Журнал Рец No. 10 : другие произведения.

Наталья Антонова

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  Наталья Антонова
  "Я, ОНА И ТЫ"
  
  Я - Рура, мать земли,
  ребенок корней деревьев.
  Свободна ли я?
  О, да, совершенно свободна!
  
  Я родилась первого числа первого месяца обычным путем, из срамного места. Сразу
  оговорюсь, я не чувствовала необходимости рождаться, и поэтому, когда пришло
  время, когда меня стало сжимать и проталкивать вперед длинным носом бог знает
  что, я уперлась ногами в крутые бока и бросила дышать. Снаружи черт знает что
  поднажало, и я родилась человеком.
  
  Через полчаса после рождения мне промыли серые глаза, чтобы я осмотрелась. Белые
  стены, белые халаты, снег за окном, стая белых ворон на ветке. Мне прочистили
  обе ноздри - запахло геранью, и я сказала тоскливо: увяк-увяк. Вынули серные
  пробки из ушей, и стало тихо-тихо, совсем не слышно музыку сфер. Я заснула.
  
  Доброй Душе, согласившейся присматривать за мной, пока я не умру, показали
  фотографии моих близких и родных, дали адрес моего дома и план чердака с
  отдельным, подробным описанием содержимого двух ящиков: около пятисот ржавых
  гвоздей всех мастей, затертая кобура, крыло бабочки-жемчужницы, непарное ему
  слюдяное, тонкое крылышко и т.д., прогнившие доски в полу, каждая под своим
  номером, дохлые мыши (две) по углам.
  
  Надо сказать, когда я впервые увидела ее, помните: стая белых птиц на ветке, моя
  Добрая Душа, данная мне во спасение, походила на огромную серую жабу, вся в
  складках блекло-зеленых пупырчатых одежд, с лучистыми добрыми глазами. С
  присущим мне позднее чувством черного юмора я могла бы заметить, что ее облик
  напоминает душу женщины, страдавшей при жизни базедовой болезнью, страшное
  испытание: горло сжимает так, что со временем глаза становятся вдвое добрей и
  лучистей, у хорошего человека, конечно.
  
  Она радовалась всегда, когда видела, с какой страстью я ем морепродукты:
  розоватые тельца креветок, которые, об этом позже, натолкнули меня на мысль о
  человеческой сути, откровенных в своей непосредственности мидий, обрубки
  восьминогов, все в сливочном масле, запивать лимонным соком. Ела скользкую
  морскую капусту и думала: "Как так беззащитные, доверчивые стеллеровы коровы все
  убиты, невинные, мореплавающие животные. Бох мой, куда ты загляделся? Или в то
  же самое время представители рода человеческого изничтожали друг друга в
  кровопролитных сценах войны? Пусть их. Народятся новые, злее прежних и глупей. А
  может стеллеровы коровы - божьи коровки, и ты призвал их всех до единой пастись
  в небесных просторах?"
  Других сокровенных воспоминаний о раннем детстве у меня не осталось, ведь я еще
  не могла вести дневник и не отчитывалась перед Господом за каждый прожитый день.
  И все же основные предположения о жизни сформировались во мне именно тогда: в
  возрастном промежутке от одного с половиной месяца до двух лет.
  
  15 февраля
  
  Проснулась от вечернего забытья и подумала: "В невинности грех вызревает".
  
  1 часть
  
  I
  
  Во время дневного сна трем воспитанницам детского сада "Подсолнух" было о чем
  поговорить. Крошка Би, девочка-одуванчик, рассказывала всякие небылицы: про
  ангелов-хранителей, что шоколад делают из немытых негритят, а то и вовсе
  невероятную вещь, будто наш мир для детей, которыми беременны, - это тот свет,
  да так связно, что рыжая Ансельма и спустя годы не разуверилась, легковерная
  Ансельма, любящая внимание, прически и наряды, и разговоры ни о чем.
  Третья из них, стриженная под мальчика редкой, исчезающей народности, серьезная
  Ульрика Парсен, казалось, с легкостью отличала правду от врак, но помалкивала,
  ведь чужие представления о мире, пусть даже ошибочные, - святое, они зачастую
  единственное, что способно удержать человека от паденья, они как бы подпирают
  его со всех сторон. Конечно, не дают ему никакой свободы искать и находить, но и
  не позволяют упасть. Ульрика с удовольствием развила бы эту тему, привела бы
  весомые доказательства, например, как привычно было людям до средних веков
  просыпаться под размеренное дыхание гигантской черепахи, покоящейся на громадных
  мирных слонах, как умильно слезились ее старческие глазки, смаргивали и снова
  отражали целый мир. Как долго люди привыкали потом к тому, что Земля кругла и
  сотрясаема бесконечными землетрясениями и сходами снежных лавин, и гибли без
  числа и гибнут до сих пор.
  
  Крошка Би продолжала: "Люди к взрослости зарастают салом. Жир как бы
  наворачивается вокруг слабой розовой сути человека, так похожей на голенькую
  креветку. Она еще сокращается, еще дышит, но плоти: кусков мяса, костей, мышц и
  кожи - слишком много. И вот уже розоватый свет истинной природы не пробивается.
  Не просвечивает. Человек становится плотен и тяжеловесен. Веки так нависают над
  глазами, что скоро и те перестают сочить свет. Этакая тучка без просвета".
  Би посмотрела на Ансельму с укоризной, словно та являлась немой иллюстрацией ее
  слов, рыжая, шестилетняя Ансельма, разве что толстая слегка.
  
  Ульрика своевременно заметила: "Пойдемте играть, а то скоро нас разберут, подъем
  кричали час назад". Они повозились с минуту, застегивая сандалики, и бросились
  наперегонки в игровую.
  
  II
  
  - На прогулку! - закричала баба с широким, прямо таки выдающимся лбом,
  отделенным складкой от толстого носа. Это была воспитательница, которую Ульрика
  за глаза называла Афалиной Никитичной.
  
  Девчонки прокрались за угол здания детсада и оказались вне поля зрения Афалины.
  Они дошли до ржавого панцирного забора, отделявшего привитых детсадовцев от
  заразных детей, проводивших все свободное время с мамами и бабушками. В заборе,
  впрочем, было множество дыр, в каждую из которых могла пролезть ни одна
  шестилетняя девочка. Ни одна не полезла. Они встали на колени и начали осторожно
  поглаживать сухой песок в поиске зарытых вчера "секретиков".
  
  Крошка Би первая нашла свой тайник - под пивным стеклышком лежал блестящий
  фантик. Она показала тайник Ульрике, а та ей - свой, сухой желтый цветочек,
  прижатый прозрачным стеклом к земле. И только беспамятная Ансельма не смогла
  найти свой "секретик". Она вздохнула и сказала: любовь глаза застит. А к чему
  это было сказано, мы поняли, лишь когда она спустя месяц рассказала такую
  историю:
  
  - За батареей в моей комнате жила простоволосая, пучеглазая нежить. На вид вроде
  девка, дебелая, маленькая и юркая. Звали ее Нюся.
  
  Она водила дружбу с котом Венедиктом, который был так огромен, что спал всегда
  пузом вверх, раскинув лапы на все четыре стороны. Нюся подбиралась к спящему
  Веньке и начинала ласково теребить его за ухо или целовать розовый нос. А когда
  он приоткрывал глаз, чтобы убедиться, что не мышь, а нежить пришла за лаской,
  Нюся, собравшись с духом, исполняла для друга танец, в котором формальными
  средствами телодвижений объяснялась в любви и верности коту и миру. Венедикт
  съедал Нюсю, хоть она была ему не по вкусу - не всем вышло счастье родиться
  мышью или крысой.
  
  Нюся продолжала не жить за батареей, любить кота, который спит и видит, будто он
  заводила в игре "кошки-мышки", сам не играет, но всегда в выигрыше.
  
  III
  
  После детсада, в пять часов, каждую забирали домой, где им было скучно. В их
  семьях вяло сосуществовали мамы с папами, бабушки с котами и дети с мечтами о
  том, что они королевских кровей. Первой эту идею предложила Ансельма, с пеленок
  мечтавшая о принце.
  
  - Мы будем высший свет. Тебя Би станем звать Белой Королевой, меня - Рыжей
  Королевой, а Ульрику - Черной Королевой.
  
  Крошка Би подхватила:
  - Я подлинная Белая Королева, вскормленная взбитыми сливками и сгущенкой,
  взращенная на зефире и белом шоколаде. Во мне белокоролевские стать и нрав.
  Сердце движет по моему телу белую кровь. Мне так к лицу высокие, белой шерсти
  воротники тонкотканных, ручной работы свитеров. В буроган я сижу у огня, и
  отблики его таинственным образом превращают меня в Рыжую Королеву, вспоенную
  солнечным светом, который все еще бродит по жилам, переносится белой кровью к
  месту до востребования.
  
  - Ты не можешь быть мной, - заявила Ансельма. - У Рыжей Королевы в глазах по
  кедровому орешку, а рот полон жемчугов. Это так заметно, потому что она
  беспрестанно улыбается, оттого что видит жизнь наперед и то, что она видит
  радостно и светло. У нее на левом плече белочка, а за правым - рысь поигрывает,
  хвостом да ушками подергивает. Спросите, куда они уходят, пока Рыжая Королева
  спит? Отвечу: белочка сворачивается огненным медальоном в области сердца, рысь
  ложится в ногах стеречь королевскую кровь.
  
  - Когда Рыжая Королева была маленькой и ходила в королевский детский сад, ее
  обзывали Ржавчиной, - добавила Ульрика, пресыщенная сказочным пафосом. Но игра
  ей понравилась. Она казалась себе удивительно значимой, ведь Черная Королева
  всегда в тени, никто не видит, что выражают ее глаза, по обычаю крадущие у
  сердца самые важные мысли и чувства, и поэтому никто не усомнится в том, что она
  видит сквозь, и относится ко всему, не оценивая.
  
  Еще она подумала о том, что где-то в доме за лесом живет Бесцветная
  Королева-мать, такая одинокая без трех своих девочек, и есть брат, которого
  обязательно надо найти.
  
  IV
  
  Иногда, после завтрака, если шел дождь, стучал в большие окна игровой так, что
  становилось тревожно, Афалина Никитична приносила книгу сказок в
  салатово-медовой обложке. Их автора звали Леф Кое, сказок было пять. Я до сих
  пор помню каждую дословно, быть может, поэтому в моих воспоминаниях о детстве
  так часто идет дождь.
  
  О РЫБАКЕ И РЫБКЕ
  
  Жил-был рыбак, и не было у него сетей, удочки и наживки тоже не было, а также
  лодки и весел. "Он мог бы ловить рыбу руками" - скажете вы. Но у него не было ни
  навыка, ни сноровки, а, главное, желания рыбачить.
  Когда он спал, а зачастую и наяву, он представлял себя рыбкой с блесткой чешуей
  и гибкими плавниками, ласкающей боковыми линиями царство монотонных толщ воды.
  
  СЛУЧАЙ
  
  Один мальчик нашел на детской площадке деньги. Он купил мороженое, а сдачу
  выкинул. Когда он вырос, мороженое отчего-то стало вызывать в нем отвращение -
  вместо него он ел конфеты и резаные по кругу торты.
  
  В ПУТЕШЕСТВИЕ
  
  - Корытце отчаливает ровно в семь, - донеслось с борта. - Просим провожающих
  сойти на берег и вынуть носовые платки, чистые, белые. Взмахнули! Утерли
  накатившуюся слезу, сглотнули ком, подступивший к горлу, осмотрелись. Подводные
  камни нам не страшны - плохо, если свинки-воспоминания затопчут ростки веры в
  реальность происходящего, и мы пойдем ко дну всем миром. Хум.
  
  ВЕРИТЕ
  
  Тогда Господь сошел с креста и говорит: "Верите ли, что через две тысячи лет на
  берегу одного слабосоленого моря в нищете, обиде, неверии будет жить человек и
  ждать чуда, как вы теперь ждете его у этого креста. В отличие от вас он-то
  знает, что сейчас, в этом библейском месте Чудо произойдет: я спасу его и прочих
  людей, бредущих на свет во времени и пространстве. Чего же вам ждать? Идите по
  своим домам и будьте беспредметно счастливы".
  
  Так человек понял, что ждать нечего: все уже свершилось в веках, запечатлено в
  источниках. От тех хлебов нам досталась краюха веры, втоптанная в серо-серую
  пыль у дороги, по которой идут толпами поколения и народы. Куда они идут?
  Вперед? Как бы не так! Они возвращаются домой. Верите?
  
  ДО УПАДА
  
  Бывает отталкивающее тепло - тепло нагретых в руке медных денег. И тело
  неприятного нам живого человека неприятно тепло.
  
  Приятно погреться на солнышке, раскинув руки, раздвинув ноги. Тепло ящеркой
  вползет и пощекочет. И сквозь веки глазам нежно. А от земли холод.
  
  Так бывает, когда лежишь на зеленой траве, и сверху падают, валятся деревья,
  столетние дубы, падают на тебя и никак не упадут.
  
  V
  
  Гуляли как-то и нашли дохлую крысу. Она так уютно умерла, свернувшись теплым
  мохнатым клубочком, как дай нам всем: не быть разорванными на куски или
  обезглавленными - из целого тела уйти в небо. Она умерла, как королева, от яда.
  Даже ее серая шерстка была похожа на неброскую мантию одной из северных королев.
  Звали ее Лилья.
  
  - Надо похоронить с почестями, - сказала Ансельма, трогательно и серьезно.
  
  - И пышно, - добавила Би, хотя с трудом представляла себе, что это значит.
  Видимо, чтобы земля была пухом.
  
  Сгребли крысу в ведерко и понесли к месту, где прятали "секретики". Вырыв ямку,
  положили в нее свой самый большой "секрет". Сыпали песок, пока не образовался
  холмик, в который воткнули цветики и сухие веточки. Положили безымянный камень.
  Ансельма предложила полить, но Ульрика сказала, что так не делают - мертвые не
  прорастают из земли, они - не семя, а удобрение.
  
  - Выходит, земля в этом месте станет добрей, - заключила Крошка Би.
  
  Ульрика вспомнила старое похоронное причитание и тихонько запела:
  
  Берег-оберег-бережок
  воду бережет,
  воду стережет,
  речкой быть велит.
  Камень-камушек у реки
  триста лет лежит.
  
  Нам не сдвинуть его,
  не поднять его,
  не понять его.
  Не услышать его,
  не обнять его,
  не вернуть его.
  
  - Какая добрая земля нас носит, - думала Крошка Би. - Какая в ней память обо
  всех кто жил и кто умер. Ей ни одного не забыть, все в ее сердце: любящие,
  нелюбимые, убийцы, убитые, их родственники и близкие, скот и дичь,
  кости-косточки-черепушечки. Прорастают сочной травой и деревьями. Потому-то
  рядом с деревьями не жалеют ни живых, ни мертвых.
  
  - Что такое смерть? - спросила Ансельма, вдруг усомнившаяся в собственном
  бессмертии. Ей стало как-то холодно и неуютно.
  
  - Ты можешь почувствовать себя мертвой хоть сейчас, - сказала Ульрика. - Это не
  больно. Нужно лечь на землю и расслабиться, потом сжать зубы так, чтобы челюсти
  свело, одновременно пытаясь сказать самое главное. Нужно крепко закрыть глаза,
  всей душой желая одного - еще раз, в последний раз, увидеть солнце, какое-нибудь
  близкое, любимое лицо, которое больше не забыть и не вспомнить. Остается немного
  подождать, пока прекратятся все желания.
  
  - Я не хочу, - испугалась Ансельма.
  
  - Тот свет - тоже свет, - попыталась утешить ее Ульрика.
  
  А Крошка Би сказала:
  - Все просто, Ансельма. Представь себе в уме, что ты - дырка. Господь тебя
  заштопает и точка. Смерть.
  
  - Откуда же тогда свет?
  
  VI
  
  Им было не больше двух, когда дворик детского сада украсили кустами цветущего
  шиповника: розового и белого. "Кякой крясивый цвиточек!" - прослюнявила,
  помнится, по этому поводу Крошка Би. Ульрика промолчала. Ансельма еще не умела
  выразить ощущение словами.
  
  Спустя несколько лет они сидели внутри созданной зарослями шиповника уютной и
  колючей норы и разговаривали вот на какую тему.
  
  - Иногда мне кажется, - задумчиво произнесла крошка Би, - что я женщина,
  подлинная и важная, и у меня есть ребенок, плот любви.
  
  - Сын или девочка, - встряла Ансельма, которая ела клубнику, преследуя
  одновременно цель, как перепачкаться от ушей до кончика хвоста и остаться в
  чистой одежде.
  
  Ульрика, осторожно, стараясь не помять ни усиков, ни крылышек, нюхала
  бабочку-лимонницу. Носиком, запачканным бледной пыльцой с бабочкиного крыла, она
  обвела говоривших и строго сказала:
  
  - Лучше бы сын. В сыне - сила матери.
  
  - Для этого тебе придется жениться, как Дюймовочке, на сыне жабы, - вспомнила
  Ансельма. - Или на благосостоятельном кроте с таким пузом, будто он сам может
  выносить дитя.
  
  - У вас будет все, как в жизни, - слово "жизнь" Ульрика произнесла со зловещим
  придыханием. - Утром спросонья он будет вглядываться в твое опухшее лицо,
  припоминая, как тебя зовут, и, не вспомнив, звать тебя остаток дня "дорогая", а
  вечером скажет, помянув Господа твоим словом: "Бох мой, ну когда же ты сменишь
  этот халат и тапки, пойди, причешись!" Ты устало заметишь: "Изменения необходимы
  несовершенной, несвободной вещи, совершенной позволительно лишь снова и снова
  переживать себя". Потом будет то, что бывает между мужем и женой. Без любви.
  
  Все как в жизни. Жирные тетки тащатся на обед. Обьед. А мужья у них тощие жерди
  с рыбьими глазами между ушей. Все хряпают тушеный лук под чесночным соусом.
  Кругом дети честно играют в окружающую их жизнь.
  
  - Досужие разговоры, - спокойно сказала Би, - я буду счастлива, как счастлива
  теперь моя мать. Моя семья - хороший пример. А вот ты, Ульрика, никогда не
  создашь семьи, и детей у тебя не будет.
  
  - Времени не будет. Жизнь с точки зрения чужого горя или счастья, когда глядишь
  на все будто бы сверху, кажется слишком быстротечной.
  
  - А я хочу много детей, - напомнила о себе Ансельма.
  На нее посмотрели с грустью.
  
  VII
  
  Наряду со сновидениями случаются явивидения. Это такие знаки: образы или целые
  события из жизни, которые позволяют предугадать, что же случится во сне. Их еще
  называют вещие яви.
  
  Теперь, когда все позади, я могу сказать, наше детство было сплошь вещим, как,
  наверное, детство любого человека. Например, мы с Ульрикой знали, как тяжело в
  жизни придется Ансельме, как горько. В пятницу она пришла в сад и вместо всего,
  вместо игр и возни, спросила вдруг Ульрику: "Что такое непорядочность?"
  
  Мы переглянулись. Она все равно не поймет. Она все забудет. И когда станет
  взрослой, однажды опомнится и подумает: "Зачем я снова и снова переживаю этот
  стыд и боль, проживаю тот сон, будто он - моя жизнь". Опомнится, чтобы снова
  впасть в забытье.
  
  - Пойдем от обратного. Порядочность - это когда порядок во внутреннем мире, в
  отношениях с людьми, вещами и понятиями. Это значит быть гармонично включенным в
  целый мир. Это осанка, взгляд, жесты порядочного человека. Это чистота и
  честность.
  
  Это воспитание, это первое окружение.
  
  Порядочность требует силы воли перед лицом стремящихся приземлить обстоятельств.
  Перед лицом желающих манипулировать тобою людей.
  
  - Проще сказать, правильные мысли, правильные чувства, правильные поступки всего
  восемь, - влезла Крошка Би.
  
  - Непорядочность - это ход мыслей, - продолжила Ансельма
  
  Есть достойные люди, они идут прямым путем, а есть те, которые постоянно
  оскальзываются в лужи и грязь, ведут себя некрасиво.
  
  Некоторые из них вполне искренни, и их непорядочность у всех на виду. Они не
  умеют ее скрыть. Червивые люди, кому захочется откусить от этого яблока? Свиньям
  и плодожоркам.
  
  - Я видела сон, - тихо сказала Ансельма. - В нем мною манипулировали целую
  жизнь. Я была, как кукла с вылупленными глазами. Хлоп-хлоп длиной ресниц. И
  вдруг: рисовый суп, рисовая водка, рис. Мне нет разницы, ведь я пьяна.
  
  Были мужчины, все оставляли в моей душе следы спермы и прочь. Прочь. Я сама по
  себе женщина, я - никому.
  Я пробовала с мальчиками и мужчинами, все одно выходит - дети. Хочу спать. Одна.
  Без детей и мужчин. Первые - бабушкам, вторые - бабам. А я лежу с закрытыми
  глазами, вижу сон: Петрушка плавает в рисовом супе, лапками бьет, всеми шестью.
  
  Один парень сказал мне: "Ансельма, ты - путь", а мне все чаще кажется, я -
  непуть, иду посередь дороги, навстречу машина. Я в прицеле фар бьюсь, как старая
  бражница. Сбили меня, полежала я на шершавом асфальте, встала, взмахнула пыльным
  крылом и полетела к звездам.
  
  VIII
  
  Если достаточно веры, то достаточно и сомнения,
  которое есть сильное стремление постичь истину,
  а когда имеется сильное стремление постичь истину,
  достигается просветление.
  
  Иан Син
  
  Сосне учись у сосны,
  Бамбуку учись у бамбука.
  
  Басе
  
  Однажды, разбирая в детсадовской библиотеке завалы печатной литературы, они
  наткнулись на весьма потрепанную книгу китайского автора Дайэ, в переводе Т.
  Генева. Помимо нескольких наставлений, шаг за шагом приводящих страждущего к
  сатори, книга содержала дзенскую притчу "Му", оказавшую впоследствии
  неизгладимое впечатление на детские умы.
  
  Герасим был рожден несвободным. Повитуха, принимавшая роды, даже ахнула от того,
  каким огромным оказался младенец, а вот дитя, подобающих случаю воплей не издал.
  Его мотанули пару раз влево-право, удостоверились, что дышит, и положили в
  бамбуковую корзину отдыхать. Он оказался немым от рожденья.
  
  Конечно, в какой-тот степени ему повезло, ведь его рождение по списку восьми
  самых безнадежных, таких как родится в аду, или тупоумным, или в России, все же
  оставляло ему ничтожный шанс на освобождение уже в этой жизни. У него была
  необычная способность, состоявшая в том, что он думал, как дышал, и мог дышать,
  вместе с тем вообще не думая. Возникал лишь один вопрос: о чем думать
  несвободнорожденному, немому чернорабочему Герасиму, к чему мысль приложить. Не
  найдя ответ, Герасим стал думать ни о чем.
  
  Надо сказать, словарный запас Герасима сформировался под влиянием следующего
  фактора: с раннего детства он ходил в подпасках, и родные его сердцу китайские
  коровы научили всегда безответного Герасима слову "нет", которое он произносил
  немного с придыханием "мм-у".
  
  Он был даже хорош собой, крепкий, рослый, не в пример своим братьям и отцу,
  среднестатистическим китайцам. И завистливые братья отомстили Герасиму, однажды
  ночью навалились на него семером и вырезали у безъязыкого на лбу два иероглифа,
  обозначавшие "жизнь" и "смерть".
  
  Утром, разглядев в чане с водой свое новое лицо, Герасим плюнул в воду и, пока
  не разошлись круги, снял с крюка дорожную шляпу и, уподобив жизнь свою текущей
  воде, отправился в странствие.
  
  Он хотел было уже затеряться среди полей и лугов, утонуть в разнотравье,
  окунуться в марево невиданных цветов, но прямо на тропке у развесистого
  стародревнего дерева-бодхи увидел тощую, облезлую собачку. Жалкую. "Блохастая,
  наверное, и не без лишая", - подумал Герасим, но какой-то внутренний голос,
  раньше он его не слышал, сказал настойчиво: "Возьми животное да ступай по
  тропинке". "Му", - ласково произнес Герасим, наклоняясь к собаке. Та внезапно
  извернулась и цап его за палец. Герасим и ухом не повел, сгреб Му, сунул ее за
  пазуху да и пошел, пошел. И к вечеру вышел к дзенскому монастырю.
  
  Он ходил насколько дней вокруг монастырской ограды, питаясь травой и кореньями,
  и, когда на небо пришла новая луна, Герасима позвали к Учителю.
  
  Коморка, в которой Учитель принимал последователей дзен, едва могла вместить
  больше одного человека, а Герасим, не забывайте, был огромен. Поэтому он лег на
  живот и пополз внутрь. Ушедшего в себя наставника дзен не удивило появление
  Герасима. Он подумал: "Не важно кто и как передвигается, чтобы припасть к
  животворному источнику дзен: на одной ноге, на двух или на животе, важно, что
  некоторые уходят людьми".
  
  Частично Герасим был уже в помещении, и дальнейшие тщетные попытки пролезть
  вытеснили из его одежд собачонку, которая потянулась, хрустнув одновременно
  всеми своими артрозными косточками, и уставилась на Учителя.
  
  Учитель оценил ситуацию и, глядя на Герасима, спросил: "А, обладает ли собака
  природой Будды?" Собаке пришла нужда и она помочилась. "Му" - только и нашелся,
  что ответить Герасим, смутившийся до корней волос.
  
  - Теперь у тебя есть свой коан, - утешил Герасима наставник дзен. - Узнай, что
  он означает, и тогда наверняка достигнешь просветления.
  
  И Герасим отдал всего себя решению коана. Он днем и ночью пытался найти его
  значение, независимо от того сидел или лежал, стоял или шел. Все двенадцать
  месяцев в году. Даже когда он одевался, кормил и выгуливал Му, сам принимал пищу
  и ходил в туалет, все его мысли были сосредоточены на природе Будды, собаки и
  му.
  
  Прошло время. Му от хорошей заботы растолстела и залоснилась, теперь ей было
  лень бегать за хозяином, без устали выполнявшим самую тяжелую и грязную работу
  по монастырю. Иногда Герасим разглядывал жирное тело Му, спящей на припеке, и
  думал, прибавилось ли в ней природы Будды или стало меньше с тех пор, как он
  нашел ее, потрепанную жизнью, под деревом-бодхи. Ответа не приходило
  
  Наступила шестая осень с того дня, как Герасим поселился в монастыре. Ему
  казалось, что все шесть лет он так и простоял на одном и том же месте, в той же
  самой позе, в которой получил от Учителя указания и коан. Он ни на шаг не
  приблизился к пониманию своей истинной природы. Может, он - идиот, и напрасны
  все старания? Герасим плыл в лодке по замкнутому на себе водоему, под сиденьем
  мерзла и выражала свое недовольство Му. Герасим давно уже относился к ней, как к
  идее, кормил, конечно, старался развлечь, но все это сквозь призму потенциальной
  ее, Му, буддовости.
  
  - А ведь скоро она умрет, - про себя вздохнул Герасим, - вон, дряхлая какая. И
  что тогда? Совсем абстрактный коан получится. Ни тебе Будды, ни тебе собаки.
  Одна природа.
  
  Он посмотрел на пса, потом вокруг себя и похолодел весь, даже зубы застучали,
  через мгновение его бросило в жар. Что-то медленно, но верно стало меняться в
  окружающем мире. На зеркальную гладь пруда упал иссохший лист дерева-бодхи, от
  него пошли такие круги, что лодку закачало. Герасим потерял равновесие и упал в
  воду, он судорожно хватал руками воздух и хрипел: "Хм, хум, мм-у, м-му". Из
  лодки на него с любопытством смотрела Му.
  
  - Обладаю ли я природой собаки, - услышал Герасим строгий голос самого
  Татхагаты, - ответь!
  Герасим перестал бултыхаться и воздел руки к небесам:
  
  - Благодарю тебя, Истинносущий, отвел нечистого.
  И, просветленный, пошел ко дну.
  
  IX
  
  Сегодня Ульрика пришла в детсад с большим пакетом. Она загадочно поглядывала на
  нас, словно хотела сказать, вот что у меня есть. Такого вы еще не видели. Честно
  говоря, после того, как мы всей детсадовской группой ходили в цирк и до хрипоты
  налюбовались там бесконечными уползающими прямо в зал полозами, дикими
  полосатыми свинками, танцующими на задних копытцах джигу и русскую плясовую,
  парой ослов, которые смогли безошибочно сосчитать и поделить две морковки, и еще
  полусотней разных тварей, нас удивить?!
  
  Проявляя полную незаинтересованность, и я, и Ансельма дождались все же дневного
  сна, проверили, что все, включая Афалину Никитичну, спят мертвым сном, и вместе
  с Ульрикой и пакетом прокрались в игровую.
  
  - Мой прадед был великий шаман, - без всякого предупреждения заявила она, - лет
  в сорок, когда кризис среднего возраста достигает своего пика, ему был зов.
  Прадед пытался противостоять открывшемуся в нем внезапно мистическому дару, но
  тщетно. Если б, к примеру, ты, Би, вдруг услышала властный голос неведомо кого,
  призывающий отречься от рутины и встать на путь служения истине, тогда бы только
  поняла, каково пришлось моему прадеду. Он болел с год и мучился зловещими,
  тянущими свои тонкие, белые ручонки, сновидениями. После того, как окончательно
  проснулся, оказалось, что совсем изменился на лицо и характер. Близкие и друзья
  перестали его узнавать. Прадеду это было на руку - у него появилось время
  оценить данные ему удивительные способности.
  
  Тут Ульрика таинственно замолчала. Деревья, стоявшие под окнами группы, голыми
  ветками водили по стеклу, отчего получался звук, словно мышь скребла, такой
  уютный и такой обыденный, что сердце сжималось. На подоконнике чахла герань.
  
  - И что это ему дало, - спросила наконец Ансельма.
  
  - Доступ к источнику прямого, несловесного знания.
  
  Би и Ансельма переглянулись. Что ж тут удивительного? Удивительно, если человек
  стоит на голове и видит все, что за его спиной делается. А чтобы знания
  получать, целая система государством продумана, от яслей до роддома включительно
  - это заведения для девочек, у мальчиков свои университеты - армия, например,
  или тюрьма.
  
  Ульрика рассмеялась. Да, что они знают о жизни.
  
  - Вот, - и она стала выкладывать из пакета предметы шаманского ритуала, которые,
  не знаю как и уже не узнаю никогда, попали к ней от прадеда.
  
  Первой была вынута на божий свет деревянная кукла, сделанная без изящества, но
  со смыслом.
  
  - Это онгон, в нем живет дух-помощник шамана, - пояснила Ульрика.
  
  - До сих пор? - удивилась Би. Она взяла осторожно куклу, заглянула во все девять
  дыр, вырезанных в ее рассохшемся теле и от времени позабившихся пылью.
  
  - Может, сейчас в ней никого и нет, - ответила Ульрика, - духи любят внимание и
  подношения: молоко, сметану.
  
  - Как ежи и котята, - нашлась Ансельма.
  Ульрика пошарила в пакете и достала два круглых металлических зеркальца.
  
  - Их вешают на себя, вот так, чтобы защититься от нападок враждебных духов и
  притянуть к себе силу и мощь. А это бубен.
  
  Бубен был обтянут бараньей кожей, оторочен по кругу мелкими монетами и зубами
  животных. К нему прилагалась отполированная до матовости косточка мелкого
  копытного.
  
  - Чтобы бить в него. И последнее.
  
  В руках Ульрики оказался расшитый кореньями и красными камнями мешочек из
  плотной ткани цвета хаки.
  
  - В нем предметы силы. Посмотри, - и протянула Би.
  В мешочке, кроме десятка сероватых, пористых кусочков неопределенного
  происхождения, лежал ржавый гвоздь, палевый камень, похожий на жабу, сухая и
  когтистая лапка дрозда, тонкий спил годовалого деревца. Да и все.
  Девчонки рассмотрели каждый шаманский предмет в отдельности, осторожно передавая
  друг другу. Потом попросили Ульрику одеть зеркала и взять в руки бубен и онгон.
  Отложить онгон и взять палочку, которой бьют в бубен. Ансельма восхищенно
  прошептала:
  
  - Здорово. Давай играть. Ты, Ульрика, будешь шаманом. А мы с Би - одержимые
  жизнью или какой другой болезнью. Ты вылечишь нас и всего-то.
  
  Ульрика, вся порозовев от удовольствия, согласилась. Она вынула предметы силы,
  закрыла глаза и осторожно погладила камень, при том шевеля губами. Затем сунула
  в рот несколько сероватых кусочков и прожевала. Задумчиво посмотрела на подруг,
  что-то необычное появилось в ее взгляде. Все ссыпала назад в узелок и тихо
  проговорила:
  
  - Сядьте на ковер и разверните свои ладони. На руке, идущей от сердца, у каждой
  из вас есть линия, которая опоясывает большой палец. Мы в начале пути. Следите
  за нашими перемещениями по этой линии, от начала к середине, от середины к
  концу, к ее концу. Не спешите. Нам некуда спешить.
  
  И начала бить в бубен.
  
  2 часть
  
  I
  
  Ее слезам так шел мышиный цвет легкого манто, скроенного на заказ из двух тысяч
  трех шкурок крыс, как бы распятых в прыжке в неизвестность. Рыжие волосы свисали
  и падали, струились и утекали ручейками, словно лава из кратера вулкана,
  усеявшего все вокруг пеплом и костями.
  
  Ансельма зачерпнула горстью снег, подождала, пока он, согретый ее теплом,
  превратится в талую весеннюю водицу, и пристально вгляделась туда, где сквозь
  рябь от ее дыхания и холод посиневших пальцев так явно видилось, что произойдет
  с ней сегодня вечером. На Ансельму глянуло вытянутое, как у призрака - нос
  вздернут, уши оттопырены - лицо парня в темной одежде.
  
  Он повернулся спиной, успев шепнуть полоборота: "Расслабься", и пошел.
  
  Ансельма зачем-то перешла через дорогу на другую сторону улицы и остановилась у
  витрины, в которой несколько манекенов, вырядившихся в джинсу последней моды,
  многозначительно смотрели на прохожих, будто знали что-то важное, а главное,
  могли об этом сказать.
  Ансельма, как и прочие проходящие мимо ярких витрин, в общих чертах представляла
  себе, что мог бы поведать ей вот тот, например, парень с пластмассовым волосами
  и аккуратным матовым носом, но внутренне холодела оттого, что простые, теплые
  человеческие истины откроет ей вдруг манекен, полый внутри. Девушка
  присмотрелась к нему, тянущему руки из мягкой полутьмы своего сектора, - сейчас
  он казался ей теплей и ближе, чем любой прохожий, как она залепленный снежной
  крупой, на трудном пути согревающий душу матом.
  
  Она почувствовала запах кофе с молоком и медом, миндалем и корицей и решила
  отметить одиночество в кафе "Славный нибелунг".
  
  II
  
  Задумалась, что заказать, еще порядком и не осмотрелась, вдруг из темноты зала
  возник худой, высокий темноволосый юноша в черных брюках и рубашке того же
  цвета. Собирался представиться, но Ансельма его перебила, вспомнив, как Крошка
  Би поучала, что нужно успеть сделать вывод о человеке, раньше, чем он навяжет
  свое представление себя.
  
  - Ты - тонкий лори-долгопят, потому что тонок, как лори, и как долгопят не
  можешь глядеть ни искоса, ни исподлобья. Знаешь, по легендам, встреча с
  долгопятом является знаком того, что кто-то в этот день останется без головы.
  Поэтому, чтобы выжить, я буду звать тебя Лори. Согласен?
  
  Ансельма будто заговаривала зубы самой судьбе. Она отвернулась от парня в
  черном, минут пять изучала зеркала бара, чудом умножавшие воду и вино. Когда
  повернулась, он смотрел на нее, не отрываясь, как тот манекен из витрины -
  открыто, будто внутри у него не было ничего, что стоит таких трудов скрывать
  другим людям - никакого внутреннего мира.
  
  - Меня зовут Ансельма. Родители-филологи мальчика хотели, - это была старая
  шутка, придуманная Ульрикой.
  
  - Во что ты веришь, Ансельма-рыжая шельма, в секс?
  
  - Так сразу? С первым встречным не говорят о трех вещах: о любви, сексе и
  прошлых неудачных опытах.
  
  - Почему? - искренне удивился Лори.
  
  - Первый встречный может оказаться Бодхисаттвой и будет как-то неудобно.
  
  - Бодхисаттва видит сквозь, ему хоть молчи, хоть пой.
  
  - Бодхисаттва смотрит на человека, а видит горы, - Ансельма вспомнила старый,
  как мир, коан, - всегда одни только горы, которые не горы вовсе и все же горы.
  
  - Расскажи мне про себя.
  
  - У большинства женщин одна проблема в жизни: за кем следовать. За юношей
  бледным или за перезрелым принцем на слепом осле. За долгом или любовью. А я
  рассуждаю так:
  
  Я - взрослая, умная женщина.
  
  Я часто влюбляюсь, но уже могу контролировать этот процесс.
  
  Влюбленность в придуманный образ не перерастает в любовь к определенному
  человеку.
  
  Потому что я знаю разницу.
  
  И только моя любовь к Господу безгранична и бессомненна, как к моему образу и
  подобию.
  
  Любовь бесплодна.
  
  От влюбчивости часто бывают дети.
  
  Они - любовь с ручками и ножками, и тельцем Бодхисаттвы, пупком и родничком,
  через которые сообщается наша любовь - наше дитя с землей и небом, с матерью и
  отцом.
  
  - Пупок - самое интимное место на теле человека. Только подумать, куда он ведет,
  - ухитрился вставить Лори.
  
  - Таково мое ощущение мира, - закончила Ансельма.
  
  - Да, - задумчиво произнес Лори, - какое счастье, что поток женского
  бессознательного, в отличие от мужского, не носит разрушительный характер. Дай
  женщине сказать все, что придется к слову, слегка побить посуду, и она вернется
  к домашним делам: стирать белье, вязать теплые, колючие носки.
  
  - Можно, я посижу.
  
  - Конечно, конечно.
  
  Подали заказ. Ансельма невесело разбирала фруктовый салат. Лори, что ни говори,
  отвлек ее от мрачных мыслей: прошел ровно год, как пропала Ульрика, исчезла,
  канула в небытие. И никаких известий с тех пор. Сюда Ансельма пришла от Крошки
  Би и ее крошечного малыша, которого та не так давно произвела на свет.
  
  - Ты грустишь, отчего?
  
  - Деревянная мебель наводит на меня тоску, - Ансельма сдернула скатерть со стола
  так внезапно, что Лори едва успел подхватить тарелки. - Смотри, вот здесь, какое
  худосочное кольцо - у дерева был плохой год, ему казалось - уже не выстоять, а
  следом, только погляди, просто лето Господне! Из года в год он облетал листвой,
  рождал из липких почек листву, метал свои желуди перед свиньями.
  
  - Но это - не дуб! - прервал ее Лори.
  
  - Дуб - древо мира, он корнями удерживает Землю на краю пропасти. Любое дерево -
  немного дуб.
  
  - У дерева два дома:
  Лес и небо.
  Из дерева два тома
  Кафки.
  
  
  Ансельма опешила, это были стихи, придуманные Ульрикой в ее детсадовскую пору.
  
  - Где она? Где она сейчас? - вскрикнула Ансельма и тут же замолчала. Ей все
  стало ясно.
  Он не знал, где теперь Ульрика, как не знал о ее существовании, даже не
  догадывался, что Ульрика - его сестра, и Крошка Би, и она, Ансельма.
  
  Официант принес напитки. Лори достался сок киви, Ансельме - коктейль, в
  простонародье называемый "Бешеный лось" (часть водки "Финляндия" к нескольким
  частям стопроцентного бананового сока). Ансельма здорово пристрастилась к нему
  за время отсутствия Ульрики, и некому было одернуть ее. Она смотрела на Лори,
  напоминавшего ей Ульрику все больше, когда-нибудь, когда станет
  совершенно-невыносимо плохо, позже этого вечера на несколько десятков лет, Лори
  поможет ей, подаст руку и вытащит из неглубокой канавы, отведет домой и вымоет
  от ушей до кончика хвоста. А пока слишком рано творить добро - не приживется.
  
  Лори нарочито вежливо простился и исчез также внезапно, как появился. Ансельме,
  допивавшей третий коктейль, ничто уже не казалось странным. В состоянии мутной
  беспечности она осмотрела зал и подозвала к себе первого попавшегося ее взгляду
  парня в чем-то темном. Заглянув в ее бездные глаза, он сказал "Расслабься" и
  повел.
  
  III
  
  Она лежала на холодном полу. Как тень. На холодном полу, юбку задрали черти.
  Кто-то стоит у моих ног в темном, брюки застегнул. Нагнулся ко мне подать руку.
  Знаешь, насилие - это когда помимо воли, но то, что произошло... Она не умела
  объяснить это ложное ощущение, и Ульрики рядом не было.
  
  Я тень, стыдная, голая, отброшенная. Лежу и думаю: "Заболею трахеобронхитом, и
  никому ни слова".
  
  Вот я начала покашливать. Вот уже кашель с хрипами и мокротами. Вот кровавые
  пятна на платке. Вот кровь горлом. Лежу. Нет бы встать.
  
  Как у вас, у мужчин, все быстро и ладно получается, даже мерзость.
  
  Когда жеребенок рождается, он лежит, и тонкие копыта его скрещены и раскинуты
  одновременно. Так и я лежала, влажная, смертельно уставшая.
  
  Я хотела спастись, убежать. Шепот: останься, ты же этого хочешь. От сотворения
  мира мужчины прижимают женщин к земле, вдавливают, вминают, и когда те рожают
  новых мужчин, становится ясно - конца-края этому не будет.
  
  Разглядываю потолок. Холодно. Ты наклоняешься, подаешь мне руку, вспоминаешь,
  что не мешало бы одеть меня. Снимаешь с обеденного стола черную скатерть.
  Увязываешь меня в нее, получается совсем маленький узелок. Не может быть, чтобы
  в нем была я. Из узелка доносится пение:
  
  Болеголовник - мой любовник,
  Котовник - враг,
  Ясноткой белою ложусь к его ногам
  И плачем плачу,
  Кровушкой рдяною умываюсь,
  Соколик, ты ли?
  
  Осталась жива. Учусь смотреть в глаза: животным и людям, добрым и злым, миру.
  Иногда мне снится явь, будто сквозь дом, в котором я живу, протекает водный
  поток. И эта шебуршащая вода тянет прочь домашний тапок, мяч, полуживую рыбу,
  полудохлого кота. Утягивает из поля зрения. Прозрачная вода, в которой все-все
  видно. Вокруг меня какие-то странные разговоры, хоть никто людей за язык не
  тянет.
  
  Я думаю: "Сейчас утоплюсь", но в воду вниз головой не прыгаю. Знаю, дом с
  потоком сам в моей голове и я в нем с головой. Неживая.
  
  IV
  
  Крошка Би ехала в трамвае. Она доверила малыша соседке, потому что появились
  неотложные дела, она волновалась теперь за своего ребенка и в то же время
  чувствовала себя совершенно свободной. Многие бессонные дни и ночи, пронесшиеся
  чередой после рождения сына, произвели необратимые изменения в ее сознании.
  Покачиваясь телом, как гремучая змея, в такт тутук-тутук, тутук-тутук, она вдруг
  поняла, что стала другой, и не беременность, не роды, а слепая материнская
  самоотверженность, готовность в любой момент перегрызть горло внезапной детской
  смертности, сделали из нее человека.
  
  С мужем ей повезло. Он заботился о ней и о ребенке, был, что называется,
  трудовой лошадкой, целый день потел и плохо пах вечерами, когда стучал в дверь,
  и крошка Би открывала и радовалась ему, как ребенок. Он приносил ей подарки,
  неожиданные тем, что именно они оказались в его карманах: блестящие, шуршащие,
  пушистые, в обертке и без. Однажды осенью протянул Би пасхальное яйцо из
  фарфора. Оно разломилось на две половинки и, как в матрешке, в нем оказалось
  другое яйцо, поменьше. Весь вечер они трудились, открывали и закрывали яйца,
  насчитали сорок девять и в последнем, самом крошечном, обнаружили ничто. Он был
  родным ей. После того, как от рака исчезла мать Крошки Би, а следом от горя
  отец, муж стал ей всем.
  
  Не помню его имени, фамилия, кажется, Биганов, жена, соответственно, Би
  Биганова, сынок Биби Биганов, все вместе воплощали достойный семейный принцип,
  по обычаю, берущий начало у женской линии сердца и ведущий к мужской линии ума.
  
  Ему нравилось вспоминать, как они познакомились: Крошка Би спешила куда-то
  поздним вечером и буквально налетела на него, возвращавшегося домой от приятеля.
  Мгновение он сжимал ее в своих объятьях, чувствуя всю ее хрупкость и пчелиный
  запах волос. Потом долго настаивал проводить и уберечь от страшных хулиганов
  испугавшуюся до полусмерти Би, совсем крошечную рядом с таким великаном. Она
  быстро разобралась в нем - все лучшее на земле, как водится, неизощрено и
  трепетно: хлеб, мама да малые дети. Он оказался всем сразу и самым лучшим.
  
  Тем летом, когда мы стали ближе, расплодилось невероятное множество ящериц, и,
  когда нас бросало на землю, сплетающихся и расплетающихся, словно две змеи,
  трава под нами шевелилась и шуршала от разбегавшихся по сторонам бронзовых и
  медных, крошечных и длинных ящерок. Помню, одна забежала мне под блузку и
  притаилась, ей становилось все жарче от моего разгоряченного тела. Мы ее
  обнаружили, совершенно разомлевшую, и отбросили в траву.
  
  Зрачки ее расширились. Лицо опрокинулось в заоблачность голубых небес. Она
  прошептала:
  
  Я, кроткая,
  раскинусь лотосом,
  в перламутровом сияние
  рассмотри жемчужину
  там, внутри.
  
  Потом сидели под одинокой, корявой сосной. Так жарко, что зеленые иголочки
  плавятся и издают запах горелой смолы. Сосна тихонько так оплывает. Последним
  опадает ствол, превращается в липкий ком из древесной чешуи, годовых колец и
  шишек. Все вязнет в темно-зеленой смоляной луже. Мы вязнем друг в друге, мы
  счастливы и так молоды.
  
  Родился малыш, жизнь стала предельно незамысловатой, наполненной плюшевыми
  игрушками, горящими свечами, бумазейками с чьими-то телефонами, запахами чабреца
  и шалфея, маленькими хропяще-сопящими мужичками. Я живу и наслаждаюсь: чаем в
  чистой воде, сыном в чистой майке, собою в чистой радости принятия всего, как
  оно есть и будет всегда.
  
  V
  
  Ансельма пришла к Крошке Би поделиться. Давно не была, с годовщины исчезновения
  Ульрики. Так давно, что Би решила, значит все в порядке. Ансельма села в кресло,
  переложив с него себе на колени ленивого перса. Она говорила и говорила, немного
  путано, поглаживая тонкой рукой котищу, картину за картиной, будто фильм
  пересказывала.
  
  - Я вошла в палату в каком-то нелепом халате. Волосы, как я их ни убирала в
  узел, размотались и расползлись по лицу, спине, рукам, словно медоносные змеи.
  Вид имела полоумный, в глазах по тоске.
  
  Я переступила порог и увидела: палата горела солнечным светом, все, что было в
  ней из металла и кафеля, отразило солнечные лучи многократно. Помнишь, какая
  была весна, сколько солнца, сколько зелени и одуванчиков?! Я зашла и поняла, что
  в целом мире есть только два обжигающе холодных предмета: я и тот инструмент,
  которым будут выуживать из меня ребенка.
  
  Две молодые стерильные медсестры сидели на столике для препаратов, одна
  беззаботно покусывал безупречные ноготки, другая мерно качала ногой. Мне даже
  показалось, что за плечами у них по паре крыл, таким ангельским безразличием
  дышали их лица. Меня положили на операционный стол и ввели в кровь немного
  отупляющей жидкости. Из разрисованного под шахматную доску потолка на меня
  хлынули персонажи сказок Льюиса Кэрролла, одна пешка лысой головой воткнулась
  мне прямо в левый глаз и заверещала: "Чужая игра, спасайтесь! Чучажаю иегруа!".
  А Тру-ля-ля, почему-то в одиночестве, совсем постаревший и больной, вертел
  головой на сто восемьдесят градусов и безостановочно повторял: "Бедная девочка,
  бедная девочка, бедная девочка". Потом перед моим лицом в стремительном хороводе
  закружились две прекрасно одетые королевы: Черная и Белая, мелькали их
  разгоряченные лица, глаза горели сумасшедшими огоньками, Ульрика и Крошка Би
  манили Ансельму прийти в их круг. Они наперебой шептали:
  
  - Мы соберем ромашек на лугу. Мы сплетем из них радугу. Твой недуг, Ансельма,
  грешен, ведь ребенок был вполне успешен. Посоли ему чай и горчицы на хлеб
  положи. В долгий путь отправляй, бедолагу.
  
  - Полежи, полежи, - сказала медсестра, переваливая Ансельму с каталки на
  кровать, - поспать тебе надо.
  Почти сразу Ансельма узнала, что больше детей у нее не будет, детей. Ну не будет
  и не будет, скажете вы, что с того? Посмотрите, сколько их бегает вокруг:
  кудрявеньких и лысых, веселых, голубоглазых.
  Признаться, и она так думала сначала, пока не научила себя не думать об этом.
  Когда слишком больно от непоправимого, причина боли не осознается. Просто
  ощущаешь ужас, что боль никогда не кончится, ее не станет меньше (не верьте,
  боль не становится слабей со временем, это мы слабеем), боль, от которой мутит и
  выворачивает наизнанку. "Никогда не будет".
  
  Хотелось крикнуть: "Никогда не было!", но был. Был ребенок, которого она не
  захотела, ребенок от кого-то в темном, лица не помню. Ее даже как-то потянуло на
  сладкое, больше жизни захотелось пирожного с клубами бело-розового крема на
  бисквите, только от вида которого раньше в глазах бы потемнело и стошнило. Она
  никогда не узнает, что бывает потом, как на последних месяцах ноги отказывают
  носить этот живот, спина болит, даже когда стоишь в излюбленной коленно-локтевой
  позе, мужа подозреваешь во всех грехах, плачешь над мультиками и боишься родов,
  как чего-то по определению страшного. Теперь дети не хотели ее.
  
  Крошка Би подошла к Ансельме и обняла ее, та заплакала слезами, прожигавшими
  одежды и плоть до самого сердца. Би могла бы утешить ее, как делала это всегда,
  но сказало то, что прибавило огня.
  
  - Дети - это счастье, от счастья не отказываются, дети - это боль и страх, с
  этим потом долго живут. Дети - дар или просто подарок, а иногда и сюрприз.
  Гитлер, например, или Михайло Ломоносов. Каждый зачатый необходим этому миру.
  Каждому нерожденному нужно прийти в этот мир. Родиться. И тогда, если только он
  не рожден в одном из восьми трудных пределов, у него есть необычайный,
  единственный шанс стать человеком.
  
  Ансельма женской своей сутью чувствовала, от чего она отказалась. Каждую ночь,
  стоило сомкнуть глаза, из самой дальней темноты доносился нежнее нежного голос,
  поющий одно и то же до рассвета:
  
  Дайте цветику расцвесть,
  Восьмицветному расцвесть,
  Лепесточки выпростать,
  Пестики-тычинки вытянуть
  
  Тот цветочек во садочке,
  во цветочке девочка,
  крошечное солнышко
  в моем небушке.
  
  Ансельма ушла. Крошка Би долго стояла в дверном проеме, не решаясь закрыть
  дверь. Всем своим существом она заново переживала тот день, когда родила одного
  крошечного малыша. Как было тревожно, сколько неприкрытой, обнаженной физиологии
  было во время родов. Кровь и навязчивый тяжелый запах отходящих вод, страх
  повредить рождающемуся малышу и полное затмение разума во время схваток, и вот
  маленького, теплого, человеческого детеныша, еще связанного с ней общими
  внутриутробными переживаниями и пуповиной, выложили ей на грудь. Она и ее
  ребенок с недоумением посмотрели друг на друга. Теперь любовь или ненависть,
  радостное совместное бытие или тягостное сосуществование - их долгая жизнь
  вместе зависила только от них. Крошка Би с первого взгляда поняла и полюбила
  сына.
  
  VI
  
  Ансельма бесцельно блуждала по вечернему городу. Наконец пришло время ощутить,
  что нет проку в друзьях, в родных, в том, что деревья так величественны и
  могущественны, и каждое хранит свою тайну, что цветок за цветком рождает земля
  для одного ей известного смысла. Ансельма в отчаяние верила, что нет на этой
  земле счастья и назначения у одной исключительно одинокой женщины, и не помогли
  ей чужие идеи, не свои чаяния, тщетные попытки Ульрики переназначить Ансельмину
  встречу с бедой, всегдашнее желание Крошки Би дать маленькой, толстой Ансельме
  почти семейного тепла и любви. Тщета. Навстречу шел Лори.
  
  - Ну, что, сестра, выглядишь неважно. Пойдем со мной, у меня найдется несколько
  часов, чтобы выслушать тебя и пара десятков носовых платков осушить поток твоих
  слез.
  
  Ансельма подозрительно взглянула на него. Под курткой на его груди что-то
  протестующе шебуршало и повякивало. Лори будто даже смутился, расстегнул молнию,
  и из-за ворота явилась лохматая и ушастая наглая морда. Не кота, не летучей мыши
  и не бражника. Бездворного пса.
  
  - Надеюсь, у него еще нет имени, - осторожно заметила Ансельма.
  
  - Есть, и ты прекрасно знаешь какое. Кстати, это сука.
  
  - Превосходно! - вдруг с облегчением рассмеялась Ансельма. - Ты и сам, как из
  притчи, всегда появляешься в нужный момент, да еще и с собакой, над которой от
  души позабавилась не только природа, но и судьба.
  
  - Вот сюда, - и Лори указал на серо-зеленую облупленную дверь четвертого
  подъезда старой пятиэтажки.
  
  Как оказалось, он жил на первом этаже в типичной однокомнатной квартире направо
  от лестницы. Это разочаровало Ансельму, требовательную к загадочным мелочам и
  немного сказочным подробностям быта. Один оборот ключа, и они оказались внутри.
  Было темно, затхло и тихо, только собака под одеждой Лори царапала и кусалась,
  будто кот в мешке. Ее выпустили и, решив, что она голодна, как волк, положили ей
  в любимую тарелку хозяина, желтую с васильковой каймой, немного человеческой
  еды.
  - Пойдем, - сказал Лори, как будто все только начиналось.
  
  Они перешли в комнату, единственным украшением которой был прекрасный
  мексиканский ковер. Лори свернул его, и Ансельма увидела люк, которым, как
  показалось Ансельме, никогда не пользовались. Лори с трудом откинул проржавевшую
  крышку, и из дыры пахнуло сыростью, мышами и лотосом. Они зажгли две свечи и без
  слов стали спускаться вниз по железной лестнице. Уже на полпути свечи погасли, и
  время стало тянуться медленнее. Ощутив ровную поверхность под ногами и стены,
  которых можно было коснуться рукой, Лори понял, что они достигли входа в
  туннель. Он сказал об этом Ансельме, она пожала плечами - бессмысленный жест в
  этой слепящей и давящей темноте. Лори двинулся вперед быстро и безошибочно
  определяя направление, словно видел сквозь тьму. Ансельма брела за ним, то и
  дело натыкаясь на скользкие стены и внутренне содрогаясь. Неизвестно, как бы она
  повела себе уже через мгновенье, если бы вдруг не заметила свет впереди себя.
  Пытаясь разглядеть из-за широкой спины Лори источник света, она поняла, что сам
  Лори источает свет.
  
  Да и в туннеле все незаметно переменилось. На пути им то и дело попадались
  валяющиеся там и сям изумрудные и рубиновые и прочие драгоценные камни,
  светящиеся изнутри, совсем легкие, словно не имеющие веса. Ансельма подняла
  ярчайший кровавый рубин, всмотрелась в его нутро и вдруг оказалась в нем вся,
  будто никудышный обездвижный инклюз. Она отшвырнула камень и бросилась догонять
  Лори, уходящего вдаль по туннелю с хрустальными сводами. На мгновение она
  остановилась перед маленьким листком бумаги, приклеенным к сыреющей стене, на
  котором значилось:
  
  "Только сегодня!
  
  Определение и толкование люсидных снов.
  
  Второй этаж по коридору налево
  
  аудитория 103".
  
  Ансельма, не раздумывая, сорвала объявление - надо было разузнать у Лори, что
  все это значит, и побежала дальше, что есть сил.
  
  Она бежала, бежала и догнала-таки Лори, светлого и ставшего отчего-то раза в три
  больше в размерах. Он улыбнулся ей, как родной, и поднял на руки - еще идти и
  идти. Ансельма засыпала, ловя себя на мысли, ну чем она не Му.
  
  Она проснулась оттого, что под ее веки стал просачиваться ровный, теплый свет.
  Ансельма открыла глаза и увидела, что стоит перед входом в келью, наполненную
  потрескиванием восковых свечей и дымом благовоний. Она переступила порог,
  осторожно осматрелась. Ей больше не было страшно, хотя она не понимала, куда
  исчез Лори, и зачем она здесь.
  
  - Ты здесь, чтобы я, наконец, смогла обнять тебя, доченька, - донеслось из угла
  кельи. Там на клубящейся софе, как на облаке, сидела прозрачная женщина с
  мягкими светлыми волосами. Теплые детские ладони ее лежали на коленях рисунком
  вверх. Она улыбалась одними глазами, так что лучики света расходились от
  бесцветных ресниц и метались солнечными зайчиками по стенам кельи.
  
  - Мама, мама, - в голос запричитала Ансельма, - они со мной такое и так... и эта
  однообразная действительность...я больше никогда не буду счастлива, никогда не
  буду ребенком, и у меня, ты знаешь, больше никогда...
  
  - Знаю, знаю, доченька, все знаю, все видела, - и погладила всхлипывающую,
  безутешную Ансельму по волосам, - так бывает, милая моя девочка. Ты оказалась
  слишком слабой, твоя духовная сила против тебя, поэтому тебе кажется, что весь
  мир настроен против.
  
  - А Ульрика была здесь? - спросила невесть к чему Ансельма. - Мне так грустно
  без нее.
  
  - Была и не раз, такая славная и проницательная девчушка. Никогда не приходила
  Крошка Би, да ей это и не нужно. А вот Лори, милый мальчик, не оставляет меня
  одну в мыслях моих. Ну, тебе пора.
  
  - Еще немного, мамочка, подожди. Я всегда хотела понять. И теперь, когда в моей
  жизни все так ужасно и запутанно, скажи мне, откуда же тогда свет?
  
  Она лежала в канаве в запачканном осенней грязью пальто. Пьяная, замерзшая.
  Пыталась вспомнить, кто она, как зовут, сколько лет. Какой-то хулиган посветил в
  ее опухшее лицо фонариком. Она закрылась руками, как от огня.
  
  - Ансельма, ты? Слава богу, я нашел тебя. Подымайся, я отведу тебя домой.
  
  VII
  
  Тополя по осени горчат. Особенно, в дождь и ночью. Пройду мимо них и загрущу.
  Говорят, прошло детство или юность, и даже средний возраст проходит, а вот
  старость не заканчивается никогда. Значит, смерти нет.
  Сын вырос, красивый стал, рослый, меня не забывает. Муж умер десять лет назад, в
  Вербное.
  
  Хочется погрузиться лицом в плошку с молоком и выплакаться. И обнулиться,
  обновиться, ошкуриться, как змея. От прошлого. От будущего. От себя, попросту.
  Ансельма, помнится, говорила: я очень быстро отказываюсь от прошлого, а потом не
  могу понять тоску сердца своего. У меня все наоборот.
  
  Вчера молилась у иконы "Вхождение Господне в Иерусалим" о благе всех живых
  существ, в особенности тягловой силы. И чтобы вислоухий ослик с иконы
  переродился человеком и не был бы ослом. Да он-то уж верно давно в бодхисаттвах,
  тот ослик, что ввез Иисуса в Иерусалим.
  
  Поставила самую большую свечу к алтарю. Господи, спасибо за то, что не ведаю,
  что творю. Спасибо за то, что не предчувствую, не способна предугадать и
  предусмотреть, что совершенно неосведомлена относительно божественного плана
  спасения меня и таких, как я.
  
  Крошка Би знала, Богу нет разницы верит она в него или нет, он требовал доверия.
  И, доверившись ему, она прожила спокойную жизнь. Да, что уж теперь говорить.
  Кому-то сниться вещая явь, предрекающая долгий кошмар, а она увидела тихую,
  размеренную жизни, и теперь знала - нет никакой разницы.
  
  Она наконец проснулась и, стряхнув с себя остатки сна, как утка отряхивается,
  выходя из воды, бодрая и отдохнувшая, огляделась. Ансельма еще спала на жестком
  цветастом ковре игровой комнаты детского сада, подложив под голову затертого до
  дыр плюшевого пса. Крошка Би бросилась расталкивать Ансельму, к ней
  присоединилась Ульрика, сидевшая неподалеку на стуле. Взаимными усилиями им
  удалось добудиться рыжей девчонки. Ансельма посмотрела на подруг глазами,
  полными пережитого, и бросилась обнимать их, смеясь и плача одновременно. Ничего
  не изменилось: им было по шесть лет, стены игровой все также выкрашены в
  терапевтический зеленый цвет, за окнами - осень.
  
  И Ансельма, и Крошка Би думали примерно одно: "Как жить теперь, если знаешь все
  наперед? Это неинтересно и грустно". Ульрика смотрела на них, вроде не
  изменились, разве слегка растрепаны после дневного сна.
  
  Первой заныла Ансельма.
  
  - Ульрика, сделай что-нибудь. Ты ведь можешь. Отправь меня туда, где все, что
  было, не повториться.
  
  - А меня туда, где я смогу просто думать ни о чем, задыхаться от ветра, дующего
  прямо в лицо, и смотреть, как раскачиваются огромные деревья: дубы или каштаны,
  - попросила Би.
  
  - Как так, - возмутилась Ансельма, - твоя жизнь была просто показательной, а ты
  хочешь отказаться от нее.
  
  Би промолчала. Она смотрела в окно и, кажется, тихо плакала.
  
  - Я хочу быть вместе с Крошкой Би, - немедленно заявила Ансельма.
  
  Не говоря ни слова, Ульрика достала расшитый камнями и палочками мешочек и
  вытащила из него два сморщенных сероватых кусочка, положила в рот и разжевала.
  Ансельма и Крошка Би уже сидели на полу, глядя на свои ладони, как их учила в
  прошлый раз Ульрика. Через некоторое время до их слуха донеслись глухие звуки
  бубна, сопровождаемые позвякиванием и постукиванием друг о друга монет и зубов.
  Плавающий ритм ударов о бубен, проходящий сквозь тело и душу, заменил вскоре
  участвующим в ритуале ритм биения сердца. Дыхание Би и Ансельмы стало
  размеренным.
  
  Вскоре они почувствовали запах гари, наползающий откуда-то сверху. Под тремя
  каштанами, отдавшими осени молодость и силу, Крошка Би и Ансельма сидели в
  креслах-качалках, накрытые старыми индейскими пледами, изображающими якшание
  Маниту с духом только что погибшей от рогов и копыт быка прекрасноглазой девицы
  в красном. Под тремя каштанами, растерявшими все свои листья и плоды, сидим,
  стародревние, семидесятитрехлетние, курим одну на двоих трубку, мерно
  покачиваемся, наблюдая, как перед нашими упокоенными взглядами пылает дом
  престарелых, корчатся старики и старухи в страхе жить, в ужасе снова выжить.
  
  Осень принарядила деревья и траву, терпкие запахи волнуют наши сердца, и мы
  рождаемся как бы заново, и рыжие чертики пляшут в наших сизых глазах. И
  нечаянная слеза, нет, показалось. Мы засыпаем, нас засыпают цветами каштанов,
  плодами каштанов, почками и листьями каштанов, ветвями и стволами каштанов. Мы в
  норке, две красивые женщины, нам трудно дышать, нам трудно, невозможно трудно
  дышать, как вдруг становится ясно, что дышать не обязательно.
  
  (2 ноября 2002 - 26 октября 2003)
  
  Послесловие
  Сатья Вьявахара
  
  Эта книга не об отношениях между людьми. Она не о животных. Она не о деревьях, как может показаться. В ней точно нет поучений, как жить, как быть. Герои насквозь выдуманы, поверьте, представленные Ансельмой, Ульрикой и Крошкой Би психологические типы не существуют. Вы не встретите их на улице, в магазине, в своей собственной квартире. Мы разыграли вас с той же легкостью, с какой вы дурачите самих себя и друг друга каждый день.
  
  Мы думали позабавиться, но, будучи от рождения честными, описали все, как есть. Мы хотели сказать и сказали, что мир безнадежен и при том безнадежно прекрасен, что жить лучше, чем не жить, а чтобы не жить с чистой совестью, надо честно пережить все, что полагается каждому по делам его.
  
  Мы любим вас и просим любить друг друга, себя, первого встречного и последнего встреченного вами на жизненном пути, любите, любите, не думайте о последствиях. За всех вас отвечать будет "я".
  
  *
  Музыкальная тема Лори:
  
  Brendan Perry
  1999 "Eye of the Hunter"
  "Voyage of Bran"
  
  Музыкальная тема Ансельмы:
  
  Bjork
  1997 "Homogenik"
  "Immature"
  
  Nike Cave
  1988 "Tender Prey"
  "Watching Alice"
  
  Музыкальная тема Ульрики:
  
  Lisa Gerrard
  1998 "Duality"
  "The Human Game"
  
  Музыкальная тема Крошки Би:
  
  Bjork
  1993 "Debut"
  "Come to Me"
  
  Музыкальная тема мамы:
  
  Jan Garbarek
  1988 "Legend of the Seven Dreams"
  "Tonque of Secrets"
  
  Музыкальная тема Биганова:
  
  не развита
  
  Музыкальная тема Афалины Никитичны:
  
  "Любовная песня горбатых китов"
  из фондов Гостелерадио
  
  Музыкальная тема Герасима:
  
  Paul Simon
  1983 "Hearts & Bones"
  "Rene and Georgette Margitte with their Dog after The War"
  
  "АукцЫон"
  1995 "Жилец вершин"
  "Нега-неголь"
  
  Музыкальная тема Му:
  
  Morrissey
  1991 "Kill Uncle"
  "(I am) The End of the Family Line"
  
  
  ПРИМЕЧАНИЯ
  
  Бодхи-древо - дерево Просветления, под которым индийский отшельник Гаутама обрел высшее состояние сознания, сверхзнание и другие отличительные черты Будды, Просветленного. Это дерево принадлежит к виду древовидных фикусов (Ficus religiosa).
  
  Бодхисаттва (санскр. bodhi-sattva)- в махаяне, во-первых, класс небесных существ, достигших Просветления, но продолжающих перерождаться в сансаре, чтобы помочь другим освобождаться, во-вторых, особый класс монахов (и даже мирян), давших обет достигнуть Просветления из сострадания к другим существам, а не для себя. Именно Бодхисаттвы считались "делателями будд", остающимися в стороне от конечного освобождения. Одними из первых "делателей" были названы Авалокитешвара (воплощение сострадания) и Манджушри (воплощение мудрости).
  
  Восемь несвободных рождений:
  
  1. Рождение в аду.
  2. Рождение животным.
  3. Рождение на небе смерти, бога Ямы.
  4. Рождение в отдаленной стране (в стране, где неизвестен Закон Будды).
  5. Рождение богом с долгой жизнью.
  6. Рождение с несовершенными органами чувств*.
  7. Рождение в среде, где бытуют ложные воззрения.
  8. Рождение с умом, безразличным к духовному развитию**.
  
  *Немым, глухонемым и т.д.
  
  **Тупым, тупоумным.
  
  Исчезновение - таким образом осуществляется переход особи из одной жизни в другую.
  
  Коан - некий общеизвестный документ, представляющий собой эталон суждения, посредством которого проверяется правильность понимания дзен. Например:
  
  Один монах спросил однажды Дзесю: "Наделена ли собака природой Будды?" На что учитель ответил: "Му".
  
  Му дословно означает "нет" или "никакой", но, когда это слово дается в качестве коана, оно не имеет никакой связи с буквальным значением. Это "му", простое и чистое.
  
  Основные силы и влияния, омрачающие сознание:
  
  1. Духовная слепота, темнота, мрак сознания, "сон разума".
  2. Безнравственность, бессовестность, беспечность по отношению к духовному благу*.
  3. Леность, праздность**.
  4. Неверие в духовные смыслы, в закон воздаяния и возмездия.
  5. Тупость, вялость, медлительность.
  6. Возбудимость, взволнованность, самонадеянность***.
  
  *Безнравственность - это незащищенность ума от желания, ненависти, невежества и лености, отсутствие раздумий о добродетели.
  
  **Леность есть отсутствие усилий слушать и созерцать Закон, невовлеченность в добродеятельность.
  
  ***Возбудимость - это рост привязанности, расстройство ума и недолжное поведение.
  
  Существование - это непрерывность серии изменений от зачатия до смерти.
  
  Татхагата (Истинносущий) - 1. одно из духовных имен всех будд, 2. имя, которое нередко употреблял в сутрах Шакьямуни Будда, говоря о себе в третьем лице или о других буддах.
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"