Почему-то именно сегодня мне вспомнился тот вечер, полгода назад, когда я ехал в электричке с работы, прилично пьяный, потому что в этот день мы в офисе отмечали день рождения нашего шефа. Так уж получилось, что за час до конца рабочего дня по офису прошлась своей быстрой и очень сексуальной походкой секретарша Верочка и оповестила нас, что шеф хочет всех угостить и приглашает к себе в кабинет. Мы сначала не знали по какому поводу он нас угощает и набились в его кабинет, удивлённые и ожидающие объяснений.
Оказалось, что у него сегодня день рождения, и исполнилось шефу 44 года. И Верочка разложила на столе красивые серебристые подносы, а на них поставила бокалы с коньяком и канапе с красной рыбой, ветчиной и маслинами. Канапе на шпажках - это очень удобно для фуршета. Посредине стола стояла большая ваза с фруктами. Мы, конечно, все поздравляли шефа, говорили много хороших слов и сетовали, что не узнали о таком важном дне раньше. Ругали Верочку, что она пропустила это событие. Секретарша должна всё знать о своём шефе. Но она работала у нас недавно, всего пару месяцев, да и сама фирма только второй год, как образовалась. Верочка, смутившись сказала, что больше никогда такое не повторится.
Мы решили, что за это её накажем, и когда босс на минуту вышел, велели ей купить завтра от всего коллектива подарок шефу, а мы потом сбросимся. Она округлила глаза и запричитала, что не знает, что покупать. Я предложил: "Купи какие-нибудь красивые настольные часы. Можно в антикварном магазине, который за углом".
Эта идея всем понравилась, а Верочка не успела ничего возразить, так как шеф вошёл в кабинет, и все опять стали поздравлять его и выпивать. Видимо, я много тогда пил и мало ел, меня хорошо развезло и, сев в электричку, я закрыл глаза и так ехал, размышляя о жизни.
Народу было мало: парень с девушкой сидели в другом конце вагона и о чём-то болтали, две пожилые дамы в середине вагона рассматривали какой-то красивый журнал, старичок с подростком, наверное, с внуком, ели эскимо недалеко от меня.
Я думал о том, что всего-то полгода, как я женат на Лизе, и я люблю её, конечно, но мне почему-то впервые не хочется домой. Что это такое, я не мог понять. Лиза такая милая, такая заботливая. Я всегда знал, что она ждёт меня, и на столе стоит ужин, который она с любовью приготовила. Я знал, что она любит меня. А потом, после ужина, она непременно спросит о событиях на моей работе, расскажет свои новости, а ночью прижмётся ко мне нежно и ласково, и мне всегда было хорошо от этого.
С ней я чувствовал себя спокойно и уверенно. Лиза любила вышивать крестиком, и все её подушечки нравились мне. Это было уютно и красиво. Часто мы думали вместе о будущих детях и сходились в желании иметь непременно троих. Но почему сегодня вдруг мне впервые не хотелось ехать домой.
"Наверно, это оттого, что я сильно напился. Завтра просплюсь и всё пройдёт!" Так я ехал, изредка открывая глаза и посматривая в окно, чтобы не проехать свою остановку.
В один из таких моментов, когда я сидел с закрытыми глазами, в нос мне ударил отвратительный запах. Я, ещё не открыв глаза, подумал, что, наверное, близко ко мне сел какой-нибудь бомж. От них часто так пахнет. Этот смешанный запах помойки и человеческих испражнений был нестерпим, и я не выдержал и открыл глаза.
Но передо мной сидел не бомж, а большая навозная муха. Все знают таких, огромных, громко жужжащих в тяжёлом полёте. Их брюшко блестит тёмно-синим цветом. Так вот такая муха, только размером с человека, сидела напротив меня на сидении. Она занимала целых два сиденья. Передние две лапы и голова были на одном, ближе ко мне, а остальное туловище на втором сидении. На лапах её были комочки грязи. И именно от неё шёл такой жуткий запах.
Я хотел подняться и пересесть куда-то подальше, да вот никак не мог встать. "Чёрт возьми, и что же я так наклюкался? Не проехать бы мне свою остановку". И я уже не стал больше закрывать глаза, а всё смотрел и смотрел с ужасом на муху. У неё были огромные чёрные навыкате глазищи, и она с усмешкой смотрела на меня. С трудом перенося её взгляд, я нашёл в себе остатки мужества и спросил заплетающимся языком: "Что ты так на меня смотришь? Я немного пьян... ну и что? Мы справляли... а тебе-то что?"
Она рассмеялась ужасным смехом, каким-то хриплым и отвратительным: "А ведь тебе не хочется домой! Угадала? А знаешь почему? Потому что ты тоже муха...".
"Что? Что ты сказала? Как ты меня можешь сравнивать с собой, грязной вонючей мухой?" - я закричал на неё, насколько мог громко. Но пассажиры не обернулись и продолжали, как ни в чём ни бывало заниматься своими делами: парень с девушкой болтали, женщины рассматривали журнал, а старичок с подростком доедали эскимо.
"Да не кипятись ты. Я ведь вижу, что не хочешь. А потому что тебя, муху, ждёт там паук. Да, да, паук. Ты думаешь жена? Нет, это паук. Она ведь уже оплела тебя своей паутиной? Ну скажи, оплела? Разные там тряпочки, подушечки, вышивки, статуэточки, всякие фигли-мигли. Что, есть у вас подушечки и статуэточки?"
Я вспомнил, что всё это есть. Но мне даже нравилось, это было уютно и очень мило.
Я махнул головой в знак согласия.
"Вот видишь! Это всё - паутина. А не просит она тебя выбросить мусор? Особенно тогда, когда ты только лёг отдохнуть или только начал смотреть футбольный матч?"
Я вспомнил, что это происходит почти каждый день. И я снова махнул головой.
"А не зовёт она тебя к маме на дачу помочь вскопать грядки тогда, когда ты только договорился с друзьями съездить на рыбалку?"
И опять я махнул головой.
"Это потому что ты - муха, а она - паук, и это всё её нити, это всё её паутина, и ты так в ней увяз, что дышать уже нечем. Вот тебе и не хочется домой! Скажи, разве ты не муха, такая же, как и я?"
Мне стало так нестерпимо жаль себя и как-то жаль стало эту муху, что слёзы сами собой полились из моих глаз: "Да, я - муха, муха, самая настоящая муха!"
Она протянула ко мне одну свою грязную переднюю лапу и сказала с сочувствием: "Ну, уж ты сильно-то так не расстраивайся! Мы, мухи, тоже живём и ничего!"
Поезд замедлил ход, я понял, что он останавливается, и, сквозь слёзы посмотрев в окно, увидел, что это была моя остановка. Я рванул, что есть мочи, и выскочил в открывающиеся двери.
Стоя на перроне, я видел в окне отъезжающей электрички, как мне рукой машет какой-то чумазый человек в грязной одежде, расположившийся полулёжа на двух сидениях, и грустно улыбается.