухнул, больно ударившись носом о тот самый носок мужской туфли. Кстати, эта туфля оказалась моя, вот только нога в ней чужая. Но сейчас меня это мало удивляло. Понял я это прежде, чем разглядел на своих ногах женские туфли на довольно высоких каблуках. Очень хотелось пить, а потому я, не особо заморачиваясь, сбросил женские туфли. Ощутив себя намного свободнее, повторил попытку подняться. И поднялся!
О, божественное провидение! Первое, что попало в поле моего зрения, была полупустая бутылка шампанского на каминной полке. К ней-то я и потянулся, как к волшебному источнику жизни. Вообще-то, мне не нравится шампанское, но сейчас я неотрывно глотал его из горлышка, захлёбываясь пеной, и с восторгом наслаждался драгоценной влагой, которая с каждым глотком возвращала меня к жизни из жестоких объятий бодуна. Сразу стало легче, сознание слегка прояснилось, но вместе с облегчением пришло страшное опасение: "А если на меня сейчас кто-нибудь смотрит?"
Я резко обернулся, чуть не потеряв равновесие, и понял, что смотреть на меня никто не может, во всяком случае, открыто и сознательно. Зрелище, которое предстало моему взору, скорее напоминало поле битвы или сцену из какого-то голливудского боевика. Крови и фрагментов человеческих тел, правда, не было заметно, но сами тела безжизненно разбросаны по всей обширной гостиной. Впрочем, нет, одно из тел подавало явные признаки жизни - то самое тело, что отвратительно храпело. Макароновна!
Когда-то её звали Люба. А после того, как она зажигательно станцевала Макарэну на выступлении нашей институтской команды КВН, прозвище "Макарэновна" прилипло к ней, казалось, навсегда. Тогда она была милой пышечкой с трогательными ямочками на пухленьких щёчках. Три раза Макарэновна была замужем и с каждым замужеством стремительно набирала вес. Выйти замуж в четвёртый раз ей уже не удалось. От такого горя она растолстела ещё больше. И заслуженная Макарэновна, как-то сама собой, превратилась в Макароновну. По-другому её уже никто не называл, а она, со свойственным ей оптимизмом, не обижалась. Друзей у неё всегда было много, а потому не удивительно, что и она оказалась на вечеринке в особняке мэра.
Макароновна расплылась всем своим пышным телом по диагонали разложенного дивана, разбросав в стороны огромные жирные груди. Верхняя половина её туши была обнажена, а ниже следовала мятая юбка, задранная по самое некуда. Левая нога, сброшенная на пол, как раз и оказалась моей туфле. На правой ноге туфли не было. При каждом всхрапе стратегические запасы жира ритмично подрагивали. Зрелище, я вам скажу, не для слабонервных. К тому же, под левой грудью покоилась совершенно лысая голова Стасика. По сравнению с Макароновной он выглядел младенцем, мирно свернувшимся в калачик. Удивительно, но, в отличие от меня, он был одет почти полностью. На нём не было только обуви, и, именно, его грязные носки так отвратительно воняли. Как он был засранцем, так им и остался! Даже должность помощника прокурора не приучила его вовремя менять носки.
Как всё это начиналось, я помню хорошо, а вот чем закончилось, пока ещё предстояло выяснить. Но, судя по первым впечатлениям, вчера всем было очень хорошо. А то что "вчера" уже прошло и наступило "сегодня" можно было убедиться по тяжести похмелья. Да, пожалуй, так я не надирался уже давно, аж со студенческих времён. И сейчас, стоя у камина с почти пустой бутылкой шампанского в руке, я пошагово пытался восстановить цепь событий. Обрывки воспоминаний мелькали в сознании, как кадры давно забытого фильма. А началось ведь всё так невинно. И кто бы мог подумать, что та неожиданная встреча на улице приведёт к такому безобразию.
- Аня? - удивился я вслух, увидев свою знаменитую одноклассницу на ступенях мэрии, куда сам направлялся по делам.
Она бросила равнодушный взгляд в мою сторону и гордо проследовала к, заботливо распахнутой дверце сверкающего "Мерса". Но у самой машины вновь обернулась.
- Пашка, ты? - наконец-то узнала она меня, - солидный какой, и не узнать сразу.
Стройная и высокая она грациозно шагнула в мою сторону, протягивая холёную руку с безупречным маникюром. Я легко пожал нежную ладонь.
- Каким ветром, Анна Михайловна, вас занесло в наши края? - шутливо осведомился я. - Редкая удача встретить на улицах нашего городка такую знаменитость.
- Да брось ты, Паша, меня Лёва пригласил на день города. Вот контракт подписали. Грех отказать родному городу. Буду танцевать на празднике.
- Да, Лев Валентинович у нас любит красоту! А ты с партнёром или сольно? - с лёгким подколом спросил я.
Я ответить не успел. Невысокий полноватый мужчина в дорогом костюме, ожидавший Аню у распахнутой двери автомобиля, настойчиво кашлянул.
- Ой, Паш, мне сейчас жутко некогда, созвонимся. Ладно?
Я лишь кивнул в ответ, а она двумя пальчиками выхватила визитку из наружного кармашка маленькой сумочки и привычным жестом сунула мне. Её умчал чёрный сверкающий "Мерседес", а я подумал: "И хорошо, что ты не ответила мне взаимностью, когда я был влюблён в тебя. Нафига мне жена с таким характером! Вот бы намучался! Но, блин, какая женщина!!!"
Так всё и началось. А потом завертелось: предпраздничная суета, созвоны, договоры. В конце концов, мне пришло приглашение на закрытую вечеринку, которую в своём особняке устраивал наш мэр по случаю дня города. Хоть с мэром мы и были одноклассники, а впоследствии даже учились в одном институте, особой дружбы не водили. Это Аня постаралась.
И вот теперь я стою без трусов, но в смокинге у камина в гостиной главы города, а вокруг разбросаны тела людей и множество элементов их одежды. Среди всего этого хаоса где-то затерялись мои трусы, брюки и брат той туфли, в которой торчит жирная ступня Макароновны. Похоже, это её туфли я только что сбросил, пытаясь обрести вертикальное положение, свойственное человеку прямоходящему. В человека разумного я ещё не вернулся. Это ведь она меня вчера "развела" на "слабо".
- А слабо тебе станцевать в туфлях на высоком каблуке? Вы мужики, вообще, ничего не знаете о том, как нам, красивым женщинам, удаётся выглядеть привлекательными!"
- Мне слабо?! - взвился я. - А ну скидай туфли! Музыка! Макарэна! И, ях хааа..!!!
А потом мы играли в бутылочку на раздевание! И на Стасика горлышко бутылки показало лишь единожды. Кстати, насколько я помню, бутылка та не была пустой. Потому-то я и спал на мокром ковре. Что было дальше, даже боюсь представить.
Слава богу, что моя супруга в отъезде и не видит сейчас своего обожаемого мужа, которым постоянно хвастает перед подругами, а те ставят в пример своим непутёвым суженым.
Стоял я и размышлял, какие же мы, всё-таки, лицемерные твари! Вчера все были такие приличные граждане, вежливые и культурные, а потом нажрались, как свиньи и устроили тут такое непотребство. Размышляя о превратностях судьбы, я не сразу сообразил, что шампанское не только облегчило похмельные страдания, но и удачно легло "на старые дрожжи". Мне весьма похорошело, и я вновь чуть не грохнулся на ковёр при попытке оторваться от камина. А оторваться всё же стоило, хотя бы для того, чтобы найти-таки, свои недостающие элементы костюма. Неуверенной походкой я отправился на поиски.
Правую туфлю я нашёл очень быстро. Она торчала в фарфоровой чаше с фруктами, что покоилась на фуршетном столе рядом с баром. Уже хорошо. Обувь найдена. Из любопытства я заглянул за барную стойку. Там, как и положено, находился бармен. Он тихо посапывал, развалившись в мягком кресле. Но своих трусов я там не заметил.
Трусы тоже вскоре отыскались. На них спал Стасик. Этот гад во сне нахально пускал слюну прямо на моё нижнее бельё. Как ни противно мне было натягивать мокрые трусы, но пришлось. Без трусов я категорически не могу находиться в приличном обществе. Вообще, без трусов я даже с пулемётом чувствал бы себя гораздо хуже, чем в трусах, но без пулемёта. Сейчас на мне были трусы, а в руке бутылка с остатками шампанского. И это придавало мне достаточно уверенности, чтобы отправиться на поиски брюк.
Две юные особы, закутавшись в плед, спали на диванчике в простенке между высоких стрельчатых окон. По всей видимости, это те подружки местного олигарха Эдуарда, что вчера так бойко отплясывали на барной стойке. Сам Эдуард, обнажив волосатое брюхо, дрых в кресле справа. Прямо посреди гостиной живописно расположилась группа из трёх высокопоставленных правоохранителей нашего города. Один наделал под себя лужу, из другого на свет вернулись креветки с ананасами, а третий просто спал в обнимку с бронзовым пегасом. Мне повезло, я спал, всего лишь, в винной луже.
Продолжая свои поиски, я методично обследовал все углы помещения, натыкаясь на обездвиженные немалым количеством алкоголя, тела гостей. Были здесь и хорошо знакомые мне люди, и совершенно неизвестные, но всех их объединял пьяный беспробудный сон. Однако своих брюк среди всего этого безобразия обнаружить мне так и не удалось. Отчаяние начало овладевать моим затуманенным сознанием. Тогда я вернулся на диван к Макароновне, чтобы спокойно проанализировать ситуацию и допить шампанское. А когда я запрокинул голову с бутылкой, взгляд мой уткнулся в гардину с тяжёлыми бархатными портьерами и... моими брюками. Вот какого хрена они там делали?! Какой идиот их туда забросил? И, по всей видимости, этот идиот - я сам. Ну, хорошо, недостающая деталь моего парадного костюма нашлась, а как её оттуда достать? Даже встав на кресло, мне всё равно не дотянуться. Нужен длинный предмет. Ну, хотя бы, швабра. Да и со шваброй в руках можно неслабо навернуться с кресла. В моём-то состоянии.
У меня в квартире швабра на кухне за дверью, возможно и у мэра она там же. В надежде отыскать швабру, я отправился на кухню. Но где находится кухня, я понятия не имел, а потому стал заглядывать во все двери первого этажа. Многие из них были закрыты, а в открытых комнатах швабры не оказалось. Кухни тоже не нашёл. Тогда я поднялся на второй этаж. В первой спальне, по-видимому, хозяйской, на широкой кровати, мирно досматривали утренний сон двое молодых людей. Один из них, высокий стройный брюнет, мне был не знаком, а во второй особе я узнал новую супругу Льва Валентиновича. И тут я вспомнил, как изрядно пьяный хозяин дома кубарем скатился по ступеням широкой лестницы со второго этажа. Охрана, не дожидаясь скорой помощи, увезла его в клинику, где он продолжает приходить в себя. Супруга осталась развлекать гостей, точнее гостя. И хорошо развлеклись! Но мне нужна была швабра или что-то длинное, а с кем изменяет мэру его жена, на данный момент меня не интересовало. В гостевой спальне моему взору предстала более живописная картина. В компании двух красавцев отдыхала наша звезда балета. Аня, во всей своей наготе, прижалась к груди одного из них, а сзади её обнимала крепкая рука другого. Нет, это зрелище не шокировало меня, ведь фотографии обнажённой звезды на тропическом пляже давно уже кочевали по интернету, но видеть тело знаменитости своими глазами мне довелось впервые. Честно признаться, на фото она была гораздо лучше. Анна Михайловна сонно приоткрыла глаза на звук открывшейся двери и, с неким страданием в голосе, прошептала: "И ты туда же? Уйди, Паш!" А что она могла ещё сказать, человеку без штанов? И я ушёл.
В кабинете хозяина дома швабры тоже не нашлось, но на огромном персидском ковре развешена была богатая коллекция холодного оружия. Среди этого арсенала находилась алебарда эпохи средневековья. Она гораздо длиннее швабры, а потому вполне достанет до моих брюк.
Громыхая древком грозного оружия по ступеням лестницы, я спустился на первый этаж, при этом умудрившись никого не травмировать и даже не разбудить. Достать брюки с первого раза не получилось. Тяжёлое оружие упорно старалось вывести меня из вертикального положения или выпасть из рук. Ну да, я же не средневековый воин, а, всего лишь, простой профессор. Впрочем, я и сам боялся уронить алебарду, дабы не покалечить кого-то из мирно спящих гостей. Когда я, в очередной попытке, кряхтя потянулся наконечником к брюкам, жалобно пискнула одна из подружек Эдуарда. От неожиданности я чуть не выронил алебарду. И девушку можно понять. Действительно, трудно не испугаться, когда просыпаешься, а перед тобой стоит пьяный мужик без штанов с занесённым орудием убийства! Что она могла подумать? Как можно спокойнее, я опустил алебарду и жестом постарался успокоить девчушку, в глазах которой читался неподдельный ужас. Сначала приложил палец к своим губам, а потом указал на собственные брюки. Поняла ли она мои жесты, не знаю, но, натянув плед по самые глаза, больше не издала ни звука.
Вот и хорошо! Меня сейчас больше интересовали мои брюки. Собравшись с мыслями, я перевернул оружие остриём вниз, понизив центр тяжести моего инструмента. Научный склад ума даже в таком состоянии искал рационального решения проблемы. В очередной попытке мне удалось зацепить брюки концом древка. Однако, в последний момент силы оставили меня, я потерял равновесие и мы втроём: я, алебарда, и брюки рухнули на пол. Вместе мы издали столько децибел, что должны были пробудить весь дом, но на шум откуда-то неожиданно возник только совершенно трезвый и строгий дворецкий, такой же опрятный, какой встречал нас вчера вечером в холле особняка. Я поднялся, гордо пытаясь сохранять равновесие, и величественно замер, держа в одной руке брюки, а другой опираясь на средневековое оружие.
- Павел Николаевич, - невозмутимо обратился ко мне дворецкий, как будто ничего странного вокруг не наблюдалось, - завтракать будете?
Ответить ему я не успел. Во внутреннем кармане смокинга проснулся телефон. И как-то сразу внутри всё сжалось от нехорошего предчувствия. Этот ранний звонок не предвещал ничего приятного. И это в моём-то состоянии! Дворецкий услужливо принял алебарду и жестом пригласил в другую комнату.
- Доброе утро, Павел Николаевич, - с издёвкой приветствовал меня голос нашего директора, - я звонил вам домой три раза, но, сдаётся мне, вы хорошо провели ночь вне дома?
- Здравствуйте, Сергей Иванович, - с некоторой задержкой ответил я, - что-то случилось в институте?
- Это я вас должен спросить, что случилось в вашей лаборатории! - уже не скрывая раздражения, прорычал он. - Немедленно отправляйтесь в институт!!!
"Да, - подумал я, - ночь-то и правда провёл замечательно, и тем хуже будет для меня похмелье. А ты, сука, бесишься, что мэр не прислал тебе приглашения!"
- Мне бы такси, - обратился я к дворецкому, - можно?
- Лев Валентинович распорядился насчёт развозки гостей, вас доставят домой, - сказал дворецкий и с сочувствием добавил, а пока выпейте это, полегчает.
- Мне срочно в институт надо, - страдальчески вымолвил я, принимая стакан.
Сидя на заднем сидении служебного автомобиля мэра, я почувствовал некоторое физическое облегчение, дворецкий не обманул, но морально мне стало только хуже. Смутное подозрение, что заветная бумага с подписью мэра, лежавшая во внутреннем кармане смокинга, запоздала, лишь усугубляло моё душевное состояние. Хоть директор и не назвал причину своего крайнего раздражения, догадаться было несложно. Раз речь шла о моей лаборатории, то там произошла нештатная ситуация, которую я, впрочем, предвидел. Конечно, подробности ещё впереди, но похмелье - это не самое худшее, что ждало меня в это утро.
Суровый охранник на входе даже не потребовал у меня пропуск, он только кивнул сочувственно головой. Стараясь держать себя в руках, неуверенной походкой я проследовал в приёмную директора. Секретарша так же не произнесла ни слова. Увидев мой измятый смокинг и страдальческую физиономию, пригласила в кабинет, скорчив ехидную гримасу. Она меня всегда недолюбливала, и теперь ей представился прекрасный случай позлорадствовать над моими страданиями. Но когда я увидел лицо моего высокого начальника, все худшие опасения подтвердились. В кабинете кроме него находились мой помощник инженер Самойлов и дежурный оператор установки доцент Саша Малов.
- О, какая честь! А мы уж и не надеялись вас сегодня увидеть, милейший Павел Николаевич. Ой, я вижу, вам нездоровится, - не дав мне произнести ни слова, начал директор, издеваясь, - замечательно провели ночь? А мы тут, знаете ли, работаем.
- Сергей Ив..., - попытался вставить слово я.
- Утомились, наверное? Ну, ещё бы, вечеринка у мэра, говорят, удалась на славу. Да вы присаживайтесь, профессор, - язвительно пригласил директор, - пока на стул рядом со своими подчинёнными, а, возможно, и с подельниками. А вот где вы будете сидеть впоследствии, это суд решит. Инженер Самойлов, доложите своему руководителю о результатах испытания.
- Павел Николаевич, - угнетённо начал Самойлов, - всех подробностей я пока не знаю, меня тоже выдернули из постели, но вкратце дело обстоит неутешительно. Я бы сказал катастрофично. Лаборатория сильно повреждена пожаром, вся аппаратура выведена из строя, сама установка уничтожена. Могу только предполагать, что произошёл срыв стабилизирующего магнитного поля. Вы же понимаете, чем это чревато. Экспертиза, конечно, покажет, но, по всей видимости, не хватило мощности трансформатора для удержания стабильности. По счастливой случайности жертв нет, только Саша руки обжёг и с головой у него что-то, молчит всё время. Мы его расспрашиваем, а он только руками вертит и молчит. Вот и сейчас тоже. Видите? Его, наверное, током ударило, когда он обесточивал лабораторию и тушил пожар.
- Ладно, хватит этих теорий, - резко прервал Самойлова директор, - Вы мне лучше скажите, кто за это ответит. Именно, вы, Павел Николаевич, непосредственный руководитель проекта. Именно, на ваш сомнительный эксперимент были выделены огромные средства, которые теперь превращены в дым и груду металлолома. Ваше счастье, что никто ещё не погиб, а то сидеть бы вам далеко и долго. Или ваш мэр вас отмажет? Вы же с ним однокашники, на брудершафт, наверное, выпивали? А?
И тут меня прорвало. Ну, правда, эта сволочь пытается свалить всю вину на меня, как будто сам белый и пушистый оказался жертвой гнусного обмана.
- Знаете что, Сергей Иванович, - вскочил я со стула, - а не вы ли игнорировали все мои докладные, где я предупреждал о возможных серьёзных последствиях вывода экспериментальной установки на полную мощность? Как можно выводить нагрузку на сто процентов с допотопным маломощным трансформатором? И вы ведь прекрасно знаете, что на приём к мэру я напросился исключительно по необходимости. И, между прочим, я добился от мэра выделения средств на приобретение институтом нового трансформатора. И он подписал. Бумага-то вот она! - я похлопал себя по груди, - К сожалению, поздно.
- Вы что себе позв..., - приподнялся, было, со своего кресла разъярённый директор.
- Нет уж, - я не дал ему остановить меня, - теперь вы слушайте! Я вас чуть не на коленях упрашивал подождать, пока будет установлен новый трансформатор, но, именно, вы заставили меня закончить эксперимент ко дню города. Выслужиться хотели? Выслужились! Так что если и сядем, то вместе! Я на суде молчать не буду! Копии моих докладных с входящими номерами у меня имеются. И если вы надеетесь, что никто не знает о ваших махинациях с финансированием института, то глубоко заблуждаетесь. И не я один. Так что мало не покажется!
- Вон!!! - завизжал, срывающимся голосом, хозяин кабинета. - Вон из моего кабинета, негодяй! И подельников своих забирайте! Все вон!!!
Дальнейшие разговоры были бесполезны, и мы дружно покинули кабинет. Директор ещё что-то кричал нам в спины, но это уже было неважно. Теперь важно, к какому заключению придёт экспертиза и следствие.
Саша Малов, молча, шёл по коридору и всё так же вертел перед собой забинтованными руками, будто ощупывал небольшой мячик.
- Саш, да не переживай ты так, - попытался я успокоить своего несчастного доцента, видя его угнетённое душевное состояние, - ты-то не виноват. Ты даже герой, не дал огню перекинуться на весь институт.
- Павел Николаевич, - вдруг совершенно отчётливо произнёс Малов, - я вот всё думаю, как же ёжики трахаются... и не колются? Иголки же...
Послесловие.
А директора потом посадили за нецелевое использование и хищение бюджетных средств. Мэр, выписавшись из больницы, сбежал в Испанию. Прокурора города повысили и перевели в Москву. Инженер Самойлов восстановил установку и мы закончили эксперимент. А Саша Малов ушёл из нашего института и написал научный труд о половой жизни ёжиков.