Аннотация: О вечном противостоянии физиков и лириков
Раннее утро пронзительной свежестью раздувало ноздри, заставляя поневоле чутко прислушиваться к доносящимся издали тревожащим медвяным запахам травы и леса, старого металла, бетона и неистребимо въевшегося в самый воздух запаха сгоревшего пороха. Солнце толком еще не взошло, кокетничало с десятком курчавых облаков на горизонте, потому было холодновато. Небрежно стряхивая с травинок бриллианты росы носками поношенных берцев, от опушки леса в поле шел человек. Имя его было известно лишь немногим, и все давно уже называли его просто - Железячник. Ничего приметного и необычного на первый взгляд в нем не было. Серо-зеленая военторговская "горка", топорщащаяся на боку обыкновенной слегка помятой солдатской фляжкой, легкие перчатки, простая серая спортивная сумка в руке, невнятный продолговатый чехол защитного цвета за спиной. Взгляд более искушенный отметил бы в разношенных берцах дорогущие маттерхорны 1997, и практически полное отсутствие следов за человеком. Примятая трава, быстро распрямляясь, уже через несколько минут не выдала бы прошедшего. Словом, человек ничем не выделялся бы в толпе штурмующих запоздавшую электричку дачников, заранее утомленных двумя днями каторжных "выходных". Главное было внутри.
Железячник подошел к неким полуразрушенным конструкциям почти на самом краю пятикилометрового поля. Когда-то, когда он был юным сверхагрессивным лейтенантом с толстенным жгутом спинного мозга, здесь располагалось окружное стрельбище. Место было практически идеальным. В полдень солнце тщетно пыталось нагреть затылки стрелков через жесть длиннейшего навеса огневого рубежа на 70 мест. Слева поле ограничивал лес, справа - ветрозащитная полоса соседнего стрельбища. На пару сотен метров вперед вытягивалась обваловка рубежа, на которой виднелись остатки бетонных полукапониров оцепления. Разглядев свежие пулевые щербины на бетоне, Железячник презрительно хмыкнул. Раньше за такую криворукость на первый раз получали пехотной лопаткой по каске. Ребятам из капониров частенько приходилось выскакивать на вал, чтобы шугануть шустрых сельских мальчишек, проявлявших чудеса хитрости, чтобы попасть на стрельбище. Впрочем, командиры помнили себя такими же сорванцами-чингачгуками, и после стрельб разрешали желающим собрать еще теплые, остро пахнущие гильзы. Желающие были всегда, несмотря на полные пятнадцать километров до поля.
Место было идеальным еще и тем, что Железячник знал о нем решительно все. Все суточные и сезонные колебания температуры, влажности, скорости ветра, рефракции и прочих мыслимых параметров сначала занимали десятки истрепанных общих тетрадей, а теперь содержались в мощном карманном компьютере, покоящемся в боковом кармане спортивной сумки. Эти и многие другие данные, обработанные специальными программами, служили надежным фундаментом единственной любви Железячника - девушки по имени Точность, чаще всего принимая облик величин поправок баллистического калькулятора. Не так давно Железячник произвел еще ряд измерений на поле, призванных уточнить текущие значения угла места, времени восхода и заката, теплового смещения опорных поверхностей и прочей алхимии, выглядящей абсолютной тарабарщиной для человека "не в теме". Также он выбрал по результатам замеров наиболее ровный и целый стрелковый стол - один из семидесяти. Впрочем, целыми были почти все, благо железобетон был на суровом восьмисотом цементе, а ровность проистекала из почти шестиметрового заглубления свай.
Человек сноровисто расположился на месте. Установил стократную трубу с длинной блендой, разложил и быстро настроил свои хитрые приборы, произвел крайние измерения, получив законченную картину ситуации на и над полем. Затем достал карманный компьютер, где крутился навороченный баллистический калькулятор с более чем двадцатью параметрами, присоединил к приборам. Развернул на бетоне удобный, совершенно нескользящий коврик-пенку и осторожно придвинул к себе заспинный чехол. Здесь движения Железячника, и ранее впечатлявшие ловкостью и отточенностью, стали просто нечеловечески аккуратными. С величайшей осторожностью расстегнув чехол, он извлек на свет Чудо.
Чудо носило гордое имя "СВЛ 408 Chey Tac", четко видимое на черном блеске металла. У понимающих это имя вызывало маниакальный отсвет в глазах и практически неконтролируемое слюноотделение. Трудно сказать, что случилось бы с понимающими, если им довелось бы узнать, что данная конкретная красавица могла с полным правом свысока смотреть на прочих своих сестер-чемпионок, ибо, слабо отличаясь от них внешним видом, обладала совершенно восхитительными внутренними достоинствами, до поры надежно скрытыми от досужего взгляда. Красавица, Лада, как с теплом привык называть ее про себя Железячник, была дочерью десяти родителей. Именно союз стольких человек - специалистов высшего класса в своих областях знания, позволил совершить новый прорыв в искусстве построения ей подобных.
Заклепкометрист из НИИ Стали изобрел невероятный сплав, в котором собственно железа оставалось менее пятидесяти процентов, и совместно с Молотобойцем чередой долгих мучений подобрал оптимальные режимы термо-, мех- и химобработки. Гранильщик, ожесточенно проклиная этих двоих, вырастил монокристаллическую развертку, единственно способную справиться с новым материалом. Нейтридус создал сверхпрочный трансурановый сердечник, свободно проницающий до ста миллиметров гомогена, а Ветрогон облек его в законченное совершенство контура UVLD. Вращая заготовки в абсолютном вакууме на околосветовой скорости и срезая лишнее бритвенными потоками антиводорода, им удалось достичь точности, превосходящей монолитные образцы. Достаточно сказать, несоосность сердечника и оболочки не превышала погрешности измерительной аппаратуры Новосибирского центра наномеханики. Алхимик предоставил гелевое метательное вещество, структура которого ввергла бы в ступор адептов традиционной науки. Паукль любовно сплел из своих сверхвысокомодульных нитей и кремнийорганики многослойную оболочку ложи изысканно-классических форм, скрывающую сложнейшее фрактальное кружево внутренних растяжек и фестонов, совместно с хитрым наполнителем Алхимика наглухо гасящее гармоники вибраций. Циклоп при температуре около абсолютного нуля создал линзы аморфного металла с молекулярной насечкой, преодолев тем самым дифракционный порог, и превратил все это в лучший в мире оптический прицел. Некромант, вооруженный всей мощью биомеханики, биокинематики, психологии и просто анатомии, подобрал эргономичнейшие формы всех частей конструкции, вплоть до последнего болтика. И, наконец, Мнемоник, нагло злоупотребляя доступом к стратегическому ВЦ, способному моделировать движение атомов в объеме пары кубометров, рассчитал идеальные параметры всего - от шага нарезов до теплового изгиба и внутренних фестонов ложи, сократив тем самым весь путь на добрых пять-семь лет. Помощь лобаевцев с их гигантским практическим опытом также была неоценима, что выразилось в их логотипе на массивном казеннике, зато и обошлась бартером в два пятикоординатных обрабатывающих центра.
Железячник со вздохом прервал любование своей красавицей, разложил сошки, принял годами наработанную изготовку, ввел текущие поправки и приник к прицелу. Его действия являлись своеобразной, специфической смесью высокого искусства и бухгалтерии. Все возможное было сделано, оставалось только ждать.
Там, в трехкилометровой дали скоро должна была появиться цель. Он просто не мог, не имел права промахнуться. Двадцать шесть лет он шел к этому выстрелу. Со своей ненаглядной он добился, казалось бы, невозможного - уверенного попадания в поясную фигуру на этой невероятной дистанции. Однажды он имел неосторожность упомянуть об этом на каком-то форуме, и был безжалостно высмеян языкастыми юношами. Впрочем, их мнение его интересовало... ну, слабо интересовало.
Цель должна была появиться на грунтовой дороге, пересекающей старое стрельбище поперек. Какой-то предприимчивый дядька подмазал, где надо, и от охранной зоны в четыре с половиной километра, положенной по всем нормам, отсекли изрядный кусок под строительство автодороги. Дорога должна была быть полноценной асфальтовой, однако и асфальт, и бетон канули в темные воды оффшоров, равно как и защитный вал с блиндажами, по проекту должный укрыть проезжающих от случайной пули.
Внутренний хронометр Железячника достиг часа Ч, и тут же раздалась негромкая трель коммуникатора. Один из многочисленных отпрысков Заклепкометриста, рассаженных по окрестностям, обнаружил цель на подходе. Спустя несколько минут из-за опушки леса выехала процессия аж из шести одинаковых черных внедорожников. На большой скорости они пропылили почти через половину поля, как вдруг передняя машина начала резко замедляться. Весь кортеж сбавил скорость, а потом и вовсе остановился вслед за головным экипажем. Из него выскочили двое огромных, сильно упитанных парней в униформе черной воды. Они побежали назад, к одинокому столбу на обочине, на котором был укреплен большой прямоугольник таблички, схватились за него и стали пинать и раскачивать, пытаясь повалить его наземь.
Железячник спокойно лежал и рассматривал разыгрывающееся действо в свою просветленную оптику. Все шло в соответствии с его расчетами. Он знал, чем вызвано столь странное поведение охраны. На табличке было написано: "Все эльфы -..." Далее шло несколько сложных гномьих рун, популярно разъясняющих эльфам, кто они такие. Окрестные жители, проезжая по своим делам по этой дороге, прямо-таки ухохатывались, читая надпись. Бабки богобоязненно крестились и качали головами, ворча, что анимешники, мол, совсем распоясались.
Тем временем, рослые парни подустали, покрылись потом, и вызвали из машин еще четверых, все вместе с новой силой начав раскачивать столб. Сардоническая усмешка на миг появилась на губах Железячника. Парням из черноводья было совсем невдомек, что два месяца тому он лично забетонировал этот столб так, что требовался, по крайней мере "ЗИЛ", чтобы своротить его.
Усмешка мелькнула - и пропала. Человек с винтовкой не сделал ни одного движения, ни на йоту не изменил позы, однако вдруг стал похож на тигра, лежащего в засаде. Из третьей машины, наконец, появилась Цель. Это был высокий мужчина хрупкого телосложения с гривой длинных пшеничных волос. Он подбежал к охранникам, бурно размахивая руками, и, по всей видимости, что-то громко крича. Из его жестикуляции становилось ясно, кем он считает охранников, не могущих уронить какой-то ... столб, врытый какими-то .... и такими-то ...., коромысло им в дупу.
Железячник знал Цель. О, он очень хорошо ее знал. Это был Впечатленец, как привык называть его Железячник, но сам себя тот именовал не иначе как Экспрессистом, а иногда и Экспрессионистом. Такие как он, не знали ничего. Вообще ничего, и, тем не менее, брались писать на темы, в которых буксовали бы и гораздо более сведущие, и даже гордились своим воинствующим незнанием, пафосно возглашая, что главное - произвести на читателя Впечатление, достигнуть Экспрессии, наляпав побольше ярких красок, а прочее - неважно. Именно у этого Впечатленца герои приходили в таверну, а отужинав, браво вспрыгивали в седла боевых скакунов. Именно у него лучи лазеров ярко вспыхивали в вакууме, а снаряд, пробивший лоб башни танка, оставлял дыру в борту МТО, в каковую уцелевший танкист общался с десантниками-пионерами, попутно отстреливаясь от набегающих хуманвейвов двадцатизарядным наганом. Это он вооружал бедных бойцов АК-630 вместо АК-103, посчитав, что выше индекс - круче пушка. Это он уверенно и громогласно заявлял, что абляционное срезание - это когда Буденный с криком "А-а-а, бля!" рубит конницу Наполеона на Халхин-Голе. Сколько, сколько молодых, перспективных авторов сгубил и соблазнил своим легким путем этот подлец! Конечно, трудно удержаться от соблазна, когда вместо того, чтобы зарываться в скучные справочники, достаточно заявить "Я так вижу!".
С каждым новым эпизодом, припоминаемым в их долгом противостоянии, лицо Железячника бледнело. Он принадлежал к тому типу людей, которые в момент наивысшего духовного напряжения обретают кристальную ясность рассудка и невероятную яркость чувств. Гнев и ярость, испытываемые им, нисколько не затуманивали сознания, а наоборот, заставляли полностью собраться, превращая Железячника в машину смерти, холодно просчитывающую упреждения и поправки.
Цель наконец остановилась практически неподвижно, продолжая, впрочем, активно жестикулировать. Пришло время Дела. Все мысли Железячника испарились стайкой спугнутых воробьев, оставив лишь ясную цель в паутинных нитях прицела, все ощущения свелись к одному крошечному участку кожи на сгибе указательного пальца. Грудь замерла на полувдохе, и даже тренированное сердце умерило свой и без того неторопливый ритм. Плавное движение пальца, неотвратимое, как горный обвал, последняя мгновенная поправка прицела как квинтэссенция чутья старого снайпера, и - Выстрел. Всегда неожиданный, всегда внезапный. Лада сама решила, когда это должно произойти, и теперь расслабленное напряжение сменила спокойная уверенность, что они друг друга не подвели. Картинка в прицеле смазалась и расплылась, но оставалось еще более двух секунд полета - бездна времени, можно не торопясь восстановить обзор.
Перед внутренним взором Железячника развернулась досконально ему известная тысячекратно замедленная картина происходящего. Вот неторопливо покидает ствол металлическая оса, сверкая идеально отполированными боками со свежими следами нарезов, и начинает свой долгий путь к цели. Сначала она летит как бы ни вовсе и мимо, все выше забирая над лесом, однако затем траектория начинает постепенно смещаться, испытывая влияние многих факторов с такими загадочными названиями как деривация, нутация, прецессия и иже с ними. Вот невидимый пунктир упирается в центр контура цели, а несколько миллисекунд спустя приходит и страшный подарок Железячника. В это мгновение ему всегда казалось, что он своими мыслями как бы подправляет свободный полет своей посланницы, не оставляя и тени шанса на промах. Впрочем, может, так оно и было. И вот наконец - сверкающее жало входит в центр груди Впечатленца, грациозно раскрываясь полированными лепестками специального медного сплава, выпуская на волю потаенный сюрприз - сверхпрочный трансурановый сердечник. Лепестки создают динамический удар в две с половиной тонны, нанося конусообразную рану поперечником больше суповой тарелки. Сердечник тем временем аккуратно проходит через тело, лишь слегка обратив внимание на хрупкую плоть, и продолжает свой полет, последовательно пробивая насквозь трубу столба, охранника в бронежилете и двигатель внедорожника, в целом не растратив и половины своей энергии. Что ему, закаленному в пламени звездных температур, призванному поражать цели, укрытые десятью сантиметрами броневой стали, какие-то жалкие куски мяса, алюминия и пластика! Свой последний приют он находит в земле поля сотней метров далее. Созданная сердечником в теле Впечатленца гидроударная волна приводит к контузии всех внутренних органов, и, наложившись на волну от лепестков, согласным усилием разрывает тело пополам. Брызги крови складываются на лицах изумленных охранников в отливающий киноварью и кармином китайский иероглиф "Syr", "Смерть". В прицел четко видно, как цель мгновенно превращается в две половинки, окруженные облачком красноватого тумана, которые отбрасывает далеко в стороны и назад. "Цель поражена!" - шепчет коммуникатор ликующим голосом отпрыска Заклепкометриста.
В восприятии Впечатленца все выглядело совершенно по-другому. Вдоволь изругав охранников, он случайно заметил свое отражение в зеркальном окне автомобиля и остановился, привычно залюбовавшись собой. Из окна на него глянуло знакомое лицо, лицо эльфа. Эльф был прекрасен! Изумрудные миндалевидные глаза заполняли пол-лица, аристократически узкого и худощавого, красиво обрамленного ниспадающим золотом волос. Острые уши украшало множество платиновых сережек, полные чувственные губы в полуулыбке таили греховные радости порока. (Эх, не знал, болезный, что Некромант на пару с Мнемоником провели в ВЦ обратную эволюцию генотипа Экспрессиста, и достоверно установили происхождение его из противоестественного союза чумного орка, компостного кобольда-червееда и лежалого трупа рахитичной шакалогиены. Все остальное - плоды усилий евгеники, косметологии и пластической хирургии.) Трудно было ожидать иного от существа, на протяжении полутора тысяч лет занимающегося педикюром.
Внезапно точка пониже спины Впечатленца конвульсивно сжалась. Это подали сигнал дальние охранные заклинания. Что-то, несущее угрозу, быстро приближалось. Внешние слои защиты, установленные самыми могущественными магами Белой Цитадели, напряглись в попытке остановить и отбросить угрозу. Нечто не обратило на это ровным счетом никакого внимания. Рвались тончайшие эфирные связи, распадались в прах скрепы сильнейших магических токов, в ничто превращались хитроумные построения Высшей магии. Свободно пронизав внешние слои, сгусток смертоносной угрозы устремился далее. Бастионы основной защиты - совместное творение Конклава Архимагов Лиги Миров, - также героически пали, сметенные неимоверной силой, которой прямо-таки сочился в астральном плане посланец не иначе как самих Гнойных Богов. Героическое самопожертвование бастионов в неравной борьбе все-таки выиграло столь необходимое время, чтобы привести в действие уже собственную силу Экспрессиста. Могучая энергия пылающей лавой растеклась по жилам, наполняя пьянящей мощью прихотливую вязь иномировых заклятий. "ИМХО!!!" - повелительно прозвучало над миром. Любимое, тщательно лелеемое заклинание Впечатленца столкнулось в смертельном поединке со сгустком угрозы. Столкнулось - и внезапно задрожало, ощутив на себе тяжкую мощь иных философских концепций Всеобъемлющего Знания. Задрожало - и распалось облачками безвредного вонючего газа. Амулет тирьямпампации дернулся на груди, но пространство так и не смялось складками, открывая спасительный портал. И Впечатленец с тоской ощутил, что пришел его смертный час. И со всей страстью взмолился он о помощи своему богу - Невеженциусу Воинственному. Затем пришла тьма.
Железячник вдруг увидел в прицел нечто непонятное. Быстро переместившись к стократной трубе, он в подробностях разглядел, как из внезапно сгустившегося марева вышел, словно из-за угла, огромный лохматый мужик в шкуре пещерного медведя и с сучковатой дубиной в руке. Скривившись, мужик поразглядывал искаженное предсмертным ужасом лицо Впечатленца на верхней половинке тела, затем, пробурчав себе под нос что-то навроде "ты ж и меня, собака, достал", ловко выхватил из складок шкуры обсидиановый топор и обрушил его на шею своего адепта. Схватил голову за волосы и раздраженно оглядел ее со всех сторон. Бросив напоследок: "Ладно, сделаю хоть вытяжку из мозга - еще народ обращать", он сплюнул и растворился в воздухе тем же манером.
Железячник тоже сплюнул и длинно выматерился про себя. "Читеры!" - буркнул он, быстро собрал разложенное хозяйство, упаковал свою красавицу и двинулся к лесу. Он точно знал, что будет делать дальше. Если недостаточно 408-го Чей-така, то у Молотобойца с Заклепкометристом уже доводились 406 мэмэ с "Советского Союза". "Посмотрим, как вы тогда запоете", - подумал он и зашагал бодрее.