Аннотация: Тот, кто рос осененным добротой его бесчисленных портретов, сразу узнал бы этот лукавый прищур пронзительных узких глаз, и аккуратную бородку, и высокий сияющий лоб... Написан в соавторстве с Иваном Наумовым Опубликован в журнале "Полдень, XXI век", номер 6/2006, а также в сборнике "Предчувствие шестой волны"
Проект "Ленин"
"В сущности,- подумал я,- этот человек, такой простой, вежливый и
здоровый, гораздо страшнее Нерона, Тиберия, Иоанна Грозного. Те, при всем
своем душевном уродстве, были все-таки людьми, доступными капризам дня и
колебаниям характера. Этот же - нечто вроде камня, вроде утеса, который
оторвался от горного кряжа и стремительно катится вниз, уничтожая все на
своем пути. И при том - подумайте! - камень, в силу какого-то волшебства
- мыслящий!. Нет у него ни чувства, ни желаний, ни инстинктов. Одна острая,
сухая, непобедимая мысль: падая - уничтожаю".
А.И.Куприн. "Ленин. Моментальная фотография".
Ленин говорит мальчику:
- Хочешь, я тебе куплю эту лодочку?
А это была чудная маленькая лодочка. С парусом. И парус поднимался и
опускался. И около паруса стоял маленький матросик. И там были устроены
скамеечки, маленький руль и флаг. Ну, удивительно интересная игрушка!
Мальчик ужасно обрадовался. И Ленин купил ему эту лодочку.
М.Зощенко. "Рассказы о Ленине".
Эта история началась прохладным и зыбким августовским вечером, в час, когда ночная мгла, взявшая в союзники ослабленный по причине уик-энда смог, спикировала на столицу - и тут же в отчаянии отступила под шквальным огнем неоновой ПВО. В отместку ночь тяжелым покрывалом затянула звезды, и лишь надкусанный блинчик Луны непобедимо и жирно поблескивал над горизонтом, с недоверием поплевывая на свое отражение в бензиново-радужных волнах реки.
Сейчас мы можем с точностью до минуты установить время, когда произошло событие, положившее начало череде великих потрясений, ужаснувших и навсегда изменивших Россию.
Итак, Великое Откровение началось в субботу, 26 августа 2006 года, ровно в 22:45 по московскому времени.
Откровению было угодно снизойти на одноглазого паупера, навсегда оставшегося для нас безымянным. Вопреки укоренившемуся в общественном сознании стереотипу, паупер не был пьян, не рылся в урне в поисках бутылок, и не выпрашивал у прохожих деньги. Паупер в задумчивости стоял на булыжной мостовой у Исторического музея, там, где Никольская улица вываливается на Красную Площадь, и в памяти его, как на экране телевизора, мерцали картины далекого прошлого. Вот здесь - да-да, по этой самой булыжной мостовой грохотали танки под алыми знаменами, ползли чудовищные сардельки межконтинентальных ракет, а следом за ними радостно шагали колонны советских граждан, размахивающих цветами и воздушными шариками. Граждане волнами прибоя обнимали утесы-транспаранты с портретами мудрецов, а сами мудрецы улыбчиво приветствовали их с гранитного борта Мавзолея.
И так глубоко погрузился безвестный паупер в воспоминания, что показалось ему - тонкая ткань реальности двадцать первого века не выдержала напора образов века ушедшего и беззвучно расползлась горячим полиэтиленом.
Стремительной походкой, словно крылья раскинув в стороны полы френча, летел через московский сумрак Владимир Ильич Ленин. Ленин-видение. Ленин-песня. Тот, кто рос осененным добротой его бесчисленных портретов, сразу узнал бы этот лукавый прищур пронзительных узких глаз, и аккуратную бородку, и высокий сияющий лоб. Левая половина ленинского лица полыхала голубыми отсветами рекламы Samsung, на правой алел инфернальный отблеск кремлевских звезд, в глазах отражались разноцветные огни вывески над рестораном "Дрова". Нет, не карикатурный двойник в мятом кепарике пробегал по Красной Площади в поиске желающих за полтинник сфотографироваться в обнимку с "вождем пролетариата" - воскресший Ленин рвал стонущее пространство, мыслящей бомбой уносясь к обреченным основам миропорядка.
И когда встретились их взоры, Владимир Ильич еще сильнее прищурился, будто фотографируя беднягу своим восьмимегапиксельным взглядом, и тут же исчез в водовороте голов, дрейфующем по направлению к Тверской.
Безвестный же паупер немедленно лишился рассудка, и до утра слушали его бессвязные вопли жители района Китай-город. В бледных отсветах на животах облаков высоко в небе страшным флэшбэком хмурилось ему волевое лицо Ильича, и бедный безумец кричал благим матом, возвещая начало новой эры.
Магнитофонная запись сделана незадолго до описанного выше происшествия. Имена беседующих, обстоятельства, и место встречи разглашению не подлежат. Голоса изменены.
У.: - Дорогой [удалено цензурой], я так настаивал на встрече, потому что наш проект вошел в завершающую фазу. До возвращения вождя остаются считанные дни.
З.: - Подождите-ка! Вы хотите сказать, что без согласования со мной начали эксперимент?!
У.: - Извините, [удалено цензурой], но согласовано всё было еще в девяносто первом, вы сами понимаете с кем. Я ставлю вас в известность как лидера оппозиции. Надеюсь, самоотверженность работников Института не останется незамеченной!
З.: - Вы так уверены в успехе? Кто поверит, что предъявленный миру Ленин - действительно Ленин, а не Мария Дэви Христос в кепке?
У.: - Это уже политика, а не наука. Я думаю, живой Ильич сам ответит на этот вопрос. Нас ждёт великое будущее!
Слышен звук льющейся жидкости, звяканье блюдец.
З.: - Вы уверены, что здесь нет "жучков"?
У.: - Голову даю на отсечение. Это дача тещи двоюродного брата моего друга.
З.: - Ну хорошо. Однако в двадцать четвертом году Ленин был очень плох...
У.: - Помилуйте, [удалено цензурой], неужели вы думаете, что мы потратили пятнадцать лет и миллионы долларов, пожертвованные верными ленинцами, чтобы возродить безнадежного больного? Калеку с фотографий в масонской прессе? Ильич вернется в прекрасной форме, дьявольски энергичным и абсолютно здоровым, уверяю вас. Мы вернем ему мозг... а хоть бы девятнадцатого года!
З. (раздражаясь): - Всё это пахнет авантюрой. А если он будет невменяем? Под ударом окажется партия...
У.: - Ваши сомнения меня настораживают, [удалено цензурой]. Все необходимые органы уже изъяты у доноров или клонированы, мертвые ткани удалены методом тотал-пилинга - это новейшая, очень дорогая технология. Впрочем, это мелочь, семечки. Главное: регенерация мозга почти завершена. К нам возвращается гениальный разум!
З. (сдавленно): - И он будет способен управлять страной?
У.: - Он будет способен на все. Дорогой [удалено цензурой], Ильич вернется к нам в еще лучшем виде, чем был при жизни! Еще более сильным, здоровым, мудрым! Ильич яростный! Ильич карающий и беспощадный!
На этом отрезке фонограммы зарегистрирован посторонний звук. Собеседников было только двое, и тем не менее загадочный ТРЕТИЙ голос явственно произнес короткую нечленораздельную фразу. Специалисты сотни раз прокрутили пленку, подвергли ее компьютерному анализу, и в конце концов смогли разобрать одно-единственное слово. Это слово "жопа". В результате проведенного расследования обладатель наглого мистического голоса так и не был установлен.
У. (кашляет): - Что? Вы что-то сказали?
З.: - Я думал, это вы... Боюсь сойти за оппортуниста, но не кажется ли вам, что многие ленинские идеи и методы устарели? Вы представляете, как тряхнет мир? Это не наука, это политика, уважаемый [удалено цензурой]. Я не могу дать добро на проведение эксперимента.
У.: - Вы и есть оппортунист, [удалено цензурой]! И добра вашего никому не надо. Тело из Мавзолея давно вывезено. Ильич придет в себя в Подмосковье, в одной из наших секретных лабораторий. После завершения процедур у него будет время ознакомиться с текущей политической обстановкой. Мы предоставим ему возможность своими глазами увидеть, до чего довели страну "демократы"! А затем, я уверен, нас ждет тяжелая и долгая политическая борьба - до полной победы социализма в мировом масштабе.
З. (агрессивно): - Вы не посмеете пойти против решения руководства партии!
У. (пылко): - Ильич - наша партия! И не пытайтесь нам помешать!
Конец записи.
Второе пришествие Ленина началось вполне обыденно - со слухов и пересудов. Волшебные лучи Великого Откровения далеко не сразу проникли в каждый мозг, на это потребовалось время.
Лидеры всевозможных коммунистических партий и движений, - а их на момент Откровения насчитывалось в стране около десятка - отреагировали первыми: недоверием и возмущением, сравнимыми только с изжогой и аллергией. Пока оживленный Ильич отъедался, изучал в тиши кабинета историю двадцатого столетия, а затем стремительно перемещался по стране, знакомясь с жизнью простого народа, левая оппозиция закипала и бурлила на заседаниях ячеек и комитетов. С трибун митингов летели молнии. У посольства США выстроился круглосуточный пикет с плакатом "Янки, гоу хоум!" Министерство здравоохранения фиксировало рост потребления валерьянки и корвалола.
В унылый и промозглый осенний день, когда представителю любой прослойки классового общества хочется сидеть в теплых тапках у телевизора и пить чай с домашними пирожками, в центре Москвы начался экстренный съезд коммунистов России. Привлеченные слухами, слетелись на сборище и коммунисты братских стран СНГ и Балтии, подтянулись также некоторые товарищи из дальнего зарубежья, и даже несколько коммунистов из Америки (надо ли говорить, что все американцы как один были цээрушниками и подлецами), в общем, то был полноправный съезд всех коммунистов мира.
На деньги, подаренные коммунистам доброй феей, съезд на неделю арендовал Колонный Зал Дома Союзов.
- Ну и где этот Ленин? - усмехались одни делегаты, - видел его кто-нибудь?
- Провокация дерьмократов, - глубокомысленно встревали другие, - ничего святого для них нет.
- Эдичка Лимонов балуется, - уверенно говорили третьи, - выбрил голову, перекрасил бороденку в рыжий цвет, и вставил контактные линзы.
В буфете шепотом сообщали друг другу на ухо, что антинародный режим готовит государственный переворот. Общее мнение было единодушным - во всем виноват Чубайс.
Но когда в гомонящем, разгоряченном людском море появилась вдруг невысокая, облаченная в темно-коричневый френч фигура в легендарной кепке, Откровение глубинной бомбой накрыло всех, кто был в зале. Ильич шагал вдоль рядов к Президиуму, и говорливые рты захлопывались один за другим, воспаленные от чтения "Программы КПРФ" глаза лезли на лбы, свежие номера газеты "Завтра" с шорохом выпадали из ослабевших рук и, словно чайки, медленно планировали на вытертый миллионом ног синюшно-алый палас. То был Ленин, вне всякого сомнения! В гробовой тишине прошествовал он к трибуне, ласково улыбаясь бледнеющим делегатам и милосердно кивая схватившимся за сердца старушкам с бэджиками на кофтах. За его спиной плыла троица телохранителей в темных очках.
- Здравствуйте, товарищ, - мягко, с неповторимой картавинкой бросил Ильич охраннику, замершему у входа на сцену, и в тот же миг съезд вскочил на ноги и взорвался такой овацией, какой не слышал еще за свою долгую историю Колонный Зал, да что там - ни один зал на свете. Хрустальные сталактиты люстр задрожали и провисли на крюках, осыпая крошками штукатурки головы собравшихся, свет несколько раз мигнул, и зал погрузился в полумрак, лишь над сценой ярко горели софиты; и даже мраморные колонны завибрировали, как при землетрясении. Ильич же, спокойный и уверенный, протянул руки к залу, успокаивая его.
И когда крики и хлопки смолкли, а Ленин взобрался на трибуну и изготовился сказать аудитории нечто совершенно потрясающее, из середины Президиума поднялся вдруг некто и взял микрофон. Был этот человек богат плотью и багров лицом, и взгляд его уперся в висок вождя, словно капланов браунинг - один из всех присутствующих знал он о "Проекте "Ленин" и готовился к появлению воскресшего вождя на съезде.
- Погоди, не говори ничего, - пробасил кумачовый человек, и каждый в зале вздрогнул, предчувствуя нехорошее, - не отвечай, молчи. Да и что бы ты мог сказать? Я слишком знаю, что ты скажешь. Да ты и права не имеешь ничего прибавлять к тому, что уже сказано тобой прежде. Зачем же ты пришел нам мешать? Ибо ты пришел нам мешать и сам это знаешь.
- Что он несет? - зашептали меж собой головы в зале, - он бредит или сошел с ума?
Ленин же с удивлением повернул к оратору лобастую голову и слушал.
- Посмотри на верных партийцев, собравшихся перед тобой, - продолжал кумачовый человек, нахмурившись. - Каждый из них живет с именем твоим на устах, носит у сердца красную книжечку с твоим профилем, желчно плюет в телевизор, когда приспособленцы охаивают начатое тобой дело. Ты - романтический символ, лицо на знамени... Но давно уже не вождь и не учитель! Нужно ли сегодняшним людям то, что ты обещал сто лет назад?
- Вспомни, как трещала по швам империя, а немощный царь в ужасе трясся на троне! - возвысил он голос, перекрывая нарастающий в зале шорох, - какие волшебные слова развернули перед тобой целую страну, как скатерть-самобранку? Земля! Диктатура пролетариата! Национальный вопрос!
Такая стеклянная тишина повисла в зале, что кумачовый человек, уже не боясь, что его перебьют, налил в граненый стакан минеральной воды "Бонаква", и сделал большой глоток, после чего заговорил тише, спокойнее, проникновеннее:
- Кому сегодня идти за тобой? Крестьяне осели в городах и оторвались от груди вскормившей их матери-земли, забыли ее. Они ездят в метро и ходят на футбол, поедая аргентинское мясо и канадские картофельные чипсы, а те, кто остался, в непрекращающемся похмелье возделывают свои крошечные частные наделы, едва сводя концы с концами. Крестьянин-кормилец истаял в числе, сменил соху на мотоблок, и плевать хотел на любое коллективное хозяйство.
Позовешь рабочих? Где он - суровый путиловец в кожанке, с измазанным угольной пылью лицом, падающий с ног от шестнадцатичасовых смен, радующийся возможности променять станок на винтовку? Им давно уже нечего диктовать, потому что дурман голубого экрана куда как слаще церковного опиума! В постиндустриальном мире пролетарий измельчал куда страшнее крестьянина, ему нужны лишь простые радости - хлеб и зрелища двадцать первого века. И никакие листовки, никакие подполья не выдернут его из мягкого кресла, от крутящихся барабанов шоу и калейдоскопа штампованных сериалов без начала и конца. Кому дашь ты винтовку, кто возьмет ее из твоих рук?
Латышские стрелки да кавказские комиссары? Задумайся теперь, столетие спустя, к чему они стремились, вставая под твои знамена. К светлому будущему в братской семье народов, или к обособлению от державы, экономическому и культурному сепаратизму? Кто сейчас считает Россию главным врагом и пресмыкается перед Западом, не те ли потомки латышских стрелков? Кто раздробил Кавказ на тысячу осколков, отбросив его в средневековье - не духовные ли наследники твоих соратников? Да что далеко ходить -каждый в этом зале предпочтет посудачить о кознях масонов, возвращении Крыма... Да о чём угодно - лишь бы не потревожить священную корову - собственность на средства производства!
Так что задумайся, нужен ли ты сейчас нам со своим "Фабрики - рабочим, земля - крестьянам"? Ты гений красноречия и непревзойденный теоретик революционной борьбы, ты можешь снова зажечь их и как прежде воздвигнуть знамя смуты и потрясений, знамя борьбы за мифическую свободу - этого и хотят те, кто вернул тебя к жизни - но знамя это в итоге воздвигнут против тебя самого. Будут десятилетия бесчинств и антропофагии, но потом эти же люди, которых ты поднимешь на бой кровавый, святой и правый - эти же люди приползут к нам, и откажутся сами от твоей свободы, моля вернуть им телешоу, аргентинское мясо и чипсы из картофельной шелухи. И тогда мы - мы! -сядем на зверя имя, которому "парламентаризм" и воздвигнем чашу, на которой будет написано "закон о выборах". Но тогда и лишь тогда настанет для людей царство покоя и счастия. Поэтому я говорю тебе - не произноси с этой трибуны не слова, и лучше уйди сейчас, не ломай то здание, что мы возводим долгие годы. Твое время прошло. Просто уйди. Я сказал.
И оратор тяжело опустился в кресло, смахивая градины пота, а ошеломленный и униженный зал сидел, каменея, в ожидании разящего ленинского ответа. Ленин же, который несколько раз менялся в лице во время этой речи, долго стоял над трибуной без слов, и все взгляды были устремлены на него. Двадцать две телекамеры молниеносно цифровали картинку с его историческим прищуром, гнали в переплетения черных кабелей, оттуда - в тарелки спутниковой связи в фургончиках у подъезда, и уж через них, сквозь освобожденный для такого события телекомпаниями всего мира эфир - в миллионы квартир, где человечество замерло перед телевизорами, схватившись за головы, впитывая и переваривая Откровение. По всей планете бросали люди свои дела и бежали к экранам, пожирая глазами строчки субтитров - и Фидель на Кубе нервно покусывал сигару, и Джордж Буш-младший в страхе подсчитывал остатки баллистических ракет, и даже гарлемские негры ненадолго оторвались от рэпа и баскетбола. Мир застыл.
Наконец Ильич стряхнул оцепенение, молча шагнул к своему оппоненту и тихо поцеловал его прямо в сомкнутые уста. После этого он все также молча повернулся и стремительным вихрем вылетел из зала прочь.
Следующая запись сделана двадцатью минутами позже в одном из кабинетов соседствующего с Колонным Залом здания Государственной Думы.
У. (в исступлении): - Боже мой, боже мой, зачем?! Зачем вы это сделали?!
Ленин: - Я просто не смог удержаться. Сценка в точности из Достоевского.
У.: - Вот ведь свинья... вот ренегат... оппортунист... меньшевик! Это я не о вас, Владимир Ильич, не о вас!
Слышно, как У. мечется по кабинету.
Ленин (невозмутимо): - А вам не кажется, что он во многом прав?
У.: - Владимир Ильич, вы знаете, я очень вас уважаю... да что там, я преклоняюсь перед вашим гением...
Ленин: - Прекратите сей же час, товарищ [удалено цензурой]!
У.: - Простите... но как вы - вы! - можете утверждать, что эта холуйская проповедь, этот, я извиняюсь, бред сивого мерина - может содержать хоть крупицу здравого смысла!
Ленин: - Вот что, дорогой товарищ, вам нужно успокоиться. Давайте вернемся к этому вопросу попозже.
У.: - Поймите же, мы так ждали вашего возвращения! Какая бездна труда вложена в этот научный подвиг! Какие горы нам пришлось сдвинуть с места!
Ленин (вздыхает): - Понимаю, я многим обязан вам.
У.: - Господи, Владимир Ильич! Это мы вам всем обязаны!
Сквозь булькающие звуки прорывается полифоническая мелодия Гимна СССР.
У.: - Да? Слушаю вас... уже собрались?.. Хорошо... через две минуты будем.
Ленин: - Удобная штучка.
У.: - Что? Ах да. Владимир Ильич, в малом конференц-зале собрались журналисты. Они просто жаждут пообщаться с вами.
Ленин (устало): - Ну их к черту. Я не готов.
У.: - Но это же такой шанс! Господи, ведь вы можете заявить всему миру...
Ленин (брезгливо): - Что вы заладили: "Господи, Господи"... словно вы не коммунист, а поп на панихиде.
У.: - Я... э... простите...
Ленин: - Может вы еще и верующий?
У.: - Ну... не то чтобы верующий... то есть... вы не так меня поняли...
Ленин (крайне брезгливо): - Да все понятно. Идейный марксист-материалист, поминающий Боженьку... верующий на всякий случай, надо полагать? Что молчите? Черт с вами, идемте в конференц-зал.
Конец записи.
Он сидел за маленьким столиком на сцене, а перед ним клубился, гудел, наступал себе на ноги и ослеплял блицами черный взволнованный рой.
- Владимир Ильич, как вы намерены позиционировать себя в многопартийной массе российской политической элиты? - крикнул из глубины роя прокуренный женский голос.
- Впереди, - брякнул он, не раздумывая, и рой сладко вздрогнул от этого мягкого "р".
- Владимир Ильич, как вы расцениваете претензии, высказанные в ваш адрес на съезде? - сказал другой голос.
- Что тут расценивать? Меня даже не выслушали, сразу погнали взашей.
- А вы ответили поцелуем! - в глубине роя прокатился смешок, вспышки блицев усилились. Ленин, прикрыл глаза рукой:
- Вы не могли бы поменьше сверкать?
- Владимир Ильич, как ваше самочувствие?
- Благодарю вас, чувствую себя отлично.
- Каковы ваши ближайшие планы?
- Во-первых, - Ленин прокашлялся, - я хотел бы опровергнуть всю ту ересь, что обо мне понаписали, пока я был... в общем, пока меня не было. Все вот эти книжечки, знаете ли, так называемых писателей, Зощенко, например, или Бонча-Бруевича. Почитал я тут на досуге... "Общество чистых тарелок", "Ленин и печник", или про то, как я графин в детстве разбил, а потом не хотел признаваться, это же все галиматья, высосанная из пальца. Сделали из меня какого-то идола, дурака! Архисмешно и архиглупо.
Смех в зале.
- Подобные идеализация и ретуширование, - продолжал Ленин, - политического, как теперь выражаются, имиджа, категорически неприемлемы и абсолютно антиисторичны.
Аплодисменты.
- Кроме того, - постепенно входил в раж Ильич, - многие факты моей биографии были сознательно искажены и в исторической науке. Я еще далеко не все прочел, но то, что попало мне на глаза, например поганенькая книжонка некоего гражданина Радзинского...
- Господин Ленин, - нагленько встрял молодой голос, - а правда ли что вы лично отдали приказ о расстреле царской семьи?
Рой мгновенно затих. В наступившей тишине слышались только шуршание ног и хриплое покашливание из задних рядов.
- Без комментариев, - выдавил Ленин.
Рой снова загудел, взорвался криками, засеребрился молниями блицев.
- А правда ли, что вы санкционировали "красный террор"?
- Это вы придумали лозунг "Грабь награбленное"?
- Учредительное собрание зачем разогнал?!
В секунду из гения Ильич превратился в злодея. Подгоняемый улюлюканьем и свистом, проталкивался он к выходу. Навстречу бросились телохранители, и уже вытащили вождя в спасительное пространство курилки на лестнице, когда словно из-под земли пред ним выросла совершенно неописуемая скользкая физиономия в очках.
- Владимир Ильич, - жарко зашептало существо, нечеловечески цепко ухватив вождя за локоть, и увлекая вниз по лестнице.
- Без коммента...
- Владимир Ильич, нет, вы послушайте, - бесцеремонно тявкнула физиономия, - я предлагаю вам миллион долларов!
- Что еще такое? - Ленин махнул охранникам, те перестали душить бесцеремонного и переключились на прущую сверху толпу журналистов.
- Заработать миллион долларов за одну минуту, буквально за одну только минуточку, - хитро улыбалась очкастая физиономия, - вдумайтесь - миллион.
- Я вас слушаю, - Ильич подозревал тут какой-то подвох, но размер суммы его ошеломил, и он не смог удержаться.
- Сногсшибательное предложение, - прошипела физиономия ему в ухо, - рекламный контракт.
- Что?!
- Я представляю фирму "Пэрэдайз лост энд фаунд", эксклюзивного дистрибьютора косметических товаров. Предложение такое: вы снимаетесь в рекламном ролике нашего нового брэнда, в одном малюсеньком рекламном ролике - и мы отваливаем вам миллион долларов наличными и сразу. Ну как? Заманчиво? Вот вам и деньги на пролетарскую революцию!
- А что я должен рекламировать? - оторопело спросил Ленин.
- Это новейшее, очень эффективное революционное американское средство от облысения! - ликующим голосом возвестило скользкое существо.
В следующее мгновение тяжелая ленинская ладонь впечаталась в его щеку.
- Позвольте! - ахнуло существо.
- Хамская рожа! - крикнул Ильич, сбегая вниз по ступенькам. И вовремя - глумливая толпа журналистов опрокинула жиденький заслон из телохранителей и хлынула за ним.
- Миллион двести! - прохрипело существо, прижатое к стенке ревущим потоком.
- Увижу еще раз - пристрелю! - исчезая в дверях, погрозил ему кулаком Ильич.
Плотно надвинув на глаза кепку и задрав ворот пальто, Ленин вбежал в вестибюль метро "Охотный ряд". Чтобы окончательно оторваться от погони, он проехал одну остановку и выбрался на улицу прямо напротив библиотеки его имени.
"Черт знает что, - плевался он, быстро шагая в сторону Арбатской площади, - просто черт знает что такое. Они еще меня судить будут! Учредительное собрание, видите ли, разогнал. Будто сами тут, в будущем, из танков по парламенту не лупили! А собственность всенародную кто приватизировал? Это не грабеж, спрашивается?"
- Ленин! Смотри, Ленин, твою мать!
Ильич затравленно огляделся. Из переулка таращилась на него парочка блонидинстых метросексуалов в рваных джинсах. Он ускорил шаг.
"Эдак мне покоя не будет, - с беспокойством подумал Ильич, - вот что, пора избавиться от кепки".
Навстречу ему, ссутулившись и заплетая ноги, шел невысокий мужчина в васильковом плаще и черной фетровой шляпе. Его круглые рыбьи глазки шарили по асфальту в поисках артефактов. На обвисших щеках голубела щетина.
- Любезнейший, - крикнул Ильич, - да-да, вы!
- А? - притормозил обладатель шляпы, - вы меня?
- Я бы хотел купить у вас головной убор, - Ильич извлек из кармана пачку денег и быстро отсчитал несколько сотенных, - этого хватит?
- Боже ж мой, - просипел мужчина, хватаясь за сердце, - это вы?!
- Вам показалось, милейший, - терпеливо сказал Ленин, - это не я.
- А кто?
- Тьфу! Вот дурак... так продаете шляпу или нет?
- Владимир Ильич, дорогой, - мужчина вытянулся в струнку, его рыбьи глазки еще больше округлились, - возьмите даром!
- Прекрасно, - Ильич выхватил шляпу, нахлобучил на голову и был таков.
В несколько прыжков пересек он пешеходную "зебру" на Арбатской площади, и зашагал по Гоголевскому бульвару, пиная носком ботинка мокрые листья.
"Кем ты стал, Ильич? - шептали столетние тополя над ним, - ведь мы помним тебя совсем иным. Когда-то ты бросал в бой миллионы, и они шли на смерть по одному твоему слову. Неужели теперь ты неспособен вдохнуть в людей революционный пыл, что сжигает твою душу? Где тот Ильич, перед которым трепетали враги? Где тот гений, что поставил мир с ног на голову?"
"Я тот же что и был, - качал головой в ответ Ленин, сжимая кепку в кармане, - только мир вокруг изменился настолько, что все мои способности теперь ни к чему. Все, кого я встречаю, или обмирают передо мной, как перед ожившим божком, или шипят проклятия; но никого из них не дано мне понять. Что я могу сделать, если потерял способность понимать простых людей? Да и кто я сам в этом мире? Ходячий кусок истории, случайно ожившая биомасса?"
Глаза его увлажнились, Ленин пошатнулся, ухватился рукой за чугунную изгородь.
"Ты должен бороться. Хочешь изменить мир - начни с себя".
- Владимир Ильич, вам плохо?
Оказалось, что мужчина в васильковом плаще шел за ним следом. Сейчас он бережно взял Ильича под локоть и по-собачьи преданно смотрел ему в лицо своими мутными круглыми глазками.
Первым желанием Ленина было отдернуть руку и прогнать мутноглазого, но усилием воли он подавил его.
- Благодарю вас, товарищ. Все уже хорошо.
- Может, "Скорую" вызвать?
- Кого вызвать? Ах, нет... спасибо, мне уже лучше. Не желаете прогуляться?
- Моя фамилия Махров. Махров Егор Иванович. Родился в 1950 году в Свердловске, закончил институт потребительской кооперации...
Они медленно шли по скверу. Ильич внимательно слушал рассказ Махрова, чувствуя, как душа его успокаивается, пылающий разум остывает, фокусируется на первой, пусть маленькой и незначительной цели, воплотившейся в синем лице его собеседника. Хиленькое осеннее солнце отогнуло лучиками пелену облаков, прострелило янтарные кроны тополей и лип, заиграло на румяных щеках вождя, лизнуло синеву опухшего лица Егора Ивановича.
- В годы так называемого застоя и в перестройку я работал сотрудником Госкомстата, - вздыхая, вспоминал Махров, - но в девяностые был сокращен и с тех пор хлебнул горя. В разных конторах пришлось мне зарабатывать на жизнь; вот сейчас я опять сменил работу... устроился агентом по продаже недвижимости. Знаете, некоторые из этих агентов неплохо живут. Но у меня не получается ничего продать!
- Так-так, - кивал Ленин.
- Понимаете, Владимир Ильич, - воскликнул Махров, - я ведь не торгаш какой-нибудь! Я специалист-плановик. Это они, там, на Западе, рождаются с искусством продавать в крови. Там все впаривают друг дружке что-нибудь, и тем живут, а производят все мексиканцы и негры! Ведь так? Так?
- Несомненно.
- Вы все знаете, Владимир Ильич, как хорошо, что я вас встретил! Поймите, что я страдаю от этой неустроенности, от осознания собственной ненужности государству и своей фирме. Они и без меня прекрасно обойдутся, если что. Ведь это трагедия, это такая трагедия!
- Не волнуйтесь, товарищ, - похлопал его по плечу Ленин, - это не навсегда.
Кто-то ухватил его за край пальто. Ильич обернулся, готовый ко всему.
- Это ты, батюшка, Ленин будешь?
Перед ним стояла маленькая старушонка в красном платочке, засаленной черной телогрейке и валенках. Ее сморщенные губы под щеточкой усов тряслись, и все время как будто что-то пережевывали. В руках бабка сжимала прозрачный пластиковый пакет с пустыми бутылками.
- Я самый.
- Дай я тебя поцелую, сынок, - вскрикнула бабушка, и мгновенно впилась высохшими губешками в ленинскую щеку. Ильич кисло улыбнулся в ответ.
- Экой ты красавец и умник, батюшка, - лепетала бабка, - вот тебя нам в президенты-то и надо.
- Точно, - вставил Махров.
- Как вас звать, матушка? - спросил Ленин, прикрывая нос от нестерпимой вони.
- Лизавета Потапова я, сыночек.
- Оставьте свои бутылки, Лизавета, и идите со мной.
Они двинулись дальше по скверу - вождь в середине и двое верных последователей по бокам. Повеселев, Ильич вернул шляпу Махрову и надел кепку на место.
- А церкви ты зря ломал, батюшка, ой зря, - лопотала старуха, заглядывая снизу и сбоку на Ленина, - церковки златоглавые, храмы Божии зачем ты порушил? Священников в тюрьмы сажал, отбирал у Церкви Православной имущество? Я все знаю, я ведь телевизор смотрю.
- Поверите ли мне, если скажу вам, что искренне во всем раскаялся?
- И-и, - всплеснула руками бабка, - поверю, сыночек! Тебе - поверю! - и вдруг перекрестила Ильича троекратно, а тот улыбался ей ласково, с искоркой, с теплыми лучиками в морщинках вокруг глаз.
Когда кончился бульвар, и свернули они на Пречистенку, вокруг Ленина образовалась уже целая стайка преданных учеников и последователей. Каждый из них истово заглядывал Ильичу в рот, когда тот говорил; каждый выкладывал ему наболевшее, и для каждого находил вождь доброе слово утешения и ободрения.
И кто-то уже суетился и звал всех в гости, кто-то бежал в магазин за чаем, баранками и водкой.
И не успел Ильич оглянуться, как вся компания уже сидела в уютном помещении какой-то гостеприимной жилконторы - первая ячейка нарождающейся на глазах новой ленинской партии. Аппетитно похрустывали малосольные огурчики на одноразовых пластиковых вилках, трещали баранки, хлюпала водочка в алюминиевых кружках, гудела веселая разноголосица, ни дать ни взять - день рождения или еще какой добрый семейный праздник. Ильич во главе стола молчаливо улыбался, словно мудрый дедушка в гостях у внуков, да ведь если подумать, так оно и было на самом деле.
Но закончилась водочка, и опустели стаканчики с чаем, и веселые голоса вдруг умолкли, головы все как одна поворотились к Ленину, десятки ушей встали торчком в ожидании мудрого слова, сверкающей мысли, что поведет их к новой, прекрасной мечте.
Замерла с баранкой во рту старуха Лизавета Потапова, и чудился ей родной, покинутый давным-давно совхоз, гуси, бредущие мимо околицы, и аромат навоза, и крик петуха на заре, и муж ее, Степан, погибший от пьянства в эпоху борьбы с самогоноварением, снова молод и полон жизненных соков, как Ленин; Степан возвращается с работы, входит в хату, и вокруг него плавают облака запахов - крепкого мужского пота, забористой махры, кисленького перегара, он подходит к Лизавете, широко улыбается, и...
А справа от Лизаветы сидел, не дыша, Махров, и в мечтах своих уносился в далекий таежный край, где могучие сосны подпирают небо, а над холодным зеркалом Байкала кряжистые плакатные комсомольцы рвут тротилом тоннели в скалах, валят тысячелетний лес, и под их руками растет, километр за километром, стальная дорога - легендарный БАМ. По вечерам собираются они у костра, и, вдыхая запах хвои, поют под гитару о палаточном Братске, и о незнакомой звезде, что светит, словно памятник надежде. Ведь и сам Егор Иванович когда-то бренчал на гитаре, так, "для себя", три блатных аккорда, но ведь попади он в такую компанию - был бы свойским парнем, полноправным членом общества, человеком с большой буквы Ч. И вот уже кто-то из комсомольцев с добрым смехом протягивает ему шестиструнное чудо, Егор Иванович крутит колки, подстраивает инструмент под свой голос, вот закрывает на миг глаза, взмахивает рукой, и...
А по левую руку от Лизаветы рассеянно ковырял прыщи сутулый пятнадцатилетний паренек Димка Кириленко, и виделась ему революция - жестокая, кровавая, но справедливая и очистительная. И вот революция победила, и он, Димка, стоит на Мавзолее рядом с самим Лениным и другими вождями, приветствуя парад, а перед ними проходят колоннами загорелые физкультурницы в белоснежных бикини с алыми знаменами в мускулистых руках, и все они улыбаются Димке, и вот одна из них как бы невзначай отцепляет какую-то застежку на своем купальнике, белая полоска соскальзывает, и...
Каждый представлял что-то свое, сокровенное и выстраданное, далеко улетая в мечтах, растворяясь в широком потоке грез, и каждый верил, что теперь, когда Ленин с ними, всем мечтам, какими бы дерзкими и безумными они не были, суждено сбыться.
Ильич кашлянул, с лукавым прищуром оглядел собравшихся, и весело сказал:
- Прочитал я, товарищи, на днях в Интернете, что на Соколе есть парк, где водятся самые настоящие белочки. А не поехать ли нам на Сокол, не покормить ли белочек орешками? Как думаете, товарищи?