Когда-то этот разговор должен был состояться. Но менее неприятным он от этого не становился.
-- Отважный Теодор, вы -- наша единственная надежда! -- горячо шептал Пьетро. Его тонкая шея подергивалась, на ярко раскрашенном лице горел румянец. -- Годы идут, Пресветлая уже не та, что прежде. Ее мысли все больше занимает мир за порогом Обители, её грезы наполняют странные, чуждые нам вещи. Да вы и сами видите -- она уделяет нам все меньше времени, да и Обитель давно уже не пополнялась. Неужели вы не понимаете, чем это закончится?
Теодор сделал паузу. Поддерживать разговор на эту тему не хотелось. Если бы Пьетро не был старейшим в Обители, он давно велел бы ему замолчать.
-- И чем же? -- наконец спросил он.
-- Не понимаете... -- паяц горестно покачал головой. -- Рано или поздно Обитель прекратит свое существование. И всем нам придется искать нового покровителя. Всем, кроме вас, конечно, -- вы так близки с Пресветлой, что она, конечно же, оставит вас при себе. А вот я...
Да, старика было жалко. Его потрепанный вид не давал ему никаких шансов найти себе новую Обитель и нового покровителя. Но и Теодор не чувствовал себя виноватым. Да, между ним и Пресветлой установились крайне доверительные отношения, но...
-- И что же я могу сделать? -- спросил Теодор.
-- Как это -- что?! -- Пьетро подпрыгнул от возбуждения. -- Вы делите с Пресветлой ложе каждую ночь, вы охраняете ее грезы, -- так внушите ей мысль о том, что, если Обители суждено... прекратиться, то пусть Пресветлая сама позаботится о нашей судьбе. Если она сама передаст нас в новую Обитель, то о большем не стоит и мечтать!
В чем-то он был прав. Любому из Обители нужен кто-то, кто...
-- А вы уверены, Пьетро, -- осторожно сказал Теодор, -- что новый покровитель, подобно Пресветлой, тоже даст вам имя?
Старик отпрянул. В его потускневших глазах полыхнул огонек ненависти.
-- Да что ты понимаешь, мальчишка? -- зашипел он. -- Я за свою жизнь сменил столько Обителей, что ты и представить себе не можешь! Лишь Пресветлая оказалась настолько милостива, что дала мне имя! Но даже влачить существование без имени -- лучше, чем погрузиться во Тьму Забвения!
Теодор кивнул. Да, лежать во Тьме Забвения и молить неведомо кого, ожидая, когда про тебя наконец-то вспомнят... Даже их небольшая Обитель помнила пару таких случаев, и ничем хорошим они не кончились.
Если верить рассказам Пьетро, он оказывался во Тьме Забвения дважды.
-- Отважный Теодор зазнался, -- донесся холодный голос из дальнего угла Обители. -- Отважный Теодор считает, что ему, как наперснику Пресветлой, эта участь не грозит.
Теодору не нужно было поворачиваться, чтобы узнать говорившего, -- вернее, говорившую. Заносчивая умница Мария и мягкосердечная красотка Барбара появились в Обители с разницей в один день, у них был общий гардероб, общие апартаменты, -- предмет зависти всех остальных, -- и вся Обитель не воспринимала их иначе, как сестер.
Говорила Мария. Глядя на ее ангельское личико, обрамленное золотистыми кудряшками, невозможно было поверить, что именно она произносит эти жесткие, даже злые слова.
-- Не надо так, сестренка, -- внешность Барбары тоже была обманчивой: пепельная блондинка с идеальной осанкой и хищной улыбкой была, как ни странно, воплощением доброты и кротости. -- Зачем ты постоянно задираешь Теодора? Ты же знаешь, что он себе не принадлежит...
-- Мы все себе не принадлежим, -- отрезала Мария. -- Мы все вручили свои судьбы в руки Пресветлой. Но только Теодор проводит с ней все время, пока все остальные с трудом могут вспомнить тепло ее руки!..
Ангелочек был в чем-то прав. У Пресветлой были трудные дни, в Обители она появлялась лишь на очень короткое время, и ночные грезы ее были наполнены не делами Обители, а чем-то далеким и непонятным. Неудивительно, что сестры страдали от невозможности насытиться любовью своей покровительницы. Но и обвинять в этом Теодора тоже было нечестно.
Теодор хорошо помнил день, когда он, лишь недавно покинувший Братство, после долгого пути пересек порог Обители и принес безмолвную клятву верности Пресветлой. С того самого дня он сопровождал ее всюду единственный, кому позволено было покидать Обитель, он делил с Пресветлой все радости и приключения -- а также всё смятение, все страхи и всю боль, выпавшие на ее долю. Но сейчас, казалось, даже в нем Пресветлая перестала нуждаться...
Только встречи на ночном ложе оставались неизменными.
-- Но ведь не он решает, кто будет ближе к Пресветлой, -- снова возразила Барбара. -- К тому же за свою близость он платит такую цену, что...
Они ничего не понимают... То, что Барбара назвала ценой, для Теодора было смыслом всего существования, а возможность побыть рядом с Пресветлой -- ценой и наградой, а не наоборот...
Да, ночи случались тяжелые и страшные. Мрак, сгущавшийся в Обители по ночам, искал способы украсть дыхание Пресветлой, и он, Теодор, был единственным, кто мог этому противостоять. В одной из схваток Теодор потерял левый глаз, из другой вышел с распоротым плечом. В первый раз Пресветлая проводила обряд Исцеления под руководством Премудрой, во второй Премудрая взялась за дело сама. В результате на плече остался длинный рубец, а глаза выглядели по-разному -- карий правый и жемчужно-серый левый. К счастью, ни смотреть, ни сражаться это не мешало.
-- Ну, хорошо, -- сдался Теодор. -- В ближайшую спокойную ночь я попробую поговорить с Пресветлой. В любом случае, ни завтра, ни через неделю Забвение никому из вас... из нас... не грозит.
-- Благодарю вас, отважный Теодор, -- замельтешил Пьетро, -- уверяю вас, после этого вы станете настоящим духовным лидером Обители...
-- Мне это не нужно.
-- И тем не менее! Ваша близость с Пресветлой и одновременно готовность защищать интересы общины -- это сочетание, знаете ли, дорогого стоит...
-- Мне это не нужно. Отдыхайте, Пьетро, вечером кто-то из нас может понадобиться Пресветлой...
-- Не обижайся на них, -- сказал Тихон, возникая, как всегда, из ниоткуда. -- Безмозглые, что с них возьмешь.
-- А я -- не безмозглый?
-- Тоже безмозглый. Но Пресветлая вложила в тебя столько любви, что имя внутри тебя пылает, как костер.
-- Как и в тебе.
-- На меня не смотри, -- Тихон потянулся, сверкнув зелеными глазищами. -- Я другой природы. Я благодарен Пресветлой за имя, но и без него я проживу.
-- Да, это, конечно, плюс.
-- А Марию тоже можно понять. Пресветлая меняется, скоро она вообще покинет Обитель -- я видел такое в прошлых жизнях. Вот девчонки и психуют.
-- Не говори так грубо о дамах.
-- Я -- дворовый, мне можно...
Пресветлая появилась в Обители лишь в вечернем сумраке. День дался ей нелегко -- её пошатывало, глаза закрывались. Облачившись в ночные одеяния, она на несколько минут заглянула в гости к сестрам, -- те встрепенулись от радости, -- а потом, в сопровождении Теодора, направилась к ложу. Укрывшись пушистым одеялом, она какое-то время шептала притихшему у ее левого плеча Теодору ласковые слова, чередуя их с рассказом о прошедшем дне. Постепенно ее речь становилась неразборчивой и в конце концов сменилась легким, почти беззвучным дыханием. Теодор, глядя в потолок, ждал удобного момента, чтобы притронуться к грезам Пресветлой и обратиться к ней с просьбой, о которой говорил Пьетро.
Но этому плану не суждено было сбыться.
Тени на полу под ложем неожиданно сгустились. Почернели. Стали глубокими, как будто сквозь них в Обитель заглянула Бездна, -- впрочем, так оно и было. Мрак потек из-под ложа, растекаясь острыми шипами, гибкими щупальцами, жадными пастями на тоненьких стебельках.
"Ну, что ж", -- успел подумать Теодор, -- "значит, все, как раньше..." -- и в этот момент тишину прорезал надтреснутый от ужаса голос Пьетро:
-- Это Мрак! Спа... спасайтесь!!! -- паника овладела старым паяцем. Не помня себя, он перевалился через край полки и упал на пол.
"Глупец!.." -- чуть было не выкрикнул Теодор. Пьетро нарушил главное правило: никогда не убегай от Мрака -- либо защищайся, либо замри, как будто тебя здесь нет. И, конечно, щупальца Мрака оказались быстрее; они впились в старика, пронзили его насквозь, выпивая из него имя -- то самое, хранящее частичку любви Пресветлой и ее дыхание. Хрустнула древесина, жалобно тренькнула пружина -- и на полу осталась лежать лишь нелепая поломанная кукла.
Сестры не издавали ни звука. Младшие, безымянные воспитанники Обители тоже замерли от ужаса, хотя они-то Мрак не интересовали. Черный сгусток, перебирая щупальцами, взобрался на ложе. Теперь, когда он был близок к цели, внутри у него проступали черные огни -- как будто десятки хищных голодных глаз смотрели на ту, которой предстояло стать жертвой. Щупальца, шипы и пасти, клубясь в изножье ложа, переползли на одеяло, готовясь ползти еще выше...
-- А ну, стоять, тварь! -- Теодор откинул одеяло, выпрямился и нацелил на облако черноты сверкнувший меч.
Мрак отпрянул, издав безмолвный крик, полный злобы и разочарования. Черные голодные огоньки уставились на Теодора.
-- Вижу, помнишь, -- Теодор, не опуская меча, двинулся противосолонь своего заклятого врага. -- На что ты надеешься?
Шипение стало сильнее. Щупальца утончились, как натянутые канаты, шипы заострились еще больше.
-- Убирайся в Бездну, из которой пришел, -- процедил Теодор. -- Дыхание Пресветлой и ее грезы защищены мной и моим мечом. А на мне лежит непобедимым покровом любовь Пресветлой и дарованное ею имя!!! -- и в этот момент Мрак ударил тонким щупальцем, как хлыстом. Щупальце на дюйм не дотянулось до левого плеча Теодора -- меч яростно свистнул, и в беззвучное шипение черноты вплелась нотка боли.
Дальнейшее Теодор помнил плохо. Мрак яростно атаковал его, казалось, со всех сторон сразу, он уворачивался, как мог, и с каждым ударом меча шипение утихало, а чернота серела. Вдруг тонкое, как волос, щупальце вонзилось Теодору в многострадальное левое плечо. Он почувствовал рывок, услышал сухой треск и понял, что вот-вот останется без левой лапы. И тут Теодор, оставив защиту, бросился вперед и прежде, чем наколоться на острые шипы, вонзил меч в середину черного сгустка.
Беззвучное шипение потрясло Обитель. Взмахнув щупальцами, Мрак отшвырнул Теодора, но, скатываясь по одеялу с ложа на пол, тот уже понял, что победил, -- чернота рассеялась, шипение прекратилось, щупальца опадали рваными лохмотьями, чтобы тут же растаять в лунном свете.
-- Получилось, -- простонал Теодор. Лишь теперь он позволил себе потерять сознание, но еще до того, как мир вокруг него погас, он встретился взглядом с приподнявшейся на ложе Пресветлой...
-- Светик, подъем.
Женская рука нырнула под одеяло, нащупав там маленькую розовую пятку. Пятка взбрыкнула и убралась глубже. Тогда рука взялась за край одеяла и медленно потянула на себя.
-- Ну ма-ам, -- прохныкали под одеялом, -- ну суббота же. Можно еще немножко поспать?
-- Давай, зайка, просыпайся. Десятый час, завтрак готов, -- мама отдернула плотные занавески, и в комнату хлынул солнечный свет. -- Сегодня уборка, сегодня с папой на рисование, сегодня уроки; завтра поспишь подольше, а потом в "Пропеллер" поедем.
-- Ура-а! -- Света выскочила из-под одеяла, мотнув двумя косичками.
-- Но сегодня надо поработать, хорошо? Тебе уже десять лет, пора участие в домашних делах принимать.
-- Хорошо, мам, конечно, -- девочка на секунду надула губки, но вспрыгнувший на одеяло серый кот снова поднял ей настроение. -- Доброе утро, Тишенька, -- Света чмокнула кота в лоб. -- Доброе утро, мамочка, -- мать и дочь обнялись.
-- Как спалось? -- спросила мама.
-- Хорошо. Мне приснилось... -- девочка замялась.
-- Что?
-- Мне опять приснилось, что на меня хотело напасть чудовище. А Тедди меня защищал.
Мама удивлённо посмотрела на Свету... и думала, что ей ответить.
-- Конечно, -- кивнула она, -- кому же ещё? Тедди -- твой рыцарь, твой друг, твой спутник. Он защитит тебя от любого чудовища, если вдруг нас с папой не окажется рядом. Кстати, где он?
-- Вот он! -- Света отвернула свесившийся до пола край одеяла и подняла из-под кровати большого плюшевого медведя. На обтягивающей мягкое пузико майке было вышито имя Teddy. -- Мам, смотри, у него опять лапа отрывается, на двух ниточках висит...
-- Свет, ну нельзя же так ворочаться! -- мама улыбнулась. -- Тискаешь его во сне, как ещё голова у него не оторвалась... Вот, значит, вечером будешь его лечить.
-- Я?!
-- Ну, не я же; большая уже, надо уметь. В тот раз смотри, как хорошо пришила, -- мама показала на перламутровую пуговицу на месте левого глаза мишки, -- и тут справишься... А это что?!
На полу возле письменного стола лежала игрушка -- старая истертая табакерка с выскакивающим клоуном. Крышка табакерки отлетела, убрать куклу внутрь не получалось.
-- С Петрушкой-то что случилось?! Света, ты почему игрушки не убираешь?
-- Он на полке был, я помню, -- возразила девочка. -- Его, наверное, Тишка ночью спихнул...
-- Ну, хорошо. Я попрошу, может, папа сможет починить. Эх, жалость какая, он ещё у бабушки твоей был...
-- Доброе утро, Маша! -- Света наклонилась над кукольным домиком в углу. -- Доброе утро, Барби! Как вам спалось? -- куклы, конечно же, не ответили.
-- Не слишком ли ты большая -- в куклы играть? -- спросила мама. -- Может, пора дочке тёти Зои их отдать?
-- Мама, ты что?! Они же -- мои друзья!!!
-- И Тедди?
-- Тедди -- самый главный друг! Ты сама говоришь, он защищает меня от чудовищ. А друзей -- не бросают!