Аннотация: Не понимая намерений Александра, Оля стремится попасть на свой первый бал. По совету Жанны она затевает секретную игру.
Глава пятая. Озорная игра
Через месяц робких мартовских встреч в отношениях молодых людей, как и в Петрограде, весна брала верх. Ветер разгуливал по городу, вытворяя те еще безобразия: он ронял деревья, срывал вывески, пугал лошадей и сбивал с ног горожан.
Но еще своей теплой силой он растопил грязные сугробы, скинул пыль с улиц в каналы и вернул в город перелетных птиц. Ветер принес перемены!
Совсем было обрюзгшая столица стала оживать, так показалось Оле. Она видела только то, что хотела видеть, слышала только то, что хотела слышать. Она была свободна в этом выборе, как и многие в ту пору.
Даже Саше она не позволяла говорить с ней о том, что их ждет после майского выпускного бала. Как будто эта юная, ничего еще не понимающая в жизни женщина все знала наперед.
- Саша, молчи! Здесь и сейчас мы с тобой рядом, что тебе еще нужно? - Оля капризно взвизгнула и закрыла рукой рот Александру, желавшему поделиться новостями, только что полученными в Канцелярии корпуса. Как будто тонкое кружево бежевой перчатки могло остановить не только слова ее любимого, но и злой рок.
Они стояли у широкого подоконника одного из двух окон зала парадной лестницы. Нежно, можно сказать, откровенно прикасаясь к своему эффектному спутнику, Оля не стеснялась других посетителей и курсантов, столпившихся вокруг колонн. В столичном Петрограде нравы были значительно проще, чем в провинциальном Выборге, и осуждения она не боялась. Да и не видела она причин, почему ее должны были осуждать, ведь у них настоящая любовь!
Александр, большой и покорный, несмотря на то, что все же стеснялся своих сокурсников, и его еще накрывало жаром от пришедших с фронтов вестей о смене военного курса, сразу остыл и улыбнулся, глядя на тонкую Олю в зеленом весеннем плащике. И на зависть одиноким курсантам приобнял ее за плечи и сказал на ушко:
- Хорошо, милая Оля, все образуется само собой...
Она тут же и думать забыла о его восторженном "Сегодня прислали пакет из Штаба! Весь наш выпуск в июне отправляют...".
Если разговор не касался ближайших двух месяцев, она научилась любую информацию пропускать мимо ушей. Она утопала в новом для себя всепоглощающем чувстве, ее обуревал восторг до неприличной улыбки от своего образа подруги юнкера.
Дома она все утро, да уже и не первый день, жужжала Ефросинье, какая у них дружба, какой Александр замечательный, что если позовет жить в Архангельск, она ни минуты не будет сомневаться и готова бросить все свои книги ради него.
Родители же, хоть и ни слова не говорили об увлечении дочери сыном ссыльных, но при разговоре тяжело вздыхали, а когда Александр приходил в гости, тактично здоровались и удалялись, надеясь на дочернее благоразумие. Папа еще по привычке напоминал об Андрее и зазывал Перовых по пятницам на чай. Хотя Оля видела, что мама симпатизирует Саше, называя его то Санечкой, то Сашкой.
Оля смело доверилась Александру, а он это чувствовал и боялся ее огорчать:
- Разреши сегодня быть у тебя. Мне на пару дней дают Звериаду заполнить, надеюсь на помощь опытного поэта. Ты же поможешь мне? - Александр сменил тему неловкого разговора, стараясь за игривым тоном скрыть свое волнение.
Ведь если Оленька разволнуется от его темпераментной речи о войне, то откажется принять его сегодня, тем более был не вторник. А у Александра были свои счеты с предстоящим мероприятием, ему было важно многое доказать тем, кто отказал ему в должности вице-унтер-офицера, да и гарнизону надо было показать, что он не бросает слов на ветер, ведь впереди война!
А Оленька, в свою очередь, только рада была поучаствовать в такого рода событии. Она столько слышала от смолянки Тонечки, от Жанны-прелестницы о балах в Кадетском корпусе... Оле очень хотелось пойти с Александром! С самого начала она проявляла интерес к этому с мыслью, что этот бал будет первым в ее жизни. Она узнавала моды, знакомилась с друзьями Саши, слушала с открытым ртом анекдоты и байки кадетского народа о принятых традициях.
Теперь, имея возможность поучаствовать в приготовлениях, она радостно кивнула, негромко похлопав в ладоши, и мечтательность унесла ее в грядущее.
Потеряв ощущение реальности, в мыслях она уже скользила по паркету танцевального зала, представляя себя фрейлиной в пышном платье прошлого века, державшей за руку высокого Александра в белом военном мундире, как у князя Болконского. Конечно, бал Наташи не мог оставить ее равнодушной к этому действу! Им в ту пору еще грезили многие девушки.
Представляемая картинка блеском тысяч свечей сливалась видом из залитого солнцем окна, с солнечными лучами, скачущими по волнам Невы, гонимой сумасшедшими ветрами. В глазах рябило, прыгали цветные зайчики и казалось закрутился калейдоскоп. Оля прикрыла глаза, продолжая ощущать разноцветные всполохи света.
- Да дай уже эти чертовы документы! - заорал Саша голосом Андрея.
Оля попыталась открыть глаза, прямо ей в лицо через мокрое лобовое стекло светил яркий прожектор. Оленька растерялась, она никак не могла сообразить где она, что хочет...
- Ну, приди в себя уже, Оля! Документы! Под ногами!
Андрей! Это был Андрей, а не Саша!
Горькая волна разочарования принесла с собой осознание реальности. Они в бегах! Андрей, просунув голову и руку через водительское сиденье, стоя на подножке авто, требовал подать его увесистый портфель, зажатый Олиными ногами. Где-то перед машиной, водитель Георгий в черной коже кого-то вежливо убеждал своим красивым сильным голосом. В ответ ему с вызовом летели не очень цензурные реплики с южным акцентом.
Оля совсем пришла в себя, она вытащила тяжеленную папку и сунула Андрею в протянутую руку, он недовольно выхватил документы и захлопнул водительскую дверь, так что у Оли чуть не лопнули барабанные перепонки. Дверь хлопнула, но не закрылась, и в образовавшуюся щель Оля могла слышать, разговор Постороннего с Андреем и водителем.
Водитель говорил вежливо и настойчиво. Андрей то угрожающе крикливо утверждал, то смешливо панибратски лебезил. И то, и другое рядом с немногословностью простого водителя, казалось Оле недостойным взрослого мужчины. Она тут же вспомнила нагловатого Андрюшу-подростка лет пять назад.
Сейчас отрастивший усы двадцатилетний Андрей, иногда казался вполне зрелым, по крайней мере, для женитьбы и побега в Европу. Конечно, его бы пока и на войну не взяли, но Оля знала многих известных личностей, достигших в России, а тем более в молодой Советской Республике не малый вес к этому возрасту. Газеты пестрели заголовками о юных героях революции - ее творцах, певцах и поклонниках. Возрастной интернационал, казалось пестует эту юную поросль с гиперболизированными чертами ненависти ко всему прежнему, и им уже даже не важно, что ненавидеть: то, что встарь было действительно плохо, или то, что - просто твое прошлое, например, родненькая бабушка, напевающая "Боже, Царя храни...".
Оленька сидела на остывшем кожаном диване, в щель с улицы приятно тянуло прелыми листьями. На фоне луча прожектора она видела, как от ее дыхания поднимается пар, она поняла, что стоят уже больше получаса, но где? Кроме яркого света и блестящих заплаканных окон она не видела ничего, значит еще ночь. Она поняла, что хочет "по-маленькому", значит времени с полуночи прошло предостаточно, а Григорий обещал, что скоро переправа. Может это уже граница? Тогда почему их остановил русский патруль?
Смятение, тревога, попытка найти объяснение остановке - все смешалось спросонья в Олиной голове, к этому еще добавилось болезненное чувство затекших ног, в ботиках, запрятанных в чужие огромные валенки. Черные памятные перчатки не спасали ее замерзшие руки от морозного воздуха, заполнившего салон машины. Оля попробовала пересесть, получше подстелив бурое пальто под бедра, но поняла, что совершает ошибку, диван сохранял тепло только в промятой ею ложбинке.
Оля подняла воротник, поглубже натянула капор и спрятала руки в меховые рукава, мысленно поблагодарив ненавистную ею рыжую лису. Теплее не стало, желание посетить уборную усилилось. Но какая уборная тут может быть? Оля совершенно не представляла, как решить эту проблему. Не может же она у посторонних мужчин интересоваться этим вопросом! Пусть даже один из них уже более недели записан ее мужем.
Синхронно в машину вернулись Андрей и водитель. Они сели на свои места впереди, громко и уверенно закрыв за собой двери. Сели и молча уставились в лобовое стекло. Оля вопросительно смотрела на них, ожидая объяснения. Те выжидая чего-то, казалось даже не дышали. Через минуту прожектор погас, Оля смогла разглядеть, как двое в рабочих куртках и морских бескозырках без лент, совсем не похожие на патруль, но с автоматами, отпирают ворота на территорию какого-то парка, в глубине которого виднелась еле различимая на фоне леса черная громадина дома. На уровне земли, в цоколе светились два тусклых маленьких окошка, больше света нигде не было. Андрей облегченно выдохнул.
Не зажигая фар, Григорий откатил авто за какую-то дворовую постройку, и также, как вошли, они синхронно вышли из машины с теми же документами.
- Вы надолго? Мне может с вами надо? - крикнула вдогонку Оля.
- Сиди! - рявкнул в ее окно Андрей, так что даже через стекло, запотевшее от его рычания, была слышна бессильная злоба.
Григорий, чуть опережавший Андрея, развернулся, подошел в плотную к машине, приоткрыв дверь шепотом дал отчет:
- Ольга Алексеевна, не волнуйтесь, вроде все по плану. Мы идем за фальшивым карантином на новые паспорта, а то вас дальше Териоков не пустят. Здесь нелегалы прячутся, так что вы не ходите с нами, и сидите здесь... потише... С Кронштадта тут много ребят, озлобленные они, не хорошо, если бабу... Извините, если женщину интеллигентную увидят, могут и...- он не договорив фразу отвел взгляд, подбирая для молодой женщины приличные названия возможных выходок пьяных и раненых матросов, но ничего не придумав, он встретился взглядом с огромными Олиными глазами, заполненными слезой, - Тихонечко, Оленька, посидите. Мы мигом! - он тихо прижал дверь до щелчка и быстрым шагом по мерзлой земле широко пошагал за угол сарая догонять Андрея.
Слезы так и не покинули Олиных глаз. За последние годы она привыкла глотать их, не выпуская на суд окружающих. Просто горько - просто пройдет.
Все проходило...
Она снова вспомнила свой сон, свой нежный сон, где она была с Александром, и бал, тот кошмарный бал и то, что после, были еще впереди. И казалось, что можно все вернуть назад и все изменить! Ей хотелось до боли сжать свои веки, все забыть, не слышать голоса разума и очнуться там до этого всего.
Пока мужчины вышли из машины Оля позволила себе пристроить затекшие ноги на сиденье Андрея, сняв, наконец огромные валенки. Ботики она снимать не стала, она надеялась, что спутники вот-вот вернуться. Накинув ниже колен какую-то техническую дерюжку, Оля почувствовала некоторый уют. Ее мозг, продолжая напоминать о естественных потребностях тела, рождал спутанные образы, где главную роль играли все же светлые воспоминания.
До бала оставалось не более двух недель. Но о приглашении речи так и не зашло. Как бы Оля игриво не заглядывала в глаза Александру, он не передавал ей вожделенной карточки и даже не заговаривал об этом, хотя, казалось бы, она была уже в курсе всех предстоящих мероприятий.
Свое удивление и недоумение Оля делила только с Жанной, конечно, как с опытной женщиной:
- ... стоим на набережной, такие, рядом его ребята Игнат Колотов и Вася Прутников...
- ...Те еще шалопаи!..
- Не важно. Стоим такие, ребята уже на Линию в корпус собираются, Александр хочет, как обычно меня до Кронверского проводить. И на прощание, значит, Вася так небрежно, мол, а когда ты нам расскажешь, с кем будешь паркет на выпуске полировать? Я улыбаюсь, думаю, ну, вот сейчас он про меня все и скажет.
- А он?
- А он сказал, что они до последнего ничего не узнают и это будет секрет от всех! Эти заржали и ускакали к себе!
- А ты?
- Ну, я, а что я? Я же не могу так взять и сказать, что я готова уже и платье уже мама дошивает. Это было бы не красиво, ведь он ни разу не говорил, что со мной пойдет!
- Но не говорил же, что с другой пойдет! Да и знаю я всех его знакомых девиц, ты - самая достойная!
- Твои бы, Жанночка слова...
- Мда, сроки-то, сроки! Уже бы определиться... Я напрямки спрошу!
- Нет!!! Не смей! Вдруг он что-то подумает про меня?
- А тогда давай схитрим! Этот, Колотов, у Сашки приятель, знаешь? Щуплый и в веснушках, задира? Давай сыграем, что ты будто с ним идешь?
- Ну это же некрасиво и Игната жалко...
- А чего его жалеть? Он все равно никого не найдет и будет танцевать со самой страшненькой невостребованной курсисткой. А так, хотя бы будет надеяться на удачную партию. Прихорошится, так может, у него и своя пассия появится поинтересней!
- Ну, не знаю... Может Александр все же...
- Никакого азарта у тебя, ей богу!
В общем, Оля долго ломаться не стала, юношеское беспринципное любопытство взяло вверх, и за неделю до 26 мая Жанка вытребовала у Игната карточку приглашения для подруги.
Она и сама не хотела остаться в стороне от предстоящих на балу перипетий и добилась приглашения от низкорослого тихого кадета, некоего Рудольфа фон Бирна, сына немецкого промышленника. Хоть его и не отчислили в четырнадцатом, но друзей он потерял, и все смотрели на него, как на шпиона. Это и заставляло "Бедного Рудика", как называла его Жанна, всегда быть в стороне от ребяческой шумной общественной жизни.
В четверг вечером, накануне первого Олиного бала, в ее комнате были разложены на самых видных местах приметы завтрашнего триумфа: в углу за ширмой висело бледное вытянутое тестообразной размазней платье из перелицованного маминого шелка. Казалось, сдерживал этот бесформенный водопад рюш и складок только легкий газовый шарф, повязанный под рукавами. Поверх красовалась изумрудная кружевная накидка. Даже при сумеречном отсвете из окна она поблескивала камнями, играла тенями в узорах толстых шнуров и тонких тесемок. Тут уж Софья Алексеевна постаралась от души! Само кружево хоть и было все в витиеватых загогулинках, но лежало в шкафах еще с прошлого века и никаким шармом не обладало. Но Олина мама целых два месяца подбирала фасон по французским журналам и искала подходящие украшения на своих старых нарядах и в итоге сварганила изящнейшее произведение искусства, преображавшее простое бежевое нечто в нежно цветущий сияющий образ.
На ширму была вскинута летняя соломенная шляпа с огромными полями. Мама и Ефросинья посчитали, что она своей бежевой натуральностью замечательно подойдет к платью. Под шляпкой висел на блестящей цепочке серо-зеленый редикюль, вышитый жемчужным бисером, - единственный предмет бального туалета, купленный специально для завтрашнего вечера.
Кроме растянувшегося на два метра платья и приплюснутого купола шляпки, прятавшего пухлую сумочку, в комнате были и еще предметы, важные для завтрашнего мероприятия. На трюмо лежали приглашение, написанное мелким почти детским подчерком, чешуйчатое колье, словно из зеленых лепестков гортензии, веер и букетик искусственных ландышей, собранный из шелковых лоскутков и мелких жемчужин. На плюшевой обивке пуфа стояли бархатные зеленые туфельки, которые должны будут игриво выглядывать из-под вороха бежевых кружев. Сегодня с самого утра Оля их разнашивала, кружась по гостиной, в передней и на кухне, чтобы на завтра не попасть в неловкое положение от стертых ног. А теперь сброшенная перед сном обувь покоилась у туалетного столика, отражаясь в зеркалах своей важностью.
Оля все это знала, хоть и не могла видеть вещи со своей кровати. Закрывая глаза, она могла восстановить каждую деталь своего завтрашнего туалета, и уже продумывала движения, взгляды, слова.
"Вот Александр увидит меня с Колотовым! Весь зал ахнет, а Саша подбежит, упадет на колени, как тогда в Зоосаде и скажет: "Прости меня, моя любовь! Ты самая красивая сегодня!" И вопьется губами мне в руки! А я скажу: "Александр, перед людьми неудобно! Вы обижаете друга! Давайте продолжим разговор после бала!" А он такой: "Как будет вам удобно!" Откланяется и будет ангажировать меня у Рыжего через танец", - у нее от этих мыслей щекотало в животе, покраснели ушки, и улыбка растянулась, обнажив зубки. Ей было очень неловко, что она не может скрыть свое волнение, и чтобы ее радость не застукала ночью мамка Фрося, Оля накрылась с головой одеялом.
"Но как он мог не пригласить меня на выпуск? А эта унизительная сцена позавчера! Почему он отказал мне и заставил ждать объяснений? На глазах у Тони с Володей и Андрея! Да и объяснения какие-то невнятные, мол, так надо! Кому надо? Нет, это непростительная наглость! Хорошо, что Жанна уговорила меня на нашу секретную игру. Лишь бы Игнат не взболтнул лишку в училище!" - продолжила переживать Оля.
Ей стало душно под одеялом, она стянула его. Почувствовав свежий запах черемухи из открытого окна, сделала глубокий вдох и постаралась успокоится, но сон не шел.
Она оглядела свою комнату. Высокий белый потолок в квадратах и венках лепнины, вытянутое окно, напротив кривоногий туалетный столик с тремя зеркалами, и ближе к ширме современные лаковые стеллажи с книгами. У Оли они были завалены литературными журналами, фарфоровыми куколками, лошадками, с которыми она пока не готова была расстаться. Несколько томиков стихов, допущенных для хранения в ее спальне и по середине - четыре книги старого-престарого издания "Войны и Мира", второй том которого был потерт больше остальных.
"Я с двенадцати лет ждала свой первый бал! Неужели у меня все будет завтра!" - Оле хотелось вылезти из постели и еще раз перечитать про Наташу, но сумерки уже сгустились настолько, что пришлось бы зажигать лампу или свечу, а это бы помешало "полноценному отдыху перед таким важным днем", как говорила мама, сама бывавшая в свете лишь пару раз.
"А как чудесно играла Каралли у Мозжухина! Я, конечно, ни капельки на нее не похожа! Хотя она в моем понимании тоже не Наташа... Кстати, это единственная фильма, где героиня Каралли не покончила с собой. Но смерть ей действительно чертовски идет!" - покрутившись еще с полчаса, раздумывая обо всем подряд, Оля услышала бой часов в гостиной. Требовалось предпринять решительнейшие меры, чтобы заснуть и не получить на утро синие тени под глазами. И она замычала! Тихонько, нудно, насколько хватало дыхания, но проснувшись от скрипа телеги молочника перед подъездом и увидев утренний голубой свет, она поняла, что все получилось!
Пора было действовать! Оля выскочила из постели и добежала до раздражающе равномерно стучащих часов. Прибыть в здание Корпуса на набережной необходимо было к пяти. Официальную часть выпускного Оля намеренно пропускала, чтобы, так сказать, не испортить затеянную игру. Жанна ее встретит у входа, пока курсантов будут чествовать. Колотов предупрежден. Александр до последнего будет думать, что Оля обижена и будет страдать дома. "Пусть помучается!"
Что же еще? Ах да! Папа заберет ее в девять. Значит, все устроено!
"Поскорее бы стрелки добежали до обеда!"
- Оля! Ты чего тут в рубашке стоишь? - мама, уже сменившая ночной пеньюар на домашнее платье, зашла в гостиную и от неожиданности, застав там под настенными ходиками дочь, вздрогнула, - а я как раз к тебе. Думала ты до последнего будешь над своими книжками сидеть, а у тебя еще столько дел!
- Сегодня, чего-то читать не хочется... - Оля отошла к столу, не отводя глаз от длинной ленивой минутной стрелки. Она села и уперлась подбородком в кулачки, занимая локтями почти четверть круглого стола.
- Вот я, когда первый раз собиралась на такое торжество, весь день хлопотала над нарядом и прической! Чего вот ты расселась?
- Ну, все же готово уже... я вот не знаю брать ли мне с собой тетрадку... Так редикюльчик мал...
- У меня в свое время такой маленький - как его, кардюнебаль, что ли? - был. Зачем же тебе тетрадка? Едешь всего на четыре часа. Тебе столько кавалеров и не найти во всем Корпусе!
- Карне? Это же выпускной бал, там карне на входе предложат. Мы же фамилий не знаем пока... А тетрадка, чтобы все что вижу записать, ничего не пропустить... Такая игра!
Оля опять уставилась на минутную стрелку, сделавшую легкий шажок.
- Ну, кавалеры или стишочки - это ты сама решай, чего куда запишешь. А я вот Матрене сказала, чтобы она воды накипятила к обеду. Успеешь красоту-то навести?
- Все успеется. Скорее бы уже! - всплеснула руками нетерпеливая девчонка, вскочив из-за стола, - Кстати, а что сегодня на обед?
- Да подожди уж еще завтрак не поспел! Фрося с Матреной еще над омлетами колдуют.
- Ладно, омлет тоже подойдет! - наконец Оля переключила внимание с ходиков на чувство голода и отправилась совершать утренние ритуалы к завтраку, до обеда еще было четыре часа...
Оленька позавтракала плотно, радуя и маму, и свою вечно обеспокоенную плохими аппетитами девочки кормилицу, зато пообедала наспех, оставив полтарелки рагу и два раза кусаный пирог с капустой дворовым собакам.
- Папа когда вернется? - спросила Олька, вскакивая из-за стола.
- Сейчас уже подойдет, - ответила Софья Алексевна, взглянув на часы, - к часу обещал. Сказал, что Степан будет в твоем распоряжении весь вечер.
- Так он сам не хочет меня проводить?! А забрать?!!...Он же обещал меня забрать - начала взвизгивать Оля, сжимая кулачки.
- Погоди ты горячиться, доча! Сейчас придет все у него сама и спросишь.
- Эвона, как дети-то нонче! - загундосила Фрося, дошкрябывая свою тарелку, - Все для них! А им и того мало!
- Фрося! Не говори ерунду! Оля совсем про другое! - стала оправдывать свою вспыльчивую деточку Софья Алексевна.
- А што? Шо не так сказамши?! Ей и платье сварганили, и котомку по моде купили, на автомобилях возют, а она ручищами недовольно машет! Нахальная!
- Фрося, угомонись! Иди за самоваром лучше! - осадила Ефросинью мама, глядя на дочь выкатившую на няню нижнюю губу и готовую разреветься, - Оленька, я понимаю тебя, миленькая моя, если папа обещал, он обязательно сделает. А ты, если чаю не будешь иди уже мойся, я скоро подойду, помогу с платьем и прической.
Оля не ответив, насупившись, как обиженный ребенок пошла в ванную комнату, громко топая каблуками по паркету. Что у нее творилось в голове Фросе лучше было не знать!
Наводя последние марафеты: застегивая чешуйчатое колье, укладывая локоны под шляпу, заправляя паутинку перчаток в газовый рукав, Оля обнаружила, что ей очень идет зеленый, что добротные кружева цвета беж подобрались по фигуре и совсем ее не старят, как опасалась мама, а вот со шляпой что-то не то.
- Не находишь, шляпа тут лишняя?.. - спросила она у матери.
- Нет, ну что ты! Без шляпки нельзя! А по цвету - хорошо...
- Да? Ну, допустим...
- А папа уже готов? - спросила она Софью Алексеевну, будто та могла быть в двух местах одновременно.
Конечно, мама от такого вопроса опешила и хотела было возмутиться, но ее опередил голос мужа из-за ширмы:
- Олька! Время! Софочка, ей бы ехать надо! Пол часика осталось, - торопил своих женщин Алексей Христианович.
- Готова! - встрепенулась Оля и выпрыгнула к отцу из-за ширмы, при этом чуть не сбив маму с ног, - Ну, как?
- Прямо, столичная куколка! - восторженно ответил ей отец, а мать почувствовала в этом эпитете пошлость и ядовито цокнула языком:
- Значит они такие, да? - обратилась она к мужу.
- Соня, это сейчас не уместно! Чего ты, в самом деле, нам праздник портишь, да, доченька? Ну-ка, наклонись-ка, головочку поцелую... М-ммм, сиренью пахнешь!
Отец подхватил под руку высокую Оленьку и гордо провел по коридору под нянькины: "Ох-ох!". В передней стоял Степан и, завидев процессию, по-деревенски раскланялся. Выглядывающая из кухни Матрена закусила передник от восторга и уронила какую-то бренчащую посудину. Фросино громоподобное: "Ну, вот!.." в сторону кухарки вывело всех из умилительно-восторженного состояния. Ефросинья заметив общее внимание к своему замечанию, продолжила, обращаясь уже к разряженной девушке:
- Теперече, Олька, тебе родители, поди, не указ?!
- Я же не замуж выхожу, а только разочек на бал! Пап, скажи ей! - требовательно стукнула каблуком бальной туфельки красавица Ольга. Но посмотрев в нежные слезящиеся глаза отца, она поняла, что день этот, этот только что наступивший момент для всех близких ее значит очень многое, а Мама Фрося лишь высказала вслух общее родительское мнение.
- Ну, с Богом! - сказала мама, перекрестила и расцеловала дочку, задевая поля Олиной шляпы
- С Богом! - повторила Ефросинья и махнула рукой из-за спины Софьи Алексевны.
Матрена взвыла, уткнувшись в передник, и, удаляясь на кухню, опять чем-то блямкнула.
- Нечего-нечего тут сырость разводить! - прервал женское прощание отец, - Будет вам девочку перед праздником расстраивать! Хотя будь моя воля, я б ее до Нового года никуда не пускал!
Но на последнее заявление уже никто никак не отреагировал. Оля стучала каблуками по гулкому тоннелю лестницы, догоняя Степана, а мамки, грустно обнявшись пошли в гостиную пить поспевший чай.