Для многих в Чеченской республике это время испытаний и большого горя. В обычный день осени - 21 октября - центральный рынок города Грозного подвергся ракетному обстрелу. 'Точечный удар' прошелся по торговым рядам с хлебом, обувью, одеждой. Продавцы - женщины и подростки. Стремительно заполнились больницы покалеченными и ранеными людьми. Новые сироты явились равнодушному миру. Слезы матерей и слезы сирот перемешались. Увеличился поток беженцев в села, а также в Ингушетию, Дагестан, Ставропольский и Краснодарский края.
Люди вынужденно, спасая свои жизни, отправлялись в безрадостный путь... Страдать от тесноты, делить одну палатку на две три совсем незнакомые, разные семьи, задыхаться в летнюю пору и простужаться зимой.
Многоквартирные дома, частный сектор города Грозного быстро пустели. Спешили груженные имуществом машины, стучали по асфальту своими колесами ручные тачки. Каждый старался спасти хоть что то из своего нажитого. Плакали невыспавшиеся дети. Любимцы из числа кошек, собак, прочая домашняя живность оставались одни, брошенные на произвол судьбы. Было не до них. Выход из города Грозного был небезопасен. Несмотря на заранее объявленные 'коридоры' и время для выхода, колонны беженцев подвергались обстрелам. Так было много раз. Горели машины с людьми.
Но снова и снова, как только по радиоприемнику объявляли день выхода, надеясь на удачу, люди беззащитно шагали по шоссе - навстречу своей судьбе...
Однако уходили не все. Как и в первую войну 1994-1995 годов, многие оставались в военном городе. Причины были разные: полное одиночество, отсутствие родных за пределами республики. Отсутствие денежных средств на выезд у пенсионеров и многодетных семей. Также естественное желание сберечь нажитое за всю жизнь имущество. Роковую роль сыграла слепая вера в обещанные 'точечные' удары по местам скопления боевиков и по базам оружия (а не по жилым кварталам). Остались и те жители города, у которых были больные или немощные члены семьи. Путь с ними в беженцы, жизнь там, в полевых условиях, были невозможны.
Наша знакомая - Лариса, смуглая молодая женщина - жила в Старопромысловском районе города Грозного, по улице Заветы Ильича, дом 94. Муж и ее сын выехали еще до начала военных действий. Их точного адреса у Ларисы не было. Приближалась война. Она решила не покидать город, чтобы окончательно не 'потеряться' с родными и сохранить имущество семьи. Жаль было бросать большую квартиру, не продав ее. Страшно остаться совсем без жилья.
Не раз эта хрупкая женщина принимала участие в тушении пожаров в своем же доме, на разных этажах. Решительность Ларисы в критические моменты была почти мужской, отчаянно- смелой. Затем молодая женщина сникала, тускнела, становилась грустной...
Лариса армяночка не терпела одиночества. В короткие минуты затишья бесстрашно прибегала к нам и к другим соседям в гости.
- Привет! - с порога кричала она. Угощала вареньем собственного приготовления. Учила нас и бабушек, проживающих рядом, лепить вареники с листьями бурака. Получалось вкусно!
Иногда она брала книги - почитать. Библиотека у нас была большой. Ее собирали несколько поколений семьи: моя мама, мой дед журналист, мои бабушки. За книгами к нам приходили многие, всегда аккуратно возвращали их. Меня жалели. Осколки, полученные мной на рынке, были мелкими. Они нарывали и выходили наружу под действием перевязок, основу которых составляли лепешки из теста с медом и пареный лук. Но ноги распухли, и одна сильно 'горела' внутри. Врачи, которые еще остались в городе, не могли мне помочь в полной мере. Света не было. Аппараты рентгена не работали. Один из осколков постоянно перемещался - 'блуждал' по ноге и особенно часто причинял мне страдания. Перевязки нужно было менять. Соседка Лариса охотно бралась помочь в этом.
Вечером, после всех тревог дня, обстрелов, поисков дров и еды полуголодные люди собирались группами. Шли и к нам. Пили нескончаемый чай, слушали радиоприемник одной из бабушек, пели. Те люди, кто раньше, до войны, не общались, едва здоровались, теперь стали друзьями.
У Ларисы армяночки был особенный голос: низкий и сильный. Моя мама нескладно подыгрывала ей на старой поврежденной гитаре, а мы подпевали, стараясь попасть в такт. Недовольно ворчала бабушка с внуком: 'Лучше бы вы спали, пока тихо. Чокнутые!.. Война, а они поют!' Мы звали ее ингушкой - из за зятя. На самом деле она была русской, ее звали Ниной.
'Я что то спать совсем не могу, даже когда тихо', - жаловалась нам Лариса. Настроение у нее часто менялось: смех и сразу - слезы. Мама давала ей лучшие книги. Их общим любимым автором в эти дни стал Хемингуэй. Обоих потрясла книга 'Старик и море'.
Мы написали Ларисе молитвы (сходные по смыслу между собой): 'Отче наш' и 'Фатиху' - на выбор. Подарили флакон успокоительных капель - валерьянки.
- Помолись. Капли выпей и спи! - говорила ей мама. - Спустись вниз со своего третьего этажа. Соседей у тебя много. Присоединись к тем, кто тебе больше по душе. Живи внизу, - советовала она Ларисе.
- Не забывай! Одной в войну никак нельзя! - уговаривали Ларису бабушки - Стася и Нина, наши временные соседки...
- Мы объединились тут, на первом этаже, и вы так же сгруппируйтесь у себя... Нас пятеро. От обстрелов прячемся все вместе. Быстро перебегаем из одной квартиры в другую (смотря с какой стороны бьют). Продуктами делимся. Если кого ранят - помощь окажем друг другу...
Наши советы были не напрасными. Лариса быстро взяла их на вооружение. Очень скоро она сдружилась с чеченской семьей Багаевых. Переселилась к ним, а свою квартиру лишь навещала. Старшей в этой семье, пожилой женщине Зинаиде, Лариса сразу понравилась. Семья была небольшая (в это время), с матерью совместно проживали дочь, уже взрослая девушка, и два ее сына. Один, старший, - родной; второй - приемный, паренек из русской семьи. Из за обстрелов лишь с четвертой попытки (через поселок Старая Сунжа) удалось вывезти из города дочь и часть имущества. Без дочери затосковала бы Зинаида, да только вовремя рядом оказалась Лариса. Они вместе искали дрова, чинили постоянно ломающиеся от взрывной волны и от осколков двери. По ночам, пока темно, в подъезде пекли пышки - чтобы дым рассеивался незаметно, не привлекал самолетов разведки и снайперов.
Однажды старенькая Зина радостно сообщила, что Лариса выучила 'Фатиху', которую мы с мамой написали ей от бессонницы. После этого Зина решила научить свою новую подопечную другим молитвам и обрядам. Неожиданно Лариса почувствовала себя уверенней, спокойней. А вскоре, познав азы ислама, Лариса приняла мусульманскую веру.
После дождей резко похолодало. Выпал снег. Даже в двух пальто, одетых одно на другое, мы мерзли в своей квартире. Бинт с компрессом из глины примерзал к ноге.
То утро было красиво и солнечно. Небо - аквамарин. Самолеты разленились, с утра не прилетели. Мы - я, бабушка Стася и мама - осторожно вышли постоять у подъезда и таким образом 'погулять', посмотреть вокруг. Было тихо. Мир без войны. Из дома напротив нашего тоже вышли люди. Мы кричали друг другу: 'Привет! Как спалось?'
Некоторые, прижимаясь к стене дома, быстро перебегали из подъезда в подъезд. Видимо, горели желанием проведать соседей. Знали: тишина обманчива. Я кормила двух собак остатками своей пышки. Внезапно увидела яркую вспышку света со стороны холмов.
- Сюда! - громко крикнула я и стремительно ринулась в глубину подъезда. За мной мгновенно метнулись мама и старенькая Стася. Мы упали на лестнице. Во дворе прогремел мощный взрыв. Не поднимаясь на ноги, я вползла в свою квартиру. Меня толкали, опережали чужие люди, вбежавшие с улицы. Каждый спасал себя. Взрывы повторялись. Все лежали у нас в комнате на полу в позе 'калачик': ноги к животу, руки закрывают голову.
- Нам военные могут позавидовать. Реакция у всех - класс! - шутила для поднятия духа мама.
Бабушка Нина в момент первого взрыва была дома. Она наливала чай своему внуку и обварилась. Теперь Нина жалобно охала и причитала. Едва обстрел затих, мама и Стася смазали Нине 'ингушке' ее ожоги подсолнечным маслом, посыпали содой.
Собакам не повезло. Одна из них погибла сразу, второй оторвало лапу. Она плакала снаружи и просилась в квартиру. Конечно, мы ее впустили. Перевязали. Разрешили лежать в коридоре.
Артиллерийский обстрел был недолгим. Всего четыре снаряда попали в наш двор. Через четверть часа мы уже пришли в себя. Случайные люди, вбежавшие к нам с улицы, ушли. А мы собрались ужинать. Подогрели воду на чай. Достали соленья...
Однако поесть нам не удалось. В небе завыли моторы. Самолеты и вертолеты объединились. Я увидела в окно низко летящий вертолет - злая стрекоза! Мгновение - взрыв! Второй взрыв, еще большей силы, распахнул наши не запертые по военной привычке двери. Это чтобы с улицы можно было забежать и спастись случайным прохожим. И наоборот - нам самим при пожаре быстро выбраться из помещения. Решетка на окне выгнулась и поломалась. Меня швырнуло на пол. Я ударилась лбом. В общем, мы все испугались. Бросились в нишу, устроенную дополнительно, за домиком санузла. Получилось - мы еще за одной стеной. Все повалились на настил из матрасов и ковров. Внук бабушки 'ингушки' не выдержал и закричал: 'Мама! Я тебя больше не увижу! Я лучше в люк спрячусь! Ма моч ка!' Он стонал, обхватив голову руками, и задыхался от слез.
Его мама, с другими детьми, выехала из города Грозного 29 ноября. Одно место в автобусе стоило 180 рублей. Денег на всех не хватило. Отец этой семьи к началу войны проживал в другом регионе. Приехать за женой и сыновьями в связи с военными действиями он не смог. Ввиду всех этих причин мальчика, как старшего, оставили стеречь родное гнездо вместе с бабушкой.
Моя мама накрыла всех одеялами. Дала от осколков подушки на голову. И еще сверху набросила на нас самый большой ковер.
- Тихо! Тихо! - уговаривала она меня и внука бабушки Нины. Обоих гладила по волосам... - Хныкать нельзя. Молиться - можно! Тру2сов не будет, бомба не достанет нас!
Все молились. Кто как умел. Каждый по своей вере... Дом дрожал и шатался. Странно гудел в такт моторам. Взрывы были рядом. Очень страшно! Мои зубы стучали (помимо моей воли) и мешали мне говорить. А говорить хотелось, хотелось рассказывать. Вспоминать школу и всякие забавные моменты...
Вначале я сильно мерзла, затем согрелась. Мне стало душно, даже жарко. Гул моторов стал затихать. Летчики направили свои машины в другой район города. Я поправила подушку на голове и... уснула.
...Кто то отчаянно колотил в нашу дверь. Солнце било светом в новую дыру в углу кухни. За нашей дверью люди кричали и, кажется, плакали.
- Вы живы? - спрашивали нас. - Живы? Черт возьми!
- Да! Да! Раненых нет, - отвечали мы нестройным хором. Наша входная дверь никак не открывалась. Пришлось поддевать ее топором, стачивать пол. Это означало, что за ночь здорово перекосило дом. Открыв дверь на лестничную площадку, мы быстро вышли в подъезд. Спали в одежде, потому оглаживали ее руками. Здесь так же, как и в комнате, пар валил изо рта.
- Армяночка Лариса погибла! - сообщили пришедшие.
- Старушку Зину только сейчас сняли с обрушившейся лестницы. Она всю ночь там сидела. Женщины, вдвоем, молились в квартире у Ларисы. Бабушка успела выскочить... - сбивчиво пояснили нам. Я сделала решительный шаг на улицу. Лариса уже лежала посреди двора, на обгоревшей двери. Снегом ей обтирали лицо и руки. Из виска торчал осколок, зеленый, как брюхо вчерашнего вертолета, того, что я видела в окно.
Старую Зину отпаивали горячим чаем. Она странно выла и произносила непонятные звуки. Наконец эта женщина обрела дар речи и смогла рассказать нам, что после первого сильного взрыва (бомба попала в середину их четырех- этажного дома) она прервала свою молитву. Выбежала на лестничную площадку, начала спускаться вниз... Лариса осталась... Именно поэтому так упрямо и гордо был поднят вверх застывший указательный палец на ее правой руке. Никто не смог его согнуть. Видимо, она погибла, произнося слова: 'Бог один!'
Оба сына Зины, мой друг Алладин, мужчины из близлежащих домов, используя затишье, пошли в сады сразу через дорогу. Они пытались копать могилу.
- Земля замерзла. Очень твердая! - слышали мы их разговор. Но рядом, у кустов сирени, оказалась свежая, просторная воронка от снаряда. Она стала могилой для Ларисы.
В последний раз все собрались возле убитой. Внезапно появился необычный запах вблизи ее тела. Сладкий, волнующий. Запах никому не знакомых духов...
Ларису завернули в голубое с зеленым покрывало и унесли. Бабушка Стася успела снять с ее руки обручальное кольцо - 'на память'. Я видела, как горько усмехнулась моя мама...
Каждые пять минут мне напоминали, что я плохо хожу и что мне лучше уйти домой. Но я не слушалась. Моя нога не болела. Она будто стала деревянной. Только руки покраснели от холода - перчатки свои я, как обычно, забыла дома. Никто не уходил. Я тоже упрямо стояла во дворе. Вскоре к нам подошел сын бабушки Зины, старший. Он сказал, обращаясь ко всем, что хватит испытывать Бога. Пора расходиться...
Ларису уже унесли, а запах - не ушел! Час шел за часом, но мы, даже у себя в квартире, продолжали вдыхать необычный, нездешний аромат.
В течение нескольких дней каждый, по своему личному желанию, молился о душе Ларисы, доброй и веселой певуньи. Мужчины, несмотря на опасность, молились на ее могиле. Женщины - у себя в квартирах. Запах то ослабевал, то усиливался. Держался он несколько дней... Позднее гибли другие люди, наши соседи, но такого чудного явления больше никогда не было.
Снова и снова гудели самолеты. Теперь беда часто неслась по воздуху мимо нас - к центру города.
Через некоторое время в наш дом пришел старый человек с белой бородой. Он был в серой папахе и в плаще того же цвета. Отец искал свою дочь. Ее новую семью. Жильцы из дома, где она жила, рассказали ему:
- Уехали. Сегодня утром. Все пять человек. Говорили, попытаются выбраться из города, через поселок Черноречье. Там обещали подать автобусы.
Вечером, за традиционным чаепитием, по радиоприемнику мы услышали, что около трех часов дня при выезде из города Грозного был обстрелян автобус с беженцами. Погибло сорок семь человек! Уцелел один ребенок, мальчик. Старик мгновенно почувствовал беду. Точно он знать не мог, но сердцем всё понял. Прервав еду, он попросил таз, воды и полотенце. Гостю сразу подали то, что он хотел. Старик ушел в пустую квартиру - молиться.
Мы затихли, потрясенные. Ведь совсем недавно, в конце предвоенного лета, многие из нашего двора весело плясали на свадьбе его чернобровой семнадцатилетней дочери!
Ночью снова гудели самолеты, неся в разные районы города свой смертоносный груз. Старик крепился. Он не плакал. Показывал нам фотографию: дети, правнуки...
В честь него мы празднично ужинали: соленые помидоры, настоящий хлеб, пышки с вареньем. Мы рассказали гостю о гибели нашей соседки - Ларисы, принявшей ислам. Об удивительном запахе, который исходил от ее тела после смерти (она погибла на двенадцатый день после перемены веры). Старик заинтересовался и оживился: 'Это мускус! - пояснил он. - Явление очень редкое! Когда умер мой Учитель, прекрасной души человек, такой запах тоже был. Еще в моем детстве старики говорили, что это - божественное чудо. Оно случается один раз в тысячу лет! Означает: Лариса ваша - в раю! С нею - особая милость Аллаха!'