Жураковская Янина Викторовна. Любовь зла 5.1

5. ЧЕСТНОЕ СЛОВО

У каждой уважающей себя тюрьмы должны быть традиции, исчисляемые веками. В первую очередь - связанные с переходом с этого света на тот.

У знаменитой на весь Богумир, а, может, и все Северные Земли, тюрьмы Песья Горка такие традиции есть. И одна из них - казнь на рассвете.

Сколько бы ни твердили, что повторенное дважды нам мило, а третий раз - постыло, история любит ходить по кругу. Поэтому умереть мне, как обычно, предстояло летним утром - на мощеном серым камнем внутреннем дворе тюрьмы Пёсья Горка, в компании трех таких же воров, душегубов и злодеев как я.

Облачная пелена таяла и расползалась клочьями под порывами ветра. Блеклую небесную синь заливало золотом и киноварью. День обещал быть чудесным.

Пронизывающий бриз трепал мои неровно обкромсанные лохмы, нахально забирался под длинную белую рубаху, раскачивал свисавшие со столбов веревочные петли. Народу на тюремном дворе было немного: четыре будущих висельника, монах неведомой религии, кое-кто из начальства и десяток стражников. Никакой толпы, грызущей семечки в предвкушении "остренького", никаких труб, никаких глашатаев, никаких палачей в пафосных красных колпаках. Уверенному в себе правителю ни к чему устраивать публичные экзекуции. Разве только опасным государственным преступникам или особо мерзким негодяям.

Особый случай, в общем.

Не мой случай.

Мой случай - это обычная дневная рутина. Правосудие, которое свершится без лишних глаз. Виновные понесут справедливое наказание, комендант поставит галочку в отчете, окрестные поля получат пару фунтов удобрений.

Тела казненных по традиции, столь же древней, сколь и первая, тюрьма Песья Горка выдавала только в виде праха. Традиции, основанной на том, что к волшебному дару не всегда прилагается чувство ответственности, совесть, мораль и прочие положительные качества. А волшебников (некромантов, метаморфов и иллюзионистов в том числе) в Северных землях хватало.

Чтобы изменить судьбу, кому-то довольно, выйдя из дома, свернуть не направо, а налево. А кто-то оставит за спиной один мир, полежит на жертвенном алтаре в другом, отправится на свидание к жуткой твари в третий... и все равно останется при своих Тридцати трёх несчастьях.

Я люблю своего некроманта. Я очень люблю своего надежного, практичного, основательного уже-почти-мужа-некроманта. Но иногда (очень часто вообще-то) его хочется придушить - за надежность, практичность и основательность во всем, от выбора блюд для свадебного банкета до наложения несмертельной порчи, из-за которой я и любовалась утренней зарей, ожидая, когда на шею накинут петлю.

Единственным, что хоть как-то утешало, было то, что за недолгое знакомство с Санти, я твердо убедилась: хороший маг способен практически на все, дай только стимул. У Санти - если верить нескольким, вырванным буквально под пыткой признаниям - такой стимул был. Рано или поздно меня найдут, это факт. Если рано - то возникнут посреди тюремного двора среди вспышек молний, обратят солдат в дымящиеся каркасы, а каменные стены в пыль, подарят страстный поцелуй и уволокут в свой замок праздновать бракосочетание. Если поздно - выкопа... эээ, то есть, прах соберут, проведут пару ритуалов с жертвоприношением кого-нибудь ненужного, оживят и опять-таки уволокут домой.

Если нет... куча некромантских колец и тридцать семь щитов, наверное, обеспечат мне приличное посмертие?

Мечтать не вредно, Маргарита Львовна.

Но некрасиво как-то умирать, имея в гномьем банке счет "из-ряда-вон", тушу рыччарша под "морозилкой" в лесном схроне и заботливого, верного друга, всегда готового придти на выручку!

Была бы выручка.

Всем известно, что совместный труд объединяет, поэтому неудивительно, что к тому моменту как телега Кева дотащилась до ближайшего к лесу городка, мы уже были лучшими друзьями. Тут бы мне вспомнить еще одну народную мудрость: "Судьбой даны нам лишь проклятья, друзей и грипп подхватываем сами", но куда там! Все мысли были о том, как отделаться от трех липучих девиц, сменить лохмотья на приличную одежду и, разумеется, вернуть себе привычное тело. Не то, чтобы мне совсем не нравилось то, в котором я находилась (с эстетической точки зрения, конечно), а как психологический эксперимент, ситуация была и вовсе уникальная, но... За двадцать шесть лет привыкаешь к не слишком спортивному, кругленькому, но такому уютному "домику для души". А где-то в далеком Параллелье обретался муж, которого бы точно не порадовали столь радикальные изменения.

Трофеи ушли в мгновение ока; местный резидент гильдии магов, помимо редкостного раздолбайства и любви к подозрительным зельям, обладал неплохими способностями к ясновидению, и линии ближайшего будущего просматривать не ленился. Едва таможенный контроль был пройден (расставаясь с клочьями рыччаршевой чешуи, Кев всхлипывал так, словно каждый был его родственником), на ничего не подозревающих путников, как ястреб на добычу, спикировал оптовый покупатель. Спровадил горе-травниц одной-единственной фразой, которую Трилистник не смог или не захотел перевести, только что в стихах не воспел отвагу и ловкость героев, их диковинных ручных зверьков, заманил в гномий банк и...

Когда я, выяснив у Кева, какая счетная руна соответствует нашему нолю, подрисовала ее к предложенной сумме, Гильдию магов в лице ее представителя прямо-таки перекосило. Через каких-то полчаса торга, взаимных упреков в жадности и посылов в местный аналог преисподней груз сменил хозяина, а новый, особо важный клиент банка получил от управляющего красный плащ, штаны и пару ботинок. В подарок.

Раскрутить мага на бесплатную консультацию оказалось и того проще; верить в мою нежную девичью сущность ("Я правду говорю! Я... у меня... у меня даже муж есть!" "Ну, знаешь! Само по себе наличие мужа еще ни о чем не говорит...") Кев отказывался, но поставленной задаче следовал четко. Ему стоило только обронить мимоходом: "Это разве беда? Вот у друга моего друга настоящая беда, такое проклятье! Тако-о-ое проклятье, ты просто представить себе не можешь, что с ним сде... Ладно, все равно не поймешь..." И через десять минут у меня были имена и адреса четырех магов, которые могли - теоретически, конечно же - разобраться с проблемой.

Получив свой честно заработанный процент, Кев на радостях потащил меня сперва в ресторан, потом по местным памятникам архитектуры, на представление уличных артистов, на дегустацию знаменитого вина... Ибо ничто так не укрепляет мужскую дружбу, как хорошая драка в конце хорошей пьянки в хорошей компании.

В ресторане чью-то крысу стошнило ореховым маслом на управляющего. Уникальная Янтарная арка обвалилась - вроде бы кто-то легонько попинал ногой ее основание. Балаганчик артистов и штаны одного из зрителей вспыхнули, словно облитые керосином, а златокудрый актер, игравший в постановке влюбленного мага, так неудачно упал со сцены, что сломал обе ноги.

Ответственность за закрытие той винной лавочки целиком и полностью лежала на Кеве.

И в том, что случилось после того, как нас вышвы... попросили покинуть заведение, тоже был виноват только он. И еще Ишко.

Как я уже упоминала, подаренные банком штаны пали жертвой неизвестного пироманьяка. Плащ стратегически прикрывал то, что когда-то было подвенечным платьем, но выглядывавшие из-под него лохмотья подола и волосатые, совершенно мужские икры вопияли. Лавка готового платья на мою беду находилась в центре городка, который в этот вечерний час буквально кишел служителями порядка, и после того, как наряд стражи остановил нас в шестой раз, Кев недовольно взвесил на ладони отощавший кошелек и предложил прибавить шагу.

Это "прибавить шагу" и вынесло нас на центральную улицу, которую какая-то большая шишка (как выяснилось впоследствии - городской голова) выбрала для продвижения своего кортежа.

Как и любой горожанин, я отлично знала, что такое правительственный кортеж. Это десяток машин, сотня охраны, город в полукоме и, как следствие - марафонский забег до работы, поджидающее на пороге злющее начальство с доставшимся от бабки помелом и вал таких же злющих пациентов с психотравмами разной степени тяжести.

У местного мэра было только два пункта из списка, но оставшиеся четыре с лихвой перекрывала толпа. Частью согнанная, частью пришедшая сама, частью нанятая, которая должна была кидать цветы, кланяться в ноги, снимая шапку и приветственно сигналить... прошу прощения, кричать при виде своего отца и благодетеля. Эта толпа заполняла пешеходные дорожки и частью мостовой, напоминая плотную стену. Впрочем, непреодолимым препятствием она казалась только мне: торговцы пирожками, яблоками, семечками и табаком шмыгали сквозь нее совершенно беспрепятственно. Перед Кевом толпа попросту расступалась - на считанные мгновенья, чтобы наглухо сомкнуться прямо перед моим носом. Ценой продвижения было немало жестко оттоптанных ног (по счастью, не моих) и ушибленные о чужие ребра локти.

Столько экспрессивных выражений я не получала в свой адрес со времен урока химии в восьмом классе, когда случайно взорвала лабораторный стол. Но не так страшно крепкое словцо, как летящий за ним кулак: люди, пострадавшие от моих каблуков и локтей, жаждали справедливости. А красный плащ делал меня такой запоминающейся и легко находимой целью, что час расплаты пробил очень быстро.

Тридцать три несчастья широко зевнули...

Приоткрыли глаз...

Сказали: "Ага..."

Мне на пути встретился огр-людоед.

Судейские крючкотворы могли сколько угодно вопить про "покушение на убийство", "обидное крысиное оскорбление" и "почтенного члена общества", но если кто-то цветом как огр, ростом как огр и пахнет как огр - это огр, не правда ли?..

Я снова потеряла в толпе Кевов затылок, поэтому, не глядя, наступила на чью-то ногу, пихнула ее обладателя в похожий на подушку живот, и когда над головой басовито громыхнуло: "Гляди, куды несесси, школота бескозырная, ужо тебе..." - мазнула сквернослова взглядом и вежливо обронила:

-- Иди в болото, дядя Шрэк, там твое место...

"Дядя Шрэк", обидевшись, попытался сгрести меня за плечо. Ишко контратаковал, подпрыгнув и вцепившись зубами в мясистый, похожий на сардельку палец. "Огр" издал низкий недовольный рык, взмахнул ручищей, пытаясь стряхнуть крысёнка...

...и, повинуясь полученному ускорению, я вылетела на мостовую.

Даже протухшая индейка, брошенная в муравейник, не вызывала такого ажиотажа, как почти-жена некроманта, с ювелирной точностью угодившая в самую середину кортежа. Четыре мэровских охранника, как кегли, посыпались на мостовую, флегматичная лошадка, запряженная в роскошную двуколку, встала на дыбы, градоначальник вцепился в кучера, и заорал так, словно у него отбирали последнюю копейку, штатный волшебник с усилием развел ладони...

От заслуженного файербола нарушительницу порядка спасло умение не терять головы перед лицом опасности, стремительный перекат под мэровскую двуколку и истошный вопль: "Стойте!!!" из толпы.

Один гений сказал: "Самый лучший подарок, сделанный людям после мудрости, - это дружба". И немногочисленные обладатели железных нервов, устойчивой психики и авантюрной жилки, словом, те чудные существа, которые отказываются ссориться со мной, несмотря на все старания - живое тому подтверждение.

Но закон подлости, именуемый "Тридцать три несчастья", не дремлет. И тех, кто со мной много общается, цепляет - редко, да метко. В самые неподходящие моменты из генетической памяти ребят начинают лезть народовольцы, борцы за идею, спасители одиноких старушек и прочие двоюродные братья Данко. А со сломанной рукой, расквашенным носом и подбитым глазом остается... угадали. Маргарита Лермонтова.

-- Скажи-ка, лужа, с кем ты дружишь? Тебя же все обходят стороной.

-- А мне для дружбы многих и не нужно. Дружу с хавроньей я. Она - со мной.

Роль "хавроньи" Кевантериус отыграл с блеском. Вместо того, чтобы, как полагается честному браконьеру, воспользоваться случаем и присвоить себе и добычу, и счёт в банке, он отважно бросился мне на помощь. Запрыгнул в двуколку, радостно вцепился в воротник роскошного мэровского камзола, и за то время, что опомнившиеся охранники оттаскивали его и выковыривали меня из-под экипажа, успел коротко, сжато, громко и внятно поведать всем, кто хотел (и не хотел) его слушать, о моей исключительной благонадежности, честности и порядочности, муже в дальнем Параллелье, смертном проклятии и прочая, прочая, прочая.

Охранники у мэра оказались хорошими ребятами. Они разрешили мне пару раз врезать Кеву по почкам и добавить в челюсть, прежде чем заломить руки за спину и потащить в ближайший жандармский участок.

Судьба Ишко осталась тайной, покрытой мраком.

Разбирательство и суд были короткими. За неуважение к государственной власти - пять лет обоим (запутавшемуся юноше - условно). За посягательство на жизнь градоначальника - пятьдесят лет, за пособничество в преступлении - десять (опять-таки условно). В довесок мне прилетела: практика магии без диплома, занятие запрещенными некромантическими практиками и - "Ничего не знали о семидесяти четырех черномагических амулетах, зашитых в ваши лохмотья и отягощающих карманы? Да что вы говорите..." - незаконное ношение оружия массового поражения.

Смертный приговор получился красивый и добротный. Казнь через повешение, обжалованию не подлежит, привести в исполнение в течение двух недель. Не помогли даже многочисленные знакомые, которые у Кева были везде: мэр требовал "по всей строгости закона". Поэтому браконьера освободили прямо в зале суда, отдав на поруке жене (он орал, вырывался и требовал смертного приговора), а меня из зала суда телепортом перебросили в Песью Горку - ждать своей очереди.

Сидевший в зале мэр, глядя, как Кева волочит за собой жена, а меня заталкивают в портал, тихо, искренне, душевно смеялся. У него было очень хорошее настроение.

У помятого, угрюмого бояра Гороваты, коменданта Песьей Горки, почтившего своим присутствием экзекуцию, настроение, напротив, было отвратительное. На лице отчетливо виднелись следы обильных возлияний, налившиеся кровью глаза тоскливо разглядывали какие-то неведомые дали, а руки тряслись так сильно, что драгоценный огуречный рассол то и дело выплескивался из стакана.

Рассол было жаль. Себя - тоже. Последнего слова - особенно. Комендант относился к тому же психотипу, что и покойный Лардозиан, кислая мина шла ему необычайно. Я даже последнее слово набросала, с пафосом, героизмом, внушительной долей психотерапии и почти без сарказма - чтобы даже такую тяжелую аудиторию затронуло. Но, увы, есть еще непреодолимые преграды на пути просвещения...

Кляп, например.

К смертникам в Пёсьей Горке - особое отношение. Можно даже сказать, уважительное. Их не бьют, не таскают на допросы, надзиратели не издеваются над ними и не хамят... Исключения лишь подтверждают правило.

Шутовства и хамства не терплю. Никогда не терпела и не буду терпеть. А общение с торгующими на рынке бабушками и незамужними тетушками быстро учит, что, когда и как сказать, чтобы у наглеца в зобу дыханье спёрло. А если при этом голос не повышать и ласково улыбаться - действует, как "Здравствуй, дорогой", от включенного фена, упавшего в раковину с водой.

Но даже если и без бабушек с тетушками... где вы видели психотерапевта на государственной зарплате, не умеющего огрызаться?

Один из надзирателей, шут и весельчак, всеобщий любимец, которому за чувство юмора прощалось даже ошеломительное хамство, этой простой истины не знал. И, приняв меня за отличную грушу для битья, принялся изощряться в остроумии.

Я вежливо попросила оставить меня в покое.

Я аккуратно заточила ручку у ложки.

Я еще вежливее попросила повторить шутку о некроманте и его мертвом друге, потому что выцарапывать ее на стене быстро не получалось.

Я попросила заменить мне ложку: у первой совершенно истерся черенок.

Я предельно вежливо поинтересовалась, есть ли в Северных землях театры одного актера, и не планирует ли мой собеседник поменять карьеру?..

Я полюбовалась на наскальную живопись на стенах и кровожадно оглядела пол. Шут обиженно насупился.

А ночью мне приснился славный предок с шотландских гор. Сидя на поросшем травой склоне, Томас Лермонт наигрывал на лютне что-то печально-романтическое, его темные волосы шевелил ветерок, а глаза были невыразимо печальны. Он что-то говорил мне, объяснял, может, ругал... но языки никогда не были моим сильным местом. Особенно шотландский язык 13 века. Словом, проснулась я в совершенном расстройстве, с больной головой и желанием что-нибудь сломать и, когда Шут в который раз раскрыл свой большой рот, не сдержалась.

-- Ну, пес, не на того ты начал лаять...

Безмолвных и тупых нетрудно хаять,

Но будешь в том же духе продолжать,

Получишь по рогам. Вот как пить дать!

- выпалила я и изумленно моргнула: привычки ввертывать в разговор поэтические цитаты за мной прежде не водилось. Да и особого таланта к стихоплетству замечено не было - как, впрочем, и за любым из близких и дальних родственников; после Михаила Юрьевича Лермонтовым не везло на поэтов.

"Психика человека, пребывающего в состоянии перманентного стресса, еще не такие коленца выделывает, - пришла на помощь любимая психология. - Защитный механизм, никакой патологии. Будь спокойна: с ума ты не сошла. Хотя надо бы, надо бы... всё веселее помирать!"

Меня никто никогда не предупреждал, как опасно видеть во сне мертвых родственников.

Шут ничего не понял. Пожал плечами. Недоуменно переглянулся с напарником (в одиночку в камеры к узникам он не заходил, после неприятного случая, когда некто воткнул ему в ногу "весло" - заточенную ложку). Покрутил пальцем у виска. Бэмкнул на пол плошку с кашей и ушел, не отпустив ни единой остроты.

К несчастью, сладкий аромат победы нисколько не улучшил вкус овсянки, которую в Песьей Горке подавали на завтрак.

День прошел не то, что спокойно и весело - не может быть спокойствия и веселья в камере смертников, пусть даже это камера-люкс, одиночка с окном, столом и водопроводом - но близко к тому. Утреннее происшествие понемногу стиралось из памяти, как карандашный рисунок под ластиком ученика, и к ужину я думать забыла о стихах, стихах и мертвых бардах с сомнительными "подарками фей".

Кто бы знал, что смешливый надзиратель окажется полукровкой-хаоситом с аккуратно подпиленными и потому неразличимыми в густой шевелюре рожками? И что вечером в пылу ссоры жена заедет сковородкой аккурат по этим рожкам, да так удачно, что проломит муженьку голову?

Летальный исход, увы и ах...

Как я уже говорила, волшебников в Северных землях хватало. Так что о "подарках фей" в целом и Честном Слове в частности представление здесь имели. Искаженное и даже притянутое за уши, обросшее невероятным количеством жутких деталей, но имели. В этом смысле, любой Правдоруб простым гражданам больше всего напоминал неразорвавшийся магснаряд времен последней войны - полезная штука, никто не спорит, но в доме держать не станешь.

Комендант Горовата был алкоголиком с многолетним стажем, и окружающую действительность воспринимал урывками, но если что-то проникало сквозь спиртовые пары в его изъеденный мозг, то оставалось там надолго. Почти навсегда.

"В течение двух недель"? Принято. Ради особенного человека все можно, даже очередность поменять. Другие очередники будут только "за". А кто он такой, чтобы спорить с волей народа?

Почему меня просто не придушили по-тихому в камере, я так и не поняла. Но - вечером "родили" решение, ночью отметили идею, а утром в мою камеру явилась целая делегация. В руках - чистая рубаха, веревки, чтобы вязать руки, и платки: один - в рот затолкать, другой - рот завязать.

Заталкивали и завязывали с чувством, с толком, с расстановкой. Слухи вообще разлетаются со скоростью света, а в замкнутом мирке тюрьмы - и того быстрее. Последнего слова Правдоруба никому слышать не хотелось...

Зевая с риском вывихнуть челюсть, комендант развернул пергамент. Равнодушно просмотрел строчки. Перевел взгляд на приговоренных.

-- Один, два, три, четыре, пять... почему пять, трясца в печенку? - характерно окая, пробормотал Горовата; координация "рука-глаз" давалась ему с заметным трудом. - Откуда пять, на утро четыре положено... пять... четыре, три, два... о... Ёж твою гребенку через десять гробов! "Один" где, ядрена вошь, болтом через коромысло?!

-- Заключенных четверо, господин комендант, все на месте, - вполголоса сказал первый помощник коменданта Ждигод, стоявший у него за плечом, даже не оскорблять глаз начальства видом хорошо выспавшегося человека. Он был субъект мутный, непонятный, и присутствовало в нём нечто такое, что совершенно отбивало желание копаться в его подсознании. - Начать экзекуцию?

-- Ну тебя в болото, торопыга беспортошный, кады скажу, тады и начнем! Оглашение сперва надобно... да только кому оно надобно? Так нет же, приказ - традиции блюдем везде и всюду... а ежели блюсти не будем, - комендант неожиданно острым, трезвы, злым взглядом окинул своих подчиненных, - кто-нить из вас всенепременно стукнет. Стукнете, так ведь, орлы? Э? Э? Хотя какие орлы, орлы повымерли уж, дятлы только и остались... Глашатай где?

-- Болен он, - откашлявшись, доложил один из стражников. - Со вчерашнего с лежанки не встает, стонет, руки трясутся...

-- И голова тоже, - добавил другой стражник.

-- А ноги так вообще ходуном ходят, - подсказал третий.

-- Так что сами ходить оне не можут и велели передать, что ежели оне кому нужны, так пусть к ним и приходют, а у них нынче режим! Время постельное, - на одном дыхании выпалил четвертый и зажмурился: ой, что сейчас будет!

Взрыв не заставил себя ждать.

-- ШТААА?! - взревел комендант; слабо охнув, схватился за голову и повторил зловещим шепотом: - Шшшштаааа???

Некромантские щиты, как ни старались маг-приставы, содрать с меня не удалось. Какой щит за что отвечал, я не знала - Санти сказать не успел, здешние маги не пожелали. Но почувствовав, как начали ослабевать узлы на стягивающих запястья веревках, я не растерялась и энергично зашевелила пальцами. Раз, два - веревки послушно обвисли; стряхнуть их можно было в любой момент, но я не торопилась. Продолжая держать руки за спиной, аккуратно проверила карманы - спасибо Санти, те были на месте. Хотя дражайший некромант знатно меня подставил в своем желании спасти, уберечь и защитить от беды, он наделил все кольца и амулеты одним полезнейшим свойством. Зная невестину способность терять всё, что попало, он наложил на свои подарки "Преданного пса" - заклинание возврата. Все потерянные (или отнятые) подвески, кольца, пуговички и булавки с секретом через некоторое время возвращались ко мне - просто появлялись в карманах. А если карманов не было - появлялись вместе с карманами. И, ничуть не утяжеляя, свободно умещались в них, все семьдесят четыре пункта, указанные в описи.

К семидесяти четырем пунктам не прилагалось только одно: умение правильно ими пользоваться.

Пробить себе путь на свободу в буквальном смысле не позволили магоустойчивые стены и двери. Испепелить охранников не дал здравый смысл: ну, испепелишь, ну, выскочишь... заблудишься в коридорах, отловят, скрутят и уж тогда-то и колечек лишат, и карманов с одеждой вместе. Тот же здравый смысл подсказал план: дождаться, пока выведут на казнь, а уж там - "трахбабахнуть" (военный амулет "Трах-Бабах", исключительная разрушительность, использовать только на открытом пространстве) любую стенку - и ноги в руки. А не выйдет... тридцать семь щитов и куча волшебных колец обеспечат-таки нормальное посмертие?!

Вот сейчас комендант набросится на стражников, чёртов Ждигод перестанет сверлить меня инквизиторским взглядом, охрана отвлечется... "Посторрронись-с-дороги" на средний палец, повернуть два... ой, нет, пять... э-э-э... семь (семь?) раз... навести "Трах-Бабах" на стеночку...

-- Это бунт?! Это заговор?! - все больше распалял себя комендант, то и дело морщась от простреливавшей виски мигрени: не любит похмельная головушка громких звуков. - Десять нарядов вне очереди возжелали, баклуши остолопистые, губошлепы недопоротые, дуболомы усатые? А ну, подать сюды!!!

"Ждигод, зараза остроглазая, ну отвернись ты наконец!" - беззвучно молила я.

Помощник коменданта отвернулся. Я выставила палец, нацеливая амулет...

Из стены показалась рука. За рукой косматая голова. Секунда - и из стены выступило нечто, даже на мой взгляд выглядевшее страшновато. Точнее, не выступило, а вылетело.

© Copyright Жураковская Янина Викторовна (joyleaf@mail.ru) Размещен: 21/12/2010, изменен: 21/12/2010. 26k. Статистика. Глава: Фэнтези, Юмор Архивы
Аннотация: Свадьба обернулась путешествием в другой мир? Проклятье грозит свести с ума? На горизонте маячит виселица? Не стоит отчаиваться! Пусть "Тридцать три несчастья" то и дело подбрасывают пакости, но ведь есть еще и семейный дар, который только и ждет, чтобы показать себя с лучшей стороны... Следуя доброму совету читателя, выношу последнее обновление в отдельный файл. Комменты и оценки закрываю: адресуйте их, пожалуйста, большому файлу.

Жураковская Янина Викторовна : другие произведения.

Любовь зла 5.1