|
|
||
Непростые рассказы о жизни непростого человека. | ||
Израиль 1998
Автор и составитель: Эзра Ховкин
Оформление книги: Двора Котовская
Литературный редактор: Марина Гутгарц
Компьютерный набор: Рая Шефтель
Компьютерная графика: Ольга Котлярова
Выпускающий редактор: Геула Ховкин
Compiled and edited: Ezra Chovkin
Art Design: Debora Kotovsky
Literary Editor: Marina Gutgarts
Computer typesetting: Raya Sheftel
Computer design: Olga Kotttarov
Assistant Editor: Geula Chovkin
љ Все права сохраняются за автором, 1998
Издано при участии организации "Лев Шомеа"
љ All rights reserved, 1998 Ezra Chovkin
Str. Avraham Shiff 17, Ramot 04, Jerusalem, Israel, 97290
Tel: 02-5860247.
Supported by "Lev Shomeya" organization
Еще один крутой поворот: наставник, пришедший из другого мира, открывает рабби Исроэлю его главное предназначение - принести евреям учение хасидизма. Если изложить его в предельно сжатом виде, оно требует от человека двух вещей: любви к Б-гу, не знающей границ, и любви к другому еврею, тоже безграничной. Все остальные элементы хасидизма - веселье, напевы, полуночная учеба, скромность и уверенность в постоянной поддержке Творца - необходимы для достижения двух названных целей...
Бешт "раскрылся", стал известен как праведник и чудотворец. Его благословение поднимало больных, исцеляло бесплодных. Менее заметной, но не менее важной была его работа по исправлению еврейской души. Это совсем не так весело и порой даже страшно. Но Бешт рядом, он улыбается, и все заканчивается по-умному, по-доброму, как должно быть...
Иногда рабби Исроэля пытаются представить как человека, который предпочитал бедняков богачам, людей простых - ученым книжникам. Это неправда. Он так же любил богачей, как и нищих, а кроме водоносов и пастухов среди его друзей были выдающиеся знатоки Торы. В этом сила Бешта. Он видел в каждом его еврейскую душу, пренебрегая ее внешними одеждами.
Историков всегда смущала "сказочность" Бешта, невозможность отделить рассказы о его чудесах от событий, записанных в дневниках и хрониках, достоверность которых не вызывает сомнений. Нам это сделать легче, чем предыдущему поколению. Мы тоже живем в сказочное время, когда логика обыденности исчезает, как формула, которую стерли с доски. Незыблемый и страшный Советский Союз внезапно распался. Населенная арабами и заросшая кактусами безводная Палестина стала цветущей землей, куда еврейские изгнанники стекаются со всего света. Хорошо жить в сказке, когда из смертельной белизны песка пустыни вдруг начинает сочиться сладкая вода, и это происходит у тебя под окном...
В нашей книге вы встретите отрывки из уроков, которые рабби Исроэль давал своим ученикам, а также отрывки из исторических хроник той эпохи. Мы благодарим Институт исследований еврейской диаспоры при Петербургском университете, из сборника которого мы взяли сведения о "столице" Бешта - местечке Меджибож. И особая благодарность Феликсу Канделю, любезно разрешившему воспользоваться его чудесной книгой "Очерки времен и событий", откуда мы взяли много фактов о тех временах.
Рабби Исроэль Баал-Шем-Тов ушел из этого мира в 1760 году. Он оставил после себя много учеников, которые разнесли по всему миру учение хасидизма.
Хасид - это праведный человек, который ищет правду и старается добиться больше того, на что способен. Когда придет Машиах, хасиды удивятся меньше других и будут радоваться больше всех на свете. Если наша книга поможет вам оказаться в этой компании, мы будем знать, что не зря извели столько бумаги...
От него вспыхнуло и разнеслось по свету движение хасидизма. Хасид - это праведный, несущий в мир добро. Тот, кто всю жизнь учится любить Всевышнего и любить людей. Это занятие всегда было трудным, таким осталось и теперь.
Что ж, читая истории про Бешта, мы тоже немного поучимся в его хедере. Может, найдем эту еврейскую тайну, которую, сколько ни грабь еврея, все равно у него не отнимешь.
Однажды в субботу, после полудня, появился в их местечке еврей с посохом в руках и мешком за плечами. Он постучался в дверь реб Элиэзера, когда тот уже сидел за субботней трапезой, окруженный многочисленными гостями. Появление незнакомца вызвало много вопросов. Откуда взялся этот еврей? Неужели он нарушил запрет переносить вещи в субботу? Но реб Элиэзер не стал об этом допытываться, а лишь спросил незнакомца, успел ли он произнести Кидуш - освящение субботнего дня над стаканом вина. Тот ответил, что нет. Тогда реб Элиэзер дал ему вина, дал хлеба, показал, где можно сделать омовение рук, и усадил за стол вместе со всеми.
Прочие гости, однако, стали роптать. Было им обидно сидеть рядом с нарушителем субботы. Они шептали реб Элиэзеру, что доброта добротою, но грешникам, однако, нельзя потакать. Надо как следует допросить этого странника, и если выяснится, что он согрешил, тогда стоит прогнать его без всякой жалости.
Реб Элиэзер ничего им не ответил. Он вышел в соседнюю комнату и заплакал. Он бы плакал долго, но тут вспомнилось ему, что новому гостю не очень приятно сидеть за столом без хозяина, ловя на себе враждебные взгляды. И реб Элиэзер вернулся и стал ухаживать за этим человеком с еще большей заботой. И никаких вопросов ему не задавал.
Посетитель был из дальних краев и, судя по виду, бедняк. Реб Элиэзер уговорил его заночевать, приготовил теплую и мягкую постель в спокойном месте. А наутро, в первый день новой недели, гость собрался в дорогу, и хозяин вышел проводить его к воротам.
Странник повернулся к нему и сказал:
- Знай, что я пророк Элияу. Я был послан испытать тебя и проверить, как ты принимаешь гостей...
Реб Элиэзер молчал, не в силах вымолвить ни слова. Странник добавил:
- Ты выдержал испытание. Мне приказано передать, что в награду за твое гостеприимство у тебя родится сын. Когда ему исполнится два с половиной года, передай ему от меня вот что...
Гость прошептал хозяину несколько слов и исчез.
У Элиэзера и Сары на удивление всему свету родился сын. Ему дали имя Исроэль.
- Исройлик, не бойся никого и ничего на свете, кроме Творца. И люби каждого еврея, какой бы он ни был...
Исройлик потерял отца. А через полгода скончалась мать. Пятилетний мальчик остался один на свете. Евреи из местечка Окуп взяли над ним опеку - платили за него меламеду в хедере, кормили его по очереди.
Только - вот беда - он не очень их слушался.
Иногда он даже оставался ночевать в лесу - и это уже было совсем странно и страшно: ведь там водились звери, разбойники, нечистая сила. Но он не боялся, как и завещал ему отец. Он даже не боялся, что кто-то плохо о нем подумает. Поэтому, когда учитель спрашивал урок, Исройлик мог промолчать раз-другой, заработав славу неуча. Эта слава тянулась тонкой ниточкой за ним всю жизнь. Даже когда он стал известным мудрецом и чудотворцем.
И про нас с вами тоже многие думают так.
Но рассказ о другом. Недотепа Исройлик еще долго будет гулять по Украине, появляясь то в одном местечке, то в другом городке. Сейчас он работает помощником меламеда, а завтра будет держать корчму или копать глину в лесистых оврагах, продавая ее печникам и горшечникам. Но это внешняя одежда его души, как затертая надпись в старом паспорте.
В тот момент, когда Исройлику исполнилось семь лет, ему предстояло нырнуть в глубину. В тайный мир еврейских душ, где ни оврагов тебе, ни грязи вечной у плетня, а море синее, и рыбы плавают по нему, чешуей сверкая и прошивая волну насквозь.
Началось с того, что Исройлик, помолившись спозаранку вместе с самым ранним миньяном, вместо хедера отправился в лес. Мальчик услышал в чаще чей-то голос и, раздвигая ветки, пошел на него. Голос принадлежал еврею, который стоял на поляне, завернувшись в талес, и молился так жарко и "из души", что Исройлик замер и стал слушать, потому что ничего подобного прежде не встречал.
Спустя какое-то время незнакомец закончил молитву и стал учить Тору, получая, видимо, от этого огромное наслаждение. Потом он сложил вещи в мешок и собрался продолжать свой путь. Исройлик вышел ему навстречу.
- Как такой маленький мальчик не боится бродить один в глухом лесу? - спросил незнакомец. Исройлик ответил:
- Я люблю лес и поле, потому что здесь не водятся лжецы и обманщики. И потом, я ведь сирота, а отец сказал мне перед смертью: "Не бойся никого и ничего, кроме Творца". Вот я и не боюсь.
- А, так ты, наверное, сын реб Элиэзера? - сказал незнакомец. И он достал из мешка том Талмуда и стал учиться вместе с мальчиком. А потом загадочный еврей (сколько их еще будет в нашей истории!) взял в руки посох и позвал Исройли-ка с собой. Куда они идут, незнакомец не говорил, а мальчик не спрашивал.
Они бродили вместе три года, обойдя полсвета. Мальчик приметил в своем спутнике несколько странностей. Например, он так и не назвал своего имени. И еще: он никогда не просил подаяния, но у него всегда были в кармане деньги, чтобы расплатиться за скромную пищу и ночлег для них обоих. Каждый день - дождь ли, снег ли - у них был урок Торы.
Когда миновали три года, таинственный поезд судьбы, скользя по невидимым рельсам, привез Исройлика к следующей станции. Однажды, остановившись передохнуть в маленькой деревушке, его спутник сказал:
- Недалеко отсюда, в лесном домике, живет очень ученый и Б-гобоязненный еврей, реб Меир. Он ведет жизнь простого ремесленника, кем его и считают окружающие. Ты должен будешь у него пожить какое-то время...
На том их пути разошлись, Исройлик стал жить у реб Меира, который совсем не удивился его появлению. Довольно скоро Исройлик понял, что реб Меир - цадик и гаон, был членом тайного союза нистарим, скрытых праведников. Эти люди, приняв личину еврея из толпы, сапожника или торговца вразнос, без устали передвигались по Польше и Украине, наставляя евреев и помогая им в беде.
Дом в лесу был перекрестком, тайным местом встреч скрытых праведников. Исройлик увидал там много чудесного. И даже пророка Элияу.
До четырнадцати лет Исройлик жил у реб Меира, каждый день подолгу занимаясь Торой с хозяином дома.
Выходить в дорогу лучше на рассвете, когда большинство людей еще спит. Это время Милости, время хороших начал.
Если вы устали в пути и вас мучит жажда, не пейте сразу, когда придете на место отдыха. Нужно прежде смочить запястья, там, где пульс, холодной водой.
В каждом городе свой особый воздух, и пришельцу издалека он может навредить. Есть средство простое и надежное: отведать немного лука. А если случится вам заночевать в открытом поле, стоит повесить на шею связку чеснока.
Однажды во время своих странствий Исройлик оказался в маленькой деревушке и нашел себе ночлег в еврейской корчме. Ее хозяин Аарон-Шломо был человеком со страхом Б-жьим в сердце, хотя и неученый. Читал он еле-еле, слова молитвы разбирал с трудом. Любимой присказкой его на все случаи жизни было: "Благословен Он на веки вечные..."
Жена корчмаря Злата-Ривка была ему под стать. Она любила повторять: "Благословенно Его святое Имя..."
Простые эти люди с радостью приютили у себя еврейского парня-недотепу, каким Исройлик казался. Было это 18 Элула, в день его рождения. Согласно обычаю, день рождения нужно проводить в уединении, в поле, размышляя и читая Псалмы Давида.
Так и поступил Исройлик. Он шептал святые песни Давида среди украинских подсолнухов, кивавших ему желтыми головами из-за плетня. В это время он увидел пророка Элияу. Пророк смотрел на него и улыбался. Исройлик говорил потом, что тайну этой улыбки он так и не смог разгадать.
Удивительный наш юноша и раньше встречал пророка. Но тогда Элияу приходил к его учителям, скрытым праведникам. А сейчас он впервые открылся Исройлику. Самому. Одному.
Пророк сказал Исройлику:
- Там, Наверху, известно, каких усилий тебе стоит соединить имена Всевышнего во время молитвы и чтения Псалмов. Это серьезная работа, и она приносит хорошие плоды. А корчмарь Аарон-Шломо не знает этих тайн. Но когда он говорит свое "Благословен Он на веки вечные", то тогда тоже происходит единение тайных имен и такое, что все Небеса поют от радости. И то же можно сказать о словах его жены Златы-Ривки...
Пророк открыл Исройлику, какую радость доставляют Всевышнему благословения простых людей, особенно когда они произносят эти благословения постоянно, и в час беды, и в час радости. Значит, души их постоянно стремятся к Творцу...
Здесь Исройлик кое-что понял. Что-то важное и на всю жизнь. Он приобрел привычку расспрашивать евреев о делах, о детишках, о хозяйстве. И слышал в ответ: "Барух Ашем"... "Благословенно Его Имя"...
Со стороны казалось - бездельник в стоптанных сапогах остановился у забора почесать языком. А на самом деле это была чистая Кабала. Правда, без заклинаний. Кабала сердца.
Говорят наши мудрецы: тот, кто прочитал приказ, обязан его исполнить. С той поры Исройлик стал бродячим меламедом, предлагая свои услуги то в одном, то в другом местечке и выбирая при этом места самые глухие, неудачливые, бедные. Он и сам носил маску неудачника - в кафтане порванном и кое-где зашитом, с застенчивой улыбкой и мечтой в глазах - обычный облик еврейского фантазера.
Чаще всего ему предлагали работать багелфером - помощником меламеда. Исройлик собирал по домам сонную малышню и приводил их в хедер. Произносил с ними утренние благословения и "Шма", и вытирал носы, и рассказывал разные истории, и катал их на плечах без устали. А потом, на закате, он собирал детей, и разводил их по домам, и на прощанье опять читал с ними "Шма" - на сон грядущий. Иногда он клал ребенку руку на грудь и говорил:
- Будь теплым евреем!
Мальчишки удивлялись: как будто есть холодные евреи... Но Исройлик очень хорошо знал, что есть. Что каждый из нас может таким стать, если не остеречься вовремя.
Много времени спустя, когда среди учеников Исройлика числились знаменитые раввины, хасиды, праведники, он рассказывал им, что работал в юности помощником меламеда и что это было самое счастливое время в его жизни.
Ученики ему верили.
"5 января. Арендатор Гершко не уплатил мне еще с прошлого срока 91 талер. Вчера я приказал заковать его и запереть со свиньями... Младшего его сына Лейзю взял на мызу и приказал учить его катехизису с молитвами. Очень способный мальчик. Я намерен окрестить его, и епископ обещал приехать ко мне к этому акту и приготовить его душу. Лейзя сначала не хотел делать крестного знамения и повторять наши молитвы, но управляющий высек его, и сегодня он уже ел свинину..."
Дальше в дневнике говорится, что приехали евреи из Бердичева, уплатили за Гершко 91 талер, а также подарили пану голову сахара и десять фунтов кофе и упросили отпустить мальчика.
- Комац Алеф - О! Комац Бейс - Бо!
А еще Исройлик приводил детей в синагогу, и они, слушая молитвы взрослых, кричали звонко:
- Амен! Да благословится Его Святое Имя!
Исройлик знал, как важно, чтобы в синагоге звучали детские голоса, потому что в дыхании детей, в отличие от взрослых, нет греха...
Чем выше поднимались эти голоса, тем громче они звучали. Души праведников прислушивались к ним и говорили, что говор учеников Исройлика напоминает им песню левитов в Храме.
Пришел также и черный ангел послушать. Послушал и забеспокоился. Если Исройлик будет продолжать в том же духе, то Машиах придет раньше срока, исчезнет зло и он, собиратель грехов, останется без работы.
Тут же заказал себе черный ангел командировку в наш мир, оделся в тело колдуна, а колдун превратился в зверя-чудовище, которое местные жители называли волколак.
И вот однажды, когда Исройлик шел с учениками через лес, громко повторяя утренние благословения, волколак выскочил из чащи и бросился на них. Дети побежали назад, попрятались в домах, и некоторые даже заболели от страха.
Несколько дней родители боялись посылать мальчиков в хедер из-за страшной твари, которая завелась в чаще. Вспомнил, однако, Исройлик слова свого отца, который наказал ему не бояться никого на свете, кроме Того, Кто этот свет создал. Тогда уговорил он родителей, чтобы снова отдали детей под его защиту, выстрогал себе крепкую дубину и отправился с малышами в хедер. Лишь только дорога завернула в лес, как волколак вновь выскочил им навстречу. Но Исройлик, ни капли не боясь, изо всех сил хватил его дубиной по голове. Волколак шмякнулся мохнатой тушей о землю, а назавтра люди, проходя через то место, увидели на траве тело мертвого колдуна.
А дети продолжали кричать:
- Амен! Комац Алеф - О!
И ангелы плакали от счастья, и души праведников шептали:
- Мы слышим, как поют левиты в Храме...
А Исройлик ходил в драном кафтане, заплата на заплате.
Еврейская душа похожа на звезду за тучами. В нее не верят, а она светит.
Однажды в местечке повстречал реб Авраам старого знакомого, с которым у него был давний спор по поводу какой-то купли-продажи. Встретившись, они вновь стали выяснять, кто кому сколько должен. Но скоро поняли, что без судьи им в этом деле не разобраться.
- Делать нечего, надо ехать в город к раввину, - вздохнул реб Авраам.
- Нет в этом нужды, - ответил приятель. - У нас в местечке живет один меламед. Он не только знает назубок все законы, он еще умеет объяснить каждому, в чем тот прав, а в чем нет. И самое удивительное, что его решением все остаются довольны, даже те, кто проиграл в споре.
Реб Авраам согласился навестить этого необычного меламеда. Так он познакомился с Исройликом. Дырявый кафтан его не напугал - меламедам по рангу полагалась такая форма одежды. А знания и острота мысли нового знакомого были поразительны! Исройлик без труда распутал старый денежный спор и объяснил свое решение настолько ясно, что ни у одной из сторон не осталось и тени сомнений. Чем больше длилась их беседа, тем чаще повторял себе реб Авраам: "Вот подходящий жених для моей дочери..."
Реб Авраам навел о новом знакомом справки и узнал, что тот не женат. Тогда он навестил Исройлика снова и сказал ему такие слова:
- Я слышал краем уха, что вашей чести нужна жена. Может, подойдет в супруги моя дочь?
Этой дочери Исройлик никогда в жизни не видел. Но тогда евреи обладали искусством, глядя на отцов и братьев, определять, о какого рода девушке идет речь.
Поэтому ответил меламед реб Аврааму почти без раздумий:
- Что ж, хорошее предложение. Только есть у меня просьба. Здешние жители очень полюбили меня и требуют, чтобы я взял себе жену только из этих мест. Не хочется мне их огорчать. Давайте сделаем так: напишем сейчас тноим - договор о будущем браке, а потом, когда здесь закончится срок моей службы, я приеду к вам, и мы поставим хупу в добрый час...
Реб Авраам был согласен. Исройлик добавил:
- И еще одно: дочь ваша выходит замуж за меня, а не за мои знания или за мою мудрость... Поэтому не нужно называть меня в договоре ни раввином, ни мудрецом... А просто - Исроэль, сын реб Элиэзера...
Реб Авраам согласился и на это. Договор в добрый час они написали, подписи были поставлены. Реб Авраам отправился домой. По дороге он заболел и вскоре по приезде скончался. Разбирая бумаги отца, его сын, рабби Гершон, обнаружил странный документ, из которого явствовало, что отец просватал свою дочь за какого-то еврея по имени Исроэль. Кто он такой, в договоре не значилось.
Пожимая плечами, рабби Гершон рассказал о странном документе своей сестре. Она ответила:
- Тот, кто понравился моему отцу, тот и мне должен понравиться...
Помогать тем, кто изучает Тору, - это тоже означает уважать ее.
После смерти отца его невеста жила у брата, рабби Гершона, в городе Броды. Евреи там славились своей ученостью. В Бродах находился знаменитый клойз - место, где полтора десятка ученых-отшельников день и ночь учили Тору, навещая свои семьи только по субботам. Быть бедным в Бродах допускалось, быть неучем считалось позором.
По причинам нам неведомым Исройлик оделся так, чтобы совсем не походить на здешних жителей, рискуя не очень им понравиться. Вместо длиннополого кафтана, требующего походки неспешной, пробуждающего мысли степенные, нацепил Исройлик короткий полушубок и подпоясался широким кушаком, как принято у разных панских прислужников, всяких писарей да егерей. Или у еврейских извозчиков-балагол, которые не всегда отличались трезвым поведением.
В таком виде появился он в доме рабби Гершона. Брат его невесты в полном блеске своей раввинской учености разбирал какой-то заковыристый еврейский спор. Увидев Исройлика, стоявшего у порога, он решил, что это какой-то бродяга пришел просить подаяния. Но Исройлик отвел его руку с медяком и сказал:
- Нет, у меня к вам секретное дело.
Когда они оказались наедине, Исройлик достал копию той бумаги, которую рабби Гершон нашел в вещах своего отца, и заявил:
- Дайте мне мою жену. Я пришел за нею.
От возможности приобрести такого родственника рабби Гершон пришел в сильный трепет. Он поспешил на женскую половину, описал сестре вид и повадки Исройлика и воскликнул в большом волнении:
- Да что же это покойный отец придумал на нашу голову, благословенна его память?! Ответила на это сестра:
- Если отец решил так, то наверняка хотел он мне добра, и нечего тут рассуждать. Может, Всевышний повернет все к лучшему и у нас родятся дети, каких поискать...
Рабби Гершон попробовал переубедить сестру, но ничего у него не вышло. Тогда, делать нечего, начались в доме приготовления к хупе. Незадолго до брачного обряда Исройлик заявил, что ему нужно переговорить с будущей супругой. Он сказал ей:
- Я не тот, за кого себя выдаю. Сейчас я раскажу тебе, кто я, но об этом никто не должен знать. И запомни - нам предстоят большие трудности...
Что ж, еврейскую женщину этим нельзя было удивить. Ни тогда, ни сейчас.
Голова у Исройлика была, но ничего из того, чему ученый родич хотел научить его, туда как будто не влезало. Таких называют у евреев ам аарец - неуч. Рабби Гершон старался изо всех сил. Новый родственник смотрел на него сочувственно, повторял слова прилежно, но ни понять, ни запомнить ничего не мог. У рабби Гершона опускались руки. Он сказал сестре:
- Твой муж...
А закончить фразу не смог, да и так понятно было.
И тут мы могли бы спросить: зачем Исройлик его дурачил? Самый простой ответ заключался в том, что члены союза нистарим строго хранили свою тайну, надевая личину людей простых, неученых.
Но не только в этом дело. Исройлик по природе своей не переносил человеческой гордости. А этого добра у рабби Гершона, как у многих ученых людей, хватало. И вот Исройлик втайне, своим особым образом воспитывал его.
Как? Откуда мы знаем... Рассказывают, что однажды рабби Гершон сделал Исройлика своим кучером и, отправившись куда-то по делам, заснул в повозке. А когда он очнулся, то увидел, что Исройлик, видно зазевавшись, загнал упряжку в пруд, полный тины и грязи. И ни назад, ни вперед сдвинуть повозку уже нельзя - завязли.
Рабби Гершон сказал удалому кучеру:
- Эх...
Он подобрал полы раввинского своего кафтана, прыгнул в грязь и где ползком, где скачком выбрался на берег. А потом побежал в ближайшую деревню звать мужиков на выручку.
Что стало с его сапогами, с его шляпой, с его спокойными, мудрыми мыслями... А когда во главе бородатых людей с жердями в руках, словно какой-то глава разбойников, рабби Гершон приблизился к пруду, то увидел, что Исройлик спокойно едет на повозке ему навстречу.
- Да кто же тебя вытащил из грязи? - воскликнул рабби Гершон.
- Я стегнул разок лошадок, они и вышли сами без всякого труда, - объяснил Исройлик.
- Ни на что он не гож, - вздохнул рабби Гершон. - Не человек, а сплошная неудача...
С тем и поехали дальше. А те, кто читают эту историю, ломают голову, какой же урок собирался преподать Исройлик своему родственнику? Может, он хотел показать, что за своим животным началом еврей должен присматривать день и ночь - иначе заедет телега нашей жизни в такую грязь, что не выберемся... Или что животное начало тоже нужно заставить служить Творцу и тогда умеючи можно одним махом выбраться из любого житейского тупика... Что ж, поломайте голову и вы.
Любить каждого еврея, независимо от того, кто он и какой.
Не бояться никого на свете, кроме Всевышнего.
Две строчки эти из отцовского завещания сообщали Исройлику удивительную цельность. Эта цельность, как чаша из литого золота, была готова к тому, чтобы туда упали первые капли драгоценного вина.
Однажды за несколько часов до наступления субботы Исройлик задремал. Ему во сне явился старик и спросил:
- Знаешь ли ты, кто я?
- Нет, - ответил Исройлик.
- Знай, что я послан с Неба, чтобы каждый день обучать тебя Торе. Мы встретимся среди гор, недалеко от города. Никому не говори об этом, даже своей жене. Нельзя, чтобы кто-либо об этом знал.
Исройлик спросил, как имя старика, и услышал в ответ, что пока это тайна.
И проснулся. И решил: "Ну, это сон..." Но когда Исройлик пошел в микву и, как стало привычкой у него, погрузился в воду с открытыми глазами, то снова увидел старика - уже не во сне. Большой страх на него напал, хотя и видел Исройлик на своем веку немало чудес.
Субботней ночью старик явился ему в третий раз. Он сказал:
- То, что происходит с тобой сейчас, происходит на самом деле. В первый день недели ты выйдешь из города и встретишь меня в горах. Заклинаю тебя, не забудь: перед этим ты должен погрузиться в микву четыре раза...
Старик исчез. Утром, когда Исройлик пришел в синагогу, его вызвали к Торе во время чтения последнего отрывка недельной главы - честь, которую оказывают самым уважаемым прихожанам. В глазах окружающих Исройлик до сих пор таковым не был.
Во время субботней трапезы рабби Гершон спросил:
- Исройлик, ты здоров ли? У тебя очень изменилось лицо, не могу понять, в чем дело.
Исройлик промолчал. Что он мог сказать? Он чувствовал, что его окружает свет, что в его душе пробуждаются источники, о которых он не знал до сих пор...
Наутро, в первый день недели, выпал глубокий снег. Исройлик, еще не согревшись после миквы, стал протаптывать тропинку среди спокойной белизны и тихого одиночества.
И вот он уже не один. Старик стоит перед ним. Он ведет Исройлика в пещеру, притаившуюся в складке горы. Там ни одной свечи, но пещера вся полна света. Там стол и два стула, больше ничего. Они уселись, и старик достал книгу, которую Исройлик, хорошо знакомый с Кабалою, никогда не видел до сих пор.
Когда Исройлик открыл ее, то как будто вторая душа вошла в него, и он увидел тропинки, которые соединяют небеса и землю, и мир стал виден изнутри, похожий на книгу...
Через два часа старик сказал:
- Сынок, на сегодня хватит. А завтра, с помощью Всевышнего, мы продолжим вновь. Остерегайся, не рассказывай об этом ни одной живой душе.
И старик взял Исройлика за руку и вывел его из пещеры, потому что не так просто самому покинуть место, где струится невидимый свет.
Учитель проводил ученика до ворот города, а там возложил на его голову руки и благословил.
Никто не обратил на них внимания. Может, тишина и снег оберегали их. А может, люди были тогда чище. Никто не удивился, глядя, как один еврей благословляет другого.
Спустя много времени старик открыл Исройлику свое имя. Это был пророк Ахия, учитель пророка Элияу, один из семидесяти старцев, сидевших перед Давидом и решавших вопросы, на которых стоит мир.
Когда Исройлик услышал его имя, то от большого трепета лишился чувств. А мы с вами, нынешние, спокойно читаем эти строки. И это самая большая наша проблема.
Проблема мира, где капли драгоценного вина льются в грязь, потому что не готова чаша, мало золота...
В то же самое время рабби Гершон имел со своей сестрой решительный разговор. С дрожью в голосе он заявил:
- Не могу я больше выносить, что такой невежда живет в моем доме. Хочешь развестись с ним - хорошо. А если нет, то куплю я вам телегу и лошадку, и езжайте жить в другое место...
Когда Исройлик узнал об этом, то удивился, как же это на свете одно так хорошо прилажено к другому. И может, потому, что ему открылась прежде тайная сторона дела, он совсем не рассердился на рабби Гершона за его суровое решение. Наоборот, Исройлик радовался как человек, который меняет маленький дом на большой.
Погрузил в телегу скарб, усадил жену поудобнее, влез на облучок, сказал молитву и хлестнул вожжами. И пошла себе лошадка, и закрутились колеса. Внизу грязь и камни, наверху бездонное небо. Куда хочешь, туда и смотри.
Тогда исполнилось непутевому Исройлику 26 лет, и члены союза нистарим выбрали его своим главой.
Кормились супруги так: Исройлик копал в оврагах глину, а жена возила ее в город и продавала печникам и горшечникам. Ночевать, однако, приходилось по чужим углам, а то и в сараях, а то и под открытым небом. Так они объездили всю Украину. И везде поджидала Исройлика пещера, залитая светом, таинственный учитель и заветная книга.
На рабби Гершона он совсем не сердился. Исройлик сердился, если можно сказать о нем такое, на преграды, которые отделяют одного еврея от другого. И старался при любой возможности их ломать.
В тех краях водились страшные разбойники. Раз шли они по лесу со своими ножами и кистенями и увидели такую картину. По краю обрыва идет человек, не глядя себе под ноги. Еще шаг - и он рухнет в пропасть. Но тут другой край обрыва пододвинулся к нему, и он продолжал идти как ни в чем не бывало. Это повторилось несколько раз. Обрыв то сходился, то расходился в зависимости от того, куда Исройлик держал путь.
Тогда жуткие эти люди разыскали Исройлика, упали перед ним на колени и сказали такие слова:
- Мы видим, что ты человек Б-жий, что чудеса с тобой творятся. Так помолись, чтобы помог нам Всевышний в нашем ремесле, потому что дело разбойничье опасное, погибнешь и глазом не моргнешь...
Отвечал Исройлик:
- Если поклянетесь, что не тронете пальцем ни одного еврея, тогда, будь по-вашему, помолюсь...
Разбойники поклялись. И с той поры, если возникал у них спор или запутанное дело, приходили они к Исройлику и просили его совета и суда. Однажды решил он дело в пользу одного из спорщиков, а второй обиделся и решил Исройлика убить. Дождался разбойник, пока тот отправился спать, а потом подкрался и занес топор. Тут схватили его невидимые руки и стали бить нещадно по всему телу сразу.
Орал разбойник, молил разбойник - ничего не помогало. Наутро он представлял собой один сплошной синяк. А когда отлежался, то честно, без стеснения рассказал, что с ним приключилось.
Исройлик спросил:
- Как же ты решился поднять на меня руку? Бандит, простая душа, почесал в затылке:
- Да кто же знал...
- Мы знаем, что ты давно мечтаешь побывать в Эрец-Исраэль. Пойдем, мы покажем тебе тайный путь через горные пещеры и подземные реки...
Поверил или нет Исройлик разбойникам, но он решил пойти с ними. Долго продвигались они в темноте пещер, пока не наткнулись на ущелье, дно которого было покрыто жидкой грязью, так что ни ступить туда, ни поплыть... Через ущелье была перекинута доска, по которой разбойники стали переходить на другую сторону. А чтобы не потерять равновесие, они опирались на шест, который втыкали в грязь.
Исройлик, который никогда ничего не боялся, вдруг почувствовал, что ему нельзя переходить на тот берег, что там поджидает его опасность, из которой не выбраться живым. И он остался, а спутники его двинулись дальше.
Оглядевшись вокруг, Исройлик сказал себе:
- Всевышний не зря привел меня в эти места. Наверное, какая-то работа приготовлена мне здесь...
Не успел он закончить, как грязь с чавканьем разлетелась в разные стороны и на берегу показалась лягушка величиной с украинскую хату. Исройлик спросил, глядя на это создание:
- Кто ты?
- Я был талмид-хахам, мудрец Торы, - отвечала лягушка. - А теперь моя душа поселилась в теле этой твари...
- За какие же грехи ты был так наказан?
- Однажды я поленился сделать омовение рук. И ангел-обвинитель стал кричать на Небесном суде: "Мудрец Торы нарушил заповедь мудрецов! Накажите его!" Но ему ответили, что за такой проступок даже мудрецам большого наказания не полагается. И тогда он подсунул мне еще одно нарушение, и я опять нарушил, и еще одно - и я снова... Дело дошло до того, что я совсем перестал соблюдать приказы Торы...
- Неужели тебе ни разу не приходила мысль о тшуве, раскаянии?
- Приходить-то приходила, но для этого нужны силы, а я никак не мог с ними собраться. Обвинитель подсунул мне любовь к спиртному. Так что я или пил, или грешил. Всему на свете приходит конец, и вот я оказался на Небесном суде. Там решили, что поскольку мой самый первый грех связан с водою, то мою душу нужно послать в тело животного, которое живет у воды. И вот я сижу в этой грязи уже пятьсот лет, и нет мне спасения...
- Но ведь рабби Ицхак Лурия из Цфата помог душам многих грешников, - сказал Исройлик. - Почему же твоя душа не поднялась отсюда?
- Для тикуна - исправления души - нужно, чтобы рядом оказался еврей, - объяснила лягушка. - Чтобы он произнес благословение или хотя бы подумал о святом. Но в том и заключается мое наказание и моя беда, что не заходят евреи в эти темные пещеры!
- Ну видишь, я зашел, - сказал Исройлик.
Он помолился за душу грешного мудреца, и она, расставшись с телом животного, поднялась туда, куда должна была подняться. А Исройлик обошел тушу лягушки и отправился назад, домой, чтобы сделать омовение рук и благословить хлеб, лежащий на скатерти грубого полотна.
Также советуют вынести на улицу воду, которую слили в таз после утреннего омовения рук, и вылить ее.
Исройлик думал, что такая жизнь будет продолжаться всегда. Но однажды учитель сказал ему:
- Тебе скоро исполнится 36 лет, и Наверху решено, что ты должен раскрыться людям. Ученик спросил взволнованно:
- Чем я хуже моих друзей, скрытых праведников? Почему им позволено исполнять свою службу втайне, не привлекая внимания? Ведь я знаю, что мое раскрытие приведет ко многим спорам и навлечет на меня гнев больших мудрецов...
Отвечено ему было:
- Потому что так решено, и не нам с тобой это обсуждать. Для того мы и учились все эти годы, чтобы новое знание пришло в этот мир. И знай, что если ты откажешься, то больше мы не увидимся...
Такие разговоры длились долго. Наконец, Исройлик согласился. А учитель сказал ему:
- У Давида было шестьдесят богатырей, которые охраняли его день и ночь. Тебя тоже будут окружать шестьдесят богатырей Торы, которые пойдут за тобой в огонь и воду.
Как вы думаете, кто оказался первым из них? Ученый родственник, брат жены, рабби Гершон собственной персоной. Исройлик написал ему письмо, где рассказал все как есть, черным по белому. Там были такие строки: "Волосы у меня встают дыбом при мысли о том, что нужно раскрыться и взять на себя такую тяжелую ношу. Ведь кто я такой? Наверняка, без всякого сомнения, есть люди выше меня и лучше. Но, родич мой дорогой и любимый, что я могу сделать, если от Всевышнего, благословен Он, пришло это слово? И, вдобавок, мой наставник и учитель дал на это свое согласие... Я знаю, что будет много обвинителей и противников у меня, но на Всевышнего, благословен Он, вся моя надежда..."
Рабби Гершон перечитал письмо и, наверное, подумал, что если не суждено ему было сделаться учителем Исройлика, значит, самому придется стать его учеником. Мысль была настолько необычной, что у рабби Гершона закружилась голова.
Хотелось ему провести субботний день в компании более ученой, да и, признаться, отведать пищу более изысканную. Вдруг увидел ученик, что супруга Исройлика лепит из теста двенадцать субботних хал, как принято у кабалистов.
- Зачем вам двенадцать хал?! - воскликнул юноша. Отвечала ему хозяйка:
- Мой муж человек простой, но кашерный. Он видел, как мой брат и твой учитель произносит субботний Кидуш над двенадцатью хлебами, и тоже решил так делать...
Спросил тогда гость, нет ли поблизости места, где можно помыться перед субботой. И получил ответ, что не нужно никуда ходить. Есть и баня за домом, и миква с проточной водой.
- Зачем вам миква?! - воскликнул гость. Отвечала ему хозяйка:
- Мой муж - человек кашерный и каждый день ходит в микву. Хотя, конечно, неученый...
Исройлик пришел на закате из лесов и полей, где он молился и размышлял. И подумалось ему, что если он сам прочтет Кидуш - освящение субботнего дня - с той любовью и душевной силой, с которыми он это обычно делал, то гость еще, пожалуй, потеряет рассудок. Тогда он попросил сказать Кидуш ученого юношу.
Потом они уселись за стол и стали есть субботнюю трапезу, как обычно, с весельем и тихой радостью. Исройлик попросил гостя рассказать какой-нибудь отрывок из Торы. И тот, продолжая видеть Исройлика таким, каким он ему казался, рассказал со вздохом нечто простое: как евреи были в Египте, как фараон их мучил. И потом, значит, спаслись из рабства.
Сказали молитву после еды и улеглись спать. В полночь гость проснулся. Ему привиделось, что в доме пожар. Багряный отсвет плясал на потолке, как будто огонь вырвался из печи и пожирает все вокруг... В страхе вскочил юноша и бросился будить хозяев. Последнее, что он увидел: огня нет, а есть нестерпимый свет. И Исройлик. Но что, где, почему?! Он потерял сознание.
Когда гостя привели в чувство, он увидел, что свет пропал, а Исройлик остался и спрашивает его:
- Зачем глядишь туда, куда у тебя нет права смотреть?
И совсем не знал гость, что на это сказать...
Утром после молитвы, весь полный возвышенного веселья, Исройлик вошел в дом. И сделал Кидуш так, как он привык делать. Ученый юноша слушал и не верил своим ушам. Верней, ушам верил - себе нет.
На закате, когда в третий раз уселись хозяева и гость за субботний стол, Исройлик начал раскрывать перед гостем такие тайны Торы, о которых тот не слыхивал никогда и даже представить себе не мог, что такое возможно на свете.
Гость слушал и не знал, что подумать. Перед ним сидел не раввин, не глава ешивы, не ученый талмудист. А кто же? Об этом ученый юноша не имел понятия. Потом таких людей стали называть так же, как дети зовут меламеда в хедере: Ребе...
Только этот хедер был для взрослых. И не всяк желал учиться в нем. Вот поэтому Исройлик не хотел раскрываться. Но приказ есть приказ.
На прощание Исройлик наказал юноше немедленно отправиться к ученым евреям города Броды и сказать им такие слова: "Большой свет скрывается в окрестностях вашей общины. Стоит вам подняться, и встретить его, и ввести в свой город..."
Наказ этот был исполнен. Ученые мужи, те, кто понимал, пошли встречать Исройлика. Говорят, они сделали ему в лесу трон из веток, и усадили на него, и назвали новым, хотя и с самого детства знакомым именем: Ребе...
А как же еще они могли его назвать? Раввин в городе есть, глава ешивы тоже, и шойхет, и меламед. А чужие должности занимать не полагается.
Ну а Ребе? Для одного это очень много, для другого - ничего не значит. Зависит от того, какой еврей, какой Ребе.
Здесь мы расстаемся с Исройликом, его теперь будут величать по-другому...
О том, какие сокровища таятся у этого юноши в душе, никто не знает. Даже он сам. Но рано утром или поздно вечером, в жару, в сутолоке дня, появлялся перед этим юношей человек на телеге, одетый бедно, с глазами бездонными, как еврейство, как урок Кабалы в полночь. Это был рабби Исроэль.
Он рассказывал присказку или раскрывал книгу - из тех, что учат дети в хедере или души праведников в райских чертогах. И открывался вдруг перед юношей простор невиданный, и он становился учеником Бешта.
Своих учеников Бешт называл хевра кадиша - братство святых. Не надо путать с погребальным братством, которое носит то же название. Эти не хоронили, они оживляли.
Как жемчужины на черном бархате, сияют потаенным светом эти имена: рабби Пинхас из Кореца, рабби Яаков-Йосеф из Полонного, рабби Ехиэль-Михал из Злочева, рабби Нахман из Городенки...
И множество других. Баал-Шем-Тов спешил, его телега мчалась быстро...
Реб Ехиэль-Михал весь день сидел в синагоге, в укромном уголке, и учил Тору. Реб Янкель искал пассажиров, вез их по сухим волнам немощеных дорог, получал положенное и вновь за работу.
Как-то было дело в пятницу. То ли пассажиры попались ему привередливые, то ли неверно рассчитал он время пути, но вернулся реб Янкель домой затемно, нарушил субботу. Стуча сапогами, к которым прилипли палочки соломы, он прибежал к раввину и хрипло закричал:
- Ой, ребе! Ох, кто же я и что же я! Научите, как мне искупить мой грех...
Раввин подумал и сказал:
- В следующую пятницу купи дюжину свечей, приди пораньше в синагогу и зажги их, чтобы было веселее нам встречать субботу...
Во время этой беседы в синагоге почти никого не было. Только тихий молодой человек, реб Ехиэль-Михал, все еще сидел над книгой. Он подумал про себя: "Дюжина свечей за такой серьезный грех? Как такое может быть?.."
В следующую пятницу реб Янкель в точности исполнил наказ раввина. Он воткнул в подсвечники большие отборные свечи и, прослезившись от умиления, зажег их. Вдруг вбежал в синагогу большой и нахальный пес и, не боясь огня, слопал эти свечи и стремглав на улицу.
Реб Ехиэль-Михал перелистнул страницу. А реб Янкель, стуча начищенными до блеска сапогами, побежал к раввину и хрипло закричал:
- Ой, ребе! Ой, какой плохой знак! Раввин похлопал его по плечу:
- Не расстраивайся, все бывает... В следующую пятницу снова купи дюжину свечей, а я скажу шамесу, чтобы следил за входом. Не надо нам тут никаких собак!
В следующую пятницу собак и вправду не было. Но свечи, которые зажег реб Янкель, вдруг стали гореть очень быстро и сгорели до начала субботы. Через неделю в третий раз он попытался выполнить совет раввина, но тут его свечи разом погасли. Другие свечи горят, а его дюжина белеет, словно сосульки на крыше...
Реб Янкель похудел, перестал шутить с седоками, вожжи падали у него из рук. И раввин после третьей неудачи признал - да, дело требует особого разбирательства. Подумав как следует, он сказал извозчику:
- Сдается мне, что этот молодой человек, который учится в уголке, портит тебе все дело... Поезжай-ка ты к его учителю рабби Исроэлю Баал-Шем-Тову и попроси совета.
Делать нечего, отправился реб Янкель в Меджибож, где рабби Исроэль поселился в ту пору. Бешт выслушал его внимательно и сказал:
- Тот тикун, который дал тебе твой рав, хорош и правилен. Попытайся еще раз: принеси перед началом субботы свечи, зажги их, и я обещаю, что они будут гореть так же ярко, как все остальные. А ученику моему, реб Ехиэлю-Михалу, передай, пожалуйста, это письмо...
Извозчик в точности исполнил слова Бешта. Реб Ехиэль-Михал развернул письмо и узнал, что учитель просит немедленно к нему приехать. Дело было в среду или в четверг. До Меджибожа полдня пути. Тихий молодой человек закрыл книгу, собрал небольшой узелок и отправился в дорогу.
Поверите ли вы, что он странствовал целых два дня? То одно не так, то другое. Телега сломалась, лошадь расковалась. А тут еще кучер сбился с пути. День шестой близится к концу, вот-вот наступит святая суббота, а телега все еще трясется, ныряя в овраги, объезжая болота.
Солнце уже пряталось за лесом, когда впереди показались неказистые крыши Меджибожа. Стуча сапогами и дрожа от волнения, тихий молодой человек прибежал к своему учителю. Только и мог он сказать:
- Ой, Ребе!
Рабби Исроэль взглянул пристально на своего ученика и промолвил:
- Видишь, реб Михал, в дороге одно цепляется за другое, и так легко без умысла нарушить субботу. Но если еврей сокрушается об этом всей душою, то дюжина свечей - это вполне подходящий тикун для такого проступка. Разве не так?
В эту субботу дюжина свечей извозчика горела ярко. Такое счастье было на них смотреть...
Известно, что у рабби Исроэля много времени занимала молитва "Шмонэ Эсрэ". В субботу, завернувшись в талес, он мог простоять несколько часов, произнося восемнадцать благословений, из которых она состоит.
Проголодавшийся народ еврейский не мог такого выдержать, и посетители синагоги отлучались на полчасика - сделать освящение субботы, Кидуш, над серебряным стаканчиком с водкой и закусить куском пирога. Потом они возвращались в синагогу и вместе с Бештом заканчивали утреннюю молитву.
Лучшие ученики Бешта, сопровождавшие его повсюду, не оставляли учителя одного. Они учили Тору, читали, размышляли, прохаживаясь по скрипучим деревянным половицам. Так проходил час и другой...
Но однажды сталось так, что почему-то ослабели ученики и вслед за остальными евреями разошлись по домам подкрепиться. Вернувшись, они были поражены: рабби Исроэль уже не молился! Он стоял и дожидался их.
У старших учеников был обычай: заметив что-то новое в поведении Бешта, они каждый раз просили объяснений. Так было и на этот раз.
Рабби Исроэль отвечал:
- Расскажу вам притчу. Однажды под высоким деревом собралось много людей. Один из них, видевший дальше других, заметил в ветвях дерева чудесную птицу, красивей которой нет на свете. Охватило его желание забраться наверх и взять ее в руки. Но лестницы нет, как же быть? Уговорил человек с острым зрением своих друзей встать один на другого, чтобы он забрался им на спины и достал птицу. Однако остальные люди не видели птицу, не знали, как она прекрасна. Тем, кто внизу, надоело ждать, они отодвинулись, и остальные попадали вниз...
То же случилось и со мной. Во время "Шмонэ Эсрэ" передо мной раскрываются все миры, и самое большое желание мое - подняться во дворец Машиаха, который называют в книге "Зоар" "дворцом птичьего гнезда". Находится этот дворец очень высоко, и подняться туда в одиночку у меня не хватает сил. Что я делаю? Ставлю ваши молитвы одна на другую и забираюсь по ним все выше, пока не вхожу во дворец Избавителя. Но сегодня вы разошлись по домам, и я почувствовал, что лечу вниз. Что мне оставалось делать? Разве что побыстрей закончить молитву...
Сказал на это один хасид:
- Теперь понятно, почему Моше-рабейну говорил евреям: "Стойте и я расскажу, что заповедал Всевышний вам". Евреи должны были стоять неподалеку от Моше-рабейну, чтобы он смог подняться ко Всевышнему и услышать Его приказ...
Это тоже неплохо, но в такой учебе, никто не станет спорить, есть много препятствий и границ. А можно по-другому... Когда еврей учит Тору, как будто несется на крыльях, когда за каждым словом видит бездны мудрости, когда он чувствует себя дальше от земли и ближе к Небу - тогда это простор!
И так нужно молиться, и вот так нужно выполнять любую мицву...
Однажды Бешт сказал:
- Хорошо, сегодня вы увидите пророка.
Дело было в пятницу после полудня. У Бешта был обычай выходить в поле и готовиться к приходу субботы задолго до того, как солнце скроется за крышами. Вот и на этот раз, окруженный учениками, он вышел за околицу и вдруг сказал:
- Я хочу выкурить трубку.
Юноши знали, что Бешт никогда не курит просто так. Каждая затяжка для него - это погружение в себя, погружение в тайну. Они разбрелись в разные стороны - может, повстречают того, кто сможет одолжить свою люльку их учителю. Но напрасно - кругом ни души.
Бешт стоял, ждал, а потом воскликнул:
- Смотрите, вон идет господин шляхтич. Попросите у него, может, даст.
И впрямь, проходил неподалеку польский дворянин. Ученики поспешили к нему навстречу и объяснили: так и так, срочно нужно раскурить трубочку их учителю. Не одолжит ли он свою, если есть у него...
- А что ж, и одолжу, - согласился шляхтич. - Ведите меня к вашему раввину.
Доставая трубку, пан сам набил ее табаком и высек огонь, щелкнув кремнями. Затянувшись, Бешт стал расспрашивать шляхтича, хорошо ли принялась пшеница на его полях, много ли зерна дадут колосья при обмолоте. Ученики между тем вели ученые разговоры, готовясь к встрече с пророком. Потом шляхтич пошел своей дорогой, а евреи своей. Рабби Исроэль сказал:
- Ну вот я и выполнил свое обещание...
- Что? - вскричали ученики. - Этот шляхтич - пророк? Элияу принял обличье шляхтича?!
Бешт улыбнулся и кивнул головой. Юноши стали допытываться:
- О чем же вы говорили с ним?
- "Хорошо ли поднялась пшеница на полях", - это о том, насколько велико стремление евреев приблизиться к Творцу. "Много ли зерна дают колосья", - это о том, насколько наш призыв снизу может вызвать отклик Сверху, готов ли Всевышний щедро наградить своими милостями наш народ...
Ученики возвращались назад, повесив головы. Вдруг один из них спросил:
- А вдруг эти тайны можно узнать не только из разговора с пророком? А может, для этого достаточно прислушаться к разговорам обычных людей?
Бешт снова улыбнулся, словно хотел сказать:
- Вот для этого я и вывел вас в поле...
"Два человека подошли ко дворцу, чтобы повидать царя. Но стражники у ворот сказали им, что царь не показывается никому на свете. Один из путников тут же махнул рукой и повернул назад. А второй все-таки вошел во дворец, и, представьте, стражники не сказали ему ни слова.
Странные порядки были в этом дворце! Ты мог идти куда хочешь, любуясь красивыми залами и благоухающими цветниками. Ты мог есть блюда с царского стола и брать в подарок любые украшения из его сокровищниц.
Об этом говорится у наших пророков: "До Меня вы можете не добраться, но соблюдайте Мою Тору..." Когда путник, богатый и счастливый, вышел из дворца, он повстречал на дороге нищего, который поленился туда зайти".
Наш раввин нуждается в средствах на дела общественные и благотворительные. Он беседует с Мойше-Хаимом, потом со Шмуэлем-Янкелем, потом с рыжим Йосей, и все твердят ему одно: "Вся цдака идет на помощь нашему талмид-хахаму, а больше ни одной лишней копейки у нас нет".
Наш раввин не любил споров. Вместо того, чтобы объяснить упрямым домохозяевам, что лишняя копейка на хорошее дело всегда должна найтись, он предложил им помогать талмид-хахаму поменьше, чтобы оставались деньги и на другие добрые дела.
Раввинов не всегда слушают. Но тут жители местечка почему-то послушались его очень быстро. Талмид-хахам каждую неделю получал все меньше. Однажды, когда жена пришла в синагогу, где он сидел над Торой, и попросила денег, чтобы купить продукты на субботу, ее муж развел руками: мне вообще ничего не дали... Женщина повернулась и вышла, опустив голову. Муж посмотрел ей вслед и вдруг заплакал. Разве он виноват, что с детства ему внушали, что учить Тору важнее всего, и поэтому не выучился он на сапожника, не стал коробейником.
Плакал он тихо, и те, кто был в синагоге, не обратили на это внимания. Но слезы его наделали большой шум на Небесах. И против нового раввина завели дело...
А тут новая напасть: пришли к нему судиться два еврея. Один из них, если судить по Галахе, оказался подлецом. Он предложил помещику арендную плату в полтора раза больше, чем первый, и пан прогнал прежнего арендатора, лишив куска хлеба его семью.
И опять раввина подвело желание со всеми ладить. Он сказал, выслушав спорщиков: "Ты наверно прав. А ты все-таки неправ. Постарайтесь помириться, зачем враждовать..." Но не метал громы и молнии, не сказал подлецу, что если тот не откажется от нечестной аренды, то на него наложат херем - отлучение от общины. И тогда его не пустят в синагогу, и не захотят породниться с ним, и даже не дадут места на еврейском кладбище.
Ничего этого наш раввин не сделал. И на Небесах на него завели второе дело. Сложившись вместе, два этих обвинения привели к суровому решению: раввина нужно подвергнуть испытанию. Ангел-обвинитель должен вселить в него желание креститься, растоптать свое еврейство...
Так повелось в этом местечке, что в субботу утром раввин молился в одиночестве - в своем доме рядом с синагогой. Потом он шел слушать чтение Торы и заканчивал молитву вместе со всеми прихожанами. Затем евреи заходили к нему домой, говорили "а гут шаббос", а рав угощал каждого куском пирога и рюмкой водки.
Наш равин только-только надел талес, чтобы начать молиться. Но ангел-обвинитель махнул за окошком своим крылом, и вдруг, как через дырочку в плотине, в душу ученика Бешта хлынули потоки грязной воды. Желание изменить веру так сильно овладело им, что наш раввин, не снимая талеса, бросился к дому священника на окраине городка.
Открыв дверь, ксендз спросил у раввина, чем он может ему помочь. И услышав ответ, вытаращил глаза: такой кит никогда раньше не клевал на его удочку. К счастью у ксендза в тот день сидели важные гости: может, панский управляющий, а может, писарь воеводы. Он сказал раввину, что пару часов придется подождать. Провели несчастного еврея в отдельную комнату и, чтобы приятнее было коротать время, принесли туда разных закусок и большой графин с водкой.
Наш раввин водки никогда не пил, да и вино заставлял себя пробовать с большой неохотой. Но сейчас он был почти гой. И вот, согласно новому своему положению, а также чтобы заглушить стоны души, он налил большой стакан и выпил залпом. Через минуту ему стало плохо, а еще через пять он заснул прямо на полу.
Зашел священник, увидел, что "пациент" в неподходящем состоянии, и решил подождать еще несколько часов.
Раввин очнулся, сообразил, что процедура откладывается, и опять совершил те же действия с тем же результатом.
По местечку невесть как пробежал слух, что раввин пошел к ксендзу креститься. Люди плакали и рвали на себе волосы. А теперь мы перенесемся в Меджибож.
У Баал-Шем-Това был обычай в субботу во время третьей трапезы окидывать духовным взглядом всех своих учеников -каждого по отдельности. Когда дошел черед до нашего раввина, Бешт увидел, что он весь упрятан в черный мешок нечистоты, словно совершил кровосмешение или убийство. Рабби Исроэль содрогнулся, и душа его поднялась в высшие миры, куда уходят нити наших поступков и где ткут из них ткань человеческой судьбы.
В одном из райских дворцов Бешт узнал, какие проступки совершил молодой раввин и какому страшному испытанию он сейчас подвергается. Бешт спросил, есть ли какая-то возможность вызволить раввина из беды. И получил ответ:"Да". Его ученик всегда очень тщательно соблюдал обычай устраивать мелаве малка - праздничную трапезу, во время которой мы провожаем ушедшую субботу. Если раввин и сейчас догадается устроить ее, то этот обычай поможет ему спасти душу от гибели, от крещения.
Но как он сможет об этом догадаться - лежа на полу, в беспамятстве, под иконой?
Душа Бешта вновь соединилась с телом. Когда закончилась суббота, он подозвал одного из своих учеников, дал ему субботние халы со своего стола и сказал:
- Возьми, иди, и Всевышний будет тебе в помощь...
Ни о чем не спрашивая, ученик вышел в ночь и зашагал неведомо куда. Вдруг он увидел, что на дороге разбросано много острых камней, по которым тяжело идти. Ученик понял, что это ангел-обвинитель хочет помешать ему и, значит, он выбрал верное направление.
Направление-то было верным, но не знал он, что лежит его дорога с Украины в Литву, а это много дней пути... Хотя, может, именно поэтому Бешт сказал ему просто - "возьми и иди".
Дорога опять стала чистой и ровной, но ненадолго. Вдруг выросли на ней, как сугробы, кучи песку. Ученик шел, утопая в песке, и молился, чтобы Всевышний помог ему выполнить поручение учителя.
И опять ровная дорога, и опять всевозможные преграды. Но потом, видно, переменилось что-то - в хорошую сторону. Дорога понеслась навстречу ученику с невиданной быстротой, и он понял, что это кфицат адерех - сокращение пути, подарок от Баал-Шем-Това. Украинские тополя сменились свежей ночной зеленью литовских лесов. Ученик увидел дом у дороги, забор, подпираемый свиньею, освещенное окно и пьяного еврея в раввинском облачении, который лежал на полу.
Ученик понял: здесь. Он зашел в дом, и так сталось, что никто не заметил его, не преградил ему путь. Лежащий человек между тем поднялся, подошел к столу и налил себе стакан водки. Ученик Бешта сказал ему с улыбкой:
- Эй, приятель, выпить - дело хорошее, но сперва по нашему закону нужно сделать омовение рук.
Раввин вспомнил, что на исходе субботы он всегда делал омовение рук и исполнил совет беспрекословно. После этого он вновь потянулся к стакану, но ученик остановил его, сказав:
- Эй, приятель, что было - было, но вообще-то полагается закусывать. Скажи, будь другом, благословение на хлеб.
Раввин подчинился и, отведав халу со стола Бешта, почувствовал, что вдруг память, сердце и разум возвращаются к нему. Тогда он закричал:
- Ой, что я наделал! Ой, что и на что я мог променять! Ой, где моя душа? И где рабби Исроэль? Только он сможет научить меня, как исправить грех...
Ученик Бешта прервал его крики:
- Знаешь, приятель, давай сперва выйдем отсюда. А потом возьми меня за пояс, и мы потихоньку двинемся на Украину, в Меджибож. И с Б-жьей помощью придем туда, и очень скоро...
Так оно и вышло. Лишь только оказались они за воротами, лишь только раввин взялся за пояс ученика Бешта, как метнулась лентой из-под ног земля, и вот уже снова украинские тополя, и Баал-Шем-Тов, оказывается, еще сидит среди своих хасидов, провожая субботу. Раввин увидел его и упал в обморок.
А дальше все было так же легко, как в сказке, или так же трудно, как в жизни. Бешт подсказал ему, как искупить грех. Раввин начал исправлять себя, и это заняло очень много времени. Пришлось идти по дороге, где разбросаны острые камни. А потом, за поворотом, его ждали сугробы сыпучего песка. Понеслась ли потом дорога ему навстречу? Этого никто не знает. Это знает только тот, кто по ней идет.
"Их мертвецы встают на защиту!" - закричал кто-то, и поляки стали разбегаться. Идея нарядить самых сильных мужчин общины в саваны и поставить их как заслон принадлежала местному раввину. Когда угроза миновала, бывшие мертвецы сняли саваны и надели талесы.
- Ты думаешь, что великий Баал-Шем-Тов ест треф? Ты считаешь себя самым святым на свете?
Реб Зеев, который был известен тем, что всегда говорил только правду, глубоко вздохнул:
- Дело совсем в другом. Мы живем в поколении "пятки Машиаха", когда разум и сердца мельчают. Для того, чтобы извлечь находящийся в пище Б-жественный свет, нам нужны "костыли": различные строгости и ограничения. А наш учитель, благодаря своей душевной силе, может обходиться без лишних строгостей. Он идет без костылей, а я без них и шагу не могу ступить, чтобы не упасть в глубокую яму. Каждому свое...
Евреи появились здесь в 16 веке. В "коронной метрике" говорится, что "меджибожский еврей Либерман назначен для наблюдения за интересами королевской казны в Подолии и на Руси и освобождается от подсудности всякого рода властям, кроме короля". Может быть, семья этого влиятельного человека вместе со всем ее окружением и стала ядром здешней общины.
Еврейские ремесленники, среди которых были ткачи, сапожники, шляпники, ювелиры, славились своим мастерством. На ярмарки в Меджибож приезжали купцы из Польши, немецких и итальянских городов. Они закупали здесь пряжу, ковры, меха, соленую рыбу, а также гнали гурты скота в Центральную Европу. Сохранилась запись, что в 1584 году один местный еврей повез на продажу в город Бар кожи, ткани, шляпы, воск и водку.
Кроме евреев в Меджибоже жили поляки, украинцы, армяне, греки, немцы. В 17 веке здесь было 12 тысяч жителей - всего на три тысячи меньше, чем в Киеве.
Восстание Хмельницкого залило еврейские местечки кровью. Мрачный прототип Тараса Бульбы, полковник Максим Кривонос, под началом которого находилось 20 тысяч человек, занял Меджибож и приступил к привычным грабежам и убийствам. Правда, нашлись евреи, которым удалось спастись. В Меджибоже было много подвальных складов с подземными ходами, которые соединялись, разветвлялись, вели за пределы городского вала, а может быть, и в саму крепость, которую казаки взять не смогли. Евреи хоронились в этих убежищах, уходили от пытки и ножа.
Когда огонь восстания стих, после всех казацких набегов в Меджибоже из 600 еврейских семей осталось меньше десяти. Чтобы помочь им пустить новые ростки на пепелище, пан Синявский освободил их от уплаты налогов. Мучения на этом, однако, не закончились. С 1659 по 1671 год Меджибож перенес шесть нападений русских и татарских войск, которые тоже обломали зубы о замок, стоявший у слияния двух рек.
В 1672 году Меджибож, как и большая часть Подольского и Киевского воеводств, по Бучацкому договору перешел к Турции, пожинавшей плоды смуты, которую потом назвали "воссоединением Украины с Россией". Замковый костел на 27 лет сделался мечетью, а также появился справный каменный мост через реку Бужок, который называли Турецким. Евреев турки не притесняли. В 1731 году дочь Николая Синявского стала женой князя Чарторыйского, принеся ему в приданое 30 городов, в том числе Меджибож. А в 1740 году чиновник, составлявший список жителей, отметил, что рядом с большой синагогой есть дом, принадлежащий еврейской общине, и проживает в нем "доктор кабалы" Баал-Шем. Наспех очиненное казенное перо неловко и нечаянно коснулось большой тайны... Из старинных записей мы узнаем, что община поддерживала также нескольких учеников рабби Исроэля, например, реб Зеева Кицеса и реб Довида Фуркеса. Каждый из них получал в неделю одну или две золотых монеты.
Из указанной переписи жителей Меджибожа мы узнаем, что в середине 18-го века здесь было 211 еврейских и 401 нееврейская семья. Евреи занимались почти тремя десятками ремесел. Среди них были портные, скорняки, жестянщики, котельщики, переплетчики, пряничники, врачи, аптекари, музыканты, возчики. Община содержала раввина, кантора, шамесов, меламедов, шойхетов. В 1793 г., после второго раздела Польши, Меджибож отошел к Российской империи.
На протяжении более чем полувека еврейская община росла, находясь под постоянной угрозой наследников Хмельницкого, гайдамаков. Но говорят евреи, что благодаря Баал-Шем-Тову страшные телеги гайдамаков, в которых, помимо прочего, лежали "освященные ножи" для "наказания евреев смертию", объезжали Меджибож стороною. Ведь известно, что праведники встают раньше самых первых петухов и притягивают Небо к земле со всеми его звездами, и тогда злодеям тяжело дышать...
Магид из Полонного, впрочем, не терял надежды. Вновь отправляясь навестить учителя, он говорил себе: "Ну, ничего, на этот раз..."
Однажды ему и вправду улыбнулась удача. Бешт отправлялся в какую-то поездку и пригласил ученика с собой. В пути рабби Исроэль сказал:
- Я знаю, что ты приехал, чтобы научиться языку животных и растений. Что ж, прежде всего нужно понять, что жизненная сила спускается к любому живому существу от Трона Славы Б-га, который пророк Ехезкель видел в своем пророчестве. Многократно изменяясь и уменьшаясь, эта сила достигает самого дна нашего мира. Вот то, что нужно знать в общих чертах. Сейчас я буду объяснять детали.
После того, как объяснение закончилось, рабби Яаков-Йосеф почувствовал, что теперь он понимает, о чем шепчутся дубы на перекрестке и о чем перекликаются ласточки, черными серпами рассекавшие небо. Это ощущение невозможно передать. Ученик Бешта застыл, пораженный...
Баал-Шем-Тов спросил:
- Ты хорошо во всем разобрался?
Магид кивнул головой.
Бешт провел рукой перед лицом ученика, и тот забыл всю эту тайную науку мгновенно и без следа. Рабби Исроэль сказал:
- Если б ты нуждался в этом искусстве для служения Всевышнему, я бы сам подгонял тебя освоить его поскорее. Но служба твоя в другом, и подтверждение этому то, что ты забыл все сразу...
Дубрава шелестела, ласточки резали серпами небосклон, но Магид из Полонного больше не обращал на них внимания. Он обдумывал новый урок Бешта.
В субботу несколько десятков гостей собралось за столом у рабби Исроэля. Было среди них немало людей совсем простых: сапожников, огородников, бродячих торговцев. Рабби Исроэль принимал их с особым почетом и любовью. Отвечал на их вопросы, порой не слишком умные, угощал, расспрашивал о житье-бытье.
Молодые праведники, ученики Бешта, были к этому привычны. И все же то один, то другой думал о том, что намного приятней слышать из уст учителя тайны Торы, чем следить за тем, как он толкует, например, с извозчиком о подковах и овсе.
Был у них, однако, свой звездный час: дневная субботняя трапеза, на которую не допускался никто, кроме членов знаменитой хевра кадиша, то есть постоянных учеников рабби Исроэля. Так было и на этот раз. Молодые праведники слушали Бешта, их мысли, как облака, плыли между небом и землей, и тайны, одна другой прекрасней, раскрывались перед ними.
А прочие гости, чтобы не терять времени даром, пошли в синагогу и там читали Псалмы Давида. По малой учености другое занятие было им недоступно.
Вдруг одна мыслишка, незаметная, как червячок в яблоке, потревожила учеников. Им подумалось: "Вот так бы и учиться весь субботний день, а не тратить время на разных землекопов и жестянщиков..."
Баал-Шем-Тов услышал эту мысль. Неожиданно он велел каждому положить руку на плечо соседа, а сам положил руки на плечи двоих, что сидели от него по обе стороны. Получилась замкнутая цепочка.
Бешт приказал петь нигуним - хасидские напевы. А потом сказал, чтобы все закрыли глаза. И вдруг ученики, сидевшие в полном молчании, услышали чьи-то голоса, которые приближались, становясь все громче. Они поняли: это читают Псалмы те самые жестянщики и землекопы, которые вчера сидели с ними вместе за субботним столом. Читают вперемежку с мольбами, читают голосами, которые рвут душу..
"Ой, Владыка мира!.. Слова Всевышнего чисты, серебро очищенное..."
"Ох, Хозяин мира!.. Проверял меня Всевышний и испытывал, очистил мои внутренности, вынул грязь из сердца..."
"Отец, родной мой!.. Помилуй меня, Творец, помилуй, потому что уповает на Тебя душа моя..."
А один кричал что было сил:
"Гевалт! На помощь!.. Рассеются Его враги, побегут прочь ненавистники!"
А этот рыдал:
"Ой, Отец... Даже у птицы есть дом..."
Сливаясь вместе, эти голоса рождали песню еврейской молитвы, напев нашей жизни. Ученики Бешта сидели с закрытыми глазами, и слезы текли из-под ресниц, и сердца их были разбиты, и овладели ими мысли о том, как искупить свой грех... А какой?
Разве они не знали о еврейских горестях, об испытаниях, которые выпадают на долю простых людей? Или мало знать, надо уметь услышать...
Бешт убрал руки с плеч учеников. Цепочка разомкнулась. Голоса исчезли.
Но слух остался. Осталось редкое умение услышать чужое сердце. Ученики Бешта были праведниками, поэтому они усвоили это искусство с первого раза.
Ученик провел у Бешта какое-то время и привязался душой к рабби Исроэлю. Настала пора ему уезжать. Прощаясь с ним, Бешт сказал торжественно:
- Призываю тебя и заклинаю: если ты увидел во мне что-нибудь смешное, обязательно расскажи об этом рабби Хаиму. Мне открылось, что его душа связана с душой рабби Йоханана, одного из столпов Талмуда. Известно, что рабби Йоханан никогда не смеялся, и оказалось, что это лишает его цельности. Так вот: если ты заставишь своего учителя рассмеяться, рассказав о какой-нибудь моей странности, ты приобретешь себе долю в Будущем Мире. А рабби Хаим наконец научится быть веселым...
Сейчас мы с вами узнаем почему...
В Рош Ашана, во время молитвы, один из учеников Бешта уронил табакерку и наклонился, чтобы ее поднять. А его товарищ, увидев это, высоко поднял брови. Как можно сейчас, когда решается судьба всего мира и каждого человека, отвлекаться на такие пустяки?
Ангел-обвинитель быстро записал мысли молодого праведника и тут же передал их по назначению. Бешт вдруг увидел: что-то недоброе должно случиться с любителем табака в наступающем году...
Он сделал все, чтобы отвести обвинение! Он поднимался в высшие миры, он стучался в чертоги, где обитали души больших праведников - ничего не помогало. Лишь одну уступку получил рабби Исроэль: обвинение будет снято, если молодой цадик, который подумал о любителе табака плохо, подумает о нем хорошо. Легко сказать...
Была ночь, когда Бешт отправился в синагогу, где молодой и строгий праведник готовился читать особую молитву. Он не смог ее начать, потому что Бешт "взял в плен" его разум и заставил думать на вполне будничную и довольно смешную тему: зачем люди курят табак...
Меряя шагами синагогу, ученик рабби Исроэля пришел к необычному выводу: есть души, которые слишком высоки, чтобы соединиться по-настоящему с физической стороной нашего мира. А это совершенно необходимо - иначе они не выполнят ту задачу, ради которой пришли в мир. Их "путь в мир" лежит через самую бестелесную субстанцию: запах... Вот почему открыли люди для себя табак и даже не поленились привезти его из заморских стран.
"Если так, чего же я рассердился на моего товарища тогда, на молитве? - подумал ученик Бешта. - Зря, не нужно было..."
Падающая звезда чиркнула за окном по черному небосклону. Может, это упало, сгорев, суровое обвинение?
Был день во время праздника Суккот, когда Бешт отвечал своим ученикам на все вопросы, которые им хотелось бы задать. Молодой и строгий цадик пришел к учителю и спросил:
- Зачем люди курят табак?
- Скажи ты сам, - улыбнулся рабби Исроэль. Ученик рассказал, что подумалось ему ночью. Баал-Шем-Тов слушал его кивая, а потом подвел итог:
- И после всего этого я приказываю тебе: никогда не суди людей слишком быстро и слишком строго. Знай, что наши мысли, к сожалению, тоже могут обвинять.
- Скажи им, чтобы они перестали пить! Иначе у нас не останется вина на Кидуш и Авдалу! Бешт ответил с улыбкой:
- Верно ты говоришь. Пойди скажи им сама, чтобы кончили плясать и шли по домам...
Ребецен зашла в комнату, где шло веселье. Она увидела, что ученики танцуют, взявшись за руки, а Небесный огонь, как хупа, порхает и вьется над их головами.
Жена Бешта побежала в погреб и принесли им еще вина.
Синагога в Луцке была снабжена бойницами для обороны "со всех четырех сторон", а также пушкой. Пули и ядра от обстрела русской артиллерии, попадавшие в синагогу Острога, не причиняли никому вреда.
Держала наша синагога оборону, держалась изо всех сил...
- Молитесь и пробудите в сердце мысли о раскаянии, потому что этот необрезанный хочет убить нас...
Ученики обомлели. Кучер Алексей был предан Бешту душой и телом и служил у него безгрешно уже много лет. Однако Ба-ал-Шем-Тов прикрикнул:
- Делайте то, что я сказал вам!
Что ж, молодые праведники стали молиться и размышлять о раскаянии. Когда под вечер они остановились на ночлег, Бешт позвал кучера и спросил:
- Скажи правду, о чем ты думал, когда мы проезжали такое-то место? Тот вскричал:
- Хотел убить вас всех!
И упал на колени. Баал-Шем-Тов сказал:
- Разве ты не знаешь, что я чувствую любую вещь и от меня ничего не скроешь?
- Хозяин, я сам ничего не понимаю! Как будто злой дух накатил на меня...
- Хорошо, ступай...
Когда кучер ушел, рабби Исроэль объяснил ученикам, что любой поступок в этом мире оставляет рошем - след. В месте, которое они проезжали, несколько лет назад разбойники убили евреев. И ветер убийства продолжал гулять там, вызывая у гоев желание пролить еврейскую кровь. Но теперь их молитвы сделали свое: дух убийства испарился.
Правда, только в этом месте. Но еще осталось много других. Значит, надо снова запрягать лошадок...
Однажды, когда рабби Исроэль был в дороге, он услышал керуз - весть из высших миров, что ему нужно остановиться на субботу в таком-то городке, в таком-то семействе. Разыскал кучер Бешта нужную улицу, постучал кнутом в ворота дома, но ему не захотели открывать. Тогда послал рабби Исроэль своего писца реб Цви на переговоры с обитателями.
Встретила Цви хозяйка дома, назовем ее Голда, и сказала очень сухо и твердо, что никого они принять не могут. Сын ее очень болен. Ему нужен полный покой. Реб Цви стал настаивать, и тогда хозяйка, выйдя из себя, посулила на сочном идише тысячу болячек наглому раввину и всем его бессовестным подручным, которые не могут понять по тупости, что это такое - когда в доме беда.
Тут мальчик позвал ее, и Голда, преданная мать, забыв обо всем, бросилась к его кроватке. Вышел к незваным гостям хозяин дома, назовем его реб Нахум. Он не кричал, не ругался, а только руками развел: при другой оказии принять вас будем рады, но сейчас - сами понимаете...
Бешт сказал:
- Если ты впустишь нас, я обещаю, что твой сын поправится.
Хозяин пошел открывать ворота.
Реб Цви с кучером Алексеем перенесли из телеги в дом пожитки, а Баал-Шем-Тов отправился в микву. Он спустился по заросшим зеленью ступенькам в сруб со спокойной чистой водой и, погрузившись в нее с головою, оказался не в этом мире, соединившись душой с тем, что кабалисты называют ям хохма - океаном Б-жественной мудрости. И открылось ему, что душа хозяйского ребенка вот-вот покинет наш мир...
Бешт вернулся и приказал, чтобы все вышли из дома - там останется только он и мальчик. Что же делать, домочадцы, кто плача, кто вздыхая, вышли на улицу. Рабби Исроэль встал у стены и начал молиться. Прошло много времени. Реб Цви забеспокоился. Знал он, что его учитель не читает молитвы, а живет в молитве, и порой это опасно - душа может вырваться из тела...
Реб Цви на цыпочках вошел в дом. Ребенок лежал в беспамятстве. А Бешт... Реб Цви услышал, как он восклицает:
- Немедленно вернись в тело! У тебя нет выхода, раз я обещал!
Реб Цви понял, что Бешт обращается к душе мальчика...
И вновь прошло немало времени, и снова реб Цви, беспокоясь, проник в дом. Он увидел, что Баал-Шем-Тов лежит на полу ничком, раскинув руки и ноги. Это был знак полного умаления и устранения себя перед Творцом, полного принятия Его воли... Любой. Не только той, которая сулит награду...
Потом Бешт поднялся, и реб Цви снова услышал, как он кричит:
- Вернись!
Солнце зашло. В еврейских домах золотым пламенем свечей встречали субботу. Из дома послышался голос Бешта:
- Цви! Неси вино для Кидуша!
Баал-Шем-Тов прочел молитву, освящающую субботний день. После трапезы он вновь стал молиться, и это длилось всю ночь. Наутро рабби Исроэль отправился в синагогу, объяснив реб Цви, какие лекарства давать мальчику и как ухаживать за ним. Голда, хозяйка дома, увидела, что сын ее возвращается к жизни. Тогда она стала плакать. Спросил у нее реб Цви:
- А теперь-то чего ты плачешь? Отвечала хозяйка:
- Как же мне не плакать, если я проклинала твоего учителя, а он оказался святым и спас мне сына... Реб Цви усмехнулся:
- Ничего, учитель мой человек добрый, наверняка он простит тебя.
Придя из синагоги, Баал-Шем-Тов послал сказать хозяйке, чтобы она поставила самые отборные блюда на третью трапезу, а он обещает, что ее сын сядет за стол вместе со всеми. Так и было.
Рассказывают, что, когда Бешт лежал на полу, раскинув руки и ноги, он готов был принять любую кару Неба, лишь бы только еврейский мальчик остался жив. И еще рассказывают, что он молился не только за здоровье мальчика, но чтобы тот дожил до шестидесяти лет и больше, чтобы у него была семья, дети, хороший заработок. Значит, ничего душе ребенка из этих вещей отпущено не было...
Вот почему историю эту стыдно читать, стыдно рассказывать. Бешт был готов пожертвовать всем, даже своей душой, ради ребенка, с которым прежде не встречался и не виделся потом. А мы без колебаний посылаем плоть нашу, своих детей, на улицу, в дискотеки, к игральным автоматам и витринам с их яркой наготой... И при этом молимся, чтобы им было хорошо. Не так надо молиться.
Сказали мудрецы: "Ступень, на которую поднимаются баалей тшува - раскаявшиеся, - недоступна даже для больших праведников..."
Второй праведник тоже находится на ступени баал тшува, потому что он помогает другим встать на путь раскаяния. Собственно, его можно назвать баал тшува - "хозяин раскаяния" - в полном смысле этого слова, ведь благодаря ему многие оставили грех и поднялись туда, куда и не чаяли подняться. Награда праведника, подобного пальме, во много раз больше награды того, который похож на кедр, ведь у пальмы есть плоды. Но и первый праведник тоже целен в своем служении.
Подивился еврей. А хозяйка, приметив это, рассказала ему такую историю:
"В двадцать пять лет пропал мой муж, оставив меня одну с сынишкой на руках. Годы идут, от него ни слуху ни духу. По еврейскому закону выйти снова замуж мне нельзя, так как никто не знает, где мой первый супруг - среди живых или в другом мире... И тогда я решила поехать к Баал-Шем-Тову, чтобы он помог мне в моей беде.
Рабби Исроэль выслушал меня, положил голову на руки, а потом выпрямился и сказал с большой печалью:
- Дочка, я ничем не могу тебе помочь. Муж твой мертв, но нет ни одного свидетеля, который мог бы подтвердить это. Тебе всю жизнь суждено быть агуной - соломенной вдовой.
Он помолчал немного, а потом добавил:
- Дочка, если ты обещаешь до конца дней хранить свою чистоту, то увидишь многих внуков и правнуков, которые родятся от мальчика, стоящего рядом с тобой. А также ты будешь богата.
Я дала ему обещание, и он благословил меня. Сейчас мне сто пять лет, и перед моими глазами уже пятое поколение моих потомков..."
Поняли или нет?.. Тогда послушайте.
Рабби Исроэль отправился однажды в далекое путешествие, и, как обычно, оно происходило с кфицат адерех - невероятно быстрым сокращением пространства. Но лошадки, видно, были новые, не привыкшие еще к такому чуду. Они увидели: кучер Алексей заснул, выпустив кнут из рук, копыта не спеша чмокают по грязи, а заборы, рощи и пригорки стремительно несутся навстречу и исчезают сзади - не успеешь оглянуться!
Еще заметили лошадки такую странность: раньше во время обычных поездок кучер останавливался в каждом селе, чтобы дать им напиться и пожевать овес. А тут - село пролетает за селом, а кучер даже и не думает натянуть вожжи.
- Может, мы стали людьми? - с удивлением подумали лошадки. - Людям ведь не нужно тянуть воду из корыта.
Но даже людям полагается ночлег в дороге. Милое дело после целого дня тряски по ухабам откушать кренделя, принять рюмку водки, а то и песню спеть для настроения. Но вот диво: солнце спряталось в лесу, мгла, звезды, а они все несутся куда-то.
- Может, мы не люди? - обрадовались лошади. - Может быть, мы ангелы?!
Но вот они приехали, куда должны были приехать. Алексей проснулся и завел лошадок на постоялый двор. Там им дали душистого сена, овса, налили чистой воды в корыто. И они набросились на корм и на питье как самые обычные лошади, не вспомнив, что совсем недавно ощущали себя людьми и даже более того...
Эту историю можно рассказывать часто, все время находя в ней новый смысл. Например, такой: силой обстоятельств человек может подняться на большую духовную высоту. Но если он потянулся за сеном в кормушке, за телевизором, за деньгами в банке, то так же быстро можно упасть. Лошадям такое простительно. Еврею - вряд ли...
1. Будь осторожна, когда твой муж сердится. В этот момент не будь ни веселой, ни сварливой - улыбайся и говори тихо.
2. Не заставляй мужа ждать еду. Голод - отец гнева.
3. Не буди его, когда он спит.
4. Будь осторожна с деньгами. Не скрывай от него своих расходов.
5. Храни его секреты. Если он хвастает, держи и это в тайне.
6. Не одобряй его врагов и не надо ненавидеть его Друзей.
7. Не возражай ему и не утверждай, что твое решение лучше, чем его.
8. Не ожидай от него невозможного.
9. Если ты будешь внимательна к его просьбам, он станет твоим рабом.
10. Не говори ничего такого, что задевало бы его. Если ты будешь обращаться с ним, как с царем, он будет относиться к тебе, как к царице.
В конце концов Шломо - уже реб Шломо - вернулся домой. Отец устроил ему шидух со славной девушкой, дочкой реб Элияу-Моше, зажиточного арендатора, поселившегося в деревне недалеко от Слуцка.
Стали молодые жить в любви и согласии. Но через полгода случилось несчастье: жена Шломо, назовем ее Злата, сошла с ума. Она перестала разговаривать, перестала понимать, что происходит вокруг. День-деньской сидела в закутке между печкой и стеной, боясь выйти оттуда. Родители ухаживали за ней, а реб Шломо начал жить один. Новую жену он взять не мог. Развестись со старой тоже - ведь для этого полагалось дать ей гет, разводное письмо. А она не могла принять его, так как пребывала в беспамятстве. Так в мучениях прошло шесть лет.
Случилось, что рабби Исроэль Баал-Шем-Тов приехал в Слуцк. Рассказали ему эту печальную историю. Бешт позвал к себе обоих отцов и спросил:
- Скажите мне, сваты, может, вы держите зуб друг на друга? Может, один обидел другого, а тот не может ему этого простить? Оба родича замотали головами. Реб Натан-Нота стал рассказывать, как реб Элияу-Моше помогает беднякам, как поддерживает мудрецов Торы и какой славой пользуется его гостеприимный дом.
А реб Элияу-Моше начал объяснять, как скромен его ученый родственник. Весь погруженный в Тору, он находит, однако, время для занятий с простыми людьми. И часто мирит евреев, показывая спорщикам, что обвинения, которыми они перебрасываются, на самом деле высосаны из пальца.
Бешт выслушал сватов с явным удовольствием, а затем сказал:
- Ну, если так, мне будет легче помочь вам. С помощью Всевышнего больная поправится. Но нужно выполнить одно условие: ваши дети должны развестись...
Мудрец и арендатор посмотрели друг на друга и чуть не вскрикнули от горя. Они начали было доказывать Бешту, что для развода нет причины, что Злата очень любит Шломо и для них обоих это будет страшным ударом.
Рабби Исроэль остановил их:
- Если вы не согласны, я ничем не могу помочь. А если да, тогда, Элияу-Моше, поезжай к себе домой и скажи дочке, что Баал-Шем-Тов хочет поговорить с ней.
Как быть, что делать? Сваты стали совещаться. К ним присоединился реб Шломо. Мудрили так и эдак и в конце концов решили принять условие.
Реб Элияу-Моше отправился домой и прямо с порога стал рассказывать жене об удивительном разговоре с Бештом. Верить этому или не верить? Вдруг Злата покинула свой закуток и, подойдя к родителям, впервые за шесть лет обратилась к ним со связной речью. Она спросила?
- Кто этот чудотворец, о котором вы говорите?
Молодая женщина говорила спокойно, в глазах ее светился разум. Отец от радости чуть сам не сошел с ума, а мать бросилась закрывать двери, чтобы никто не вошел и не сглазил исцелившуюся дочь.
Злата заявила, что хочет помыться и причесаться. Она поужинала вместе с родителями и спала эту ночь на настоящей кровати, а не в своем закутке. Наутро разум не покинул ее, но зато пришла сильная слабость, а потом началась лихорадка. Тут реб Элияу-Моше вспомнил, что он забыл выполнить просьбу Бешта и не сказал дочери, что праведник хочет поговорить с ней. Когда Злата услышала об этом, то очень обрадовалась, и болезнь отступила.
Вскоре она вместе с родителями отправилась в Слуцк. Там она встретилась со Шломо, своим мужем, и радости обоих не было границ. Но - вы помните - за чудесное исцеление нужно было расплатиться разлукой... Трепеща, молодые люди переступили порог комнаты, где их ждал Баал-Шем-Тов.
Цадик молчал. Говорили гости. Голосом, сдавленным от рыданий, Злата сказала, что ее муж умен и праведен и она, судя по всему, недостойна быть его женой. Поэтому она согласна принять развод, хотя, по правде сказать, ей было бы легче оказаться сейчас глубокой старухой без крыши над головой.
Реб Шломо заявил, что его жена обладает всеми достоинствами, которые только можно искать в супруге. Но, если Бешт сказал, что им нужно развестись, он готов с тяжелым сердцем дать развод своей Злате.
Рабби Исроэль сказал, чтобы они пришли к нему через три дня. Он хочет, чтобы печальная церемония свершилась в его присутствии. Все это время Злата и Шломо не должны находиться вместе.
Злата и Шломо постились, читали Псалмы Давида и молились. То же вместе с ними делали их родители. На четвертый день они снова пришли к Бешту. В комнате уже находился писец и два свидетеля, как полагается для процедуры развода.
Рабби Исроэль спросил, согласны ли они развестись по доброй воле, иначе развод не будет считаться действительным. Ответили молодые люди, что всей душой они верят в благословение праведника и в то, что, по его мнению, нужно для их блага.
Бешт вышел в другую комнату и пробыл там какое-то время. Потом он вернулся и сказал:
- Шесть лет назад там, Наверху, было вынесено против вас серьезное обвинение. И было решено, что Злата должна потерять рассудок, а Шломо - жить женатым, но без жены... Теперь, когда вы согласились расстаться из чистой веры в слова мудрецов, обвинение снято, и от него не осталось и следа. Живите вместе, живите долго, и я обещаю, что вы будете держать на руках сыновей и дочерей, внуков и внучек.
Что еще можно добавить? Разлука обернулась встречей, ликованию родных не было конца, гет не был написан, и почаще бы так. А Баал-Шем-Тов покинул Слуцк, потому что в других местах тоже есть евреи, им тоже нужно помогать. Земля и небо неслись навстречу его лошадкам. Они к этому привыкли, и мы с вами, кажется, тоже.
Вот отрывок их еврейской хроники 17 века, где описывается истребление еврейских общин казаками Хмельницкого:
"И много святых общин, расположенных невдалеке от мест сражения и не могших спастись бегством, как то св. община Переяслав, св. община Борисовка, св. община Пирятин, св. община Борисполь, св. община Лубны, св. община Лохвица, погибли смертью мучеников от различнейших жесточайших и тяжких способов убиения: у некоторых сдирали кожу заживо, а тело бросали собакам, а некоторых - после того, как у них отрубали руки и ноги, бросали на дорогу и проезжали по ним на телегах и топтали лошадьми, а некоторых, подвергнув многим пыткам, недостаточным для того, чтобы убить сразу, бросали, чтобы они долго мучились в смертных муках,
до того как испустят дух; многих закапывали живьем, младенцев резали в лоне их матерей, многих детей рубили на куски, как рыбу; у беременных женщин вспарывали живот и плод швыряли им в лицо, а иным в распоротый живот зашивали живую кошку и отрубали им руки, чтобы они не могли извлечь кошку; некоторых детей вешали на грудь матерей, а других, насадив на вертел, жарили на огне и принуждали матерей есть это мясо; а иногда из еврейских детей сооружали мост и проезжали по нему. Не существует на свете способа мучительного убийства, которого они бы не применили; использовали все четыре вида казни: побивание камнями, сжигание, смерть от меча и удушение..." Вот что "веселило и радовало" казацких дедов, такая душа у них была, такое сердце...
Бедный пан все надеялся: а вдруг засуха совсем-совсем маленькая приключится или тихий-скромный неурожайчик. И тогда он продаст все свои запасы втридорога и станет богатым, как король, и построит дворец лучше, чем в Париже. А при дворце будет сад, каких на свете нет, а в каждом конце сада по оркестру. И танцы до утра, и из пушек каждый час стреляют для поднятия настроения.
Мечтая об этом, пан все дни ходил веселый. И вдруг управляющие доложили ему, что зерно в амбарах от долгого лежания стало гнить и через несколько месяцев сгниет совсем.
Пан понюхал цветок, стоящий в красивой вазе, и пообещал, что он сейчас всех управляющих порубает саблей. А те, перетрусив, объяснили, что это не они, это евреи виноваты. Потому что если люди едут к ним в поместье покупать пшеницу, то евреи встречают их на дороге и говорят своим гадким шепотом:
- Поворачивайте назад... Дрянь пшеничка-то...
Евреи, конечно, никогда такого не говорили. Но управляющие, дрожа от страха, несли, что в голову взбредет. И пан тут же поверил им. Он уселся в кресло и, топорща усы, стал думать, как защититься от еврейских козней. Думал долго. А надумавши, послал гонцов во все концы своих владений.
Было дело в пятницу. Весь мир, замерев, был готов встретить святую субботу. В том числе евреи местечка, стоявшего на землях обиженного пана. Они запирали свои лавочки, закрывали мастерские, надевали праздничные одежды, готовили подсвечники с субботними свечами, чтобы жены через час-другой могли их зажечь. В это время завернула в местечко телега, запряженная парой лошадей. В ней сидел рабби Исроэль Ба-ал-Шем-Тов. Ему вдруг очень захотелось встретить в этом местечке субботу. Вот он и появился здесь нежданно-негаданно.
Узнал об этом один гвир - состоятельный еврей, знакомый Бешта. Он стал просить, чтобы рабби Исроэль остановился как всегда в его доме. Но Бешт ответил, что эту ночь он проведет в синагоге и все мужчины местечка будут вместе с ним. Люди поняли: что-то странное должно произойти, а может, и страшное... Они собрались в синагоге и, встретив молитвой наступление субботы, стали со слезами и тревогой читать Псалмы Давида. Незадолго до полуночи Бешт сказал, чтобы все шли по домам совершить субботнюю трапезу, а потом возвращались обратно.
Евреи читали Псалмы всю ночь. Пришло время утренней молитвы. Когда она закончилась, Бешт сказал:
- Ну теперь можно отдохнуть...
Он отправился в гости к своему знакомому. Когда они сидели за субботним столом, забрел в дом мужик и попросил угостить его стаканчиком водки. Рабби Исроэль велел налить ему водки, а потом сказал:
- Ну, рассказывай, что ты видел этой ночью...
Мужик почесал в затылке, посмотрел в потолок и сообщил:
- Да чего ж, собрал нас пан этой ночью, раздал сабли, пики, вилы и ножи и сказал, что евреи его обидели, поэтому мы сейчас должны перебить всех людей в вашем местечке. Вдруг подъезжает к дому роскошная карета и выходит оттуда вельможа в шитом золотом кафтане. Оказалось, они с нашим паном в детстве были друзьями и ходили в одну школу. Но вот уж больше полувека, как один потерял следы другого. Начали они шутить, смеяться и вспоминать былые дни. А потом вельможа спросил:
- Послушай, друг, чего это у тебя все люди с оружием стоят? На какую войну ты собрался? Пан наш ответил:
- Никакой войны нет, а просто хочу отомстить евреям, которые погубили хлеб в моих амбарах... Вельможа удивился:
- Что ты говоришь? Я давно веду дела с евреями и могу сказать, что народ они надежный, слово свое держат. Поговори с ними по-хорошему, и я уверен, что они в два счета помогут тебе продать зерно, которое еще не сгнило.
После этого наш пан сказал, что убийство и грабеж отменяются и чтобы народ расходился по домам. А вельможа, друг его, стал прощаться, потому что надо было ему ехать дальше по срочному делу...
Мужик выпил водку и ушел. А рабби Исроэль сказал евреям, сидевшим за столом:
- Этот вельможа вместе со своим золотым кафтаном уже сорок лет лежит в земле сырой. Мне пришлось поднять его из могилы и послать к пану, чтобы отвести беду от вашего местечка.
Кто-то спросил:
- А почему святой рабби не мог сделать это, находясь у себя дома?
Бешт ответил просто:
- Если б мой замысел не удался, мне хотелось быть среди вас и вместе отбиваться от этих разбойников... Но евреи не зря читали Псалмы всю ночь.
То же в служении Всевышнему. Есть там дороги, известные всем, где нужно только двигаться вперед, и тогда ты достигнешь своей цели. Например, когда человек говорит мало, а делает много, отдавая все время Торе и ее заповедям.
И есть там пути нехоженые, когда ты болтаешь с другим евреем вроде бы о пустяках, а на самом деле цель твоя - приблизить его к Торе, к Творцу. Правда, здесь таится немалая опасность, что ты сам собьешься с пути и окунешься в омут пустых разговоров.
Каков же выход? Нужно молиться Всевышнему, чтобы Он послал тебе помощь, поддержал и не дал заблудиться. Об этом сказано у Давида: "Научи меня, Всевышний, дороге Твоей... Поставь меня на верный путь..."
Нужно запомнить: отправляясь нехоженым путем, необходимо крепко-крепко "опоясать чресла молитвою..."
И тут он услышал керуз - весть Всевышнего, которая облетает все концы мироздания и понятна тем, кто умеет слушать. Керуз гласил: "Хозяин этого дома бесплоден от рождения, и так задумано изначально... Своей клятвой Баал-Шем-Тов заставил Творца изменить всю цепочку причин и следствий... И за это наказание: Бешт полностью лишается доли в Будущем Мире. Его душа после кончины не продолжит свое существование..."
Страшно.
Вы думаете, Бешт упал в обморок? Нет, он от радости начал плясать, восклицая:
- Вот теперь я буду служить Всевышнему по правде, без всякой задней мысли, не ожидая никакой награды!
Потом он повернулся к хозяину дома и сказал спокойно:
- А я ведь и не знал, что ты бесплоден от рождения... Ну да не горюй: то, что я обещал тебе, сбудется с Б-жьей помощью...
И тут рабби Исроэль услышал новый керуз: "Баал-Шем-Тов получает назад свою долю в Будущем Мире. Всевышний хотел проверить, может ли он служить бескорыстно, без ожидания награды..."
Словом, это было испытание тяжелое. По размеру души Бешта.
Рош Ашана называют "головой года". Голова содержит жизненную силу, которая потом поступает ко всем органам. Так и в Рош Ашана мир получает жизненную силу, которая потом будет растекаться по месяцам и дням года.
Выходит, что каждый день к еврею приходит та часть общей жизненной силы, которая был приготовлена для него заранее, в Рош Ашана. Или не приходит, и на это могут быть две причины. Первая - когда данная сила или данная вещь, например возможность родить в этом году ребенка, отсутствует в принципе. В самом деле, если какой-то вещи нет в корне дерева, то как же она может проявиться в его ветвях?
Всевышний "распорядился о Саре", то есть решил, что у нее родится сын, в Рош Ашана. Жизненная сила, которой не было в предыдущем году, теперь пришла к ней, и "распоряжение" было выполнено. Вторая причина - когда жизненная энергия для какой-то цели была отпущена еврею в Рош Ашана, но не раскрылась в нужный срок внизу, в нашем мире. Это то, о чем говорится: "Человек бывает судим каждый день..." Решение принято, жизненная сила есть, но она из-за какого-то проступка не раскрывается, оставаясь на "уровне головы", в своем источнике...
Почему же тогда люди молятся в час беды, прося Всевышнего отменить суровый указ, если суд (будь то суд Рош Ашана или суд каждого дня) уже состоялся и приговор отменить нельзя? Потому что когда еврей просит из всей глубины сердца, то душа его поднимается на ступень "Большой милости", которая выше, чем ступень Рош Ашана. Такая молитва может вызвать шинуйрацон -перемену Воли. И тогда неизлечимо больной может выздороветь, а царь Хизкияу - получить в подарок еще пятнадцать лет жизни, хотя его душа уже готовилась покинуть этот мир..."
Каждую ночь он вставал не позже полуночи, чтобы прочесть Тикун хацотп - молитву о восстановлении Храма, и потом учился до рассвета. Так было зимой и летом, в будние дни, а также по субботам и праздникам.
Так было всегда, кроме тех случаев, когда евреи попадали в беду и звали мудреца на помощь. Тогда рабби Исроэль откладывал в сторону все и мчался на выручку.
Наверное, он не всегда горевал от нарушенного расписания. Поэтому все-таки немного правы те, которым Баал-Шем-Тов представляется вольным мудрецом...
Народ украинский, идя в гайдамаки, не проверял подлинность этой грамоты. Главное, что можно "вырезать и уничтожить". Россия, которая втайне (и без всякой грамоты) подстрекала гайдамаков, увидела, что огонь восстания полыхает слишком сильно и послала в помощь Польше свои войска. Семьсот бандитов было повешено на пути от Умани до Львова. К сожалению, число их жертв было во много раз больше...
Обычно от страха все живое замирает. Но от страха Бешта мир начинал оживать, превращаясь из каменной глыбы в теплое сердце.
Однажды во время странствий Бешт молился в одном углу избы, а в другом стоял ларь с зерном. Бешта охватила дрожь во время молитвы, и эта дрожь передалась на другой конец комнаты. Зерно заволновалось, как морская волна, и стало пересыпаться из угла в угол. Десятипудовый сундук заерзал, заскользил на месте, как будто мир стал переворачиваться от молитвы рабби Исроэля.
Мир переворачивался. Однажды сказал Баал-Шем-Тов: "Тот, кто хочет, чтобы его молитва не застряла на полдороге, пусть молится рядом со мной, слово в слово..." Один из его учеников стал так делать, а дело было в субботу... Они дошли до слов псалма: "Это ложь, что конь поможет..." Бешт повторил их несколько раз. Почему? Взволнованный ученик раскрыл книгу, где говорилось, какие мысли и образы должны возникать в той или иной части молитвы. Но конь там не значился.
После молитвы Бешт сказал:
- Зачем ты отстал от меня в молитве? Дело вот в чем: один еврей не успел до субботы попасть домой и заночевал под открытым небом. Разбойник выследил его и захотел ограбить и убить. Но от моей молитвы конь злодея понес, след потерялся, разбойник вернулся домой ни с чем.
Мир переворачивался. Евреи спешили, но опаздывали. Разбойники, пешие и конные, мчались следом. А Бешт молился. Он не произносил никаких тайных заклинаний, он шептал то, что должен и может шептать каждый из нас. Лишь его страх перед Небом был особенный, удивительный, оживляющий...
Однажды пришел реб Зеев к своему учителю и сказал, что хочет совершить путешествие в Эрец-Исраэль. Баал-Шем-Тов благословил его на удачную поездку и благополучное возвращение. А потом добавил:
- Реб Зеев, следи за своим языком! Всегда надо знать, что отвечать...
Реб Зеев почтительно склонил голову, но, если честно сказать, не очень понял, на что учитель намекает. Ведь он всегда старается говорить только правду, ничего, кроме правды, а чего еще можно хотеть...
Путешествие длилось долго. Однажды их корабль причалил
к одному острову, чтобы набрать пресной воды. Реб Зеев сошел на берег вместе со всеми, нашел уединенное место и погрузился в размышления и молитву. Он старался отдалить мысли от всего постороннего, как учил его Бешт. Случайно бросив взгляд на черную точку в море, реб Зеев вдруг понял, что это удаляется корабль, на котором он хотел плыть в Эрец-Исраэль...
Вот это да... Один-одинешенек на маленьком острове, куда случайный корабль наведывается раз в полгода. Солнце стало тонуть в море, была пятница, вот-вот должна была наступить суббота. Надо срочно искать ночлег и пристанище. Вдруг он увидел тропинку, которая петляла между кустами и вела на пригорок, где стоял каменный дом. В окне металось, как светлячок, пламя. Спотыкаясь от спешки и волнения, реб Зеев подошел к двери и постучал.
К его изумлению дверь открыл старик-еврей высокого роста с удивительно добрыми глазами. Он сказал:
- Добро пожаловать, реб Зеев Кицес! Почему же у вас такой тревожный вид?
Реб Зеев был настолько опечален последними событиями, что даже не поинтересовался, откуда хозяин дома знает его имя. Вместо этого он воскликнул:
- Как же тут не тревожиться? Мой корабль уплыл, и кто знает, сколько месяцев мне придется дожидаться следующего?
- Совсем нет причин для беспокойства, - улыбнулся старик. - Корабли сюда приходят очень часто. Будьте же моим гостем на субботу и вот увидите: в первый же день недели здесь появится военное судно, которое проверяет, не прячутся ли на этих островах пираты. Вы сядете на него и спокойно доберетесь до Стамбула...
Реб Зеев последовал совету хозяина, тревога его понемногу улетучилась. Они радостно молились, ели удивительно вкусные блюда, говорили слова Торы... Прошла ночь, еще ночь. В первый день недели, как и предсказывал старик, в бухте бросил якорь турецкий военный корабль.
Хозяин вышел проводить гостя. Перед самым расставанием старик спросил:
- Реб Зеев, а как поживают евреи в Польше и на Украине? Не тяжело ли им приходится?
Спеша к кораблю, реб Зеев ответил рассеянно:
- Конечно, всякое бывает. Но Всевышний, Благословен Он, не оставляет нас своими милостями.
На том и простились. Уже на палубе, когда парус встретился с ветром и нос корабля начал резать волны, реб Зеев почувствовал, что он сейчас сказал что-то не то. Да, евреи в его краю прочно стоят на ногах, подняв голову к Небу. Они учат Тору, занимаются ремеслом, растят детей, стараются строго соблюдать все заповеди. Но разве забудешь об издевательствах и погромах, о кровавых наветах и бунте гайдамаков? И время от времени то один, то другой еврей кричит:
- Да когда же, наконец, придет Машиах и выведет нас отсюда?!
Чем больше думал реб Зеев, тем больше огорчался. И наконец решил он прервать свое путешествие, вернуться к Бешту и рассказать о своем странном приключении.
Прошло много дней, и их встреча состоялась. Рабби Исроэль сказал ученику "шалом", а потом заговорил тихо: "Каждый день Авраам, отец наш, стоит перед престолом Всевышнего и спрашивает:
- Что будет с моими детьми? Что с ними стало?! Однажды Всевышний ответил ему:
- Я помогаю им, и они держатся... Вот что: сейчас реб Зеев Кицес, который всегда говорит только правду, отправляется в Эрец-Исраэль. Спустись в этот мир и спроси у него..."
Реб Зеев охнул. А Бешт продолжал:
- Знай, что еврей, которого ты встретил на острове, был Авраам-авину, отец наш. Если бы ты рассказал ему, как тяжело нам в галуте, как мы ждем Избавления, то, может быть, Машиах пришел бы уже сейчас. Но ты забыл мой совет. И посмотри в окошко: галут продолжается".
Реб Зеев Кицес задумался. По правде сказать, тогда, на острове, он не думал о приходе Машиаха, а лишь о том, как поскорее сесть на корабль. И это, конечно, правда, но кому она сейчас нужна?
Прошло лет двести или больше. Внуки и правнуки реб Зеева после этой истории сделались ученые. Даже если все у них в порядке: и зеленый газон под окнами, и солидный счет в банке - они все равно кричат:
- Нет сил! Хотим Машиаха!
Бешт был прав: надо знать, что отвечать...
Еврейское предание гласит, что всю ночь король Шаул провел без сна, составляя все новые и новые указы в пользу евреев. К сожалению, в архивах и летописях ни один из этих указов не сохранился. Зато прочный пергамент и надежные чернила прежних лет донесли до нас всевозможные постановления других королей и вельмож, цель которых одна: не дать еврею поднять голову. Вот некоторые из них: "Жидову с земли вон выбити..." (1495 г. Из указа великого князя Литовского об изгнании евреев из его земель).
"Если хочешь стать апостолом правды, вынь меч из ножен, чтобы они /евреи/, хотя бы и по принуждению, приняли христианство..."
(Из послания католического духовенства литовскому князю).
"Так как церковь терпит евреев лишь для того, чтобы они напоминали нам о муках "спасителя" /кавычки наши - ред./, то численность их отнюдь не должна возрастать".
(1542 г. Постановление Петроковского синода). "Мы обыкновенно не даем своей защиты тем, кто не приносит нам никакой пользы. Пусть защищает евреев тот, кто извлекает из них пользу..." (1539 г. Польский король Сигизмунд I реагирует так на известие, что евреи, живущие в панских поместьях, платят панам налоги. Этим он отдает их на произвол помещикам...).
"Евреи не могут быть "ни владетелями, ни откупщиками, ни жителями в украинских городах, где казаки имеют свои полки... которые жиды объявятся за Днепром, тех жидов в запорожском войске грабить и отпускать назад за Днепр".
(Из Зборовского договора, заключенного между польским королем и казаками Хмельницкого). "А жидам в Могилеве не быти и жития никакова не имети".
(Из указа царя Алексея Михайловича, воевавшего с поляками).
Список этот можно продолжать долго... Чтрбы отменить все эти указы, "королю Шаулу" пришлось бы скрипеть пером много ночей подряд. А у него была в запасе только одна... Поэтому сложили евреи поговорку: "Наше счастье так же непрочно, как королевство Шауля Валя".
Но один человек рыдал в голос не стесняясь. Это был прислужник Бешта. Стоя у постели умирающего, он воскликнул, заламывая руки:
- Если душа моего господина оставит этот мир, как же я буду кормить свое семейство?
Ответил Баал-Шем-Тов голосом слабым, но по-прежнему веселым:
- Не бойся! Ты будешь странствовать из города в город и рассказывать людям о моих чудесах. И разбогатеешь...
Что ж, спустя некоторое время прислужник Бешта начал колесить по городам и местечкам Украины. Евреи собирались охотно, слушали рассказы про Бешта, разинув рты, а потом кидали в кружку медяки и мелкое серебро. Нехорошо, конечно, сомневаться в обещании праведника, но только никакого особого богатства из этого не получалось. Собранного едва хватало, чтобы покрыть расходы на дорогу.
Однако бывший прислужник Бешта не отчаивался. Он знал, он верил, он надеялся, что богатство когда-нибудь придет к нему. И продолжал заниматься своим неприбыльным делом. Однажды на постоялом дворе он повстречался с даршаном - бродячим проповедником. У нового знакомого дела тоже шли не ахти как. И вот сидели они вместе, покуривали трубочки и толковали о превратностях судьбы. Сказал вдруг даршан:
- Дам я вам хороший совет. В десятке верст отсюда живет один богач, вся услада души которого - слушать истории о чудесах Баал-Шем-Това. Поезжайте к нему, я уверен, что он не отпустит вас без щедрого подарка.
Что ж, совет был совсем неплох, и наш герой отправился в дорогу. Он приехал в нужное место, нашел дом богача и со скромной гордостью попросил передать ему, что вот, прибыл доверенный слуга Бешта, который может рассказывать о его чудесах день и ночь...
Тут же выбежал богач навстречу гостю, и усадил его, и угостил кренделем с глубокой чаркой в придачу, и, подперев голову ладонью, приготовился слушать. Прислужник открыл рот - и не знал, что сказать. Все, что он знал, позабылось. Как-будто кто-то стер всю память о былых поездках и приключениях, как узор с запотевшего стекла. Какая обида, какой конфуз.
- Ничего, - сказал богач. - Видно, вы устали с дороги. Идите в баню, попарьтесь там, освежитесь, а вечером, за субботним столом, расскажете без спешки о чудесах, которые, наверное, довелось вам видеть во множестве.
Прислужник ответил: "Омейн!"
Он сделал все, как сказал ему богач, - и попарился, и холодная вода миквы не раз сомкнулась над его головой, и усталость прошла, но памяти не прибавилось.
Как его упрашивал хозяин дома, сидя во главе богатого стола, вспомнить ну хоть что-нибудь, любой пустяк о том, что говорил и делал Бешт! Все без толку, память как отшибло. Прислужник сидел, нос в тарелку, сгорая со стыда. Наконец он выдавил:
- Что-то у меня с головою... Завтра полегчает, надо полагать...
Но на следующий день, за второй трапезой, повторилось то же самое. Трудно описать горе хозяина дома. Надо лишь добавить, что его гость был огорчен вдвое больше. И вдруг он закричал:
- Вспомнил! Вспомнил!
И вот, захлебываясь от волнения, он начал свой рассказ. Это было во время одного из путешествий. Бешт размышлял, кучер спал, лошади перебирали копытами, а дорога неслась им навстречу как бешеная. Наконец встали лошади у еврейской корчмы, находившейся на главной улице, как раз напротив церкви.
Диво-дивное: среди бела дня все окна и двери в корчме были наглухо закрыты. Послал тогда Бешт своего прислужника, чтобы достучался он до хозяев и велел, чтобы немедленно открыли ворота. Прислужник стучит - никакого ответа. Он стучит сильней, и тогда из-за ставней и засовов послышался рыдающий бас:
- Ой, евреи, ой, братья, не трогайте нас и пожалейте себя, потому что великая опасность грозит всем нам!
Вздрогнул прислужник и побежал передать Бешту эти странные слова. Прикрикнул рабби Исроэль:
- Передай этим глупцам, чтобы делали то, что им велят! И не будет от этого, с Б-жьей помощью, ничего плохого...
Что ж, заскрипели болты, засовы. Въехала телега во двор, зашел Бешт в корчму. Обитатели ее сидят, головы в пол, словно в трауре. А по кому траур? Да по самим себе, потому что есть в их округе один монах, наделенный изумительным красноречием. Раз в год читает он проповедь перед разными важными персонами, а также перед простым народом. И ни одна такая проповедь не проходит для евреев даром. Каждый раз после нее угрозы и побои, а то и тюрьма, а то и погром... Потому что весь жар своих речей этот монах направляет против народа Израиля. И вот сегодня он будет проповедовать в их церкви. Видите, съезжаются со всех сторон позолоченные кареты? Ах, зачем открыли они ставни, зачем не уехали отсюда куда глаза глядят? Ведь они же в этом местечке единственные евреи, весь гнев толпы падет на них...
А Бешт, совсем не обращая внимания на эти речи, стоял у стены и молился - с большой отрешенностью и с большим весельем. Когда кончил молиться, то подошел и открыл окно, хотя умоляли его хозяева не делать этого, так как окошко прямо напротив кафедры, за которой должен проповедовать монах, и если увидит он евреев, то еще пуще разъярится...
И вот, легок на помине! Подъехала коляска с балдахином из ткани, шитой серебром и золотом. И важные господа, толкаясь от усердия, вынесли из нее монаха и понесли его на руках к полированной черной кафедре, которая сверкала, как крышка гроба. Монах открыл рот - и полилась грязь на народ Израиля...
В это время рабби Исроэль, стоявший у окна, поманил монаха пальцем. Монах увидел Бешта, вздрогнул, замолчал, сошел с кафедры и, оставив публику в изумлении, побежал, подобрав рясу, в еврейскую корчму. Он не зашел в дверь, а полез прямо в окно.
Прихожане, охая и ахая, отправились за монахом следом, но Баал-Шем-Тов сделал им знак - "ступайте". И в большом страхе вернулись они обратно в церковь.
В разговоре с Бештом выяснилось, что монах этот - крестившийся еврей. Сказал рабби Исроэль очень строго:
- Злодей, сколько времени ты будешь лить невинную кровь и почему совсем не думаешь о раскаянии? Зарыдал монах:
- Святой рабби, да разве можно, чтоб мое раскаяние было принято? Ведь я совершил все грехи, какие только можно... А самый тяжкий грех - то, что я вредил своим братьям!
Ответил рабби Исроэль:
- Если твое раскаяние будет искренним, из глубины души, то я помогу твоей душе выбраться из грязи. Воскликнул монах:
- Рабби, как я узнаю, что душа моя прошла очищение? Баал-Шем-Тов сказал:
- Вот тебе знак: когда придет в твой дом человек и расскажет всю эту историю, знай, что исправление твоей души завершилось...
И вернулся потом монах в церковь, и начал говорить о доброте и святости еврейского народа. Так или иначе, но все закончилось благополучно. После окончания проповеди люди разъехались, не причинив евреям никакого вреда.
А что сталось с тем монахом - Всевышнему это ведомо, а мне нет...
Когда закончил прислужник рассказ, обрадовался хозяин дома до чрезвычайности и сказал:
- Всевышний знает, конечно, что стало с монахом, но и вы об этом сейчас узнаете...
Они прочли вечернюю молитву, сделали Авдалу. Потом хозяин дома заперся у себя в кабинете и не выходил два часа. А когда вышел, то держал в руках несколько мешочков, набитых золотыми монетами - целое состояние. И сказал богач вот что:
- Знайте, что я тот самый монах, которого Бешт когда-то поманил пальцем. Я так жадно слушал все истории про него, чтобы узнать, когда же, наконец, завершится исправление моей души... И дал я зарок отдать половину своего состояния тому, кто расскажет мне обо мне самом. И теперь я понял, почему вы разом забыли все истории про Бешта. Это для того, чтобы рассказать мне одну-единственную, которая будет знаком, что Всевышний принял мое раскаяние. А эти деньги - я прошу вас их немедленно принять. И поверьте, я дарю их от всей души. От всей, от всей...
Так сбылось предсказание Бешта: его прислужник разбогател. Хотя, наверное, в нашей истории не это главное.
А может, и это тоже.
Скопили они денег и после долгих странствий решили возвращаться домой. Случилось им проходить одну деревню. Солнце садилось, и портные стали искать ночлег. Обычно они останавливались у евреев: там мясная и молочная посуда отдельно и иконы не висят. Здешний еврей был важный господин - доверенный человек у пана, собирал с мужиков налоги. Только видят портные, что этот господин нос повесил. Они к нему: "Что случилось?" А он: "Отстаньте, не до вас". Как же тут отстанешь, если можно помочь, вмешаться, придумать такое, что до тебя никому в голову не приходило. Стали наши мастера хозяина теребить, пока не рассказал он о своем горе.
Дело в том, что пан, хозяин здешних земель, выдает замуж дочку. И решил он, что подвенечное платье у нее будет не простое, а особенное. Кто найдет портного? Еврей найдет. Привел он к пану одного - не годится, привел второго - не подходит. Всех портных, даже самых искусных, отослал этот капризный пан обратно. А потом, рассвирепев, сказал еврею:
- Ты, видно, совсем поглупел, если в таком простом деле разобраться не можешь. Если не найдешь мне мастера, прогоню тебя из своей деревни...
Тут еврей замолчал, а портные задумались. Вдруг один из них шепчет своему товарищу:
- Слушай, а что если Всевышний для нас приготовил эту работу?
Тот в ответ:
- Может быть...
И вот они подходят к хозяину и сообщают, что готовы сшить панской дочке подвенечное платье. Тот, даром что грустил, покатился со смеху:
- Да вы же, бродяги, из дерюги шьете! Два мешка вместе, а третий пополам! Как вы могли подумать такое, как осмелились...
Первый мастер сказал задумчиво:
- Если твой пан прогнал искусных мастеров, значит, он не в своем уме. А откуда тебе знать, что любят сумасшедшие? Может, как раз наша работа ему и понравится...
Хозяин вздохнул, отправился к пану и докладывает: так, мол, и так, последняя попытка, появились двое опытных портных. Пан взглянул искоса, дернул усом и велел сшить какую-нибудь кофточку для пробы. Они сшили - и понравилось! Портные работали, не разгибая спины, до самого вечера. Это пану тоже пришлось по душе, он любил смотреть, как люди стараются. Так давал он заказ за заказом, пока они не сшили все приданое. Когда работа была закончена, пан щедро расплатился с мастерами, потом послал за евреем и объявил: оплошность исправлена, значит, должность и жилье за ним сохраняются.
Еврей был очень рад, и мастера тоже. Глядя на их сияющие лица, жена пана вдруг возьми и скажи:
- Владек, если эти евреи так стоят друг за друга, может, они согласятся выкупить беднягу-арендатора, который сидит у нас в яме...
В те далекие времена люди жили по-домашнему. Если кто-то провинился перед паном, тот не тратил время на прокуроров с адвокатами, а просто кликал своих хлопцев, и несчастного бросали в темный подвал. Сейчас в нем сидел еврей-арендатор, который задолжал помещику деньги. И не один, а с женой и детьми - чтобы не скучали друг по другу. Сидели они так долго, страдали так тяжело, что уже и не чаяли выбраться живыми.
- А сколько он должен? - спросил первый портной.
Пан ответил - триста рублей.
Той ночью мастера не спали. Триста рублей у них были, даже больше - шестьсот. Но деньги были собраны нелегко - грош к полтиннику. И за них пришлось отдать несколько лет разлуки с семьей. Добавьте сюда ночлег где придется, уставшие ноги и страх, что караулит вас на ночной дороге. Второй портной заявил:
- Нет, я не могу... Выкупить еврея - важное дело, согласен. Если б можно было дать двадцать рублей, даже пятьдесят... Но тут нужно выложить половину того, что мы заработали! Как я покажусь перед женой, на что мы будем жить?
Его товарищ подумал и сказал:
- Знаешь, давай разделим наши деньги. Каждый поступит со своей долей так, как хочет...
Напарник сразу понял, что тот задумал. Начал отговаривать его, и махал руками, и рисовал в воздухе картины, плохие или хорошие в зависимости от того, на что друг решится. Но из этих разговоров ничего не вышло. Рассвет забрался в окошко и осветил две кучки денег. Потом одну из них...
Пан принял деньги, кликнул хлопцев, и они выпустили жида с родней на свободу. Как евреи были счастливы! Как они благодарили своего спасителя, какими благословениями осыпали его! Этого нельзя передать, но вам и так понятно.
Осыпанный благословениями нищий портной со своим богатым товарищем отправился домой, в родную Вильну. В архивах города не сохранилась запись его беседы с женой. Может, он сказал ей, что выполнил важную заповедь - выкуп пленных. Может, она кричала в ответ, что кормить семью - это тоже заповедь, что если он такой святой дурак, то зачем женился...
Короче, с той поры наш мастер упал духом, стал ворчать по пустякам, ругаться с соседями и заслужил прозвище Горький Портной. Заказчиков у него становилось все меньше и меньше, и в конце концов он уселся на перекрестке с протянутой рукой...
Шел как-то мимо один еврей, торговец льном. Наш портной, сгорая со стыда, попросил у него недову - подаяние.
- А что мне будет, если дам? - спросил торговец.
- Я благословлю тебя, - ответил Горький Портной.
Торговец оценил этот товар в пару медяков, получил благословение и отправился по своим делам. Он занимался тем, что скупал у панов лен и продавал его дальше. В тот день ему предстояла встреча с помещиком, у которого мозги были такие твердые, что о них можно орехи колоть. Цену он всегда заламывал высокую и сбавить ни за что не соглашался. Не лень ему было торговаться весь день, наслаждаясь тем, как еврей мучается и не может понять, заработает ли он хоть рубль на этой сделке.
Но в тот день все было по-другому. Пан сам выбежал ему навстречу, предложил скромную цену, и в несколько минут дело было сделано. Торговец ехал обратно, подсчитывал будущую прибыль, и нули в его тетрадочке росли и пухли, как тесто в горшке. Наконец он восклинул:
- Не может быть! Потом добавил:
- Тут что-то есть...
С тех пор, собираясь по делам, он всегда искал Горького Портного, давал недову и просил благословения, которое всегда помогало. Прошло полгода, наш торговец постепенно богател, а причину успеха держал в тайне. Однажды съехалась его родня на ярмарку. Собрались, выпили вина. Торговец льном вовремя не закусил и открыл секрет мужу сестры и брату жены, забыв, что и у них есть родственники... Назавтра вся Вильна говорила о том, что Горький Портной на самом деле Сладкий Портной. Люди стали стекаться к нему со всех сторон. Он их благословлял, и благословение помогало!
Вскоре о чудесном нищем узнал глава хасидов рабби Исроэль Баал-Шем-Тов. Он пригласил к себе нашего портного и спросил, как ему достался этот удивительный дар. Портной ничего не мог ответить. Ученостью он не отличался, молился не больше других и вообще был человек совсем обычный. Все это он честно сказал Бешту. Но Бешт не успокоился и продолжал расспрашивать гостя. Нищий поведал о своих невзгодах, и когда он дошел до истории с выкупом, Бешт воскликнул:
- Вот оно!
Он объяснил, что удивительный канал, по которому в мир спускается благословение, достался Горькому Портному потому, что тот спас других евреев из плена.
Портной спросил:
- Теперь я могу идти? Бешт ответил:
- Куда тебе спешить? Оставайся со мною.
Он стал учить портного Торе, и скоро горечь покинула того. Перед бывшим нищим открылся источник глубочайшей мудрости...
Прошли годы, теперь это был ученый человек, автор книги по Кабале. Я думаю, он не слишком жалел, что расстался с иглою. Не всем же быть портными. Мудрецы тоже нужны на свете...
Поэтому надо повторить: "Еврейское имущество стоит дорого..."
войдите в его дом: он грызет чеснок, редьку или огурец, собирает денежку, угождает пану, а себе во всем отказывает..." (Из записок современника).
Много воды утекло с тех пор. Рабби Гершон стал хасидом Бешта, одним из тех, кто помогал Исройлику освещать наш темный и колючий мир. Рабби Гершон очень изменился. Не нужно думать, что он перестал быть самим собой и начал прыгать на одной ноге, распевая песни и радуясь жизни. Нет, он остался все таким же: сосредоточенным, властным, решительным. Чуточку менее суровым.
Что же изменилось? Масштабы. Рабби Гершон много странствовал, он совершил совсем нелегкую по тем временам поездку в Эрец-Исраэль. Что еще? Теперь он гораздо меньше думал о том, что о нем скажут люди. У своего славного и загадочного родственника он позаимствовал потрясающую вольность в обращении с этим миром.
И, наконец, у рабби Гершона появилась лукавая улыбка Бешта. Впрочем, тоже мне товар...
Рассказывали люди, что рабби Гершон однажды в открытом море прыгнул в воду с корабля, чтобы по хасидскому обычаю принять микву перед молитвой. И удивлялись: разве не запрещает Галаха без нужды подвергать жизнь опасности? Или хасидам уже и закон не писан?
На самом деле все не так было. Не совсем так.
Сидел однажды рабби Гершон на завалинке с другим ученым хасидом, реб Цви из Каменца. И осмелился реб Цви попросить у приятеля разъяснения по поводу купания в открытом море. Рабби Гершон улыбнулся лукаво и сказал:
- Разве ты не знаешь, что есть у моряков обычай спускать в море парус, наподобие мешка, и купаться так в тихую погоду?
- А, ну тогда мне все понятно, - сказал реб Цви с облегчением.
Рабби Гершон снова улыбнулся:
- Но со мной все было по-другому...
И, любуясь вишнями украинскими, восхитительным закатом и редким на земле покоем, рассказал рабби Гершон простую довольно историю, которая происходила на море, среди волн.
Может быть, это было во время его поездки в Эрец-Исраэль? Мы не знаем. Находясь на корабле и глядя на безоблачное небо, рабби Гершон вдруг понял, почувствовал, узнал, что "Большой обвинитель" поднялся против обитателей судна и, возможно, всех ждет крушение и гибель.
Рабби Гершон решил заступиться за корабль, за всех, кто на нем был, за себя. Ему был ведом особый способ. Погружаясь в микву, человек вслед за своей молитвой переходит в другое измерение, и там он задает вопросы, исправляет ошибки, может добиться, чтобы суровый приговор отменили...
Их корабль на короткий срок пристал к берегу. Пассажиры и команда выбрались на сушу. Рабби Гершон сбросил одежду и с кормы корабля прыгнул в море. Он нашел ту дверь, о которой мы не знаем ничего, и вышел из нашего мира. Его тело на секунду появлялось на поверхности воды - набрать воздуха. По земным меркам это купание продолжалось необычно долго. Пассажиры вернулись на корабль, матросы подняли якорь, поставили паруса...
Рабби Гершон, оказавшись на поверхности, вдруг увидел, как удаляется фонарь на корме. О его характере мы уже чуточку знаем.
Однажды, оказавшись на берегу Днестра, рабби Гершон увидел, как тонет человек и на идише зовет на помощь. Рабби Гершон бросился в воду, и, хоть плыть пришлось долго, успел схватить тонущего и вынести его на сушу. Из этого родственник Бешта сделал вывод, что, когда надо, он может доплыть куда угодно...
Рабби Гершон решил: "Догоню". Он действительно вскоре догнал разворачивавшееся по ветру судно, но борта были высоки и просмолены на славу - скользко, не за что ухватиться.
Черный борт начал удаляться. Волны стали круче, а дыхания в груди меньше. Отчаянным усилием рабби Гершон еще несколько раз догонял корабль, но без толку. Он кричал - его никто не слышал.
Рабби Гершон начал тонуть. Он так наглотался соленой воды, что даже не мог прочесть видуй - исповедь, которая произносится, когда душа еврея покидает этот мир. Последняя мысль, которая мелькнула у рабби Гершона, носила галахический характер: ведь и будущий мир скорее всего утерян для него. То, что он бросился вдогонку за кораблем, напоминает самоубийство...
Тут его заметил какой-то араб, появившийся на корме. Спустили лодку, подняли тонущего на борт. Два часа рабби Гершон лежал без сил у борта, и его рвало соленой водой. Потом он встал, оделся и стал искать араба, чтобы отблагодарить его за чудесное спасение. Но матросы сказали, что никакого араба у них на корабле нет.
Чудо?
Корабль благополучно закончил свое плавание, буря и крушение его миновали.
Тоже чудо? И он, кажется, приложил к этому руку. Правда, при этом чуть не погиб.
- Так что же все это значит? - воскликнул реб Цви.
- Откуда я знаю? Разве можно все понять? И рабби Гершон улыбнулся в третий раз. Улыбка Бешта - тоже мне товар...
Понятно, что доносчик платил пану подати гораздо меньше, чем другие, если вообще платил. И понятно, что другие евреи его ненавидели и боялись. Поэтому когда в одном местечке скончался такой тип, слез никто не проливал, скорее напротив...
Жил в тех краях ученик Бешта рабби Яаков-Йосеф по прозвищу Магид из Полонного. Он вдруг объявил, что пойдет провожать доносчика в последний путь. Услышав это, остальные евреи почесали в затылках: если такой праведник, как Магид из Полонного, не гнушается идти за телом доносчика, значит, тут что-то кроется... И все местечко тоже пошло на кладбище.
По обычаю положено держать траурную речь. Рабби Яаков-Йосеф встал рядом с погребальными носилками и сказал:
- У одного помещика была любимая собака по кличке Бри-тон. Она ходила с ним на охоту и без устали гонялась за бедными зверями, которые жили в лесу...
Услышав такое начало, сын покойного понял, что не о бриллиантовой душе его отца, не о любви к вдовам и сиротам сейчас пойдет речь, а совсем о другом... Он повернулся и побежал к замку помещика кликнуть его казаков, чтобы уволокли прочь дерзкого праведника, а может и взгрели бы его своими плетеными нагайками.
Рабби Яаков-Йосеф видел это, но как ни в чем не бывало продолжал:
- И вот однажды собака эта взяла да и подохла. Великая радость охватила всех зверей. Но один лис, старый и умный, сказал им такие слова: "Глупые, чему тут радоваться? Если б этот пес сдох на заре дней своих, тогда была бы причина для веселья. Ну а теперь он успел обучить своему ремеслу других собак, и они начнут гоняться за нами с еще большим усердием, чем эта тварь..."
Тут Магид показал на тело доносчика и закончил:
- Если б это был единственный доносчик в наших краях, я бы сказал: давайте плясать и веселиться. Но у него, к несчастью, нашлись ученики. И я вам скажу: надо плакать...
И народ, поразмыслив над словами праведника, стал и впрямь лить слезы. А Магид вскочил в телегу, которая ждала его у ворот кладбища, и крикнул кучеру: "Погоняй!"
Славные лошадки пошли рысью, но телега ехала как-то странно, одно колесо у нее не вертелось.
- Ребе, что это? - восклинул кучер.
Магид усмехнулся:
- Это душа доносчика ухватилась за колесо и благодарит меня за позор, потому что тем самым я спас ее от более страшного суда...
Учитель Магида, Баал-Шем-Тов, сказал потом:
- Уже была готова собака по кличке Бритон, в теле которой должна была поселиться душа этого доносчика. Но мой ученик выручил его в последнюю минуту...
Как - это мы уже знаем.
Еще средство: целуя мезузу, сосредоточиться на одном из Имен Всевышнего, которое начинается с буквы "Шин".
И наконец нужно быть по-настоящему скромным. Тогда нечистой стороне этого мира будет не за что зацепиться в нашей душе...
"Оставшиеся жиды и все их родство имеют окрещены быть поневоле или самой смерти преданы будут без всякого пощадения непременно ..." На сбор денег отпустили шестерых пленников, "у которых здесь остались жены и дети, а паче отцы..." Эти шестеро написали в Сечь, что, несмотря на все старания, они собрали только шестьсот рублей. Гонец привез в лагерь также письмо самого Румянцева, который просил пожалеть обнищавших от войн и грабежей евреев и удовольствоваться указанной суммой. Столь серьезный вопрос обсуждали на общей сходке, и люди в папахах и с кривыми саблями проголосовали за освобождение. Пленных передали в пределах польского королевства трем еврейским уполномоченным: Самуилу Марковичу, Марку Лазаревичу и Мошке Осиповичу. Те, в свою очередь, вручили собранные деньги и кроме этого сорок аршин тонкого сукна в дар кошевому атаману. Оказавшись в Умани, уполномоченные послали в Сечь еще одно письмо (с приложением восьми голов сахару), в котором просили атамана и впредь проявлять подобную "терпимость":
"Да и впредь ясновельможность вашу всенижайше упрашиваем, если, по воле милосердного Б-га, еще под случай наш род в запорожское низовое войско попадется, не оставлять..."
Казак, доставивший кошевому благодарственное письмо, привез от того же Самуила Марковича и его товарищей другое послание, деловое: "Да еще уведомились мы, что при запорожском войске, в Сечи Запорожской же и в прочих тамошних жительствах во владениях вашей вельможности,
купцам с привозом разных товаров, яко сукон, материи и протчего, также и горелки, довольно нет. А здесь ныне по воле Всевышнего благополучно. Для того вельможность вашу упрошуемо, з нашей покорностью повелеть нас в Сечь Запорожскую и во все тамошние места отсель горелку, з сукон и с прочих разных товарей и людей препровождать и тамо то продавать, ежели такс позволение от вельможности вашей сделаете известите своим писанием через своих нарочных казаков... Не оставить для сопровождения дабы в пути обид следовать не могло. Также когда и непозволение уведомить же с нарочными теми..."
Атаман Петр Калнышевский был, помимо прочего, крупнейшим торговцем в Запорожской Сечи. Он дал согласие на приезд еврейских купцов в пасть льва, в страшную Сечь, уведомляя:
"Здесь же вы можете доставать лошади, рогатый скот, рыбу и прочее... и из других мест ваши братья могли сюда приезжать с товарами..." В тот же день атаман пишет приказ начальнику Бугогардовского моста-переправы: "Уманским жидам... в здешние места привоз товаров позволен, то и повелеваем вам, когда начнут к вам приходить оные к вашим перевозам через реку Буг, стараться переправлять со всякою скоростью и безопасностью, чтобы при том никакой траты следовать не могло; и по требованию их давать им из ваших казаков для препровождения в путь людей достойных и верных, по сколько надобно человек, коим приказываете, чтобы они до надлежащего места оных жидов со всякою справностью доставляли". Кошевой атаман получил за свои старания новый подарок: штуку швабского сукна да сахару две головы. А еврейские купцы, рискуя всем - деньгами, головою, - стали снаряжать подводы в те места, где еще год-другой назад лилась рекой кровь их братьев. Тарас Бульба у Гоголя дивился "бойкой жидовской натуре". Мы же подивимся их смелости. Их поездка в Сечь - это настоящий танец между саблями, танец поневоле. Что делать, ведь надо семьи кормить, отстраиваться на пожарищах...
Стояло лето, месяц Тамуз, не очень счастливый для евреев. В этот месяц были разбиты Скрижали Завета. Наглотавшись дорожной пыли, посланец Бешта вошел в дом раввина Раппо-порта. В комнатах толклось множество людей: другие раввины, а также главы какала - ученой и богатой львовской общины. Реб Мойше-Мешель объявил, что он немедленно должен передать гаону письмо от их общего учителя. Кто-то из евреев в дорогом кафтане поднял брови от удивления:
- Гаон не может прерваться ни на минуту! Как, разве ты не знаешь о нашей беде?.. Этот пес, заместитель архиепископа, потребовал, чтобы мы убрали из наших книг молитву "Алейну лешабеах", и начиная с первого дня новой недели нам запрещается произносить ее в синагогах... Гаон Раппопорт с утра держит совет, как добиться отмены указа. Дорог каждый день, каждый час...
Ученик Бешта покачал головой и вышел из дома. Баал-Шем-Тов, видно, предвидел это обстоятельство и велел ему навестить еще одного человека. Звали его реб Хаим-Исроэль, свой скудный хлеб он зарабатывал тем, что делал горшки, и был втайне от всех членом союза нистарим - скрытых праведников. Реб Мойше-Мешель разыскал его жилище и сунул в мозолистую руку мудреца записку от Бешта. Горшечник прочел ее и начал действовать.
Два года назад епископ Дембовский устроил в городе Каменец-Подольский диспут между еврейскими раввинами и представителями странной и страшной секты Яакова Франка, члены которой, бросив в грязь несколько святых и высоких понятий Кабалы, придумали нечто похожее на "троицу". Ксендзы всех рангов холили и нежили франкистов, надеясь, что те примут христианство и потянут туда за собой весь еврейский народ. Арбитрами на диспуте выступали католики... Они объявили франкистов победителями, и епископ Дембовский, заваривший всю кашу, изрек, что, поскольку ложность еврейской веры доказана, в ближайшее время на городской площади будет сожжен Талмуд. Священники собирали книги Талмуда в ближайших синагогах и свозили их на площадь, где кладезь еврейской мудрости должен был полететь в костер...
В это время сообщили Дембовскому и его помощнику Микульскому, что какой-то еврей нахально добивается встречи с ними.
Епископ кивнул, и вот перед ксендзами в сутанах предстал наш горшечник, реб Хаим-Исроэль. Сказал он твердо, без всякого страха:
- Мой учитель Баал-Шем-Тов велел тебе передать, чтобы ты отказался от сожжения Талмуда и отменил штраф, который ты наложил на еврейскую общину города. Иначе не дожить тебе до следующего дня...
Епископ выслушал не перебивая и отвечал спокойно:
- Передай тому, кто тебя послал, что смеюсь я над его угрозами и презираю их. Знай, что десятки гонцов уже спешат во все деревни, приглашая христиан собраться в городе во вторник и присутствовать при сожжении Талмуда. И если в тот же день не принесут сюда евреи деньги, то вся эта толпа бросится грабить их дома...
Во вторник тысячи крестьян стекались в город. Воздух дрожал от колокольного звона. Дембовский шел по улице во главе торжественной процессии. Вдруг словно невидимая рука выдернула его из общего ряда. Паралич. Он умер на месте. На идише говорится в таких случаях: "гепагерт зих", издох...
До монахов и до крестьян дошло... Они в страхе стали расходиться в разные стороны.
И вот два года спустя тот же самый еврей, который предрек тогда беду, стоял перед Микульским. Дрожащим голосом крикнул ксендз, что обсуждать им нечего, приговор еврейской молитве вынесен, назад дороги нет. Пусть убирается!
Нистар, одетый горшечником, ушел.
В первый день недели, спускаясь с кафедры, Микульский упал, сломал руку и ногу и от боли потерял сознание. Как только он пришел в себя, немедля приказал сказать евреям, что указ отменяется, пусть печатают "Алейну лешабеах" в молитвенниках, пусть читают ее три раза в день, как у них заведено.
Эта молитва, кстати, очень древняя. Согласно преданию, первую ее часть составил ученик Моше-рабейну Еошуа бин-Нун. Она начинается со слов:
"Нам следует восхвалять Творца всего сущего, что не сделал нас такими, как народы мира..."
А евреи? Ничего не зная о визите горшечника к Микульскому, они все же решились молиться, как прежде, ничего не меняя. Понадеялись на помощь Всевышнего. И она пришла.
Радость и ликование были в синагогах, в еврейских домах. А горшечник продолжал заниматься своим ремеслом.
Что ж, с помощью праведников, "открытых" и "скрытых", евреи победили, это мы уже знаем. Настал черед выполнить другое поручение Бешта: ехать в лес, отыскать некое заповедное место и учить там книгу Рамбама. Повозка с лошадьми стояла у ворот. Рабби Хаим и реб Мойше-Мешель уселись в нее, кучер щелкнул вожжами. В это время тучи, которые сгущались все утро, разразились страшной грозой. С неба лились потоки, молнии чертили небосвод. Лошади не двигались с места, хотя кучер вовсю стегал их кнутом. Наконец повозка покатилась, но неурядицы, мелкие и крупные, посыпались на седоков. Порвалась уздечка. Лопнули вожжи. Отлетело одно колесо. Вдруг, раз в сто лет такое бывает, сломалось дышло, а когда его заменили, кучер со страху повернул не в ту сторону, и повозка заехала в непролазную грязь. Пока ее вытаскивали, над головой грохотало. Кучер воскликнул:
- Рабби, мне очень страшно!
Гаон отозвался:
- Всевышний делает так, чтобы страх Б-жий поселился в наших душах...
Вконец обессиленные, они добрались до леса, и тут буря стала стихать. Увидел ли гаон фигуру Бешта в том месте, где нужно начинать учебу? Так или иначе, но он уверенно двинулся в каком-то направлении, и вскоре они оказались среди развалин большой усадьбы, заросшей травою. Гаон уселся и начал учебу. Реб Мойше-Мешель вспомнил одно из указаний Бешта: найти в окрестностях воды и дать гаону напиться. Они с кучером набрели на старый колодец, очень глубокий. Но воды там не было, только мусор и грязь. Поиски продолжались, и вскоре открылся им родник, текущий в глубине леса. Гаон оторвался от книги, сказал благословение и стал пить прозрачную воду. Его учеба продолжалась около четырех часов. Затем он сделал омовение рук и начал молиться. Потом они благополучно вернулись в славный город Львов.
Гаон хотел, чтобы посланник Бешта остался у него на субботу, но реб Мойше-Мешель покачал головой: нет, он должен как можно скорее предстать перед учителем и все ему рассказать. Пошел на рынок, нашел извозчика и, ни слова не сказав ни кучеру, ни седокам, учился и молился всю дорогу.
На одном из перекрестков реб Мойше-Мешель сошел и три версты до Меджибожа шел пешком. Вот знакомый забор. Он толкнул створку ворот, вошел во двор и увидел, что рабби Исроэль стоит и смотрит на него.
Учитель сделал знак рукой, и ученик подошел к окну. Бешт не стал его ни о чем расспрашивать, как будто и так все знал. Он приказал своему посланнику читать книгу Псалмов до молитвы Минхо и повторить чтение дважды после нее. Все это время нельзя ни с кем говорить, даже отвечать на приветствие. Вечером шлихут - посланничество - будет считаться законченным...
Реб Мойше-Мешель молча поклонился и пошел в синагогу.
А мы с вами удивимся - столько тайн и ни одной разгадки, как же так?..
Но вот уже звонко бьют лошадиные копыта по сухому и твердому грунту, и евреи уважительно кланяются, потому что в Меджибож въезжает гаон рабби Хаим Раппопорт собственной персоной. Он приехал издалека, чтобы проведать своего учителя. Через короткое время, сидя во главе субботнего стола, Баал-Шем-Тов сказал:
- Знаю, вам хочется узнать, зачем вы ездили тогда в лес. Но это длинная история...
Все гости перестали есть и приготовились слушать. Услышим и мы этот рассказ.
Много лет назад жил гаон Шмуэль-Цадок, ученик знаменитого рабби Еуды-Ливы Маарала из Праги. Шмуэль-Цадок прилежно сидел на уроках Гемары, но изучать Кабалу или Мусор - книги, в которых говорится о дисциплине сердца, решительно отказывался. Ему казалось смешным толковать о строении души и прочих вещах, недоступных глазу. Вместо этого он обратился к наукам, имеющим практическую пользу, - к математике, геометрии, астрономии - и весьма в них преуспел.
И Гемару, и геометрию Шмуэль-Цадок называл одним словом - "разум" и поклонялся этому свойству нашей души. Сама душа его не интересовала. Ему неважно было, откуда берется этот таинственный свет, с помощью которого мы видим тайные связи между вещами. Шмуэль-Цадок был похож на человека, который задумал поймать в ловушку морскую волну. И когда она налетела на берег, зачерпнул ее прозрачную соленую зелень ведром. Он думал, что пленница будет вечно бушевать и пениться, даже разлученная с океаном. Чтобы доказать это другим, он время от времени раскачивал ведро в разные стороны...
Шмуэль-Цадок смеялся не часто, в основном над человеческой глупостью. Было в Праге сообщество кабалистов, учеников рабби Элияу Баал-Шема из Вормса. Кроме изучения тайных наук они занимались еще вот чем: уходили гулять в лес или в поле, и каждый по очереди просил у друзей совета, как исправить недостатки своей души. Один жаловался на излишек гордости, другой нечаянно солгал, третий слишком строго отозвался о другом еврее. Друзья слушали и предлагали различные тикуним - пути к исправлению. Суровость этих рецептов порой совсем не соответствовала малости проступка. Например, тому, кто позволил себе поболтать с приятелем о пустяках, могли предложить молчать целую неделю, раскрывая уста лишь на молитве...
Шмуэль-Цадок высмеивал этих безумцев, которые тратят столько времени на обуздание собственного сердца вместо того, чтобы, радуясь жизни, изучать науки, приносящие настоящую пользу.
Зная о его учености, евреи обращались к Шмуэлю-Цадоку с вопросами по Галахе, и он все чаще и все больше разрешал, даже в тех случаях, когда случай был "на грани" и его "да" могло привести людей к серьезному нарушению. Однажды он разрешил женщине раньше срока погрузиться в микву и стать доступной для супружеской жизни. За это нарушение по Торе полагается наказание карет - преждевременная смерть. Когда об этом узнал Маарал, то приказал, чтобы ученик немедленно пришел к нему для серьезного и тяжелого разговора.
Шмуэль-Цадок на встрече с учителем держался стойко, настаивая на своей правоте. Тогда Маарал сказал:
- В Гемаре описан талмид-хахам, который может придумать 150 аргументов, чтобы объявить нечистое чистым. Видно, в тебе есть черная искра из души того мудреца...
Шмуэль-Цадок почувствовал, что ему становится тесно в Праге с ее суровыми наставниками и сумасшедшими кабалистами. Он был очень богат и вполне мог позволить себе переселиться на другой конец света, благо любая еврейская община примет его с радостью. Он выбрал Львов, город шумных ярмарок и красивых улиц. Вместе с ним туда переселились два его сына, Моше и Еуда-Арье. Кажется, он назвал младшего в честь своего бывшего учителя. Теперь, наверное, жалел.
Недолго прожил Шмуэль-Цадок на новом месте. Его душа вскоре оставила этот мир. Старший сын Моше ученостью и любовью к наукам пошел в отца. А его ненависть к кабалистам, опасным чудакам, рассуждающим о вещах, которые нельзя увидеть или пощупать, была во много раз больше, чем у отца. Моше имел склонность "облегчать" Галаху, пытаясь найти послабление даже в такой ситуации, когда это было совершенно невозможно. Все чаще он забывал произносить благословения, пока не перестал говорить их вовсе.
Жизнь среди евреев тяготила его. После смерти отца он купил за городом большой дом и поселился там, сам себе хозяин. Заповеди Торы он уже не соблюдал, принимал у себя в поместье образованных поляков и немцев, толковал с ними об астрономии и математике, а также о том, что любая религия полна предрассудков и лучше жить без нее... Часто разговоры друзей просвещения завершались веселой пирушкой, где сын гаона, гордясь своей просвещенностью, ел и пил то, что и его гости. То есть чистый треф.
Жена его, женщина искренне верующая, вскоре умерла с горя. Тогда Моше привел в дом нееврейку и тем подвел черту. Еврейство теперь было с одной стороны, а он с другой.
Но удивительное дело - Моше не оставил изучение Торы. Напротив, он просиживал над Талмудом долгие часы, наслаждаясь спорами мудрецов и придумывая к ним свои объяснения. В Творца он не верил, но Тору любил.
Любил он также мудрецов Торы. Когда кто-нибудь из них случайно попадал в его поместье, Моше встречал его с искренней радостью и тут же затевал с ним ученую беседу. Он был готов предоставить гостю жилье или снабдить его деньгами на дорогу. Была только одна загвоздка, о которой он говорил без стеснения, с открытой улыбкой на красивом лице:
- У меня в доме ничего нельзя есть. Мясо трефное, вино нееврейское, в посуде подают и мясное, и молочное вперемешку.
Такая жизнь привольная длилась около тридцати лет. Детей у Моше не было.
Младший брат Еуда-Арье был не так учен и не так плох душою. Он жил в достатке, женил детей, дождался внуков, пользовался любовью и уважением жителей города. Но вести о жизни и похождениях брата терзали ему душу. Еуда-Арье стал страдать от сердечных болей. Несколько врачей, зная о его переживаниях, дали один и тот же совет: он должен оставить Львов, не знаться с братом, постараться совсем забыть о нем.
Еуда-Арье принял совет и со всей своей большой семьей переселился обратно в Прагу, где в то время открылась новая ешива, которую основал уже упомянутый нами рабби Элияу Баал-Шем. В этой ешиве юноши сидели часами над книгами Гемары, а также занимались исправлением своего характера и учили Кабалу.
В эту ешиву был принят внук Еуды-Арье, которого звали Авраам-Моше. Он обладал немалыми способностями, а также сердцем чутким и искренним. Вскоре эти свойства были подвергнуты серьезному испытанию. Авраам-Моше и его товарищи наткнулись на трудное место в трактате "Евамот" и, несмотря на все усилия, не сумели в нем разобраться. Придя домой, юноша стал просматривать записки своего прадеда Шмуэля-Цадока, того самого, который не любил кабалистов. И вдруг наткнулся на объяснение трудного места, которое теперь перестало быть трудным.
Назавтра Авраам-Моше повторил это объяснение в кругу товарищей по ешиве. Все начали восхищаться остротой его ума. Плавая в облаке похвал, юноша не нашел в себе сил рассказать про старую рукопись и упомянуть имя прадеда. Когда он вернулся домой, то понял, что уже поздно: если дело откроется, все станут считать его выскочкой и хвастуном.
Зазвучал в ушах осторожный голосок, убеждавший оставить все как есть. Ведь говорят же с похвалой о "ревности мудрецов", когда они, пораженные успехом товарища, вкладывают еще больше сил в учебу, стараясь нагнать его. Вот и его друзья, охваченные этим чувством, начнут теперь еще глубже проникать в слова Торы.
Авраам-Моше вздохнул. Он отлично понимал, что ученики ешивы и так отдают учебе все силы и не нуждаются в подобных поощрениях. Да и сам голос был ему знаком - он шел от зла, живущего в душе.
После двух дней сплошных мучений он пришел в ешиву и все расказал. Авраам-Моше ловил на себе неодобрительные взгляды и, как ни странно, был счастлив.
Иногда реб Еуда-Арье отправлялся по живописным лабиринтам пражских улиц навестить кого-то из друзей своей юности. Однажды внук Авраам-Моше пошел проводить его. Они переступили порог жилища, где жил глубокий старик, реб Элимелех. Он плохо видел и плохо слышал, но вести о разгульной жизни второго брата докатились и до него. Со слезами на глазах старик воскликнул:
- Сколько раз я говорил гаону, вашему отцу, что он не смеет издеваться над кабалистами и не имеет права идти на такие большие послабления в Галахе. Но он только смеялся в ответ: "Реб Элимелех, и вы тоже среди тех, кто пытается увидеть то, чего не существует?" И вот такое страшное наказание пришло к его душе уже после смерти! Его старший сын вообще не соблюдает Галаху, живет как гой!
Авраам-Моше слушал молча, ощущая, какую муку испытывает сейчас дед. Мысль мелькнула у него: может, что-то можно сделать здесь, на земле, для тикун нешама своего прадеда Шмуэля-Цадока. Он поделился ею с главой ешивы, рабби Элияу Баал-Шемом. И услышал такой ответ:
- Я пошлю трех своих старших учеников на могилу твоего прадеда, и они постараются сделать все, чтобы помочь его душе подняться из той тьмы и грязи, в которой она находится сейчас. Перед тобой же стоит другая цель: ты должен заставить Моше, брата твоего деда, вернуться в еврейство...
- Разве это возможно?
- Я научу тебя, что нужно делать. Ты приедешь во Львов, придешь в его поместье и попросишь приют на несколько дней. Не говори, кем ты ему приходишься. Не ешь и не пей в этом доме ничего, даже воду. После утренней молитвы прикрепи мезузу к входной двери дома, не произнося при этом благословения. Ты также будешь читать после полуночи тикун хацот - молитвы о восстановлении Храма. И я научу тебя, что нужно говорить, чтобы у человека пробудилась память, проснулась его еврейская душа.
Эти слова звучали как приказ. Авраам-Моше стал собираться в дорогу.
Путь, даже самый долгий, всегда заканчивается. С бьющимся сердцем Авраам-Моше постучал в дверь большого, богато обставленного дома. Слуга открыл ему. Огромный пес кинулся навстречу, но потом принюхался и завилял хвостом. Тут показался и хозяин, красивый, румяный, крепкий. Без всякой тяжести он нес груз своих 86 лет, как будто вся нечистая сила помогала ему в этом.
Поняв, что перед ним талмид-хахам, Моше обрадовался, пригласил гостя в кабинет и, достав трактат "Санхедрин", завел с юношей ученую беседу. Авраам-Моше поражался остроте ума своего двоюродного деда, но и ужасался в то же время. Эти глубокие вопросы должен был задавать мудрец в кипе, в длинных одеждах, с седой бородой. А юноша слышал их от старого франта - надушенного и бритого. Не сдержавшись, юноша спросил:
- Разве можно учить Тору, которую дал Творец, с непокрытой головой?
- Почему же нет? - удивился дед.
- Это кощунство по отношению к Небу...
- Не могу с вами согласиться, - пожал плечами хозяин дома. - Еврей покрывает голову, чтобы показать, что у него есть страх перед Творцом. А у меня нету никакого Творца и, стало быть, незачем испытывать страх... Впрочем, из уважения к вам я, пожалуй, надену шляпу...
Авраам-Моше сидел оглушенный. Справившись с собой, он сказал тихо:
- Когда слышишь такие слова, стоит разорвать одежды в знак траура...
- Нет причины, - отозвался хозяин. - Согласно закону, одежды рвут, если кто-то произносит с насмешкой одно из святых Имен... А для меня этих имен просто не существует. Зачем же вам портить понапрасну совсем новый кафтан? Это против Галахи, мой уважаемый друг...
Речь старца струилась, как вода в сточной канаве, без остановки. Авраам-Моше чувствовал, что он летит в своем кресле в глубокий черный колодец с гладкими стенами, не за что зацепиться... Но память о тайных средствах, полученных от учителя, придавала ему сил.
Стрелки часов как будто окаменели, день двигался невыносимо медленно, волкодав у ног хозяина дружелюбно хлопал хвостом.
Наступил час заката. Хозяин поднялся и предложил гостю кошелек с деньгами в благодарность за приятную беседу. Авраам-Моше ответил, что в деньгах он не нуждается, но хотел бы пожить в этом поместье несколько дней. Беспутный родич очень обрадовался и тут же приказал слугам приготовить для гостя одну из лучших комнат, и чтобы там непременно был стол, подсвечник и книги для учебы.
Он самолично проводил Авраама-Моше в его покои, опять открыл Талмуд, и вновь завязался разговор, где проблески еврейской мудрости были похожи на белые снежинки, что падают в болото, в ржавую грязь.
Наконец они распростились. Через какое-то время раздался за окном стук копыт и скрип сбруи. Две кареты подкатили к входу, и несколько важных лиц, мужчин и женщин, со смехом приказали доложить о себе хозяину дома.
Моше вышел им навстречу, сияя улыбкой, без всякого признака усталости от проведенного над Талмудом дня. Тут же зажгли в гостиной множество свечей, слуги стали накрывать на стол, а музыканты - настраивать инструменты. Через час веселье было в разгаре. Поначалу велись речи умные и тонкие, но после каждого выпитого бокала делались они проще и грубее. Хозяин дома, бросая вызов прожитым годам, ни в чем не отставал от гостей, которым некого было стесняться - ни пустого неба, ни покорных слуг.
Авраам-Моше сидел в своей комнате на полу и читал молитву о восстановлении Храма. Сейчас он чувствовал себя почти дома. Рев и хохот гостей ему не мешали.
Поутру слуги в кафтанах с кружевными манжетами погрузили перепившихся гостей в кареты и повезли их восвояси, а хозяина дома с трудом дотащили до постели.
В это время Авраам-Моше, стараясь не привлекать внимания, прибил к косяку входной двери мезузу. Он стал читать утреннюю молитву с особым сосредоточением, думая о бодром и крепком грешнике, распластавшемся сейчас на белых простынях.
Рабби Элияу Баал-Шем, учитель юноши, передал ему несколько каванот - особых мыслей, которые нужно было пробудить в душе во время молитвы. Одна из этих мыслей была связана со строкой из псалма:
"Память о великой доброте Твоей возгласят и справедливость Твою воспоют..."
Эта кавана помогает тому, о ком ты думаешь, вспомнить каждый день прожитой жизни. Быть может, рабби Элияу знал, что собственная память может быстрей подтолкнуть человека к раскаянию, чем самая искусная проповедь.
Хозяин дома между тем проснулся, велел себя умыть, а потом вышел в сад освежиться. Взгляд его упал на мезузу. Он остановился и стал на нее смотреть. Страницы памяти, переворачиваемые невидимой рукой, сообщили Моше многое из того, что он успел напрочь позабыть.
Он вспомнил себя трехлетнего и покойную мать, которая дважды в день, утром и вечером, поднимала его на руки, чтобы он мог поцеловать мезузу. Когда отец видел это, он смеялся и шутил:
- Какой толк целовать баранью или коровью шкуру, на которой написана мезуза? Разве от этого становятся лучше или умнее?
Мать молчала, но делала свое. Когда Моше стал ходить в хедер, она подводила его иногда к столу, где лежали тфилин отца, и давала поцеловать ремешки. Если супруг заставал их за этим занятием, он хлопал себя по бокам:
- Так он на всю жизнь привыкнет целоваться с коровами!
И смеялся. А мать плакала.
Моше подумал, что вот уже тридцать лет, как он не видел мезузы, не надевал тфилин, не слышал, как читают свиток Торы. На глазах у него показались слезы. Увидев своего гостя, он взял его под руку и, прогуливаясь по саду, стал без остановки рассказывать о своей юности, о знаменитых мудрецах, у которых ему довелось учиться, о товарищах, с которыми просиживал дни и ночи над книгами. И о первом куске трефного...
Авраам-Моше подумал: "Этот безудержный поток слов и мыслей - начало освобождения..."
Он оказался прав. Хозяин дома вдруг остановился и, прислушиваясь к себе, попросил гостя одолжить ему талес и тфилин: он хочет помолиться.
Он молился долго и со слезами.
Неделю Авраам-Моше провел в поместье двоюродного деда. Он выполнил все тайные указания своего учителя, большинство которых относилось к особому сосредоточению во время молитвы.
Душа деда, истосковавшаяся по еврейству, стремительно ломала все барьеры и перегородки, что накопились за много лет. Оказалось, не так уж и прочны они. За эту неделю он уволил всех слуг, выплатив сполна жалование и наградив подарками. Дом оставил нескольким приживальщикам, а сам перебрался в город Бельцы и купил жилище рядом с синагогой.
Это был другой человек. Он не притрагивался к мясу и вину. Он ни с кем не разговаривал. Каждую неделю он передавал раввину большую сумму денег на нужды бедняков. Так прошло девять месяцев - столько, сколько нужно, чтобы на свет появился новый человек, новая душа. После этого Моше умер, завещав свое имущество беднякам.
Баал-Шем-Тов замолчал. Гаон рабби Хаим Раппопорт осторожно спросил:
- Я, однако, не вижу, какая связь между этим рассказом и тем поручением, которое было дано мне.
Бешт сказал задумчиво с нотками грусти в голосе:
- Грехи мудрецов нелегко исправить... Небесный суд постановил, что душа Моше бен Шмуэль-Цадока должна 117 лет терпеть различные мучения, искупая причиненное себе и другим зло. Недавно этот срок истек. Душа должна была пройти последнее очищение и подняться в Ган Эден. Но вот беда: Тора, которую Моше учил в нечистоте, так и осталась там. Поэтому я просил вас приехать на развалины поместья этого Моше, учить там Тору и прочитать молитву Минхо. После этого те святые искры, которые он год за годом бросал в грязь, смогли наконец освободиться из нечистых оболочек...
Все молчали. Рабби Исроэль продолжал:
- Была еще одна причина, по которой вам стоило оказаться в тех краях. Всевышний установил небосвод, разделив воды на "верхние" и "нижние". С той поры нижние воды беспрестанно плачут, вопрошая, когда же они смогут приблизиться к Творцу. "Поднятие вод" происходит, если в источнике принимают микву, берут оттуда воду для омовения рук или пьют ее, произнеся благословение. В лесу, где было поместье Моше, бьет источник, мимо которого за 5519 лет ни разу не прошел ни один еврей. Все это время его вода журчала, рыдая... Когда вы, сказав браху, пили воду из него, а потом сделали омовение рук перед молитвой, этот плач прервался.
Гаон спросил:
- Есть ли связь между тем, что происходило когда-то в этом поместье, и гонениями ксендзов на молитву "Алейну лешабеах"?
Но Бешт уже начал нигун, ученики подхватили его, и вопрос остался без ответа.
- Я собираюсь в твой родной город Познань. Хочешь, поедем вместе?
Юноша ответил:
- Еще бы! Я уже три года не видел родителей. Только надо спросить у тестя разрешение.
Отец жены с радостью благословил его и добавил, что это большая честь - быть спутником Бешта. К тому же, наверняка он увидит много чудесного и пусть запоминает, чтобы потом рассказать.
Первое чудо юноша увидел, когда они выехали из города.
Кучер обмотал вожжи вокруг облучка и задремал. А лошадь тут же свернула с дороги и покатила телегу куда глаза глядят.
- Учитель, мы сейчас заблудимся! - воскликнул юноша.
Бешт засмеялся и сказал, что нечего учить лошадь, она всегда найдет дорогу. Кстати, лошадка перебирала ногами не спеша, но телега неслась с удивительной быстротой. Бешт часто путешествовал так, и теперь юноша наблюдал это собственными глазами.
Они заехали в место, где росла очень высокая трава - в человеческий рост. Необычайное воодушевление, словно на молитве, охватило Бешта. Он разбудил кучера и сказал, что там, в траве, есть колодец. Надо отыскать его и набрать воды.
Кучер долго отсутствовал, но наконец вернулся с водой. Бешт произнес благословение с особой сосредоточенностью и стал пить. Потом он велел, чтобы юноша сделал то же самое и чтобы браха произносилась от всего сердца. После этого Бешт приказал кучеру:
- Ну садись, поехали.
Кучер сел и снова заснул, а лошадь застучала копытами. Везла она их такой чащей, где, казалось, вообще никто никогда не бывал. Хоть бы человек повстречался, хоть бы крыша выросла на пригорке. Так нет! Они выехали в четверг, когда уже смеркалось. Наш юноша был скромен, но немного изнежен - сын богача и зять богача, он стал беспокоиться, где же они найдут приют на субботу. Он спросил об этом Бешта, и тот ответил:
- Разве ты не знаешь, что мы едем в Познань? Там, с Б-жьей помощью, и справим субботу.
Очень удивился спутник Бешта этим словам. Он вырос в Познани, знал вокруг все окрестности, но не видел никаких признаков того, что они приближаются к этому городу. А лошадь себе бежит...
Она бежала всю ночь и лишь на заре, когда пришло время надевать тфилин и молиться, сама остановилась. А потом, когда они кончили молиться, лошадка без всякого приказа затрусила дальше. А кучер все спал...
Вот уже полдня прошло, а они едут себе по лесам и горам. Юноша не выдержал и снова спросил у Бешта:
- Так где же все-таки мы будем встречать святую субботу?
- Я же сказал тебе - в Познани.
Несмотря на это обещание, юноша был очень встревожен. Неужели придется войти в святой день без сияния свечей, без подноса со свежими халами? И вместо теплого одеяла накрываться звездным небом? Поэтому юноша очень обрадовался, когда вдали показалась какая-то деревня. Будем сидеть за столом! Будем ночевать под крышей!
Но упрямая лошадь шла без остановки, и спутник Бешта с тоской смотрел, как проплывают мимо забор за забором. Только на окраине лошадь соизволила остановиться рядом с какой-то лачугой. Юноша был рад и лачуге: все же лучше ночлег здесь, чем в лесной чаще. Бешт пошел туда, и он за ним следом.
В лачуге их встретил старик, покрытый страшными язвами с головы до ног. Жена и дети его ходили в истлевших лохмотьях. Когда Бешт открыл дверь, то хозяин побежал ему навстречу со словами:
- Шалом тебе, мой рав и учитель!
Тот, кто не видел, с каким ликованием старик встречал Бешта, тот не знает, что такое настоящее веселье. Они ушли в другую комнату и говорили о чем-то полчаса, а потом расстались.
И снова лошадь бежит, кучер спит, а юноша больше не задает вопросов. И так понятно, где они будут ночевать: в глухой чаще. Ведь и часа не пройдет, как наступит суббота. Значит, волк споет им песню в овраге, и сова убаюкает их страшным уханьем...
Вдруг показалась Познань. Юноша даже не пытался понять, как они очутились рядом с его родным городом. Но вот знакомые стены, и даже крыша родительского дома видна издалека. Какое облегчение, какое счастье...
Бешт казал:
- Ну вот, а ты не верил, что мы встретим субботу в Познани. Однако не знаю, успеешь ли ты навестить родителей. Юноша сказал со смехом:
- Учитель, вон мой дом, и мы будем там совсем скоро. Что же мне может помешать встретить с родными субботу?
Бешт промолчал. В Познани была Шулер Гас - Школьная улица. Там жили студенты, которые учили разную мудреную
науку. Нашему брату нельзя было показываться на этой улице. Если забредал туда еврей, просвещенные студенты забивали его камнями насмерть.
Так вот, лошадь Бешта свернула именно на эту улицу. Наш юноша так погрузился в мечты о встрече с родителями, что не сразу это понял. Но когда он заметил, что они едут по Шулер Гас, его пронзил смертельный страх. Он воскликнул:
- Господин мой, учитель мой! Ты посмотри, куда свернула лошадь! Еще минута, и нас закидают камнями! Бешт засмеялся и сказал:
- Послушай, ведь до сих пор лошадка везла нас правильно, так и сейчас не надо командовать ею. А Всевышний добр и спасет нас от необрезанных...
А студенты не дремали. Увидев, что два еврея едут не спеша по запрещенной улице, они оставили физику и философию и стали собирать большие камни. Заметив это, спутник Бешта почувствовал, что у него нет ни головы, ни ног - только сердце. В холодной тоске он воскликнул:
- Ой, Творец, значит, здесь кончится моя жизнь!
Тут лошадь остановилась. Надо сказать, что на этой улице все же жил один еврей - портной. Никто лучше него не мог шить студентам их нарядные костюмчики. И поэтому они не кидали в него камни, а даже платили за работу. И вот сейчас портной стоял в дверях и со страхом и удивлением смотрел, как два чужих еврея как ни в чем не бывало поворачивают к его дому.
Бешт сказал:
- Я хочу остановиться у тебя на субботу. Портной развел руками:
- Пожалуйста. Только что мы будем делать с гоями? Если они набросятся на нас... Бешт ответил:
- Не бойся. С Б-жьей помощью не будет ничего плохого... Они вошли в дом, кучер проснулся и стал таскать туда пожитки. Пришло время молитвы. Бешт спросил у хозяина:
- Есть тут миньян? Портной ответил:
- Нас с работниками только восемь человек. Бешт сказал своему спутнику:
- Видишь, их восемь и нас двое. Не стоит тебе разрушать миньян, оставайся с нами.
Бешт тут же встал у стены и начал вести молитву. Студенты, кипя от злобы, с камнями в руках окружили домик портного со всех сторон. Хозяин выглянул в окошко и увидел, что дело-то совсем плохо. Он сказал об этом Бешту. Цадик вышел на крыльцо и посмотрел на студентов долгим взглядом. Камни попадали у них из рук, а сами они рухнули на землю. Потом кто бочком, кто ползком бросились врассыпную, унося в душе жуткий страх.
Был у них профессор, большой мудрец, который знал, между прочим, святой язык и даже заглядывал в Талмуд. Вбежали к нему разъяренные и перепуганные ученики. Профессор выслушал их и сказал:
- Одно из двух: или этот еврей большой колдун, или он святой. Пойду посмотрю на него.
Пришел он в дом портного как раз тогда, когда там встречали субботу, и Бешт с такой любовью произносил благословение над стаканом вина, словно вместе с брахой и сам поднимался к Небу. Профессор молчал и слушал. Он остался смотреть, как евреи садятся за стол и как Бешт говорит слова Торы. На прощанье он попросил хозяина прислать за ним завтра перед тем, как они встанут на утреннюю молитву.
И вот все повторилось снова: Бешт молился с невиданной любовью и жаром, а профессор смотрел и слушал, слушал и смотрел. Он досидел до вечера и видел, как Бешт читает Авдалу - молитву, отделяющую субботу от будних дней. За все это время они не обменялись ни единым словом. Бешт даже не взглянул на него ни разу. А когда проводили субботу, цадик велел кучеру запрягать лошадку. Тогда профессор пошел домой.
Бешт и его спутник уселись в телегу, кучер заснул, коняга тихо цокала копытами, но при этом дорогу как бы скручивало под колеса, и они неслись с невиданной быстротой. Как водится - неизвестно где, неведомо куда. Впрочем, цадик сказал, что они возвращаются назад, в Броды. И тогда юноша набрался смелости и обратился к нему с такой речью:
- Господин мой, ты свет наших очей и человек святой. Поэтому ты, конечно, понимаешь, что эта поездка стоила мне немалых волнений. Душа моя желала простых человеческих радостей - повидать мать, отца, братьев и сестер. Вместо этого я стал свидетелем вещей удивительных и непонятных. И вот я прошу у господина моего, чтобы в награду за тяготы пути он ответил на три вопроса. Почему лошадь остановилась среди высокой травы и нужно было дважды выпить воду? Что мы делали в лачуге старика с язвами и почему вы так обрадовались этой встрече? Для чего мы поехали на субботу в Познань? Ведь не зря, не просто так все это было! Бешт сказал ему:
- На два вопроса я отвечу, а на третий ты найдешь ответ сам. В той высокой траве похоронены два еврея. Как-то они сбились с дороги, на них напали злодеи и убили. И вот уже несколько лет их души не могли подняться, потому что ни один еврей не появился в тех местах, чтобы словами Торы или молитвы очистить воздух разбоя, который держит их души в плену. Когда мы с тобой сказали благословение на воду, то души этих евреев освободились наконец из плена.
А еще ты должен знать, что в каждом поколении рождается душа Машиаха. И если люди заслужили освобождение, то он готов раскрыться. А если нет, то он умирает. Так вот, у этого старика в лачуге была душа Машиаха. Он очень хотел провести со мной субботу. Но я знал, что он должен умереть во время третьей трапезы, и не хотел этого видеть. А зачем мы ездили в Познань, ты узнаешь через несколько лет...
На том Бешт и закончил. Телега въехала в Броды, и весь город удивлялся, как это они сумели побывать и здесь, и там за такое короткое время.
Что было дальше? Наш юноша отличался большими способностями и учил Тору день и ночь. Но через несколько лет он сказал тестю, что хотел бы время от времени заниматься еще и торговлей, потому что от труда Тора слаще. Тот ответил:
- Чего же лучше? Твои слова мне по душе, берись за дело.
Он дал зятю несколько тысяч рублей, и юноша поехал в Германию закупать товары. Как-то он остановился на субботу в одном городе и спросил у хозяина дома:
- С кем здесь можно поучить Тору? Тот ответил:
- Иди к нашему раввину.
Юноша пошел навестить раввина и увидел, что это действительно мудрец. Они вели ученые беседы, потом раввин пригласил гостя на третью трапезу. Сев за стол, попросил юноша хозяина сказать слова Торы. Тот согласился, а когда начал говорить, юноша был потрясен: раввин повторял слово в слово то, что Бешт говорил тогда в Познани, в домике портного.
Он сообщил об этом раввину, и тот воскликнул:
- Так вы тот юноша, который тогда заехал на Шулер Гас вместе с Бештом? Знайте же, что я бывший профессор. Это я стоял и слушал вашего учителя всю субботу. И каждое слово, которое выходило из его уст, сжигало одну из грязных веревок, которые опутали мою душу. И вот, когда они сгорели, в моей груди пробудилась большая любовь. Лишь только мы расстались, я убежал в Германию и там принял еврейство. И я знаю, что Бешт приехал к нам для того, чтобы поднять из грязи мою душу...
Так исполнилось обещание цадика. На третий вопрос тоже нашелся ответ.
Будем рассказывать друг другу эту историю, и пусть Тот, Кто создал святые души, поможет им выбраться из мрака. Пусть скорей сгорят грязные веревки.
К сожалению, "желтых сапог" не нашлось во Львове. В 1664 году ученики двух духовных школ возглавили нападение на еврейский квартал. К ним присоединился всякий сброд. Евреи, предупрежденные заранее, запаслись пиками, топорами, секирами, саблями, пищалями. Им удалось отбить первую волну погромщиков. Но тут к ревнителям веры христианской присоединилась городская милиция. Результат погрома - сто убитых и двести раненых. Шмуэля-кантора пронзили в синагоге мечом, который проколол и молитвенник, "так что молящийся и молитвенник соединились..."
Еще один погром произошел в 1687 году в Познани. Ученики-иезуиты и почтенные ремесленники в составе нескольких тысяч человек попытались ворваться в еврейские дома. Угшчные бои продолжались три дня. В еврейской летописи говорится: "Случилось небывалое - Б-г дал нам силу противостоять врагу три дня и три ночи. Каждый раз, когда они с обнаженными мечами врывались на наши улицы, наши побеждали их и гнали до рынка, ибо те были трусливы. То было чудо, как во времена Ахашвероша..."
Но бывало, что из этого облака вырывался ослепительный луч света, освещая чью-то душу. И она по этому лучу уходила на другую планету, в еврейство...
Сохранилась рукопись, в которой говорится, что однажды молодой граф Валентин Потоцкий и его приятель шляхтич Заремба встретили в окрестностях Парижа старого еврея, читавшего какую-то мудреную книгу. Они спросили, что там написано, и он им перевел несколько строк. Показались юношам эти слова слаще меда, и они стали учиться у старика по три часа в неделю, а потом сговорились между собой убежать в свободный город Амстердам и принять там жидовскую веру.
Каждый добирался туда своим путем и в свой срок. Заремба был женат на дочери гетмана Тышкевича. Он приехал с семьей в Амстердам. Вдруг узнала дочь гетмана, что ее муж с маленьким сыном исчез в еврейском квартале и больше не вернется. Зарыдала она и побежала туда, а он ей крикнул:
- Не подходи! Ведь я жид, человек низкий, а ты великая боярыня... Склонила она голову и сказала:
- Приму же и я еврейскую веру... Вскоре они уехали в святой город Иерусалим и навек остались там.
А Валентин Потоцкий тоже был в Амстердаме, принял имя Авраам и поселился в окрестностях Вильны. Однажды он сделал замечание мальчику, который шумел в синагоге. Его отец, сапожник, человек не умный и не добрый, пошел и донес властям, что к ним ходит молиться бывший христианин. Потоцкого схватили и пытали. Но он твердил одно:
- Я еврей, простой еврей. Мое имя Авраам, и всегда меня так звали...
Его сожгли на второй день праздника Шавуот. По дороге на казнь священники уговаривали его раскаяться и поклониться распятому, а он над ними смеялся.
Нашелся отчаянный еврей, который переоделся гоем, пришел на казнь, достал из догорающих углей палец и горстку пепла и похоронил их на еврейском кладбище.
И снова наступила ночь. До новой искры.
Что же делать, придется рассказать об этом еще раз. Лет двести тому назад жил в Германии богатый еврей, и было у него четверо сыновей, один другого лучше. Тора им давалась легко, учеба шла так быстро, что скоро трудно стало найти поблизости человека, который мог бы рассказать им что-то новое. Однажды отец собрал братьев и поставил им такое условие:
- Я дам каждому из вас большую сумму денег и отпущу из дома. Езжайте, куда хотите, учитесь, у кого хотите, а если встретится вам достойная девушка, то и жениться можете, не спрашивая моего совета. Прошу лишь об одном: через пять лет соберитесь снова в родном доме. Я хочу взглянуть, что вышло из каждого...
Странные отцы бывают на свете. Но яблоко, от яблони недалеко падает, сыновьям его совет пришелся по душе. Они разлетелись по свету, как стрелы из лука.
Самый старший, по имени Ехиэль, оказался в Польше. Тропинки судьбы привели его в городок Меджибож. Там в глинобитном домике жил человек, которого одни считали неучем, другие - чародеем, а третьи становились его учениками. Это был рабби Исроэль Баал-Шем-Тов.
Поскольку Ехиэль был из Германии, то другие ученики стали называть его Дайчель - "немец". С этим прозвищем он и взошел под хупу, став мужем дочери Бешта. Между тем минуло пять лет, и пришла пора выполнять отцовское условие.
Отправляясь в дорогу, Дайчель попросил у Бешта благословения, чтобы успеть вернуться до Рош Ашана и провести вместе с учителем осенние праздники. Бешт промолчал. Зять завел об этом речь снова, но Бешт ничего не ответил. После третьей попытки Дайчель понял, что скорее всего на Новый год ему суждено быть совсем в другом месте. На всякий случай он взял с собой шофар - бараний рог, в который положено трубить в Новый год.
Все вышло, как хотел отец. Четверо братьев собрались вместе. Отец устроил в их честь ученый пир. Собрались лучшие люди города, мудрецы Талмуда, знающие толк в рассуждениях глубоких и изящных, которые способны перевернуть мир, а потом снова поставить его на ноги.
После омовения рук, после того, как преломили хлеб, отец попросил Ехиэля, старшего сына, сказать перед гостями слово Торы. Но сын ответил, что не знает ничего такого особенного, чтобы держать слово перед ученым собранием.
Делать нечего: отец обернулся к другому сыну. Тот встал и говорил красиво, долго и хорошо. Затем поднялся третий брат, потом четвертый. Дайчель между тем ел и пил, как будто у него не было другой радости на свете. В конце концов отец позвал его в отдельную комнату и сказал с родительским гневом:
- Я вижу, ты не только забыл про Тору, но и сделался обжорой.
Дайчелю стало жалко старика. Он задумался, потом ответил:
- Нет, я все-таки научился чему-то. Созови завтра такое же собрание...
Отец исполнил его просьбу. Дайчель снова занялся едой и питьем, но когда кто-то из братьев стал держать речь, старший сын встал и провел ладонью перед его лицом. Брат запнулся, замолчал и вдруг стал рассказывать о своих плохих поступках. Это длилось несколько минут, потом тот застыл, не понимая, что с ним происходит. Так же поступил Дайчель с остальными братьями: вместо красивых речей - внезапное раскаяние. Потом старший сын объяснил, что это и есть путь хасида: неважно, что ты говоришь, кем представляешься - важно, что скрыто в тайниках твоей души.
Настало время возвращаться обратно. Дайчель простился с родными и сел на корабль. Стоило оказаться в открытом море, как разразилась буря. Ветер гнал суденышко в чужие края, в неведомые земли. Когда наконец вдали показался берег, был канун Рош Ашана.
Что это было за место? Индия, Аравия? Мы не знаем. Главное то, что евреев здесь никогда не видали. Дайчель нашел себе пристанище в домике недалеко от моря и стал готовиться к празднику, похожему на суд, потому что в этот день Всевышний решает судьбу каждого, кто живет на земле. Он принял микву, окунувшись с головой в морские волны, и стал молиться со слезами и плачем, как было принято среди учеников Бешта.
Люди останавливались и смотрели с удивлением, потому что ничего подобного они до сих пор не видели. Их удивление усилилось, когда наутро они услышали, как он трубит в шофар. Не рожок пастуха, не трубы музыкантов. Щемящий звук, от которого стискивает горло...
Проезжал мимо владыка тех земель. Увидев толпу, которая собралась рядом с жилищем Дайчеля, он остановился и спросил, в чем дело. Ему рассказали, как странно ведет себя незнакомец, который вчера сошел с корабля на берег: плачет, кричит и трубит в рог. Правитель был человек ученый и умный. Он сказал:
- Это не сумасшедший. У него такая вера и такая служба. Запрещаю обижать его и причинять ему вред. Я хочу, чтобы он пришел ко мне во дворец.
Рош Ашана длится два дня. Когда праздник закончился, Дайчель отправился к царю. Каждый из них знал много языков, и вот нашелся один, который понимали оба. Гость объяснил правителю, кто такие евреи, какая у них вера и почему они рассеяны по всей земле.
Царь сказал:
- Скажи, не мог бы ты привезти сюда триста евреев? Я хочу, чтобы они жили в моей стране, потому что мне очень понравились твои слова и твоя молитва.
Дайчель подумал и ответил так:
- Господин мой царь! По двум причинам нельзя выполнить твою просьбу. Во-первых, у меня нет власти и права приказывать людям сняться с места и отправиться за тридевять земель. И еще. Если Всевышнему будет угодно, чтобы евреи оказались здесь, Он все равно приведет их сюда - даже насильно, в железных оковах...
Эти слова тоже понравились царю. От отпустил гостя с миром. Дайчель сел на корабль и отправился в родные места. Прошло какое-то время, и он ступил на знакомый порог сказать шалом своему тестю. Бешт тепло приветствовал его, а потом сказал:
- В нашем мире рассеяны искры Б-жественного света, которые нужно собрать и поднять. Евреи занимаются именно этим, иногда с радостью, а иногда и в горе. Знай, что если бы ты не оказался в той стране и не поднял бы эти искры своей молитвой, то евреев привели бы туда в железных оковах, чтобы выполнить ту же работу.
Дайчель вспомнил свой ответ царю. А Бешт добавил:
- А теперь им нечего там делать. Евреи окажутся в той стране, только когда придет Машиах и освободит мир от зла.
За какое бы дело ты ни взялся, думай всегда так: "Я хочу доставить этим радость Создателю и служить Ему всегда". Об этом говорится в Торе: "Из святилища не выходил..."
Смысл этих слов таков: нет на свете места, где можно было бы спрятаться от Б-га. А все-таки я скажу, что такое место есть. Это тело человека. Так темно там, так тяжело увидеть правду, что глупец думает: "Ну, здесь меня никто не сыщет..."
Было у царя три друга, и показалось ему, что на самом деле они ему совсем не друзья. Тогда царь решил их испытать. Он приказал выдать каждому щенка из царской псарни, чтобы выкармливать и заботиться о нем, а через год прийти и показать, что получилось. Естественно, на прокорм и прочие расходы им щедро выдали денег из царской казны.
Первый друг был мудрец и потратил все деньги на то, чтобы заказать у ювелиров корону и преподнести ее царю в подарок. А на щенка он и не взглянул.
Второй друг кормил щенка, но очень скупо, только чтобы тот не сдох.
А третий друг денег на мясо не жалел, и вырос у него отменный пес - клыкастый и злющий.
Через год пришли три царских друга во дворец показать, как они исполнили царскую волю. Хуже всего пришлось третьему: царь натравил на него пса, которого тот целый год откармливал мясом...
Поэтому нам должно быть все равно, едим ли мы сладости или обычную пищу. А также то, хвалят нас люди или ругают. Поступая так, человек вскоре почувствует, что начал освобождаться от власти дурного начала.
- "Дворец мелодий" находится в раю рядом с "Дворцом тшувы" - "Дворцом раскаяния". Когда хазаны поют, их души поднимаются во "Дворец мелодий". И что им стоит перебежать в соседнее здание - раскаяться, очистить душу, изменить судьбу... Где там! Они вам будут петь, закатив глаза! Дураки...
Если мужчина передает будущей супруге какую-то ценную вещь.
Если он пишет ей штор - долговую расписку на некую сумму денег.
Если они становятся близки.
Тора называет Всевышнего словом "муж", а еврейский народ - "женою". Чтобы сохранить их союз, нужно воспользоваться всеми тремя способами.
Сначала еврей получает большую помощь свыше и с наслаждением вчитывается в слова Торы, чувствуя себя так, как будто получил ценный подарок.
Потом это ощущение проходит. Но все равно он должен, даже без удовольствия, произносить слова Торы и молитвы, как будто перечитывает долговую расписку, деньги по которой еще не получил.
И если еврей выдержал это испытание, тогда вновь приходит наслаждение и наступает настоящая близость...
Глава каждого поколения обладает силой поднимать самые будничные и пустячные разговоры евреев, их рассказы и побасенки и связывать все это с Источником жизни, соединять материю с духом.
- Перед приходом Машиаха будет столько же фальшивых праведников, сколько листьев на этом дереве...
Иногда для этого достаточно поменять местами буквы в слове, чтобы получилась дорога к спасению. Например, из слова мет - мертвый - можно сделать слово там - чистый. Из слова мецер - теснина - можно сделать цоар - просвет. Вот это и значит - уклоняться от зла...
Одно простое слово, сказанное внизу, возносится необычайно высоко, увеличивая гармонию и красоту всего мироздания. Дело стоит того, чтобы хотя бы одно слово во время молитвы еврей произносил со страхом и любовью...
И еще сказано в Торе: "Превратили Иерусалим в развалины, сделали плоть рабов Твоих добычей птиц небесных..."
Есть связь между двумя этими отрывками. Когда еврей поднимается на новую ступень в служении Всевышнему или выполняет какую-то заповедь во всей ее красоте и полноте, он начинает этим гордиться. И сразу "Иерусалим души", тот город красоты и цельности, который он построил, превращается в развалины.
Как же преградить путь гордости?
Для этого нужно, чтобы твоя молитва, учеба и вообще все, что ты делаешь, были проникнуты страхом и любовью ко Всевышнему. Но если еврей учит Тору или выполняет заповеди не ради служения Творцу, а для того, чтобы порадоваться игре духовных сил, то все хорошее, что он сделал, становится добычей кпипот - нечистых оболочек, которые наши мудрецы сравнивают с птицами, терзающими плоть.
Поступая так, еврей незаметно загоняет себя в узкое место - в Египет, который тоже присутствует в нашей душе. Мы читаем: "Вот имена сыновей Израиля, приходящих в Египет..." "Приходящих" - и теперь, и сейчас. "Сыновей Израиля" - то есть всех евреев.
Каждый еврей может вывернуть наизнанку свое имя, свою духовную суть и сделаться добычей гордости.
Реувен скажет:
- Смотрите, насколько выше заповеди, которые исполняю я, первенец, чем служение всех остальных братьев!
Шимон:
- Всевышний слышит только меня!
Леви Три имени означают "видеть", "слышать", "сопровождать" - прим. ред:
- Он, Благословенный, сопровождает одного меня постоянно!
И так далее. Значит, надо помнить, что никто не застрахован от гордости, каждый может вывернуть свое имя, свою еврейскую суть наизнанку... И это нужно знать, тогда этого не случится.
Кроме прочего в его обязанности входило провожать детей до дома. На прощание рабби Исроэль целовал каждого ребенка. Сказал его ученик и преемник Магид из Межирича: - Хотел бы я хоть раз поцеловать Свиток Торы с такой же любовью, с какой мой учитель целовал каждого еврейского малыша...
Поэтому сейчас, в галуте, когда еврей начинает, отрешившись от всего, размышлять о Творце, Всевышний сразу выходит ему навстречу...
Когда злодей помыкает человеком праведным, то праведник в это время отнимает у него искры Б-жественной святости, которые упали на дно нашего мира. Приходит время - и злодей теряет жизненные силы, теряет власть. Искры святости его больше не греют. Их у него уже нет.
Об этом сказано в Торе: "И отдам народы во власть твою..."
- Отец, разве можно жить в такой нищете? Бешт улыбнулся:
- Сынок, написано в трактате "Авот": "Бедняки должны жить в твоем доме". Поди скажи, что у нас в семье это не так...
- Есть такая поговорка: "С правдой весь мир обойдешь". Приходит человек в какой-нибудь город или местечко и начинает говорить правду. Люди терпят-терпят, а потом прогоняют его оттуда. Он идет в другой город - там та же история. И вот, не успеешь оглянуться, а ты уже обошел весь мир...
Может быть, на это намекает Тора, в которой написано: сначала был вечер, темнота, и только потом утро...
Эти строки нужно внимательно прочитать и потом вернуться к ним снова. И еще раз. И еще.
Но почему же такое неподходящее место, среди сугробов и стужи, выбрала эта свеча-душа, чтобы гореть? Бешт не задавал таких вопросов. И мы не будем.
Глядя на него, ученики тоже стали молиться с удвоенной силой, и дрожь их голосов передалась другим евреям, стоявшим под деревянными сводами синагоги. Волнение, как волна, перекатилась на женскую половину, где сразу поняли - пахнет бедой. И стены задрожали от женского плача.
Все повторяли одну фразу - и мудрецы, и простаки, и старые, и молодые:
- Аба, рахем на! Всевышний, Отец, смилуйся!
Был в синагоге вместе со всеми один паренек-пастушок, который знал о еврействе своем только то, что он еврей. В хедер его родные не посылали, а может, и не было у него родных. Университеты он проходил под открытым небом, наблюдая за повадками разной живности, которая находилась на его попечении. Он мастерски подражал блеянию овцы или мычанию коровы. Но больше всего любил пастушок крик петуха -за звонкость и заливистый задор.
Сейчас увидел он, что взрослые серьезные мужчины плачут, как дети малые, и зовут Отца. Разволновался пастушок, и вырвался у него крик из самой глубины сердца:
- Аба, рахем на! Ку-ка-ре-ку!!!
Народ обомлел. Мужчины вздрогнули, а женщины стали прикрывать детей платками и пробираться к выходу. А когда люди поняли, кто закукарекал, то принялись ругать парня и даже хотели вытолкать его из синагоги в шею. Но он крикнул со слезами:
- Я ведь тоже еврей!
Тут староста за него заступился, и его оставили.
А Бешт? Оказывается, он уже спешил закончить молитву, и ученики за ним следом. Лицо рабби Исроэля светилось. Волны веселья и спокойной радости разлились по всей синагоге.
Потом, оставшись наедине с учителем, ученики спросили рабби Исроэля о причине затянувшейся молитвы. Он рассказал им вот что. В Йом Кипур ему дано было узнать, что большой катерог - обвинитель - поднялся против одной еврейской общины, и ей грозит полное истребление - то ли от рук гайдамаков, то ли от другой нечисти.
Бешт стал молиться, чтобы отменить ужасный указ. Но тут поднялся обвинитель еще больше прежнего - уже против самого рабби Исроэля. Дело в том, что Баал-Шем-Тов советовал многим евреям селиться в деревнях и брать в аренду мельницу или корчму. Это было нужно для того, чтобы проникнуть в самую темень и глубь этого мира и очистить его соблюдением заповедей и простой молитвой. Обвинитель, однако же, утверждал, что, оказавшись на отшибе, евреи вообще позабудут о своем еврействе.
Бешт ничего не мог поделать с этим обвинением, поддержка учеников не помогала. И вдруг появился пастушок - как раз из таких, о которых твердил обвинитель, и сказал своим криком:
- Отец, я все помню! Ку-ка-ре-ку!
Тут железные засовы и преграды разлетелись в прах, молитвы евреев поднялись в недостижимую высь, пришел мир и спасение...
Мир просыпался в дрожи. Сила Б-га, сокрытая, раскрывалась, разбуженная еврейской душой.
Повезло одному бездетному еврею - он жил в Меджибоже, рядом с великим чудотворцем. И конечно же, он приходил к рабби Исроэлю и просил благословения на то, чтобы завести потомство. И получал благословение почти каждый год.
"Жена родит тебе сына, здорового и умного, утешение твоей старости..."
Годы шли, никто не рождался. Но даже и на волос не появилось у того еврея сомнения в чудодейственной силе Бешта.
А почему же детей тогда нет? Значит, в чем-то согрешил, что-то упустил... И он продолжал тревожить праведника.
Случилось чудо. Жена его, пожилая уже женщина, сообщила мужу шепотом радостную весть. Прячась от всех, сторожась дурного глаза, доходила она девять месяцев и родила сына в добрый час. Мальчик прожил день и умер.
Еврей прибежал к Бешту и сказал рыдая:
- Ребе, лучше бы не давали вы мне благословения! Лучше б я остался бездетным...
Рабби Исроэль прикрикнул на него:
- Я же обещал, что будет у тебя здоровый сын, утешение старости! Зачем ты плачешь - ведь он жив!
Закрыв лицо руками, еврей вышел. Он верил цадику, верил всей душой. Но бездыханный ребенок лежит в постели... В тот день, бродя по улицам родного местечка, несчастный отец побывал во всех кругах ада. Ноги снова привели его к дому Бешта. Наш еврей спросил у цадика:
- Ребе, вы говорите, что мой сын жив. Значит, и обрезание ему нужно делать на восьмой день как положено?
- Конечно! И я тебе скажу сейчас, кто будет выносить младенца, а кто держать его на коленях. Слушай...
Еврейской вере можно ставить памятник. Жители местечка собрались в синагоге, моэль произнес благословение и сделал надрез. Кровь не потекла, словно резали по мертвому, а не по живому. Никто ничего не говорил. Бешт начал молиться. Прошло какое-то время. Вдруг струя крови брызнула в потолок. Это страшно, когда течет кровь, но это знак, что душа в теле...
Дальше все шло хорошо, как и было обещано. Сын рос, радуя отца и мать, женился, завел потомство. И у нас все будет хорошо, когда раскроется Машиах, и евреи за свое отчаянное терпение получат наконец награду сполна.
Приходил к рабби Исроэлю один еврей учиться. Был он бедняк из бедняков. В его дворе даже крапива росла не такая, как у соседей, - жухлая, печальная какая-то, даже и не жглась... Зато жег прямо до костей язык его жены. Мы не очень осуждаем эту женщину, которой хотелось жить как люди, а не получалось. Но способ поправить дела семьи она нашла более чем странный. Сказала мужу напрямик:
- Знаешь, укради у Бешта одну лошадь из его конюшни!
Тот за голову схватился. Могло же кому-то такое в голову прийти: обокрасть своего учителя, мудреца, чудотворца. Он чуть было не запустил в жену горшком, который сушился на плетне. Но сдержался, сообразив, что тогда не в чем будет варить на обед кашу.
И, видно, в этом была его ошибка. Потому что теперь жена долдонила про лошадь каждый день. А капля ведь и камень точит. Муж в конце концов подумал: "Что ж, пусть ей будет лошадь, если она так хочет лошадь. А Бешту новую подарят. Может, даже я сам, если разбогатею..."
Надо сказать, что рабби Исроэль каким-то образом об этой затее узнал. Однажды вечером он приказал своему кучеру Алексею оставить конюшню открытой, а самому идти ночевать в другое место. Как раз в эту ночь послушный муж вошел во двор к учителю и тихо вывел лошадь из его конюшни. Пес не залаял, дверь не заскрипела. Удача.
Муж поставил лошадь во дворе, поскольку конюшни, как вы понимаете, у него не было. Жена вышла, посмотрела и спросила:
- А получше выбрать не мог? Тот оправдывался:
- Темно было.
На этом разговор у них закончился. Лошадь стояла во дворе, питаясь чахлой зеленью, и печально стучала хвостом по бокам. Стала жевать крапиву и поняла, что придется, видно, скоро издохнуть. Хозяин дома собирался накосить для нее сено, но ведь для этого надо было одолжить косу, да наточить ее, да найти мешок - а дел и так хватает... Хозяйка, понятно, в это дело не вмешивалась, ждала, когда муж спохватится. А лошадь думала: "Ну и ну..."
Через три дня, когда бесталанный конокрад пришел учить Тору, Бешт сказал ему:
- Слушай, что это моя лошадь стоит у тебя и голодает? Приведи ее обратно.
Тот вздохнул, пошел и привел. Вот и весь рассказ. Только вот о чем он? Может быть, о том, что нельзя изменить свою судьбу за счет чужих лошадей? Или надо искать еще глубже?
Эту историю рассказал своему сыну рабби Шнеур-Залман, первый глава хасидов ХАБАДа. Сын спросил:
- Почему Баал-Шем-Тов приказал кучеру оставить дверь в конюшню открытой? И почему он потом попросил привести лошадь обратно?
Рабби Шнеур-Залман воскликнул на певучем идише:
- Ты хочешь это знать? Ты хочешь знать это? Но для того, чтобы это понять, нужно говорить подряд два дня и две ночи...
У нас с вами, читатель, нет на это ни ума, ни терпения. Поэтому ставим точку.
Ехали они день, ехали другой, и вдруг оказалось, что сбились с пути. Кругом громоздятся горы и лес, тропинок много, а дороги ни одной. Вдобавок ко всем несчастьям вдруг у Бешта, как говорят кабалисты, "скрылся разум": мудрость покинула его, и стал он как обычный человек. Блуждали они по бездорожью несколько дней, пока не настала пятница, а за ней и суббота вот-вот должна прийти.
От огорчения Бешт закрыл глаза и задремал. Ученики надеялись, что, может, во сне откроется ему, куда они заехали и как вообще с ними такое стряслось. Но нет: Бешт проснулся, и никакой разгадки у него нет, а солнце уже прячется за пригорок. Еще полчаса, и пора зажигать субботние свечи...
Вдруг увидели они дымок и огонек. Алексей щелкнул вожжами, и телега, скрипя на кочках, покатилась в том направлении. Увидели путники дом среди леса, а на пороге стоял дикого вида еврей, хотя и в ермолке, но зато босиком, и смотрел на гостей тяжело, без всякой симпатии.
Бешт с учениками попросили дать им приют и ночлег. И услышали такой ответ:
- А катитесь отсюда подобру-поздорову вместе с вашей субботой! Вижу я по вашим рожам, что вы хасиды или какие-нибудь там проповедники! Шляетесь туда-сюда, время у людей отнимаете. И папаша мой таких не любил, и дедушка... А ну пошли прочь!
Путники наши рады были бы последовать этому совету, но ведь суббота уже на носу. Поэтому вежливо и терпеливо попросили они еврея сменить гнев на милость и разрешить провести в его избушке один день, пусть даже за тройную плату...
Хозяин выругался в ответ крепко, однако уступил. Но поставил такое условие:
- Значит, будете молиться тихо, без всяких там "амен" и "ой-ей-ей". А то ко мне могут мужики прийти за водкой, так чтоб вы их не спугнули. И еще: читайте молитву быстро, чтобы поскорей сесть за стол. И главное: к еде не придираться -что на стол поставлю, то и ешьте. Поняли? Молчите - значит поняли...
Усталые путники вошли в дом. Стояли там чурбаны и на них доска - это вам стол, и чурбаны просто так - это вам стулья. Никакой другой мебели не было. Имелось в доме еще несколько комнат совсем пустых, только мусор сыпется на голову с потолка. И живности никакой хозяин не держал - ни коровы, ни козы, ни куренка завалящего. И никакие мужики к нему за водкой не приходили, соврал, наверное. Пустота, безлюдье, жуть...
Отдохнув немного, спросили путники, нет ли тут поблизости водоема с проточной водой, чтобы принять микву в честь святой субботы. Услышав слово "миква", хозяин просто сошел с ума. Он заорал:
- Все, кто ходят в микву, это разбойники! А ну убирайтесь отсюда! И видеть вас, и знать не желаю!
С большим трудом успокоили его. Стал хозяин готовиться к субботе. Сперва ходил из угла в угол и ел огурец, а потом взял кусок глины, проделал в нем пальцем дыру, воткнул туда маленькую свечку и зажег ее. После этого с большой поспешностью, глотая слова, начал он читать субботнюю молитву. Наши путники едва за ним поспевали.
Чем дальше, тем хуже. Кидуш, освящение субботнего дня, хозяин сделал над стаканом водки. При этом выпил его сам, оставив для гостей на донышке несколько капель. Субботних хал на столе, понятно, не было, их заменял кусок черствого хлеба с отрубями. Когда намекнули хозяину, что положено в субботу ставить на стол два каравая хлеба, он чуть не съел гостей живьем...
Назавтра все то же: хозяин вскочил спозаранку и стал молиться с невероятной быстротой. Гости вынуждены были приноравливаться к нему, но слова, произносимые без мысли и души, застревали у них в горле...
Единственным блюдом на субботнем столе был чугунок с похлебкой. Хозяин раздал гостям деревянные ложки и позволил хлебать оттуда вместе с собою. Когда перед закатом они по обычаю хотели устроить еще одну трапезу, хозяин взорвался:
- Обжоры! Живоглоты! Может, вам еще бычка зарезать, барашка поджарить?
Словом, никакой еды, даже самой грубой, он им не дал. Ученики никак дождаться не могли, когда же они вырвутся из этого плена. И еще дивились они, что Бешт пребывает в каком-то оцепенении, и мудрость не возвращается к нему, и они вынуждены выполнять приказы босого грубияна...
Суббота закончилась, но в разных проволочках прошло еще несколько дней, прежде чем они собрались в дорогу. И вдруг в доме открылась какая-то потайная дверь, и во двор вышла еврейская женщина. Она была богато одета, на ней было много украшений. Она сказала Бешту:
- Рабби! Я хочу, чтобы ты с учениками погостил у нас еще! Баал-Шем-Тов помолчал минуту, потом ответил:
- Двух вещей я не могу понять. Во-первых, откуда тебе известно, что я рабби? А во-вторых, где ты была раньше? Спросила женщина:
- Рабби, разве ты не узнал меня? Я росла сиротой, без отца и матери, и когда-то работала служанкой у тебя в доме. Была у меня на голове чесотка и язвы. Каждый раз накануне субботы твоя жена мыла мне голову и расчесывала волосы. Я испытывала ужасную боль и однажды заупрямилась, сказав, что не подпущу ее к себе. Тогда ребецен ударила меня по щеке, а ты был в это время в доме, но не заступился за меня, не успокоил. Небесный суд разбирал это дело и постановил, что ты потерял всю свою долю в Будущем мире... Известно ведь, как Всевышний жалеет сирот и как строго Он взыскивает с праведников за каждую ошибку. А я со временем покинула твой дом и вышла замуж за этого человека, который на самом деле скрытый праведник. Думали мы думали, как тебе помочь, и нашли выход. Суббота - это частица Будущего мира. Если испортить тебе субботу, то тогда ты будешь свободен от более сурового наказания. Но где найдешь человека, который осмелится испортить тебе субботу! Тогда мой муж решил взять это на себя. И теперь ты должен знать, что проступок твой прощен. А мы с мужем просим вас вернуться обратно в дом, чтобы следующую субботу встретить так, как полагается...
Тут мудрость, ушедшая от Бешта, вернулась к нему, и он увидел, что все сказанное женщиной - чистая правда. Следующую субботу они провели в том же доме, но в комнате стоял большой красивый стол, покрытый белоснежной скатертью, с субботними халами и серебряными подсвечниками. Рабби Исроэль и муж бывшей служанки обменивались словами Торы, таившими глубокую мудрость.
Наверное, к числу таких тайн принадлежит и эта история. Неужели порой кто-то наступает нам на ногу, чтобы спасти нас от гораздо более сурового наказания? Неужели "большой разум" иногда оставляет нас, чтобы не мешать сделать верный выбор? Столько тайн вокруг, что голова кружится...
О чем эта история? О рабби Ицхаке из местечка Варки, который женился на славной еврейской девушке с очень строгим характером. Когда она ворчала на него, рабби Ицхак терпел. Но когда жбна перенесла огонь на служанку и кухарку (а семья была не бедная), рабби Ицхак засомневался, нужно ли молчать и дальше или, наоборот, повысить голос, заступиться за слабых и обиженных.
Решил этот богатый и очень скромный молодой человек посоветоваться со своим ребе, известным цадиком рабби Довидом из Лелюва. Рабби Довид выслушал его и выразился кратко:
- Что ты мне говоришь об этом? Скажи самому себе!
Рабби Ицхак не понял, что, собственно, он может рассказать себе об этом нового. Но он привык сначала думать, а потом задавать вопросы. Поэтому, покинув учителя, он погрузился в размышления, которые ни к чему не привели.
Прошло время, и вот однажды он прочел или услышал слова Баал-Шем-Това о том, какие невзгоды приходят к человеку за его грехи.
Если человек совершил плохой поступок, ему причиняют неприятности его рабы или домашние животные.
Если человек сказал плохое слово, на него набрасывается жена...
Если он согрешил в мыслях, то ему приходится терпеть неприятности от собственных детей.
И наоборот: если удается исправить "три одежды" нашей души - мысль, слово и действие, - то коровы не бодаются, жены не кричат, дети вырастают людьми.
Теперь рабби Ицхак понял, что имел в виду его учитель, отвечая: "Скажи себе!" Нужно было залатать дыры в той "одежде души", которая связана со словом.
Реб Ицхак начал исправлять свою речь. Способ он нашел простой, но надежный: стал говорить как можно меньше. И вот ведь странно: чем больше он молчал, тем больше учеников становилось у него, тем больше людей приходило просить его совета. В конце концов он сделался ребе, наставником хасидов. И прозвище ему дали подходящее: Молчащий ребе.
Ну и пусть молчит, лишь бы научил...
Дело вот в чем. Те, кто стал на путь Авраама, направляют свою гордость на то, чтобы выполнять самые трудные заповеди и тем прославиться. А поклонники Билама скромны настолько, что вообще не соблюдают никаких заповедей...
- А знаешь, подари его мне! Тот развел руками:
- Рабби, просите что угодно, только не этого коня. Три года как я ему хозяин, и все это время не могу на него нахвалиться. Если телега завязла в грязи, этот конь один может сдвинуть ее там, где тройка других лошадей не вытянет. Его не надо стегать кнутом, он ест меньше других, а работает больше. Я вижу, как этот конь старается, и поэтому не могу с ним расстаться.
Рабби Исроэль согласился, что с таким конем расставаться действительно жалко. Они вернулись в дом, и через какое-то время разговор зашел о должниках хозяина и об их долговых расписках. Для большей наглядности хозяин выложил эти расписки на стол. Бешт взял одну из них и сказал:
- Мне бы хотелось получить ее в подарок. Хозяин засмеялся:
- Рабби, вы никогда не сумеете получить деньги по этой расписке! Тот, кто написал ее, скончался несколько лет назад, так и не выплатив мне долга.
Бешт ответил:
- И все же я хочу ее получить.
Продолжая улыбаться, богач передал расписку рабби Исроэлю, сказав как положено, что он теперь стал ее полноправным хозяином.
Как только Баал-Шем-Тов оказался хозяином расписки, он тут же порвал ее, заявив, что прощает должнику всю сумму, указанную в ней, окончательно и бесповоротно. Совершив этот странный поступок, Бешт прибавил к нему еще один. Он сказал хозяину:
- Давай снова прогуляемся на конюшню. Оказавшись на конюшне, они увидели, что любимый конь богача лежит мертвым в стойле. Почувствовал хозяин, что здесь кроется какая-то тайна, и попросил рабби Исроэля раскрыть ее.
Сказал ему Баал-Шем-Тов:
- Когда душа твоего должника рассталась с телом, не успев выплатить долг, то она вселилась в тело коня и стала служить тебе верой и правдой. А теперь, когда долг прощен, еврейская душа вернулась туда, где ей по праву полагается быть. Ведь еврей не может все время быть лошадью, ты согласен?
Кто же будет спорить с Бештом...
- Вот и славно, - сказал себе еврей. - Я прочту утреннюю молитву, а лошадь моя пока передохнет и пощиплет травку...
После молитвы он позавтракал, а после завтрака его сморил сон.
- Ничего страшного, если я сосну часок-другой, - сказал еврей. - Еще и полудня нет, поспею в Меджибож даже пешком, не то что на лошади.
Он забрался в телегу, подгреб под бок побольше сена и сладко проспал до самых сумерек, когда уже начался Йом Кипур. Законы этого дня строги: на лошади ехать нельзя, удаляться от места стоянки тоже. Увидел наш еврей звезды над головою, выскочил из телеги и, дрожа от страха за свой проступок, стал молиться. Как кричал он в порыве отчаяния, как злился на себя за дурацкое желание отдохнуть посреди поля... Но деваться некуда: обдуваемый ветром, палимый солнцем, провел еврей в молитве под открытым небом весь следующий день. После исхода праздника он вскочил в телегу и помчался к Бешту. На душе у него было горше горького.
Однако рабби Исроэль встретил своего ученика с широкой улыбкой и сказал:
- Знай, что твоя ночевка не была случайностью. Есть на свете те, кого наши мудрецы называют "народ в полях". Это евреи-арендаторы, живущие на отшибе, или извозчики, заночевавшие в пути, а может, нищие или даже воры... Все они молятся, чаще или реже, все обращаются к Творцу. Их молитвы не всегда сразу находят дорогу Наверх. И поэтому было сделано так, чтобы ты заснул в поле. Твоя молитва повела за собой молитвы этих евреев. Большую мицву ты исполнил, и тебя ждет большая награда!
Однажды приехала к рабби Исроэлю бездетная женщина и попросила у него благословения. Обещал ей Баал-Шем-Тов, что в том же году родится у нее мальчик. И что же? Через девять месяцев счастливые родители звали гостей на брит-мила, обрезание своего сыночка.
Два годя спустя, когда закончила мать кормить ребенка грудью, привезла она его в Меджибож, чтобы Бешт посмотрел на ребенка и благословил его на долгую счастливую жизнь. Рабби Исроэль приказал шамесу взять ребенка из рук матери и передать ему. Он качал малыша, любовался им и целовал его. А потом его вернули гостье, и она, счастливая, отправилась в свои края. Через короткое время ребенок умер.
Несчастная мать не знала утешения. Она снова приехала в Меджибож и, рыдая, кинулась к Бешту:
- Рабби, ты убил моего сына! Баал-Шем-Тов вздохнул и сказал:
- Постарайся не плакать и выслушай внимательно то, что я тебе сейчас расскажу... Очень давно, две сотни лет тому назад был в одной стране бездетный король. Вызвал он однажды своего министра и сказал:
- Ты всегда давал мне толковые советы в делах военных и государственных. Но сейчас я хочу спросить о другом... У меня нет детей, кому же я оставлю в наследство свой трон?
Отвечал министр:
- Король, никто, кроме евреев, не сможет вам помочь.
- Если евреи и впрямь согласятся помочь мне, - вскричал король, - я отменю все налоги, которые они платят в мою казну!
Министр покачал головой:
- Нет, здесь нужно средство более крепкое... Издайте указ: пусть все евреи королевства молются о том, чтобы у вас появился наследник. А если их молитва не будет принята, то платой им будет изгнание. Вы прогоните евреев из всех своих земель - и богача, и бедняка, и старика, и ребенка!
Король согласился и издал указ. Еврейские общины погрузились в скорбь и траур. Все постились и молили Всевышнего, чтобы Он помог им в беде. И это длилось до тех пор, пока одна святая еврейская душа не явилась перед престолом славы Б-га и не сказала, что согласна спуститься в наш мир и родиться в семье короля-гоя...
Вскоре вся страна ликовала: в королевстве появился наследник. Мальчик рос красивый и смышленый. Обучали его разным наукам, и они давались ему удивительно легко. Но однажды он сказал королю:
- Отец, из всех наук, что я учу, ни одна не доставляет мне удовольствия. А я бы хотел учить то, что приносит сердцу радость...
- Если так, - ответил король, - надо, чтобы архиепископ стал твоим наставником. Он-то наверняка найдет слова, которые заставят душу веселиться...
Архиепископ пришел во дворец, выслушал просьбу короля и ответил ему так:
- Я счастлив выполнить волю моего повелителя. Но у меня есть одна просьба. После полудня я уединяюсь в своей комнате, и душа моя поднимается на небо. В это время никто, даже принц, не должен тревожить меня. Тому, кто это сделает, грозит смертельная опасность...
Король, конечно же, обещал. Архиепископ начал давать уроки принцу. Однажды мальчика взяло любопытство: что происходит в комнате его учителя в запретные часы? Как это он возносится на небо?
Что ж, недолго думая, он прокрался в комнату архиепископа, приоткрыл дверь и... Его учитель в талесе и тфилин учил Талмуд, как самый презренный еврей... Увидев мальчика, он упал в обморок. А когда пришел в себя, то сказал, что по крови он еврей, но под страхом смерти принял христианство и даже стал архиепископом.
- Что же мы теперь будем делать? - спросил принц. Его учитель отвечал:
- Не говори никому, что ты видел. А я с сегодняшнего дня начну обучать тебя еврейской Торе. И знай, что оторваться от нее невозможно, потому что она слаще меда и чище горных ручьев...
Вскоре принц понял, что это действительно так. Он учился с жаром, схватывал легко и чувствовал, как душа поет от счастья. Однажды во время урока он спросил своего преподобного меламеда:
- И как не надоест тебе все время притворяться? Тот со вздохом промолвил:
- Я прожил так большую часть своей жизни. Теперь поздно что-либо менять... Юноша воскликнул:
- Ну а я хочу убежать из этой страны и принять еврейство! Только как это сделать, если с меня день и ночь не сводят глаз?
Учитель подумал и сказал:
- Пойди к отцу и скажи, что тебе нужно учиться управлять своим королевством, но для этого нужно постранствовать по свету, повидать чужие земли. Я думаю, он согласится отпустить тебя.
Так оно и вышло. Принц со свитой отправился в дальний путь. В удобном месте и в удобное время он под каким-то предлогом отослал своих провожатых, перешел границу и затерялся в большом городе. Там он принял еврейство. Снял квартиру и все дни проводил в синагоге, не отрываясь от святых книг. Несколько лет спустя его душа, выполнив свое предназначение, оставила этот мир...
Когда душа принца предстала перед Небесным судом, то обвинители против обыкновения своего молчали. Что плохого скажешь о душе, которая пришла в мир только для того, чтобы спасти евреев от изгнания? Какие обвинения бросишь тому, кто оставил королевский трон, чтобы вернуться в еврейство?
Нашелся всего лишь один обвинитель, маленький-премаленький. Он сказал:
- Да, но первые два года он питался молоком нееврейки... И вынесли указ: эта душа должна прийти в наш мир, чтобы быть вскормленной еврейской матерью.
Бешт посмотрел на свою гостью и закончил:
- Знай, что эта святая душа два года пребывала в теле твоего сына...
- Кто ведет у вас молитву на Рош Ашана и Йом Кипур?
- Наш раввин.
- Есть ли что-то особенное в его молитве?
- Да. Когда нужно сказать видуй, исповедь о грехах, он читает эту исповедь с очень радостным напевом...
Удивился Бешт, послал за раввином и спросил у него, почему он ликует в том месте, где принято бить себя в грудь и проливать слезы?
Ответил ему раввин:
- Есть на свете раб, которому поручено убирать во дворе царя мусор, который туда натаскали. Если раб любит царя и видит, что с каждой минутой двор становится все чище, то, понятно, он поет от счастья. Когда я читаю видуй, то стараюсь сгрести в кучу и выбросить наши общие грехи: ложь, воровство, злословие...
Сказал рабби Исроэль:
- Я тоже хочу так молиться...
Бесполезно. Веселье, о котором их учитель столько говорил, которое он так любил, похоже, оставило его безвозвратно. Но вдруг в один из дней заскрипела дверь на плохо смазанных петлях, и в дом, сутулясь от смущения, вошел еврей по имени реб Довид. Был он человек простой и бедный, кормился тем, что под руку подвернется. Зарабатывал копейки и из этих копеек весь год откладывал деньги, чтобы купить хороший этрог на праздник Суккот. Этроги на Украине не растут, привозили их издалека, и стоили они дорого. Евреи из его местечка покупали этрог в складчину, но реб Довид эту мицву выполнял так, как будто у него зарыт в погребе сундучок с червонцами: покупал этрог единолично, самый лучший, какой мог сыскать.
Ученики Бешта еще не успели узнать о госте все подробности, а уже заметили, что прежнее веселье вернулось к их учителю. Бешт принимал гостя с таким вниманием, с такой лаской, что в сердцах юных праведников зашевелилось нечто похожее на зависть. Как это так: они со всей своей учебой и молитвой не смогли обрадовать Бешта, а тут приходит обычный еврей, оставляя на полу дорожную грязь, а глаза их учителя сияют прежним завораживающим светом...
Бешт понял, что ученики сгорают от любопытства. Он попросил реб Довида о какой-то пустячной услуге, а когда тот вышел, члены святого братства узнали от учителя вот что.
В этот год реб Довид достал этрог невиданной красоты. Он вернулся домой, и лицо его светилось. От этого света заблестели глаза у его чумазой детворы, притихли сквозняки в щелях, петух в курятнике закричал удало и сумасшедше, как солдат на параде. Не светилось только лицо жены реб Довида. Она думала сейчас не о радостном празднике Суккот, а о том, что через восемь дней этот этрог никому не будет нужен, а на деньги, которые отдали за него, можно было бы купить сапожки младшему сынишке, заплатить долг меламеду и, может быть, починить к зиме крышу. А муж сияет, как будто сердце его закрыто наглухо для всех этих забот...
И тут волна невиданной злости охватила эту славную, страдавшую за свой дом женщину. Она схватила драгоценный этрог и отломала у него кончик, сделав его негодным для праздника. Теперь он стоил меньше копейки.
Реб Довид сначал подумал, что он сейчас убьет жену. Но вот чудо: он совсем не испытывал к ней злости. Ведь она всю душу вкладывала, чтобы вытянуть из нищеты их теплый еврейский дом, и каждый раз он снова туда проваливался.
Еще реб Довид подумал, что на Всевышнего он тоже не будет сердиться, да и на себя не стоит. Он сказал спокойно, обращаясь к Творцу:
- Жена права. Не положено мне иметь такой красивый этрог. Он больше подходит для какого-нибудь мудреца или большого раввина.
И реб Довид отправился в синагогу, где его друзья и соседи разглядывали другой этрог, не такой красивый и совсем не такой дорогой. Они купили его в складчину и собирались брать по очереди. Реб Довид тоже положил несколько медяков, чтобы войти в эту компанию. Для этого ему пришлось отдать в заклад какую-то из вещей, потому что после поездки за этрогом у него не оставалось ни копейки.
Бешт закончил свой рассказ. Его ученики молчали. Рабби Исроэль добавил:
- Со времени жертвоприношения Ицхака не было у еврея испытания, которое закончилось бы так благополучно, так хорошо...
Тут скрипнула дверь, и реб Довид, почетный гость, вновь возник на пороге. Мудрецы и большие раввины расступились перед ним.
Если он выбрал неверный путь, тогда говорят: "Жены склонили его сердце..."
Однажды жители Меджибожа посовещались между собой и решили отменить этот обычай. От шума и звона нет никакой возможности подумать о святом, вознестись душою. Пошли они за советом к Бешту, и рассказал он им такую историю.
Несколько лет назад, тоже накануне Йом Кипура, рабби Ис-роэль вгляделся в Небо, в пронзительную глубину тайных миров, и увидел, что Небеса сковала броня клипот - нечистых оболочек, которые так тверды, что не пропустят ни одну молитву. Стало у Бешта темно на душе, и не знал он, что делать. Но вдруг послышался страшный грохот. Это били двугривенные и полтинники, которые бросали евреи в медные тарелки бедняков накануне Йом Кипура. От этого нечистые оболочки раскололись, и осколки разлетелись, открыв дорогу еврейской молитве.
Бешт закончил:
- А теперь решайте сами, стоит ли отменять этот обычай.
Прихожане развели руками: "Ну, если так..."
Спросил Бешт: "Как вообще может прийти в голову, что Всевышнему могут нравиться поступки злодеев?!" И сам объяснил: "Поступки злодеев", - это не обязательно тяжелые преступления. Иногда это обжорство, питье или смех по пустякам. А "поступками праведников" могут оказаться пост или слезы. Бывает, из-за грусти и страданий душа наша наполняется черной желчью, и человек просто заболевает. Тогда ему надо воспользоваться "ремеслом злодея": есть, пить и веселиться.
А иногда наоборот: дурное начало начинает одолевать нас. В этом случае стоит заняться "ремеслом праведника": одеться в черное и пробудить в душе грусть.
И то и другое средство нужно тщательно взвесить на весах нашего разума. Если тебе самому трудно принять решение, то лучше посоветоваться с мудрецами Торы, которые являются врачами наших душ... Только одно "но": если, давая совет, мудрецы будут гордиться, слова их скорее всего не будут услышаны. Поэтому, занимаясь лечением, пусть они облачатся в одежды предельной скромности..."
На этот раз он спросил:
- Учитель, а почему вы так долго и так громко смеялись? От этих слов рабби Исроэль вдруг воспламенился и воскликнул:
- Сейчас вы увидите, почему я смеялся... Эй, Алексей, закладывай лошадей! В путь!.
Юные праведники, из которых состояла хевра кадиша Бешта, никогда не спрашивали, куда собрался рабби Исроэль. Приедем - увидим. Они тряслись в телеге всю ночь, пока не показались черепичные крыши и справные каменные здания города Каменца.
Бешт остановился у одного из глав еврейской общины и попросил хозяина дома, чтобы тот послал за реб Шабтаем-переплетчиком. Удивился хозяин:
- Рабби, зачем вам понадобился этот старик? Правда, человек он набожный и честный, но совсем неученый, простой-простой...
Но Бешт свое:
- Я хочу его видеть.
И вот реб Шабтай, сутулый человек, одетый с опрятной бедностью, вошел в дом. Баал-Шем-Тов сказал:
- Ну-ка, расскажи, что случилось с тобой в прошлую субботу? Только ничего не утаивай, говори чистую правду...
- Ну что ж, - начал реб Шабтай, - расскажу все как есть. Уже несколько десятков лет я зарабатываю тем, что переплетаю книги. Обычай мой таков: в четверг я даю жене денег, чтобы она купила все, что нужно для субботы. В пятницу после полудня я прекращаю работу и иду в синагогу, чтобы прочесть "Песнь Песней" и другие книги, которые принято читать перед приходом субботы. Ну а потом, после вечерней молитвы, возвращаюсь домой и сажусь за праздничный стол.
Сейчас дела мои пошли хуже. Сил поубавилось, да и заказчиков стало меньше. Детей у нас нет, некому помочь в трудный час... Так случилось, что на этой неделе не наскреб я денег, чтоб купить еду на субботу. В пятницу до полудня никто не расплатился со мной, так что в кармане не было ни копейки. Как назло, и муки нет, чтоб хотя бы субботние халы лежали на столе. А у меня есть правило: не просить у людей, не протягивать руку, даже если в доме шаром покати... Я решил так: будь что будет, но обычаю своему я не изменю. Сейчас пойду в синагогу, а прежде возьму у жены обещание, что не будет она никому жаловаться. Если случится ей за водой пойти, то пусть идет с веселым видом, чтобы соседки не догадались, что дела наши плохи, и не стали посылать подарки... Примем от Всевышнего то, что Он решит нам дать. А от людей зависеть не станем, ведь так водилось до сих пор...
Что ж, жена, скрепя сердце, обещала мне это. Понимал я, как горько ей оттого, что не сможет она сегодня зажечь субботние свечи, не на что купить их. Но ведь прожить жизнь и ни разу не протянуть руки за подаянием - это тоже большое сокровище. Не мог я им просто так поступиться.
Так или иначе, жена занялась уборкой, чтобы чистыми полами и сверкающими дверными ручками встретить царицу-субботу, если уж других подарков у нас для нее нет. Я, как заведено, пошел в синагогу и был там дольше обычного. Все прихожане уже разошлись, а я еще сидел. Не хотелось мне, чтобы люди увидели темные глазницы моего дома, когда сейчас в каждом жилище свет...
Но что же? Подхожу я к дому и вижу, что он ярко освещен. Захожу внутрь - и меня встречает стол с вином, халами, рыбой - чего там только нет! "Ах, жена, жена, - подумал я, -все-таки пожаловалась соседям, попросила..." Но я тут же приказал себе держать уста на замке, чтобы не омрачить семейной ссорой субботнего дня. Сделал омовение рук, произнес благословение на хлеб, съел первый кусок. И тут у меня вырвалось:
- Ну, женушка, что - не хватило терпения?
Тут она, как водится у женщин, перебила меня и воскликнула:
- Ты помнишь перчатки с серебряными застежками, которые я потеряла двадцать лет назад? Сегодня во время уборки они нашлись! Я спорола серебро, продала его ювелиру и успела накупить всю эту снедь. И даже на неделю осталась пара медяков...
От этих слов так хорошо сделалось у меня на душе, что я выскочил из-за стола, подхватил свою жену и стал с ней танцевать. А когда она подала суп, куриный бульон с золотыми колечками, то я разгорячился и начал плясать снова. Ну а когда на столе появился цимес и компот, я опять пошел вокруг жены вприсядку...
И переплетчик закончил:
- А теперь, рабби, скажите мне, не совершил ли я какого-нибудь нарушения, танцуя с женщиной, хоть она и моя законная супруга... И если да, то как это теперь исправить?
Ответил Баал-Шем-Тов:
- Знай, реб Шабтай, что в тот вечер не один ты стучал сапогами по половицам... Вместе с тобою плясало все воинство Небесное, все души праведников пустились в пляс, да и я с трудом удержался. А теперь позови свою жену, я хочу спросить у нее что-то.
Когда жена переплетчика пришла, рабби Исроэль сказал ей:
- Ты имеешь право выбрать одно из двух: или будете вы с мужем жить в богатстве и почете до конца дней своих, или у вас родится сын.
Ответила женщина:
- Зачем нам на старости лет богатство? Я хочу сына, хорошего сына.
Бешт заключил:
- Быть посему! Через год родится у тебя сын, назовешь его, как меня зовут - Исроэль. Известите меня в нужный час: я хочу быть сандаком на его брит-миле.
Обещание Баал-Шем-Това исполнилось. У пожилых супругов через год родился мальчик. Он прославился потом как праведник и чудотворец по прозвищу Магид из Козница.
Но это - в будущем. А пока рабби Исроэль, распрощавшись со всеми, приказал ученикам занять места в телеге. Кучер Алексей щелкнул кнутом, и лошади застучали копытами в обратный путь.
Настроение у всех было приподнятое. Хорошо жить на свете, когда евреи сами творят чудеса, не дожидаясь, пока к ним приедет праведник...
"Следите тщательно за честным ведением дел и отдавайте, ради Б-га, одну десятую часть своих доходов на нужды бедных...
Гнев - источник скверны. Единственный результат гнева - вред здоровью. Все поступки человека в гневе глупы и сумасбродны. Остерегайтесь этого, не вредите своему телу, тем более - своей душе. Будьте приветливы с людьми. Высокомерие - дурное свойство, причиняющее человеку зло... Далее предостерегаю вас от ссоры. Сторонитесь ее, ибо она гнусна. Ссора - зло, губящее душу, тело и деньги. Она приносит гибель миру. Я в течение своей жизни успел убедиться, что люди, живущие в раздоре, беднеют и подвергаются многим бедствиям, которые не исчислить тут...
Также я вам завещаю не ссориться со своими женами, потому что жена - половина вашей плоти, а всякое сочетание совершается по воле Неба. Если жена слишком требовательна, скажите ей мягко: "Милая, ну что же мне делать? Большего я не могу заработать. Или ты хочешь, чтобы я, упаси Б-г, крал или грабил?" Нет сомнения, что жена тут же послушается... А вы, дочери и невестки мои, а также ваши дочери и внучки! Держите своих мужей в почете и большой любви и не причиняйте им неприятностей. Если мужья рассердятся, удаляйтесь из дома, а когда пройдет гнев, возвращайтесь и укоряйте их, напоминая о моем завещании".
Бешт говорил о нем:
- Гершл копается в земле, но всей душою Наверху, и его там знают...
Табакерка была дорогая, табак дорогой. Соседи, тоже люди весьма почтенные, охотно угощались. Известно, что бедняки страдают острым зрением. Один из них, по имени Бенцион, место которого было у входной двери - сторожить сквозняки, протолкался к Залману. Захотелось ему тоже понюхать дорогой табак. То ли взгляд у Бенциона был слишком голодный, то ли руки показались нечистыми, но Залман захлопнул табакерку перед самым его носом. И Бенцион, чуть понурив голову, вернулся к двери, к своим сквознякам.
Наверное, небо в тот день сияло звездной чистотой, и весь мир был виден сверху донизу. Души праведников, заседавшие в Верхней Ешиве, собрались на совет и постановили, что счастье Залмана должно перейти к Бенциону. А владельца табакерки надо вычеркнуть из списка богачей. Пусть поймет, что понюшка табака положена каждому. Пусть узнает, каково месить дорожную грязь дырявыми сапогами...
С того дня дела Бенциона пошли в гору. За что он ни брался, все шло без убытков, с хорошей прибылью. А Залман убедился, что каменные склады, набитые товарами, и кошельки с червонцами могут стать похожими на воду - протечь между пальцев. Он обеднел, и дошло дело до того, что бывший богач стал ходить от крыльца к крыльцу просить недову - подаяние.
Зная его прошлое, жители давали ему немного больше, чем остальным. Залман очень дорожил этим "немного". Хоть какой-то след остался от прежних дней.
Однажды он пристал к компании нищих, которая бродила по разным городам, и воля Всевышнего привела их в столицу Бешта, местечко Меджибож. В синагоге рабби Исроэля было правило: габай давал каждому нуждающемуся скромное подаяние, а если тот требовал еще, то шли просить разрешения у Бешта. Здесь как раз так и вышло: все нищие с благодарностью приняли несколько медных монет, а Залман отказался, доказывая, что ему как бывшему богачу полагается больше.
- Что ж, тогда тебе придется подождать, пока я доложу рабби Исроэлю, - сказал габай.
- И подожду. Мне спешить некуда.
Дело обернулось так, что габай зашел к Бешту вместе с Залманом. Разговор зашел о том и о сем, пока привередливый нищий не рассказал о своей несчастной судьбе и о напрасных стараниях вернуть прежний достаток. Баал-Шем-Тов вздохнул:
- Во всем виновата твоя табакерка...
Когда Залман узнал, в чем дело, он стал бегать по комнате, стонать и плакать. Проклинал он свою гордость, проклинал дурацкую привычку нюхать табак. А потом спросил у рабби Исроэля, можно ли как-то исправить дело. Бешт снова вздохнул:
- Только одна вещь может помочь тебе: если ты придешь к Бенциону, попросишь понюшку табака, а он захлопнет табакерку у тебя перед носом. Тогда все станет так, как было раньше...
Залман посмотрел в глаза праведника и понял, что это действительно его последний шанс.
Он вернулся в родные места. Он не спешил идти к Бенциону, а выжидал удобного часа. То есть, вернее, самого неудобного, когда тому меньше всего захочется угощать табаком бродягу в лохмотьях.
И такой час настал. Бенцион выдавал дочку замуж, гости стекались к нему со всех сторон. И для нищих, как водится, был приготовлен стол, заставленный обильным угощением. Залман занял за ним место, готовясь к прыжку, как тигр...
На еврейских свадьбах только нищие едят спокойно. Дело в том, что музыканты - скрипка, две трубы и барабан - стараются так, словно хотят разогнать всю тьму галута. И у гостей от этой музыки начинают гореть подметки, и ноги сами пускаются в пляс. Дождался Залман, когда отец невесты вместе с одним из родичей вскочил на стол и стал отплясывать среди вилок и стаканов. И тогда он подошел, дернул Бенциона за полу сюртука и, как ни в чем не бывало, попросил у богача понюшку табаку.
Бенцион даже прищурился от такой наглости.
- Понюшку табаку тебе?! - воскликнул он. - А-а, понюшку табаку...
Странные шутки порой шутит человеческая память. Вспомнил бывший бедняк погожий день, большую синагогу и табакерку, которую захлопнули у него перед носом...
Клезмеры шпарили вовсю, но Бенцион не в такт их музыке спрыгнул со стола, медленно засунул руку в карман, достал табакерку и сказал Залману:
- Вот, угощайся...
Тот упал в обморок.
Когда его привели в чувство, он рассказал Бенциону про табакерку и про тот страшный узел, которым связаны их судьбы. И закончил:
- Теперь у меня нет надежды.
- Все не так страшно, - отозвался Бенцион. - Совсем не так страшно, ты мне поверь...
Он дал Залману денег, чтобы он перевез в эти края свою
семью, и еще денег, чтобы купил себе дом, и каждый месяц давал еще денег, чтобы бывший богач и его близкие могли жить скромно, но без нужды.
Кстати, они оба разлюбили нюхать табак.
Глава семьи был человек простой, едва грамотный и не очень острого ума. Никак не мог он взять в толк, какие молитвы нужно читать в обычный день, какие в субботний, какие по праздникам. Поэтому каждое утро, вставши спозаранку, он читал все, что было в молитвеннике: и "Шма", и траурные песни о разрушении Храма, и пасхальную Агаду, и субботний Кидуш...
При давней сноровке занимало это у хозяина немного времени: третью часть дня, как раз до обеда. Встретив Бешта, арендатор очень обрадовался и попросил записать ему на отдельном листочке, что и когда надо читать. Рабби Исроэль выполнил эту просьбу и, распростившись с хозяевами, отправился дальше в путь.
Тут случилось несчастье: подул ветер, поворошил страницы книги, и драгоценный листок улетел неведомо куда. Не помня себя от волнения, арендатор помчался вдогонку за Бештом, чтобы тот написал ему все снова...
Арендатор бежал через лес, бежал по полю и все никак не мог догнать Бешта. Задыхаясь, он выскочил на крутой берег реки и увидел, что там, внизу, рабби Исроэль кладет на воду платок, становится на него и переплывает на другой берег.
Арендатор сгоряча сделал то же самое: достал из кармана платок и бросил его на воду. А потом встал на платок и переплыл на другой берег.
Бешт услышал, что кто-то кричит за спиной:
- Рабби! Рабби! Простите, но я потерял ваш листок! Рабби Исроэль оглянулся, увидел арендатора и воскликнул в изумлении:
- Да как ты здесь очутился?
- Да так же, как вы - встал на платочек... Ну что, вы покажете мне опять, как нужно молиться по правилам? Бешт задумался и сказал:
- Молись так, как ты молился раньше, без листка... Это у тебя хорошо получается.
Ученики Бешта знали об этой стороне его служения и помогали, как могли. Однажды приехал к Баал-Шем-Тову рабби Мендель из Бара и сообщил взволнованно:
- Я был в местечке Турчин и видел там чудесный сосуд! Бешт ответил:
- Я знаю о нем уже несколько лет и мечтаю, чтобы он приехал ко мне...
Речь шла о рабби Дов-Бере, по прозвищу Магид из Межирича. Этот человек был очень не похож на Бешта. Рабби Исроэль любил странствовать, а Магид большую часть времени проводил в четырех стенах своего небогатого дома. Рабби Исроэль перепробовал десятки занятий, он был кучером, корчмарем, землекопом... Магид же все время работал меламедом, обучая детвору "комац-алеф - О" и "Берешит бара..." - "Вначале сотворил..." Бешта кем только не называли: праведником, чародеем, невеждой, чудотворцем... Отзывы о Магиде были гораздо устойчивее: в среде ученых и мудрецов он считался большим знатоком Торы.
К хасидизму Магид не проявлял интереса. Напротив, слыша изредка об учении Бешта и о новых путях, по которым шли его ученики, Магид пожимал плечами и в сомнении качал головой: зачем стараться стать с ног на голову, когда и так работы непочатый край...
Мы не знаем, когда рабби Исроэль начал догадываться, что этот человек должен стать его преемником и распространять хасидизм с тем же спокойным упорством, с каким он его раньше отрицал... Это секрет Бешта, один из многих.
Шамес выбежал и снова вбежал:
- Рабби, он говорит, что это дело касается всех евреев города...
Хозяин дома пожал плечами: "Ну, раз так..." И вышел на улицу. Еврей, сидевший на телеге, крикнул без всяких предисловий:
- Вот уже пять лет, как ваш шойхет нарушает Галаху!
Кнут щелкнул, телега понеслась, а раввин, встревоженный, приказал шамесу, чтобы тот немедленно привел в его дом шойхета. Шойхет прибыл, и состоялась беседа, тяжелая для обеих сторон. В результате выяснилось, что незнакомец оказался прав. Раввин подумал: "Наверное, это был Баал-Шем-Тов. Еврей на телеге - это, конечно, он..."
Прошло время, полгода или более того. И вновь шамес прервал урок, сообщив о прибытии таинственного незнакомца. На этот раз раввин не заставил себя ждать. Мы не знаем, какую тайну он надеялся услышать, но с телеги раздались совсем простые слова:
- Передайте рабби Дов-Беру, когда он появится здесь, чтобы он приезжал ко мне. Я облегчу его страдания...
И снова щелчок кнута, и снова телега исчезла в солнечном мареве.
Рабби Дов-Бер действительно скоро появился в их краях. Раввин рассказал ему обо всем и добавил:
- Наверное, вам действительно нужно съездить в Меджибож.
Магид из Межирича ответил:
- Не лежит у меня к этому душа. Непонятны мне обычаи, которые вводит Баал-Шем-Тов, и странными кажутся все эти его чудеса и притчи.
Хозяин дома выслушал, взвесил, потом сказал:
- И все-таки поезжайте.
Что ж, так оно и получилось. Кучер засыпал от тряски, колеса проваливались в ухабы, но всякой муке есть конец, и телега Магида приехала наконец в хасидскую столицу, местечко Меджибож, с пыльными подсолнухами у плетней и высокой крепостью на пригорке.
Магид переступил порог жилища Бешта. Рабби Исроэль принял его с радостью и тут же начал рассказывать историю, как он странствовал несколько дней и вышла вся еда, и кучер Алексей голодал, но тут встретили они бедняка, который шел и нес мешок с хлебом. Бешт купил этот мешок и накормил кучера.
Магид был поражен. Вместо слов Торы, вместо ученой беседы мудреца какие-то пустяки, мелочи, почти бред...
Продолжая горевать, назавтра он снова пришел к Бешту и услышал рассказ, как кончился корм у его лошадей, и они с кучером совершенно не знали, что делать, но тут повстречался им один человек...
Большие и страшные тайны открывал ему каждый день Бешт, готовя душу Магида для решающей беседы, но гость, досадуя, плыл в тумане непонимания и ждал, когда же прекратятся разговоры об овсах и мужиках, отвалившихся подковах и прочем.
Так прошло несколько дней. Не выдержав, Магид сказал своему кучеру:
- Запряги лошадей прямо с вечера. Мы возвращаемся домой. Как выйдет луна, так и в путь.
Он досадовал о потраченном напрасно времени и хотел любой ценой наверстать его.
Кучер выполнил его приказ. Но поездка не состоялась. К Магиду пришел шамес Бешта и сказал, что рабби Исроэль зовет его...
Это было в полночь. Скрепя сердце, Магид отправился в дом человека, учеником которого ему так не хотелось становиться. Баал-Шем-Тов встретил его вопросом:
- Ваша честь разбирается в святых книгах? Да, я слышал от людей, что вы талмид-хахам... Книги Кабалы вам тоже знакомы?
-Да.
- Ну так как вы объясните этот отрывок из "Эц Хаим"? Магид взял книгу, посидел над трудным местом какое-то время, а потом предложил свое объяснение. Бешт воскликнул:
- Да вы совсем ничего не поняли!
Магид вновь углубился в текст, а затем сказал:
- Мое объяснение правильно. Если у вас есть более глубокий комментарий, приведите его. Бешт вскричал:
- Нужно встать, когда говоришь о тайнах Творения!
Оба поднялись. Баал-Шем-Тов взял в руки книгу и начал ее читать. В этом отрывке речь шла о различных ангелах. Вдруг Магид почувствовал, что комната наполнилась светом, и струи тонкого и легкого огня пересекают ее во всех направлениях. Он увидел ангелов. Страницы книги оживали в руках Бешта.
Когда урок закончился, рабби Исроэль сказал:
- Слова этой книги вы поняли действительно правильно. Только в вашем объяснении совсем не было души...
Магид уходил от учителя на заре. Подсолнухи у плетня устало трясли пыльными головами, торговцы, гремя замками и засовами, отпирали лавки.
Рабби Дов-Бер сказал кучеру, чтобы тот распряг лошадей и отвел их в стойло. Он остался в Меджибоже надолго, на несколько месяцев, и получил за это время больше знаний, чем иной - за целую жизнь. Несколько раз он собирался было в путь, но Бешт останавливал его. Он объяснял гостю:
- Моя душа похожа на колодец. Чем больше ученик может оттуда взять, тем больше воды туда прибывает...
Но вот расставание все же состоялось. Баал-Шем-Тов благословил Магида на хорошее начало нового пути. И тут же сам попросил у ученика благословения...
Магид отшатнулся: где это видано, чтобы ученик благословлял учителя? Тогда Бешт взял его руку, положил себе на голову и все-таки заставил Магида произнести благословение.
Бешт сказал о Магиде: "Этот человек - менора из чистого золота. Все, что мне оставалось, - это лишь зажечь свечи..."
Возвращаясь в Межирич, Магид навестил знакомого раввина, под окнами которого дважды останавливалась телега Бешта. В разговоре с ним Магид назвал рабби Исроэля своим учителем. Хозяин дома спросил:
- А куда же девались все трудные вопросы, которые были у вас по поводу того, как Бешт живет, как он учится и как он учит?
Сказал Магид:
- Вопросы были, пока я думал, что Бешт таков, как все мы. А теперь я понял, что он стоит выше ангелов. И вопросы исчезли...
Однажды узнал Бешт, что один из гостей собирается в Межирич, и попросил навестить Магида, рабби Дов-Бера, и передать ему привет от учителя.
Когда знакомый Бешта оказался в Межириче, он встретил на улице старого приятеля и предложил ему пойти и познакомиться со святым и ученым человеком, рабби Дов-Бером. Долго петляли они по немощеным улочкам, где худые куры искали зерно среди зарослей крапивы, пока не отыскали дом, в котором жил Магид.
Его жилище было бедным до крайности. На четырех чурбаках лежала широкая доска, за которой на таких же чурбаках сидели мальчишки и, тыча тонкими, не очень чистыми пальцами в бисер комментариев, изучали еврейскую науку. Рабби Дов-Бер извинился перед гостями, сказав, что сейчас он дает урок, чтобы они пришли позже. Они пришли позже и увидели, что учеников уже нет, а за доскою усаживается семья Магида, чтобы завершить день скромной трапезой.
Гости тоже присели с ними. Когда ужин закончился, они увидели, что дети убирают тарелки и на эту же доску укладываются спать. Тогда один из посетителей не выдержал и воскликнул:
- Послушайте, я тоже человек небогатый, но все же считаю, что в доме еврея должно быть хоть немного мебели. Ну там стол, стул, кровать, светильник...
Магид ответил коротко:
- Так то дома.
Гость хотел спросить: "А что, это не ваш дом?" Но осекся. Он почувствовал, как жаркая волна мысли мудреца несется над миром, сметая дворцы, как карточные домики, превращая шитые золотом наряды в паутину... И вправду, дом еврея, настоящий дом, находится совсем в другом измерении.
После таких разговоров люди становились хасидами.
"За несколько недель до 15 аба или 15 швата глава ешивы оказывал почет своим ученикам и позволял каждому разъяснять вместо себя трудные талмудические вопросы. Они разъясняли противоречия, а глава ешивы слушал их и дискутировал с ними, чтобы изощрялся ум учеников.
Каждый глава ешивы имел одного служителя, который ежедневно ходил из одного хедера в другой, следя, чтобы учились мальчики и богатые, и бедные. Он предостерегал их во все дни недели, чтобы они учились, а не гуляли по улицам, и в четверг должны были все мальчики вместе являться к габаю, поставленному над хедером. Габай спрашивал их то, что они учили в течение недели, и если кто-то не помнил пройденное или ошибался в одном слове, служитель бил его розгами по приказанию габая и стыдил перед мальчиками, дабы послужило это ему в назидание и чтобы в следующую неделю он учился хорошо.
В пятницу приходили все мальчики вместе к главе ешивы, и он расспрашивал их о том, что они выучили за неделю. Также и в три дня перед праздником Шавуот и во время праздника Ханука должны были ученики повторять выученное. За это давали им парнасы общины в подарок определенную сумму денег.
После этого глава ешивы отправлялся со всеми учениками на ярмарку; летом ездили на ярмарку в Заслав и Ярослав, а зимой на ярмарку во Львов и Люблин. Там каждому ученику давалось право идти учиться в любую ешиву, в какую он пожелает. На каждую ярмарку съезжалось несколько сот глав ешив и несколько тысяч учеников. И купцов-евреев, и - упомянем их отдельно - христиан было словно песка морского, ибо на эти ярмарки собирались со всех концов земли. Всякий, кто собирался женить сына или выдать замуж дочь, отправлялся на ярмарку и заключал там помолвку, ибо там всегда можно было подобрать жениха или невесту. Так на каждой ярмарке заключались сотни, а иногда и тысячи помолвок." (Из хроники Натана Ганновера "Пучина бездонная")
Однажды случилось так, что жену Магида никто не позвал печь хлеб, и как назло в семье не было ни крошки. Поэтому Авраам отправился в хедер без завтрака, а когда вернулся, то голодный лег спать. Назавтра повторилась та же история. Жена рабби подошла к мужу и воскликнула:
- И чем же это закончится? У ребенка уже нет сил идти в хедер!
Когда жена вышла, по щеке рабби Дов-Бера побежала слеза. А известно, что слезы праведников весят много. На Небесном суде разгорелся спор. Одни говорили, что если еврейский ребенок два дня не ел, нужно плакать. Другие утверждали, что Магид заплакал только потому, что это был его собственный сын. Так или иначе, но суд вынес приговор: Магид должен раскрыться - стать известным, иметь много последователей, получить богатство.
А рабби Дов-Бер позвал жену и сообщил, то ли укоряя, то ли размышляя:
- Ты знаешь, меня наказали. Теперь у нас будет хлеб.
Он стал снимать тфилин, сворачивать ремни и укладывать их в мешочек. И вдруг обнаружил в нем золотую монету. Ей там совершенно неоткуда было взяться. Рабби Дов-Бер сказал строго:
- Это чудо. Не желаю получать прибыль от чудес.
Он взглянул на бледное лицо жены и вдруг вспомнил, что в каморке в кармане старого кафтана лежит мелкая монета. Когда он рассказал об этом жене, ее лицо осветилось. Она бросилась в каморку, нашла монету и немедленно отправилась покупать ребенку еду. Она уже считала себя богатой.
"Ни в коем случае мой преемник не должен жить в Меджибоже..."
"Кто бы он ни был, вы должны уважать его больше, чем меня самого. На самом деле я знаю, кто это будет, и поверьте, душа его выделяется даже в окружении самых святых..."
"Наступают дни, которых мы не ждали: молодые начнут позорить стариков... Но вы, дети мои, не вступайте с ними в споры, потому что правда все равно возьмет свое. Всевышний -это правда, Его Тора - это правда и это также наш путь..."
"И, наконец, то, что превыше всего остального: пусть Всевышний сбережет вас и еще раз сбережет вас, чтобы вы не ссорились друг с другом. Мир должен царить среди вас..."
А его ученики? Некоторые из них уже услышали тяжелые шаги скорой разлуки. Рабби Пинхас из Кореца, праведник и чудотворец, почувствовал, что душа учителя скоро должна оставить этот мир. О, как жалел рабби Пинхас, что из-за болезни не смог пойти в микву - деревянный сруб с проточной водой, которую по зимнему времени иногда покрывала корочка льда. Для праведника погружение в микву - это преодоление границ нашего мира, когда источник жизни - рядом, когда слово Творца звучит без преград.
Праведник из Кореца начал молиться и молился горячо и долго. Рабби Исроэль подошел к нему и спросил:
- Ты был вчера в микве?
- Нет...
- Что ж, дело сделано, изменить ничего нельзя...
После Песах рабби Исроэль заболел. Ему было трудно двигаться, трудно стоять, но все же он не мог отказаться от самого любимого своего служения: молиться в синагоге, в миньяне, просить Б-га за еврейский народ. Бешт постарался перед праздником Шавуот разослать большую часть своих учеников по домам. Рабби Пинхас домой не поехал.
В ночь Шавуот члены святого братства собрались у постели учителя, и он сказал перед ними слова Торы. Наутро Бешт снова просил их прийти, потому что хотел молиться в миньяне. Он произнес негромко, про себя:
- Поговорю еще немного со Всевышним, Благословен Он...
Тут из неведомых миров явилась перед ним душа какого-то еврея просить, чтобы праведник дал ей возможность искупить свой грех и подняться в Ган Эден. Бешт воскликнул:
- Злодей, восемьдесят лет ты странствуешь между Небом и землей и только сейчас нашел время попросить моей помощи?!
Потом пришли к Бешту люди из этого мира, евреи Меджибожа, чтобы поздравить его с праздником дарования Торы. Он разговаривал с ними, а потом предложил отведать праздничных блюд. Своему шамесу Бешт наказал поставить на стол большую плошку с медом, но тот принес маленькую. Бешт вздохнул: "Человек теряет власть в день своего ухода, даже мой шамес не слушает меня..."
Давным-давно Бешт дал своим ученикам примету: в день его кончиньГ две пары часов в его доме должны остановиться. Рабби Исроэль вышел из комнаты, а когда вернулся, ученики заметили: большие часы остановились. Они загородили их, чтобы учитель не увидел этого. Бешт сделал омовение рук и сказал:
- Я знаю, что большие часы остановились, но я знаю также, что как только выйду из этой комнаты, тут же попаду в другую. И поэтому не тревожусь...
Рабби Нахман из Городенки побежал в синагогу, надеясь укрепиться в молитве и отмолить душу учителя назад, в наш мир. Баал-Шем-Тов улыбнулся:
- Зря он сотрясает Небеса... Если б он мог подняться туда, куда я вхожу...
Он сел в постели, попросил учеников подойти ближе и стал
рассказывать про канал, по которому души поднимаются из нижнего рая в верхний. И то же происходит здесь, в нашем мире, во время служения Творцу.
Голос Бешта перестал быть слышен. Ученики видели, что он погрузился в мир каванот - сосредоточения и святых мыслей. Несколько раз рабби Исроэль садился и ложился снова. Он попросил накрыть себя. Его тело пронизала дрожь - как на молитве, когда его душа покидала этот мир, чтобы вернуться потом снова. В этот раз она не вернулась.
Маленькие часы остановились тоже. Кто-то положил перышко на ноздри учителя. Дыхание не приподняло перышко.
1760 год, еврейское местечко, Украина. Куда мы дальше держим путь?
- Отец сегодня явился мне... Он сообщил, что во главе нашего братства должен быть рабби Дов-Бер из Межирича. Рабби Бер, мы должны поменяться местами...
Рабби Цви встал, снял с себя белый кафтан, который носили праведники и кабалисты, и накинул его на плечи Магиду. Тот молча поднялся и сел во главе стола. Потом он начал говорить маамар - рассуждение на одну из тем хасидизма. Члены хевра кадиша слушали его стоя. Так он стал Ребе, главой хасидов.
Один из ближайших учеников Бешта, рабби Яаков-Йосеф из Полонного сказал то ли удивленно, то ли восторженно:
- Что поделаешь, Шхина перешла из Меджибожа в Межирич. И нам тоже нужно повернуть туда головы.
Более чем через сотню лет после этих событий рабби Шолом-Довбер, пятый глава хасидов ХАБАДа, заметил:
- Нужна необыкновенная душевная сила, чтобы поступить так, как сделал рабби Цви. Многие мудрецы времен Мишны и Гемары избегали быть у власти. Но тех, кто принял власть, а потом отказался от нее, можно пересчитать по пальцам...
Справедливо сказано. Впрочем, нас бы удивило, если бы сын Бешта поступил по-другому.
Впрочем, у автора воспоминаний все будничней, точнее...
"Я наконец приехал в Межирич и, отдохнув с дороги, отправился в дом Ребе. Меня пригласили за субботний стол вместе с другими почтенными гостями, приехавшими из самых разных мест. Наконец появился и сам рабби - фигура впечатляющая, вызывающая трепет и уважение. Все у него было белого цвета, даже туфли и табакерка. Рабби поздоровался с каждым гостем, и мы начали трапезу. Во время еды царила торжественная тишина. После еды рабби начал петь. Мотив был влекущий и возвышающий. Потом рабби прикрыл глаза ладонью, погрузившись на какое-то время в размышления. Затем он стал называть каждого гостя по имени и говорить: такой-то приехал из такого-то места, такой-то из такого-то - и так назвал всех, кто был за столом. Понятно, это вызвало у нас большое изумление. Дальше рабби попросил каждого сказать какой-нибудь отрывок из Торы. Когда мы закончили, рабби произнес речь, где связал все, что мы назвали, в цельное рассуждение. И все это благодаря огромным способностям, ведь отрывки, которые мы называли, не имели между собой никакой связи. Но еще больше поразило то, что в его рассуждении была связь с фактами жизни и затаенными мыслями каждого из гостей.
Конечно, мы все были ошеломлены..."
Человек, написавший эти строки, - Шломо Маймон, юноша с умом мятежным и глубоким, пытавшийся перекинуть мост между европейской философией и учением хасидизма. Этот мост у него все время ломался, балки не ложились ладно на опоры... Может быть потому, что хасидизм невозможно ограничить забором разума, игрой ума в разговоре о высоких материях. Хасидизм требует тебя всего - твоей субботы, твоего сердца, твоей бороды, твоей молитвы...
Шломо Маймон уехал в Германию, много учился, брился каждое утро, носил парик с косицей. Он стал одним из самых талантливых последователей Иммануила Канта. Правда, глава берлинских просветителей Моше Мендельсон отказал Шломо от дома, потому что очень уж тот пил, спешил всего себя потратить... Граф Калкройт приютил беспутного философа, поселил в своем поместье. На склоне лет Шломо написал воспоминания по-немецки. Наверное, Маймон представлял себе читателей такими же просвещенными, в таких же париках, и ему было неловко оставить описание Магида из Межирича без объяснения, как же все происходило на самом деле. И он добавил, что, скорее всего, рабби через домашних шпионов узнавал о каждом своем госте разные подробности, чтобы впоследствии ошарашить их блестящей речью с намеком на места, откуда они родом, и на факты биографии. А как Магид их мысли читал? Ну что ж, бывают совпадения...
Вслед за Шломо Маймоном той же дорогой отправилось немало способных и жадных до новинок мира юношей. Но многие остались за столом у Магида с верой, что Б-г сотворил небо и землю, что Авраам родил Ицхака...
Не так просто усидеть за этим столом. Сдувает, надо удержаться.
Среди учеников Великого Магида, по многу месяцев живших в Межириче, был хрупкий юноша по прозвищу Залман Литвак. Потом он стал основателем движения ХАБАД, знаменитым рабби Шнеуром-Залманом. А в то время он "сидел у ног учителя" в разлуке с семьей, снимая угол у бедной вдовы. Однажды, придя домой, рабби Шнеур-Залман застал хозяйку в слезах. Сквозь рыдания рассказала она, что ее единственный сын задумал изменить веру. И нет никакой возможности повлиять на него. Парня держат в монастыре за семью замками. Еще бы, такой лакомый кусочек - душа еврейская - попала в плен.
Рабби Шнеур-Залман сказал:
- Ты должна пойти к моему учителю. Он спасет твоего сына.
Закричала вдова:
- Как я войду к нему, если габай, этот зверюга, стоит у двери и не пускает никого?! Улыбнулся постоялец:
- Я дам тебе совет. Завтра днем габай пойдет в микву перед приходом субботы. Тогда ты проникнешь в комнату Магида и расскажешь ему обо всем...
Сказано - сделано. Вдова вошла в дом цадика и, увидев его, разрыдалась. От волнения она не могла вымолвить ни слова. Магид махнул рукой, чтобы она ушла. Она и ушла...
Как кляла себя вдова потом! Увидеть Магида и не суметь попросить у него благословения! Но рабби Шнеур-Залман успокоил ее. Он сказал:
- Не волнуйся, Магид тебя услышал.
То, что произошло потом, удивило всех. Лишь только строгий габай с каплями воды на бороде вернулся из миквы, Магид приказал ему созвать всех своих учеников и объявить, чтобы они были готовы встречать субботу. Молодые праведники, собравшись, не задавали вопросов, но брови их были подняты высоко: встречать субботу раньше срока - такого за их учителем раньше не водилось. Когда после молитвы они уселись за праздничный стол, Магид заговорил с воодушевлением и очень громко. Это тоже было новинкой, ведь обычно и в учебе, и в молитве он "шел путями скромности" и говорил тихим голосом.
Сейчас Магид произнес маамар на отрывок из Торы "человек, если согрешит он". Ученики видели, что он находится в состоянии двекут - приближенности к Источнику святости. Время от времени, перебивая сам себя, Магид восклицал:
- Братья, прислушайтесь, как сладки слова Торы!
И это тоже было совсем не в его обычае. Вдруг на громовые раскаты его голоса откликнулась буря за окном. Ветер поднялся такой, что стены дома задрожали, будто были склеены из бумаги. Великий страх объял учеников. Внезапно ветер стих, а Магид крикнул габаю:
- Эй, вот что: запряги лошадь и отвези его в гостиницу!
Кого? Этого никто не знал.
Поскольку габай не принял на себя субботу досрочно, а до захода солнца оставалось какое-то время, он стремглав бросился выполнять приказ. Наутро в городке узнали, что сын вдовы покинул монастырь и находится в Межириче.
Рабби Шнеур-Залман отправился навестить его, чтобы узнать, как он обманул суровых стражей, как он перемахнул через высоченные стены. И вот что он услышал:
"Я сидел в монастырской келье, которая находилась высоко над землей, а дубовая дверь была закрыта снаружи на железный засов. Может, и не слишком приятным было мое положение, но я решился на то, на что решился, и понимал: назад дороги нет. Вдруг часа за два до захода солнца неудержимое желание вернуться к своим, в еврейство, охватило меня... Оно было настолько сильным, что я готов был пожертвовать всем, даже жизнью, лишь бы оно осуществилось. Однако я уже знал, с кем имею дело, знал, что монахи не дадут мне выйти из монастыря. Стучать в двери было бесполезно. Я подошел к окну и распахнул его. Слишком высоко, можно разбиться... Мелькнула мысль, что даже на еврейское кладбище меня не отнесут, похоронят здесь. Но я чувствовал, что не из моей души поднимается та сила, которая зовет меня наружу, а если так - она, может, и защитит меня.
Я встал в пролете окна - и прыгнул. Как ни странно, удара я почти не почувствовал, только в пятки отдало. Но тут меня полоснуло страхом: во дворе, где я очутился, бродили огромные монастырские псы, готовые разорвать любого чужака. Но я вспомнил о той силе, которая пришла ко мне, и смело направился им навстречу. Зверюги не бросились на меня, а, наоборот, завиляли хвостами. Отделавшись от них, я оказался на монастырской стене - гораздо выше той, с которой я спрыгнул... На что решиться? На размышления у меня было две минуты. Не успею - монастырские прислужники заметят, свяжут, унесут... Вдруг поднялся сильный ветер, настоящая буря. Меня сорвало со стены, понесло, закрутило, и я очнулся на земле недалеко от нашего местечка..."
На этом история закончилась. Нет конечно, она не закончилась. Чудо вырвало еврея из мрачного тупика. Но оно не вырвало из его души гордость, честолюбие, обиды... Этим нужно заниматься самому, а учитель может лишь направить, подсказать. В стиле Магида, голосом тихим, "идя путями скромности..."
- А что ты ешь на обед?
- Ребе, я питаюсь, как последний бедняк. Черный хлеб и соль, вот вся моя еда...
Магид сказал, не повышая голоса:
- Приказываю, чтобы на твой стол каждый день подавалось свежее мясо и сладкие вина, как водится у состоятельных людей.
Богач вытаращил глаза. Ученики, стоявшие рядом, тоже. Магид объяснил им:
- Если такой человек, как он, будет есть черный хлеб, то он решит, что настоящие бедняки могут питаться булыжниками...
Почти невыполнимая задача. Те, кто справились с ней, стали руководителями хасидов, мудрецами и чудотворцами.
Пока же это были люди очень юные, снимавшие за несколько грошей в месяц чердак или угол за печкой в святом местечке Межирич. Кто бы знал, что каждый из них подобен драгоценному камню, для которого отведено особое место в золотых гнездах королевской короны!
Магид конечно знал. Но все равно, глядя на своих учеников, он порой изумлялся.
Рабби Дов-Бер обычно молился в одиночку, в особой комнате. Потом к нему собирались ученики, чтобы составить миньян и закончить молитву всем вместе. Однажды среди них оказался совсем молодой человек - рабби Яаков-Ицхак Гурвиц, который потом стал известен очень многим как Провидец из Люблина. Увидел его Магид и воскликнул:
- Уберите этого юношу! Он батлан, бездельник, он помешает нашей молитве.
Но другого не нашлось, и рабби Яаков-Ицхак остался. Вскоре они убедились, что учитель прав. Едва Магид произнес: "Нет подобного Творцу нашему", - как молодой человек потерял сознание. Его долго и с трудом приводили в чувство. Когда он наконец поднялся на ноги, Магид вздохнул:
- Как только я начал молиться, он сразу увидел все Небесное воинство и не смог совладать со своими чувствами. Я же говорил вам, что это бездельник. И сам не молится, и другим не дает...
- Мелех, ты слышал, о чем говорят сейчас души праведников в Небесной Ешиве? Оказывается, заповедь любить другого еврея относится даже к законченным злодеям! Их надо научиться любить так же, как любят праведников... И еще: у цадика есть силы пробудить в любой, даже самой грязной душе силы раскаяния. Я знаю, что десять человек из нашей хевра кадиша могут заставить любого грешника вернуться к Всевышнему...
Так вот и учились они в Межириче. Особенность этой учебы заключалась в том, что связь с Верхом была постоянной.
- Ну и чему уж такому особенному ты выучился в Межириче, что пропадал там так долго?
Зять подумал и ответил:
- Я узнал, что Всевышний - Творец всего, что есть на земле.
Побежал тесть на кухню, позвал кухарку и спросил, косясь на чудака-зятя:
- Ну, Ханеле, а ты знаешь, что Всевышний, оказывается, Творец всего?
- Понятное дело, - сказала кухарка, вытирая руки передником.
Рабби Леви-Ицхак улыбнулся:
- Она говорит, и правильно говорит. А я теперь действительно это знаю...
- Хозяин мира! Взгляни, пожалуйста, на моих воров! Сколько в них добра - и в большом грабителе, и в самом мелком жулике...
Люди не могли понять, что Шполер Зейде может иметь общего с ворами. Тогда цадик рассказал им такую историю. Однажды на Рош Ашана он увидел, что молитвы евреев не достигают Неба. Ангелы-обвинители построили железную стену, в которой нет ни дыры, ни лазейки. На каждого еврея у них что-нибудь да нашлось. Один делал добро, но хотел, чтобы за это перед ним становились на колени. Другой полдня молился, а полдня говорил про соседей гадости. Так по кирпичику выстроилась стена, от которой отлетали все молитвы.
И тогда рабби Арье-Лейб стал молиться за своих знакомых воров и вспоминать их заслуги. Заслуги эти стали прыгать вокруг стены, искать в ней трещины, шатать ее. И вдруг стена рухнула. Навстречу евреям хлынул большой свет.
Люди не понимали, как такое может быть. Но тут случилась история со "святым вором".
В Шполе был костел, а внутри него стояло много статуй, украшенных золотом, серебром и драгоценными камнями. Еврейские жулики решили обокрасть костел. В детстве они учились мало и не знали, что Галаха запрещает получать выгоду от продажи не только самих идолов, но и их украшений.
Темной ночью воры подкрались к костелу, стоявшему в центре города, и попытались туда забраться. Но на дверях висели такие замки, что не сломаешь. Лишь под самой крышей было маленькое окошко. Для таких дел имелся Йоселе-воришка. Был он молодой, легонький, небольшого роста. Подпрыгнул, зацепился, подтянулся - и вот он уже внутри, срывает со статуй украшения, выковыривает из глаз драгоценные камни. Вдруг у костела появились стражники. Они увидели воров и завопили:
- Кто такие? Стой!
Воры припустили без оглядки. А Йоселе об этом не знал. Он высунулся из окошка и крикнул, что работа сделана, можно принимать товар. Стражники окружили костел и послали за священником. Тот открыл дверь и увидел статуи без глаз, а Йоселе - с узлами. Его схватили и отвели в тюрьму.
В то время за ограбление церкви полагалась смерть. Йоселе это знал и не захотел погибать как обычный воришка. Он начал шутить:
- Вы думаете, я пришел воровать? Нет, я забрался в костел, чтобы спросить у вашего дяди на кресте, может ли он помочь мне прокормить жену и детишек. Обращаюсь к нему раз, другой, третий, а он хоть бы что. Рот у него закрыт, уши не слышат. Тогда я разозлился и кричу: "Да ты же обманщик! Дурачишь людей, которые тебе кланяются. Вот что, возьму я золото, которое на тебе навешано, будет хоть какой-то прок. И что вы думаете? Он даже пальцем не пошевелил, чтобы защитить свое имущество! Так что поблагодарите меня за услугу. Теперь вы знаете, что от него нет никакого толку".
Судьи поблагодарили Йоселе. Они сказали, что он будет сожжен. Прямо перед костелом, на глазах у всех. Правда, главный судья заметил:
- Есть способ избежать этой страшной смерти. Ты ведь по молодости отколол такую штуку. Так отколи еще одну - крестись. И тогда ты не только останешься в живых, но и получишь подарки, станешь богатым. Это же счастье для такого воришки.
Тут Йоселе воскликнул:
- Да, я - вор, жулик и вор! Много на мне грехов, много плохих дел. Но чтобы предать нашу веру?! Этого я не сделаю, хоть казните меня каждый день!
Повели его на площадь, где собралась толпа и стояла бочка со смолою. Священник велел поджечь ее и сказал Йоселе:
- Ты еще можешь спастись от мучений, если оставишь свою веру и примешь нашу. А если нет - утонешь в огне. И снова Йоселе крикнул:
- Конечно, я - вор, Йоселе-вор! Но чтобы поменять веру?! Ни за что и никогда!
Тогда палачи схватили Йоселе и засунули в бочку его руки. Они стали гореть вместе со смолою. Это была страшная мука. А священник говорил нежным голосом:
- Послушай, есть еще время! Крестись, и мы найдем опытных врачей, которые вылечат тебе руки. И заживешь ты приятно и легко...
А Йоселе плясал от невыносимой боли и вопил:
- Йоселе-вор горит в огне!.. Все муки на свете!... Но веру -никогда!
Так он кричал, пока душа не вышла из тела. Когда гои убедились, что он мертв, то отдали его тело евреям, и они похоронили его, а на могильном камне написали:
Святой
Йоселе
Вор
Каждое слово здесь было правдой. Он действительно был вор и действительно святой, потому что показал всему миру, что даже еврей, который почти не знаком с Торой, может отдать за нее жизнь. И, может быть, его крики у костра заставили плакать суровых ангелов и проломили стену, которая мешает нашей молитве.
После этого Шполер Зейде говорил:
- Ну что, не зря я горжусь своими ворами?
Когда он умер, его похоронили рядом с Йоселе.
(Из записок польского дворянина об осаде Витебска русскими войсками)
- Ты, злодей, хочешь предстать перед нашим святым учителем, и нет у тебя и мысли о раскаянии?! Да возможно ли такое?...
Сапоги злодея простучали по лестнице, край его кафтана мелькнул за забором. А рабби Зусия сидел на полу и стонал:
как он мог так обидеть другого еврея, отнять у грешника последний шанс...
Вошел в комнату Магид-чудотворец, опираясь на костыли, чтобы не перетруждать свои больные ноги. Посмотрел он на своего любимого ученика - такого маленького, такого светлого... И благословил его, чтобы отныне рабби Зусия видел в других евреях только хорошее, ни одного темного пятна.
Это благословение сбылось. Его мощного света хватило и на то, чтобы рабби Зусия перестал видеть темные пятна даже в своей собственной судьбе. А ведь он был отъявленный неудачник, бедняк, полно долгов и хворей. И жена ему досталась с характером неумолимым...
Однажды приехали к Магиду евреи и сказали, что, трудясь над исправлением характера, они хотят научиться принимать все страдания с любовью... Магид сказал:
- Идите к рабби Зусии. Он вам объяснит, как это делается. Рабби Зусия сидел в синагоге и учился. Выслушав посетителей, он сказал задумчиво:
- Не могу понять, почему наш святой учитель послал вас ко мне. Живу спокойно, все у меня есть, всем доволен... И поправил заплату на локте.
В тот год, однако, члены святого братства, ученики Бешта, были поражены: их учителя охватило веселье. И никто не знал его причины. Но рано или поздно секрет выходит наружу. Бешт ликовал, так как ему открылось, что должна родиться "новая душа". Эта душа раньше никогда не спускалась в наш мир, не запятнана ошибками и проступками прошлых рождений. Она взята с самого Верха. Она приходит, чтобы совершить нечто небывалое.
Новая душа рождается раз в тысячу лет. Если обычная душа готовится к спуску в наш мир один год, то новой душе требуется три года. Облако тайны окружает ее приход. Там, Наверху, это скрывают от ангелов, чтобы не вызвать их ревности, здесь, внизу, - от людей. Рабби Исроэль узнал, что новая душа должна спуститься где-то близко - и в пространстве, и во времени, но ему не открыли, в чьей семье она появится на свет.
Зато он узнал, чем и как они связаны друг с другом. Задачей Бешта и его учеников было очищение еврейских сердец и подготовка их к выходу из галута. Новая душа должна исправить сосуды разума и посеять в еврействе семена самопожертвования ради Б-га, ради Торы и даже ради Шмуэля-водоноса, который в прошлую субботу в синагоге неизвестно почему орал на тебя...
Им нельзя было встречаться. Баал-Шем-Тов не мог стать наставником новой души, чтобы мощью своего душевного тяготения не увлечь ее за собою на путь хоть и новый, но уже проложенный. Она должна проложить свой.
Рабби Исроэль узнал, что учителем новой души должен стать его преемник, Магид из Межирича. Ему он и открыл эту тайну.
Душа Бешта уже приходила в наш мир и жила среди мудрецов Вавилона.
Когда у рабби Исроэля была алият нешама - поднятие души в высшие миры, - он искал без устали новую душу во всех чертогах рая, но не находил. Между тем то, что он не сумел узнать в райских чертогах, открылось ему на земле. И так буднично...
Въехала в Меджибож телега, в которой сидели молодые муж и жена. Лица у них были возвышенные, чистые, строгие. И немного встревоженные. Это был ученик Баал-Шем-Това рабби Борух и его жена, совсем юная госпожа Ривка. Они пришли к цадику и поделились с ним своей тревогой: вот уже десять месяцев они женаты, а Всевышний еще не благословил их потомством. Рабби Борух сказал, что живут они в небольшом имении, которое он получил в приданое за женою. Может, им нужно переехать в другое место? Говорят же мудрецы: кто меняет место, тот меняет судьбу... Бешт ответил:
- Оставайтесь жить в деревне. Там люди меньше грешат. А вскоре, в день своего рождения, 18 Элула, Бешт сказал Боруху и Ривке:
- Год спустя в этот день вы будете обнимать сына!.. И вдруг небывалая радость засветилась в глазах праведника, потому что он узнал... А что - неважно. Тайна.
Шнеур означает шней ор - два света. Какие мысли были у родителей, когда они дали новорожденному это имя, мы не знаем. Во всяком случае, тут содержался намек на другой свет, новый свет, которого до сих пор еще не видели.
Малыш шевелил ручками в пеленках, а его отец, проделав неблизкий путь, стоял перед рабби Исроэлем и слушал, как надо растить удивительного пришельца из самых высоких миров, который родился, как все рождаются, и вместе со всеми будет месить грязь местечка, и, вероятно, не один раз скажут ему вслед: "Еврей окаянный..."
Но два цадика толковали совсем о другом. Рабби Исроэль рассказывал, как надо воспитывать мальчика. Из его указаний дошли до нас несколько. Вот они:
Летом нужно как можно больше времени проводить с ребенком на природе, в полях.
Реб Борух не должен рассказывать случайным людям о рождении сына и об имени, которое тот получил.
Пуще всего нужно беречь мальчика от болтливых женщин, которые рады любой новостью поделиться со всем светом.
И, наконец, самое важное: когда мальчик подрастет, он ни в коем случае не должен знать, что есть на свете такой человек - рабби Исроэль Баал-Шем-Тов. Иначе есть опасность, что служение Бешта увлечет Шнеура-Залмана, и тогда он не сможет, не сумеет, не захочет проложить свой собственный путь.
Надо понять, какого самопожертвования потребовало соблюдение этого правила от самого рабби Исроэля. Те четырнадцать лет, которые они провели вместе со Шнеуром-Залманом под голубой крышей этого мира, Бешт постоянно думал о новой душе и молился о благополучии мальчика три раза в день.
Условие, которое поставил Бешт, в доме рабби Боруха соблюдалось строго. Имя рабби Исроэля не упоминалось, разве лишь шепотом, когда мальчик спал. Лишь об одном послаблении попросил отец ребенка своего учителя: чтобы Бешт принял участие в опшерниш. Есть у евреев обычай, когда исполняется мальчику три года, стричь его коротко, оставляя пейсы, и произносить при этом разные добрые пожелания. Баал-Шем-Тов согласился и сказал, как лучше обставить это дело. Мать ребенка и его тетка Двора-Лея приедут с мальчиком в Меджибож, а телега с лошадьми пусть стоит под окнами. Лишь только стрижка закончится - сразу в обратный путь. Чтобы не увидел их лишний глаз, чтобы Шнеур-Залман не запомнил, кто благословил его в этот день...
Все вышло так, как просил Бешт. После того, как стрижка закончилась, две женщины с ребенком поспешно уселись в телегу, и кучер щелкнул кнутом.
Только в одном их план не удался. У Шнеура-Залмана была удивительная память. Если он что-то видел или читал, это хранилось в его памяти, как в сейфе. Всю дорогу он спрашивал:
- Кто этот человек, который меня стриг, а потом положил мне руки на голову и что-то шептал?
Мать, госпожа Ривка, отмалчивалась, а потом, не выдержав, сказала:
- Это был зейде, дедушка...
Шнеур-Залман еще не знал точно, сколько дедушек полагается иметь каждому человеку, поэтому ответ его устроил. Потом, став главой хасидов XАБАДа, он продолжал называть Бешта зейде. Это слово, так он считал, выражало самую суть их духовной связи.
Он выступал перед седобородыми раввинами, поражая их своей эрудицией, пускался в сложные талмудические рассуждения, которые могли продолжаться не один час. О нем заговорили. И болтливые еврейские женщины разносили весть о юном гаоне от мельницы к колодцу, от хутора к рынку.
Но не этого опасался Бешт. Он боялся, что внутреннее предназначение Шнеура-Залмана раскроется перед окружающими слишком рано. Этим предназначением была еврейская душа, ее исследование и исправление.
Шнеур-Залман вспоминал потом:
"Когда мне было пять лет, я уже понимал, что скрывается за словами пророка: "И души я сотворил..." В каждом еврее и еврейке есть две души: душа Б-жественная и душа природная, животная. Мне потребовалось немало времени, чтобы разобраться в связях между ними, а также понять, в чем их различие... Всевышний наполнил мой разум Своим светом, и я понял, что каждая из этих душ включает в себя разум и чувства, волю и наслаждение.
Разница же вот в чем. Б-жественная душа испытывает наслаждение, выполняя волю Творца, которая связана с изучением Торы, соблюдением заповедей и добрыми делами. Этому подчинено все: работа разума, стремления сердца, мысли, поступки.
Животная душа тоже духовна, но ее волнует лишь польза тела. И "внутренние" свойства: мысли и чувства - и "внешние": воля и наслаждение - подчинены только этой цели...
Размыляя о сущности обеих душ и их проявлении, я увидел, какая между ними разница. Б-жественная душа открыта, она говорит прямо и действует прямо. Что касается животной души, то она лгунья по сути своей, и цель ее - соблазнять человека при помощи различных обманов и неправд.
В ходе этого исследования помог мне Всевышний, Благословен Он, научиться различать, когда влечение к вещам, разрешенным Торой, идет от Б-жественной души, а когда от животной... Прошло еще какое-то время, и Всевышний дал мне узнать, что существует еще одно начало - "разумная душа", с помощью которой можно различать правду Б-жественной души и ложь животной. Вот тогда и понял я, что иду по верному пути..."
Поток этих размышлений, чистый и сокровенный, как подземный ручей, рабби Исроэль желал сберечь от постороннего глаза. Желание Бешта в общем сбылось. Люди видели лишь внешнее: острый ум, чудесную память, привычный образ юного гаона. Бешт затруднялся представить, что будет, когда Шнеур-Залман приподнимет покров и животные души простых сапожников и великих мудрецов узнают о себе неприятную правду.
Баал-Шем-Тов предвидел бурю и молился за мальчика три раза в день.
Маленький Шнеур-Залман (ему тогда было восемь лет) не только бродил среди полей, размышляя о душе еврейской, но и занимался вещами более понятными - например, скрипя гусиным пером, вел по бумаге волнистую строку, выписывая суждения и мысли различных комментаторов Торы. Эта работа продолжалась два года. В одну из ночей приснилось ему, что он бодрствует, сидит в одной из комнат синагоги и учится как всегда. И вдруг заходит туда реб Реувен, известный среди евреев их округи тем, что лечит людей с помощью особых надписей - камей и кабалистических заклинаний. Он сказал:
- Пойдем, тебя зовут на суд...
Оробев, Шнеур-Залман вошел в главный зал синагоги и увидел бейт-дин - трех евреев, которые, завернувшись в талесы, сидели у южной стены. Поодаль стояли три старца необычайного благородства и красоты в длинных белых одеждах. Председатель суда сказал мальчику:
- Сюда пришли души Раши, Рамбана и рабби Авраама Ибн Эзры. Они пожаловались, что ты написал комментарий к Торе, который объединяет их комментарии. Если его напечатают, он-то и станет самым читаемым, и тогда люди перестанут изучать этих мудрецов...
Что мог десятилетний мальчик возразить на это? Ничего. Он оробел, заплакал и пообещал, всхлипывая, что сожжет свой комментарий. Тогда старцы стали подходить к нему по очереди и, возложив руки на голову маленького гаона, пожелали ему, чтобы он проложил новый путь в служении Всевышнему. Тысячи и десятки тысяч будут идти по этому пути во всех поколениях вплоть до прихода Машиаха, когда этот путь раскроется перед всеми.
Шнеур-Залман проснулся в сильном страхе. Что ж, надо сказать правду: ему совсем не хотелось сжигать рукопись, над которой он работал два года. Но сон повторялся еще два раза. И листы, исписанные волнистыми строчками, полетели в огонь. А благословение трех старцев осталось.
- Что ты любишь? Ответ огорошил деда:
- Я люблю небесную лазурь, ведь ее-то люди не сумеют запачкать...
В те далекие времена грязь и сор людских душ лежали на поверхности, и отделить плохое от хорошего было не так сложно... В их краях жил гой, колдун по имени Аким. Рассерчав на местных жителей, он проклял источник, из которого пастухи поили скот. Вода там почернела, животные начали болеть, а у людей, искупавшихся в источнике, появлялась чесотка. В ту пору Шнеур-Залман гулял в саду с младшим братишкой Еудой-Лейбом. Малыш сказал, что съел яблоко вон с того дерева, и тут выяснилось, что еще не миновало пяти лет со времени его посадки и, стало быть, это орла - плод, запрещенный Торой для еды.
Шнеур-Залман очень огорчился. Он сказал брату:
- Тебе нужно погрузиться в микву. Есть два вида погружений. Один выводит из нечистоты, а другой, более высокий, поднимает из будничности в святость...
- Где я найду микву? Ведь вода в источнике испорчена, -вздохнул праведный малыш.
- Я чувствую, что в этом холме скрывается источник, - сказал Шнеур-Залман. - Давай копать у его подножия.
Оказалось, что он прав. Из-под земли навстречу мальчикам стала подниматься вода - в изобилии, хрустальной чистоты. Мальчики прорыли канаву, и в мире появился новый ручей. Пастухи водили туда скот на водопой, хасиды погружались в микву...
Вскоре после бар-мицвы Шнеур-Залман поехал в Витебск, где муж его тетки, рабби Йосеф-Ицхак руководил ешивой. Занятия с ним доставили Шнеуру-Залману небывалое удовольствие. Они учили Гемару, Мидраши, книги по Кабале и философские сочинения. Пир мудрецов! Одна лишь странность: короткие дневную и вечернюю молитвы его дядя читал по несколько часов и при этом плакал. Хотя Шнеур-Залман готов был поручиться, что никакой беды у него не было. Напротив, уважаемый всеми еврей, гаон, светоч Торы...
Мальчик спросил родича, почему он молится так долго и со слезами. Тот ответил:
- Ты подрастешь немного и поймешь, как мало мы знаем и как много грязи и сора в душе...
Шнеур-Залман стал замечать, что на свете водятся люди, которые заняты поисками родника с живой водой в собственной душе. Это занятие болезненное и отнимает много сил. И, самое главное, никто не ждет и не просит, чтобы ты взвалил на себя эту муку. Желание рождается где-то внутри.
Этой хворью страдали многие друзья его отца. Шнеур-Залман не знал, что они скрытые праведники, хасиды, люди, для которых чистота сердца на первом месте, а ученость на втором. Ему никто ничего не подсказывал. Ученики Бешта строго хранили тайну. Они надеялись, что Шнеур-Залман отыщет дорогу сам.
Многие большие раввины тоже начинали так свой путь, но порой плавная линия их судьбы сгибалась в острый угол: богатый тесть разорялся, и молодой мудрец должен был принимать должность раввина, чтобы прокормить жену и раскрыть перед всеми сокровища своей мудрости.
Реб Еуда-Лейб не разорился. Пожар или наводнение не помешали червонцам спокойно течь к нему, наполняя вместительные шкатулочки. Но каждый день перед его глазами маячил человек, которого он совершенно не мог понять: собственный зять. Человек, который вставал в полночь и, несмотря на хрупкое здоровье, шел погружаться в холодную микву, который учил Тору, позабыв обо всем, и молился, никого не замечая. Особенно такая повадка мешала тестю по субботам, когда, завернувшись в синагоге в талес, он нет-нет да и возвращался мысленным взором к накрытому для трапезы столу, где главное место занимала кастрюля с усладой сердца - дымящимся мясным чолнтом.
Однажды, когда евреи уже разошлись, Шнеур-Залман все еще молился. Тогда реб Еуда-Лейб, придя домой, сказал домашним строго, что этого сумасшедшего они больше ждать не будут. Приказал садиться за стол, а после трапезы все блюда немедленно убрать. Сам виноват, если опоздает!
Шнеур-Залман жил по своим часам, не связанным с субботним чолнтом. Конечно, он опоздал. Вернувшись из синагоги, он увидел пустой стол, на котором то ли в шутку, то ли в наказание поставили огромную кружку с водкой без всякой закуски. Шнеур-Залман взял эту кружку, произнес Кидуш и осушил ее до дна. После этого он не свалился под стол, а взял книгу и начал учиться. Он был очень крепкий, несмотря на хрупкое сложение.
Мысль о ненормальности зятя посещала реб Еуду-Лейба все чаще. Подтверждением послужила история с князем Шексинским, у которого испортились солнечные часы, весьма красиво и искусно сделанные. В определенное время дня они вдруг переставали показывать время. Люди в очках и париках, которых опечаленный князь призвал устранить досадную помеху, не смогли это сделать. Тут подвернулся Сегаль, который сообщил, что его зять интересуется математикой, геометрией... Князь сказал: "Пусть приедет".
Но Шнеур-Залман, пребывая в своем ученом измерении, ехать к гою отказался, ссылаясь на совет мудрецов "не сближаться с властями". А тесть кричал, стуча ногами, что ради них всех сейчас стоит, да, стоит оказать князю эту маленькую услугу. Видя, что крики не действуют, он начал умолять. И умолил. Шнеур-Залман приехал в загородный парк, взглянул на солнечные часы и сказал:
- Недалеко отсюда на холме растет несколько деревьев. Они заслоняют солнечный свет. Деревья нужно спилить, и тогда часы будут работать.
- А почему же они не мешали раньше?
- За это время деревья подросли...
Все было так, как он сказал. Тесть гордился, но к этой гордости была примешана немалая мера раздражения, которое не проходило, а разбухало, как грозовое облако. Зять продолжал оставаться непонятным, с каждым днем все больше и больше, и это было в глазах богача доказательством его ненормальности. Однажды реб Еуда-Лейб позвал дочь и потребовал, чтобы она попросила у мужа гет, разводное письмо, но та отказалась наотрез. Тогда тесть, поддавшись злому запалу, стал стеснять зятя разными способами. Например, не давать свечей для ночных занятий.
Шнеур-Залман выходил с книгой на улицу и занимался при лунном свете. Не возмущаясь и невозмутимо. Мы уже сказали, что стадию недовольства родом человеческим он миновал удивительно рано, и теперь началась другая: работа по исправлению собственной души. И тесть ему в этом помогал.
- "Новая душа" пришла в наш мир, родившись в семье моего ученика, цадика рабби Боруха и его жены Ривки, С той поры не было дня, чтобы я не отдавал ради этого ребенка все, что у меня есть... Знай же, что он - твой, он станет твоим учеником. Но он должен найти тебя сам, без всякой подсказки. А когда придет, ты поймешь, какой драгоценный сосуд попал тебе в руки. Когда ты будешь обучать его, будь осторожен, чтобы не помешать ему выполнить свое предназначение.
Шнеур-Залман впервые узнал о Баал-Шем-Тове через несколько месяцев после его кончины. Он услышал также имя Магида и то, что он возглавляет сообщество людей, которых называют хасидами, "праведными", - одни в насмешку, а другие от всего сердца. Однажды младший брат, Еуда-Лейб, сказал ему:
- Учиться ты действительно умеешь, но о том, что такое ха-сидут, у тебя нет ни малейшего понятия...
Шнеур-Залман подумал и согласился с ним. Уже давно он собирался отправиться в галут Тора - добровольное изгнание, - чтобы научиться новым путям служения Творцу. Два имени стояли у него перед глазами: Виленский гаон и Магид из Межирича. Гаон вел жизнь городского отшельника: спал четыре раза в день по полчаса, все остальное время посвящая учебе. Он был знатоком Кабалы. Он изучал светские науки. Во всем этом они со Шнеуром-Залманом были очень похожи и могли бы составить чудесную пару: безгранично преданный Торе учитель и необычайных способностей ученик... Шнеур-Залман сказал себе:
- Учиться я немного умею, а молиться - совсем нет. Значит, надо идти в Межирич.
Он спросил на это разрешение у своей жены, молодой госпожи Стерны, и получил ее согласие. Ей удалось достать тридцать рублей и на эти деньги купить лошадь и телегу для путешествия. Вместе со старшим братом отправился в странствие Еуда-Лейб. На подъезде к Орше лошадь сдохла. Шнеур-Залман связал это с тем, что брат отправился в дальнюю поездку, не спросив разрешения у своих -близких. Он сказал:
- Судя по всему, тебе надо вернуться. Обещаю, что поделюсь с тобой всем, что узнаю там, в Межириче...
Шнеур-Залман двинулся дальше пешком. Через много дней он пришел на родину Магида и постучался в его дверь.
Расставание с Торой, пусть временное, в месте, где он собирался учить ее запоем, тревожило и пугало. Проведя в Межириче несколько дней, молодой гаон решил, что такой путь, такое служение полностью противоречит его природе. Он собрался уезжать. Уже отправляясь в дорогу, Шнеур-Залман вспомнил, что забыл какую-то вещь в ешиве Магида. Он зашел туда и увидел, как рабби Дов-Бер изучает кусок коровьего легкого, по поводу кашерности которого у мясника возникли сомнения, и попутно дает урок своим ученикам, вспоминая, что сказано по данному вопросу у разных галахических авторитетов. Глубина его познаний поразила Шнеура-Залмана. Он захотел задержаться в Межириче еще на несколько дней.
Вскоре он впервые услышал, как Магид говорит маамар -рассуждение о хасидизме. После этого Шнеур-Залман решил, что остается в Межириче надолго, может быть навсегда.
У хасидов не приняты почетные титулы. Поскольку новичок прибыл с севера, из литовских земель, ученики Магида звали его попросту: Залман-литвак. Он держался скромно, не спешил обнаруживать свои знания. Но его необычайная душевная сила вскоре стала известна всем. Проверить это было очень просто: когда Магид говорил маамар, то далеко не у всех праведников, окружавших его, были силы дослушать до конца. Кто-то мог упасть в обморок, а большинство, поймав одну из мыслей, погружалось в ее обдумывание, отключившись от остального. Но Залман-литвак слушал спокойно.
Сперва подумали: может быть, он просто чурбан и вообще не осознает, какие высокие тайны раскрывает сейчас их учитель... Но нет: выяснилось, что он все помнит и понимает - от начала и до конца. Тогда прилепилось к нему другое прозвище - Юный старец. И, в конце концов, точно не скажешь когда, все стали называть этого юношу Алтер Ребе - Старый Ребе - и так величали до конца дней.
Как-то случилась с ним странная вещь: в комнату, где толпились ученики рабби Дов-Бера, вошел незнакомый человек. Ученики Магида не обращали на него никакого внимания и вообще не потрудились дать ему место за столом. А когда Шнеур-Залман потом упрекнул их в этом, в ответ раздалось: "О чем ты говоришь, в доме были только свои..."
Тогда Шнеур-Залман подошел с этим же вопросом к Магиду. Тот улыбнулся:
- А, так ты видел? Это душа Аризаля, рабби Ицхака-Лурии Ашкенази, пришла навестить нас...
Юному гаону открылось: от спокойного и углубленного размышления перед молитвой до чуда - один шаг. Может, меньше шага. Много грязных занавесок, мешающих увидеть правду, развешано по нашему миру. Но чистая молитва прожигает их насквозь. И в Межириче этому действительно учили.
Как-то во время осенних праздников Шнеур-Залман вошел в сукку своего учителя. Магид из Межирича сказал торжественно и серьезно:
- Закрой дверь на крючок, чтобы никто не вошел. И приго-товься. Сейчас ты увидишь Баал-Шем-Това...
Так их встреча наконец состоялась - на перекрестке миров, после стольких лет незнания и ожидания. Всему, наверное, свой срок.
Занимались они по часам. Когда товарищу случалось отлучиться, Шнеур-Залман занимался тем, что называется на идиш а хсидише гнейвос - хасидские кражи: он переставлял стрелки часов назад, чтобы изучение хасидизма продлилось дольше. Рабби Авраам конечно замечал это, но ведь недаром его прозвали ангелом...
Прошло много лет. Рабби Шнеур-Залман стал известен как мудрец и чудотворец, глава хасидов ХАБАДа. Однажды в его доме оказался посетитель. Увидев на столе у Ребе часы, он подошел и переставил стрелки. Хозяин дома вошел в кабинет и спросил:
- Зачем ты перевел время?
- Потому что на моих часах другое время, а они у меня очень точные, идут минута в минуту. Ребе сказал спокойно:
- Мои часы идут в соответствии с Именами Всевышнего, которые меняются каждый час, и время во всем мироздании зависит от этого.
Хасидские кражи - вот к чему они могут привести...
- Стегай этих лошадей так, чтобы...
И тут хасидская традиция раздваивается. По одной из версий сын Магида воскликнул:
- Стегай этих лошадей так, чтобы они забыли, что они лошади!
Иными словами, тело и животная душа еврея должны напрочь позабыть о своих претензиях и полностью слиться с Волей Творца...
По другой версии его слова звучали так:
- Стегай этих лошадей так, чтобы они вспомнили, что они всего лишь лошади!
Иными словами, многие "умные" мысли, которые лезут в голову, - это всего лишь порождение животного начала, и нужно указать им на их место.
Так или иначе, но кучер не последовал кровожадному совету юного праведника. Потому что Шнеур-Залман слез с телеги и проговорил:
- То, что я услышал сейчас от тебя, это очень глубоко. Я должен обдумать, как использовать это для служения Всевышнему...
И он остался в Межириче еще на несколько месяцев.
"...В Рош Ашана поставил я условие душе своей, о чем уже известно тебе, и произошла алият нешама - поднятие души в высшие миры. Видел я вещи удивительные, каких не видал и о которых не слышал с тех пор, как себя помню, но рассказать об этом нет возможности, даже если мы будем разговаривать с глазу на глаз.
И когда я был в нижнем Ган Эден, то видел еврейские души людей живых и мертвых, известных мне и неизвестных. И не было им числа, и они находились в постоянном движении и все стремились подняться в мир более высокий по каналу, известному тем, кто учил Тайную Мудрость. Веселье их было велико, и описывать его устанет язык, а уши человеческие затруднятся услышать...
Были там души многих злодеев, и они исправились, и были им прощены их грехи, потому что было время Великой Милости Всевышнего. Были там души злодеев, известных тебе, и я поразился, что их раскаяние тоже было принято. Они тоже пребывали в веселье и тоже поднимались...
И все эти души беспрестанно упрашивали меня подняться вместе с ними, говоря: "Благодаря учению, которое ты распространяешь среди людей, подарил тебе Всевышний особую способность познания вещей, которые Наверху. Поднимись вместе с нами, и будешь ты нас поддерживать и нам помогать..."
Большое веселье, которое царило среди душ, увлекло меня. Я попросил, чтобы мой учитель /пророк Ахия Ашилони - прим. ред./ обязательно сопровождал меня, потому что велика опасность для живущего на земле подниматься в верхние миры, и никогда прежде я так высоко не поднимался...
И вот мы поднимались все выше, пока я не вошел во дворец Машиаха. Там учил Машиах Тору с мудрецами Мишны, и с праведниками, и с семью стражами еврейского народа. Там тоже царило большое веселье, и я не мог догадаться, какова его причина. Подумалось, что, может быть, совсем покинула душа моя нижний мир, и поэтому так радуются они. Но сказали мне: "Нет, ты еще среди живых, потому что огромное наслаждение испытываем мы, когда ты преподаешь внизу нашу Тору и тем самым объединяешь Б-га и мир, который Он сотворил..." Так и не знаю я причины того веселья до сегодняшнего дня.
И спросил я Машиаха: "Когда же ты придешь, господин мой?"
И ответил он: "Вот тебе знак. Когда известно станет твое учение в мире и когда источники твои изольются наружу..."
Далее Баал-Шем-Тов пишет, что испытал он от этих слов большую муку, так как надеялся, что Машиах придет много раньше, чем весь мир познакомится с учением хасидизма. Он придумал, как ускорить это событие: обучать всех трем сгулот - обычаям, приносящим добро, и трем тайным именам Всевышнего. Каждый еврей будет обладать таким же знанием и такой же верой, как сам рабби Исроэль, и Машиах не задержит свой приход.
Но Бешт услышал: "Нет". Ему приказано делать то, что он узнал во дворце Машиаха: распространять учение хасидизма. Чтобы каждый еврей, какой он есть, был готов пожертвовать всем ради Торы и ее заповедей.
Предстоял длинный путь. И не простой.
В конце письма Бешт советует рабби Гершону следить за каждым словом, которое он произносит во время учебы или молитвы, потому что:
"В КАЖДОЙ ЕВРЕЙСКОЙ БУКВЕ ЕСТЬ МИРЫ, И ДУШИ, И ВСЕВЫШНИЙ. И ОНИ ВОСХОДЯТ, И СОЕДИНЯЮТСЯ, И ОБЪЕДИНЯЮТСЯ ДРУГ С ДРУГОМ, И ПОЛУЧАЕТСЯ СЛОВО. И ПОТОМ ОБЪЕДИНЯЮТСЯ МИРЫ, И ПРИХОДИТ ВЕСЕЛЬЕ, И НАСТУПАЕТ НАСЛАЖДЕНИЕ - БЕЗ ГРАНИЦ..."
Все эти слова - из письма Бешта...
В это время подошел к Магиду Шнеур-Залман, самый младший из его учеников. Он спросил, будет ли дозволено рассказать учителю притчу. И когда согласие было получено, начал так:
"У короля тяжело заболел его единственный сын. Ни одно лекарство не помогало, и жизнь его была в опасности. В конце концов врачи сказали, что осталось единственное средство: взять бесценный камень из короны, истолочь его, размешать в воде и дать наследнику выпить это зелье.
Король не знал, на что решиться. Если снадобье не поможет, корона будет испорчена понапрасну. Но если сын погибнет, то кто же тогда наденет ее? В конце концов он приказал вынуть драгоценный камень из золотого гнезда. Его истолкли, приготовили лекарство и постарались напоить им юношу. Но он так крепко стиснул от боли зубы, что бесценные капли упали на землю. И все же король не терял надежды: если хоть одна капля попала в рот - сын спасен..."
Магид сразу понял, кто герой притчи: еврейский народ, который страдает и бредит, не в силах выдержать тьму галута. Хасидизм - это сейчас единственное средство, которое может
оживить его, приблизить к Творцу. И ради этого мы рискуем тем, что сокровища Б-жественной мудрости, драгоценные камни из короны Всевышнего, могут ненароком упасть в грязь. Потому что, если сын погибнет, - для кого корона?..
Магид сказал своему ученику серьезно:
- Своим гневом рабби Пинхас вызвал против меня Наверху очень серьезного обвинителя. Своей притчей ты уничтожил его. Спасибо...
Телега ехала всю ночь, а поутру приказал Магид кучеру остановиться у какой-то придорожной корчмы. После этого попросил Магид одного из учеников войти внутрь и посмотреть, смогут ли они там сейчас помолиться. Ученик вошел в дом и тут же вернулся, сказав:
- Ребе, корчма набита мужиками, не протолкнешься. Навряд ли мы сможем помолиться там...
Магид молча кивнул и потом послал в корчму другого ученика с той же просьбой. Шнеур-Залман был очень удивлен: почему учитель не поверил первому посланцу? И еще: если дом полон мужиков, то почему во дворе нет ни одной телеги?
Между тем второй посланец вернулся и повторил то же, что и первый. Магид сказал:
- Взгляну-ка теперь я, может, все-таки их окажется меньше...
И опять удивился Шнеур-Залман: что это значит - "окажется меньше"? Надо было бы сказать "разъедутся", "разойдутся"...
Учитель открыл дверь корчмы - она и впрямь была полна гоев - не то что присесть, и плюнуть негде. Однако, когда Магид вошел, стало непонятно как чуть-чуть просторнее. Стал глава хасидов ходить по комнате взад-вперед, словно снег разгребая. И вот уже расчистилось место для всех хасидов, сидевших в телеге. Магид сделал им знак, и они вошли. Сказал учитель, что надо сейчас помолиться - с полным сердцем и никуда не спеша. Что ж, завернулись хасиды в свои белоснежные талесы, наложили на левую руку и на голову черные ремешки тфилин. Дети мужиков вовсю кривлялись и делали жидам разные мелкие пакости, но хасиды не обращали на них внимания. Шнеур-Залман заметил еще одну странность: гоев в комнате с каждой минутой становилось все меньше, но дверь корчмы ни разу не открылась и не закрылась... После молитвы "Шмонэ Эсрэ" все мужики исчезли, остались лишь их милые детки, которые скручивали из краев кафтанчиков "свиное ухо" и с хохотом совали его жидам. Впрочем, после молитвы "У во лецион" дети эти, шкоцим, как их звали евреи, тоже пропали неведомо куда. Закончили хасиды свою молитву, сложили талесы, скрутили ремешки тфилин.
Завел Магид разговор с евреем, хозяином корчмы, о том, как идут дела и удается ли вовремя платить аренду. Потом перешла беседа на домочадцев. Сказал корчмарь, что есть у него два сына и две дочки. Дочерей он выдал замуж в другие края, а сыновей оставил при себе на подмогу.
- При себе! - вдруг вскричал Магид. - Для себя, злодей, для себя! А теперь признавайся во всем!...
Тут прохрипел корчмарь, что вступил он в связь с одной из невесток, рухнул на пол и потерял сознание. Его привели в чувство. Хозяин дома начал плакать, но Магид сделал знак, чтобы не обращали на него внимания: они собираются в обратный путь.
Когда телега тронулась, корчмарь побежал за ней следом. Магид велел кучеру погонять лошадей. Грешник бежал за ними, силясь догнать, пока не растянулся на дороге.
Тогда рабби Дов-Бер велел кучеру остановиться. Несчастный злодей, отдышавшись, вскочил на ноги и вновь, глотая воздух, побежал за ними. Свист кнута - и снова лошади несутся. Так повторялось несколько раз, пока впереди, среди зимних полей, не показались голубые дымки и темные крыши Межирича.
Хозяин корчмы поднялся и, опираясь на плетни, за которыми псы надрывались в лае, добрел до синагоги и толкнул заледеневшую дверь. Святой Магид сидел за столом и плача читал Псалмы Давида. Потом, по-прежнему не замечая грешника, сказал перед учениками маамар. А затем подозвал нескольких членов своего святого братства и сказал им:
- Отведите этого человека в лес, разденьте его догола, заройте в сугроб и дайте ему книгу Псалмов. Их надо прочесть от начала и до конца. Да скажите ему, чтоб не спешил...
Ученики исполнили этот странный и страшный приказ, а потом вернулись. Через несколько часов Магид дал им новое указание:
- Возьмите шубу и теплое белье. Как только он закончит чтение, тут же разгребите снег, оденьте его и приведите в город.
Что ж, снова отправились они по хрустящей от мороза тропке и увидели, что злодей заканчивает последние строки золотых песен Давида, и душа его тоже заканчивается...
Но хасиды на работе не вздыхают и не охают. Мигом отрыли, одели, завернули и притащили в Межирич, к теплой печи. После этого Магид согласился встретиться со злодеем, говорил с ним много и объяснил, как тот должен жить теперь, чтобы исправить страшные дела свои. Но это уже другая история.
А эта еще не закончилась. Ученики пришли к рабби Дов-Беру и спросили:
- Что за странная вещь: в разговоре с вами этот грешник жаловался, что дела его идут плохо, посетители в корчму приходят редко. Но мы же сами видели, что в корчме полно народу! И еще вопрос: куда они все подевались потом?
Ответил Магид:
- Поступки еврея, если они чисты, привлекают свет Б-га в наш мир. Но если человек грешит, то он, наоборот, увеличивает тьму. Взрослые гои, которыми была набита комната, - это нечистые оболочки, клипот, которые возникли после того, как корчмарь нарушил запрет, греша со своей невесткой. А шкоцим, маленькие гои, появились потому, что невестка не погружалась в микву и была нида - запрещенная для любой близости. Большую нечисть мы рассеяли почти сразу, а с маленькой пришлось воевать до самого конца молитвы...
Теперь ученикам все стало ясно. Впрочем, наверное не до конца. Потому что ученикам их внуков и внукам их учеников случалось оступаться и потом, глотая ледяной воздух, бежать за телегой праведника, стараясь догнать ее любой ценой. А те, кто не старались... Ну что ж, они прочтут эту историю и тоже побегут.
Ежедневно исповедоваться в своем грехе и принимать от шамеса удары, но уже без свидетелей. Спать на полу или на голой скамье. Носить на теле мешковину, мыться только накануне праздников, причесываться раз в месяц. Одеваться только в черное. Сидеть в синагоге возле входной двери. Три года не смотреть на женщин, не слушать их пения и смеха.
После этого срока никто не имел права напоминать ему о случившемся. А если все же напоминали? На идише говорят: "Зол зайн капорэ" - "Пусть это будет искуплением..."
- Не стоит тратить силы на вещи внешние. Береги их, тебя ждет тяжелая работа...
А какая - не сказал.
Магид был талантливым организатором и с редким упорством стремился к цели: распространению учения Баал-Шем-Това. Из маленького Межирича своего он видел всю звездную россыпь еврейского изгнания и послал туда своих гонцов.
Рабби Менахем-Мендл (фамилий у евреев в ту пору почти не было) был послан учителем в местечко Городок.
Рабби Иссахар-Дов, бывший когда-то учителем Шнеура-Залмана, "получил" от Магида Любавичи, Городню и Горки.
Два брата, рабби Элимелех и рабби Зусия получили луну в ночных тучах и поземку на снегу. Они бродили от хутора к хутору, навещая евреев, живших не в местечках, а на отшибе. Помогали им найти свое еврейство, если кто-то терял его...
Через два года учебы Шнеур-Залман спросил у Магида:
- А какая задача лежит на мне? И услышал:
- Ты сам отыщешь свой путь.
Шнеур-Залман вернулся в Витебск, собрал вокруг себя молодых людей, обладавших большими способностями, и стал рассказывать им об учении Бешта, которое включает любовь к простым евреям, молитву из глубины души, крепчайшую связь с учителем, особую радость и ревностность в соблюдении заповедей. И, конечно, ни на что не похожее учение - хасидизм, которое, пройдя ворота разума, обращалось прямо к еврейской душе.
Вновь приехав к Магиду, Шнеур-Залман сказал:
- Камни и балки у меня есть, как их положить, я тоже знаю. А вот раствор, которым можно было бы скрепить их, не могу найти..
Магид ответил:
- Силы для этого надо просить у нашего учителя, у Бешта.
И я возьму их и передам тебе.
На следующее утро Магид благословил Шнеура-Залмана, сказав:
- Ты нуждаешься в двойном благословении, потому что тебя хотят сломать, послав тебе много противников. Но ничего: ты получил пояс пророка Элияу и крепкие ноги, чтобы устоять...
В свое время Шнеур-Залман не мог понять, почему похвалы и почетные титулы, которыми награждают его ученые мужи Витебска, не находят в его душе никакого отклика. Скромность? Скорее равнодушие. Магид из Межирича наконец открыл ему причину этого. Он сказал, что Шнеур-Залман является обладателем "новой души", связанной с мудростью Ацилут, самого высшего из сотворенных миров. На этом уровне ощущается, что все наши дела - это лишь отсвет Б-жественного света. А главное - сам Свет.
Шнеур-Залман стал замечать, что его путь отличается от пути других учеников Магида. Он уже видел основные контуры этого пути: спокойное самопожертвование, разум как средство открыть ворота души. Три составляющих разума называются Хохма, Бина и Даат. Сокращенно - ХАБАД. Шнеур-Залман понял наконец с чем его душа "пришла на ярмарку"...
Шнеур-Залман ответил:
- Если кому-то из учеников Магида удавалось увидеть новый смысл в словах Торы, он записывал это или рассказывал своим товарищам. Но не в этом была главная цель. В Межириче учили, как отдать должное человеку Торы. А кто такой человек Торы? Простой еврей.
Кто-то из друзей вежливо возразил, что какой-нибудь огородник или водонос, который читает молитву по слогам, не зная при этом половины слов, никак не может называться "человеком Торы".
Шнеур-Залман сказал:
- Он велик. Он выполняет приказы Торы, потому что принял на себя ярмо Небес. Он не спрашивает зачем и почему, он делает то, чему его научили. Это простота, от которой до правды - один шаг...
Другой приятель повторил слова мудрецов: "Невежда не может стать хасидом..."
Шнеур-Залман ответил спокойно:
- Ему надо помочь.
Свежо предание... Друзья помнили, что до поездки в Межирич он сторонился общества простых евреев как только мог. Ведь не только молчаливые праведники встречаются среди них, но также тупицы, сквернословы, кого только нет... В свое время юный гаон садился учиться в синагоге подальше от них и старался молиться в своем особом миньяне, состоявшем из молодых знатоков Торы. Теперь Шнеур-Залман молился рядом с простыми евреями и, пренебрегая сокровищами мудрости, которые ждали его на каждой странице редких и тайных книг, учил с извозчиками и торговцами вещи, усвоенные им в пятилетнем возрасте...
Теперь ученик Магида ясно видел свой путь: сделать упор на раскрытие еврейской мудрости, которая таится в каждом из нас, и, двигаясь в этом направлении, помочь еврею разбудить свою душу, помочь ему стать хасидом, то есть праведным...
Это было путешествие вверх по водопаду. Поколения стремительно теряли высоту, требуя земных удовольствий и поклоняясь житейской мудрости. Толпа набирала силу, богатела и зверела - пришла эпоха революций. В это самое время молодой еврей из Витебска, идя навстречу лавине, стремился произвести революцию в еврейской душе, поднять свое поколение и все последующие на уровень Авраама, Ицхака и Яакова...
Это было "не по науке". Ведь настал период "пятки Машиаха", когда еврейство раскрывается на самых нижних ступенях бытия, и ему, стало быть, суждено обживать эти ступени, не тоскуя или вовсе позабыв об оставленных высотах. Шнеур-Залман напоминал о них, требуя постоянной связи каждого, кто находится внизу, с самым Верхом...
С этой целью он начал давать уроки хасидизма, вырывавшие еврея из обыденной сумятицы, позволявшие смотреть на мир и на себя Сверху, со стороны Творца. Людей, изучающих хасидизм и следующих его предписаниям, стали называть хасидами. Это были уже не скрытые праведники, не члены святого братства Бешта и Магида. Хасидом мог стать каждый еврей, даже самый простой, вроде нас с вами...
Пророчество Баал-Шем-Това сбылось.
Это книга о Баал-Шем-Тове, и последний ее раздел нужен нам для того, чтобы рассказать, какая прочная и постоянная связь существовала между основоположником хасидизма и "новой душой", которая была призвана подготовить приход Машиаха, очищая еврейский разум так же, как Бешт очищал наше сердце.
Старый Ребе совершал чудеса, исцелял больных, спасал погибающих. Но, согласно неписаной традиции ХАБАДа, о чудесах не принято говорить много. Обращают внимание на другое. На что? Вот одна история...
В одном местечке жил богач необычайной доброты. Он построил бесплатную гостиницу, похожую на шатер Авраама, потому что там было четыре входа - на все стороны света. Любой еврей мог прийти туда, получить теплый угол и вкусную еду, да еще вдобавок денег на дорогу. Однажды среди постояльцев этой гостиницы оказался рабби Шнеур-Залман. Не называя своего имени, он попросил о ночлеге на несколько дней. Хозяин дома сразу понял, что перед ним человек непростой, и отвел ему лучшую комнату.
Спустя какое-то время богач постучал в дверь и попросил разрешения войти и посоветоваться по важному делу. Понятно, что согласие было дано. Хозяин дома уселся, вздохнул и сказал вот что:
- Я построил эту гостиницу уже давно. За это время много бедняков побывало здесь, получило бесплатный ночлег и пищу. Беда лишь в том, что я делаю это совсем не бесплатно. После каждого благодеяния меня охватывает такая гордость, что я не знаю, куда от нее деваться. Скажите, чего же стоят тогда все мои добрые дела?
Алтер Ребе почти никогда не отвечал на вопрос сразу. Очень часто он погружался в углубленное размышление, когда его душа поднималась в другое пространство, проверяя, как эта проблема выглядит Наверху. Вот и сейчас по обыкновению своему он оперся локтями на стол, положил на руки голову и замолчал надолго. Потом он открыл глаза и спросил, утверждая:
- Но бедняки все же остаются сыты?..
Вот поэтому и прозвали его Старым Ребе, поэтому евреи со всех концов и стекались к нему, чтобы услышать такой простой ответ, который сам по себе немного чудо...
Кнут свистнул, и лошади, взмахнув хвостами, пошли рысью. Их преследователь, весь в грязи, отстал на каком-то повороте. Тогда кто-то из учеников спросил осторожно:
- Ребе, нам случалось видеть вас в минуты куда большей опасности, и никогда вы не были так взволнованы. Объясните почему?
Учитель ответил:
- Потому что самая большая опасность подстерегала нас именно сейчас. Этот человек хотел убить нас от всего сердца. А когда еврей верит во что-то, даже в неправду, всей душой, то у этой неправды вырастают длинные ноги...
Хасид хватался за разные работы, но прибыль обходила его стороной, а долги, наоборот, лезли в окна и двери. Жена просила и умоляла хасида, чтобы он собрался, поднатужился и вытащил их семейную телегу из грязи. Он бы и рад, да грязи в этом мире слишком много, и виснет она пудом на каждом колесе.
И тогда жена начинала пилить хасида и пилила его до тех пор, пока не распиливала на мелкие кусочки. Эти кусочки вновь складывались в одно целое поздно вечером, когда домашние засыпали, а он садился учиться, становясь при этом цельным, мудрым, проницательным и довольно счастливым человеком. Жена не могла понять, что это он счастлив, когда вокруг одни заботы да хворобы. Она восклицала:
- Уж если ты хабадник, то поезжай к нашему Ребе и попроси у него благословения на парнасу! Мне же не нужно много - только концы с концами свести да выдать дочек за приличных евреев...
Ему было до слез жалко жену. И каждый раз, отправляясь к Ребе, он давал себе слово исполнить ее просьбу. И каждый раз, переступая заветный порог и глядя в лицо учителю, забывал обо всем на свете. Они обычно говорили очень долго - о том, как учить Тору, как молиться. Но не о деньгах.
Однажды жена взбунтовалась. Когда хасид приехал от Ребе, она воскликнула:
- Ты попросил браху на парнасу? Нет? Ну так поезжай немедленно обратно и без благословения не возвращайся!..
Делать нечего, он поехал.
И вновь святое лицо Ребе заслонило все, и опять их беседа поднялась в заоблачные выси. А когда хасид попрощался и вышел, то он вспомнил о наказе жены, но было поздно. Его очередь уже прошла.
Как быть? К Ребе зайти нельзя, десятки других евреев дожидаются своей очереди. Ехать домой? Об этом нет и речи... И бедный хасид, не зная, на что решиться, стал ходить кругами вокруг дома Алтер Ребе, отчетливо понимая, какого же он свалял дурака...
Вдруг он увидел, что окно кабинета открыто и Ребе стоит, ни на кого не глядя, и говорит такие слова:
- Есть души людей, которые всю жизнь грешили - и Тору не учили, и заповедей не исполняли. Но в последние минуты своей жизни они сделали тшуву, и их раскаяние было принято. Эти души не попали в ад - тшува помогла, но и в раю им делать нечего. В своей прошлой жизни они не запаслись "одеждами" из заповедей и добрых дел, у них нет "сосудов" Торы, с помощью которых можно наслаждаться Б-жественным светом... Такие души ждут, страдают и молят Творца, чтобы Он разрешил им снова спуститься в этот мир и исполнить неисполненное, доучить недоученное. Ради этого они заранее готовы на любые муки - даже быть бедняками. И нет на свете счастливее той души, которая наконец получает такое разрешение...
Алтер Ребе отошел от окна. А хасид отправился домой. Он нашел, что сказать своей жене. И она его поняла, ведь, что ни говори, она была настоящая еврейская женщина...
"У каждого человека есть своя судьба, своя удача. То же самое относится к нашим заповедям. Есть мицвот, которым "везет" в одних краях и "не везет" в других. Например, запрет брить бороду немногого стоит у немецких евреев. Но зато они очень строго соблюдают запрет брать рибит, проценты, с того еврея, которому одалживают деньги. А в наших краях - наоборот. Все с бородами, а к запрету рибита относятся порой весьма небрежно..."
А кучеру что? Он натянул вожжи. Сидят они то на солнышке, то под дождичком и ждут, не появится ли на дороге какой-нибудь еврей, у которого можно купить или одолжить исправные цицит.
Кучер сосал трубочку, а реб Меир молился и просил Всевышнего, чтобы Он послал ему новые цицит. Он был даже готов на маленькое чудо: чтобы пророк Элияу пришел на помощь, приняв любое обличье...
Несколько часов прошло без толку, и солнце уже садилось. Вдруг - да не сон ли это!? - показалась вдалеке фигура бродячего еврейского торговца, согнувшегося под тяжестью огромного короба с товаром. Реб Меир и кучер закричали ему, замахали руками. Усталый торговец подошел, глядя без особой симпатии.
- Нет ли у тебя талеса на продажу? - спросил взволнованно реб Меир.
- А хоть бы и был... Неужели я стану для такого пустяка развязывать всю мою поклажу?
- Но я хорошо тебе заплачу!
- Из-за лишнего рубля не стоит ломать спину...
- Я отдам тебе все деньги, которые лежат в моем кошельке!
Коробейник шмыгнул носом:
- И в карманах тоже...
В конце концов странная сделка состоялась. Грабитель-коробейник ссыпал деньги купца в большой, словно специально приготовленный для этого кошелек, а реб Меир в новом талесе и без копейки денег продолжал свой путь.
Как он торговал, гол как сокол, у кого и сколько одалживал, об этом история умалчивает. Через некоторое время он приехал навестить своего учителя рабби Шнеура-Залмана. Лишь только наш купец показался на пороге кабинета, Алтер Ребе встал, подошел к шкафу и достал оттуда ту же сумму, те же монеты, которые реб Меир отдал жадному коробейнику.
Теперь они вернулись обратно к хозяину. Наш купец только и мог вымолвить:
- А... А....
- Это был пророк Элияу, - кратко сказал Алтер Ребе. - Он хотел тебя испытать.
Мир вступал в эпоху Бонапарта, в эпоху паровоза, в эпоху большой лжи. А хасиды Старого Ребе поднимались вслед за учителем вверх по бурлящему водопаду. И пророк выходил им навстречу в чистом поле.
Бешт боролся с сабатианством. Но противники хасидизма иногда искренне, а иногда и нарочно называли хасидов разновидностью этой секты. Действительно, если смотреть со стороны, некоторые контуры совпадали: те же уроки Кабалы, те же постоянные разговоры о том, как приблизить приход Машиаха. "Маленькая" разница заключалась в том, что, изучая "внутреннюю" часть Торы, сабатианцы отходили от соблюдения заповедей, а хасиды соблюдали их ревностно и с душевным жаром.
Но не всем по сердцу был этот жар...
Некий разобиженный раввин по имени Авигдор написал на имя императора Павла Первого длинный донос. Главным действующим лицом в нем был глава ХАБАДа. Алтер Ребе обвиняли в сочувствии идеям французской революции. Его хасиды, как писал доносчик, со дня на день ожидают вторжения якобинцев, "в ожидании чего живут роскошно..."
Якобинцев Павел боялся как огня. Он тут же отдал приказ арестовать рабби Шнеура-Залмана и немедленно доставить его в Петербург.
Кто сказал, что цадику неизвестно чувство страха? Глава ХАБАДа страшился заточения, допросов, сурового приговора. Но его праведность выразилась в том, что он страшился не людей в треуголках с подкрученными усами, а гнева Всевышнего. Там, Наверху, проснулся обвинитель. Оттуда, а вовсе не от русского царя, пришел этот указ. Вновь и вновь глава ХАБАДа задавал себе вопрос, какой изъян есть в его служении Творцу? И не находил ответа, и это тревожило его еще больше...
Его поместили в Петропавловскую крепость и по ночам возили на допросы в Тайный Совет. Русские вельможи во французских париках были весьма начитаны в Священном Писании, а также, благодаря масонам, знали многие понятия Кабалы. Они мало интересовались якобинцами. Они спрашивали его про хасидизм. Алтер Ребе понял, что сейчас хасидизм стоит перед Небесным судом, и чаши весов качаются...
Сокровище Петра, каменнолицый Петербург, праздновал студеную осень. Ветер играл флажками кораблей, срывал с прохожих цилиндры и треуголки, щедро дарил простуду. Золотые шпили пронзали серую муть облаков. Один из шпилей принадлежал Петропавловской крепости. От ее причала отошла казенная шлюпка, в которой сидели гребцы, конвоиры, офицер и арестант. Это был хрупкого сложения еврей в просторном кафтане с густой бородой. Луна вышла из-за облаков. Рабби Шнеур-Залман сказал офицеру:
- Мне нужно, чтобы лодка остановилась на несколько минут. Я хочу благословить новую луну. Тот ответил:
- Мы опаздываем на допрос. Не положено.
Лодка вдруг застыла как приклеенная, хотя гребцы бодро чертили свинец Невы длинными веслами. Офицер смотрел на это диво, широко раскрыв глаза. Потом лодка сдвинулась с места, и рабби повторил свою просьбу. Офицер тут же приказал остановиться, не желая испытывать терпение мудреца. Алтер Ребе прочитал благословение, и они вновь понеслись по реке навстречу каверзным вопросам, задавать которые в России все мастера...
В одну из ночей случилось нечто необычайно важное. Когда узник сидел в камере, перед ним, одетые в телесную оболочку, возникли учителя - Баал-Шем-Тов и Магид из Межирича. Со слезами на глазах, с рыданиями в горле рабби стал спрашивать у них, за что пришло к нему это испытание. И получил ответ: за то, что в своих трудах и на своих уроках он сделал доступными для многих сокровенные тайны Торы. Тогда Алтер Ребе спросил, как это исправить... Ответ был неожиданным: назад дороги нет, нужно раскрывать учение хасидизма гораздо смелее и шире, чем он это делал до сих пор!
Однажды в камере Ребе появился необычный гость: император Павел, одетый в мундир простого чиновника. Глава хасидов приветствовал его так, как полагается приветствовать коронованную особу. Павел был раздосадован, смущен, взволнован и растроган. Он сказал потом своим приближенным:
- Этот еврей - святой. Он не может быть бунтовщиком...
После пятидесяти трех дней пребывания в крепости (такое же число глав в его книге "Тания") Алтер Ребе был оправдан и освобожден. Он вернулся домой, в еврейские края, к ликующим хасидам.
Алтер Ребе всегда называл Бешта зейде - дедушка. Это звучало тепло и по-домашнему, хотя встречались они всегда при особых обстоятельствах, на таинственных перекрестках, на стыке разных миров. Когда рабби Исроэль поднимался во дворец Машиаха, он услышал, что Машиах придет, когда источники хасидизма распространятся по всему свету. Алтер Ребе начал заниматься этим, а за ним следом - армия его хасидов. И "источники Бешта" стали изливаться широко и бурно, насыщая еврейство, наполняя мир. Шаги Машиаха звучат уже рядом.
Он провел в непрерывном посте три дня, потом вновь созвал хасидов и сообщил, что его молитва принята, и ему позволено стать капорой - искупительной жертвой, - чтобы помочь главе ХАБАДа. Поэтому его душа должна сегодня ближе к заходу солнца оставить этот мир.
Реб Ехезкель приказал принести водки, сделал со всеми вместе лехаим и взял с друзей обещание: когда они узнают об освобождении Ребе, пусть придут к его могиле и сообщат это известие. А потом пусть сделают лехаим и спляшут - даже если их примут за сумасшедших.
К вечеру его не стало.
Через несколько дней, во вторник, 19 Кислева, хасиды собрались в синагоге на молитву. Они поглядывали друг на друга, ожидая, кто же заговорит первым. Кто-то начал, и тут разом все признались, что реб Ехезкель явился сегодня каждому из них во сне и известил, что указ об освобождении Наверху, в мире правды, уже подписан.
Значит, пришла пора выполнять условие - плясать на кладбище. А люди пусть думают, что хотят.
- Вы передаете своим хасидам жемчужины Торы, самые сокровенные ее части. Что же нового принесут им времена Машиаха, ведь они и так все знают?
Алтер Ребе ответил:
- Когда придет Машиах и весь мир засияет новым светом, мои хасиды скажут: "Ого!"
Это значит: "Раньше мы только слышали об этом, а теперь видим своими глазами".
Он видел реку, воды которой были глубоки и чисты до прозрачности. Поток струился мощно, но поверхность была спокойна, ни одной волны. Вдали эта река разделялась на множество протоков, таких же чистых, со светлой водой.
На берегу реки стояли два еврейских мудреца. Один был повыше ростом и с распухшей ногой - наверное, от болезни. Вдруг появился отец, рабби Шнеур-Залман, и они начали беседовать втроем. Мудрец, что был пониже ростом, отдал приказ своему высокому товарищу встать на доску, которая была перекинута через реку. Тот повиновался. Под его тяжестью доска время от времени уходила под воду, но потом снова поднималась наверх. Воды струились так же мощно и спокойно.
Потом трое мудрецов отправились к другой реке. Ее волны искрились сотнями оттенков и неслись бурно... Мудрец, который был пониже ростом, приказал рабби Шнеуру-Залману ступить на доску, перекинутую через эту реку. Тот повиновался, но тут же ушел глубоко в воду и в страхе отступил на берег.
Мудрец сказал:
- Не бойся. С этими ты преодолеешь все, даже горы из огня...
Тут сон прервался.
Невысокий человек с точеными чертами лица и длинной бородой - первый Ребе хасидов ХАБАДа - молча выслушал рассказ сына и попросил его прийти спустя какое-то время после молитвы. Когда сын появился снова, Алтер Ребе заговорил напевно, подчиняясь мелодии, которая постоянно звучала в его душе:
- Двое мудрецов - это Баал-Шем-Тов и Магид из Межирича, мой учитель. Магид - это тот, кто повыше ростом, с больной ногой. Первая река - это учение хасидизма, которое благодаря работе учеников Магида в разных концах этой страны разделилось на множество направлений. Но поток истины в этой реке такой же чистый, и она не замедляет движения...
- А вторая река, где волны?
- Это слезы баалей тшува, тех, кто вернется к Торе перед приходом Машиаха...
И больше Алтер Ребе ничего не сказал. Однако время нынче такое, что душа порой обгоняет разум. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что разноцветные волны, которые бурно несутся, сметая преграды, - это слезы нашего поколения, это наша дорога к Творцу. Бешт обещал главе ХАБАДа, что с нами он сможет преодолеть все, даже огненные горы. Старый Ребе давно в пути. И мы тоже.
А рабби Исроэль, великий Бешт, со своими учениками стоит рядом и молится за нас.
Авдала - ритуал, сопровождаемый молитвой, который отделяет субботу и праздники от будних дней.
Ам аарец - обозначение людей, не знающих Тору.
Ахашверош - владыка Персидской империи. Во времена героев Пурима он сначала согласился уничтожить всех евреев, а потом, подчиняясь Б-жественному провидению, отдал всех врагов на расправу евреям.
Ашгаха - провидение; управление Всевышним событиями всего мира и судьбой отдельного человека.
Бааяь тшува - см. Тшува.
Бар-мицва - мальчик, достигший возраста 13 лет, который обязан исполнять все религиозные заповеди; праздничная трапеза в честь достижения мальчиком возраста бар-мицвы.
Браха - благословение на пищу, на гром, на молнию, на новую луну - на все творения Всевышнего.
Габай - должностное лицо в еврейской общине или синагоге, ведающее организационными и денежными делами.
Галаха - "путь", "следование"; законы, регламентирующие религиозную, семейную и гражданскую жизнь евреев.
Гаму т - "изгнание"; пребывание евреев вне Эрец-Исраэль со времени разрушения Храма.
Ган ЭЪен - рай; место, где обитают души евреев и праведников народов мира.
Гаон - официальный титул главы ешивы в Вавилонии; почетное звание знатока Торы.
Гемара - см. Талмуд.
Гой - "народ"; обычно употребляется в значении "нееврей", "иноверец".
"Зоар" - "Сияние"; основополагающий труд по Кабале, написанный в форме комментариев к Пятикнижию. Автор - рабби Шимон бар Йохай (2 в. н.э.).
Кабала - внутренняя часть Торы, объясняющая устройство мироздания, структуру еврейской души, тайный смысл еврейских заповедей.
Кахал (кагал) - еврейская община и ее руководство.
Кошер (кошерный) - "пригодный"; ритуально дозволенные к употреблению пища и предметы, связанные с соблюдением заповедей.
Кипа - ермолка; традиционный головной убор, в котором постоянно ходят религиозные мужчины.
Клипа (мн. ч. клипот) - "оболочка"; присутствие в этом мире качества, противоположного святости. Главное назначение клипы - препятствовать распространению Б-жественного света.
Левиты - представители колена Леви, которые служили в Храме.
Маамар - "высказывание"; философское рассуждение Ребе о Всевышнем и Его качествах, о порядке мироздания, о еврейской душе. Часто маамар - это экспромт, который рождается у Ребе в кругу хасидов.
Магид - "рассказывающий"; проповедник, чаще всего странствующий.
Мезуза - прикрепляемый к внешнему косяку двери в еврейском доме свиток пергамента из кожи кашерного животного, содержащий отрывок из молитвы Шма.
Меламед - учитель в хедере.
Менора - светильник; семиствольный светильник, относящийся к священной утвари Храма.
МиЬраш - "толкование"; общее название сборников комментариев к ТАНАХу периода Второго храма.
Микве (миква) - "скопление воды"; специальный бассейн для омовения с целью духовного очищения от ритуальной нечистоты.
Миньян - десять взрослых мужчин - кворум, необходимый для совершения публичного Б-гослужения и ряда религиозных церемоний.
Мицва - заповедь Торы, доброе дело.
Мишна (мишнайот) - см. Талмуд.
Моэлъ - человек, который делает обрезание, вводя новорожденного в союз с Б-гом.
Парнас - уважаемый человек, избираемый общиной для заботы о ее материальных нуждах и для представительства перед властями.
Парнаса - заработок.
Сандак - человек, которому оказана честь держать на коленях младенца во время обряда обрезания.
Сукка - см. Праздники - Суккот.
Сфирот (ед.ч. сфира) - одно из фундаментальных понятий Кабалы. Десять первичных качеств (Доброта, Строгость, Гармония и т.д.), с помощью которых Всевышний сотворил мир и управляет им.
Талес (ивр. талит) - молитвенное облачение в виде покрывала, по четырем углам которого привязываются кисти - цицит.
Талмид-хахам - "мудрый ученик"; почетный титул людей, сведущих в еврейском Законе.
Талмуд - "учение"; обширный свод правовых и религиозно-этических положений иудаизма, охватывающий Мишну и Гемару. Завершен к 5 в. н.э. Талмуд - уникальное произведение, включающее дискуссии, которые велись на протяжении около восьми столетий законоучителями Эрец-Исраэль и Вавилонии и привели к фиксации Устного Закона. Мишна - основополагающая часть Талмуда. Гемара - свод дискуссий относительно текста Мишны.
"Тания" - основополагающий труд по философии хасидизма первого главы хасидов ХАБАДа рабби Шнеура-Залмана из Ляд.
Тикун нешама - "исправление души"; особый вид еврейского служения, когда человек исправляет духовный ущерб, причиненный собственной душе плохими поступками.
Треф - в разговорной речи название любой некашерной пищи. См. Кашер.
Тфилин - две маленькие коробочки, содержащие написанные на пергаменте отрывки из Торы, которые во время утренней молитвы накладывают и укрепляют специальными ремешками на левой руке и на лбу. Евреи начинают накладывать тфилин с 13-ти лет.
Тшува - исправление поведения, являющееся условием Б-жественного прощения. Бааль тшува - еврей, вернувшийся к соблюдению заповедей Торы.
Хасидизм - движение, зародившееся среди евреев Подолии и Волыни и распространившееся впоследствии в разных странах мира. Основатель - рабби Исроэль бен Элиэзер Баал-Шем-Тов - Бешт (1698-1760).
В большинстве случаев авторы книг по хасидизму - известные праведники. Их труды рекомендуют учить постоянно, не только с тем, чтобы рсширить свои познания в Торе, но и для дисциплины души, для пробуждения сердца...
Хупа - балдахин, под которым совершается еврейский свадебный обряд.
Цадик - "праведник"; человек, навсегда победивший свое дурное начало.
Цдака (цедек - "справедливый") - пожертвования, которые обязан делать еврей в пользу нуждающихся.
Цицит - кисти из шерстяных нитей, прикрепляемые к углам талита и талит-катана.
Шамес - служка в синагоге.
"Шма" ("слушай") - начало молитвы, провозглашающей единство Б-га.
"Шмонэ Эсре" ("восемнадцать") - основная молитва, состоящая из 18 благословений, которая читается три раза в день.
Шойхет - "резник". Шхита - ритуальный убой животного.
Шхина - "пребывание"; Б-жественное присутствие, близость Б-га к человеку и Его вечное пребывание в среде народа Израиля.
Этрог - один из четырех видов растений, которые используются в службе праздника Суккот.
Йом Кипур - "день искупления"; пост, который соблюдается на десятый день после Рош Ашана.
Суккот - "шалаши"; в этот праздник в память о странствиях евреев по пустыне после исхода из Египта евреи строят шалаши - сукки. Празднуется с 15 по 21 Тишри (сентябрь -октябрь).
Симхат Тора - "радость Торы"; праздник в честь завершения ежегодного цикла чтения Торы и начала нового чтения. Отмечается на следующий день после окончания праздника Суккот.
Ханука - праздник, установленный в память об освящении Иерусалимского Храма. Отмечается восемь дней с 25 Кислева (декабрь - январь).
Пурим - праздник в память о чудесном избавлении евреев Персидской империи от гибели, которую им готовил царский сановник Аман. Отмечается 14 Адара (февраль - март).
Песах - праздник освобождения из египтского рабства; отмечается с 15 по 21 Нисана (март - апрель).
Шавуот - праздник дарования Торы на горе Синай. Отмечается 6 Сивана (май - июнь) - на пятидесятый день от начала праздника Песах.