Аннотация: Рассказы смешные и очень смешные от родственников и просто знакомых
На дальней станции сойду...
Запахнет мёдом.
Живой воды попью у журавля,
Тут всё моё и мы, и мы отсюда родом -
И васильки, и я, и тополя.
"Пламя"
Я не люблю город. Казалось бы, прожила в нём всю сознательную жизнь, не мыслю без него своего существования - однако, все именно так и есть. Здесь небо прячется за крышами, здесь природу зажали в тиски, и деревья по весне будто стремятся поскорей покрыться каменной пылью, чтобы не нарушать общей серости. А на центральных улицах, пропахших бензиновым синим огнём, уже и покрываться нечему. Задыхается старушка флора, не выдерживает. А мы - живём. Человек не таракан, ко всему привыкнуть может. Но когда иду по улице, железобетонные коробки домов и офисов нависают надо мной, почти ощутимо придавливая к асфальту, и я, невольно ёжась, втягиваю голову в плечи.
В каменных джунглях нет жизни. Сразу может показаться, что здесь и жар души, и страсти огневой кипенье - все клокочет, кипит, меняется с бешеной скоростью. Но оглянитесь назад и увидите, что ярких воспоминаний - раз, два и обчелся. В памяти остаётся нечто тусклое, размытое, как брошенная в воду акварель. Дни проносятся в непроглядной серости, один похож на другой, и ничего не меняется вокруг. Мы запираемся в своих одно-, двух- и трёхкаморочных квартирках, отгораживаясь друг от друга, не зная порой ничего о том, кто живёт за стеной. Мы все словно лягушки, сидящие в гнилой трясине, которым ничего кроме своей трясины не надо, и если выпадает случай все изменить, они ныряют глубже, чтобы наглотаться побольше тины. Неоновый свет слепит глаза, и за ним не видно уродливых гримас техногенной цивилизации.
Но наступает лето, и ты, протрясшись сутки в поезде "Москва-Новороссийск", сходишь на узенький перрон на далёкой станции. Вдыхаешь жаркого, пряного южного воздуха, захлопывая в сознании дверь, за которым маячит мрачная серая громада города, и идёшь в это лето, в ослепительный июль, чувствуя себя так, словно сбросила с плеч целую гору, идёшь все быстрее и быстрее.
Лето, кубанское лето...
Земля, не скованная асфальтовыми цепями, дышит вольно и свободно, яркая зелень ослепляет, одуряюще пахнут цветы, и горячие вишни лопаются во рту терпким соком. От реки тянет прохладой, но чуть отойди от воды - и жара бьет по голове, словно кузнечный молот. Шелестят на ветру высоченные, в рост человека камыши, садятся на поля соломенной шляпы любопытные стрекозки, нахальные рыбы ловко обгрызают червяков на крючках, а какой-то котяра поперёк себя шире, приходит на кладку1 и, гнусаво мяуча, начинает требовать свою долю улова. По вечерам лиловые сумерки наполняют двор до краёв, и на бархатном черном небе высыпают крупные звезды. Протяни руку - и, кажется, сможешь собирать их горстями...
В городе, я замечаю, время часто тянется, как переваренный кисель, и мы не можем дождаться, чтобы скорей кончился этот тягостный день, неделя или месяц. А в маленьких станицах, на разбросанных в степи хуторках, всё только кажется застывшим и неторопливым, но на деле - не находится и минутки, чтобы соскучиться или затосковать. Ибо лозунг: "Кто не работает, тот не ест" там стоит куда острее, чем в городе. Не вскопаешь весной огород, не уберёшь осенью урожай - зимой будешь "грызть свои книжки", как говорит моя мама, отбирая у меня очередного "Рыжего рыцаря" или "Верных врагов".
Жизнь в деревне бьет ключом - взаправду, а не понарошку - бурлит, как горный ручей, прыгающий по камешкам. И люди там другие, не городские индивидуалисты, раки-отшельники, прячущиеся каждый в своей скорлупе, а открытые, общительные, отзывчивые. Там в порядке вещей зайти в гости лишь потому, что идёшь мимо - нам, городским, это и вовсе непредставимо. Там кипят такие страсти, до которых современным мыльным операм расти, как кактусу до баобаба. Там все всё обо всех знают - особенно бабульки, которые ежвечерне устраивают дружеские посиделки на лавочках возле заборов. Что ни глаз - рентген, что ни ухо - радар, нюх, как у собак служебно-розыскных...
Не верите?
Тогда слушайте.
История первая."Цэ ты пограл блындыки и ковбаску!"
Эту историю очень любит моя бабушка. Ссылаюсь на неё как на первоисточник.
Приехала в Чекист - небольшой хуторок неподалёку от районного центра Тимашевска - семья из России2 и поселилась в общежитии возле свинофермы. Старшие устроились работать в колхоз, а своего сына Петьку или, как его тотчас окрестили местные, Пэтку, определили в помощники к дяде Лёне Сазану. Сазан, если кто не знает, такая рыба - большая, толстая, вкусная, но в отношении к дяде Лёне - не прозвище, а самая настоящая фамилия. Но, увы, не говорящая: дядя Лёня был длинный, тощий, квёлый, и до "орла степного, казака лихого" было ему, как пешком до города Парижа.
Дядя Лёня был пастухом и день-деньской разъезжал на коне, выпасая колхозных коровок. И каждое утро его жена, тётя Маруся, собирала ему в поле сумочку с едой. ("Мужику трэба йисты! - рассказывая, поясняла бабуля и подливала моему братишке борщика. - Колы вин голодный - вин злый!"). Дядя Лёня эту сумочку вешал на дерево, в тенёк, чтобы еда на солнцепёке не испортилась, причём вешал повыше - чтобы собаки ("Бо был случай", - смеялась бабуля) не съели. А сам - на-конь и айда вокруг стада кругами ездить.
А Петька, определённый, стало быть, в подпаски, это дело не сразу, но просёк. Ему-то сумочку никто не собирал, семья была бедная. Завтрак мама ещё туда-сюда готовила, а после - топай, работай, что найдёшь, то и твоё. У мальчишек же еда в один миг перегорает: поедят, а через полчаса опять брюхо на рёбра кидается. Вот Петька улучил момент, когда дядя Лёня отъехал подальше, и совершил невероятный по своей дерзости налёт на частную собственность. Одним махом навернул весь (!) обед взрослого мужчины и, сытый и довольный, пошёл пасти коров.
Когда же пришло время обеда, дядя Лёня в сумочку сунулся, а там, простите, кукиш с маслом и от колбасы огрызок. Пастуха так и развернуло. Он к Петьке:
--
Пэтка! Це ты, трын-тын-тын-тын, пограл блындыкы и ковбаску?!
Пацан, заикаясь и краснея, пробормотал:
--
Н-нет, д-дядечка Л-лёнечка, это не я, не я...
--
Цэ ты! Я знаю, цэ ты, бильше никому!..
Из пастухов паренька торжественно выгнали, он пригорюнился, покатился по наклонной и стал, страшно сказать... бизнесменом. Владельцем пусть не заводов, газет, пароходов, но человеком состояния весьма значительного, который, когда его спрашивают, как он докатился до жизни такой, каждый раз мечтательно закатывает глаза и говорит на чистейшем кубанском диалекте:
--
Та отож колы б нэ дядька Лёнька, був бы я и посэйчас козлопасом у Чекыстэ!
А блинчики любит до сих пор.
История вторая. "Тут ноги болять..."
Пошла как-то одна баба по делам в колхозное хозяйство. А от хутора до него - восемь километров, если у вас нет лошади. Если лошадь есть, конечно, тоже восемь километров, но когда тебя везут - это шесть-восемь, а когда идёшь своими ножками - восемь, ни метром меньше.
Идёт баба напрямик, через поля. Лето, жара, солнце печет, мухи кусаются, но казаки не плачут, они дело делают. Идёт она, идёт, и вот уже позади семь с половиной километров, а впереди - лесопосадка. Не темная, не страшная - такая, что на просвет видно. Баба в неё, топает дальше, радуется тенёчку... и вдруг навстречу ей эксгибиционист. В самом натуральном виде (всюду проникла зараза цивилизации).
Подходит и улыбается. Нагло.
Баба - глаза по полтиннику. Развернулась, да ка-ак дунет обратно!.. И так разогналась, что остановилась только у хуторской околицы...
А на вечерних посиделках жаловалась подружкам:
--
Ну вы скажить, бабоньки! Тут ноги болять, а там голый прэ...
История третья. "В бутылочку грають!"
Летом на хуторе всегда было много гостей. К молодым приезжали друзья, к старикам - дети и внуки, и у каждого поколения была своя культурная программа. Старшее, исполняя дружеский и родственный долг, ходило по гостям, а младшее с местной ребятнёй носилось по округе, купалось в речке, жгло костры, резалось в "козла" и "подкидного", играло в футбол - словом, с пользой проводило время.
Среди "встречающих" были и мой папулька с братом и сестрой. Тётя Люба в проделках участия не принимала, но "строила" мелюзгу замечательно. Папулька был двигателем прогресса, а младший братишка просто бегал за ними хвостиком.
А жившая по соседству баба Рая Хорохордиха ("Надсмотрщица", - как звали её ребята, предварительно оглянувшись по сторонам), исполняя свой гражданский долг, следила недреманным оком за местной ребятнёй - чтобы... Хотя почему, собственно "чтобы"? Держать, не пущать, и всё тут!
Как-то вечерком ребятам наскучило сидеть на лавочках и играть в карты, и они повели гостей в парк. А парк в Чекисте был не чета городским - там можно было и посидеть, и костёр развести, и песни попеть, и в фанты сыграть, и в "бутылочку"...
Что такое "бутылочка" знаете? Хотя зачем я спрашиваю, мы же цивилизованные люди... Тем не менее, поясню: это игра, когда в круг садятся ребята и девчата, а на землю кладётся пустая бутылочка. Она раскручивается, и те, на кого укажут её концы, должны поцеловаться. Просто и мило.
А баба Рая на улицу выглянула: что такое? Где ребята? Куда делись? Только ж здесь были! Ох, так они, наверное, в парк пошли? А что это они там делают? Надо, надо посмотреть, надо разведать!..
И что же вы думаете? Конечно, разведала! Да так, что и ребята не засекли!
Но на следующий день отец подслушал, как она жаловалась его матери:
--
...Тильки шо тамотки грались, а я побачила - вжэ нет йих! Ну, я Лолиху покликала, та мы до парку...
Баба Лолиха была бабы Раи закадычная подружка - такая же любительница совать нос в чужие дела. И эти две бабки, которым на двоих было ровно сто двадцать лет, как молоденькие, прибежали в парк и... К ребятам подбирались тихонько, чтобы не вспугнуть; глаз у молодых острый, слух - совиный, и до полянки, где заседало младшее поколение, бабки добирались ползком. По-пластунски. Как заправские разведчицы.
--
А мы с ей подползаемо... И ты ба! Маруська, шо роблят-то! Шо роблят! В бутылочку грають! Целуются!
А теперь, дорогие читатели, вообразите себя "после пятидесяти". Вообразили? Представили? Спина болит, в боку колет, давление вообще нет никакого... Сможете ли вы ползать по кустам - только ради общественного блага? Чтобы проверить, не отчебучили ли что-нибудь соседские детки?
Печально я гляжу на наше поколенье...
Возьмите трубку и позвоните родным.
История четвертая. "А я на васере стою".
Во все времена находятся дети, которым страшно везет. С родителями. Даже в наши дни некоторые товарищи называют дочек Выборинами и Едросами ("Единая Россия"), а сыновей норовят записать Спапузасами ("Спасибо Путину за Сочи") или Плапупрами ("План Путина - победа России"). А сорок лет назад были Ноябрины, Владлены, Марлены и Искры.
Сыновей бабы Раи, например, звали Вилен, Марсэн, Сталиан, Ким и Сергей. Младшенький едва не стал Гертрудом (от "герой труда"), но вмешалась бабка, Раисы Васильевны мать, и после долгих споров его назвали Серёжей. В честь Кирова.
Но это присказка, не сказка, сказка будет впереди.
Дети Сталиана, Толька и Вовка с моим отцом и дядей были друзья - не разлей вода. Вместе бегали на речку, вместе ходили в школу, вместе лазали в колхозный сад (и получали горячих от объездчика Дерюги), вместе копали картошку, вместе спускали на зонтике кошку с крыши сарая. Жили Хорохордины с моими родными через забор. Справа.
Летом к соседям слева из Ростова приезжал в гости внук, Вася Пономаренко. Он был чуть постарше, но нос не задирал, и в дружной мужской компании ему всегда находилось место. А какое любимое развлечение у сельских мальчишек, кроме купания в речке, рыбалки и пресловутых походов в колхозный сад? Конечно же, футбол!
Правда, ни настоящего мяча, ни ворот у ребят не было. Мяч они сами кое-как сшили из обрывков кожи. Он получился тяжелый и кособокий, но катиться - катился и даже прыгал чуть-чуть. Роль ворот (играли в футбол в парке) выполняли два недалеко стоящих дерева.
Вася поиграл-поиграл, на "ворота" посмотрел-посмотрел, да и сказал: а что это мы как в лесу живём? Давайте сделаем себе нормальные ворота, разметим поле, и будем играть, как полагается!
Идея была хорошая, и ребята с Васькой согласились. Но тут же встал вопрос: где взять палки для штанг?
Васька тут же выдал на-гора ещё одну идею: срубить межевые акации.
Надо сказать, что на Кубани система отделения одного участка от другого не такая, как в средней полосе России. У нас каждый хозяин пытается обнести свои четыре сотки максимально высоким и глухим забором, чтобы ни одна собака во двор заглянуть не могла, но на Кубани такой забор ставят только с улицы. Огороды размечают акациями: то есть, сажают пять-шесть деревьев через промежутки и цепляют к ним проволочные сетки. Не очень эстетично, зато дешево, надежно и практично, потому что весне перед началом полевых работ сетку можно быстро свернуть, чтобы заехал трактор и произвёл сквозное вспахивание.
И вырастают эти межевые акации - ого-го! Пять-шесть метров в высоту, ствол прямой, ровный, ветки на самом верху - в общем, отличные штанги.
Походящий "материал" ребята нашли быстро. Когда-то эти акации действительно стояли на меже, но потом колхоз отрезал у людей огороды, и деревья оказались на колхозном поле. И вот представьте себе колхозное поле - огромное море подсолнухов, а среди них тоненькими спичками пресловутые акации, срубить которые почему-то ни у кого не дошли руки. Лепота!
Присмотрели, значит, ребята акации, а рабочий инструмент - пилы и топоры - надо втихаря брать: просто так только по шее дадут. К тому же просить, если можно утащить без спросу - только удовольствие портить. Васька с Вовкой стащили инструменты почти одновременно, а папа замешкался: во дворе как раз его мама - моя бабушка - хозяйничала, и у неё с детьми разговор был короткий: зачем пила? Не нужна тебе пила! Неси, откуда взял! И марш траву гусям косить / воду уткам носить / кур кормить / грядки полоть! Вот и ждал герой невидимого фронта подходящий момент.
Ребята друга подождали-подождали, подождали-подождали и решили - что зря время терять? Между колхозным полем и огородами шла узкая тропиночка: по одну её сторону стояли высоченные государственные подсолнухи, по другую - не уступающая им ростом частная кукуруза, даже сеткой не огороженная, и оттого тропинка напоминала зелёный тоннель. Тольку, как самого младшего, ребята поставили там "на васере" (это словечко Васька привёз из Ростова) и наказали: если что - свистнешь нам. Сами с пилой и топором направились к акациям.
Пилят они (или рубят), а бабу Раю словно кто в бок толкнул. Только что были внуки во дворе - и вдруг как ветром их сдуло! Калитка не скрипела, значит, на улицу не выходили. А если на улицу не выходили, значит, побежали огородами... Это неспроста, точно неспроста! Опять какую-нибудь шкоду задумали! Ну, я им сейчас!..
Выскакивает баба Рая из кукурузы на тропинку - и видит одного Тольку. Вовку с Васькой среди подсолнухов не заметно. Внук от бабки - бабка к внуку. Схватила за грудки и давай трясти:
--
Ах ты, такой-сякой, трын-тын-тын, где Вовка с Васькой?!
--
Э-э-э... бабочка Раечка... - мямлит тот, напрочь забыв о том, что надо ребят предупредить. - Вовка и Васька штангы пыляють, а я на васере стою...
--
Какой-такой васер!..
И тут из кукурузы выбегает Витя Жураковский с ножовкой наперевес...
"Ох, и досталось же нам!" - вспоминает он и мечтательно щурится.
Но это ещё не конец истории!
Прогнала баба Рая ребят от акаций, инструменты отобрала, родным нажаловалась, влетело им по первое число, но проблему с воротами это не решило. Выждали они денька два, снова утащили инструменты, прихватили дядю Шурика и бабушкин велосипед и отправились в лесополосу. Нашли подходящие деревца, срубили, привязали к раме и багажнику велосипеда и направились в обратный путь.
Тянут они велосипед по тропинке, пыхтят, потом обливаются - штанги-то тяжелые, но охота пуще неволи, так что тянут и не жалуются. Но только из лесополосы вышли - глядь, по дороге на телеге едет дядя Лёня Сазан. Струхнули ребята, приуныли. Ну всё, думают. Сейчас отберёт палки, прогонит и ещё родителям доложит!
А он остановился, оглянулся воровато... и говорит вдруг:
--
А ну, запрыгывайтэ! Залазтэ на тэлэгу! Шибче, шибче!
Ребята обрадовались, быстро погрузили штанги, кто и впрямь на телегу запрыгнул, кто на велосипед сел - и покатили по дороге с ветерком! Довёз их дядя Лёня до самого парка, помог штанги выгрузить и поехал дальше по своим делам. А ребята пошли ворота мастерить.
Вот так.
История пятая. "А водка цила!"
Случилось это много позже, когда ребята уже подросли и разъехались по разным городам учиться, а домой приезжали только на каникулы или в отпуск
Приехал как-то Вовка Хорохордин из училища в отпуск и, как полагается, собрала баба Рая стол. Она созвала всех соседей (а среди них и дядьку Лёню с тётей Марусей), Вовка пригласил своих друзей - моего папульку, его братьев и других ребят... а девчат - нет. То ли по забывчивости, то ли из вредности, но не пригласил. Девчата - народ гордый, хоть и обиделись, отношения выяснять не стали. Но "в груди высокой свила гнездо змея".
Сидит народ в Хорохординской хате, пьё... хотела сказать, песни поёт, и в самый разгар веселья как назло кончилось то самое, без чего веселье и не веселье вовсе. У тёти Маруси это "веселье" никогда не переводилось ("Ганяла ии милиция, за цэ дило, ой, ганяла!.." - вспоминает бабуля), а жили они с дядей Лёней через три дома и потому вызвались принести ещё.
Пришли к себе. Взяли трёхлитровую банку с самогонкой и ещё бидончик и пошли обратно. Идут, дядя Лёня банку к груди нежно прижимает, а на улице не видно ни зги - темны ночи августовские. Подошли к знакомой калитке, открыли, пастух вперёд пошёл и вдруг как брякнется на землю!
И вовсе не по пьяни. Он водку с закуской чередовал грамотно и был трезв как... Словом, почти трезв.
Тётя Маруся испугалась - закричала, заохала, чуть бидон не выронила, а дядя Лёня, слегка ушибленный, но бодрый, ей с земли и говорит:
--
Маруська, Маруська, та ты нэ бийся, водка ц<ила!
Оказалось, обиженные девчата на Вовку решили отомстить и перегородили калитку. Привязали веревку на уровне колен: как калитка открывается, верёвка натягивается и - привет, ваших нет.
Как говорил один мудрец, я мстю и мстя моя ужасна.
История шестая. "Та вжэ тры года як помэр..."
Бабу Раю знает каждый, бабу Раю знают все...
Даже среди колоритного кубанского люда она стоит особняком: и хотелось бы забыть, да не забудется. Немного на свете людей, умеющих себя поставить и правильно представить, но баба Рая из таких!
И Николаю Савельичу - дяде Коле - выпала честь лично в это убедиться.
Стоял он как-то со своей мамой на остановке, автобус ждал, и баба Рая там же обреталась (тогда он еще не знал, что это баба Рая и кто она такая). И надо же было его маме поморщиться и живот потереть! Баба Рая тут же к ней:
- Що такэ, що за бида?
- Да вот, - отвечают ей, - живот болит.
- Та хиба ж цэ бида? Ось я рэцэпт вирный знаю: ложка сили на стакан воды тры разы в дэнь, и всэ як рукой знимэ! Я и дида свого так выликувала!