Тусклый желто-коричневый диск Юпитера постепенно превращался в серп. Моя спасательная капсула продолжала свой первый виток вокруг этой гигантской планеты вместе с обломками космической станции, где я всего пару дней назад смотрел в телескоп на родную Землю. Ее я больше не увижу.
Слева на серпе, занимавшем солидную часть звездного неба, бледно-красные с голубоватыми оттенками газовые облака причудливо меняли свои формы, закручиваясь в большую спираль: начиналась буря. На ее фоне я увидел Ио - ближайший спутник Юпитера. Он так близок к этому гиганту, что сила гравитации вызывает извержения вулканов на обращенной к нему поверхности. Лава, вырываясь из планеты, не сползает на нее, а падает на Юпитер, образовывая длинный шлейф серо-бурых замерзающих камней.
Наблюдая за Ио, я печально взглянул на искореженный кусок серебристого металла, проплывавший неподалеку, - носовой обтекатель нашего корабля. Рядом с ним одиноко расположились два спасательных модуля - еще пара человек. Остальные погибли. Многие от взрыва, когда большой метеорит попал в топливный отсек, остальные из-за разгерметизации станции.
Все произошло очень быстро. Радары засекли небесное тело за сорок секунд до столкновения. Мы успели включить двигатель, но времени для маневра оставалось слишком мало: пять секунд. На шестой треск разрывающегося металла. Взрыв... Мы находились рядом со спасательными капсулами и успели вовремя покинуть корабль.
Посланный сигнал SOS достиг Земли спустя сорок пять минут. А через два часа стало известно, что на скорую помощь рассчитывать не стоит: ближайший корабль находился в пятистах миллионах километров - полтора месяца лету. Другой информации не было: мы покинули участок орбиты, где мощное поле Юпитера позволяет принимать сигналы с Земли. А следующий сеанс связи состоится лишь по истечении трех суток: период нашего обращения составляет восемьдесят шесть часов.
Обреченность. Это новое, незнакомое мне чувство постепенно обретало реальность. Чем больше я осознавал, что будет дальше, тем меньше хотелось бороться. Звезды, еще недавно привлекательно и весело блестевшие, теперь выглядели холодными и тоскливыми. Среди них выделялась большая белая точка: к нам приближался второй спутник Юпитера - Европа. При каждой встрече с погибшей космической станцией он становился больше: наша орбита проходила неподалеку и его гравитационное поле, постепенно, подтягивало нас к себе. Теперь эта ярко-белая с желтыми полосками поверхность ждала нашего падения: еще пара таких свиданий и капсулы разобьются об ее ледяные скалы. Хотя для нас это безразлично: кислорода осталось лишь на четыре дня.
Как спастись? Мы вместе пытались получить ответ на этот непростой вопрос: я - Сергей Колесников - младший пилот, Николай Белов - известный астрофизик, и Алексей Гайдученко - главный конструктор нашего, к сожалению уже разрушенного, космического корабля.
Теоретически решение проблемы есть. И весьма несложное. Вот только осуществить его не просто. Точнее невозможно. Но это наш единственный шанс. Шанс на спасение. Последнее сообщение с Земли еще светилось на экране дисплея:
В космическом корабле на Европе - "Ганимеде" имеются достаточные на время ожидания помощи запасы кислорода и пищи. Но приземлиться будет крайне сложно: мала мощность двигателя капсулы и отсутствует программное обеспечение для автоматического управления посадкой.
Сила гравитации на втором спутнике Юпитера невелика - почти в семь раз меньше земной. Максимальная сила тяги двигателя спасательного модуля еще меньше. Приблизительно в полтора раза. Поэтому при попытке приземления мы разобьемся.
Но это была единственная надежда. И мы - оставшиеся в живых здесь, и специалисты ЦУПа на Земле пытались решить эту задачу. Однако правильного ответа пока не было. Мы с Алексеем около часа обсуждали возможность увеличения мощности двигателя, хотя каждый раз приходили к неутешительному выводу: в сложившейся ситуации это неосуществимо.
--
Может состыкуем наши модули? Тогда сила тяги возрастет втрое. - Мои познания в физике были не глубоки, но я не привык сдаваться.
--
Она увеличится, но и масса такой конструкции тоже. - В его голосе я уловил нотки отчаяния: задачка не решалась.
--
А если уменьшить массу капсул?
--
Не получится. Все детали сварены между собой. Исключено.
--
Ребята! - Раздался голос Николая. Белов долгое время отсутствовал: после аварийного покидания корабля он получил баротравму. Когда дверь его спасательного модуля начала закрываться, корпус нашей станции треснул, и давление резко упало. Он сразу потерял сознание. Однако ему повезло: компьютер после закрывания двери восстановил давление в салоне и отвел модуль на безопасное расстояние. Сейчас он пришел в себя и подключился к нашей беседе. - А ведь со стороны Юпитера сила тяжести в пять раз меньше!
--
Точно! Его сила притяжения компенсирует гравитацию Европы. Получается, что шанс спастись все-таки есть? Алексей!
--
Возможно. "Ганимед" находится как раз со стороны Юпитера. Да и Европа приближается к нам.
Я взглянул в иллюминатор: белый шарик увеличился. На нем уже были видны тонкие желтые нити глубоких ледяных разломов.
--
Не хватит топлива, - Николай грустно вздохнул, - Нам надо еще сблизиться с Европой, а минимальное расстояние между нашими орбитами около сорока тысяч километров. На посадку не останется.
--
А если мы сцепим наши корабли, и по очереди будем тащить друг друга? А на оставшейся капсуле приземлимся?
--
Отличное решение!
--
Можешь рассчитать для такого варианта оптимальную траекторию?
--
Нет. Бортовой компьютер такие расчеты не потянет. А вручную можно ошибиться. Я пошлю эту информацию на Землю. Надеюсь, они скоро ответят.
--
Но ближайший сеанс связи возможен только через трое суток!
--
Мы как раз сблизимся с Европой.
--
А если опоздаем: ведь кислород заканчивается!
--
А если неправильно рассчитаем траекторию? Тогда мы либо промахнемся, либо разобьемся!
--
Но чем раньше начнем сближение, тем затраты топлива будут меньше. А при посадке переберетесь ко мне: успешное приземление не гарантирую, но опыта у меня значительно больше.
--
Ребята, не забудьте, - главный конструктор всегда добавлял самые веские замечания, - мы будем управлять капсулами в ручном режиме, а такие маневры потребуют повышенных затрат горючего. Сергей, какое у тебя среднестатистическое соотношение расхода топлива при ручной и компьютерной посадке на тренажерах?
--
Четыре к трем. Здесь думаю, будет два к одному: эта капсула не предназначена для приземления.
Большинство победило. Хорошо, если после ответа с Земли у нас останется время для встречи с Европой. Самое главное - успеть! Отец рассказывал много интересных историй, когда все решали последние секунды: аварийная посадка на Марс, разгерметизация скафандра перед входом в корабль. И сейчас мне хотелось добавить к его опыту свой, вернуться и сказать: "Отец, я справился".
Я был космонавтом в третьем поколении: дед летал на станции "Мир" в 90-х, отец совершил полет на Марс в 2010 году. А я вошел в состав второй юпитерской экспедиции. Она оказалось неудачной. Также как и первая: корабль на Европе оставлен нашими предшественниками.
"Ганимед" приземлился на Европе в 2030 году. Его экипаж планировал пробыть здесь несколько лет. Однако частые электромагнитные помехи из-за плазменных колебаний в ионосфере планеты, вызывали сбои в работе микроэлектронных схем, аппаратура постоянно выходила из строя. Мощное магнитное поле и рентгеновское излучение с северного полюса Юпитера отрицательно сказывались на здоровье астронавтов.
Через два месяца прилетел спасательный корабль, и большую часть персонала станции забрали. Потом проект закрыли совсем. Люди улетели, но на "Ганимеде" оставили запасы кислорода и пищи. На всякий случай. И этот случай настал. И если мы успешно опустимся неподалеку, то непременно воспользуемся этой возможностью!
* * * *
К моменту выхода в зону приема мы состыковали модули, и, послав сигнал на Землю, ждали ответа: Европа значительно увеличилась в размерах, и я отчетливо видел каньоны и спящие вулканы ее белой, холодной поверхности. Времени оставалось немного: кислорода в наших капсулах хватит еще часов на десять.
Раздался мелодичный сигнал вызова. Это был Алексей.
--
Сергей, пришла информация из центра управления полетами. Компьютерное моделирование подтвердило правильность твоего варианта: необходимо состыковать корабли. Есть только одно но: когда мы соединим три наших модуля, средний сможет успешно тащить эту конструкцию. Но когда останутся два, и будет работать двигатель только одной капсулы, такая сцепка закрутится. Поэтому предложен другой способ спасения: вначале одновременно работают две капсулы правая и левая. А на центральной совершим посадку.
--
Но это очень сложно: синхронно пилотировать сцепленные капсулы.
--
Нам передали программный код для одновременного управления двигателями двух модулей и полуавтоматического управления посадкой.
--
Отлично! А окно запуска скоро?
--
Через семь часов. А пока надо ввести переданный код в память компьютера. Диктую. Записывай...
* * * * * *
Все началось замечательно. Мы приблизились к Европе в автоматическом режиме. Успешно расстыковались. Перебрались в одну капсулу. Приготовились к посадке. Казалось, что мы уже на "Ганимеде". Но Европа не ждала нас в гости.
Двигатель не запустился. Ни в первый раз, ни во второй: введенный код вызвал сбой в системе зажигания. Пять неудачных запусков и компьютер показал значительный разряд аккумулятора. Еще один-два неудачных поджига топливной смеси и все усилия по спасению пройдут впустую. Остается лишь выгрузить новую программу из памяти, но тогда придется садиться вручную. Других вариантов не было. Значит, попробуем!
После пятиминутной перезагрузки и удачного включения, скорость падения была значительна - полтора километра в секунду. Но это были только первые драматические события в цепочке грядущих неудач.
--
Сергей, мы не сядем рядом с "Ганимедом". - Николай смотрел, как на экране компьютера фактическая траектория постепенно отклоняется от планируемой. Если мы приземлимся на удалении более семи-восьми километров, нам не хватит кислорода, чтобы дойти до корабля.
Я промолчал. Топлива оставалось в обрез, и попытка изменить траекторию привела бы к лишним затратам. Лучше приземлиться дальше, чем разбиться. Хотя смерть в этом случае была бы куда легче.
Полчаса и мы уже у поверхности: высота - триста метров. Но остается два литра горючего. Недостаточно для вертикального приземления. Единственный вариант - посадка на наклонную поверхность. Я оценивающе посмотрел на рельеф - справа небольшой каньон, плавно уходящий вниз.
Полтора литра и двести метров. Скорость восемь метров в секунду. Главное, чтобы горючее закончилось в момент соприкосновения с поверхностью. Если нет - топливо сдетонирует и будет взрыв. Бак опустеет раньше - мы разобьемся.
Скалистая обледенелая поверхность, несется навстречу. Справа ледяные пики. Слева обрыв. Пол-литра. Очень мало: с вибрацией и шумом двигателя не хотелось расставаться. Но, выровняв капсулу, я услышал тишину. Мы плавно поплыли вниз. Пять метров. Два. Есть контакт. Мы на Европе!
Корабль понесло по ледяной горке вниз. В ущелье. Последнее, что я увидел - стена изо льда. Через долю секунды мы с ней встретимся...
Очнулся я от холода: леденящее дыхание Европы - минус сто сорок градусов - пробралось в капсулу через разбитый иллюминатор. Хорошо, что мы в скафандрах! Отстегнувшись от кресла, я посмотрел направо. Алексей лежал с разбитым стеклом скафандра. Кресло в нашем маленьком корабле было всего одно: ребята просто сидели на полу, и при ударе спасти их могло только чудо.
А где же Николай? Он лежал слева и не шевелился. Я осмотрел его скафандр. Внешняя ткань на ноге порвалась: длинный глубокий порез от подколенного сгиба до середины голени. Белов к этому времени тоже очнулся и начал вставать.
--
Не шевелись! Замри! - заорал я на него. Внутренняя ткань плохо держит давление, и при малейшей деформации могла дать трещину.
--
Что случилось? - Он посмотрел на меня и понял причину моего беспокойства. - Глубокий порез?
--
Да, тридцать сантиметров.
--
Сергей, - в его взгляде появилось отчаяние, - как Алексей? Далеко ли до станции?
- Мы одни, - я отвел взгляд и посмотрел на наши координаты. Потом на координаты "Ганимеда". Около восьми километров. По прямой. А кислорода осталось на три часа. При условии спокойного состояния.
На глаза Белова навернулись слезы. Он прекрасно понимал, что я не смогу дотащить его до базы.
--
Иди! - Николай подтолкнул меня к выходу. - У тебя еще есть шанс.
- Пойду. А ты держись. И экономь кислород. Я вернусь на вездеходе. Жди.
--
На всякий случай, прощай. - Он протянул мне руку.
Я выплыл через разбитое носовое стекло: мой вес уменьшился раз в тридцать по сравнению с земным. Осторожно оттолкнувшись от капсулы и пролетая над ледяной, раненой метеоритами, пустыней я обернулся: наш корабль был весь искорежен. Так Европа встретила вторых непрошеных гостей, вторую экспедицию.
Двести метров. Триста. Отталкиваясь от выступов на скользкой поверхности, я подлетал на несколько метров вверх, и вновь приземлялся. Передвигаться здесь не сложно, но требуется осторожность: часто из поверхности торчат острые, ледяные пики. Если на них упасть, можно распороть ткань скафандра. Тогда все. Конец.
Еще не преодолев склон, я заметил, как быстро расходуется кислород: по моим часам прошло всего десять минут, а запаса осталось лишь на два с половиной часа. Расход увеличился вдвое. Могу не успеть. Но в любом случае я буду бороться. До последнего метра и последнего вздоха.
Поднявшись наверх, я направился к горе с синеватой верхушкой, над которой висел огромный желтовато-коричневатый диск Юпитера. Вокруг него заманчиво блестели звезды, а Млечный путь и Большая Медведица задумчиво смотрели на первого человека на Европе. Это я видел на фотографиях. Теперь - в реальности. И я ощущал свою беспомощность в этом чужом, холодном, но казалось невраждебном мире.
Однако Европа решила снова помешать: на моем пути оказалось длинное и широкое ущелье. Подпрыгнув как можно выше я осмотрелся: разлом уходит влево и вправо на несколько километров. Может больше. Глубина около ста метров, и торчат знакомые пики. Не дождетесь! Не прыгну! Но и обойти тоже невозможно. Как быть? Вернуться к Николаю? И провести последний час с другом? Нет. Буду искать узкое место.
Слева был выступ, похожий на трамплин, и уровень местности на другой стороне был ниже, но сорок-пятьдесят метров даже при такой гравитации казались непреодолимыми. Справа ущелье немного сужалось: метров до тридцати. И рядом была невысокая горка. Неплохой вариант! Главное - найти хороший выступ, от которого можно оттолкнуться.
Взобравшись на это небольшое возвышение, я присел на корточки, и, наклонившись в сторону ущелья, резко оттолкнулся обеими ногами. Красота! Я раскинул руки в стороны и летел как птица. Свобода! Мне казалось, что я могу улететь с Европы и, покружив около Марса опуститься на Землю. Но, пролетев над серединой ущелье, я пошел на снижение. Остаюсь здесь! Надо еще спасти Николая! Сделав пару оборотов руками, я полетел ногами вперед. Не очень хорошая примета, но приземляться на руки не хотелось.
После полета стало теплее. Хорошо, вот только кислорода оставалось все меньше. На сколько? Не знаю: я не смотрел на счетчик. Зачем? Чтобы больше волноваться?
Через две минуты я увидел корабль: до него оставалось еще пара километров, а ведь еще предстояло войти в комнату управления, разогреть реактор...
От волнения я отталкивался все сильнее. Сорок минут, тридцать. Четко вижу вход, большую красную кнопку. Если на нее нажать, то откроется шлюз.
На экране счетчика загорелась цифра шесть. Это значит, у меня осталось три минуты. Может меньше: дышал я очень часто. Дрожащей рукой надавил на кнопку. Шлюз открылся. Ура! Теперь наверх, в комнату управления. Пока здесь нет воздуха: датчик давления показывает ноль. Три минуты. Черт! Как же здесь много кнопок и переключателей. А вот и основная кнопка пуска. Загорелись лампочки. Зашумели моторы, поднимающие графитовые стержни из активной зоны реактора. Раздалось шипение: воздух начал поступать в помещение.
Я посмотрел на цифры: давление начало возрастать. Сто миллиметров ртутного столба. Двести. При пятистах можно снять шлем. Скорее бы: кислород уже закончился. Я задержал дыхание.
Давление поднялось до трехсот. Я положил пальцы на кнопку снятия шлема и дал себе команду - как только начну терять сознание или почувствую судороги, то нажму на нее. Триста пятьдесят. Из носа потекла кровь, грудь разрывало от желания вдохнуть. Пара глотков. Стало легче, но потом я почувствовал дрожь и головокружение: началось отравление углекислым газом. Стоп. Больше не дышать. Я выдохнул до конца, чтобы при первой же возможности вдохнуть спасительный глоток. Триста восемьдесят. Внезапно я начал отключаться, и приоткрыв шлем, сделал вдох. Но это был еще мой воздух, выходящий в зону пониженного давления. В глазах помутнело. Последнее, что я увидел - цифру четыреста.
Резкая боль в легких. Глаза не открываются. Кожа лица горит. Сколько сейчас времени? Успею ли я к Николаю? И смогу ли добраться до него? Сняв перчатку, я, превозмогая сильнейшую боль, приоткрыл глаза. Часы показывали, что Белов продержится еще час.
Поднявшись, я пошел в конец станции. Ангар с вездеходом должен находиться там: в конце этого коридора...
Вездеход был. Аккумулятор заряжен наполовину. Вот только система подачи воздуха не работает. Черт! Кислородные баллоны пустые. Как же так?! Неужели все зря?! Наскоро облачившись в неудобный скафандр устаревшей модели, и с удовлетворением отметив наполненность его баллонов, я включил двигатель.
Старт! На полной скорости, сокрушая гусеницами ледяную корку, я понесся на помощь к другу, огибая длинное ущелье. Достигнув склона, и осторожно спускаясь вниз по скользкой поверхности, я заорал в микрофон:
--
Николай! Ты меня слышишь?!
--
Да! Как здорово, что ты приехал, я уже вижу тебя, - его голос дрожал от радости.
--
Этот вездеход без кислорода, - сквозь зубы проговорил я, и почувствовал, как на глаза навернулись слезы. - Нельзя терять и секунды.
Подъехав, я помог Белову забраться в салон. Всем своим существом я ощущал как ему тяжело. И мне от этого было еще тяжелее. Быть рядом и не иметь возможность помочь
--
На сколько у тебя осталось? - Я не решился уточнить вопрос.
--
На десять, - также кратко ответил Николай.
"Не успеем", - подумал я. Шансов почти нет. Ехать до базы минут пятнадцать. Хотя... Можно прыгнуть через ущелье. Тогда мы сократим как раз минут пять. Но можем оба погибнуть. Прокручивая в памяти рельеф около расщелины, я вспомнил о горке, похожей на трамплин. Должно получиться.
До каньона оставалось полкилометра. Трамплин был уже виден, и я направил вездеход к нему. Если перелетим, останется всего три минуты. Я нажимал педаль газа все сильнее. Электромотор увеличивал обороты. Сорок километров в час. Пятьдесят. Это предел. Вездеход немного трясло на неровностях, но он уверенно шел вперед. Как хорошо, что здесь относительно ровно! Ущелье приближалось. Оно казалось непреодолимым. В какой-то момент мне показалось, что мы не перелетим. Упадем. Но сдаваться не в моих правилах!
Нажимая газ у кромки обрыва, я почувствовал, как гусеницы оторвались от поверхности. Вездеход взлетел над ущельем, и, долетев до середины, постепенно начал снижаться. Край расщелины приближался. Три секунды. Ровно столько отделяло нас от последнего решения негостеприимной хозяйки. Упасть на острые пики или помчаться дальше. Молчаливые зрители ждали финальной развязки: гигант Юпитер и крошечные звезды, соседняя гора с синеватой верхушкой и далекий Ио.
Ждала и Европа. Сейчас она решила не мешать заключительному акту представления и отдала все на волю судьбы.
Наверное, у каждого есть миг, который запоминается на всю жизнь. И когда гусеницы коснулись поверхности, раздался радостный крик Николая и вездеход на полной скорости рванул дальше, я понял, что это тот самый миг.
Это был самый счастливый момент в моей жизни. Каждый раз, рассказывая его другим, я снова и снова переживал, то ощущение радости, которое может быть только при переходе от полного отчаяния и надежды к осознанию полной победы над стихией.