Седовласый, но бодрый мужчина приближался к входу метро. Побирушка с вывернутыми коленями жалобно блеял:
- Подайте что-нибудь убогому.
- Чем же ты убогий?
- Ноженьки не ходят, родной!
- Почему это? - заботливо поинтересовался Седой.
- Таким уродился. Сиротинушка, убогий... Подай, тебя Бог за это отблагодарит!
- Да неужто? - искренне удивился Седой.
- Да, конечно! - и Убогий стал ретиво доказывать, - ведь подавая мне, ты подаёшь Ему!
- Богу что ли? - развеселился Седой, и повторил, как повторяют урок школьные зубрилы, - Если я тебе дам, то это, значит, я даю Богу, так?
- Истинно так, - обрадовался нищий.
- А у тебя, стало быть, ноги не ходят. И сколько же тебе дать?
- Сколько ему не пожалел бы, столько и дай. От сердца дай, сколько можешь.
- Ты не юли, говори прямо, сколько тебе дать по тому случаю, что ты инвалид?
- Инвалиду дорого всё. Рублик... Два... Пять...
- Пять? За ноги? Не продешевил ли ты?
- А и дашь десять, не обидишь, - обрадовался попрошайка.
- Как низко ты ценишь ноги свои! - удивился Седой.
- Сто! Сто рубликов дай, и я молиться на тебя буду!
- Сто? За ноги и за молитвы? Хм. Каковы цены. Пожалуй, на тебе сто рублей, раз ты так ценишь. Или лучше так: вот тебе тысяча, только не молись, согласен?
- Милостивец! Согласен! Дай бог тебе здоровья!
- Я же сказал: не молится! - строго сказал Седой.
- Прости, мой родной! Не буду. Ступай себе. Не беспокойся. Спасибо. - и он стал придирчиво изучать тысячерублёвую купюру.
Купюра была настоящей. Нищий решил, что по случаю удачи ему вполне можно закончить на сегодня рабочий день, но, прикинув, что за оставшееся время он насобирает ещё сотни четыре, решил только сделать перерыв, купить винца, колбаски, сыру и прочей еды в ближайшем гастрономе. Дождавшись, когда пройдёт очередной поток людей с поезда, он уже собрался резво вскочить на ноги, однако, с удивлением обнаружил, что его ноги не гнутся. «Отсидел, сейчас отойдут» - подумал симулянт, но он заблуждался. Ноги его остались скрюченными навсегда.
ГЛАВА 2. ПАССАЖИР
Седовласый мужчина пропустил всех женщин и детей в микроавтобус, следующий по маршруту «Площадь Ватутина - Рыбачий поселок». Автобус забирал так называемых дачников с конечной станции метро и вёз их по пыльной дороге на огороды, гордо именуемые дачами. Кондукторша бодро выкрикивала: «Проездные документы не действительны. Приобретаем билетики, граждане!». На вопрос пожилой женщины: «А разве пенсионерам не полагается льгота? Я читала в газете, должна быть льгота пятьдесят процентов?» кондукторша нехотя ответила: «Льгота по предъявлению пенсионной книжки». Те пенсионеры, которые уже заплатили, стали радостно требовать деньги назад, но кондукторша не сдавалась: «Я же говорю, по пенсионной книжке, а это у вас проездной пенсионерский. Это нам не годится».
- Как же это не годится? Ведь проездные такие только пенсионерам дают и только по пенсионной книжке, чтобы не обязательно было её с собой возить!
- Граждане, не спорьте, соблюдайте порядок и дисциплину. Откуда я знаю, что вы - пенсионеры, если у вас пенсионного удостоверения нет?
- А ветеранам войны какие льготы полагаются? - поинтересовался старик на переднем сиденье.
- Никаких отдельных льгот, только как пенсионерам - скидка. Книжка есть у вас пенсионная?
- Я её не вожу с собой, у меня вот ветеранское удостоверение.
- Гражданин, я же вам говорю, что ветеранам скидок нет. Платите полную цену.
- Да зачем же это мне платить полную цену, если я вам документ показываю. Смотрите, тут и год рождения есть. Разве я могу быть ветеран войны, с двадцатого года, и не пенсионером? Сейчас все ветераны войны уже на пенсии, не верите, посчитайте возраст!
- Гражданин, не спорьте с властью. Платите полную стоимость, или идите пешком.
- Как - полную стоимость? Простым пенсионерам - половину, а мне, значит - полную?
Тут уже и весь автобус закипел:
- Да вы что! Ветеранам везде бесплатный проезд, а тут такая несправедливость?
- Да ты побойся бога! - добавила одна сердобольная старушка. - Бери уже с меня полную, а с него, защитника нашего - креста на тебе нет!
- Я вам русским языком объясняю: нет пенсионного - езжайте за полную стоимость, есть пенсионное - пожалуйста, вам будет скидка. А на бога вы мне не указывайте. У меня один бог - начальник ПАТП.
- Начальник чего, простите? - вступил в разговор Седовласый.
- Вот, люди! Что такое ПАТП не знают! Пассажирское автотранспортное предприятие, вот что такое ПАТП! Вы что - с луны свалились?
- Нет, я несколько поближе. Так вы этого самого вашего начальника ПАТП считаете своим богом? Занятно! А как же совесть?
- И этот мне на совесть будет тыкать! Тоже, поди, пенсионер! А книжки пенсионной, конечно, нет!
- Это не имеет значения.
- А если не имеет значения, то и плати полную стоимость двадцать рублей.
- А мы уже перешли на «ты»? Когда же это?
- Каждому выкать - язык отвалится.
- Ну, так что же? Отвалится, вам его этот ваш начальник ПАТП обратно приложит, он и прирастёт. Он же - ваш бог?
- Эх, шутник! И этот - туда же. А ещё пожилой, седовласый. Тоже, скажешь, ветеран войны?
- В каком смысле?
- Воевал, я говорю?
- Приходилось.
- Ну и что? Все равно полную цену плати.
- Вот, пожалуйста. За меня и за ветерана. Сорок рублей. Достаточно?
- Родственник он ваш, значится? Так бы сразу и говорили.
- Никакой я ему не родственник! И в милостях я не нуждаюсь, но и что положено мне, то должны предоставить. Я вас не просил платить за меня, я и сам могу заплатить.
- Правильно, но это я вас прошу, позвольте мне заплатить за вас?
- Почему же это? Вроде, не родные мы.
- Но и не чужой вы мне.
- Не чужой? Не припоминаю, когда виделись.
- Это не важно. Я вас вижу очень хорошо, и мне этого достаточно.
- Чудной вы. А позвольте спросить...
- Извините, но мне нужно выходить. Водитель, остановите, пожалуйста, у очистных сооружений!
- Не положено, - вмешалась кондукторша.
- А если бы ваш начальник ПАТП попросил?
- Попросил? Он не просит, а приказывает.
- Ну, так он прикажет вам сегодня вечером, чтобы вы делали остановку по просьбам пассажиров, если это не противоречит правилам движения.
- Откуда вы знаете?
- Знаю. Вот видите, что это?
- Сто рублей, кажется.
- Вот я вам их даю, если он не попросит, то они ваши. А если попросит, то вы мне их вернёте.
- Как? Куда?
- А уж об этом не беспокойтесь. Согласны? Держите!
- Фальшивая, поди? Нет! Странный тип. Вась, тормозни у очистных, высадим пассажира, - добавила, она, резво пряча сторублёвку в карман.
* * *
Вечером того же дня начальник ПАТП вызвал кондукторшу и твёрдым голосом произнёс:
- Анна Петровна, я вас прошу впредь всегда делать остановку по просьбам пассажиров, если это не противоречит правилам движения.
Кондукторша хотела ответить: «Да, конечно, будет сделано!», но вдруг обнаружила, что её язык совершенно безболезненно отвалился. В этот самый момент из её кармана выпорхнула сторублёвая бумажка и, полетав, как бабочка, вокруг неё, внезапно исчезла.
ГЛАВА 3. ПАРАДНЫЙ ВХОД
От очистных сооружений несло так, что хоть святых выноси. Квинтэссенция городских сливов парилась в огромных бассейнах, медленно превращаясь в органические удобрения. Водитель автобуса поспешно закрыл двери и резко тронулся с места, обдавая Седовласого выхлопными газами и пылью из-под колёс, что на фоне общего «аромата» могло сойти за дезодорант. Седой достал из воздуха средним и указательным пальцами какую-то монетку, перевернул и провёл по ней большим пальцем по часовой стрелке, она мгновенно стала сиять, как купол Казанского собора при слепом дожде. Седой швырнул золотую монетку в самый центр зловония, и мгновенно от места её падения пошли золотыми кругами разрастаться желтые одуванчики. Теперь вместо завала фекалий здесь была поляна из чистейшего чернозёма, покрытая сплошным ковром ароматных одуванчиков. «Так-то лучше», - пробурчал Седой и уверенно пошел к самому центру жёлтого пятна. Затем, начертав рукой в воздухе какие-то таинственные знаки, он круговым движением пальца обрисовал впереди себя эллипс. Жёлтый дёрн медленно расползся, и под ним открылась лестница вниз. Седой встал на первую ступень, но лестница против его ожиданий не поехала вниз. Седой пожал плечами и стал спускаться. На стене первого пролёта висела табличка: «Вход в чистилище временно перенесён к Чернобыльской АЭС. Падшим и заблудшим душам проезд в багажном отделении самолетов авиакомпании «Сибирь», рейс 242, по средам. От аэровокзала Киев доставка белым облаком «Аэропорт-Крещатик-Припять» проезд бесплатный. Справки по телепатопеленгу 3-18-46-11. Звонок платный»
«Бюрократы чертовы» - очень спокойно, точно и адресно дал определение Седой. Затем он слегка пнул ступеньку, и лестница послушно вынесла его наверх. Жёлтая дыра затянулась, как только он покинул её. Седой ещё раз окинул взглядом одуванчиковое поле и негромко, но с восклицательной интонацией произнес: «Илья!»
И тотчас же на небесах загромыхало, натянуло невесть откуда тяжёлых грозовых туч со всех сторон. Первая молния полоснула вдоль неба, и почти тотчас же другая стрелой пролетела почти к самым ногам Седого.
Яркая вспышка на мгновение ослепила всё кругом, после чего в месте, где в землю возникла молния, возникла горящая повозка с запряженными в неё четырьмя огненными конями. На козлах сидел веселый бородатый старичок.
- Туточки я, куда изволите править? - весело произнёс Илья.
- К четвёртому, - ответил Седой, вскакивая в повозку.
- Ясно. Тиха украинская ночь. То есть, день, простите. Но, залётные! - и повозка плавно вознеслась в небеса.
* * *
Водитель автобуса на обратном пути в недоумении смотрел на очистные сооружения. Вместо привычно-неудобоваримого запаха, сбивающего с ног даже молодого поросёнка, от очистных сооружений приятно пахло медовым одуванчиковым ароматом, усилившимся после грозы. Пассажиры пооткрывали окна и весело ругали синоптиков, суливших на этот день ясную безоблачную погоду.
ГЛАВА 4. ЧЕРНЫЙ ХОД
Район Чернобыльской АЭС был обжит бомжами, часто посещаем мародёрами и прочими уголовными элементами. Но в зону четвёртого энергоблока никто не совался. Поэтому спускающаяся с небес колесница не была замечена. Седовласый бодро соскочил на землю, а добродушный возница ласково произнёс: «Осторожно, двери закрываются, колесница идет в депо. Но, родимые!» После этого колесница превратилась в облачко пара, которое плавно поднялось вверх.
Седовласый улыбнулся и уверенно вошел в здание. Произведя те же манипуляции, он вскрыл идентичное отверстие в полу и встал на первую ступень точно такой же лестницы. На этот раз лестница плавно поехала вниз.
Эскалатор кончался в просторном вестибюле, заполненном душами грешников. Души томились в ожидании, перечитывали в сотый и тысячный раз многочисленные объявления, тоскливо и опасливо смотрели друг на друга. Погибшие в катастрофах семьи держались кучками и были не столь угрюмы. Это в очередной раз подтверждало, что вместе умирать не так обидно.
На Седовласого никто не обращал внимания. Он пошел через проходную, не замедляя шага. Тотчас перед ним замкнулись механические преграды турникета.
- Далеко собрался? - грубо одёрнул Его вахтёр, дыхнув перегаром.
- Очень далеко, но не надолго, - пошутил Седой.
- Ошибаешься, родной. Хи! Как раз уже недалеко, но оч-ч-чень надолго. Так что не спеши, а дождись своей очереди.
- Сын мой, ты забываешься, - весело сказал Седовласый, в планы которого, видимо, не входило раскрывать своё Инкогнито, но и сильно таиться он не собирался.
- Тэк-с, то-то я гляжу - живой! - задумался вахтёр. - Только я тебе не сын. Тут у нас только папа Римский себе такое обращение позволяет. А пап у нас не так много: только Александр VI. Слыхал? А нынешнему не к нам. Так что, мил человек, и не по адресу ты, и субординацию нарушаешь.
- Да ты пьян никак? - ещё больше развеселился Седой.
- Если бы я, положим, был пьян, что бывает, не скрою, нешто я бы различил живого и не живого? Вы же все как две капли! Только вот это... - Он попытался ткнуть пальцем в глаза, - Но только я не пьян! - его горячность выдавала ложность его утверждения, - И вижу, что ты - живой! Здесь вам не Аид. Прямо вот ещё Орфей выискался! Геракл, чисто! Или, допустим, Эней! Ишь, зачастили! Это у них там. Стикс переплыл и готово! И всех выпускай потом. Пойми, мил человек! Живых выпускать потом надо. А мы - закрытая организация. У нас не Стикс, у нас проходная. И у нас выпускать не положено. Пропуска на вход бывают, а на выход, извините, нету. Не бывает! Не требуется. Только херувимам. Кастратам крылатым... А живым - нет! С этим строго. Пре-ценд... - он стал сбиваться, - Пре-дцед-ннн-дентов не было, вот!
- Будут, - лаконично сказал Седой и прошёл сквозь турникет.
- О! - изумился вахтер, - Как же это? Ни одна же душа не может его преодолеть! Тем более живая. Это он что у меня сломался, что ли? Посадили на неисправный турникет, и ещё говорят, что я - пьян! Да сами вы...
И он стал торопливо жать на жёлтую кнопку связи с технической службой. Услышав характерное: «Алё? Ну, чего тебе ещё?» обиженно закричал в грязный микрофон:
- Чего - чего? Пришлите тут кого-нибудь, срочно! Аристобулыч говорит. Я говорю, срочно. Черти, турникет сломали, и не чинят мне тута. У меня тут живые, можно сказать, валом валят сквозь турникет. Я вам что? Их руками, что ли, отгонять буду? Давайте махом, одно копыто здесь, одно копыто тут. Поняли мне? То-то! Аристобулыч это говорит. Махом, я говорю!
ГЛАВА 5. ЭСТАФЕТА
- Анжела, детка, привет! Узнала? Да, я, конечно. Слушай, Киска, стремглав давай-ка, разыщи мне Люца, и пусть они с Вуликом там проявят инициативу. Не понимаешь? Зайка, тут у нас ЧП. Через турникет живой просочился. Да не Данте. Хуже. Я полагаю, опять Инспекция. Черт забери его, они обычно группами ходят, а тут - один. Как бы не сам! Понимаешь? Ну и плевать, что не понимаешь. Поймёшь, когда поздно будет. Я тебе говорю, что скажи Вулику и Люцу, чтобы готовились инспекцию принимать. А этому растяпе Аристобулычу я после всыплю. Сейчас некогда. Ну всё. Давай, позвонишь потом, что да как, я в седьмой круг полетел, если что по сотовой кинешь мессагу. Пока. Чмок. Ну, всё, действуй.
- Люцик? Привет, Анжела говорит. Тут Стан звонил. Да, сам. Вспомнил меня, представляешь? Ага, такой вежливый, будто между нами ничего не было. Или будто опять что-то есть. Я сама осатанела. Ага! Представляешь? Типа, опять я ему и Киска, и Зайка! Представляешь? Ну. Ага! Короче, лан, тут такое дело, чего-то он гонит про какую-то инспекцию. Чё? Часто бывают? Ну и я не знаю, чё он разогрелся так. Ага, и меня парит, чтобы я вам с Вуликом типа хвоста накрутила. Ага. Не знаю даже. Короче, я тебя предупредила, если чё не ясно, звони ему сам, он на седьмой умчался. Знаю, что там нет номеров. По сотику звони. А мне плевать на тарифы, перекинешь на его счет. Чё, блин, у тебя нет заточек с его бухгалтерией? У тебя?!? Там же одни бабы! И никто по тебе не сохнет? Ой, ну прям, поверила! Ну ладно, бедненький ты наш. Ну не звони тогда. Жди, пока сам позвонит. О, блин, чуть не забыла! Мессагу можешь скинуть. Ага. Ну, целую... Вулик? Привет! Чё, не узнал? Чё, не Вулик? А кто? Мне Вулика. Тьфу ты! Вельзевула Вааловича. Да. Самого! Занят? Ни фига, скажите: «Анжела из приемной». Да! А вы скажите: «Срочно». С кем говорит? А потому и спрашиваю, что если не с Главным, то разъедините. Потому что главный сказал - срочно. Вот так. Да. Извиняю на первый раз. Алё. Вулик. Привет, Анжела. Ну, ты своих шавок распустил! Чего? Ну и пусть слышат. А мне плевать! А ты отключи тогда громкую. Короче, слушай, тут Сам звонил. Говорит, инспекция. Ну, ты понял, да? Короче, он чего-то волнуется. Ну, типа будто мы их не видели, этих инспекций. Ну, короче, не знаю, давай, действуй, я тебе передала. Если что не ясно звони ему сам и спрашивай. Только по местной линии не дозвонишься. По сотовой - он в седьмом круге. Ага. Что тарифы? И ты туда же? Уж вашему-то отделу грех жаловаться. Пошутил, говоришь? Ну, ясно. Лан, целую. Вечером? Что я делаю вечером?! Смотря, что предложишь?! Ага. Ну! И не без этого же. А чё, и это всё? Не! Скучно. Гы. Давай, лан. Уговорил, ага! Ой, лан, ну тебя. Согласна, ладно, только ты это. Ну, насчет инспекции, я тебя предупредила. Ага. Всё, пока. До вечера. Целую.
- Мефистофеля мне. Да. Срочно. Филя, это Люц. Слушай, тут, говорят, главный сказал, мол, инспектора нагрянули. Не знаю, сколько. Да никто не знает. Может, уже тут, а может, нет. Не знаю. Обычно человек по восемь бывает. Может, меньше. Чем больше числом, тем меньше чином, сам понимаешь. Думаю, что восемь. Но, возможно, что четверо, или даже трое, поскольку что-то главный на ушах стоит. Да, и нас на рога ставит. Вот. Короче, готовь там по полной программе встречу. Как всегда, конечно, но можно и получше. Да. Меню составь. И программу. Время проставь, рассчитай всё, и пусть все будут готовы. Баня, конечно! Баню они все любят. С девочками, разумеется. А какая разница, сколько их? Ты девочек приготовь не меньше десяти, они лишними не бывают. Не прогонят. Опыт показывают, что всех берут. Да. Хорошее тело не мешает делу. Вот именно. Да предупреди, чтобы посговорчивее были и поинициативнее, да. К внешнему виду нареканий не было, а вот насчет инициативы в прошлый раз были жалобы. Вот так. Прими это к сведению и поработай с ними. Проинструктируй. Больше положительных эмоций они должны демонстрировать. Научи их восторгаться. Я понимаю, что у инспекторов нечем восторгаться! Да. А что ты хочешь от херувимов? Пусть делают вид, что они ничего лучше не видели за всю свою смерть. Да! Кстати, никаких профессионалок. Только из людей. Да. Эти игры опасны. Херувим и дьяволица, знаешь, кто родиться может? Вот то-то и оно-то. А нам медузы не нужны тут. Всё ясно? Да, это насчет бани. Теперь дальше. Охоту им организуй. Они любят на экзотических чудовищ охотиться. Они же для того и ездят сюда инспектировать - в баньке с девочками попариться, да на чудовищ поохотиться. У них там, в поднебесной, с этим напряжёнка. Так, потом музей в оружейную палату, потом, если захотят, то в пыточную. Обычно, с интересом ходят. Ага, особенно, Рафаил. Если он приехал, то дела - порядок. Он парень свой в доску. Так, теперь по кругам экскурсия. Запиши: дать экскурсоводом Данте Алигъери. Записал? По буквам запиши. Знаешь его? Часто экскурсоводом подрабатывает? Ну, и отлично! Только дальше четвертого круга не води. А ты после каждого круга заводи их в банкетный зал. Они тогда и сами дальше четвертого не дойдут. Как какой? Императорский, конечно! Ах, какого императора банкетный зал? Хм. Да любого. Ну, чередуй, допустим. Да. Сначала Крёза, потом Минь, потом Дария, допустим. Да их много, трапезных-то приличных. Это не важно, Главный здесь с расходами не считается. Да, не беспокойся, всё будет оплачено. Разумеется. Потом своди его в музей фигур. Покажи им Кобу, Адольфа, Чингиза, Тимура, Аттилу и прочих деятелей. Калигулу? Можно и его. Только он болтлив очень. Не позволяй никому разговаривать с инспекцией. Ни слова. Что? Если инспектора вопросы будут задавать? Ну, пусть отвечают только насчет их жизни, а про нашу фирму чтоб не говорили. Подписку с них возьми. Кровью? Какая кровь у покойников? Ты что? Чернилами достаточно. У нас не обманешь, у нас в чем расписку дал, то и сделаешь. И не захочешь, а сделаешь, верно? Хе-хе! Да. Ну, звони, если что. Пока.
- Девки. Короче, тут инспекция приехала. Оставить ура, я говорю серьёзно. Что? Подарков не принимать. А я говорю, не принимать. Что? Деньги? Ни за что. Золото? Золото можно, это разрешено. Драгоценные камни? У вас что: камней не хватает? Ишь, алмазы им надоели! Что? Жемчуг? Так он у нас не держится. Ему тут не климат. Мутнеет. Потому и ценится? Хм. Ну, не знаю. Как хотите, только подарков не брать, сказано вам? Незаметно берите, если такое дело. Только чтобы инспектора были довольны. Ясно? Что делать? А то вы не знаете? Да. И это. Всяко. И это тоже. И то, что рыженькая показала. Отставить гы-гы! А вы как думали? Да. И инициативы побольше, и чтобы удовольствие в глазах. Да, я сказал, и чтобы никакого подтрунивания! Мало ли чего вы в жизни видали! А херувимы вот не видали. Ясно? И пускай они гордятся тем, что есть, у них и такое в диковинку. Так, значит, если клиент захочет угостить пивом или вином, то разрешается. Но не напиваться. И не пить из стакана клиента. Если сам угостит? Если угостит - можно. Даже нужно. И не такое проглотишь. Ясно? Курить, только если клиент захочет. А клиент, знамо, не захочет. Они там некурящие все. С вами курят? Хе! С вами и хомячок закурит! Оставить шутки! Я серьёзно говорю. Если будет всё как надо, вам премия будет. Люцифер Ваалович обещал. Откуда я знаю, какая? Небось, не маленькая. А что, если маленькая, так не возьмёте? Ага. Забавно! Бригада Мефистофеля отказалась от премии! ЧП! Перечислите тогда в фонд мира. Или в Пентагон, это кому что больше нравится, ага. Шучу. Всё, короче, вам даю три часа пречипуриться, подхорошиться. Одежду гладить? А на фига? Какую ещё одежду в бане? Шутите? А! Понял. Давайте, бегом.
ГЛАВА 6. ДИСПЕТЧЕР
Диспетчер сидел за компьютером, разглядывая неприличные подвижные картинки. Это не входило в его обязанность, но изготовление порнографических анимационных видео-клипов давно стало доходной статьей в этой фирме. В молодых актёрах и актрисах недостатка не было, а порой и сами черти подрабатывали в откровенных сценах совокупления, когда лица, ноги и хвосты не попадали в кадр. Порнографические файлы распространялись по внутренней сети бесплатно, а главное - без вирусов, потому что кто их создаёт, тот от них всегда может защититься. Зато в компьютерную сеть землян эти файлы поступали с надёжно прикреплёнными к ним добротными вирусами, что давало возможность делать это почти легально, поскольку было в русле основной профессиональной деятельности. Снизу раздался тихий, но требовательный голос: «Диспетчер!»
- Там открыто, заходите, - крикнул диспетчер, но голос повторил ещё более властно:
- Я говорю: спуститесь!
- Иду! - крикнул диспетчер, понимая, что так требовать может только очень высокое начальство, и смутно ощущая, что этот голос очень хорошо ему знаком, так же как ощущение полного раболепия.
- Почему души в вестибюле ожидают? Сколько вам надо времени, чтобы их оформить?
- Виноват, не успеваю. Много новых поступлений!
- Не больше, чем обычно.
- Да, виноват! Я хотел сказать, что ясности мало.
- Не меньше, чем всегда.
- Да, виноват, я имел в виду, что сложная пора сейчас.
- Не сложнее, чем обычно.
- Конечно! Да. И всё будет сделано!
- Подождите. Вызовите мне сюда Главного.
- Он сейчас в седьмом круге.
- Тогда проводите меня к нему.
- Пардон, нельзя-с. То есть я вызову его сейчас! Да, вызову! По сотовой. И он вас проводит, если... Проводит, конечно. Сам.
- Хорошо. И чтобы через час все были зарегистрированы и размещены.
- Да, конечно, через час! Срочно. Бегу. Да!
- Погодите-ка... Давайте я к вам всё-таки поднимусь.
- Сейчас, сейчас! Да. Но вот, к музею не хотите ли пройти? Или вот пыточная.
- Кто будет объектом? Вы?
- Хе-хе. Нет, что вы! Лучше бы, если бы не я.
- Вот что. Вы вызывайте босса, а я пройду пообщаюсь.
- С кем? Куда?
- А вам какая разница?
- Не всюду велено ходить.
- Мне - всюду.
- То есть, я хотел сказать, там грязно. Не аккуратно. Погодить бы, пока приберут.
- Ничего теперь не надо прибирать. Раньше надо было.
- Вас проводить?
- Я хорошо ориентируюсь в пространстве. Занимайтесь своим делом. Вызывайте самого.
- Слушаюсь! - и диспетчер пулей взлетел по лестнице в свою комнатёнку, приподнятую и отделенную стеклом от вестибюля, в котором томились в ожидании падшие души.
ГЛАВА 7. ЦАРЬ
- А здесь у нас что? Запах, как в виварии.
- Здравствуйте.
- Оригинально звучит в преисподней пожелание здоровья. Не могу ответить тем же.
- Почему?
- То, что скажу, исполнится во всех смыслах.
- Он! Я узнал! Ты? Вы! Здесь? Не может быть!!!
- Почему же не может быть? Мне и это место подведомственно.
- Я не знал.
- А ты думал - кому? Могло ли быть что-нибудь где-нибудь не подведомственно мне?
- Полагаю, нет. Я просто не думал так далеко. Не задумывался об этом.
- За две тысячи лет мог бы и задуматься.
- Да. Мог бы. Но я думаю о другом. За что мне это?
- Что - это?
- Всеобщая ненависть.
- Я полагаю, люди говорили тебе, за что они тебя ненавидят?
- Я никогда не жил среди людей, которые меня ненавидят. Люди, среди которых я жил, меня любили. Любили больше, чем других людей. Обожали.
- Все?
- Почти все. Кроме тех, кто ненавидел не только меня, но и мою страну.
- Взгляни на свою судьбу, на свои поступки, загляни к себе в душу.
- Я не нахожу причин.
- Может быть, ты плохо смотрел?
- Две тысячи лет только это и делаю.
- И что же?
- Я - главный обвиняемый. Мной пугают детей. Моё имя - нарицательное. Но я не понимаю, чем я хуже других.
- Твоё имя слилось с именем твоего сына.
- Да, я знаю. И сын мой тоже здесь. И он проклинаем, но чаще нас проклинают обоих, как одного человека. За что?
- Спроси у них.
- Я не могу общаться с людьми.
- Общайся с умершими. Они тоже тебя проклинали, пока жили.
- Они не здесь.
- Большинство тех, с кем тебе надо переговорить, здесь.
- Кто? Кто может дать мне ответ о моей вине? Кто из главных обвинителей мне доступен?
- Папа. Римский папа Александр VI Борджиа. Для него имя Царя Ирода было проклятым. А теперь он разделяет твою судьбу. Ты можешь побеседовать с ним накоротке.
- Здесь не принято общаться.
- Знаю. Но теперь будет принято. Некоторое время я дам тебе, чтобы переговорить с теми, кто считает себя лучше, чем ты.
- Я один - против всех?
- Нет, не так. Вы все - каждый спросите о себе. Друг у друга. И ты, Ирод Великий, и сын твой, Ирод Антиппа, и Понтий Пилат, и Каиафа, и Калигула, и Нерон, и многие другие.
- Я этих людей не знаю. Никого, кроме сына, не знаю я из перечисленных.
- Я дам тебе знания о них. И ещё ты поговоришь с теми, кого знаешь, но они не знают тебя.
- С кем?
- С твоим приятелем Юлием Цезарем. И с вашим общим приятелем Антонием, и с их общей женой Клеопатрой, и с племянницей твоей Саломией, и с Гирканом, и с Мариамной.
- Нет, не с Мариамной! Только не с ней!
- Вот уже и совесть у тебя просыпается.
- Совесть? Я спасал свою страну! Совесть! Мне не стыдно за то, что я делал! И сыну её я буду смело смотреть в глаза. Я готов!
- Да будет так.
ГЛАВА 8. СЫНОУБИЙЦА
- Ты ли есть Папа, о котором было сказано, что ты в числе главных обвинителей?
- Я был Папой Римским, и поскольку звание это не снимается, то я им и являюсь поныне.
- Так. Понятно. Каковы же мои преступления?
- Это же так понятно! Такие преступления простить нельзя.
- Какие?
- Убиенных младенцев.
- Каких младенцев? Вы о чем говорите?
- Всех младенцев мужеского полу до двух лет.
- Какой ужас! Где это происходило?
- В вашем царстве.
- Вы ничего не путаете?
- Нет! Сказано: «Тогда Ирод, увидев себя осмеянным волхвами, весьма разгневался и послал убить всех младенцев в Вифлееме и во всех пределах его, от двух лет и ниже по времени, которое выведал от волхвов».
- Где сказано? Кем?
- В Евангелии от Матфея, глава 2, стих 16.
- Что есть Евангелие, и кто есть Матфей?
- Ты не знаешь?
- Я не знал. Теперь - знаю. Мне открылось. Но я не хочу знать. Ты скажи! Я не обязан знать. Ты обвиняешь - ты объясни. Что есть Евангелие, и кто есть Матфей? И почему я должен отвечать за то, что написано обо мне человеком, которого я не встречал?
- Евангелие есть «благая весть», а Матфей - один из авторов этой книги.
- Когда жил сей причудливый писатель?
- Книга сия написана в первом веке нашей эры.
- Я этого счисления не обязан разуметь. При мне ни книги, ни автора такого не было. Стало быть, после. Меня обвиняют за то, что я делал при жизни, вот и обвиняйте на языке, понятном мне при жизни. Но меня обвиняют уже две тысячи лет, и я требую права защищаться с привлечением моральных ценностей не только своего, но и этого времени! Итак, когда написана книга? Через сколько лет после моей смерти?
- Лет через шестьдесят - восемьдесят.
- Люди столько не живут, или очень редко. Мог ли этот Матфей знать обо мне? Только с чужих слов! Стоил ли принимать в расчет этот поклёп?
- Но его книгу все читают!
- А я не читал. И прекрасно обходился. И младенцев не убивал! Да и не было такой власти у меня, да и приказа такого не послушал бы никто, да и глупо это и жестоко! Кто придумывает такие байки, тот безумен. А кто их записывает в книги, тот безумен дважды. А кто читает... Тому и бог судья. А я не считаю умным занятием читать книги, возводящие напрасные обвинения на честных людей!
- Потому в проклятии и после смерти...
- Погоди-ка. А ты? Тебя не проклинают?
- Нет.
- Ой ли! А ведь мне ведомо! Тебя и при жизни проклинали, и после смерти.
- Ты сына своего убил.
- Я не убил, а осудил. Я не убивал сына. Против меня один из сыновей затеял заговор.
- И ты с ним расправился!
- Погоди, не так всё было! У меня сыновей было не мало. И заниматься воспитанием всех я не мог, я государством управлял. А сын Мариамны воспитывался в Риме. Так было надо. Это было сделано из политических соображений и для его же блага. Рим был столица мира. Какой отец откажется дать сыну столичное образование? И чем всё закончилось? Они его так образовали, что он стал торопить события, смерти моей захотел, Он был враг мне, но я бы его простил. Он был враг моему народу, а этого я простить не мог. Не имел права. Если бы его заговор удался, то страна была бы ввергнута в хаос междоусобных войн, погибли бы сотни тысяч людей, и в конце концов нас завоевали бы внешние враги и нам пришлось бы развеяться по миру или исчезнуть, как народу. Разве этого не случилось позже? Разве не потому, что прекратилось царство иудейское? Разве если бы было единым это царство, возможно, было его завоевать?
- Молчи, Ирод!
- Послушай, Александр, я всю жизнь объединял мелкие государства в одно большое царство, и мне это удалось, ха это меня звали Великим. Я передал своё царство наследникам, и это - ещё более великое дело, поскольку не было междоусобных войн и после моей смерти. Я поделил царство между сыновьями, поскольку никто из них не был способен управлять целым царством. Разве это - плохо? Я продумал о судьбе государства даже и после моей смерти. И я хорошо спланировал. Государство, которое я оставил после себя было лучшим. В нем не было смертной казни. Матери не отправляли своих детей на войну, потому что Цезарь освободил мой народ от воинской повинности. Наша религия уважалась, наши традиции поддерживались, наш народ жил достойно, и страна, которую я оставил после себя дала миру Иисуса Христа. Кто из вас, царей, правивших после меня, может сказать о себе то же самое? А? Ты молчишь?
- Ирод, ты убивал детей.
- Хватит врать! У меня было много жен и много детей, и я оставил им приличное наследство. Про меня говорят, что я расправлялся с детьми только потому, что трое из них в разное время пытались нарушить государственный строй, осуществить переворот, захватить власть, ими могли воспользоваться! Я их не казнил! У меня не было смертной казни. Я их отправлял на суд в Рим. Я должен было подчиняться Риму. И Рим казнил моих детей. Я их оплакивал, потому что это - мои дети. Но я их осуждал, потому что они были моими врагами. Они были мои дети, но они были взрослые люди. Очень взрослые. Они понесли кару за свои преступления перед народом. Но я не убивал чужих детей. Тем более младенцев. Ты убивал, Александр! Ты меня ненавидишь за то, что делал сам.
- Я? Я не убивал.
- Твои слуги по всей Европе. Разве не приговаривал ты к смерти целые семьи? А еретики? А покоренные народы? А завоеванные города? История Флоренции, история Рима... Ты и твой сыночек славно похозяйничали в Риме и вокруг. А скольких ты отравил? Трех мужей своей дочери отравил? А кардиналов сколько перетравил? Ты торговал кардинальскими шапками, а потом, когда они кончались, травил тех кардиналов, которые тебе были не милы. И присваивал их богатства, потому что папа Римский был наследником всех кардиналов. Так сложилось могущество Ватикана. И ты смеешь меня обвинять?
- Но я не убивал своих детей.
- И очень зря. Потому что твой выродок, Цезарь Борджиа, тебя стоил. И если бы ты отравил его, это было бы благое дело.
- Но я не воевал против своих детей!!! И в этом моё моральное преимущество перед тобой!
- Ах вот оно как, значит... Послушай, а что ты мне скажешь насчет Тиберия? А Птолемей XII, отец Клеопатры? Ведь он убил старшую дочь! В мои времена государям часто приходилось жертвовать родственниками, чтобы выжить. В ваше время это уже не было необходимостью. Но эти традиции детоубийства затянулись на многие века у многих государей. Да знаешь ли ты, что для того, чтобы перечесть всех правителей, которые воевали - нет, защищались от своих детей, для этого не хватит волос в моей бороде! Отец убивает сына, потому что он идёт против своего народа - кое-где это считают за подвиг. Ещё примеры? Их много. Султаны Турции умерщвляли всех братьев, приходя к власти, и не по злому умыслу, а таков был закон. А кто писал этот закон? Их отец, то есть и отец этих братьев. Отец пишет закон: «После моей смерти оставить Махмуда, а остальных моих сто тридцать сыновей убить» и это нормально! Человечество говорит «спасибо» и бьёт низкий поклон тем отцам и матерям, которые приносят в жертву своих сыновей и дочерей во имя народа. Не я это начал. Не мной закончилось. И даже отец небесный в жертву принёс своего сына, допустил его гибель, чтобы спасти народ свой. То, что сделал он - подвиг, то, что сделал я - преступление? Ты скажешь, что он воскресил? А я скажу, что, может быть, и я воскресил бы, если бы имел такую возможность. А коли не имел, то и говорить не о чем. Не тебе меня обвинять, Папа Римский Александр VI. А сына твоего, Чезаре, и видеть не хочу. И нарёк-то ты его в честь Цезаря, а кто из Цезарей не был убийцей? Кто?