Этот сеньор пообещал Людовику XIV снять в аренду крепость у Карла IV, взял аванс, подписал от имени Карла предварительный договор. Вместе с Пинеролем эта крепость была бы у Испанцев с севера как второй гвоздь в жопе. Но Матиоли засцал в последний момент и признался матушке Карла, что он замыслил. В результате сделка, не вступив в силу, была предана огласке, Испания и остальные могучие европейские державы заскрежетали зубами, Карл IV дезавуировал Матиоли, то есть отказался от договора и от своих намерений. Людовик XIV выманил Матиоли на территорию Франции, обещая заплатить 10 тыс. ливров. Матиоли купился как кот на бумажку. Его арестовали и препроводили в Пиньероль, где он просидел около 30 лет, дав основание для легенды о "ЖЕЛЕЗНОЙ МАСКЕ".
До сих пор историки спорят, кто был Железная маска - Эсташ Данже (Доже) или Матиоли. Если принять во внимание, что захоронили Железную маску под именем Маршиали, то вероятнее, что это был все же именно Матиоли.
Когда Матиоли подписывал договор, Людовик XIV подарил ему перстень с бриллиантом, стоимостью в 1,5 тысячи ливров. Схваченный и посаженный в тюрьму в Пиньероле, Матиоли пытался подкупить тюремщиков, и передал им этот перстень (а может быть, другой, но это маловероятно). Начальник тюрьмы господин Сен-Мар (которого, кстати, на эту должность устроил своей рекомендацией Д'Артаньян - не путать с М'Боярским) оценил перстень в половину этой суммы и переслал его Военному министру, который заодно был любовником сестры господина Сен-Мара. Министр оставил этот перстень у себя "ДЛЯ СОХРАННОСТИ", обещая вернуть его владельцу, "если король когда-нибудь" - хаха! - "выпустит его из тюрьмы".
Таким образом, министр получил дополнительный аргумент (быть может, не очень дорогой на фоне богатств этого человека, но все же король ерунды не подарит в надежде и в благодарность за возможность вбить в задницу испании огромный гвоздь!) для того, чтобы быть заинтересованным в дальнейшем пребывании Матиоли в тюрьме. Вторым аргументом было то, что ежели у Сен-Мара имеются важные заключенные (а их после смерти Фуке и освобождения де Лозена не осталось), то Сен-Мару светят большие деньги и повышения по службе. Если же в его тюрьме только шантрапа (кстати - французское слово!), то и Сен-Мару не светит ни денег, ни карьеры. А Сен-Мар был все-таки братом любовницы Военного министра, то есть своего начальника. Кроме того, министр запамятовал, какие именно заключенные сидят у Сен-Мара, и даже СКОЛЬКО ИХ ВООБЩЕ. Поэтому Сен-Мар сначала случайно, потом умышленно стал применять иносказания. "Тот самый узник", "наш старейший заключенный" или "известное вам лицо" и т.п. Когда министр умер, и его пост занял его сынишка, тому было, возможно, на некотором этапе было неудобно признать, что он не знает ВЕЛИКОЙ ТАЙНЫ о том, что за человек томится то в одной крепости, то в другой, и перевозится в условиях глубочайшей тайны. В свое время на фоне Фуке он ничего не значил, а теперь его дутая значимость превзошла значимость Фуке многократно. С точки зрения того, зачем Король так бережно хранил жизнь этого узника, если он представлял опасность, то ответ, который приискал Дюма, состоял в том, что узник был столь велик, что Король не решился посягнуть на его жизнь. Однако мы знаем, что французские Короли не знали никакого иного величия, кроме СОБСТВЕННОГО. Уж если Карл Девятый не особо церемонился с Генрихом Наварским, будущим королем Франции, своим ближайшим родственником, и мужем своей сестры, то кем же должен был быть Железная маска, чтобы Король не решился бы за столько лет прервать столь неугодную ему жизнь этого узника? Разумеется, Дюма и многие другие решили, что это мог быть только брат короля - либо близнец, либо даже старший брат, то есть имеющий либо равные, либо большие права на трон. Вот как раз в этом случае королю было бы ОЧЕНЬ УГОДНО, чтобы такой узник умер "естественной смертью" в тюрьме, или хотя бы сошел с ума. Такое бывало и не раз в истории. Взять хотя бы нашего "Иванушку" (читай историю Мировича).
Разгадка может состоять, в частности, в том, что Король и не подозревал об этом узнике, либо мало интересовался. А важность этого узника была дутая, в основном раздул ее Сен-Мар, а первый министр и его наследник просто не препятствовали этому в начале, а в конце пути уже не могли всерьез ни разобраться в деле, ни признаться, что некомпетентны в нем.
Итак, "Железная маска" на деле получается обычным Поручиком Киже.
Впрочем, утверждение Птифиса о том, что Король был весьма набожным, и прервать чью-то жизнь опасался, я не берусь опровергать, и все же... Если вспомнить, как другой король - дядя этого короля - Карл Девятый, в силу своей набожности устроил резню гугенотам, вошедшую в историю как Варфоломеева ночь, если вспомнить, какими казнями казнили Равальяка, убийцу Генриха Четвертого, если вспомнить, как казнили при кардинале Ришелье, причем публично, а сам этот кардинал, видимо, был образцом набожности - если все это вспомнить, то как-то не особо верится, что убить одного-единственного узника, представляющего величайшую опасность для трона было большой проблемой для Короля-Солнца Людовика Четырнадцатого, для которого не было проблемой объявить войну, не было проблемой затащить в постель замужнюю даму, для которого не было проблемой заточить в Бастилию человека, который сказал что-либо нелестное о его любовнице. Когда Птифис утверждает, что Король по возможности избегал жестоких мер, избегал казней, он забыл, возможно, добавить, что для Короля была большая разница между понятием "человек" и понятием "получеловек-полубог", каковым он считал себя, а также между понятием "дворянин", то есть "человек" и понятием "представитель черни", то есть не совсем в общем-то и человек. Полагаю, что чем больше милосердия проявил Людовик по отношению к заключенному, известному под именем "Железной маски", тем больше вероятности, что это заключенный имел достаточно высокое происхождение. Напомню, что Генриха Наваррского (будущего Генриха Четвертого Французского) не убили во время Варфоломеевской ночи, прежде всего, по родству. Пусть мерзкий гугенот, но царских кровей! Напомню, что когда Людовик Тринадцатый дважды разоблачил заговоры, направленные пролив него лично и против кардинала Ришелье - он наказывал всех участников заговора, вплоть до смертной казни, кроме основных идейных руководителей этих заговоров - своего брата и своей жены - и это не смотря на то, что заговорщики планировали выдать Анну Австрийскую за герцога Орлеанского, которого и возвести на престол. То есть главная опасность таилась в собственной семье, но члены этой семьи были не только освобождены от ответственности, но и полностью прощены так, как будто и не были ни в чем повинны. Во все времена королям было легче казнить десятки чужих людей, чем посягнуть на жизнь своих родственников (хотя и это делали порой), и вовсе не потому, что они так любили своих родственников. Скорее - потому, что они поддерживали непреложную аксиому - царского рода персоны обладают высшей властью, высшей неприкосновенностью, они неподсудны по людским законам, они всегда правы, потому что они - это они. И над всеми стоит король. И жена короля - прежде всего его подданная, а потом уж королева, но для всех остальных она прежде всего - королева, а лишь потом женщина. И любой принц - прежде всего ПРИНЦ КРОВИ, а потом все остальное, то есть человек, персона, которая при некоторых обстоятельствам может стать королем. В отличие, скажем, от Калигулы, или Тиберия, для которого любой родственник, который может стать впоследствии Цезарем, уже поэтому только был ненавистен, для французских королей, полагаю, только поэтому любой родственник имел большее значение, чем вся чернь вместе взятая. Как только Людовик Шестнадцатый нарушил этот неписанный закон, как только он допустил, что дела короля разбирает гражданский суд, так это немедленно привело к революции.
Продолжение размышлений см. в следующих постах.
Маска, я перестал понимать!
Продолжил чтение Птифиса (практически закончил).
Если верить ему (а оснований не верить маловато - все же это один из наиболее дотошных исследователей вопросов того времени, автор монографий про Фуке, д"Артаньяна и других), то Матиоли - ложный след, по которому Сен-Мар пустил всех любопытствующих чуть ли не нарочно. Впрочем, я все же сомневаюсь, что Сен-Мар записал Железную Маску именем Маршиали только для того, чтобы любопытствующие подумали, что похоронен Матиоли. Ведь откуда любопытствующим могут стать известны похоронные записи Бастилии? Неужели Сен-Мар предвидел взятие Бастилии народом и тот недюжинный интерес, который Вольтер возбудит к личности Железной Маски? Вряд ли...
Кроме того, сам Птифис, великолепно владеющий даром детективного рассказчика, дал читателю этот ложный след для того, чтобы, с одной стороны, более выпукло показать собственное достижение в изучении этого вопроса, с другой стороны, чтобы дать более полную картину, с третьей - дабы заинтриговать читателя.
На самом же деле Птифис считает, что под маской скрывался некий Эсташ Данже, именно так, к не Доже, поскольку буквы u и n в скорописи практически неразличимы. Danger было прочитано как Dauger. Возможно, речь идет о простолюдине из Анжера - Эстаже Анжерском, как записывали простолюдинов (без фамилии). Исследователи же искали Эсташа д"Оже или Доже и даже, как ни странно, нашли именно такого человека, который был арестован и содержался в это же время, но в другой тюрьме!
Птифис полагает, что Эсташ Данже был заключен в тюрьму за то, что ознакомился с тремя письмами от королевы Генриетты Английской (жены младшего брата французского короля Людовика Четырнадцатого) к её брату Карлу Второму, английскому королю, называвшему свою сестричку "Минетта". (В данном случае это имя ничего не означает такого - это я сообщаю конкретно Самогону и Чегорскому). Речь в письмах шла о том, что Карл Второй собирается принять католичество, и Людовик Четырнадцатый должен ему в этом помочь (конечно же, деньгами), вследствие чего надлежало распасться тройственному союзу с голландской республикой, и должен был образоваться новый союз Англии с Францией.
Здесь Птифис, который весьма ДОКАЗАТЕЛЬНО сокрушает все альтернативные версии, совершено БЕЗДОКАЗАТЕЛЬНО строит собственную.
Предполагая, что Эсташ вполне мог оказаться, допустим, доверительным слугой пренцессы Генриетты, он допускает столь же безосновательно и бездоказательно, что этот Эсташ подсмотрел упомянутые три письма. Основные соображения для этого состоят в двух аргументах.
1. Совпадение даты ареста Эсташа Данже (с точностью несколько дней) с датами, когда Людовик Четырнадцатый немного охладел к Генриетте - даже поссорились как бы.
2. Несколько натянутая аналогия того, как менялись условия содержания Железной маски в соответствии с изменением отношений между Францией и Англией.
Мне кажется, что ссора или всего лишь кратковременное охлаждение отношений Монарха и его кузины-невестки могли быть связаны, в частности, с плохим самочувствием последней, которая вскоре умерла, и вскрытие показало множество болезней - и левого легкого, и внутренних органов. Принцесса была очень молодой, но не следует забывать, что она уже успела родить восьмерых детей при очень хрупком телосложении, нынешние историки подозревают, что она умерла от острого аппендицита - перитонита. Так что, полагаю, у нее были весомые причины резко охладеть к политическим интригам и к королевским заигрываниям, что и не замедлило сказаться в их отношениях. Могут быть и иные причины. Мало ли из-за чего могут поссориться два человека, привыкших никому и никогда не подчиняться, и не чувствующих над собой никакой власти? Правда, над Генриеттой была власть ее мужа Герцога Орлеанского и любовника ее мужа, шевалье де Лоррена, который шпионил за ней и клеветал (или не клеветал?) на нее своему принцу и суверену.
Итак, первый довод, сколь убедителен, столь же и не надежен. Второй довод вообще использовался для доказательства совершенно иных версий, в частности, версий о том, что под железной маской скрывался сын Кромвеля, или внебрачный сын Английского Короля Карла Первого. Во втором случае вообще многие непонятные и необъяснимые действия короля, военного министра и тюремщика становятся и понятными и объяснимыми.
Я отнюдь не считаю, что под Железной Маской скрывался наследник Карла Первого, но следует сопоставить два факта.
1. Вольтер указал, что в момент ареста Железной маски ни одно знатное лицо в Европе не пропало.
2. Птифис упоминает в связи с другими событиями, что приблизительно в это время со сцены исчез внебрачный сын короля Карла Первого - след его теряется.
Так что, как минимум, нельзя утверждать, что ни одно знатное лицо не пропало - в этом Вольтер ошибся. При этом Вольтер намекал, что под маской скрывается брат французского короля, ибо прямо заявить так он не мог - позже, когда это стало возможным, Вольтер разъяснил это свое предположение практически как непреложный факт.
Впрочем, я вполне признаю версию Птифиса, что все НАГЛЯДНЫЕ меры, которые применил Сен-Мар по отношению к этому заключенному, видимо, были им применены по собственной инициативе. Ему лишь было предписано, чтобы данный заключенный не мог ни с кем общаться, и чтобы его никто не видел. Ему не было предписано оказывать ему особый почет, и ему не было предписано содержать его в маске. Птифис полагает, что Сен-Мар был уязвлен тем, что со временем, когда у него были знаменитые и знатные заключенные - Фуке и Лозен - в результате смерти Фуке и помиловании Лозена, значимость Сен-Мара, как начальника крепости и как тюремщика, резко упала до пренебрежимо малой величины. Впадая в обиды, желая как-то возместить свой престиж, он обрушился на оставшегося Эсташа, который некоторое время прислуживал Фуке, и поэтому знал не только свои секреты, но и секреты Фуке, чем его статус "секретности" как бы повысился. Это давало право Сен-Мару ужесточить режим секретности, и ввести железную маску.
Но далеко не всё тут клеится!
Чтобы хитрая лисица Фуке, бывший суперинтендант финансов (ни до него, ни после такой должности во Франции не было!), бывший генеральный прокурор, стал выдавать свои секреты какому-то Эсташу Данже, даже не дворянину? Это при том-то, что его навещала жена и сын, при том-то, что он имел возможность писать им письма, при том-то, что после его смерти в его карманах обнаружили некие химикаты, видимо, служившие для тайнописи? При том, что, в конце концов, все, что Фуке хотел бы сообщить кому бы то ни было, он сообщил бы, разумеется, прежде всего, сыну или жене, или дочери, и все они его навещали, и их при выходе не обыскивали, так что они вполне могли уносить от него всякие записочки! И вообще сын Фуке после смерти отца бесцеремонно забрал шкатулку с его документами, что господин Сен-Мар попросту прохлопал! Так какие после этого могли остаться секреты господина Фуке, которые бы были известны Эсташу Данже, заключенному, временно исполняющему обязанности прислуги Фуке?!?
Так что версия о том, что пребывание Эсташа в роли слуги Фуке могло изменить статус его секретности, разваливается!
Версия о том, что Эсташ был арестован за то, что подсмотрел три письма также разваливается, мне кажется. Ведь увидеть письмо - это совсем не то же самое, что иметь это письмо. Кто ему поверит? Да разве свидетельство какого-то мещанина могло подорвать королевскую власть? Птифис утверждает, что Король был набожен и не казнил без повода. Пардон, разве прочесть чужую корреспонденцию - это не повод для наказания? Мещанина наказывали даже за то, что он перешел дворянину дорогу - конечно, не казнили, но дворянин мог забить такого мещанина насмерть. Король все же был владыка жизни своих подданных. А уж если он велел арестовать Эсташа только за то, что он подсмотрел три письма, то после того, как Карл Второй умер, а перед смертью принял католичество, содержание Эсташа в тюрьме совершенно теряло смысл. Тридцатилетняя тюрьма не оправдывается ни гневом, ни государственной целесообразностью. Если король гневался, он мог казнить, если он был выдержан и справедлив, он должен был выпустить Эсташа раньше.
Быть может, король был настолько справедлив, что никого не казнил, и настолько принципиален, что не прощал ни малейшей вины? Как бы не так! Выпускали даже изменников - имеются прецеденты.
Птифис утверждает, что маска была целесообразна лишь на некотором этапе - когда стало необходимо убедить Лозена, что все, что Эсташ мог знать, не представляет никакой важности, и когда Сен-Мар должен был убедить Лозена, что Эсташа попросту выпустили из тюрьмы. Оставаясь в тюрьме, он должен был носить маску, дабы никто - ни другие солдаты-тюремщики, ни Лозен не знали бы, что Эсташа никто вовсе не освобождал. Но эта версия тоже слабовата. В это время таких слуги в крепости содержалось ДВОЕ, и тогда надо было на обоих одевать маску, поскольку военный министр распорядился сообщить де Лозену, что ОБА слуги отпущены на свободу. Кроме того, солдат не проведешь. Если при них никого из крепости не выпускали, и никого в крепость не приводили, то они никогда не подумают, что кого-то выпустили, поскольку количество заключенных не изменилось. Кроме того, если человека эскортируешь непрерывно несколько лет, то его не спутаешь с другим, будь он в маске или без нее. Есть еще походка, рост, волосы, руки, и прочее, не приметное для глаз, но то, что создает уверенность, что это - один человек, а то - другой.
Если бы необходимо было убедить солдат-тюремщиков и де Лозена, что Эсташ и другой слуга отпущены на свободу, то достаточно было бы перевести их в другую тюрьму. Легче всего было бы вывести их с незначительным конвоем и в штатской одежде, посадить в карету и якобы отправить к месту освобождения. А по дороге направить в другую тюрьму. И все дела.
Так что версии, которые опровергаются, по-прежнему опровергаются достаточно убедительно, но версии, которые выдвигаются, по-прежнему сомнительны.
Единственное, с чем можно согласиться - это то, что, вероятно, Сен-Мар был заинтересован в раздувании значимости своего заключенного, и то, что Сен-Мар проявлял много личной инициативы, а также ДАЖЕ РАСПУСКАЛ СЛУХИ.
В частности, когда его спросили, что за человек в железной маске, он ответил, что это - государственная тайна, и что "не все те, кого считают мертвыми, мертвы".
Птифис полагает, что Сен-Мар таким образом пустил ложный слух, дабы сбить со следу любопытных. Я почему-то думаю, что Сен-Мар не имел права пускать ложные слухи в такой же точно степени, как не имел права говорить правду - это первое. Второе - это то, что сам Сен-Мар не знал, кем именно является его заключенный. Заключенные зачастую поступали под вымышленными именами, а в данном случае Сен-Мару было запрещено общаться с арестантом ни на какую иную тему, кроме личных нужд, то есть по вопросам устройства быта, питания и медицинского обслуживания. Сен-Мар не имел права давать никаких намеков - ни правильных, ни ложных. Если он, например, подвыпил, то вероятнее всего он мог проговориться. Разумеется, можно допустить и такое, что после того, как он выболтал какую-то тайну, он по своей инициативе и на свой страх и риск мог в другой аудитории для виду "выболтать" другую версию, чтобы никто не смог разобраться, где правда, а где вымысел. Но и в этом случае он сильно рисковал. Это был служака, который благоговел перед начальством, и такой вольности, видимо, он не мог бы в здравом уме допускать.
Железная маска могла быть местью Сен-Мара Эсташу за то, что он его провел. После смерти Фуке обнаружилось, что арестанты нижних камер - Эсташ и другой заключенный-слуга - проделали в камине ход, так что могли посещать Лозена и Фуке. Кроме того, Сен-Мар прохлопал некоторые химикалии в карманах Фуке и проворонил шкатулку с личными записями Фуке (перед смертью Фуке разрешили писать, Сен-Мару было велено двать ему столько бумаги и чернил, сколько тот запросит, но вот передавать письма следовало в двойном конверте и только через военного министра, тут же целую шкатулку с документами сын Фуке попросту забрал, и Сен-Мар не знал, что там записано). В этом смысле Сен-Мар, возможно, упустил указания, например, о кладах Фуке, или о секретах, которые сами по себе тоже были кладами. Это - непростительная оплошность, но военный министр даже не пожурил Сен-Мара. Вернее, он написал в таком духе, что любой умный человек увидит в этом огромаднейший упрек, но формально было сказано "к вам претензий нет" - по сути читай между строк "Чего взять с такого простофили? Но не будем его оскорблять и обижать, ибо ведь другого тюремщика у нас пока нет, вводить в курс другого человека не стоит, да и обид будет - не оберешься! К тому же ведь его сестра - моя любовница! Придется терпеть того, что есть!" Если Сен-Мар и не усмотрел упрека, то он чувствовал, что проштрафился, и в отместку вполне мог нацепить на Эсташа железную маску.
Далее еще был противовес интересов. После смерти военного министра его должность перешла к его сыну. Но силу стали набирать другие дворяне, и новый военный министр был, разумеется, обижен. Когда первый министр затребовал информацию о заключенных, Сен-Мар ответил в том духе, что только своему непосредственному начальнику, военному министру, он отдает отчет и ничего не скажет никому другому (это при том-то что он итак мало что знал!). Конечно, обиженный военный министр поддержал его: дескать ФИГУ ЕМУ! Ничего не говорить! Не его ума это дело! Это наследственная тайна нашей семьи, которая лучше всех исполняет должность военных министров - и дед мой, и отец - мы сами защитим Его величество и трон, не лезьте не в свои дела. Тут они друг друга поняли. Так что на Эсташа железная маска была напялена поглубже и покрепче. Этот самый внучок - военный министр потом спьяну сболтнул, когда Железная маска уже был мертв - что под маской скрывался не кто иной, как сын Анны Австрийской от Бекингема, то есть внебрачный старший брат короля, который родился при живом короле Людовике Тринадцатом, так что вполне мог претендовать на корону Франции. Это он взболтнул в большой обиде, будучи уже спившимся и неадекватным, незадолго до естественной смерти. Птифис палагает, что сие было простой местью Королю за унижение, и не содержало ни капли правды. А мне лично кажется, что как ни будь ты пьян, как ни будь обозлен, взболтнуть такое, если под этим нет ни капли правды - это уж чересчур.
Думайте, господа ...
В тему Железной маски
Единственное, что хотелось бы добавить:
1. Совершенно не факт, что надевание этой маски в "публичных" местах - в тюремной церкви, при посещении врача и при переездах - было обязательно ОПРАВДАНО с государственных позиций. Это могло быть результатом тирании тюремщика, результатом недоразумений, результатом мести, скажем, вышестоящего начальства - того же военного министра, но не Короля. Хотя, могло бы быть и результатом мстительности Короля. Иными словами, не обязательно строгая и неукоснительная логичность такого содержания должна быть причиной этого. Дюма считал, что единственное лицо, которое известно всем на протяжении тридцати лет, это - лицо Короля, ибо оно - на каждой монете. Дюма считал, что единственное лицо, которое за тридцать лет остается узнаваемым - это лицо того, кого мы можем видеть изменяющимся на протяжении тридцати лет, то есть опять-таки лицо короля. Ему можно было бы возразить, сказав, что люди могли бы не сопоставить лицо на монете с живым лицом, ибо слишком уж велика разница между изображением и действительностью, но ведь именно по сходству с монетой узнали Людовика Шестнадцатого, когда он высунулся в окно, будучи переодетым и совершая побег от французской революции! Дюма это знал апостериори, поэтому он предполагает, что Король Людовик Тринадцатый или его мудрый министр Ришелье могли это предугадать априори, и распорядиться о таком способе пресечения, а Людовик Четырнадцатый лишь выполнял волю отца, унаследовав тяжкий грех короны. Это логично, но содержание заключенного тридцать лет с указанием никому и никогда его не показывать не обязательно должно быть логичным! Достаточно лишь того, что, во-первых, такое указание было не редкостью и распространялось практически на всех заключенных - никому не показывать и не давать ни с кем общаться. Здесь оно было лишь чуть более суровым, или же Сен-Мар по собственной инициативе понял его чуть более буквально. Как мы видим, у Сен-Мара были основания гневаться на этого заключенного. А во-вторых, просто он содержался очень долго - но это никак не связано с тем, что его лицо обязательно должно было составлять тайну в течение всех этих тридцати лет. Попросту инструкция имела срок действия до конца заключения, в данном случае - пожизненно. И никому могло просто в голову прийти установить срок давности на показ лица заключенного или отменять ради длительно содержащегося заключенного общее правило не показывать его почтенной публике. Правда, других заключенных от врача и от священника, а также от исповедника, как правило, не скрывали, но у этого правила так много исключений, что Железная маска теряется в десятках, если не в сотнях таких же бедолаг, чьи лица навсегда были скрыты от людей. Итак, ЖЕЛЕЗНАЯ МАСКА - НЕ ОБЯЗАТЕЛЬНО ДОЛЖНА БЫТЬ НЕПРЕЛОЖНО ЦЕЛЕСООБРАЗНОЙ.
2. Я нигде не увидел рассмотрения вероятности того, что человек был РАЗНЫЙ. Предполагается, что, коль скоро, сказано где-то там, что этот заключенный пробыл у Сен-Мара тридцать лет, то и надо рассматривать только этих заключенных. Получается список из шестерых, из которых четверо естественным образом исключаются, остается только Маттиоли и Эстал Данже, а поскольку Маттиоли, вроде бы, умер раньше, то остается только Эсташ. Но почему нельзя допустить, что именно упоминание о том, сколько лет содержится этот заключенный, состояло частью плана по запутыванию следов? Все историки исходят из того, что и Король Людовик Четырнадцатый, и его военный министр - все они, хотя и желали бы скрыть от современников личность, скрываемую под железной маской, почему-то совершенно не позаботились о том, чтобы скрыть эту личность от потомков. Почему-то исследователи исходят из предположения, что если изучить все документы, которые остались (или хотя бы если бы они все остались, если бы не досадные случайности, погубившие эти документы), то тогда вопрос МОЖНО БЫЛО БЫ РЕШИТЬ ОКОНЧАТЕЛЬНО. С какой стати так думать? У нас тоже, видимо, имеется срок давности, после которого все документы становятся достоянием гласности... Ну, допустим. Почему мы думаем, что те, кто эти документы пишет, а тем более те, ДЛЯ КОГО ЭТИ ДОКУМЕНТЫ ПИШУТСЯ, не могут вдруг захотеть, чтобы эти документы содержали не правду, а ЛОЖНЫЙ СЛЕД? Допустим, человек в железной маске - такое лицо, которое ставит под сомнение легитимность королевской власти Людовика Четырнадцатого. Неужели в этом случае Людовик Четырнадцатый будет тщательно сохранять документы об этом заключенном? Неужели не может в этом случае побывать в тюрьме эмиссар тайной канцелярии, с полномочиями ДАЖЕ И ПОВЫШЕ, чем у военного министра, и изъять какие-то документы? Неужели такой эмиссар должен быть настолько глуп, чтобы попросту вырывать страницы, или переправлять их, перечеркивать? Неужели он не может приехать настолько тайно, что о его посещении не останется никаких свидетельств - ни письменных, ни устных? Неужели при необходимости он не может заставить переписать весь тюремный журнал, если там будет что-то не так, как должно быть с позиции государственной необходимости? Неужели архивы тюрьмы могут находиться вне власти Короля? Да и вообще - судя по тому, как из рук вон плохо велись эти архивы (Сен-Мар ни разу не зафиксировал смерти ни одного заключенного ни в Пинероле, ни в других крепостях - только в Бастилии смерти заключенных фиксировались) - неужели вообще была необходимость что-то менять? Неужели не было возможности УСТНО распорядиться об одном, а в журналы внести другое? Неужели не возможно было, скажем, такое, что РЕАЛЬНО Сен-Мар оказывал своему узнику всяческие почести, причем не по собственной инициативе, а по соответствующему распоряжению, а ПО ДОКУМЕНТАМ этот заключенный проходил как простой слуга, и даже не дворянин? Неужели все письма, которые военный министр посылал тюремщику относительно секретного заключенного, должны были быть подлинными и должны были соответствовать истинному положению дел? Для чего тогда маска, если она не может достичь своей цели - скрыть истинное положение дел относительно единственного человека?! Почему исследователи так уж уверены, что они - умнее и хитрее тех, кто пытался скрыть правду? А ведь для того, чтобы скрыть истину нет необходимости быть хитрее того, кто соберется ее раскрыть! Достаточно убрать одни документы (или не составлять их вовсе) и написать другие. Попробуй разберись через триста лет! Птифис исходит из того, что если хорошенько покопать, то всегда можно доказать или опровергнуть ту или иную версию с помощью того или иного документа. Он разве не знает, что и документы могут лгать???