Казалось, вот- вот разойдется небо, пустит исковерканную трещину и жизнь нашей слишком округло- идеальной планеты, жизнь каждого человека, насекомого, животного, растения полетит к чертям, ибо из трещины придет ударный огонь (ветер, волна, град...).
***
Домой. Скорее домой. Не выдержу больше не минуты вне дома. Порой этот хаосный, безумный город становился домом, поглощал тебя в своем нелепом бессмысленном вращении; сегодня же он отторгал, будто выплевывал из своего русла, и скорее хотелось укрыться в маленьком, спокойном, сотворенном тобою мирке.
Стоп. Только не думать. Не надо так много думать, мозг взрывается и моментально хочется вытворить что-нибудь из ряда вон выходящее: залиться безумным смехом на весь вагон метро, поправить совершенно чужому человеку вывернутую лямку и при этом дико улыбнуться, просто стоять и монотонно долбить в "не прислоняться".
Ой-ой. Не думать. Стоп.
***
солнце садящееся. И пейзажи, пейзажи, стук колес... ехать так вечно в приступах незнания тебя окружающими- одиночества.
Напротив мальчик какой-то( в обыденной моей речи- лучший друг), коленка об коленку, смотрит- в окно. Правильно, в окно, всем сейчас необходимо смотреть в окно, и мне- тоже, мне- в особенности; мысли- а-ля книжный роман, словно встали на рельсы вместе с поездом, и так глубоко колеса по рельсам, что ток так и перерезает пополам.
Забавно, вероятно, друг видит меня отчетливо, а меня-то вовсе нет, хехе, не существую я, да-да, не я это, это только то, что он видит; а я- это все "странно" , это "не- хочется- слушать", потому что "не- хочется-знать-больше" и рушить образ, так значит, меня нет, да, меня нет, вот передо мной и еще один, для которого я не существую.
***
сколько таких повсюду, пережевывающих каждое изменение в себе, анализирующих любую пришедшую мысль и копающих рвы собственному " вроде-так-необходимому обыденному "человеческому" счастью"?
да плевать, умирать так умирать, копать- так копать до конца, чтобы упасть на самое дно и оттуда рассматривать, лежа на спине, золотистое одичалое небо, пересчитать зубами все сухие листки по осени, падающие на дно рва, перепробовать губами на вкус все капли дождя, все хлопья снега, дождаться первой окрыленной бабочки- и умереть, да, просто, easy, без всяких там...
***
логово нашей мечты: не понять, то ли время остановилось до исполнения ее, то ли оно остановится, когда мечта воплотится в реальность.
Бетти всегда снились страшные непонятные сны.
Вот так вот убиваются дни, да, именно так, когда совсем не понять, сколько времени уже прошло с начала отсчета.
Снились тени, высокие мрачные призраки на мостовых и еще немного детей, да, маленьких детей с огромными синими глазами и пухлыми ручками; во снах Бетти забывала их под столом, всегда под столом, они ворочались там, а потом вдруг Бетти вспоминала о них и очень удивлялась, зачем же она туда их положила; а мрачные призраки всегда были олицетворяли любимых, но отчего-то вызывали неимоверный ужас вплоть до остановки сердца.
По утрам Бетти заполняла ванну прохладной водой и курила, курила, сидя там, уставляясь в кафельную плитку на стене; порой там можно было с помощью разыгравшейся фантазии разглядеть незатейливые рисунки и хотелось кричать или смеяться одновременно, ибо на них отражалась истина.
***
Бетти прекрасно помнила, как это было тогда, в восемнадцатом веке. Длинные вереницы карет, длинные мосты, длинные мужчины в темных фраках и темных цилиндрах, длинные нищие, длинные платья женщин вперемешку с манерами, высокомерием и "изящностью". Все имело форму какого-то удлинения: удлинения красоты, души и бог знает чего еще.
И качественно надуманные Любови, женитьбы, страхи.
Тогда, в восемнадцатом, Бетти, воспитанная в строгости, покинула отчий дом и ушла скитаться с табором цыган. Она долго искала. Приходилось даже волею судьбы умирать, дабы затем начать все сначала. Смерть- это лишь очередная возможность построить все заново, и в "новом" встретить всех тех, кто был с тобою прежде. Бетти каждый раз в этом убеждалась.
Мы ищем для того, чтобы либо не найти, либо найти, но потерять.
Она нашла этот первозданный взгляд лучистого неба. Она ощутила то самое дыхание вместе с шорохом простыней, и было все, что не могло быть иначе: ослепленная солнцем квартира, кофеварка, паркет, сигареты и воробьи на подоконниках.
Осталась только привычка с тех незапамятных времен: обрывать лепестки у астр.
***
-Ты хотя бы в простыню завернулась.
Бетти, голая, взъерошенная снами, вошла на кухню. Солнечные десятиутренние разводы плясали, подражая цирковым актерам, на кафельном полу. Слишком по-домашнему пахло кофе.
-Сигарету дай, пожалуйста.
Майкл протянул пачку, она взяла одну и медленно исчезла.
Мне по утрам совершенно не хочется говорить, ни слова.
Он невозмутимо варил кофе дальше. Вливаясь затем в кружки, оно расплескивалось, обжигая пальцы, оставляло коричневые пятнышки, в которых отражался потолок. И солнце.
Босиком по паркету, так, аккуратнее, Майкл вошел в комнату. Бетти полусидела в кровати, обвернутая в простыню, курила, медленно и лениво затягиваясь.
-Спишь еще?
Ленивый поворот головы- отрицаю.
-Я тебе кофе.
Бетти затушила окурок, зашуршала простыней и протянула обе руки к кружке.
-Держи.- Майкл аккуратно поставил в ее ладони кружку и подсел к ней на кровать, скрестив ноги.
Она глотнула, откинула голову назад и закрыла глаза.
-Красивая осень.- взгляд из -под опущенных ресниц, сонная улыбка.
-Я видеть никого не могу и не хочу.- снова прикрыла глаза .
-Ты же любишь людей. Очередной невроз?
Сонно: осень. Я только тебя хочу, Майк. Видеть, слышать, быть, сосуществовать...просто. Всегда. Сказала:
-Возможно.
-Ты можешь у меня остаться. Можешь вообще ко мне переехать.
Ага, как сладостно больно. Заботиться обо мне нельзя, никак нельзя, мальчик. Я к этому не приучена. Я этого боюсь.
-Смотри, там воробей на подоконнике.- кивнула в сторону окна, а в глазах-то искорки заиграли, уголки губ странно поднялись.
Воробей действительно сидел на подоконнике, пухлый, озирался по сторонам, а потом вдруг стал раздуваться, чтобы перышками потрясти.
- Боже, он же взорвется сейчас...
Бетти поставила кружку, встала, прошелестела к окну и открыла раму. Воробей чирикнул и улетел.
- Смотри, осень уже до окна дошла...- она сняла с карниза желто-красный лист клена.
Молчал. Она, не закрывая рамы и не выпуская из рук широкого листка, подошла и забралась к нему на колени. Осень была даже в его коленях. Осень была в его дыхании, в изгибе его рук, в первозданных глазах. Да.
Минут пятнадцать сидели так. Потом тихо смеялись, потом раздражались друг на друга, валялись совершенно голые на коврах напротив друг друга, молча курили. А потом они просто умерли. С тех пор началась новая осень.
***
Она злобно рыдала, вырывая лепестки у груды астр, лежащих перед ее ногами. Лепестки рассыпались по земле, белые, сиреневые, розовые, красные, снова белые, образуя невесомое возвышение.
Бетти купила их на вокзале, она скупила все астры, их было сто, двести, она точно не знала. Купила для того, чтобы вырвать им лепестки теперь, сидя на холодной земле в диком сквере. Благо нелюдное место, этот сквер: жилые дома и шоссе находились минимум за полтора километра отсюда.
Разорвав все цветы, она загребла все лепестки в ладони, в рукава и подбросила к небу. Долго стояла под разноцветным дождем, долго, как казалось. Все они беспорядочным множеством лежали теперь на сухих золотых листьях.
Бетти пришла в себя. Окружающий мир все также существовал независимо от ее сознания. Он все также плыл в необратимости времени, в измерении бесконечности и в протяженности пространства, в котором ее больше не было.