Проходишь мимо окон человеческих лиц. Хочется заглянуть в каждое, но способны ли они быть открытыми. Скорость окон - это скорость немых ощущений. В этих окнах всегда своя погода. Когда наблюдателя хлещет суровый дождь, в любом окне - отдельная душа. Хотя, нельзя сказать, чтобы все здесь было подвержено однозначной независимости. Внешняя погода иногда может быть сильней. Но ощущение ее - это не просто вибрации участков организма. Пища, которой питается разум, чаще всего доставляется из глубин. Внешние раздражители идут неосознанной дорогой. Но, проходя мимо окон, все больше хочется молчать.
Потому что - листья.
Потому, что листья падают.
Листопад этот вечен, и ничто его не остановит.
Сегодня твое окно открыто. Оно впитывает запахи чужих иллюзий, перерабатывая их в корм для звезд. Твои звезды смеются - их век долог. Они ничего не знают о твоей осени.
В осень листья медленно молчат. Им уже ничего не остается. Отцы листопадов открывают двери своих складов. В складах холодно, и этот холод особенен те тем, что его невозможно разжечь. Он слишком особенен для ощущений. Вдыхая его, будто терпкий дым, поначалу подумаешь, что он сладок, а потом поймешь, что въедаясь все глубже и глубже, он стирает твою память.
Слизывает языком.
В отцах всегда присутствует страсть, которая недоступна смертным. Держа листопады на поводке, они лишь констатируют. Утверждают - вряд ли. Вышедший из тьмы, вновь возвращается во тьму. Никто не запрещает ему опровергнуть этот закон, но кто ж возьмется его опровергать? Ощущение осени слишком сладостно, чтобы жить без него.
И вот я иду по городу и заглядываю в окна человеческих лиц. Время, которое гремит своими ритмами вокруг меня, кажется совсем обыкновенным. Но, всматриваясь в вас, понимаешь, что это не так - в одном бушующем потоке вмешано все - и весна, и осень, и все промежуточные состояние. Стоящий на остановке старик, он, верно, уже слышит, как щелкают замки на дверях складов. Осень уже давно, как кружится вокруг него, но сам он еще не собирается садиться на корабль, который отходит в обратную сторону звезд. Но это он так думает. Еще один день. Может быть.... Может быть, узнав, что тебе остались часы, будешь рад и всякой минуте, которую удалось притормозить. Будешь жалеть, размышляя о том, чего не удалось сделать. Но, остановившись, бросив этот перебор возможного и невозможного, и, к сожалению, заранее предрешенного, вдруг поймешь, что все оно - одно. Вечности впереди тебя нет никогда. Относительно одного вздоха космоса все твои дни - жалкие миллисекунды. Ты есть, и вечности нет. Тебя нет, и вечность есть. Что выбрать? Правда, можно ли выбрать, и выбирал ли кто-нибудь?
Ритм уносит меня прочь. Трамвай грохочет. Суета играет. Умея проникать в каждый уголок сознания, она тут же подступает ко мне, желая отобрать мои медитативные мысли. Но я от нее отворачиваюсь, и внезапно среди толпы мне видится еще одно лицо, тронутое тенями осени.
Хочется отвернуться, но, отвернувшись, я понимаю, что все другое, что попадает в поле моего зрения, оно менее интересно. Оно - лишь квинтэссенция этой общей суеты в каком-нибудь предмете. Осень зовет меня, и я вновь смотрю в лицо, которое еще молодо, у которого там, за бликами внешности, играет целый мир - отображение или иная модулированная реальность. Возможно, сегодня вечером...
Я представляю себе этот вечер.
... Студентка третьего курса. Немного вспыльчива, так желание всегда опережает ее терпение. Так часто устроены компоненты страсти. Каждый из - лишь участок одного большого существа, которое - тоже страсть, и которого нет ничего слаще, так как ничто не умеет так обладать телом, умом, сильными и слабыми сторонами, поступками и еще всем, что только можно представить. ( Тут промолчу на счет тех, кто, опередив ее голос, добежали до барьеров какого-нибудь отфильтрованного Буды). Да, таблетки. Они всегда лежали на этом месте, веселясь от того, что они - круглые и плоские. Маленькие розовые таблетки. Маленькие твари в оболочке.
Стоит дождаться звонка.
-Знаешь, мне кажется, что я....
-Что?
-Ничего? Мне кажется, что, всякий раз, когда я тебя вижу, у меня мурашки бегают по коже.
-И что теперь!
-Не представляешь, как ты мне надоела! У меня.... Да, просыпаясь по утрам, я внутренне ужасаюсь...
-Да, ты мне тоже надоел! Видеть тебя не могу....
-Все!
-Иди к черту! Больше не звони!
Открывая коньяк, она почувствовала что-то в запахе. Принюхалась, всхлипывая. Включила телик на всю катушку. Коньяк.... Он, привыкший вбирать в себя хохот звезд, он определенно был пропитан листьями осеннего ветра. Каждый новый глоток добавлял ему скорости. Еще один лист вечности. Еще один порыв. Космос светлеет и начинает строить границы.
Смерть - навсегда, жизнь - никогда. Ветер поет, щекоча клапаны сердца. Он воет в самой его сердцевине, заскакивает в вены и пьянит. В ход идут маленькие розовые таблетки. Маленькие твари в оболочке.
Еще секунду назад - лицо, вдыхающее жизнь. Теперь - странная тень цвета вечности. Двери складов открыты. Отцы листопадов готовы принять новый опавший лист.
Выхожу из трамвая, и он грохочет прочь. У него как будто совсем нет осени. Может быть - сумерки ржавчины. Отвлекаясь от медитаций, представляю себе трамвайное депо осени, где нет теней человеческих... Лишь - тени ушедших трамваев.
Может быть, и сладок листопад, великий победитель страсти, но почему так часто, глядя на часы, хочется, чтобы стрелки вдруг побежали в обратную сторону? Сутки назад - чудо! Год назад! Пережить все заново! Десять лет назад! Сто лет! Тысячу!
Я иду, и город идет. Обо всем остальном можно не говорить. Сейчас весна, и мне вообще не о чем думать. Я, надо полагать, сейчас должна уметь избавляться от осенних снов. Но осень иная... Да, можно ли изолировать свой разум от снов предыдущих листопадов? Если отцы уже знают меня?