Её все звали Ассоль. Это имя к ней очень подходило. Да и как можно звать девушку, которая каждый день приходит на берег моря, подолгу стоит там и всматривается вдаль.
Часто, волнуясь и робея, Ассоль уходила ночью на морской берег, где, выждав рассвет, совершенно серьёзно высматривала корабль с алыми парусами. Эти минуты были для неё счастьем; нам трудно так уйти в сказку, а ей было не менее трудно выйти из неё.
Каждый день Ассоль выходила на берег. Всё там на берегу было мило и всё радовало её. Дышалось легко и радостно. Часто она сидела здесь, подобрав ноги, с руками вокруг колен. Внимательно наклоняясь к морю, она смотрела на горизонт большими серыми глазами.
Прошли годы. Ассоль, так и не дождавшись корабля, но повинуясь зову природы, который требовал исполнить свой жизненный долг - родить ребёнка, - встретила на берегу достойного и полюбившего её человека. Она вышла за него замуж и обзавелась семьёй. Но всё равно часто приходила на этот берег и смотрела вдаль.
Не заметила Ассоль, когда и как так вышло, что соседи и знакомые стали называть её Душечкой. Не по имени, а именно Душечкой. Но она довольно быстро привыкла и к этому очень милому и ласковому имени.
Теперь она с радостью откликалась на это имя. Девушка превратилась в тихую, добродушную, жалостливую женщину с кротким, мягким взглядом.
Глядя на её розовые щеки, на мягкую белую шею с темной родинкой, на добрую, наивную улыбку, которая бывала на её лице, когда она слушала что-нибудь приятное, мужчины думали: "Да, ничего себе..." - и тоже улыбались, а женщины не могли удержаться, чтобы вдруг среди разговора не схватить её за руку и не проговорить в порыве удовольствия: "Душечка!"
"Муж её не любил никаких развлечений, и в праздники сидел дома, и она тоже.
По субботам они ходили ко всенощной, в праздники - к ранней обедне и, возвращаясь из церкви, шли рядышком, с умилёнными лицами, от обоих хорошо пахло, и её шёлковое платье приятно шумело; а дома пили чай со сдобным хлебом и с разными вареньями, потом кушали пирог. Каждый день в полдень во дворе и за воротами на улице вкусно пахло борщом и жареной бараниной или уткой, а в постные дни - рыбой.
Раз в неделю супруги ходили в баню и возвращались оттуда рядышком, оба красные. Когда муж уезжал по служебным делам, она сильно скучала и по ночам не спала, плакала".
Но на берег она также часто ходила, как и раньше, и смотрела вдаль.
Прошли годы. Душечка и её муж постарели, но жили также дружно.
В один из вечеров она пошла на берег, посмотреть, нет ли там, вдали, корабля с алыми парусами. Подходя к берегу, она увидела знакомую фигуру. Это был её муж, который сюда приходил очень редко и редко так стоял, смотря вдаль.
Подойдя к нему, она тронула мужа за рукав: "Что Вы здесь делаете, Афанасий Иванович?"
"А вот пришёл сюда, чтобы сделать Вам приятное, дорогая Пульхерия Ивановна! Хочу вместе с Вами посмотреть, не спешит ли к нашему берегу корабль с алыми парусами. Что-то не видно его", - он приставил ладонь ко лбу, загораживаясь будто бы от солнца и вглядываясь вдаль. Афанасий Иванович любил подшутить над Пульхерией Ивановной.
"Любите Вы пошутить, Афанасий Иванович!"
"А что, Пульхерия Ивановна, может быть, пора закусить чего-нибудь?"
"Чего же бы теперь, Афанасий Иванович, закусить? Разве коржиков с салом или пирожков с маком, или, может быть, рыжиков солёных?"
"Пожалуй, хоть и рыжиков или пирожков - отвечал Афанасий Иванович, - а можно ещё и вареников с ягодами. Или, может быть, киселику?"
И шли они вместе, взявшись за руки, как дети, к дому, где шестьдесят лет назад родился Афанасий Иванович и куда тридцать лет назад он привёл свою жену Пульхерию Ивановну.