Аннотация: Вспыхнувшая для себя новым чувством Оля мечтает о встрече, но ее ждет неожиданное открытие на ловко организованном свидании.
Глава четвертая. Первое свидание
На утро после собрания литературного кружка, несмотря на устроенный Олей волнительный этюд, все было удивительно обычно. И в ожидании такой важной для юной поэтессы встречи ей не снились кошмары или одуряющие розовые несуразицы. Она заснула сразу, спала крепко и проснулась сама в отличном настроении еще до прихода Ефросиньи.
Только вот погода жутко испортилась. С неба, точнее из черной сплошной тучи низкой, как потолок в цоколе, сыпались сотни пудов водянистых хлестких снежинок. Каждый, кто выходил во двор возвращался в насквозь сырой верхней одежде и приговаривал: "Ну, и погодка! Ну, и весна!". По этой причине, по настоянию Софьи Алексевны, пришлось с посыльным отправить письма об отмене встречи в Александровском парке.
Это была почти смертная обида на маму. Оля весь день старалась отвечать матери, как можно более бесцветно, перешла на "вы", и даже, когда не пришел учитель, не дала знать. Просто сидела в гостиной с книгой, как если бы он рядом пил чай.
Оля злилась на мать, за то, что так удачно устроенная встреча, откладывается на неопределенное время, и драгоценные минуты общения с Сашей таяли с этим проклятым мокрым снегом. А дни, как заведенные мчатся уже к апрелю!
Так продолжалось неделю. Погода не располагали ни к прогулкам, ни к походам в гости. Кирисповы кисли в своей темной и тихой квартире, гостей не принимали. И даже отец ходил на работу через день, давая сбегавшему от детей Степану отоспаться в людской.
И на следующий вторник, когда мартовские снежные бури начали затихать, пришли поворковать только Володенька с Тонечкой, остальные прислали вежливые отговорки. Оля даже подумала, не переборщила ли она с "посвящением" Александра в их дружественный круг.
Этот вторничный вечер был настолько сер и бесцветен, что Оля расположившись на козетке у окна, старалась просто не мешать влюбленным, которые перебирали журналы и обсуждали картинки красивых домиков - это было их любимое занятие. А сама она смотрела на серые подоконники, сливающиеся с небом, на мокрую потемневшую штукатурку особняка напротив, на площадь, мелькающую между домов непонятными конструкциями из темных досок и рогожки. Пешеходы, закутанные от сырости и снега так, что даже глаз было не видно, спешили между луж и грязных сугробов по неотложным делам. Немного высвечивали им путь блеклые фонари, с трудом справляясь с вечным сумраком ненастья.
Скучающая хозяйка вечера пыталась в деталях разглядеть, все, что было за в ребристым от дождевых дорожек стеклом. От напряжения или от грусти у нее заслезились глаза, и прикрыв их, она произнесла тихонько, чтобы слышала только гобеленовая спинка козетки:
- Серый, серый, серый... Все, как осенью тоскливой...
- Что?... Это стихотворение? - услышав ее голос, спросила Тоня, больше из вежливости, чем из интереса.
Оля открыла глаза, что-то побормотала себе под нос и ответила товарке:
- Наверное, теперь да... - Она решительно встала и, взяв с каминной полки свою тетрадь и огрызок карандаша, тут же, стоя, что-то записала.
- Прочитаешь? - спросила Тоня, глядя в свой журнал.
- Нет.Не сегодня.Ему надо созреть... Стиху надо созреть! Я же тебе рассказывала...- невнимательно ответила Оля и добавила, - у меня голова разболелась, я пойду к себе. А вы посидите еще, я Фросю предупрежу. Не бойтесь, родители сегодня в гостях до полуночи. Покойной ночи! - Оля понимающе и немного с завистью улыбнулась и опустила за собой портьеру у двери.
К пятнице ненастье стихло, в ночь с четверга подморозило, и утро разбудило Олю птичьей болтовней, капелью и ярким бликом еще низкого солнца, отраженного в окне дома напротив.
"Сегодня или уже никогда!" - Оля вскочила, в рубашке, босиком, промчалась к отцовскому бюро, никого не замечая, и нетвердой рукой выписала три приглашения на прогулку:
Жанне Лонд
Андрею Перову
Александру Точу
Также спешно Оля отдала приглашения Матрене, таскавшей заготовки для обеда с ледника, чтобы та не пропустила первого посыльного.
Оля надеялась, что долгожданная прогулка состоится именно сегодня. Ее сердце заходилось от восторга ожидания, и только теперь, как планы ее начали сбываться, Оля радостно обняла обеспокоенную мать, улыбающегося собранного в контору отца и ворчащую Ефросинью, носившую за Оленькой туфельки, в попытке успеть за передвижениями длинноногой своей воспитанницы.
Как бывало в дни такого ребяческого азарта, в душе у Оли все пело, дела все ладились, а с людьми было полное согласие.
Соблюдя все ежедневные ритуалы и наскоро отписав уроки для учителя, Оля принялась собираться у зеркала в своей комнате за ширмой и фантазировать:
"Ботики не надену, на улице еще мокро, лучше сапожки. Нет лучше ботики, они так не скромно выглядывают из-под юбки... - поулыбалась она, показав себе из-под платья изящный тонкий носочек домашних туфель, - Но промокнут и потемнеют, нога замерзнет, стану прихрамывать, как Фрося... Нет, уж лучше сапоги! Надо у мамы попросить шаль, нет лучше мех, шаль уже Александр видел, а с моей курточкой мех пойдет?"
Она сбегала в переднюю и принесла ворох маминых и своих вещей: пальто, меховые воротники, шубки и шали, платки, муфты и даже рукавички, - бросила все на кровать и началось...
Представление с переодеванием закончилось лишь через час, когда из передней заорала Ефросинья:
- Воры!!! Грила я Степе, запирай засов! Матрена! Матрена?! Ты куды смотришь-то?!
Затем последовала перепалка на кухне и через пять минут мама Фрося уже стояла - руки в боки - на пороге Олиной спальни:
- Чучундра! Чего опять удумала? Я уже весь дом на уши поставила, пока она тут наряжамшись!
Оля молча посмотрела на Фросю, и та притихла. Перед няней стояла уже взрослая высокая девушка в прилегающем по фигуре пальто, на голове была приколота фетровая шляпка с темной фальшивой вуалькой, в руках Оля скромно теребила мамину дорогущую, но старую-престарую муфту с черными цепочками и камнями.
Девушка была похожа на героинь из грустных фильмов, которые Фрося любила смотреть с воспитанницей в летнем кинотеатре. Она ничего в них не понимала, но нарисованные волшебным фонарем чувственные образы актрис с затемненными веками вызывали у нее восхищение. Сейчас Оля в тени ширмы тоже казалась чувственной и страстной, не хватало только тревожных ноток пианино чуткого тапера.
- Это чегой-то ты? Это кудай-то ты? - выдавила она, - Софья Алексевна!!! Соня!!! Поди же ты сюды, тут доча твоя намылилась куды-то!
Как будто ждала, пока позовут, сразу вошла мама. Заулыбалась, обняла Олю, чуть отошла и гордо залюбовалась:
- Какая же ты у меня красивая! Только в шляпке будет прохладно, давай лучше тебе повойник завяжу?
- Нет! Ты что?!... Это слишком по-деревенски, тут так не носят!
- Я же ношу!
- Ты... - не современная, я тебе всегда говорила!.. Не надо, убери шаль, она слишком приметная, тебя в ней уже видели, а мех слишком низко, вон у меня шея торчит - некрасиво, - капризничала Оля.
- Ну, на тебя не угодишь, миленькая моя, - перебирая вещи сказала мать, - вот, на, может, вот эту? - и она достала откуда-то из-под шарфов округлый кусочек меха. Встряхнула его, и когда меховушку прикололи Оле на затылок поверх вуали, оказалось, что это - простая норковая шапочка, идеально оттенявшая Олин цвет волос.
- Не дурно... Это Ивен привез еще осенью, а я такое не ношу, ты же знаешь, слишком уж модно...
- Да-да, я такую видела перед Новым годом на Невском у Думы. - обрадовалась Оля, - это то, что надо. Можно я так пойду? - и она прокрутилась перед Софьей Алексевной.
Мама утвердительно кивнула и расплылась в улыбке, но ей хотелось знать больше о предстоящей прогулке дочери. И какие из этого сложатся перспективы, ведь дочери уже шестнадцать!
- Ты говорила, что идешь с Жанной, Андреем и юнкером этим вашим новеньким?
- Да, мама...
- Ты перед встречами с Андреем так не готовилась. Военный красавец что-то значит для тебя?
- Не знаю пока, мама...
Софья Алексеевна порывисто обняла дочь:
- Может тебе повезет... - и также резко отвернувшись, вышла из комнаты. Оля видела в отражении зеркала, как блестели мамины глаза и лицо исказилось сдерживаемыми слезами.
Оля хотела догнать мать, успокоить, спросить, о чем она. Но пробуждавшееся женское чутье не позволило вмешаться в личную жизнь матери - женщины, о которой, как оказалось позже, Оля ничего не знала.
Да и сейчас для Оли это был не очень важный вопрос, ходики на стене в гостиной настойчиво отстукивали приближение встречи. Олино сердечко стучало еще чаще, пытаясь выскочить из груди вперед нее.
Ее дом был ближе всего к месту назначенной встречи. Оля боролась с внутренним желанием побыстрее выбежать на набережную и правилами приличия, не позволяющими сделать это вперед всех.
Она шла по лестнице со второго этажа, держась за перила, и не могла понять, почему в ее руке мелко дрожит поручень. Оторвавшись от него перед распахнутой к Неве дверью, Оля поняла, что мелкой дрожью затряслись под ее ногами и узорные плитки парадного входа, и брусчатка мостовой. Весь окружающий мир принял Олино внутреннее волнение на себя.
Как? Как ей успокоиться?! Еще двадцать- тридцать шагов, и на залитой солнцем набережной ей надо встретить друзей. Только бы не пришлось никого ждать! Она сойдет с ума от ожидания!
На выходе только ветер старался ей помочь. Он ударил Оле в лицо сырым запахом весны. Он давил своим потоком, заставляя противостоять, крепче держаться на ногах, и на второй шаг дрожь мостовой унялась.
Вскинув наконец привыкший к яркому свету взгляд в сторону шпиля Петропавловки, Оленька увидела Жанну, мило болтавшую с заложившим за спину руки Александром.
Оля сделала глубокий вдох и затем постаралась выдохнуть всю свою скопленную за недели ожидания тревогу. После этого она сделала решительный шаг в сторону друзей, а в ее голове уже поселились мысли о том, как обозначить Саше, этому идеальному мужчине, что он значит для нее. И юная уверенность требовала это сделать немедленно.
Андрея еще не было, хотя пять часов пробили, еще когда Оленька выскакивала из передней. А в ее планы не входило, что Александру придется вести под руки их с Жанной обеих.
И как раз, когда дорогу перед ней пересек трамвай, вывернувший с Александровского проспекта, с его подножки на ходу соскочил Андрей, прижимая к клетчатому пальто отцовский портфель. Андрюша соскочил с детской шустростью, но не совладав со своими уже взрослыми габаритами, неловко накреняясь вперед, чтобы не упасть, пробежал еще метров пять, чуть не влетев у края мостовой под колеса бренчавшей на все лады пустой телеги.
Жанна, видевшая все с набережной артистично и громко вскрикнула, Оля только успела вкинуть руки, будто пытаясь с другой стороны улицы уберечь друга. Александр не сдвинулся с места.
Все обошлось, и друзья с улыбками пошли навстречу друг другу делится переживаниями о случившемся.
- MonchИri, ты не пострадал? - с агрессивной нежностью Жанна стала ощупывать Андрея во всех, даже неожиданных местах. Он немного засмущался, поправлял сползавшие по потному носу очки, пытаясь отстраниться, но было видно, что такое внимание взрослой подруги ему приятно:
- Да, пустяки, равновесие потерял из-за нее. Вот, - он с гордостью тряхнул увесистой папкой, - отец просил документы забрать из канцелярии... такая тяжелая!
- Зачем ты соскочил, надо было выйти, когда трамвай остановился перед поворотом, - стала отчитывать его Оля.
Андрей, довольный произведенным эффектом, задрал нос, чуть не потеряв котелок, и бравурно заметил:
- Да ну, там далеко...
- А говорят, я дурак... - заметил вслух Александр, - зачем так глупо жизнью рисковать? Тут движение по вечерам, как на Невском. Если хочешь с пользой жизнь отдать, так давай к нам!На войне любой дурак сгодится! - и братски похлопал молодого человека.
Андрей не оценил шутки, как и Оля, не любившая военных тем, она сверкнула прищуренным глазом на Александра и поощрительно перевела взгляд на Андрея. Тот истерично дернул плечом, скинув руку высокого товарища и прошел вдоль служебных низеньких построек зоосада.
- Ну, что стоите? Идем уже? - сорвав голос на высокую ноту позвал он друзей и вышел на сухой участок парка.
Ребята последовали друг за другом по узкой тропке за Андрюшей, сосредоточившись на том, как сохранить обувь чистой.
Обойдя оттаявшие под солнцем заросли ивы, они вышли на сносную дорожку от Зверинской. И уже по парам, не спеша, шли параллельно суетливому Кронверкскому.
Жанна спешно пробежала вперед и подхватила за плечо Андрея, разбив его пару с Ольгой. Как бы ненароком, она остановила его, что-то показывая за забором, пропустив Александра к подруге. Ей хотелось принять самое непосредственное участие в развитии этих отношений, и на правах старшей - контролировать все, что происходит.
Андрей довольно объяснял Жанне, что-то общеизвестное, не замечая, что она совсем его не слушает. А Оля, проходя мимо них, многозначительно и благодарно улыбнулась.
Ажурные тени переплетающихся тонких прутьев ложились на непрочищенные дорожки парка, скрывая грязь от прохожих, как прячут под вуалью рябые лица некрасивые дамы. По этим дорожкам вперед Оли и Саши тянулись их силуэты, они казавшиеся тощими, одинокими и нуждающимися в поддержке. Иногда, будто случайно, эти силуэты на мокром снегу слипались, превращаясь в одного целого человека и также неожиданно разлипались, обрекая себя на одинокий путь. Иногда у этих силуэтов вырастали ветви, превращаясь в густой колтун кроны, в который садилась тень птицы, а из кроны вновь выныривали силуэты людей и скользили дальше в глубину парка.
Оля улыбалась этой игре теней. Ей уже было хорошо. А, когда она чуть не поскользнулась, и Саша, молниеносно подскочив, придержал ее, она была счастлива, ведь дальше они шли тесно переплетясь локтями.
Как жаль, что до входа в Зоосад оставалось не более тридцати шагов! Слон с павильона ехидно щурил на парочку свой гипсовый глаз с потекшей после зимы краской.
- Александр, идите за билетами, мы с дамами пока за вафлями пройдем, из-за спины раздался ломаный голос Андрея.
- Да, конечно, - покорно отозвался Саша. Но даже Жанна с другой стороны площадки почувствовала в его голосе желание остаться со своей спутницей.
Александр деликатно придержал Олину руку, помог ей поправить рукав, когда она сунула ее в муфточку, откланялся и, быстро развернувшись, можно сказать, полетел за билетами.
- Чего это, Оленька, он от тебя улепетывает так? - решил пошутить Андрей, заваливая котелок на затылок.
Жанна прошла мимо него к Оле и дернула ее за лацкан в сторону кондитерской лавки:
- Не слушай этого шутника, дорогуша, он мне только что в любви признавался.Сегодня с ним явно что-то не то... А знаешь, милая, лет десять назад у этой кондитерской решилась моя судьба.
- Да? А ты мне не рассказывала... Тебе тогда сколько? Лет десять было?
- Почти двенадцать. Тетка тогда с путиловцем каким-то встречалась. Высокий такой, вон, как Сашка. Только ручищи у него были с... Андрей! С твою голову, - Жанна посмеялась, Андрей тоже улыбнулся и не обиделся, он чему-то был сегодня очень рад, - шучу, конечно, но руки были огромные, он двумя ладонями мог меня за талию взять, но это не важно... Усы еще у него были, противные, черные и всегда паленым пахли, фу!..
Так вот, он нас с теткой Пашей летом в Народный театр привел, - она мотнула головой в сторону огромного стеклянного купола, - а после - сюда. Очередь была до выхода! Он купил нам по сахарному яблоку и сказал: "Вот, если бы ты Жанка, танцевала, как твоя мать-покойница, ты бы сейчас, как все те барышни, за столиками сидела и вафли кушала". Тетка на него взвилась, поколотила, даже яблоком кусаным ему козырек сломала. Он же не знал, что она про мать от меня все скрывала. А с той поры я и решила, что обязательно танцевать буду.
- А про мать тетя Паша все же рассказала, да? Ты же много чего про нее заешь, - решил уточнить Андрей.
- Ничего я не знаю! - пошла на попятную Жанна, когда поняла, что Андрей ее тоже внимательно слушает, - Я все придумала, отстань! Иди уже за вафлей! Мне с малиной, - Жанна насупилась и стала теребить цепочки на Олиной муфте, - Оль, я хочу уехать во Францию, - продолжила она, когда Андрей ушел вглубь кондитерской, - ты никому не говори пока, я только пути ищу, но есть у меня пара вариантов... Здесь у меня ни прошлого нет, ни будущего не будет. А там, я чувствую, что приживусь. Андрей говорит, там актеры чуть ли не страной правят. Слушай, а чего ты муфту таскаешь? Сейчас так не носят, да и не по погоде уже, - она стянула с рук свои черные перчатки тонкой кожи и протянула Оле, - я только сегодня их надела, они мне узкие очень. Тебе впору будут. А у меня и так десять пар, все дарят и дарят... На! От меня подарок! Уеду, так хоть тепло мое сохранишь...
Оля уже готова была принять подарок, но загляделась на красивое лицо Жанны, она первый раз видела в ее ярких глазах такую печаль, и не успела протянуть руку, их разговор был прерван смачным шлепаньем талого снега. Подбежал довольный Александр, потрясая узкими рифлеными картоночками:
- Вот, только сказали, что сегодня Красавица на карантине, а Бетти хромает.
- Ничего страшного, я на бегемота сегодня уже насмотрелась, - сказала Жанна показывая перчатками в зал кондитерского павильончика на Андрея, который с четырьмя порциями вафель протискивался между столиками.
Оля хихикнула в муфточку.
- Ой, злые вы, девушки, я вас боюсь! - сказал Александр и бесцеремонно потянул Ольгу себе, в вдогонку Жанна сунула Оле в муфту свои перчатки и радуясь за нее, чмокнула воздух.
Перекусив вафлями на веранде кондитерской, ребята пошли в Зоологический сад. Их компания определенно разделилась по интересам. Саша под руку вел боящуюся шелохнуться Олю, молчал и многозначительно, на нее глядя, вздыхал. Идущие следом Жанна с Андреем бурно что-то обсуждали, смеялись, не смотрели по сторонам и, в конце концов, специально или случайно за центральным входом с плачущими слонами пары растерялись по саду.
Оля наслаждалась близостью Александра, ей казалось, что она чувствует, как горяч его стан, даже сквозь пальто и шинель. Запах сладких вафель впитался в его дыхание и с каждым словом Саша окутывал Олю теплым ароматным облаком, отгораживавшим ее от запаха близкого птичника. Птицы же, чувствуя наползающий вечер смолкли, а Оле казалось, что они, притаившись, смотрят на нее, прислонившуюся к ограде теплого пруда, и завидуют ее счастью.
- Холодает...- наконец, сказал Александр.
- Да... - не зная, как ответить, Оля вспомнила сегодняшнее утро, - у нас кухарка два раза в день еще топит, и в комнатах камины к вечеру разжигают, хотя говорят, что дров в городе уже мало, возить некому... У вас в корпусе по ночам холодно спать?
- Не-е, у нас паровое... Оля, я из-за вас не сплю последний месяц, - вдруг заявил он и заглянул в бледно-лазоревые округленные глаза Оли, - Позвольте мне вас развлекать!Разрешите бывать у вас, смотреть на вас! Я знаю, вы еще очень молоды, но вы такая... необыкновенная! Жанна сказала, что я вам тоже не безразличен. Простите меня за прямоту, но я собираюсь на войну, я не верю, что она скоро закончится, и у меня есть только пара месяцев, разрешите мне обожать вас эти считанные дни! - он припал к ногам Оли, ошарашенной признанием, и чуть не упавшей от затмившего разум восторга.
Оля только хлопала мокрыми ресницами, освободив левую руку из муфточки, она неловко трепала фуражку Александра и озиралась по сторонам, не видит ли ее кто-нибудь в этой недетской сцене выражения чувств. В ее семье выражение чувств позволялось лишь среди близких, да и среди близких сцены при свидетелях расценивались, как распущенность. А тут такое! Еще и ангел будто подглядывал с высоты своего соборного шпиля...
- Александр, Саша, пустите, мне неловко, - ответила Оля, и Саша послушно отпустил ее бедра и поднялся с промятой коленями хрупкой наледи.
- Значит, Жанна пошутила надо мной... - огорченно произнес он.
Оля увидела его лицо, она даже не подозревала, что он так пылок и раним, прямо, как маленький мальчик. Он был красив, как греческий бог, но сейчас губы были припухшими, нос покраснел, а глаза были полны взаправдашних слез. Оля опять оглянулась, не видит ли кто фиаско юного офицера.
- Нет, нет! Саша! Я люблю вас! - выпалила она в порыве юной всепоглощающей нежности, - но я не знала, как сказать. А эти сцены - это лишнее, отряхните шинель и не говорите никому. Давайте будем друзьями. Пока друзьями...
- Пока большего я и не прошу! - радостно взорвался Александр, двумя руками обхватил голову Оли и впился в губы, прижав вуальку к ее глазам, так что она не могла их открыть.
Олю окатило новой волной стыда, затем безнадежного отчаяния и наконец, она ощутила, теплую нежность пухлых губ, аромат его кожи, свежего дыхания... Она глубоко вдохнула его и приоткрыла нервно сомкнутые губы. Первое слияние двух людей, наполненное силой и трепетом любовного притяжения! Оля безвольно уронила руки: "Все!", - она больше не ребенок.
Александр отпустил ее, она увидела его сияющие голубые глаза, и уже пропала в них, она уже принадлежала им.
- Оля, простите... Больше не буду без разрешения.
Из-за угла вышел служитель с лопатой и ведром опилок:
- Зоосад закрывается, детки. Извольте пройти на выход. Звери тоже отдыхать хотят, - сказал он и прошел за ограду птичьего пруда. Птицы вышли из оцепенения и подняли гвалт, образуя вокруг рассыпавшего опилки дворника заинтересованную стайку.
Дворник говорил "Кыш-кыш" и сыпал в глубь стаи опилки "Ща Яша мюзи принесет, кыш-кыш..."
Ребята взявшись за руки пошли в сторону выхода, навстречу им шел юноша, еще совсем мальчик, в такой же форме, как у служителя. Он тащил два ведра распаренной крупы и хлебных корок. Этот мальчик, вероятно, и был Яша. Синий в сумерках пар, исходивший от ведер напомнил Оле те времена, когда она носила своей еще маленькой Маревне в конюшню запаренный овес, умиление кольнуло в груди слева, и Оля инстинктивно сжала левую руку. Саша сжал ее руку в ответ...
На площади перед выходом из Зоосада уже никого не было, а в парке впереди уже были потемки и огни казались яркими и радостными. Светился празднично Народный дом, туда, несмотря на будний день, шли толпы простых людей, бежали дети, а аллея к нему была уставлена торжественными факелами.
"Странно, - подумала Оля, - во время поста праздник".
- Собрание профсоюза, - как будто отвечая на Олины мысли, сказал Саша.
Наискосок от выхода из Зоосада ребята заметили Жанну и Андрея, но по их позе было видно, что они выясняют отношения. Жанна подоткнув одну руку в бок, другой бурно высказывала свое недовольство, резкие взмахи, растопыренные пальцы, на фоне посиневшего в полумраке снега, ее белая рука казалась диким зверьком, выражающим защитную агрессию. Андрюша же с искаженным лицом в чем-то оправдывался, но с надменностью задирал нос и нервно раскачивал тяжелый портфель.
Жанна заметила Олю и Александра и бросив громкое "Все! Разговор окончен! Ты еще слишком мал, такое требовать!", отвернулась от Андрея и решительно засеменила в своей узкой юбке к ребятам.
Андрей замешкавшись в нерешительности последовал за нею.
- А чего это вы, Жанна, мальчика обижаете? - спросил лукаво Саша, - помнится ты говорила, что он хороший, что он тебе нужен...
- Да, ну его! Маленький, а сноб почище многих взрослых, - махнула рукой Жанна, - все вы одинаковые! - отшутилась она, - ничего-ничего, Жанна Лонд еще прогремит над этим городом! - смешливо заявила она, - Пойдемте уже по домам, темень какая! Я замерзла! Сашенька, вы меня проводите? Я не хочу с этим типом в трамвае нервы мотать.
- Отчего в трамвае? Я бы коляску взял, - подойдя ближе, гордо вступил в разговор Андрей.
- Да-да, конечно, - скептически сказала Жанна.
Ребята вышли на Кронверский проспект и пошли в сторону Церковной улицы.
- Так что, Александр, проводите меня?
- Конечно, - пожал плечами Александр, затем спохватился и спросил Олю, - ты не против, Оленька?
Андрей и Жанна даже переглянулись, они поняли, что еще не знают чего-то важного.
- Нет, конечно, идите...
- А я тогда Олю провожу, - завистливо кукарекнул Андрей.
- Нет, уж друг, до Оленьки дойдем все вместе, и ты пойдешь с нами! Расскажешь, милостивый государь, чем насолил Жанне, - он сгреб Андрея подмышку, так что у последнего котелок повалился в сугроб.
- Пусти! - завизжал Андрюша, сопротивляясь, - Извольте вести себя прилично! - сказал он вырвавшись и подобрав шляпу.
- Ладно, не дуйся, но Жанночку обижать не смей! - угрожающе нахмурился Александр, на полшага приблизившись к напуганному взъерошенному Андрею.
- Я, пожалуй, с вами не пойду, надоели вы мне! Я тут сяду, - и Андрей, махнув шляпой, перебежал проспект перед подходящим с дребезжанием трамваем.
- Оленька, до свидания! Берегитесь этих двоих! Вы одна - мой друг! - крикнул он уже с подножки.
- До свидания, Андрюшенька, не злитесь, они же шутят! - крикнула в ответ добрая Оля.