Жемчужников Алексей : другие произведения.

Блицкриг

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Жил-был на свете пасечник. Пчёл разводил. Мёд собирал. В общем, занимался обычным делом. Однако люди сказывали о нём истории самые необыкновенные, как рассказывают их про всякого, кто живёт на окраине. Так уж издавна повелось. Ну, а правда то или выдумка, пойди разберись - попробуй.

БЛИЦКРИГ

  
   Жил-был на свете пасечник. Пчёл разводил. Мёд собирал. В общем, занимался обычным делом. Однако люди сказывали о нём истории самые необыкновенные, как рассказывают их про всякого, кто живёт на окраине. Так уж издавна повелось. Ну, а правда то или выдумка, пойди разберись - попробуй.
   В жизни оно ведь как? Посмотришь правым глазом одно кажется, левым - совсем другое. И ничего не поделаешь с этим. Однако же и не в том суть, что тут быль, а что небыль. Пусть каждый это решает для себя сам. Не про то будет и наш сказ.
   Занималось тихое летнее утро. Небо едва только сбросило с себя жёлто-розовые пастельные оттенки восхода. В чаще прозвенели голоса запевал и птичий ансамбль готовился вступить в полный голос, как вдруг лесных певцов прервал посторонний шум. Пернатые смолкли, тревожно прислушиваясь к приближающемуся низкому гулу. Неприятный звук. Неживой.
   Натужно рыча моторами три чёрных внедорожника один за другим выехали на обрывистый берег реки. Встали. Замерли, хищно сверкая решётками радиаторов, отражая свет солнца непроницаемыми глазницами стёкол. И вокруг тоже всё замерло.
   Затем подобно гигантским крыльям раскрылись двери. Из необъятного чрева машин высыпал десяток парней с хмурыми лицами и крепкими стриженными затылками. Все одинаково разные и по-разному одинаковые, в джинсах и мрачных болоньевых куртках, высоких тяжёлых ботинках. Ни говоря ни слова встали возле машин полукругом, набычились, рассовав руки по карманам курток или скрестив впереди себя.
   После них из третьей, самой большой машины, вышли ещё двое. Один в светлом костюме, светлой рубашке, лёгких летних ботинках. Мужчина лет сорока пяти, щуплый, светловолосый, с жёстким прищуром стальных серых глаз, с острым лисьим лицом и сильно оттопыренными вниз ушами. А в костистых пальцах он сжимал артиллерийский бинокль.
   Второй, лет тридцати, не сразу сумел вылезти из машины, ощутимо качнувшейся вниз-вверх под его весом. В джинсах и чёрной майке, обтягивающей массивную грудь. На широченные плечи натянут чёрный пиджак, кое-как застёгнутый на одну пуговицу. Не человек - настоящее страшилище. Наголо бритый бугристый череп. Покатый лоб, придавленные уши, сплюснутый нос и толстые губы. Глаза скрыты под тёмными очками.
   Вдвоём неторопливо подошли к краю обрыва. Внизу крутыми изгибами текла оловянного цвета река. Не узкая, не широкая. Не быстрая и не медленная - обычная, одним словом, река. На отмелях стремительная, тихая в заводях, кое-где кружащаяся в водоворотах. Вдоль русла густые заросли кустарника и стволы упавших деревьев.
   На другом берегу раскинулась большая деревня. Васильково. Вернее, то, что от неё осталось. Некогда оживлённое поселение, сейчас почти уже полностью позаброшенное. Из серой дымки не успевшего растаять в низине утреннего тумана выступали скелеты домов, бань и сараев, но кое-где и вовсе торчали одни лишь остовы печей.
   Щуплый поднёс бинокль к глазам и долго всматривался в противоположный берег, пока бритоголовый уже не потерял терпение, которого у него и так, видимо, было не много.
   - В такую рань, - просипел он, казалось с огромным трудом шевеля бесформенной массой губ, - Зачем мы сюда приехали? Порыбачить?
   Занятый биноклем щуплый ответил ему не сразу. Прошло с полминуты прежде, чем он, пребывая в некоторой задумчивости, оторвался от окуляров и показал рукой вниз по течению реки.
   - Неподалёку брод. Там местные ездят на "Нивах". На джипах переберёмся без особых проблем
   Голос у него был густой, командный, с железными нотками и оттенками благородной усталости.
   - А не проще через мост было?
   - Нет, по мосту нельзя. Через мост он нас наверняка ждёт.
   Бритоголовый развёл руками.
   - Ну и пусть ждёт. Чего нам бояться? Пасечника этого - как звать там его?
   - Могилевский Парамон Константинович, - произнёс щуплый раздельно.
   - Вот-вот. По имени даже слышно - дед. В обед небось уж сто лет. Такую вон кодлу собрали ради него. Зачем? Хватило бы одного Васьки Косого. Поговорит с ним пусть по душам, как умеет, и тот подпишет всё как миленький.
   - Васька Косой уже съездил к нему, - усмехнулся щуплый. - Теперь из больницы не хочет выписываться.
   - Как это? Такое лютое месилово было? Это он так Косого отделал? Да ладно...
   - Вот тебе и ладно. Машина с моста слетела. Они с водителем чудом остались в живых. И объяснить, что произошло толком не могут. Показалась им дескать на мосту чертовщина какая-то... А трясёт до сих пор, не помогают даже лекарства.
   - Ничего себе. Ну, а при чём здесь пасечник?
   - Это они в таком страхе, наверное, от него убегали... Нет, конечно. Но запросто он мог организовать на мосту диверсию. А через брод вряд ли нас будет ждать.
   - Диверсию? Да что это за Парамон такой?
   - В советское время работал тут инспектором в природохране. В этих местах о нём ходят легенды. Не было никому от него спасения. Везде успевал. Всё видел, всё знал. В него и стреляли, и ножи совали, и поджигали, чего только не было. Хватило бы десятерых таких как он на тот свет отправить, а выходило наоборот...
   - Ого. Крутой мужик по всему видать.
   - Да. Из старых комиссаров. Воевал здесь в партизанском отряде. Один раз вступил в бой против целой роты фашистов. Якобы они в него несколько пуль всадили, а он всё равно выжил. Пропал после боя. А через неделю вышел из леса в чём мать родила. И вроде как лишился памяти. Зато открыл в себе сверхспособности, стал экстрасенсом. Не то судьбу предсказывает, не то излечивает от болезней и запоев. Приходили со всей округи к нему. Взгляд у него такой, словно и впрямь видит тебя насквозь. И мёд его пчёлы собирают какой-то особенный. Не просто там лесной или луговой, а даже так называемый пьяный мёд, который собирают с ядовитых растений. Не знаю правда или нет, но ещё говорят, он выкачивает мёд из ульев, не одевая комбинезона и сетки. Пчёлы его не трогают.
   - Пчёлы его и меня не трогают. А вот мёд штука полезная. Люблю мёд. Могу литр съесть сразу, - показалось Тимур даже причмокнул, - Пьяный мёд я бы попробовал. А откуда ты это всё знаешь, Фёдор Маркович? Наводил справки?
   - Работа такая, сам понимаешь.
   - Да. Пахан наш не любит осечек.
   - Никто их не любит. Но в этой деревне у меня ещё и бабка жила. Вон её дом виднеется с красной трубой, с шиферной крышей. Да. Считай тридцать лет не был в этих местах, а всё как вчера было. Вот странно.
   - Понятно. Какой из них, говоришь? Не вижу. Впрочем, ладно. Вся эта хрень колхозная на вид одинаковая и пахнет коровьим дерьмом... А пасека-то сама где?
   Щуплый поморщился. Подумал, какое же этот Тимур быдло. Заставила злодейка-судьба иметь дело с такими вот упырями. Ничего. Всё изменится после этого дела.
   - Пасека -- вот там, на окраине. От нас за деревней. На лугу возле опушки леса. Там, где река уходит излучиной вправо. На, посмотри лучше сам. Изучи диспозицию.
   - Да ладно. Чего мне смотреть?
   Однако бинокль взял и сдвинув очки на лоб, прямо-таки вдавил окуляры себе в глаза. Прибор выглядел игрушечным в его огромных со сбитыми костяшками пальцев, ручищах.
   - Это где сруб на высоких сваях? С острой крышей?
   - Да. Избушка на курьих ножках. Говорю же тип очень странный.
   - И поэтому наш клиент. Поехали объясним ему что к чему. Засунем этого пасечника головой в улей. За Косого я уже злой на него. Васька - пацан правильный.
   - Тимур, нам шум лишний не нужен. У нас здесь будет элитный посёлок. Иностранцы в инвесторах. Надо провернуть всё быстро и без жертв по возможности.
   - По возможности.
   - Тимур.
   - Ладно, ладно. Всё понял. Поговорим с ним вежливо, по душам, как это принято у русских людей. А если не поймёт, тогда головой в улей. Да? Ну, погнали. Чего стоять-то?
   - Только давай всё делать как я скажу.
   - Нет базара. Ты у нас главный стратег. Тебе и руль в руки. Кто ты по званию, Фёдор Маркович? Генерал? Полковник? Я-то дембельнулся сержантом.
   - Тимур, я серьёзно. Никакой он не колдун, конечно, но шутки с ним могут кончиться плохо. На всю голову тронутый дед. Не удивлюсь если мост был и вправду минирован. Вообще, надо было одну машину направить к мосту. Провести так сказать, отвлекающий манёвр.
   - Не переживай, Фёдор Маркович. Будет тебе блицкриг. Возьмём мы эту Брестскую крепость в сжатые сроки и до наступления холодов. Я ведь тоже экстрасенс, кого хочешь вылечу взглядом. Запоры мне особенно хорошо удаются.
   Тимур посмотрел на него давящим взглядом раскосых глаз. Фёдор Маркович выдержал, ответив фирменной усмешкой с прищуром, но внутренне съёжился, и впрямь ощутив тяжесть внизу живота. Он знал на что способно это бритоголовое животное. Он ведь даже не шутит насчёт улья.
   - Пацаны, давай по машинам, - просипел Тимур первым отведя взгляд, - Фёдор Маркович показывай нам дорогу.
   Не проронив почти что ни слова, с тем же хмурым видом парни расселись по машинам, оставив в качестве назидания простушке-природе пару десятков окурков, вмятых в землю вместе с полевыми лютиками, пустую сигаретную пачку и пластиковую бутылку из-под минералки.
   Вновь чёрными крыльями распахнулись и хлопнули двери и внедорожники двинулись вдоль берега по косогору, оставляя порезы на зелёном ковре, вытканном узором васильков и ромашек, густо усыпавших полевое пространство. Птичьи голоса замирали в том месте, где проезжали машины и подымались вновь, лишь только вдали стихал гул моторов.
   - Вот здесь будет съезд, - показал Фёдор Маркович, без особого труда вспоминая приметы.
   На малой скорости машины опасливо свернули к реке. Дух захватывало такой был крутой спуск. Как на аттракционе. Парни даже развеселились. Закричали матные слова. Загоготали. Опустили стёкла, добавили громкость музыке. Над рекой разнеслась песня про нелёгкую пацанскую долю.
   А река в этом месте и впрямь оказалась неглубока. Песочное дно видно во всех подробностях. Заверни штаны и перейдёшь, даже не замочив их, омыв усталые от обуви ноги в прохладном потоке, распугивая шныряющих быстрыми тенями среди стелющихся у берега водорослей мальков.
   Но коротко посовещались, не выходя из машин, стали поочерёдно перебираться на другой берег. Первая машина застряла практически уже преодолев брод. Водитель забрал в сторону и съехал колесом на глубокое место. Тут же заглох.
   - Придурок, - прорычал Тимур, открыл дверь и даже не разуваясь выскочил в воду, подбежал к первой машине, накинулся на водителя, вислогубого парня по кличке Хапок, - Ты куда едешь?
   - Не знаю, как вышло, Тимур, - объяснял он, через окно, не выходя из машины. - Показалось в воде лицо мелькнуло. Подумал утопленник. Побоялся наехать. Это ведь плохо на покойника наезжать, да?
   - Чего? Вот так тебя отделаю, что сам покойником станешь. Показалось видите ли ему...
   - Ну падлой буду, Тимур. - хныкал Хапок.
   - Да выключите вы там шарманку, - Тимур вернулся к машине, передал слова водителя. - Что скажешь, Фёдор Маркович? Проделки твоего пасечника?
   - Ты на Хапка внимательно посмотри. Он у тебя под каким кайфом баранку крутит?
   Тимур зло сплюнул.
   - А ну давайте все в воду. Выталкивайте, как хотите.
   Однако крепкие затылки в воду лезть не спешили. Лето было не жаркое. Под крики Тимура неохотно разувались, раздевались, насупленные ещё больше обычного. Когда пошли в воду окрестности огласили злые хриплые голоса, произносившие знакомые, но зазвучавшие вдруг чужим языком, слова. Правда, кое-кто расхрабрившись разделся полностью и бросился в воду, проплыв туда-сюда несколько гребков.
   - Хороша водица, мать её. Выпрямляет.
   Фёдор Маркович кривился, слушая ругань бритых отморозков.
   - Трактором тут всегда вытягивали застрявшие машины.
   - Да? А где его взять сейчас? Связь не работает. Ни одной палки. До чего место поганое. Зачем мы поехали здесь?
   Фёдор Маркович недобро оскалился на Тимура. Тот не замечая, продолжил орать:
   - Ну что вы мать вашу намерены до ночи ковыряться? Быстрее. Быстрее.
   - Навались братва. Не филонить.
   Фёдор Маркович поднял стекло. Некстати, а может и кстати, вспомнилось как в детстве они всего однажды залезли на пасеку за мёдом. Никогда он ещё не испытывал такого страха, как в тот раз. Даже когда обносили яблони считавшегося сумасшедшим деда Тимофея. Тот ведь запросто мог выстрелить из охотничьего ружья солью. А что мог сделать пасечник, которого, как говорили, пчёлы слушаются будто ручные - страшно было и представить. Но пацаны уверяли, что ночью запросто можно украсть мёд из улья потому что пчёлы спят и не видят ничего в темноте.
   - Зато в темноте видит пасечник, - убеждал Фёдор, - Мне про это бабушка говорила.
   Нападение на беззащитных в темноте пчёл тоже казалось ему неправильным.
   - Не ходи если боишься, - презрительно усмехнулся Данька. - Он рано ложится. Напьётся своей медовухи и дрыхнет до самого утра. У него и свет никогда не горит.
   После такого обвинения в трусости нельзя конечно же было не пойти. Но едва только Данька собрался переворачивать один из ульев ногой, как стоявшему на страже Фёдору послышались шаги пасечника и даже примерещился его тёмный силуэт на крыльце дома, стоявшего на высоких сваях. На лице пасечника светились прорези глаз.
   - Шухер, - громким, срывающимся от ужаса шёпотом, произнёс Фёдор и обдираясь о кусты и спотыкаясь в темноте, они рванули наутёк что было сил.
   На следующий день на реке Данька при пацанах отвешивал Фёдору тумаки и окунал его головой в воду, цепко держа за шею холодными жёсткими пальцами. Весь прошлый вечер пасечник провёл в доме Кирилла Ивановича, которого разбил жуткий радикулит. Пчелиный яд помогал лучше всего в этих случаях.
   - Ну что, видно там пасечника? - вопрошал Данька, погружая Фёдора в воду, - Или может водяного посмотришь? Светятся у него глаза? Каким цветом? Синим? Зелёным?
   Фёдор уже готов был даже заплакать. Войдя в благородный пацанский раж, Данька всё дольше и дольше удерживал его голову под водой. При мысли о том на что сподобится дальше и вовсе делалось страшно.
   - Шухер, - вдруг крикнул кто-то из пацанов, - Пасечник.
   Пацаны бросились с берега в рассыпную. Данька тоже бросил его и стремительно уплыл вниз по течению, оставив на берегу одежду. Освобождённый Фёдор жадно глотал воздух, размазывал слёзы, пытаясь сквозь них и стекавшую в глаза воду, рассмотреть пасечника. Показалось он был необычайно высокий и вокруг него дрожит воздух, а глаза и впрямь источают свет. Но когда он навёл резкость зрения, увидел только знакомую фигуру в мешковатых штанах и военной рубашке без погон с закатанными рукавами, удалявшуюся от берега. А прошло десять лет с того случая - Данька полез купаться по пьянке и утонул...
   Тимур продолжал надрываться:
   - А ну поднажми, братва. Толкай. Раскачивай. Шевелись. Быстрее. Быстрее.
   Наконец, переругавшись, охрипнув, промокнув, испачкавшись, они вытолкали машину. Первый внедорожник выбрался из воды, за ним двинулись остальные.
   - Поехали, - рявкнул Тимур.
   Встряхнувшиеся после купания парни, весело переругиваясь, даже не обсохнув, одевались и рассаживались по местам.
   - На кой чёрт и кому понадобилась эта дыра? - сел обратно в машину Тимур. Вид у него был весьма раздражённый. Вода стекала у него с брюк, хлюпала в ботинках.
   Фёдору Марковичу стало обидно за Васильково. Всё здесь: река, поле, луг, лес, каждое дерево, каждая травинка - воспоминание о детстве, святом для него времени.
   - Знаешь какой тут воздух? Пить можно. А как соловьи здешние поют, слышал? А рыбалка? Купание? А звёзды в ясную ночь горят, будто костёр развели в небе...
   - Понимаю. Как же. Я вот тоже купил себе хату в Красногорске. Новый дом. Вид. Район. Всё шикарно. Мечта. Но не то всё. Не то. Не хватает чего-то. А приеду бывает домой, сразу в сердце вступает. На глаз слеза наворачивается. Вроде и не город уже - помойка. Весь жилфонд аварийный. Контингент стрёмный, ночью не выйдешь на улицу. А всё равно оно своё всё, родное. Вот тут с ребятами первую папиросу раскуривали, вот тут с бухой в доску Танькой в первый раз...
   Фёдор Маркович недоверчиво посмотрел на Тимура. Но как ни старался не мог представить его плачущим или испугавшимся вечером выйти из дому. И будто поняв, что перегнул палку в своих откровениях, Тимур заорал в окно:
   - Ну быстрее, кому сказал. Вместо Хапка кто-нибудь сядьте за руль.
   Наконец поехали. Прямо по полю. Машины поменялись местами. Они теперь ехали вторые. Застрявшая машина сзади.
   - Смотри только куда прёшь, - намыливал Тимур шею водителю. - Останемся без колёс, тоже будешь потом говорить, что покойник привиделся.
   Насупленный малый за рулём их машины насупился ещё больше и крепче сжал руль, хотя и так старался ехать аккуратно как мог это делать по бездорожью. Но вот выбрались от берега на просёлок и понеслись вскачь, словно пришпоренные, прыгая на ухабах, из которых и состояла дорога. Швырять стало так, что Фёдор Маркович решил пристегнуться, на всякий случай, да и чтобы не биться головой о крышу машины и не прикладываться лбом к стёклам. Только Тимур со своей массой сидел как влитой, лишь слегка раскачиваясь.
   Помчались по деревне, распугивая сельских призраков, прятавшихся за покосившимися заборами и скривившимися ставнями. Иные дома выглядели так будто стояли уже из последних сил. В одном месте повстречался загнутый вопросительным знаком старик с палкой. Застыл в калитке, провожая их бессмысленным взглядом. Тимур снова привёл в движение губные массы.
   - Ну что за гиблое место? - брюзжал он. - Заповедник для алкашни.
   Фёдор Маркович промолчал, только сощурил глаза, стиснул зубы. Он помнил эти места совершенно другими. Обидно и больно за нынешнюю их убогость и заброшенность. Здесь было большое колхозное хозяйство. Всё потом растащили и пропили. Местные померли или спились, почитай превратились в тех же мертвецов, живых только с виду. Кто поумней и помоложе в города уехал на заработки, связался с бандитами.
   Ну, ничего. Ничего. Всё уже практически решено. Осталось только с пасечником уладить вопрос. Повыгоняют тогда отсюда всех этих пьяниц, продавших землю свою за бесценок, фактически за несколько пузырей водяры. Снесут эти мерзкие халупы и выстроят на их месте коттеджи. Проложат дороги, протянут коммуникации. На берегу реки, где была пасека поставит элитные особняки с флигелями для прислуги.
   И назовут посёлок совсем по-новому, как подобает. Блюботтлэнд. Земля синих васильков. И станут здесь жить нормальные приличные люди, с деньгами, с доходами, культурные, умеющие ценить красоту. Преобразится сторона его до неузнаваемости. Расцветёт, станет лучше прежнего. Загремит на весь мир.
   - Вы ещё не были там? Рекомендуем. Шикарное место. Спа-резорт. Мы уже приобрели себе коттедж в собственность.
   Прошло тридцать лет. Но раньше он приезжал сюда каждое лето. Воспоминания оживали.
   Вот в этом доме жил Лёха по кличке Чахлый. Наглый драчливый парень, от которого робкому Феде постоянно доставалось на орехи. Приходилось таскать для него папиросы у деда. После этого они как бы становились корешами. Ненадолго. Чахлый дозволял общаться с собой на короткой ноге и даже звал на посиделки в компанию старшаков, пивших самогон или пиво и куривших добытые им сигареты. В такие дни Федя возвращался домой в невероятно приподнятом состоянии духа. И даже если дома влетало от деда, заметившего пропажу своих папирос, это не портило настроения. Плохо было то, что на следующий день Чахлый если и замечал его, то снова только затем, чтобы надавать оплеух.
   Он слышал Чахлого теперь нет в живых. Пришили на зоне, куда он не раз попадал сначала за воровство, а затем сел и за вооружённый грабёж. Да, он приходил к нему в городе между отсидками, одалживать денег. Просил немалую сумму, чтобы расплатиться по долгам. Заглядывал в глаза. Называл реальным пацаном. Но разве так делаются дела? Деньги это ведь не дедовская "Ватра".
   - Вообще никакой связи, - теперь Тимур продолжал терзать ставший бесполезным телефон. - Вот дыра.
   Возле этого сарая он получал от Юрки-верзилы за то, что подглядывал как тот лапает Любку Акимову. Он тогда увидел Любкину грудь. Впервые в жизни увидел девичью грудь вообще, что оказалось главным разочарованием на тот момент. Вдвойне обидно. Потому что ему нравилась Любка. А вот той очевидно весьма нравилось то, что проделывал с ней Юрка. Она визжала, отбивалась от него, но всё как бы понарошку. А ведь Фёдор влюбился в неё, хоть она и была старше на несколько лет. Может именно поэтому как раз и влюбился. Он даже специально позволил им обнаружить себя, чтобы Юрка отвлёкся и перестал лазить своими клешнями под Любкин халатик.
   - А ну брысь отсюда.
   Фёдор нахлобучился и не уходил. Любка прямо-таки зашлась в хохоте от восторга.
   - Всё равно смотрит.
   - Ты чего? Не понял меня? Объяснить по-плохому?
   - Это он за меня вступается. Рыцарь мой.
   - Ну вот я сейчас навешаю этому рыцарю.
   Юрка подошёл. Повернул и стал отвешивать смачные пендали.
   - Ну как? Нравится быть рыцарем? Хочешь ещё?
   Вздрагивая от ударов, Фёдор не ощущал боли. Наверное, потому что он всё время пялился на Любкину грудь. Всякий раз, когда та сгибалась в приступах смеха, из-под её лёгкого халатика без рукавов, показывались два невзрачных бугорка с светло-розовыми пупырками сосков. Несомненно, притягательных как всё запретное, но в то же время совсем не интересных по факту и даже не особенно симпатичных. Пожалуй, это разочарование оказалось даже обиднее, чем Любкин смех или Юркины пендали. А разошедшаяся Любка всё время хохотала, как ненормальная. И даже на улице вытолканный взашей Фёдор слышал, как она заливалась неудержимым смехом. Вернувшийся Юрка даже цыкнул, веля ей вести себя тише и не добившись адекватной реакции снова потащил её в глубь сарая.
   Правда, потом Юрка женился на Любке. У них родился ребёнок, столь же некрасивый, противный, как и его отец. Затем Юрку забрали на войну, где ему миной оторвало ногу. Правую, ту самую которой отвешивал ему пендали. Вернувшись в деревню, запил по-чёрному, в дым. Историю эту Фёдор узнал от самой Любки, которой стало к тому времени уже не до смеха. Не выдержав и года после возвращения мужа-инвалида, она убежала от него и подалась в город. Поселилась в общаге, устроилась на работу продавщицей. Фёдор как раз и встретил её в магазине. Поразился произошедшей перемене. В ней не осталось и следа той нагловато-проказливой девичьей красоты, что так глубоко впечатлила его когда-то. Перед ним было странное и страшное, высохшее существо с похотливо-затравленным взглядом. Любка пыталась понравиться ему, напоминала о прошлом. Вот странная. Зачем она ему теперь была нужна? Он повзрослел и стал любить женщин моложе себя и в полной люксовой комплектации. А иначе какой в них смысл?
   Фёдор Маркович усмехнулся. Всех обидчиков его, так или иначе настигает заслуженная кара. Все они один за другим сходят с его пути. Не иначе это рок бережёт и ведёт по жизни. Возможно даже, он - избранный. Почему нет? Один из многих. Это не домыслы, не совпадения. Фактов достаточно. Кто-то рождён повелевать, кто-то прислуживать - известное дело, наукой доказано. Теория элит. Принцип Парето. И если он избранный, то значит пасечника ожидает та же участь, что и всех его врагов. Потому что тот стоит у него на пути. Воистину, тому, кто способен терпеливо ждать, река сама принесёт труп врага. Выигрывает сделавший правильный ход и в нужное время. И он уже достаточно ждал, чтобы сделать этот ход. Время пришло.
   В доме у пасечника он был только раз, совсем ещё маленьким. Воспоминание очень далёкое и вырванное из времени. По какой-то причине оставшийся в памяти миг из детства. Приходили с бабушкой за мёдом. Заодно посидели, выпили чаю.
   Помнился круглый стол в центре просторной комнаты, вокруг табуреты. На столе большой самовар, белые, сахарные, чашки на блюдечках. Вначале Федя заворожённо разглядывал сверкающий медью самовар, затем чашки. И, конечно же, самого пасечника, казавшегося ему и строгим, и добрым одновременно.
   Взрослые говорили о чём-то своём, кажется бабушка пожаловалась и на его, Федино, плохое здоровье, слабый иммунитет. Он сначала особенно не вникал в разговор. Непоседливый детский взгляд уже бегал по комнате, лишённой привычных атрибутов убранства. Ни телевизора, ни радио, ни ковра с фотографиями. Просто бревенчатые стены, а прямо вдоль них поставлены стопки книг.
   Новые книги, старые, с пожелтевшими листами, толстые и не очень, в ярких обложках с рисунками и в строгих переплётах одного скучного цвета. И самые высокие стопки возле письменного стола у окна. На столе ещё одна книга шевелит на ветру страницами, будто живая, словно пытается произнести нечто важное. Захотелось подойти, послушать, узнать...
   - Болеет много, - с протяжным вздохом произнесла бабушка, - Поэтому слабенький. Обижают его ребята. А он плачет всё время, капризничает.
   - Нет, не поэтому, - ответил ей пасечник.
   - Как не поэтому? Недавно гулять ходили, опять побили его. Пришёл домой в слезах весь. Спрашиваю за что? Молчит. Плачет. Он сдачи никому дать не может вот они и лупцуют его. Хоть бы сказал, кто и зачем? Пожаловалась бы сама.
   Федя слушал насупившись. Пошли в лес гулять. Ребята выцарапывали на коре деревьев перочинным ножиком свои имена и разные знаки. Он вступился за деревья, говоря, что они живые. Вначале подняли на смех, а потом и поколотили. Не столько больно, сколько обидно.
   - И то верно, что не в кого ему быть сильным, - вздохнула бабушка.
   - Не слабый он, - покачал головой пасечник, пристально следя за ним взглядом.
   - Не слабый я.
   Закричал он тогда на бабушку. Надоела говорить ерунду. Обидно.
   - Не слабый. Не слабый. Пошутила я.
   - Захочу и сделаю им всем плохо.
   Он вздумал и впрямь закатить каприз, как умел, с самозабвенным криком и топаньем ногами, но пасечник внезапно пригвоздил его к табурету пронизывающим взглядом. Смотри у меня, мол. Насквозь тебя вижу.
   - Силу заслужить надо, - строго произнёс пасечник.
   Вот с тех пор, видимо, он и опасался хозяина пасеки, обходил и его и пасеку стороной. Не хотел снова встретиться с этим его взглядом...
   Над головой пролетел ворон. Огромный. Чёрный. В машине даже через поднятые стёкла слышалось хлопанье его крыльев.
   - Ты, смотри, - Тимур нагнулся, чтобы лучше видеть в окно. - Это же ворон? Посмотри только, какой здоровый. И кружит, и кружит над нами. К чему бы это, а, Фёдор Маркович?
   - Да их здесь много летает. Всегда было много... Но это он не над нами кружит. Над пасечником, если тот не одумается и не подпишет бумаги на землю.
   Тимур загоготал.
   - Точно. Молодец, Фёдор Маркович. Слышали, пацаны? Умная птица, да? Чует скорую добычу.
   Фёдор Маркович пожал плечами.
   Посмотрел в окно. А птица и впрямь заложила круг в сторону пасеки. Умная птица. Знает над кем кружить. И он показал водителю свернуть в том же направлении.
   - Здесь направо. На эту вот улицу.
   - Сворачивай, - приказал Тимур.
   Водитель подал требовательный сигнал переднему джипу и включил правый поворот показывая куда надо двигаться. Пока те соображали, успели проскочить перекрёсток. Пришлось им сдавать назад.
   - Ну давайте упыри, соображайте быстрей, - кричал Тимур.
   Можно было поехать и прямо. И свернуть чуть подальше. Но хотелось именно здесь, чтобы мимо их дома. Вот он как раз показался в дальнем конце улицы. В три окна, двухэтажный, со съехавшей набок прохудившейся крышей и облупившейся печной трубой. Перед домом небольшой палисадник. Вишенка. Повалившийся забор - это уже последствия деятельности дачника. Воспоминания и впрямь брали за душу. Ностальгия по детству, которое - совпадение или нет, ушло вместе с дедом и бабушкой. В начале умер дед, пославший всех к чёрту, а через несколько лет умерла и бабушка, проклявшая деда.
   - Старый дурак. Ни кола, ни двора, почитай, не оставил... Внучек, ты помни. Наступает такая жизнь, что каждый творец своего счастья. Надо только взлететь повыше, чтобы не тебе на голову гадили, а ты всех клевал сверху прямо в темечко.
   Но настоящим хватом оказался её старший сын, мамин брат. Тут же после смерти бабушки дядя продал свою долю в доме, поселив в него чужих людей, каких-то русских беженцев с Кавказа. Вроде бы неплохие люди, но соседство с ними оказалось невыносимым для мамы. Она вся измучалась, думая, как бы их выселить и заодно отомстить брату. Началась настоящая война, принесшая сторонам немало несчастий и изрядно повеселившая соседей. И война эта длилась до тех пор, пока в конфликт не вмешался пасечник. Он поговорил с мамой и странным образом убедил её в необходимости продать этим людям и свою долю. Она послушалась пасечника и отдала дом, причём совсем за недорого. Потом мама почему-то стала говорить, что нужно было так сделать сразу.
   Правда вскоре дом снова перепродали. Теперь уже московскому дачнику, собиравшемуся построить тут кирпичный особнячок в три этажа. Однако, дачник так и не начал толком строительство, едва только приступил к сносу старого дома. Говорят, он тоже повздорил с пасечником. По неизвестной причине тот будто бы не разрешил дачнику строить дом. Дачник вначале хотел было воевать с пасечником, обращался даже в милицию, жаловался, но потом вдруг в один миг поспешил убраться из Васильково по добру, по здоровому. И он оказался рад сплавить несчастливую загородную недвижимость за сущие копейки, даже не вступая в переговоры.
   - И на кой ляд мы сюда свернули? Посигналь, пусть нажмут впереди. Надоело пялить глаза на колхоз вокруг.
   Водитель в этот раз дал протяжный сигнал и помигал фарами, насел на хвост передней машине. Вся кавалькада ускорила ход.
   - О, смотри, опять летит.
   Вновь с небес донеслось хлопанье крыльев. Вернувшийся ворон пронзительно каркнул и спланировал прямо на верхушку покосившегося столба. Настолько покосившимся теперь стоит этот столб, что непонятно как он вообще ещё держится и почему не падает. На последнем покоится издыхании - дунь на него и завалится.
   Помнится, не один раз лазил туда ещё дед Фёдора, чтобы чинить электричество. Представил его сейчас, будто живого. Вот так же скрючившийся сидел на столбе. Внизу бывало собирались пацаны, начинали подшучивать. Тогда дед кричал на них с высоты:
   - Прочь. Прочь.
   Впрочем, почему же не падает столб? Падает. Падает. Ещё как падает. Неотвратимо и мощно, словно меч, занесённый для удара, и теперь обрушивающийся всей тяжестью на врага.
   - Какого хрена?
   - Падает. Падает. Столб падает.
   - Тормози. Тормози. Кому говорю? Башку оторву. Дерьмо. А!
   Водитель передней машины отчаянно оттормаживался, словно его и впрямь достигли угрозы Тимура. Но всё равно не успел, столб рухнул прямо на капот джипа. Треск. Грохот. Крики. Всполох чёрных крыльев. Хриплое карканье. Водитель их машины резко вывернул в сторону, пытаясь избежать столкновения, но подскочив на очередной рытвине, левым крылом они влетели в переднюю машину, а в них самих, сминая багажник кенгурятником въехал и третий джип.
   Фёдора Марковича бросило вперёд, едва не приложив о водительское сидение, затем назад, слегка ударив о подголовник. Всё-таки хорошо, что он пристегнулся, иначе не миновать беды. Даже Тимура швыряло, как тряпичную куклу. На передних сиденьях фартово не пристёгнутые братки опробовали грудью и головами крепость торпеды и стёкол.
   Затем как-то разом всё стихло. Несколько мгновений слышно было одно лишь шипение, исходящее откуда-то из нутра машины. Благотворную тишину нарушил сипящий голос Тимура.
   - Твою же мать. Очки разбились.
   Он толкнул дверь, вывалился из машины.
   - Дерьмо. Вот же дерьмо.
   Прихрамывая и пошатываясь, держась за голову, поковылял к переднему внедорожнику осматривать повреждения. Рухнувший столб промял капот, лобовое стекло превратилось в сеточку трещин, кое-где даже вывалилось кусочками, образовав дыры.
   - Если стойки не зацепило, легко отделались. А там что? Дерьмо. Все три машины побили.
   Тимур яростно рванул на себя переднюю дверь, стащил на себя водителя, мирно опочивавшего на исправно сработавшей подушке безопасности, и стал трясти его бесчувственного за грудки.
   - Не видел куда ехал, придурок? И тебе тоже покойник привиделся?
   - Тимур оставь. Он не виноват.
   Фёдор Маркович тоже вылез из машины, оглядывал картину бедствия. Вокруг машин стояли растерянные парни, чесали в крепких затылках. Крепкие слова произносили едва слышно, под нос, словно опасаясь чего-то неясного. При аварии кое-кому из них досталось весьма ощутимо. Вот, вытащили ещё одного, пребывавшего без чувств, выложили на траву.
   - Пасечник? - налитыми от ярости глазами посмотрел на него Тимур.
   На бритой голове у него разливался огромный кровоподтёк, которого он сам ещё не заметил, не ощущая боли.
   Фёдор Маркович снова только пожал плечами. Посмотрел на упавший столб. Перевёл взгляд на дом. И в самом деле занятный вопрос. Почему именно здесь и сейчас?
   - Приземление птицы видимо и стало решающим фактором, изменившим качественное состояние столба, - усмехнулся он, - Совпадение.
   - Убью эту тварь.
   Тимур выхватил пистолет и стал палить в небо, где вновь показался роковой ворон. Все парни, кто был на ногах как по команде выхватили оружие и тоже стали стрелять по ворону. Округу сотрясла невиданная здесь с войны канонада. Хлопки выстрелов иной раз сливались, превращаясь в настоящие залпы.
   Фёдор Маркович наблюдал за птицей с необъяснимой тревогой. Отчего-то не хотелось ему, чтобы этот толстогубый бык с синяком на бритой макушке или кто-то ещё подстрелил ворона. И к счастью, он невредимым улетел в сторону реки.
   - Зараза, - плюнул Тимур в сердцах.
   - Надо идти, - сказал Фёдор Маркович, когда затихла стрельба. - Дела не ждут. Возьми с собой пару парней.
   А сам оглянулся на дом. Тот как-то сумрачно, зло и обиженно поглядывал тёмными пустыми глазницами. Зайти? Нет, не сейчас. Не сейчас. Сейчас он не сможет. Потом. После того как решит все дела, когда ему никто не будет мешать.
   - Крюк, Гиблый, Хапок, - Тимур назвал погоняла наиболее бодро державшихся на ногах,- Пойдёте со мной. Остальные здесь. Смотреть за машинами. Ясно? Веди, Фёдор Маркович. Не забудь папочку с документами.
   Впятером зашагали по улицам. Парни тревожно оглядывались по сторонам и прислушивались к каждому шороху. Оказалось, передвигаться по этим притихшим местам на своих двоих совсем не то же самое, что ехать в машине с задвинутыми наглухо стёклами, под переливы и перезвоны шансона. Призраки, бродившие за покосившимися заборами, сразу стали ближе и реалистичнее.
   - Сраное место, - заявил вислогубый Хапок, - Спалить бы тут всё.
   Не прошли после этого и сотни метров, как он заорал, запрыгал и схватился за лицо. Пчела укусила его прямо за отвислую губу. Тимур взбесился от его крика.
   - Да чего ты орёшь? Пройдёт сейчас. Хватит. Кому сказал?
   - Пчёлами даже лечат, - загоготал Гиблый. - Не слышал? Здоровее будешь.
   - Пошёл ты... У меня аллергия. Знаешь, как всё распухнет сейчас?
   Вскоре губа у него и впрямь оказалась в два раза больше обычного. Превратилась в нечто огромное и бесформенное. Вокруг нарастал отёк и появилось покраснение кожи.
   - Ну ты и урод, - заорал на него Тимур.
   - У меня отёк. Дышать тяжело. Вызовите скорую.
   - А в санаторий тебе не нужно? Вали к пацанам. Пусть вытащат тебе жало.
   - Не поможет, - хныкал Хапок.
   - Вали.
   Тимур подтолкнул его и затем от злости несколько раз пнул забор, у дома возле которого они стояли. После его удара свалилась целая секция. Оказалось, забор едва держался проржавевшими гвоздями за покосившиеся столбы. Он перешёл к следующей, по которой пришлось бить несколько раз, чтобы она упала.
   - Падла. Падла. Падла. Дерьмо гнилое. Нажили себе геморроя... Не передумал насчёт блицкрига, Фёдор Маркович?
   - Нет, - покачал он головой, провожая Хапка задумчивым взглядом, - надо идти.
   - Посмотри, как ребятам досталось. Прибавить бы за непредвиденные сложности...
   Фёдор Маркович сощурил в усмешке глаза.
   - Возьмёшь из страховки.
   Тимур выругался в сторону и ещё какое-то время уделил крушению гнилого забора. Теперь он это делал руками. Прогнившие доски податливо ломались, разлетаясь в труху под ударами набитых кулачищ. Гиблый и Крюк заразившись его примером тоже стали ломать забор, затем принялись за дом. Похожий на длинную пиявку Гиблый повис на ставне, пытаясь оторвать её полностью. Крюк поднял с земли камень, с силой швырнул в окно.
   Нельзя уже больше вынести их придурковатого поведения. В этом доме жила подруга его бабки, тётя Аня. Светловолосая бойкая женщина, доярка. Первая во всей округе певунья.
   - Перестаньте. Немедленно. Вы что? Забыли зачем мы здесь? Соблюдать тишину. Скрытность.
   Парни набычились, но ломать дом перестали. Посмотрели на Тимура. Тот доломав забор, стукнул кулачищами друг о друга.
   - Значит так, братва. Будет для вас задание.
   Фёдор Маркович удивлённо посмотрел на него, но Тимур как будто и не заметил этого его взгляда.
   - К пасечнику мы пойдём сами, вдвоём. А вы оба дуйте в другую сторону, к реке. Пошумите там как следует. Подожди, не скачи, Гиблый... По пути возьмёте у Ящера гранаты, у него есть пара. Скажете я приказал. Нет, пусть лучше он идёт с вами...
   - Тимур?
   - Понятно, братва? Тогда дуйте, бегом.
   Братву не надо было упрашивать. Они бросились бегом выполнять задание, которое явно им нравилось.
   - Тимур, ты что вытворяешь? Зачем это надо?
   - Да ты чего, Фёдор Маркович? Стратегия. Отвлекающий манёвр. Нанесём удар как будто в одной стороне, а сами двинем прямо на пасеку.
   - Бред.
   Пришла его очередь отойти в сторону, чтобы отвести душу. Позабыв о том, что сам ещё недавно задумывал делать что-то подобное, Фёдор Маркович на чём свет стоит обложил стратегию Тимура. Представил, как эта гопота будет разносить его Васильково. Не пожалеют ведь и кого из оставшихся стариков. Потом не оберёшься расхлёбывать.
   - Нет, а зачем? Ты правда думаешь, что всё это наколдовал пасечник? Он что за нами следит сейчас?
   - А кто ещё? Ты же сам говорил...
   - Говорил, он партизан бывший. Может нам подложить что-нибудь на мосту по старой памяти. Растяжку, мину или фугас.
   - Да? Вот оно что... А как тогда это всё объяснить?
   - Что объяснить? Что?
   - Призрак в реке? Ворон на столбе? Пчела.
   - Совпадения, Тимур. Совпадения.
   - Не думаю. Не похоже. Ну а вдруг нет? Вдруг он и правда колдун? Нечистая сила.
   - Ты разве не знаешь? Дьявол ест всё кроме мёда.
   - Чего?
   - Это абсурд, говорю. Полная чушь.
   - Не лишним же будет перестраховаться. Пусть он пока за пацанами побегает, а мы уже тут как тут у него под носом.
   Он вытащил из кармана пистолет и помахал им в воздухе. Фёдор Маркович махнул рукой и некоторое время помолчал, приводя мысли в порядок.
   - Ладно. Пошли.
   Ноги привычно понесли его по тем улицам, которые он вдоль и поперёк истоптал в детстве. Земля прибавляла сил. В душе закипала благородная ярость. Покажет он этому пасечнику. Пусть только попробует не подписать бумаги. Живьём отдаст на съедение Бритому и его отморозкам. А когда получит землю выбросит пасечника на помойку, без всякой компенсации.
   - По ходу шишак на голове у меня будет немаленький. А? Приложило меня в машине.
   Тимур трогал ушибленное место на голове, пытаясь понять, что у него там.
   - Ты-то пристёгнут был... А у меня черепушка побаливает.
   В конце концов, сфотографировал беспокоившее место на телефон и посмотрев снимок пришёл в неистовство.
   - Ни хрена себе. Это у меня такая синь на черепе? А чё дальше будет? Расплывётся на пол головы? Всё. Теперь точно завалю этого пасечника.
   Вышли к повороту на пасеку в тот момент, когда с дальней стороны, от реки, куда отправились Крюк и Гиблый, донеслись частые пистолетные выстрелы, а затем послышался приглушённый расстоянием звук разрыва, затем сразу ещё один.
   - Молодцы. Отлично работают.
   - Не важно. Пришли.
   Фёдор Маркович повернул на просёлок, ведущий к пасеке.
   - Говорить буду я. Ты пока не вмешивайся.
   Он уже давно решил, как поведёт разговор с пасечником.
   - Парамон Констанинович, мы представляем известную фирму-застройщика. В наших интересах купить принадлежащий вам земельный участок. И мы готовы сделать выгодное для вас предложение. Вам достаточно будет подписать договор, чтобы стать владельцем квартиры, стоимость которой в несколько раз больше этого дома вместе с участком. Надеюсь, вы сделаете правильный выбор.
   Произносить он всё это будет спокойно и даже слегка небрежно. Не повышая голоса, ровно, практически не делая никаких ударений интонацией. Смотреть будет пристально, но в то же время, как бы мимо старика. Так он сразу даст понять, что бессмысленны всякие споры или дискуссий. Никто здесь не собирается вступать в торг или выслушивать возражения. Только безоговорочная капитуляция. Иначе тонкие губы его тронет лёгкая усмешка и покачав головой, он одним лишь движением брови подаст сигнал для Тимура.
   Однако по мере приближения к воротам в душе поднималось волнение. Тимур так и вовсе весь извёлся, то и дело проверял пистолет в кармане пиджака. Наверное, волнение спутника, как раз и передавалось ему, подумал Фёдор Маркович, успокаивая себя. Чего он так дёргается? Надрался накануне, отходняк мучает?
   Пройдя метров двести по дороге с недавно выкошенной травой, остановились возле ворот с облупившийся коричневой краской и некогда синим почтовым ящиком. Над воротами виднелся потемневший от времени сруб. Из печной трубы тонкой струйкой расстилался по небу дым. Во всей округе единственный дым.
   - Дома пасечник, - сузив глаза прошептал Тимур.
   И загрохотал кулаком в ворота. Створки пошли ходуном, словно в них ударили тараном.
   - Э, пасечник, открывай. Парамон. Или как там его зовут?
   - Прекрати.
   - Не слышит же. Парамон. Ау.
   - Тимур. Перестань.
   - Пасечник. К тебе гости.
   И только после третьего раза послышались чьи-то лёгкие шаги.
   - Иду, иду, - произнёс из-за ворот быстрый голос прервавшего свои дела человека.
   В воротах распахнулась калитка. Порог её переступил босоногий худощавый старик, переживший человеческий век. Нет сомнений, это был пасечник, хоть и сильно изменившийся с тех пор, как Фёдор Маркович видел его в последний раз в детстве.
   На обветренном загорелом лице выступали кустистые ватные брови. Впалые щёки покрывал иней седой бороды. Одет он был в мешковатые, песочного цвета штаны и линялую оливковую рубашку, свободную для высохшего его тела. Вокруг головы выгоревшая некогда красная косынка из-под которой выбивались белые космы.
   Прикрывая глаза изогнутым козырьком жилистой ладошки, пасечник посмотрел сперва на Тимура. Вот что не изменилось в нём. Взгляд льдистых глаз под насупленными бровями, как и прежде пронизывал насквозь.
   - Ты шумишь?
   Тимур нахлобучился и стал вдруг выглядеть как нашкодивший сорванец, не знающий куда подевать руки.
   Затем старик перевёл взгляд и на него самого.
   - А, Федя. Здравствуй
   Ничего себе. Как легко спустя столько лет пасечник признал его.
   - Здравствуйте, Парамон Константинович.
   - Давно тебя ждал. Молодец, что зашёл.
   - Да я по делу, знаете ли...
   Заготовленные слова куда-то повелители из головы.
   - Знаю. Всё знаю. Да ты проходи. Чего тут стоять на улице? Чаем угощу. Пока самовар горячий.
   Пасечник повернулся спиной.
   - И этого захвати с собой охламона.
   Фёдор Маркович посмотрел на Тимура. Похоже, пасечник произвёл на него такое неизгладимое впечатление, что тот позабыл про своё желание немедленно грохнуть проклятого старикана. Пришлось взглядом делать внушение. Тимур проверил пистолет во внутреннем кармане пиджака, показывая, что он в порядке.
   - Не понял кто тут кому стрелу забивал? - шепнул он. - Это он нам что-ли предъяву сейчас выставлять будет?
   Вошли во двор. Собаки у пасечника никогда не водилось. И вообще не было никакой живности, кроме пчёл. Возле дощатого сарая стоял прислонённый к стене старый велосипед с большими тонкими колёсами. Пахло скошенной травой, что сушилась рассыпанная по двору тонким слоем. По дровнице прыгала белка, проводила их любопытным взглядом.
   - В дом заходите. По ступенечкам осторожней. Крутые они у меня. Выстроил скворечник, а теперь на старости и не рад прыгать туда-сюда.
   Однако сам просто вспорхнул по лестнице. Гостям подъём дался гораздо труднее. Фёдор Маркович ощутил заколотившееся сердце. Тимур громко сопел.
   - Парамон Константинович, выслушайте, пожалуйста. Мы представлем...
   - Выслушаю. Вы только проходите. Проходите. Не стойте в сенях.
   И Фёдор Маркович следом за Тимуром шагнул в своё прошлое. Вот она, та самая комната. Знакомый запах трав, дерева и старой бумаги. Всё та же нехитрая обстановка. Посередине круглый стол, накрытый матерчатой скатертью с потерявшими цвет васильками. На столе самовар, сверху императорской короной водружён заварочный чайник и вокруг будто фрейлины три белые чашки на блюдечках. Седыми кавалерами возле стола табуреты. Вдоль одной стены самодельный шкаф с дверцами - раньше его не было. Вдоль остальных стен по-прежнему стопки книг. На письменном столе вместо книги лежала раскрытая тетрадь и рядом с ней ручка.
   Всё как прежде вроде бы и всё не так. Просто теперь комната уже не кажется такой огромной и на всём лежит печать неумолимого времени. Ну, а что говорить, прошло без малого сорок лет. Он уже и сам прочитал многие из этих книг, а про другие точно знает, что не станет их читать никогда.
   - Смотри. Ровно. Три.
   Тимур пихал его в бок и делал глаза, показывая на приготовленные как по заказу три чашки. Натюрморт этот крепко поразил его сознание. Похоже он поплыл окончательно. Выражение лица у него стало совершенно по детски растерянным.
   - Садитесь. Садитесь. Не стойте.
   Пасечник гостеприимно суетился, поглядывая на каждого из них поочерёдно сверкающим взглядом, казавшимся то строгим, то наоборот проказливым, и сбивая этим ещё более с толку. Что происходит? Может спустить Тимура с цепи?
   Фёдор Маркович подошёл к окну. Вид из него открывался великолепный. В этом месте река уходила излучиной вдаль. На лугу видны были домики ульев. Попытался пересчитать, но быстро сбился. Вроде бы не менее трёх десятков. Скосил глаза на тетрадь. Что он там пишет? Не разобрать. По листам как будто прошлись муравьи, обмакнув свои лапки в чернила. Никак мемуары задумал оставить?
  
   За спиной слышно было как Тимур взгромоздился на жалобно хрустнувший под его весом табурет. Запахло душистыми травами. Пасечник разливал заварку по чашкам.
   - А я думаю, кто шумит в деревне? К кому приехали? Никого ведь почитай не осталось тут. А потом прислушался, понял - это ко мне гости едут. Надо самовар ставить.
   - Помню.
   Фёдор Маркович повернулся. Пасечник обходил стол, наливал чай, переставлял чашки и даже успел подхватить неловко сброшенную Тимуром ложку, словно точно знал, что упадёт в эту секунду. Движения у пасечника были по-стариковски неторопливые, плавные, точно рассчитанные. Вложил ложку в руку потрясённому Тимуру. Погладил его по бугристой голове, словно непоседливого шалопая. Засмеялся и потрогал шишку на голове. Подул на неё.
   - Болит?
   Потрясённый Тимур замер ни жив, ни мёртв.
   - Побаливает, - едва слышно с замиранием произнёс он, - Теперь уже не так сильно.
   - Вот и хорошо. Угощу тебя мёдом.
   Пасечник достал из шкафа туесок с мёдом, поставил на стол. Тимур потянул носом.
   - Лесом пахнет. Или лужком.
   Пасечник улыбнулся и поставил туесок прямо перед ним.
   - Настоящего мёда, когда ещё попробуешь? В городе всё не то привозят на ярмарки. Там чего только не добавляют в него.
   - Мёд я люблю. А у вас правда есть пьяный мёд?
   Пасечник улыбнулся.
   - Мёд - это жизнь. Эликсир бессмертия. Вы знаете, что люди с самых древних времён занимаются пчёлами? Пчеловодом был даже Аристотель. Пчёл разводили и скифы. Мёд - золото наших предков. По всему миру сейчас знаете сколько живёт пчелиных семей? Пятьдесят один миллион двести шестьдесят три тысячи пятьсот сорок семь. И это только на пасеках. Не говорю уж о диких.
   - Так много? - удивился Тимур, распахнув глаза, - И вы про всех знаете?
   - Много? Это как посмотреть. Представляешь сколько маленьким пчёлкам надо трудиться, чтобы сделать хотя одну ложку мёда? А ведь мёд любят все. Вот ты любишь, Федя любит, и другие тоже любят. И не хватает его на всех. Как быть? А? Вот то-то и оно... А ты говоришь много пчёл на Земле.
   - Надо помогать пчёлам.
   - Правильно. Молодец. Посиди тут, покушай медку. Хорошо?
   Тимур несколько раз быстро кивнул головой. Да что это с ним? Ведёт себя словно ребёнок. Фёдор Маркович сощурил глаза и шагнул к столу. Спутник его не реагировал, занятый облизыванием ложки. Придётся похоже всё делать самому. Он уселся на табурет. Похоже тот же самый, что и сорок лет тому назад. Пасечник налил ему чай в чашку.
   - Приходил ко мне ещё совсем маленьким с бабушкой. Беспокоилась она за тебя... Помнишь или нет?
   - Ничего не забываю. Не в моих правилах.
   - Светлая у тебя голова. Всегда была светлая. Поэтому сильный ум. А я вот боюсь, что подзабыл уже многое. Стал даже записывать. Видел тетрадь небось...
   - Парамон Константинович, выслушайте меня, наконец.
   - Пожалуйста. Отчего бы не послушать?
   Пасечник тоже присел на табурет. Взял в руки чашку. Прихлебнул горячей душистой жидкости. Сожмурился от удовольствия.
   - Мы представляем одну солидную строительную компанию...
   - А ты-то чего не пьёшь? Небось думаешь чай - баловство, а наперёд надо о деле?
   - Обсудим дела. Потом попьём чаю.
   - Да чего там твои дела? Пыль. В папочке у тебя бумаги. Договора, надо думать. Пришёл ты за пасекой. Подпись моя нужна. И не уговаривать пришёл - требовать. Отнимать в вежливой форме, а нет, так и силой забирать. Это по-вашему и значится покупать. Потому как договариваетесь вы только если отнять не можете.
   - Ну что вы, Парамон Константинович. Зачем вы так?
   - А ничего, Федя. Ничего. Потому что ничего отнять у меня ты не сможешь. Хоть десять машин сюда пригони, а не три как сейчас. Видел, что с ними стало? Чего побледнел? Не бойся. Пасеку отдам тебе по своей воле. Да. Не удивляйся. Отдам. Почему? Старый уже. Уставать начал... И не только в том дело. Не справился я, видать, раз ты ко мне приехал вместе с этими обалдуями. Стыдно мне... Надо делать чего-то.
   Фёдор Маркович развёл руками.
   - Не понимаю. Зачем вы тогда сразу не переписали участок на фирму? С представителем нашим обошлись так не вежливо. Он вам хорошие условия вёз, а вы его атаковали. На обратном пути машина с моста слетела... Ваша работа ведь?
   Пасечник допил чай и налил себе ещё одну чашку.
   - Чай. Люблю. Казалось бы, чего проще? А в сорок втором нам тут и не снилось такого. В лесах партизанили впроголодь. Москва тогда ещё не могла помочь как следует. Отряд небольшой был. Прибился к отряду при отступлении. Не мы на немцев охотились, они на нас. Как зайцы прятались по лесам, да кору на деревьях грызли. В кипятке её и заваривали иной раз. За чашку настоящего горячего чая можно было убить, пожалуй. А так и было, чего уж тут. Воевали за что? Чтобы пить свой чай, хлеб свой и мёд есть. Немцы в округе пожгли и посевы, и пасеки, и дома в деревнях... Понимаешь, тоже хотели на земле стать вместо нас хозяевами.
   Пасечник сверкал глазами, пронизывал его взглядом. Не в силах выдерживать, Фёдор Маркович скосился на Тимура.
   - Ты на него не смотри. Он нам тут в разговоре лишний. Пускай медку поест, чайку похлебает...
   - Парамон Константинович, а что это вы нас с немцами сравниваете? Ничего себе... Мы же не разрушать пришли, как они. Наоборот, строить. Вы посмотрите во что только превратилась деревня? Одни же развалины. А будут новые красивые дома, новая дорога и мост.
   - А почему же с немцами? Не с немцами. В войну немец про брод ничего не знал. Мост наши взорвали при отступлении, так немец долго без моста не доходил в Васильково, не до этого ему было, видать. Зато мы в деревню через брод перебирались, чтобы обогреться, обсушиться, покормиться. Пока немцу не показал дорогу кто-то из местных. Вот тогда и попали мы тут в мышеловку всем отрядом. Приняли бой. Но куда там. Неравные больно силы, особенно когда пошли в ход миномёты. Пришлось отступать. Возле того брода мы вшестером немца удерживали, пока отряд уходил ниже по течению через реку. И все там и полегли.
   Фёдор Маркович почувствовал, как у него загорелись уши. Потом заполыхали и щёки. Нет, какая всё-таки зараза старая, в каком свете выставляет его. Ну ничего, ничего. Всякое приходилось выслушивать. Потерпит ради дела. А лучше на самого пасечника перевести разговор.
   - Вы - герой. Слышал ещё от бабушки. Вы, говорят, только чудом остались в живых. В вас не то три, не то пять пуль попало. А кто говорил и все десять, да ещё ударило снарядом из миномёта и переехало танком. Бабушка помню считала, что это вас бог спас. Дедушка смеялся над ней. На войне и не такое бывает.
   - И не такое. Верно. Помнится, я тогда на немцев пошёл с пулемётом наперевес. Один был у нас в отряде, трофейный как раз. Это я последний остался уже, всех поубивало. Поднялся во весь рост и попёр на них прямо по воде через брод. Не скажу, что в голове помутилось, ясная была мысль. Убьют. Это скорее в сердце. Такая меня злость взяла. Вот думаю, так мне эти места понравились. Природа. Пожить бы здесь. Нет, приходится погибать из-за чьей-то жадности. И придут сюда чужие люди, убившие других людей, чтобы хозяйничать вместо них. Неужели примет их эта земля? Не может, думаю, быть такого. Не может. Должны быть у природы свои законы и силы, чтобы оберегать себя от такого злодейства. Не может быть ей всё равно. И вот если бы только знать про это, если бы обладать такой силой...
   - Вкуснотища, - произнёс Тимур, облизывая ложку до зеркального блеска.
   - Кушай на здоровье. Мёд не только тело, он и душу исцеляет, у кого она есть.
   Забавное это зрелище. Нелепое, но забавное. Может и в самом деле тут какая-то магия? Пьяный мёд? Иначе как объяснить происходящее с Тимуром?
   - Чепуха, - Фёдор Маркович усмехнулся про себя.
   Ну, пусть даже магия. Пусть колдовство. Ну и что? Он услышал главное - отдадут ему пасеку. Остальное - неважно. Почему? Зачем? Всё это обычные разговоры старика-неудачника. Поплачет о прошлом. Поругает настоящее. Проклянёт будущее. Жизнь прошла, напоследок надо придать себе значимости. Да и поговорить ему не с кем, видимо, порассказать видимо накопилось немало. Пусть говорит что угодно. Послушаем. Выпьем чайку. Выбора у него всё равно нет. Он это и сам понимает.
   - Парамон Константинович, если хотите, поставим в договоре одним из условий обязательное сохранение пасеки. Будущему посёлку это никак не помешает.
   Но старик словно бы и не услышал его. Приласкав Тимура, он снова вернулся к воспоминаниям.
   - И вот я иду, стреляю, стреляю, стреляю. И в меня тоже стреляют, стреляют, стреляют. А вот попали в меня или нет, даже не вспомню никак. Пытался уж сколько раз, всё напрасно. Иной раз кажется несколько пуль в меня всё же ударило. Помнит тело как они попадали. Вот тут, тут и тут. Точно. Потом подумаешь, нет, не может этого быть. Не осталось следов. Все пули значит удивительным образом миновали меня. Но важно в тот момент было одно - не берёт меня смерть и всё тут. И я даже наступал шаг за шагом. Пока уже не дрогнули сами немцы. Прыгнули в грузовик и умчали за подмогой. И тогда только я понял, что и мне уже пора помирать. Мешком свалился в воду и поплыл вниз по течению, разглядывая облака. И будто бы с кем-то разговор веду по душам. Обо всём на свете. Про всё обыденное и про самое сокровенное, о чём раньше даже помыслить не смел. О том, что со мной будет и про то откуда всё появилось. Притом голос был и не мужской, и не женский. Не громкий, не тихий. И язык незнакомый да понятный во всём...
   Фёдор Маркович насмешливо сощурил глаза:
   - Всё-таки бог получается? Нет? А как же тогда вы остались в живых? Почему, как думаете?
   - Вот почему так получилось со мной не знаю. Вернее, опять же и знаю, и не знаю. Правильно сказать, всю жизнь ищу ответ на это. Иной раз кажется, что вот-вот открою его, потом понимаю, опять всё не то... Принесла меня река в запруду лесную, устроенную бобрами, там и пришёл в себя. Очнулся, глядь, лежу на поваленных ими стволах в чём мать родила. И пролежал по всему видать долго. И ничего про себя не помню. В самом деле, как заново родился. В голове звон, пустота и в то же время ничего не боюсь, всё понимаю. Слышу дыхание каждого деревца, трепыхание листочка, понимаю о чём чирикает птичка. Вот удивительно, думаю. И отправился я бродить по лесу. Нет, не то чтобы выход искать, а как будто бы исследовать его, изучать, открывать заново. И так несколько дней ходил по чащобе. Не помню, чем жил, но и голодным как будто не был. Наконец вышел обратно к деревне. К тому времени вспомнил как раз немного кто я такой и откуда взялся. Вернулась память. Стыдно стало за нагой вид. Надо думаю, раздобыть одежду. Пошёл в Васильково. Посмотрел сначала, что нет немца в деревне. И дома целые. Ну а как увидали меня местные, глазам поверить не могут, что остался живой. Подойти бояться. Так с той поры и повелось. Но я не обижаюсь. И сам, понимаю, что говорить, чудным стал с той поры...
   - Воссоединились с природой.
   - Напрасно смеёшься. Так и есть. Ну вот ты слышал про всяких водяных, леших? Да? Вот что-то вроде этого. Дух природы. Пасечник.
   - Хранитель.
   - Вот. Точно. Хранитель. Правильно сказал. В сорок пятом как раз очень кстати вышло постановление о мерах по развитию пчеловодства. В колхозах, совхозах, личных хозяйствах. Обеспечить, расширить, улучшить. Пасеки -- это же не только мёд, но и опыление сельхозкультур. Вот я и стал этаким хранителем-сторожем здешним. Инспектором. Пасечником.
   Он показал рукой в окно, в сторону обширного луга. Фёдор Маркович облизнул губы. Да. Именно на такие участки у воды всегда самый бешеный спрос. И уже даже есть покупатели. Только этот сумасшедший старик мешается под ногами.
   - Так не пора ли вам отдохнуть, Парамон Константинович? - с нажимом произнёс Фёдор Маркович.
   - Тоже правильно говоришь, пора на покой. Мне без малого сто одиннадцать... Но не столько телом устал, сколько духом. Времена меняются, люди. Не нахожу своего места в новом мире. Нужен тут новый смотритель вместо меня. А мне бы уже переродится в новом качестве.
   - Кем, если не секрет?
   - Кто ж его знает? Перерождение штука такая, выбирать не приходится. Стану пчелой где-нибудь в Австралии.
   - Зачем же так? Пчелой...
   - А как ты хотел? Не везде пчёлкам должный уход и отношение. Используют их труд почём зря ради денег, насилуют, уничтожают. Повсюду нужна им защита.
   - Понятно.
   Впрочем, ничего ему не было понятно, кроме того, что старик по какой-то своей причуде всё-таки решил уступить ему участок.
   - Вот я тут и подготовил бумагу. Акт. Прочитай и, если согласен, впиши имя и поставь подпись.
   Взял из рук старика исписанный с двух сторон тетрадный лист. Написано в духе, Могилевский Парамон Константинович передаёт вверенное ему хозяйство. Имущество передано по описи. Опись и схема оказались на обороте листа, хорошо знакомые с детства: река, луг, лес, поля.
   - А это на плане ульи?
   - Пчёлы у тебя не должны быть в обиде. Ты - пасечник. За всю экосистему в ответе. Со всеми вытекающими.
   - Это что значит?
   - Ты ведь учти. Обретаешь знание великое. Знание - сила. Как использовать решай сам. Во благо себе или всем. Хочешь - строй здесь новые дома. Продавай. Оно и правда сильно всё обветшало. Только помни. Не в церкви. Никто не отпустит грехи. Справедливость - высшая мера. Не справишься, погубишь от жадности своей пасеку, и всё. Вместе с ней и сам кончишься в одночасье. И перерождения следующего у тебя не будет.
   - Когда же мне приступать к обязанностям?
   - А почитай, что немедля, как не станет меня.
   - То есть подписываю и всё?
   - Точно. Если считаешь, что справишься.
   - Постараемся.
   Он усмехнулся и отвыкшей писать рукой заполнил в акте пробел: Боков Ф.М. И поставил подпись.
   - Так вы тогда и мои подпишите бумаги. Иначе я не смогу вступить во владение пасекой по закону?
   Фёдор Маркович достал из папки файлики с экземплярами договора купли-продажи.
   - Вот здесь и вот здесь. И доверенность мне подпишите. Вы теперь, кстати, владелец квартиры в посёлке Дорожник.
   - Не надо мне, - скривился пасечник и не глядя подписал договор.
   Фёдор Маркович торопливо собрал бумаги.
   - Так и мне не надо.
   Закончив с документами, стал тормошить Тимура. Вот идиот, растёкся как блин на сковороде. Блюдце вылизывает языком.
   - Пойдём. Хватит уже.
   - До свидания, ребятушки.
   - Парамон Константинович, мёд у вас очень вкусный. Волшебный.
   - Волшебный. Как же иначе.
   - Выходи. Не задерживайся.
   Вышли к воротам.
   - Всего доброго, Парамон Константинович. Как только зарегистрирую, сразу передам ваш экземпляр договора.
   - Это уж как тебе самому надо.
   И уже переступив за калитку, не выдержав, обернулся спросить.
   - Почему я? Какой из меня хранитель?
   - Не ведаю того. Время покажет. Может как раз такой и нужен сейчас.
   - Чем же я заслужил?
   - Вот здесь хранишь у себя Васильково, - пасечник указал пальцем в область груди.
   Фёдор Маркович усмехнулся было этим стариковским причудам, но, как и тогда, в детстве, поймал на себе пронизывающий взгляд старика, заставивший его внутренне сжаться в комок.
   - А не поймёшь, тебе самому хуже будет.
   Над головой хрипло прокричал ворон. Вот привязалась назойливая птица.
   - Понятно. До свидания, Парамон Константинович.
   - Прощай, Фёдор.
   Пока шёл от пасеки, до самого поворота, ощущал на себе этот взгляд, давящий в спину. Несколько раз едва удержался от того, чтобы не посмотреть стоит ли пасечник в самом деле в воротах? Что за напасть? Вместо ожидаемого триумфа в нём нарастало мрачное раздражение. Что это с ним? Ведь удался задуманный ими блицкриг как нельзя лучше. Но казалось почему-то, что это пасечник оставил его в дураках. И зачем он подписывал этот акт? Баловство, конечно. Напрасно только не забрал акт себе. Ни о чём бумага, но не стоило разбрасываться подписью.
   - Стой.
   Тимур послушно встал, как хорошо обученный конь.
   - Слышишь, с тобой вообще, что случилось?
   - А что?
   - Ты там блюдце с мёдом вылизывал как Вини-Пух.
   - Вкусно.
   - А чего лыбился всю дорогу?
   - Представлял будто пчёлкой летал над лугом. От цветка к цветку. Так необыкновенно.
   - Придурок, - прошептал в сторону Фёдор Маркович. - Подожди меня здесь, вернусь, заберу у пасечника бумагу.
   - Можно с тобой?
   - Нет.
   Тимур надулся, но остался на месте. Фёдор Маркович быстрым шагом направился к пасеке. Калитка осталось открытой. Взлетел на крыльцо. На всякий случай постучал по дверному косяку и не дожидаясь ответа, шагнул внутрь.
   - Парамон Констанинович, я тут подумал, пусть лучше акт у меня полежит пока...
   Но пасечника нигде не было видно. На столе убрано. По скатерти ползала пчела, проверяла подлинность вышитых васильков. Посреди лежал акт. Фёдор Маркович с облегчением подобрал его и выскочил вон из комнаты. Пчела увязалась следом, звеня в уши нечто невнятное.
   - Отвяжись.
   Обиженная пчела улетела в сторону луга. Вернулась снова настойчиво прожужжав что-то совсем удивительное и вновь улетела туда, где стояли улья.
   - Вот чего тебе от меня надо?
   Фёдор Маркович повинуясь какому-то неясному чувству отправился за пчелой и тогда увидел пасечника. Из высокой травы видна была одна лишь косынка.
   - Парамон Константинович, - позвал он, подходя ближе.
   Пасечник сидел спиной к нему на большом камне, опираясь о палку. От его неподвижности у Бокова захолодило сердце. Приблизился на негнущихся ногах. Обошёл кругом. Так и есть. Пасечник уже не дышал. И выглядел как давно иссохшая мумия. Кожа его стала словно пергамент, обтянувший кости черепа. Из-под косынки выбились истлевшие волосы. Истончившиеся губы открыли рот с пожелтевшими зубами. И только похожие на скованные льдом озёра глаза, словно живые были устремлены куда-то в небесную даль.
   - Что за чёрт?
   Он что по-быстрому траванулся какой-то дурью? Вот идиот старый. Не мог подождать пока они уедут совсем? Надо, пожалуй, вызвать скорую и полицию. Пусть зафиксируют. А главное не трогать ничего. И убраться отсюда как можно скорее. Фёдор Маркович поспешил прочь с пасеки.
   Выбежал за калитку и тут увидел, навстречу нёсся Тимур. Пришёл в себя, похоже. В глазах появилось знакомое выражение тупой решительности.
   - Прибью. Где эта сволочь? Чем он меня опоил? Какими мухоморами? Что это за мёд пьяный такой?
   - Всё, успокойся, Тимур. Ничего не надо уже. Мы всё сделали.
   - Какого хрена? Он мне ответит.
   - Тимур, договор подписанный уже у меня. Нам шума не надо.
   - Он нам три машины разбил, ребят покалечил.
   - При чём здесь он? Ты что правда думаешь - он колдун?
   - Он - покойник. Какая мне теперь разница кто он такой? И всё это здесь вокруг меня осточертело. Получил договор? Так давай спалим тут всё к чёртовой матери. И деревню эту и пасеку. Ребятам скажу, пусть оставят одни головёшки. Перебьём здесь каждую тварь.
   Толстые губы Тимура двигались бесформенной массой, выплёвывая ругательства и самые страшные угрозы в адрес пасечника и всего Васильково. Фёдор Маркович смотрел и ощущал, как в нём поднимается волна неудержимого раздражения. Врезать бы ему по этим мерзким губищам, чтобы заткнул поганый фонтан.
   - Замолчи, скотина, - с необъяснимой ненавистью подумал Фёдор Маркович и едва не произнёс этого вслух.
   Зато налетевшая вдруг пчела ужалила Тимура в нижнюю губу.
   - Ай. Дерьмо. Больно-то как. Видишь, что происходит? Говорю, спалить эту пасеку надо.
   И вторая пчела ужалила его в веко. Тимур заорал пуще прежнего. Схватился за пистолет. Третья пчела ужалила в руку. Ещё одна во второй глаз. Следующая опять в губу. Тимур запрыгал, закрутился как бешеный и с бешеным рёвом побежал прочь от пасеки.
   В небе, оглашая воздух торжествующим карканьем, кружил ворон.
   - Прочь. Прочь.
   Фёдор Маркович застыл в тревожном раздумье, посматривая то на ворона, то оборачиваясь на пасеку, то поднимая к глазам акт на оборотной стороне которого было перечислено всё его такое знакомое ещё по детству имущество.
   - Как же это?
   Нет, этого не может быть. Он, должно быть, путает что-то. Всё это ему снится. Пусть его укусит в щёку пчела, чтобы скорее проснуться...
   - Ай.
   Нет, он всё же не спит.
   - Чёртов пасечник. На что же ты меня подписал?
   Крик его поднялся высоко в небо, подхваченный ветром разнёсся по округе и вернулся к нему неясным шёпотом трав, жужжанием пчёл, пением птиц. Все они обращались к нему, приветствовали его - нового хранителя. Пасечника. И он слышал всякого из них. И это было великое знание - огромная сила.
   Издалека, донеслись хлопки пистолетных выстрелов. Туда как раз и полетел ворон. Фёдор Маркович усмехнулся и направился в ту же сторону. В голове было ясно. В сердце закипала злость.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"