Аннотация: Рассказ о роли семьи в жизни человека, о простом человеческом счастье.
- Софьюшка, ну скажи, разве не похож?
- Сима, похож-то похож, только Слава был блондин, а этот парень брюнет.
- Сооофьюшка, так ведь Алия была брюнетка.
- Сима, но ведь на Алию он не похож! Совсем.
- Софьюшка, он на Славу похож, как ты не видишь? Скулы те же, нос, только чуточку потоньше. И улыбка. Посмотри улыбка сильно похожа.
- Сима, голубка моя, ты лучше помнишь Славу молодым, а я уже помню ближе к сорока. Когда мы все у мамы собирались?
- Лет сорок назад, наверное. А сколько тогда Славе было? - Сима задумалась, а Софья считала на бумажке. - Софьюшка, получается, лет тридцать восемь ему было.
- Ну вот, Сима, так оно и у меня получается.
- Но всё равно, сестра, я позвоню ему. Я чувствую, что это наш мальчик. - Два взгляда пожилых женщин скрестились на фотографии мужчины на экране. Софья смотрела на большом экране ноутбука, Сима - с планшета. Их разделяла тысяча километров, но объединяли воспоминания. - Только, сестра, я спишусь с ним сначала через Одноклассники, а потом таки позвоню.
- Конечно, Сима, конечно. Если это он, я тоже буду рада с ним поговорить.
- Софьюшка, это он. Я практически не сомневаюсь.
***
Вадим ехал с работы по пробкам, мрачно наблюдая ситуацию с машиной и дорогами, понимая, что всё - нужно ставить машину на прикол и пересаживаться на электричку. Не хотелось, но и ездить так тоже не было сил.
Он устал. Устал от всего. На работе замотался так, что хотелось упасть и не двигаться, а вечер не обещал отдыха. Нужно было заехать в магазин, купить продуктов себе и бывшей жене с сыном. Выслушать её речь, наполненную сарказмом и сдобренную уязвлённым самолюбием, потом позаниматься с мальчиком, а ещё придётся ночевать у них. Это всегда угнетало его, но и отказаться он не мог, движимый ответственностью. Чувство вины он давно изжил. И, значит, на моральную усталость от работы наложится ещё и усталость от сегодняшнего вечера.
Поход по магазину утомлял почти так же как работа, но вышел он оттуда всё таки живым. И теперь чем ближе продвигалась машина к жилищу его единственного ребенка и его единственной, хоть и бывшей, жены, настроение становилось всё сумрачнее.
В квартире его встретила открытая дверь и пустой коридор. Он затащил оба пакета - и свой (то, что требовало холодильника), и тот, что закупил на свою бывшую семью.
- Вадька, ты пришёл? - откуда-то из спальни послышался женский голос.
- Я пришел, - подтвердил довольно громко Вадим, морщась от неприятного звука своего имени, которое в устах Леночки звучало как-то гадко и противно. Скинув куртку и туфли, он потащил пакеты в кухню.
Слава вышел из комнаты не сразу, но лицо его светилось радостью - видимо, был чем-то занят. Подошел, обнял. Вадим гладил его худенькую спину и грустно думал о нем, своем сыне. Радоваться надо - выправляется с годами мальчишка, но те яркие мечты, которые были у Вадима в детстве, когда он помогал матери няньчить младшего брата, - учить своего сына гонять на велосипеде, лазать по деревьям, играть вместе в футбол - угасли, не расцвечиваясь красками, и уже никогда не станут реальностью. Когда с братом стало можно заниматься этими интересными делами, он, Вадик, старший на целых десять лет, уже редко бывал дома - учёба, служба в армии - не мог так много внимания уделять младшему, переживал из-за этого, но теплилась в душе надежда, что со своим-то сыном он оторвётся на полную.
Но не срослось. И никогда, никогда уже не получится. И от осознания этого было больно.
Вадим не давал себе раскисать, заставлял сябя радоваться мелочам: удалось поплавать с сыном в бассейне, отвезти его в санаторий в Сочи, представляя, что они едут просто на отдых, а не на оздоровительное лечение. Да, санаторий помогал, и его как отца ребёнка-инвалида это безмерно радовало, но это не было тем, что виделось в мечтах.
Каждый раз, как малыш в своей тихой молчаливой манере вот так обнимал его, или просто прижимался к его боку и руке (мальчик был ласковый, как будто благодарил за ту заботу и доброту, что дарили ему родители), Вадим переполнялся не любовью или нежностью. Нет, жалостью. Он каждый раз понимал, что неправ, что нужно гордиться своим мальчиком, ведь ребенок наравне с ними, взрослыми, боролся со своей болезнью и побеждал её. Не жалость, а гордость, чувство преодоления и достижения - любое! Но не жалость! Поэтому Вадим скрывал это своё чувство, считая его недостойным того пути, что уже пройден. Даже у Лены, обычно не склонной к сантиментам, иногда во взгляде мелькала жалость, а его упрекала в бесчувствии и безжалостности. Но Вадим на это упрёки обычно отмалчивался.
Слава поднял глаза на отца и как всегда, слегка заикаясь, спросил:
- Пппаап, как дела?
- О, сынок, всё хорошо. Купил твои любимые кукурузные палочки. После ужина потрескаем, а? - и радостно потрепал его по волосам. Он всегда пытался испытывать те чувства, которые показывал, боясь, что ребёнок может почувствовать фальшь.
- Ххоррошо, - Славка улыбнулся своей доброй улыбкой и поправил очки, немного съехавшие на бок из-за объятий. - Тттолько давай я тебе пппокажу, кккакую я пьесу выучил.
- А ты не знаешь, мама собиралась куда-то уходить?
Голос Леночки был, как ведро льда за шиворот:
- Да, мамочка собиралась уходить! - вылетев из спальни, она чмокнула Вадима в щеку, отчего того перекосило. Пришлось срочно наклоняться за пакетом с покупками, чтобы скрыть гримасу.
Это двуличие бывшей жены просто выворачивало его наизнанку и вызывало желание надавать ей пару оплеух, чтобы это торжествующее выражение хоть чуть-чуть сошло с её лица. Всякий раз, когда Вадим начинал очередной курс массажа Славке, а значит, вынужден был оставаться у них на ночь, Лена уходила к любовнику. И не скрывала этого. Более того, всячески подчёркивая, акцентируя внимание Вадима на этом: интересовалась его мнением о новой стрижке или цвете волос, маникюра или педикюра, платье или обуви. Ему хотелось грубо её послать, но присутствие сына сдерживало, и он в минимально вежливых пределах отвечал ничего незначащими фразами.
Успокаивал он себе двумя вещами - бельё своё она оценить не просила и после её ухода он точно почувствует себя спокойнее и увереннее. И каждый раз, когда она вот так тонко пыталась его поддеть, он, гладя ей в глаза, говорил пустые слова, а сам усилием воли формировал в душе радость - она сейчас наконец уйдёт, и он её не увидит до следующего вечера. И он улыбался этой мысли, а у Лены портилось настроение - она хотела совсем другого. Да, Вадим прекрасно себе представлял, чего она хотела - чтобы он сожалел, что расстался с такой красивой соблазнительной женщиной, чтобы кусал себе локти, чтобы если не приполз к ней на коленях, то уж просил, лучше униженно, принять его обратно. Но ничего кроме гадливости к ней не испытывал. Нет, вопрос был даже не в прощении. Он брезговал ею.
Поэтому сейчас он стал устраивать покупки в холодильник. Свой и их. Отдельные пакеты. Свой был поменьше, их - побольше. Вадим избегал покупать что-то, что любила Лена. Но Славку побаловать очень хотелось. Поэтому всегда брал пекинскую капусту, грейпфруты, виноград, которые Лена считала не очень полезными, а попросту не любила.
- Утром я поеду сразу на работу, - Лена заглянула на кухню, - закрой дверь на все замки и отвези Славочку на занятия. А я уже сама заберу.
Вадим поднял глаза от нижней полки холодильника и кивнул:
- Всё как всегда, я помню.
- Ну тогда всё, котик, я пошла! - Лена медленно улыбнулась и томно повела глазами. "О, мамочки родные! - вздохнул Вадим в душе. - Она сейчас уже уйдет. Уйдёт вместе со своим котиками, вадьками, стрельбой глазками, виляниями задом. Всё, уже сейчас". Пришлось махнуть рукой, потому как ничего, кроме шипения не получилось бы произнести. Дверь в квартиру закрылась.
Продукты наконец утрамбовались в холодильник, и пришло время обсудить ужин с сыном. Слава сидел за пианино и смотрел на клавиши, как будто мысленно прикасался к ним. А может, так и было?
- Сынок, что на ужин приготовить? - Серые глаза за стеклами очков были добрые и задумчивые. Поморгали, сосредотачиваясь на другой мысли - о еде.
- А ммможно жареной ккартошки?
- И сыром потереть сверху? - продолжил Вадим. Сын кивнул, чуть осветившись намёком на робкую улыбку. - Почему же нет? Конечно, можно.
- Ппросто мама говорит, что это вввредно...
- Это маме вредно, для её фигуры, а нам с тобой, худым спортивным мужикам, это будет нормально, главное, чтобы вкусно! - Вадим демонстрировал бодрость, хотя хотелось похлебать жидкой овсянки и завалиться в кровать. Но лицо сына осветилось радостной улыбкой.
- Ппап, я там начал уже чистить, думал, если нельзя будет пппожарить, то может на суп пппригодится.
- О, так это здорово! Тогда я, может, дочищу, а ты мне поиграешь пока? - Славка с готовностью закивал.
- А что, ппап, тебе сыграть?
- Ты же хотел какую-то пьесу мне показать? Начни с неё, потом - что лучше получается, потом - где можно подпевать, а дальше - ванна с расслабляющими маслами, ужин и массаж. - Вадим весело подмигнул и скрылся в кухне. Нашел хитро припрятанную кастрюльку с начищенной картошкой, дочистил ещё.
И всё это время, и потом, когда мыл и резал тонкими пластинами, когда высыпал картошку на сковороду, солил, когда чистил и мыл ванну, набирал воду, когда мешал картошку, резал салат, он слушал игру сына и думал, что случай в жизни играет огромное значение. Вот как у Славы с тем же пианино. Он совершенно случайно заинтересовался даже не музыкой, а инструментом в центре реабилитации детей-инвалидов на музыкальном занятии, вернее после него, когда все дети разошлись из класса, попрощавшись с учительницей, а он задержался, неловкими своими руками никак не попадая чешками в мешок для сменки. Учительница задумалась и, не гладя, перебирала клавиши, и у неё получалась какая-то мелодия, а потом сбивалась, и снова подбирала одну-две ноты. Вадим как раз подошел к двери в класс, когда увидел, как Слава тихонько приблизился к пианино и, вытянув шею, смотрел на клавиши. Пальцы учительницы снова сделали паузу и детский пальчик тукнул по одной. Пианистка опустила удивленный взгляд.
- Славочка, что?
Мальчик засмущался и сказал, заикаясь сильнее обычного:
- Вввот этот. - И снова потрогал клавишу. Учительница удивленно склонила голову к плечу. Наиграла несколько звуков.
- Вот так? - спросила. Славка закивал. И снова спросила. - Хочешь попробовать ? - И снова Славка закивал. - Ну давай поиграем. Я буду брать несколько нот, ты будешь слушать, но с закрытыми глазами, а потом откроешь и попробуешь повторить. - У Славки загорелись глаза. Учительница обернулась к двери, увидела Вадима и поднесла палец к губам - тихо, не нарушь. Он кивнул - ему и самому было интересно, что получится. Прозвучали три звука. Славка открыл глаза и прикоснулся к одной клавише, прислушался, потом к другой и уверенно повторил три звука.
- Хорошо. Давай ещё разок. - И женщина взяла ещё три звука. Славка повторил недолго помедлив. - А теперь давай ты голосом повторишь те звуки, что я сыграю.
И опять получилось. Мальчишка попал в ноты, но голос был слабенький и прерывался. Снова и снова пробовали, снова и снова получалось.
В результате учительница посоветовала заниматься пением, но ребенок настоял на инструменте. Пришлось найти и купить фортепиано, пригласить настройщика. Добиться у директора музыкальной школы какой-то специальной программы для ребенка-инвалида с ДЦП не получилось. "У нас школа для номальных детей!" - пафосно заявила она. Убийственно! А ДЦП - это, оказывается ненормальность!
Аргумент, что их школа может стать первой, где есть индивидуальный подход, и сможет привлечь массу детей со специальными потребностями, не возымел действия. "У наших учителей и так нагрузка сверх меры!" - гордо и как будто с вызовом продекламировала директриса.
Лена, узнав о результатах похода Вадима в музыкальную школу, посмеялась над его наивностью. "Денег она от тебя хотела, ха-ха-ха-ха! Предложил бы ей индивидуально позаниматься, она бы за копейку и домой сама ходила бы!" Осознавая правоту жены (тогда ещё они не были в разводе), Вадим почувствовал себе неприятно. Но это было не то препятствие, из-за которого он бы бросил свои попытки порадовать сына.
Решение нашлось в виде моложавой преподавательницы пения в ближайшем районном Доме культуры, которая согласилась за очень скромную, по меркам Вадима, плату заниматься со Славкой инструментом, но с условием - посещение ребёнком её кружка хорового пения. Хор был не ахти какой большой, в основном осенью, когда только проходил набор. В остальное время его можно было приравнять почти к индивидуальным занятиям, что мало кто ценил. И вот таким странным способом тётенька обеспечила себя небольшой подработкой на месте работы и ещё и постоянным участником хора.
Стоило заметить, что полгода занятий принесли неожиданные результаты. Вадим и подумать не мог, что может так сильно измениться дикция и плавность движений, улучшиться почерк и память, вернее внимательность мальчика. К тому же ребёнок стал заметно меньше болеть. Педиатр на это сказала, что пение ставит правильное дыхание, а это сильно влияет на многие органы и системы, и она сделали совершенно правильно, что повели ребёнка на пение.
А теперь музыка настолько увлекла парнишку, что по рассказам Лены он мог, что-то наигрывая, погрузиться глубоко в прострацию, и довольно надолго. И нужно ли было тревожиться об этом или это было чем-то радостным, родители не знали. Вадиму наметил себе ыяснить этот вопрос сегодня вечером.
Желая предупредить Славу о том, что картошка скоро будет готова и пора уже идти в ванну, зашел в комнату и увидел то, что так озаботило бывшую жену. Мальчишка, прикрыв глаза, уткнулся головой в переднюю панель пианино, что-то негромко наигрывал то правой, то левой, а то и обеими руками.
Эти звуки Вадим слышал уже давно, но из кухни ему казалось, что сын просто отрабатывает какие-то элементы пьесы. Раньше, когда плохо получалось, он мог десятки раз повторять одну и ту же музыкальную фразу. Бывало даже, просил сделать ему согревающие парафиновые аппликации на руки перед занятием, чтобы снять спастику или для профилактики, чтобы не схватило мышцу во время занятия. Но теперь, по словам Лены, мышцы стали более послушными и самое большее, что приходилось делать, это массаж.
Вадим присмотрелся к сыну, и ничего тревожного не увидел. Тихо подошел на пару шагов и, глянув на секундную стрелку, посчитал дыхание. Кожа не слишком бледная, глаза прикрыты, но край радужки видно - не закатились под лоб, рот слегка приоткрыт, но не расслаблен - слюна не капает, а на лице читается некоторая работа мысли. Он бы сказал, что парень ушел глубоко в себя, задумался. Но, конечно, нужно будет полезть в сеть и почитать, чтобы успокоить Лену. Какой бы женой она ему не была, а матерью она была ответственной.
Нужно было отправлять Славку в ванну, а самому скорее мешать картошку, и Вадим тихонько позвал:
- Сынок! - Мальчишка не отреагировал. Пришлось тронуть пальцем первую попавшуюся клавишу и снова позвать: - Сынок! Слава!
Он открыл глаза как после сна - чуть щурясь и пытаясь сориентироваться в ситуации.
- Пойдём в ванну, там вода набралась, и картошка скоро будет готова.
Робкая улыбка понимания осветила лицо сына.
- Уже? Пппап, а масла для ззз... запаха ккапнешь в воду?
- Хорошо,- Вадим улыбнулся в ответ. - Только картошку проверю.
В ванной на полочке стояла целя батарея масел. Лена в своё время потратила немало времени, чтобы изучить и на практике проверить какие масла и для чего больше всего помогают их ребёнку. Сейчас нужно было расслабить и успокоить, следовательно... Можжевеловое. Славка уже залез в воду и блаженно прикрыл глаза, пальцы продолжали двигаться в воде, как будто по клавишам. Вадим усмехнулся - похоже, мальчишка мог играть и без инструмента.
"Время, надо вовремя позвать ребенка из ванны", - думал Вадим, дорезая овощи и заправляя салат. Но Славка, закутанный в теплый халат сам выполз на кухню, распаренный и разморённый, слегка улыбался и голодными глазами осмотрел тарелки на столе.
Что ж, ужин удался. Было видно, что ребёнок уже вяленький, но ел он с удовольствием. И вспоминалось, как плохо он кушал, когда был маленьким, как трудно ему давалось держать ложку, как Лена рвалась покормить его, а он, Вадим, молча удерживал её за порогом кухни, перекрыв проход рукой.
"Нельзя разочаровываться в собственных детях, - думал он, - вот уже сейчас и вилку-ложку может сам держать, уже ест с удовольствием, не только картошку, но и огурец из салата, и сам, сам! А дети все плохо едят. Младший брат тоже плохо ел. Мама, помнится, всё его уговарила, что мужчины должны хорошо кушать, а то откуда силам взяться. А отец, приходя с работы, всегда был смертельно уставшим, но ждал, чтобы они с братом садились рядом с ним и ели. Отец ел молча, медленно поднося ко рту ложку, смотрел добрым взглядом, очень похожим на Славкин, если бы не очки, а младший пищал, что не будет есть, не хочет. И тогда отец говорил, чтобы просто посидел с ним рядом. Тогда братишка молча сидел и смотрел, как отец ест. Да, все дети плохо едят".
После ужина Славка переполз на свой диван, который уже был застелен - Лена, видимо, в последний момент успела. "Почему у хорошей хозяйки и замечательной матери такой мерзкий характер?" - думал Вадим, начиная растирать массажное масло по спине сына. Он когда-то даже курсы массажа окончил, когда стало понятно, что это должно стать нормой жизни в их семье, привычкой, буднями, такими как чистка зубов. Конечно, мама была с ребёнком рядом чаще, но "Ты же мужчина, ты сильнее, ты должен это делать!". И за это "ТЫ должен" хотелось наорать на Лену.
В итоге именно благодаря тесному физическому контакту, потому что кроме общего лечебного массажа проводимого хоть и не постоянно, не изо дня в день, но достаточно регулярно, приходилось иногда и ежедневно делать местный. Когда спазмы мышц нужно было снимать срочно, папа оказывался в приоритете. Он зачастую становился лекарством, которое снимало боль и успокаивало. Потом уже, как подозревал Вадим, Лена жалела, что сама не пошла на курсы. Ведь это могло бы её ещё больше сблизить с сыном, отдалив от него отца, и тем самым уязвить такого неуступчивого и принципиального мужа. Но... не случилось.
И теперь Вадим был рад, что у его есть возможность общаться с сыном на такой позитивной волне, хотя конечно, и цена у этого была своя - подчеркнутый эротический контекст поведения, демонстративные уходы к любовнику в то время, когда Вадим приезжал с ночёвкой. Всё её поведение как будто говорило: "Вот что ты потерял! Смотри, какая я! Ревнуй!"
Но ревновать не получалось, а все попытки таким образом воздействовать на него, вызывали всё большее отвращение. И это была не обида. Он просто не мог прикоснуться к ней, как... как к использованной кем-то салфетке или носовому платку. Да, Лена объясняла, что она так лечит стрессы, находя случайных мужчин на один-два раза. Что этот драйв соблазнения, игры помогает ей вернуть душевное равновесие, что ничего не происходит страшного, что она всегда контролирует процесс, обязательно использует презерватив, что ни с кем у неё не возникает чувств, что это просто такая адреналиновая игра. Но после кого-то другого, спать с Леной Вадим уже не смог. И когда сын спрашивал, что случилось, почему папа уходит, потом - куда уходит мама, если папа ненадолго возвращается, он всегда предлагал спросить об этом у мамы.
Вадим пытался говорить с Леной, что все эти игры и адреналин вполне могли бы быть между ними, между супругами. Но она, тогда ещё жена, категорически отвергла такую возможность - то, что можно себе позволить с чужим, незнакомым человеком, которого больше никогда не увидишь, с мужем невозможно. И Вадим даже боялся представить, постоянно отгонял эти мысли, что же такое Лена себе может позволить...
То, что она не смогла изменить своему увлечению, а он - не смог принять её такой, какая она есть, разрушило их семью. Хотя всегда оставалась точка соприкосновения - сын, который требовал огромных усилий.
Он радовал своим сходством с дедом, отцом Вадим - так часто были видны характерные отцовские жесты в маленьком мальчике: как он садился и ставил локти на стол, опираясь пальцами в виски, как откидывал голову, когда расчесывал волосы, как улыбался, в конце концов. И хоть внешне он не был точной копией Вадим, но от Лены там было совсем немного - тонкие кисти с длинными пальцами, более светлые и слегка волнистые волосы, губы, которым характерная фамильная мимика не давала так уж сильно походить на материнские.
Руки привычно, уже автоматически, скользили по коже, поглаживая, растирая, разминая, поколачивая в привычном за десятки и сотни раз выработанном порядке, а голова была занята мыслями об их разрушенной семье, о нездоровом, хоть и выправляющемся, сыне, вокруг его беспросветной жизни, в которой не было места простому человеческому счастью.
"Что это такое - простое человеческое счастье?" - вертелось голове, когда руки переместились на Славкины ноги. "Завтра снова на работу добираться далеко, и пора бы машину на прикол ставить", когда массажировать надо было руки. "Сейчас закончу и сяду за ноут, нужно Лену успокоить. И можно будет в соцсети посмотреть, может, какой-нибудь анекдот интересный прочитаю", - думал Вадим, расслабляющими движениями проходясь по грудной клетке аккуратно перевёрнутого и уже спящего мальчишки.
Всё. Массаж закончен, сын спит, в квартире тишина, и теперь смыть пот и использовать эти час-полтора для себя.
Порывшись в информации, составил для Лены краткую записку, из которой становилось понятно, что ребёнок научился входить в творческий транс, ловить вдохновенье. В конце вставил рецепт вдохновения от П.И. Чайковского: "Я сажусь за фортепьяно и начинаю что-то играть, хотя бы перебирать клавиши. Я делаю это как угодно долго: до тех, пока не придет вдохновение". Распечатал - держи, пользуйся! И с чувством выполненного долга полез в Одноклассники.
Друзья выкладывали фотографии прошедших выходных, дней рождений, отпусков, кто-то копировал чей-то юмор, один пытался шутить сам. Всё то же, все те же, ничего нового. Сообщения, так-так. Какая-то женщина, уже немолодая. Первая мысль была - просить кому-то помощи. А потом...
"Здравствуй, Вадичек. Это пишет тётя Сима - сестра твоего отца". Вадим подавился вдохом - отца! Дальше! "Мы с тетей Софьей давно смотрим на твою фотографию и думаем, что это всё таки ты, сын нашего Славочки". О Боже! "Славочка"... Так отца называла, по его словам, только мать, бабушка Вадима, которую он помнил очень смутно. Дальше-дальше! "Может ты нас и не помнишь, ты был ещё совсем небольшой, когда Славочка с Алией..." Алия - так звали мать Вадима. Дальше, дальше! "... с Алией и тобой приезжали к бабушке Маше в гости". Да, бабушку звали Мария Степановна. Она в память о своём отце и всех своих детей называла на С. Вадим неверяще качнул головой. Дальше, дальше! "Ты похож на своего отца, но цвет волос у тебя мамин". Перед глазами всплыло круглое улыбчивое лицо матери. Она всегда носила яркую косынку, завязанную на затылке. И волосы редко выбивались из-под неё, но он помнил, что пряди выбивались черные. Дальше, дальше! "Мы с Софьюшкой очень хотим с тобой пообщаться. Мы поддерживаем связь и с Серёжей тоже. Это твой ещё один дядя, если ты помнишь. Он живет в Одессе". Да, да! Дядя Серёжа, ну конечно, он помнит высокого и худого мужчину с пышной седой шевелюрой, такого улыбчивого и доброго. Вадим взялся за переносицу, выравнивая дыхание. Тётя Сима, тётя Софья, дядя Серёжа... Да, у бабушки Маши было пятеро детей. Двое - от первого мужа, погибшего на фронте: Слава и Сева, а Сергей, Серафима и Софья - от второго, который, придя с войны, стал свататься к бабушке. Она его гнала - полное село девок было молодых да нетронутых, а он - к вдове с детьми. И мать дедова была против.
Отец рассказывал, что дядь Вова, так они называли отчима, долго искал пути к сердцу бабушки, после того, как она его прогнала. Стал в хозяйстве помогать - ловил рыбу, собирал под железной дорогой уголь вместе с мальчишками, Славой и Севой, рубил ей дрова... И это они, сыновья, уговорили не гнать дядь Вову, и бабушка с дедом всё таки поженились. У них родилось ещё трое детей. Отчим был очень хорошим человеком, многому успел пасынков научить. Научил рыбачить, и любить это дело, подкармливая тем самым семью в голодные послевоенные годы. Научил чинить всё по дому, видеть помощь от каждой вещи. Научил работать и идти к своей цели.
По его стопам пошёл и Слава - стал строителем, как отчим. Много рассказывал про него, как тот воевал, и что был у него орден - отбили они своим зенитным расчетом какую-то высотку, про его военную гимнастерку и кожаную плоскую сумку, называемую планшет. Вадим помнил, каким добром светились глаза отца, когда он вспоминал дядь Вову, своих младших, которых он уже почти не нянчил. Больше досталось Серёжке - старшему из младших, а девчатам почти нет - они с братом Севой поуезжали учиться в город довольно рано. А потом по распределению разъехались по стране. И если Сева осел ещё не очень далеко, где-то в Украине, то Слава уехал в Казахстан, на стройку, где их было в те времена очень много. Понятно, что из Казахстана часто не поедешь на родину, и отец осваивался в чужих краях сам. Там нашел жену, молодую повариху Алию, сироту из детского дома.
Вадим всегда с теплотой вспоминал родителей, их взамимопонимание, их доброту, любовь и бережное отношение друг к другу и к ним, детям. Мама в столовой, где работала, тоже сильно уставала, но улыбка всегда светилась на её лице. Ещё он хорошо помнил синие вздутые варикозом вены на её ногах, когда она мыла полы, подтыкая свою всегда длинную юбку. Родителям непросто жилось, наверное, как и всем тогда. А потом, когда внезапно умер отец, матери приходилось и вовсе несладко с ними двумя. Потому Вадим и уехал учиться в Москву, зная, что там он всегда сможет больше заработать, чтобы помочь матери.
Он так же, как и отец когда-то, пошел учиться в строительный техникум, но окончив и устроившись на работу, поступил в институт. Ребята из его бригады смеялись в открытую - зачем столько трудностей и хлопот, если можно жить, не напрягаясь? Да только Вадим знал, что вечно он не сможет впахивать спиной и руками, а к будущему стоит подготовиться. Да и заработки простых работяг и более квалифицированных специалистов - мастеров, инженеров - сильно отличались.
К тому моменту, когда он достаточно прочно устроился в столице, и готов был забрать мать, она умерла. Это было так больно и тошно... Добавила ещё и Лена, не скрывая облегчения, сказав:
- Это к лучшему, нам и так с сыном сложно...
Смерть матери и такое отношение жены к такому важному для него человеку надолго выбила его из колеи. Вадим когда-то мечтал о том, чтобы мама встречала его хоть иногда своей доброй улыбкой, чтобы брала его руку своей маленькой и широкой ладошкой и гладила бы... Чтобы она улыбалась их сыну, ну и пусть он нездоров, она бы сама помогала, пела бы ему свои песни, мелодичные и такие другие, рассказывала ему сказки и гуляла бы с ним за руку.
Последнее в те годы было мечтой, но столько сил вкладывалось в малыша, что Вадим даже не думал о том, что-то может не получиться, он просто шел, как танк, просто делал то, что было нужно. Нужен массаж - ходил на курсы, нужен электрофорез - ехал на шабашку, зарабатывал и покупал. И мама рано или поздно смогла бы взять малыша за руку и пойти с ним на прогулку.
Но не стало матери, и появилась большая дыра, от которой веяло холодом. И залатать, уменьшить её, как в юности, когда умер отец, никак не получалось. Поэтому он только ниже пригнулся и снова потянул свою лямку: работа, дом, здоровье Славки.
А ведь кроме сына был ещё сложный младший брат. Он с трудом закончил ПТУ, был тем самым подростком, взрослевшим в суровые девяностые и представлявшем собой что-то ужасное. Для него удалось организовать в ближнем Подмосковье небольшую квартирку и работу, но мальчишка с каждым годом всё больше-больше тревожил. И стоило, пожалуй, сводить его к неврологу, а то и к психиатру, потому что обычные средства не работали. Но Вадим всё откладывал, боясь услышать что-нибудь страшное ещё и здесь.
Это, наверное, было малодушием, и нужно было этим заняться. Может, чем больше он затягивает, тем хуже будет диагноз? И Вадим пообещал себе после нового года обязательно начать шевелиться, а пока поискать врача.
Хорошо, что с Леной они разошлись - ей бы не понравилась идея Вадима заняться братом. Она вообще не любила, когда он отвлекался от её сверхважной особы. А ведь когда-то он искал у неё тепла и понимания... Она сильно напоминала ему мать своей невысокой, но крепкой фигуркой, длинными темными волосами и улыбкой, от которой глаза превращались в весёлые щелочки, распуская вокруг себя морщинки-лучики. Он ждал тепла от ёе маленьких ладоней, ласкового голоса, а ещё хотел понимания. Ему тогда ужасно не хватало того, что осталось дома - ласкового взгляда, поддержки, доброго слова. И в большом чужом городе он искал это, высматривал и, казалось, нашел.
Ошибку понял не сразу, а когда понял, было уже поздно что-то менять: была квартира в Москве, машина, а главное - ребёнок-инвалид, остро нуждающийся в них обоих. А Лена, хоть и не давала тепла, была отличной хозяйкой и замечательной матерью. Без тепла можно прожить, решил он для себя, направив всю свою душевную энергию на сына, который так трогательно тянул к нему свои сводимые судорогой ручки.
И тут вдруг это письмо. "Вадичек"... Так его называла мама и иногда, ещё совсем малым пацаном - отец. И ещё это "Славочка". Вадим называл сына Славой в память отца. Хотел и полным именем назвать, Святославом, как деда, но Лена выступила против, и категорически на этом настаивала. Ей нравилось имя Владислав, и Вадим согласился. Какая по большому счёту разница Святослав или Владислав, если каждый день он всё равно будет Славка, Слава, Славочка, всё равно ведь, как его отец. И это даже ближе и роднее. Жена возражала против Славочки. "Мальчик должен расти сильным, без всяких соплей и нюней! Никаких Славочек! А лучше вообще Влад".
Ну да, потому и не прижилось это взрослое и какое-то чужое имя Влад. Неудобно произносить, а Владик - это нюни, ха-ха.
Значит, Вадичек, Славочка... Тетка писала, что у неё есть скайп, и что она хочет поговорить, если не ошибается. Сразу разыскивать её там Вадим не стал. Пошёл на кухню, намеренно неторопливо заварил себе мятный чай, сходил в душ, напился чаю в кухне, заставляя себя всё делать неспеша, и пытаясь сдержать дрожь в руках. Только после этого сел за компьютер и ответил на сообщение "Да, мой родители Святослав и Алия Чоргунь". Она была в сети, потому что откликнулась практически мгновенно.
"Ты можешь сейчас позвонить по скайпу?"
"Да"
Поискал, и женщина с той же, что и в ОК фотографией и фамилией, легко нашлась. Задержал дыхание, резко выдохнул и нажал синюю кнопку. Буквально после первого сигнала послышался ответ:
- Вадим?
- Да, это я, - и через паузу, - здравствуйте, тётя Сима.
- Вадичек! - Рыжеволосая женщина в годах улыбалась с экрана так, что её глаза превратились в щелочки. - Здравствуй, дорогой!
В горле что-то сжалось.
***
Прежняя жизнь Вадима закончилась. Нет, всё вокруг осталось прежним: работа, город, бывшая жена и сын, требующий внимания, проблемный брат и пробки на дорогах. Вот только что-то в самом Вадиме изменилось. Это стало заметно людям посторонним. Вот и кладовщица Алла спросила с изрядной долей ревности и злости:
- Ты, Вадим, женился, что ли?
Алла совершенно однозначно и неоднократно намекала, что готова стать Вадиму самой верной и преданной подругой до самого гроба, готова терпеть его сложный характер и помогать в трудностях, участвовать в его жизни и проблемах, и даже родить ему пару-тройку карапузов.
Только он не велся, каждый раз ловко соскальзывая с темы. Ему не хотелось никаких долгосрочных отношений, он не считал свой характер сложным, а после Славки о детях боялся даже думать. Алла казалась грубоватой и слишком громкой и болтливой, к тому же давние регулярные, хоть и редкие встречи с Наташей их взаимно устраивали именно своим постоянством и ненавязчивостью. Они не лезли друг другу в душу, встречаясь несколько раз в месяц без каких либо обязательств, и расходились, довольные, до следующего раза. Не спрашивали друг друга о причинах, не интересовались жизнью другого вне этих встреч, и это их обоих вполне устраивало.
Алла же, заметив изменения, стала трактовать их в невыгодном для себя свете. И была права, разве только ошибалась в причинах.
Изменения в жизни Вадима накапливались понемножку, постепенно замещая бурю эмоций, вызванную звонком тёти Симы, теми малыми крохами знаний о новых старых родственниках. Крохи стали превращаться в маленькие и большие островки, и требовали места. Вадим завёл себе тетрадь, куда стал записывать всё, что по крупицам узнавал - имена и дни рождения всех поколений, места жительства, работы или учёбы, интересы. Эта тетрадь стала для него чем-то сродни большому семейном альбому, где он любовно собирал все маленькие и большие факты, понимая, что это всё - его большая семья, его родня, которой ему так не хватало, и радовалс, что сейчас это есть.
Дни, хоть и были посвящены работе и бытовым мелочам, оставляли мысли относительно свободными, и поэтому с удовольствием заполнялись размышлениями о родне, а вечера - поиском, просмотром информации и перепиской в соцсетях, разговорами по видеосвязи.
Он познакомился с обеими своими тётушками - очень похожими между собой пенсионерками, с дядей, со всеми их детьми. Ещё один дядя, к сожалению, уже умер, как и его единственный сын. Но удалось познакомиться с его внуками, которые Вадиму приходились троюродными племянниками. Подумать только - у него их уже девять!
Это было так удивительно! Например, у старшей двоюродной сестры, Тамары, было пятеро детей, а у брата, сына другой тётушки, было трое. У дядьёв было по одному сыну. Разговаривая с тётушками и дядей когда по отдельности, а когда и со всеми сразу, он восстанавливал события и факты как давно минувших дней их молодости, так и относительно недавние. А потом днями размышлял о месте некоторых фактов в общей мозаике семейных событий. И возникал новый повод позвонить кому-то из тётушек или дяде.
Они тоже расспрашивали о его житье-бытье. Узнав, что у Славы-младшего, как прозвали родственники нового внучатого племянника, проблемы с координацией, нашли у себя, в южных краях, специалистов и приглашали летом к себе в гости, к морю, на отдых и лечение.
Теперь огромную долю его мыслей занимали его родственники. И даже общаясь с Леной, уже не испытывал так остро отвращение или неприязнь. Потому что пока она снова и снова пыталась его подцепить, он думал, например, о сестре Тамаре, муж которой был младше её на четыре года, взял её замуж с двумя, относясь к ним, как к своим. А своих у них было ещё трое, все погодки. Почти как у бабушки Маши. И вот Вадим размышлял, что, наверное, непросто сестре в тесной маленькой квартирке, когда малыши плачут или нужно менять подгузник, а муж собирается на работу или, наоборот, только пришёл, и его надо встречать. А она не ходит на сторону, не скандалит, не пытается язвить. И что её удерживает в этой круговерти? Почему не ищет, как бы потушить стресс на стороне?
После того, самого первого разговора с тётушкой, Вадим то и дело ловил себя на том, что улыбается. Делал серьёзное лицо, и через время снова понимал, что опять улыбка растягивает губы. Хотелось спать, работа не клеилась, жидкая грязь на дорогах скользила под колёсами, низкое хмурое небо и короткий почти уже зимний день не добавляли радости, снова нужно было ехать к жене и выслушивать её завуалированные упрёки. А губы растягивались в улыбку - он вспоминал вчерашний разговор.
Как много он узнал тогда! После разговора он ещё целый час, наверное, сидел и прокручивал всё, что было сказано - об отце, матери, бабушке, дедушке... Вспоминал такую милую манеру вновь обретённой тётушки называть всех уменьшительными именами и говорить "Вадичек, дорогой!" и "Я тебя умоляю!". Вспоминал, и всё никак не мог поверить, что это в самом деле было.
Он вообще был в восторге от тётки - такой интересной, явно балованной любящим мужем рыжей матроны. Настолько в восторге, что постоянно сглатывал ком в горле, давя желание обнять её. Такая огромная благодарность за то, что она нашла его, что не стала смущаться, связалась, что с таким интересом расспрашивала о его жизни, приглашала к себе в гости, затапливала его, наполняла ощущением нужности и важности своего существования.
А с другой стороны он немного пугался такой душевной открытости и щедрости, когда не знакомая по большому счету женщина называет его ласково, по-матерински - Вадичек. Расспрашивает с горячим интересом о его жизни, работе, ребёнке. Горюет над его горем - нездоровьем Славки, разводом, даёт советы, которые может не так уж и нужны ему, но своим неравнодушием, сопереживанием будят в нём желание прислушаться и поразмышлять над ними. Не верилось, что люди просто так могут лить на него свою искренность, сочувствие и сопереживание.
Уже потом, летом, приехав в гости к ней вместе со Славой, он снова немного пугался жизнерадостности сестёр, тёткиных дочерей, которые тоже его называли Вадимчик и братик, обнимали и целовали в обе щёки так, будто он когда-то давно потерялся и вот наконец нашелся, живой и здоровый. Хотя для них, наверное, так и было. Показывали ему старые семейные фотографии, где сами они были маленькие, где была бабушка Маша, которую он помнил довольно смутно, но именно такой - с совершенно белыми волосами и в платочке.
Глядя на их отношения между собой, на отношения в их семьях, понимал, что ведут себя и тётка, и сёстры абсолютно естественно, и это их дружелюбие ни капли не наиграно. Они так живут, это их естественное состояние. Сравнивал с собой и понимал, что сам он жил уже многие годы в какой-то изоляции от нормальных тёплых человеческих отношений, какие бывают в семье, где все друг к другу внимательны, заботливы и неравнодушны.
Эти впечатления он берёг в душе, как какую-то хрупкую и прекрасную вещь, вспоминал разговоры и задорный, какой-то девчоночий смех старшей сестры, смешные и невероятно богатые эмоционально гримасы младшей, заботливую суету тетушки, серьёзные и обстоятельные мужские беседы дядьки... Вспоминал и согревался, как возле большого горячего костра.
Прошёл год. Вадим снова сидел перед экраном, где синела заставка скайпа. Тётушки, обе, были на связи. Но сегодня он не станет звонить ни Симе, ни Софье. И завтра не станет. Он будет вспоминать вчерашнюю их беседу, задорные препирательства пожилых сестёр, их неспешные рассуждения о погоде и правильности выбора профессии, о политике и транспортных проблемах отдалённых регионов. Сегодня, завтра и послезавтра не станет. А ещё через пару дней позвонит брату - у его старшего сына день рождения, и тот уже учится в техникуме. Нужно поздравить и расспросить об успехах в учёбе и шахматах. А потом будут новогодние праздники, и можно будет написать всем электронные письма, кому-то позвонить. И получить уйму поздравлений и письменных, и устных, даже песенных, которые так любили делать дети одного из братьев. И это снова будет радость, большая радость в большой семье, где о тебе помнят, ждут и счастливы тебя видеть.
Он - счастливый человек! У него есть такая роскошь, как большая семья. У кого ещё есть такое богатство? А ему повезло! И правильно говорила тётушка - всё у них будет хорошо. По-другому просто не может быть!