Местонахождение: интернет (в реале обнаружить не удалось).
Воинская обязанность: не обязан.
Семейное положение: не положен.
Дети: стихи и проза.
Специальность: человек-пространство.
Краткая биография: родился, жил, любил, умер, обнаружен в интернете.
Цикл "Абсурдная философия"
"Мысли"
Левобережная женщина с правобережным акцентом зашла в небо и увидела истину. Истина была мокрая и напоминала новорожденного слоненка. Слоненок был зеленый и красивый, но с двумя ногами, напоминающими страусиные крылья. Крылья были такого же серебристого цвета, как холодильник производства фирмы... Фирма похожа на ширму, только подложные документы должны быть более высокого качества. Качество стоит не более 50000 долларов. Доллары стоят чуть меньше, чем иррациональное мышление, но значительно меньше, чем рациональное. Рациональное путешествие в небытие гораздо важнее какой-то аквариумной рыбки. Рыбка вошла в трамвай и превратилась в бабочку. Бабочка - это та же женщина с замашками бульдозера. Бульдозер - это как свитер, но гораздо важнее. Важнее любви может быть только смерть. Смерть - это тоже важно. Важно быть, но не быть важнее. Важнее важного важность важности. Важности тоже бывают разные. Разные бывают и деревья и звезды. Звезды - это квадратные батончики землистого цвета. Цвет никогда не делится ни с кем и ничем. Ничем нельзя есть, но можно думать. Думать лучше, чем мыслить. Мыслить можно не только мыслями, но и мыслительными процессами. Процесс бывает ярче, чем бетонные стены. Стены очень банальны. Банальнее банальности может быть только банальность обыденности. Обыденность иногда важнее движения. Движение не так актуально, как лень. Лень не просто двигатель прогресса, но и одна из составляющих пива. Пиво - это мир в бутылке. Бутылки бывают разноцветные, а бывают и с разной начинкой. Начинка похожа на сущность и похожа на воздух. Воздух вдоль эстакады содержит гораздо меньше микробов, чем микробы содержат воздуха. Воздуха не бывает много - его иногда не бывает. Бывает, высокие мужчины сворачиваются в клубок. Клубка ниток вполне достаточно, чтобы сплести хорошую интригу. Интрига на бумаге называется бестселлер, а без бумаги - происками недоброжелателей. Недоброжелатели бывают с хорошим зрением, а бывают слепые. Слепые гораздо скучнее, чем полет на Марс. Марс - это древнеримский бог войны с красной физиономией. Физиономия - кусочек личности. Личность сороконожки почти невозможно установить даже с помощью "детектора лжи". Ложь как красивая витрина магазина среди бомжей правдолюбов. Правдолюбы, похожие на радугу, плавали на поверхности болота. Болото - это борода зеленого цвета, прикрывающая поверхность тухлой воды. Вода просачивалась сквозь пространство и туманными мыслями оседала на безликие лики прохожих фигур. Фигуры прохожих похожи на прохожих похожих. Похожие на маятник шагов, с места на место, перемещались огрызки солнечных зайчиков. Зайчики - это кенгуру с длинными ушами и маленьким ростом. Рост обусловлен питанием и воспитанием. Воспитание никогда не бывает лишним, как и правильным. Правильным может быть все, кроме прочего. Прочее показывают во время рекламной паузы. Пауза это когда уже началось, но передумало, потом опять передумало и началось. Началось повальное увлечение самолечением, самокопанием, самозакапыванием и ночными вылазками за водкой. Водка необходима для склеивания основ снов. Сны, как и слова, прячутся от зубной щетки во рту. Рот - это сложное многофункциональное устройство, которое отсутствует у ветра. Ветер является вибрацией воздуха, вырвавшейся на свободу из наших легких. Легкие иногда бывают тяжелыми. Тяжелые будни не всегда серые. Серая, страдающая водянкой туча навевает безысходную тоску по светлому будущему. Будущее - это лишь дежавю. Дежавю - всего лишь забытое воспоминание о том, что будет. Будет чудо на левобережье. Левобережная женщина с правобережным акцентом зайдет в небо и увидит истину...
"Живущий осенью"
Живущий осенью знает свое место среди других. Протекая в себя, он пытается говорить, но ему не верят идущие с утра на работу. Ему верят стоящие рядом. Пусть текут уставшие мысли в ведро тела. Плоть не так чувствительна, как пространство. Говорить можно словами и словами, но думать можно только словами. Хотя слова не значат ничего, кроме. В этом смысл ночного разговора утопающего в пьяном угаре. И идя в очередную тему бахвальства, вспоминается истина, топчется истина - живет угар. Дожидается утра и дышит перегаром. Но истина входит в плоть истерзанного сознания и рвет сон совести. Идет дальше, разрушая целостность и нужную пропорцию водки на грамм веры в светлое завтра. Хотя живущий осенью далек от понимания процесса познания совести через истину небытия, но ничто спиртное ему не чуждо. Не чуждо ему и прочее бессловесное то, что остается за гранью понятия о сущем. Да и сущее ему до... Главное, чтобы каждый занимался своим ненужным никому делом и жил осенью, а также в другие календарные даты, связанные со смыслом никчемной жизни. Это то главное в ходе истории, что заставляет верить в ее бесконечное извращенное будущее, а также вариации смысла. К тому же живущий осенью не курит натощак (он вообще не курит). Он верит предупреждениям Минздрава о том, что лошадь можно убить каплей никотина. Он не хочет убивать лошадей, да и никотин ему также чужд, как и отсутствие наличия пива. Отсутствие наличия адекватно наличию отсутствия... и вообще при таком раскладе живущий осенью грустит о безвозвратно утерянном прошлом и о пиве, конечно, тоже. Молодежь выбирает Пепси, а старость пытается вернуть славное прошлое. Два, помноженное на пятнадцать, равно двум бутылкам. Пятьдесят, помноженное на два, равно тем же двум бутылкам, но только на этикетках больше непонятных букв. Смысл бытия ясен познавшим разницу. Живущий осенью не любит познавать разницу - он любит искать смысл бытия. Бытие живет в нем как что-то неотвратимое и порочное. Порок настолько же ужасен, как и его отсутствие. Всякий живущий в теле пытается обрести свободу. Всякий живущий вне пытается обрести чье-нибудь тело и наслаждаться им до осознания наличия отсутствия души или до тех пор, пока не надоест. Надоедает быстро и качественно, но не всегда тело. Иногда бывает и хуже. Но он, тем не менее, живет. Живет осенью.
"Зверь"
Небо двигалось вдоль стрелки горизонта. Будничная сторона гнетущего дня дожевывала последние часы. Лето замерло перед очередным скачком в будущее. Шаги проходящих мимо мыслей сливались со скрипом мозговых клеток и всплесками сознания орошали песок лысеющей головы. Взгляд грузным туманом окутал очередное тело. Неуверенно сполз вниз, растекаясь по поверхности пяток. Башмаки отстукивали степ по химическому составу поверхности и секундными интервалами таяли в пространстве. Эхо, спотыкаясь, семенило следом, раздвигая бетонные заросли. Фонари одинокими спичками полыхали на фоне уснувшей перспективы. Пересекая точку направления, черный кенгуру-недоросток, замаскировавшийся под субъект кошачьего семейства, делал прыжковые телодвижения от. Ветер надулся и молчал. Листатые палки деревьев предостерегающе хлестали по форме лица. Что-то случилось. Что-то недавно произошло... Усталые редеющие тела перестали пульсировать согласно просчитанной траектории. Зрачки изменили диафрагму, веки устало щелкнули, и образы, расколотые на пиксели, умерли в глубинах каталога памяти. Город судорожно дернулся и сомкнул пасть. Дома, изъеденные кариесом полыхающих окон, заскрежетали разболтанными створками дверей, повергая кусок биосферы в свое бездонное чрево. Время кончилось. Лишь тихое урчание сытого зверя одинокой пробегающей машиной напоминало о том, что недавно произошло... что давно случилось...
"Праздник"
Дайте мне под зад неуловимым движением праздника! Иначе уснувшая демагогия сожрет мою радостную эмоцию на корню и, найдя свои бурнократические ощущения слишком парадоксальными, я умру на фоне понедельника. Дайте мне понедельника! Дайте мне возможность дышать! Дайте мне жить в унитазе! Не заставляйте меня принять рабочее свойство парадоксальности. Какая может быть парадоксальность при движении в сторону унитаза? Какая может быть жизнь при его отсутствии? Он необходим как воздух! Воздух -лишь помеха при движении. Работа - лишь подспудное качество движения! Дайте... дайте... дайте... Вот он уже маячит на горизонте недостижимым светлым пятном моей жизни. Вот он уже сливается с реальностью моего бытия. Вот он! Падаю стайером, из последних сил преодолевшим финишную черту, разбивая вдребезги колени. Задыхаюсь, сжимаюсь в комок из нервов и плоти... пауза... еще мгновение... взрыв! Праздник фонтаном рвется наружу, раздирая и выворачивая мою измученную сущность судорогами воспоминаний. За мгновение перед глазами пролетает почти все вчерашнее заливное, несколько разновидностей колбасы, мозаика различных салатов, маринованные огурчики, грибочки и хрен... хрен знает чего еще! Запах "Русского стандарта", помноженный на выпитое по дороге пиво, корежит ноздри и память. Да... праздник удался на славу! - мать его... женщина... Да, женщина! Была женщина! Как ее?.. тьфу ты... забыл! Да и не женщина, а скорее девушка. Впрочем... после вчерашнего... уж точно женщина! Она, кажется, что-то лепетала про любовь? Да... любовь... Любовь - это почти как праздник: та же вспышка эмоций, равномерное горение, серая зола. Причем любовь - сгорающая спичка, а зола - долгие блуждания в темноте... когда, спотыкаясь и разбивая рожу о мимо проходящие поезда событий, ищешь уголок забвения. Забвения! Дайте мне забвения! И таблетку от головы! Быстрее таблетку и плесните воды, а то термоядерная реакция моей мысли, вырываясь наружу, разорвет черепную коробку и снесет с лица пол города. Ох... кажется, лицо спасено... кажется, полегчало... Теперь нельзя терять ни секунды - двигаться... в движении жизнь! Еще неуверенно, не до конца поверив в свои силы, начинаю движение в сторону холодильника. Где-то там, в запотевшей бутылке, хранится величайшее достижение человечества - эликсир жизни. Вот он! Кристально чистый, бодряще обжигающий, дарящий тепло и восстанавливающий силы, но такой же мерзко пьющийся, как и все лекарства. Глоток, еще глоток... организм, не понимая своего счастья, пытается бороться, пытается вытолкнуть эликсир наружу, но я-то лучше знаю, что ему нужно! Упорно жуя соленый огурец, перекрываю лекарству все возможные пути для отступления. Организм сопротивляется из последних сил и, наконец, сдается, осознав всю глупость сопротивления. Энергия жизни вливается в мое тело... еще глоток... другой... и я абсолютно здоров! Я бодр, полон сил и готов к любым превратностям судьбы! Я уверенно смотрю вперед, предчувствуя его приближение. Ощущаю его приближение. Вот он уже совсем близко, вот он уже входит в мое сознание, вот он уже овладевает моими чувствами, эмоциями, и я радостно кричу, приветствуя его: "Здравствуй, праздник!"
"Жил-был мальчик..."
Жил-был мальчик... и было у него четыре глаза. У мальчика была любимая собака, и было у нее три глаза. И еще у мальчика была кошка, и она была нормальная... с двумя глазами. А у кошки была мышка, но у нее был всего один глаз. Еще там был таракан, и глаз у него вообще не было. Он ползал по квартире и постоянно на всех натыкался. И от этого у таракана всегда было плохое настроение. Поэтому мальчик не любил тараканов, а любил девочку. Ту, которая жила в доме напротив. А у девочки не было ног, но она тоже любила мальчика. Она смотрела на него в окно и мечтала. Хотела рассказать о своей любви, но была немой. Поэтому она писала ему письма. А он получал письма, но не мог их прочитать. Потому что не умел. И даже если бы ему прочитали, он бы не услышал... так как ыл глухим. Но, глядя на письма, он мечтал о встрече. Он очень хотел обнять эту девочку... но у него не было рук. Не то чтобы вообще, а просто не было... Он бы пошел к ней, чтобы рассказать о своих чувствах... но его не пускали родители. Поэтому он смотрел в окно и грустил. А там были ее глаза... говорящие глаза... но он не знал языка глаз...
Вот такая грустная история...
И прочитав эту историю, кто-то наверняка скажет: "Да для этого автора нет ничего святого!", а кто-то ему возразит, утверждая, что написать такое мог только психически ненормальный. Будут и те, которые заявят, что автор просто откровенный садист. Однако большая часть читателей как всегда промолчит... Но, тем не менее, это уже написано. Автор уже когда-то сел за стол, зажал зубами ручку и, в последний раз взглянув четырьмя глазами на чистый лист бумаги, коряво вывел: "Жил-был мальчик..."