Сначала Гекко услышал, как по всей деревне стихает шум, будто смерть шла на звук, впрочем, так оно и было, и увидел, как люди, идущие по улице, жмутся к стенам. Потом из-за поворота, за которым дорога к Замку Господина, вышли трое. Двое слуг в коричневом, в руках деревянные мечи, обитые медью, и господин, юный, лишь на год старше самого Гекко, наследник клана О-Кота, бледный, с плотно сжатыми губами, с голубым сиянием наперевес. Катана, непобедимый клинок, душа самурая, каким с размаху рубят напополам. В день совершеннолетия самурай должен испытать свою душу.
Он не видел избранного в жертву, только слышал его крик. Он не помнил своего движения, только шершавую тяжесть шеста в ладони и ослепительно белое солнце в небе. А непобедимый меч так легко разбился при ударе по плоскости, а синие осколки клинка, как осколки зеркала. Шаг. Крик. Шаг. Хруст костей. Шаг...
Гигант, с кровавым шестом в руках, застывший в движении, попирающий ногами три сломанных клинка, три разбитых тела...
- Ты убил нашего светлого господина, исполняющего древний обычай, ты сломал суставы его верным слугам, - старейший говорил медленно нараспев. - Ты спас жизнь сыну Рода. Род горд тобой, Гекко, но род должен выжить.
И тут Гекко понял, что мудрейший говорит слова "светлый господин" так, как говорят слова "мерзкий пес".
- По закону самураев наш род подлежит казни, но клан О-Кота беден и не исполнит закон, не исполнит, если...
- Я не могу это сделать! Я лучше сдамся.
- Нет, Гекко! Люди - плоть рода, а кровь рода - его честь! Лучше искалечить плоть, чем вся кровь вытечет в грязь!
Гекко поднимал руку, и один из крестьян падал. Клан должен поверить, что род пытался удержать беглеца. Потом были дядя и брат спасенного, им Гекко должен был сломать руки. Клан не поверит одним синякам, пусть даже и страшным, но люди клана не хуже людей рода знают, что такое сломанная кость для крестьянина. Никогда после перелома не стать прежним человеку, ни разу в жизни не евшему досыта, а жить землей для калеки...
Седой юноша, будущий воин клана Серых Ниндзя, по прозвищу Гекко-Живой-Доспех, медленно шел по дороге, ведущей в Свободные Горы. Он еще не знал шага и полушага, тени и скольжения, стрелы и лезвия. Но сталь уже была выкована из его плоти.
Юр.
В то утро отец призвал Юра к себе, а остальных наоборот выгнал из избы вон. А на столе была похлебка с мясом, какую в их доме уже не ели давно.
- Садись сын мой, ешь!
А в доме пахло бедой. Юр просто на ощупь чувствовал беду.
- Юр, нам надо поговорить! Сын мой!
- Юр, понимаешь, я всегда старался быть добрым отцом, я забыл, что лишняя доброта всегда превращается в жестокость.
Тут Юр понял, чего он боится: когда взрослый говорит с подростком на равных это означает, что одному из них вскоре предстоит страшное.
- Садись поудобнее, сын мой!
Сам отец сидел ссутулившись, согнувшись вперед, чтобы, не дай бог, не коснуться спиной стены. Прошло уже более двух недель со дня визита храмовых сборщиков податей, но до сих пор его отцу было удобнее сидеть именно так.
- Ты хорошо работал, сын мой! Мы все хорошо работали, просто...
Судорожный вдох...
- ...просто на нашем участке не прокормиться шестерым... Ты старший сын и твое право, я знаю, я не должен, но ведь ты сам понимаешь, Кею или Сену, а тем более Люци не выжить в городе. Я прошу...
- Я понял - сказал Юр и начал вставать из-за стола.
- Нет! Задержись, посиди, поешь сын мой! Тебе очень надо поесть перед дорогой!
***
До города было идти не близко, а когда долго идешь под солнцем, жажда ждать не заставит. Так что речка Змеевиха, под косым углом пересекающая мощеную желтым камнем дорогу, оказалась весьма кстати. Юр ловко ухватившись сначала за деревянную, склизкую сваю моста, затем за ствол ивы, спустился по крутому берегу и наклонился к мутноватому зеркалу речной воды. Набрал в ладони, глотнул раз, другой, третий. Конечно речная вода была хуже колодезной, но жажду тоже утоляла. Вдруг глаза его столкнулись с чьим то взглядом, странным и неподвижным. Юр посмотрел вниз. Увидел. Понял, что увидел. Закричал. Взлетел вверх по склону. Мутная вода. Бурые, колыхающиеся, наклоненные течением ленты водорослей. Медленно плывущее на спинке, раздутое, с растопыренными ручками тельце только что-на-свет-рожденного...
Юр немножко отбежал от берега и остановился, нагнувшись. Его рвало, гнусной речной водой и непривычной пищей, в которой было мясо, иногда в памяти всплывали то непонятные до сего мига слова "я старался быть добрым отцом", и лицо братишки Сена, как если бы оно смотрело из под воды, и тогда Юра рвало снова...
На счастье свое Юр не успел увидеть, как по волне пробежало что-то подобное ряби, но рябью не бывшее, и трупик утонувшего младеня, зачем-то понадобившийся барону-некроманту, чей замок стоял на холме, чуть выше по течению реки, дернулся, развернулся на живот и поплыл по-собачьи, неуклюже, но ходко, навстречу лютой посмертной судьбе.
***
Рука на плече. Так руку на плечо мог положить деревенский пастор, клирик Арджина-Ханителя,
- Я знаю, что тебе плохо парень, пойдем с нами.
- Я знаю, что этот город не добр к чужим.
Не добр к чужим. Полмесяца бродяжничества, голода днем, холода ночью, страха перед Стражами Силы каждый миг. Две недели в мастерской.
В первый же день, лишь хозяин сапожник, показав ему рабочее место и объяснив, что делать, вышел, двое подмастерьев, переглянувшись, сказали
- Ты пришел делить наш хлеб! - Выговорили еще раз - Ты пришел делить наш хлеб! - одновременно вытащили откуда-то две круглые деревянные болванки, и ритмично повторяя те же слова, начали, стуча о верстаки и стенки, обходить, один посолонь, другой противосолонь, мастерскую. А затем одновременно, с двух сторон бросились на Юра. Юр тоже схватил какую-то деревянную палку, попытался отбиваться, один из нападавших был явно младше и слабее его, зато второй, как минимум, не младше и не слабее... Юра, все так же твердя - Ты-при-шел-де-лить-наш-хлеб-Ты-при-шел-де-лить-наш-хлеб! - били, пока он не упал, и некоторое время после этого.
Юр так и не узнал, было ли это ритуалом города, таким же тупым и обязательным как деревенские бои стенкой, после блинной недели, или просто попыткой подмастерьев не допустить еще одного едока к своему хлебу, или и тем, и другим одновременно.
Больше собратья по ремеслу его не били, ограничиваясь мелкими пакостями, вроде дохлого мышонка в похлебке или мышиного помета в башмаке, и на том спасибо, все равно это было не страшно, страшно было то, что ждало по субботам...
- Да, я вижу, город был очень недобр к тебе!
А по субботам, когда хозяин приходил из бани, когда красный, довольный, распаренный, осенив себя знаком трилистника, бормотал что-то типа "с миром господу помолимся", а затем выдирал из банного веника несколько размокших прутов, скользящим движением ладони очищал от листвы, когда торжественно подзывал провинившегося...
Это был ужас...
... Юр боялся даже не столько боли, ведь работа летом, в страду, когда не разогнуться, не передохнуть, и сам воздух раскален, и солнце как зрачок Рассоздателя, и Белая Дева Полуденница за спиной- это тоже боль, а чего-то... получи он образованье хотя бы немножко, хотя бы в Храме, он сказал бы, что боится того, что ритуал кары представлял для хозяина, но он не был научен думать абстрактно и сказать так не мог, а просто боялся, боялся дико, до дрожи... и несколько ночей после той субботы просыпался с криком, а снился ему белый пламень, падающий с неба на тесные улицы, плывущий в узкие окна домов, и голос с небес, похожий на голос деревенского пастора, но подобный грому, тяжко произносящий слова
- Бойся греха двух городов сожженных!
В таверне куда Юра привели, те двое, представившиеся ему "зовущими в путь", стоял полумрак, и люди в пестрых шароварах и широких парусиновых куртках, с абордажными кортиками и тесаками на поясах толпились у стойки и сидели за невысокими столиками и тихо говорили о чем - то неведомом, а под высоким, едва различимым потолком горели, медленно покачиваясь и поворачиваясь вдоль своей оси, не обычные для города многосвечники, а белые штормовые морские фонари, и лучи их выхватывали из сумрака то обветренные бородатые лица, то ракушки, кораллы и акульи челюсти, разложенные на многочисленных полках вдоль стен...
Это было немножко похоже на мир сказки про Сина - Морехода, которую деревенский клирик иногда, между уроками Богословия и Страха Господня читал в Храмовой школе, и Юру то казалось, что мерзость города кончилась, и он попал к добрым людям которые выведут его в жизнь настоящую, то наоборот, ужас перед незнакомцами, которые могут сотворить с ним невесть что, охватывал его, а ром-коктейль, заказанный для него собеседниками, уже угревал изнутри так, как будто теплое ласковое солнце всходило в крови.
- Но вы, зачем вам-то это все-таки надо?
- Не веришь на слово, правильно, никогда не верь тем, кто говорит, что просто так, ни с того ни сего заботится о твоем благе,
- Понимаешь ты найдешь на барке 40 новых друзей, и это хорошо для тебя, а мы найдем одного нового друга, и в море это тоже не мало.
***
Палуба была изжелта-коричневой и бесконечной, и Юр уже не видел ничего, кроме трех досок перед глазами, по которым нужно было провести тряпкой, затем, если нужно, провести снова, сделать на четвереньках полшага вперед... А солнце лилось и испепеляло. Удар взорвался чуть ниже уха и перевернул Юра на спину.
Глядя снизу вверх, он разглядел расклешенные штаны, покрытые пятнами, чуть более свежее пятно от его тряпки, ножны абордажного кортика, красное бешеное лицо старшего матроса Накра.
- Смотри тварь! Ммашешь!
Юр начал сжиматься. Печень вспыхнула, боль сжала Юра в клубок, а затем зажглась уже в пояснице и разогнула его назад.
- Сммотри!
Смачный плевок на палубу, рядом с лицом.
Юр начал медленно подниматься, было трудно, но если боцман увидит его лежащим и бездельничающим, "женитьба на дочери канонира" обеспечена. А палуба качалась под ним, в голове горело второе солнце, и мир имел вкус крови и белесый цвет страха.
ГЕККО
- Не лезь, не твое дело, мы учим его жизни! - Сказал Гекко Кедо, один из четверых старших Курсантов, подошедших к его сокурснику Нади.
Нади не сказал ничего, и Гекко, не стал лезть непонятно куда, в конце концов он еще новичок в этом странном мире, мире школы Серых Ниндзя - Воинов Тени. Может, так и положено, в конце концов, наверно, кому нибудь из курсантов обычаи деревни тоже показались бы дикими.
- Мы тебя не трогали, и ты...- крикнул один из старших курсантов ему вслед, таким тоном, что Гекко даже не понял, угрозой это было, или предложением мира.
Его действительно не трогали, пусть он вышел из крестьян, а многие ниндзя, от ниндзя рожденные, презирали крестьян, конечно, не так люто, как самураи, считавшие землепашцев скотом двуногим, но все же- сколько же могут эти трусы сами вставлять шею в ярмо, неполноценные они какие-то, и тоже учился по программе младшего курсанта, но ... Он сделавший то, что курсанты, даже старшие, еще только учились делать и мечтали сделать, взявший кровь и жизнь самурая, и даже не из засады, не снарягой для ночного боя, а лоб в лоб, с жалкой жердинкой против трех мечей, надежно стоял, может быть и не выше, но точно вне школьного табеля о старшинстве, и "учить его жизни" охотников не было.
А те четверо уже обступили Нади, что-то тихо говоря ему, он вроде бы отвечал, потом последовал короткий мощный удар в живот, первый, второй...
Один из экзекуторов тихо сказал:
- Ты должен отвечать - панцирь двухслойный, пластинчатый, харалужный, к проверке готов.
А Нади закричал - Помогите! - точнее, не закричал, это Гекко почудилось что он закричал, а на самом деле закричал воздух...
И зажглось белое солнце...
Спальная казарма была широкой, Гекко показалось что он пересек ее за три шага...
Одного оттолкнул, другого схватил за промежность и горло, поднял на высоту роста и бросил, шмякнул об пол, двое повисли на руках, мешая, а Кедо стоял перед ним и бил, бил ногами целясь в лицо, а потом один из нападающих исчез, покатился по полу вместе с Нади, зашедшим сзади и взявшим в "шейный удушающий", из которого и мастеру, если уж попался, не выкрутиться, а второй захрипел и отшагнул, получив локтем, а Кедо крутился, лягаясь бешено, набегая и отбегая, и мир плыл, Гекко уже почти на ощупь нашарил, потянул к себе схватив за одежду, неумело, но сильно и цепко, потянул к себе, согнул навстречу колену...
Секигун Осото, полевой тактик и дежурный куратор Школы Тени, тот самый, кого самураи, прозвали Багряным Воином, и считали не человеком, но Тэнгу, крылатым горным демоном, вошел беззвучно, однако все смотрящие на бой, уже перешедший в избиение, почувствовали его и повернулись к нему.
- Что тут было!? - взгляд Секигуна скользнул по спальне, немножко задержался на лице каждого из участников драки, он был страшен, как лезвие бритвенного ножа, легко плывущее над кожей, но способное мгновенно резануть до кости, и все замирали на мгновенье под этим взглядом - Впрочем и так вижу, что тут было! Кедо! Встать! Быстро!
Кедо начал вставать, он извивался на полу, изо рта у него текла кровь, одна рука, переломанная в двух местах, бессильно волочилась по забрызганной красным циновке, второй он наконец нашарил стену, держась за нее, потянулся вверх, поднялся, покачиваясь, на ноги....
- Курсант Кедо, - если до этого взгляд куратора Секигуна скользил по лицам ощупывая и оценивая, сейчас он ударил, как будто глазницы полевого тактика были смотровыми прорезями бастиона, через которые метнули два тонких бронебойных копья с узкими гранеными жалами. А голос был обманчиво ровным, как голос лектора на экзамене по "Долгу, Кодексу и Уставу".
- Отвечай, почему нам омерзительны не только деяния, но и само имя самураев.
- Имя самураев омерзительно для нас потому, что происходит от слова самуру, что значит служить, тот же, кто готов служить, и других охотно делает слугами.
- А разве мы не служим нашему делу!
- Нет мы не служим, наставник, - Кедо качнулся, закашлялся, пуская изо рта кровавые пузыри, - мы защищаем, освобождаем и мстим.
- Почему же тогда, ничтожнейшее из существ, сын духа самурая, ты пытался, как со слугой, обойтись с товарищем своим! Молчишь! Нет у тебя ответа! Так слушай же! За поведение, несовместимое с Честью, Уставом и Кодексом, на 30 мгновений лишаю тебя, и друзей, соучастников и пособников твоих старших курсантов Ки, Лана и Тэ звания курсанта.
Рука Секигуна поднялась вверх.
Гекко на мгновение удивился странному наказанию, потом увидев как напряглись и сдвинулись тела вокруг осужденной четверки, вспомнил закон о том, что честь курсанта неприкосновенна и понял, что сейчас рука Секигуна упадет и...
- На те 30 мгновений, за которые младший курсант Гекко совершил справедливость над вами. Младшему курсанту Гекко благодарность. Свободны!
Секигун развернулся и вышел.
Минуту стояла тишина, потом Кедо хрипло выдохнул и сполз по стене на пол.
Кто-то, Гекко его не знал, побежал за лекарем.
КЕН
РУКА НА РУКЕ, ПРОЩАЛЬНЫЙ ПОЦЕЛУЙ ПЕРЕД ДОРОГОЙ.
Кен так боялся говорить ей вчера о том, что призван исполнить святой долг паладина, а она только обняла его и прижалась к нему на миг, а потом сказала - Милый, постарайся вернуться! - а про себя подумала, глупый, я бы и цеплялась за тебя, и в ногах твоих валялась, и плакала, и кричала бы, просто я же ведьма, я вижу, что бесполезно...
А лицо у Ленор было как розовый мрамор, и синева вокруг глаз, Кен понял что ночью, когда он уснул, его любимая встала и плакала или ворожила, или плакала и ворожила одновременно...
- Вернись, любимый, я...
Рука Ленор на миг нырнула под вырез платья, затем скользнула по его груди. Синий лоскут ткани, талисман оберег, какие иногда дарят любимым.
- Обещай носить, во имя нашей любви, обещай носить не снимая.
Когда Арджин - Хранитель мира, прозванный еще Наставником витязей и Серебряным Рыцарем, обходивший перед дорогой и битвой строй своих паладинов, увидел, Что висит на груди у одного из его бойцов, его передернуло от отвращения.
- А ведь девчонка любит его, точно любит, не любила бы, не справилась, не по еесиле, не по ее профилю силы, а ведь повесила любимому на шею такое... Настоящий талисман отведения Неминучей Погибели, пожалуй, единственный амулет, способный действительно помочь даже в бою с Рассоздателем, амулет, за который Кен, узнай, что у него висит на шее, проклял бы ее, проклял проклятием праведным, ибо лишь случайный удар пущенной в белый свет как в копеечку, стрелы, брошенного не прицельно, а просто вниз, "на удачу", с крепостной стены валуна, беду, которая могла быть, а могла и не быть,
можно и отбросить из бывшего в не бывшее относительно легко, и не платя Цену, Погибель же Неминучая, та что угрожает попавшему под белозарные зрачки Ишвара, без добычи не уходит, и если отводится, то лишь на одного из своих.
Да уж точно, не поблагодарил бы ее парень, ведь Кен один из немногих витязей, имеющих не только гордость владеющего оружием, доспехом и саном воина, а сохранивших понятие чести и долга, вытекающие из иных, как из старых мехов новое вино, может и прав Ишвар, что сей мир нужно рассоздавать и создавать заново. Но...
Арджин почувствовал, что пришло время, и бросил клич, и межмирье отозвалось ему.
Уже в пути через пустыню, Серебрянный Витязь подумал о том, как поделикатнее, чтобы не сломить дух перед боем, заставит Кена снять талисман, а потом решил, что делать этого не стоит, ведь Кен один из лучших мастеров арбалета, из тех немногих, у кого есть реальный шанс поразить Ишвара, и если он, пусть за счет стоящих рядом, чуток подольше продержится в бою ...
Раскаленные песчинки летели в лицо, подобно предвестникам иного, смертного пламени...
Кен уже не понимал, сколько времени назад он вместе с другими призванными шагнул в Серебряные Врата, открывшиеся по кличу Арджина меж колонн храма.
Почти день, а если в этих местах не заходит солнце, то может быть много больше чем день, они шли по пустыне, и красный песок, и серые обветренные скалы были вокруг них.
Иногда армия останавливалась у одного из утесов, и Серебряный Витязь Арджин клинком высекал воду из камня. Они пили вволю, потом шли снова. Подставляя губы, а затем голову под бьющую из каменной тверди, чудом извергнутую струю, Кен думал, что если он останется жив, то до конца дней будет помнить чудесный вкус этой божественной воды. На самом деле вода была обычной, причем даже самой разной, и иногда отдавала холодом глубинных ключей, а иногда, что Кену мешали заметить жажда и священный трепет, и слабой затхлостью медленной великой реки или даже тиной заросшего пруда, это уж куда у Арджина получалось в очередной раз открыть портал...
Крики
- Стой! - прозвучали внезапно и резко.
- Началось! - подумал Кен, нащупал короткий дротик, при внезапном нападении от арбалета толку мало, разобрал, что буццины трубят "построение ", а не "атаку", успокоился, но оглянувшись вокруг, содрогнулся снова, увидев серую стену невысоких, отвесных скал, откуда она, только что видно не было, и ущелье в ней, будто прорубленное ударом гигантского клинка.
Песок, покрывший дно ущелья, был не красновато-рыжим, а белесым, как кость, выгоревшая на солнце, и граница прямая, как полет стрелы, отделяла белое от красного, и странным ужасом, подобным предчувствию беды, давила неестественная прямизна этой грани.
А Арджин - Серебро выехал перед армией на своем белом коне и вострубил в боевую раковину так, что скалы, равнина и небо дрогнули. А затем он говорил, пред лицом воинства своего, и вновь сказал витязям своим, что идет Рассоздатель, разрушить старые храмы, стереть саму память о тех, для кого есть сан рыцаря и честь воина, и опрокинуть в этом мире все что свято, и всех кто стоит гордо, и всех, чей дух высок, и в пучину хаоса погрузить землю сию, и долг их, святых паладинов, сдержать руку Разрушителя. И еще воинам было сказано, эта грань - это грань меж мирами, которую может пересечь человек, или бог, но не стрела и не огонь Рассоздателя, а белая пустыня это царство Ишвара, в коем его власть безгранична, посему им надлежит оставаться здесь, и стрелять лишь, и сразу же, как Рассоздатель заступит ногой за черту. И они сели на песок, разбившись, как было приказано, в группы по 10, пять стрелков и пять сабельщиков, широким полукругом охватив жерло ущелья, и ждали.
Потом Арджин крикнул - Готовьтесь, он идет! И солдаты встали, и разом заскрипели напрягаемые рычагами тетивы пятиста арбалетов, и пятьсот чуть изогнутых клинков серого вендийского булата, лязгнув, покинули ножны. А миг спустя Кен увидел, как неимоверно высокий и худой человек, с длинными забранными в спутанный хвост волосами, одетый лишь в драный плащ отшельника и странную серо-зеленого цвета набедренную повязку внезапно появился у грани...
А Арджин поднял руку сжимающую Меч Серебра и крикнул гневно... А смертным холодом дохнуло от приколотого к куртке талисмана... А арбалет уже вскинут, и в перекрестье вставший у черты.
- О боже, неужели это бог, и я смогу целиться в бога!
Арджин вновь что-то крикнул, а меч его воссиял как молния!
Ишвар - Рассоздатель перешагнул грань так резко, что Кен на долю мгновения потерял прицел, а потом ему показалось, что он пытается стрелять в стремительно восходящее белое солнце...
ГЕККО
- Вы не видите неба, вы не видите дерева, вы не видите даже доски, вы видите только крест в середине... Бей!
Когда Гекко метал нож, сюррикен или стрелу, он старался видеть даже не крест, а всплывающий сквозь дерево лик светлого господина из клана О-Кота, когда Гекко это удавалось - лезвие ложилось, даже на предельной дистанции, без промаха. Нади, с повязкой дежурного на правом рукаве, вклинился в группу тренирующихся и заговорил сразу же, не спросив у инструктора разрешения, а это значило, что дело по которому он пришел...
- Старшего курсанта Гекко к дежурному куратору, срочно!
Стук ножа, как раз сорвавшегося с руки, и на два пальца вошедшего в левый глаз воображаемого светлого господина О-Кота, подчеркнул его слова.
Серая дорожка, покрытая битой черепицей и гравием, низкое, административное здание Школы Тени, коридор, дверь... В тот миг когда Гекко вошел, куратор Секигун Осото стоял посереди комнаты. Он уже был вооружен стандартным "третьим открытым", набором для дневного боя - боевой серп на поясе, ножи в двух перевязях через грудь, лук за спиной. Зеленый пятнистый "плащ семи трав" для дневной маскировки валялся небрежно брошенный на столешницу, рядом с картой, какими-то пергаментами, и вторым плащом, поверх которого лежали еще один боевой, насаженный на длинную метровую рукоять, серп, комплект ножей и лук.
- Это для тебя, - Секигун быстро взмахнул рукой. - Вооружайся, мы должны идти, срочно... Прорыв вот тут, смотри - кончик мгновенно выхваченного из ременной петли серпа поплыл по карте, в этой Долине Трех Перевалов, кончается зона нашего полного контроля, и начинается зона нашего влияния, то есть...
Гекко знал, что значит то есть, то есть самураи могут править этой землей и могут собирать дань, но попытайся кто из них к примеру провести что-то типа обряда "Испытания души", или...
- Сбор дани по "старому закону", слышал про такое?-
Гекко слышал, однако не видел, клан О-Кота, самураи которого практиковали "Испытание души", не делал подобного, то ли даже для них это было чересчур, то ли по причине непомерной бедности они не позволяли себе так разбрасываться жизнями землепашцев.
- И брать их будем вот здесь, у реки, это не самое лучшее место, но рядом нет деревень, понимаешь, почему, да, вижу, понимаешь...
- Ты убил нашего светлого господина, исполняющего древний обычай, ты сломал суставы его верным слугам, - старейший говорил медленно нараспев. - Ты спас жизнь сыну Рода. Род горд тобой, Гекко, но род должен выжить.
Ты хочешь знать, почему ты?Говорю: все опытные бойцы сейчас либо в рейдах, где, не скажу, не стоит такое знать "идущему в мир", либо на страже перевалов, а из неопытных ты, Гекко, в числе лучших, а главное, ты, как и я, из крестьян, и ты знаешь...
***
Они шли весь день и всю ночь, потом был привал на три часа, а потом они снова шли...
- Да, тут они пойдут и тут мы их встретим, на этом пороге можно вдвоем перебить отряд.
А река была неглубока, человеку по пояс, но это-то и делало переправу крайне опасной, потому что вода, в других местах почти спокойная, с бешеной скоростью неслась, перекатываясь через валуны, и иные из покрытых пеной серых гранитных глыб были округлыми, а иные острыми...
Перейти мощный яростный поток можно было лишь по узкому ненадежному мостику, в который сложились цепь камней и упавший в воду ствол огромного дерева, но гуськом, по одному, и не быстро, а бурлило под порогом вдвое...
- Да, ты встал правильно, именно тут, мы сможем расстреливать идущих, а лучники с того берега, если отряд будет переходить по частям, нас не достанут. А стрелять с переправы...
Гекко представил, каково натягивать тугой лук, балансируя на узких скользких камнях, да еще и с багажом за спиной, да еще и под дождем стрел, хмыкнул, ясен пень, судьба быть застреленным с переправы им точно не грозит.
- В общем, когда мы будем тут, а они будут там, можно будет уже смело искать красные нитки.
Гекко снова хмыкнул, красными нитками Серые вышивали на церемониальных плащах крестики по числу убитых самураев.
- Впрочем, не думай, что все так просто, я слышал об их старшем офицере Кабаяси, он неосторожен, иначе не пошел бы этим путем, но и не совсем туп, скорее всего, перед отрядом переправится разведка...
Гекко лежал, прикрытый ковром ветвей и листьев, лежал, пытаясь руками, пальцами, ступнями ног, животом как можно сильнее вдавиться, врасти в землю. Гекко лежал, и смерть ходила над ним. Иногда, Гекко слышал это по шелесту шагов, отряд разведчиков, осматривающих берег, на несколько минут разделялся, один шел вперед, проверить показавшееся подозрительным место, а трое оставались на месте, и скрипели тетивы луков...Гекко оставалось только надеяться на маскировку, наложенную рукой Секигуна, верить что чутье Багряного Воина не подвело и на этот раз, потому что иначе смерть, смерть верная. Можно мгновенно взмыть с земли, если ты катился перед этим в кувырке, используя инерцию движения, лежа же в позе ожидания...
Конечно тоже можно вскочить довольно быстро, но не быстрее взгляда самурая-разведчика, и тем более, не быстрее пущенной с пятнадцати шагов стрелы.
Потом Гекко перестал слышать шаги, то ли разведчики убрались, то ли просто пошли поближе к реке, так что шум порога заглушил шорох их деревянных сандалий - гета.
И время тянулось медленно, и каждое мгновение было нацеленным в затылок пернатым жалом...
- Бей! - Крикнул Секигун.
Гекко встал одним быстрым плавным движением, наложил стрелу на тетиву, мгновенно оглянувшись, увидел, что разведчиков нет, они ушли назад и теперь переправлялись вместе с отрядом. Намертво зажав тетиву в левой, правой рукой и всем корпусом навалился на древко лука, отжимая его, натягивая...
Тот рослый, одетый в офицерское, шитое золотом, хайе, гордо держащий в правой поднятой руке алебарду, идущий впереди отряда самурай, возможно, тот самый офицер Кабаяси, успел заметить свою смерть, но сделать ничего не смог. Двузубое, насажанное на полуметровое древко, лезвие ударило его в грудь и смахнуло вниз, в буруны.
Остальные, мгновенно оценив, что до этого берега ближе уже чем до того, побежали.
Гекко застрелил еще пятерых и двоих Секигун, затем бегущий впереди застрял ногой между камней, на миг задержав отряд, за этот миг еще двое умерли...
- В воду! - крикнул кто-то из офицеров, самураи попрыгали в воду, это была не
- очень хорошая идея, течение, бешено крутя тела плывущих, то отбрасывая от торчащих из воду валунов, то наоборот с размаху натаскивая на зубчатый гранит,
действительно почти не давало целиться, зато само убивало не хуже лучников.
Из тридцати начавших переправу только семеро вышли на берег, из них еще трое умерли под стрелами...
А затем Гекко и Секигун, спина к спине, локоть к локтю, в два серпа, два ножа, рубились против пятерых умелых солдат.
АЯ
Священные лампады, отлитые из желтого стекла и светящиеся мягким ровным золотистым сиянием фигуры Арджина - Простирающего - Руки, они горят так долго, что иным верующим это кажется чудом. А ведь это и правда чудо, правда сотворенное не самим господом, а любовью мастеров к господу своему. Только вот масло в них надо заливать очень осторожно, тонкой, тонкой струйкой потому что иначе-
Ой! - вот именно так иначе и бывает, от боли в обожженной, не то что бы очень сильно, но все равно неприятно, руке, Ая вскрикнула.
- Ая, что с тобой?
Старший жрец Аюштриха, подошедший незаметно, быстро шагнул к ней, взял ее руку, сжал в своих морщинистых, но еще очень сильных ладонях, поднес к глазам.
Ой блин - это про себя конечно - лучше бы я втрое сильнее обожглась
- Я сейчас перебинтую!
- Нет пожалуйста не надо, не надо, я сама, я...
Ая дернула руку, он, чтобы не причинить ей боли, отпустил, но перед этим нагнулся и быстро поцеловал запястье.
- Не надо, умоляю, я....
- Но почему, Ая, почему?
На той неделе, когда она сказала ему, что боится гнева богов, он засыпал ее цитатами из тантра-веды, три дня назад когда она сказала, что боится, что об этом узнают, он хмыкнул и сказал, что, во-первых, он тут, в этом крыле, старший жрец и может прикрыть и не такое, а, во-вторых, как раз такое-то, узнай о нем храмовое начальство, даже согреши она и не с ним, пошло бы ей только на пользу, ведь потому-то она до сих пор, несмотря на все свои таланты, и торчит в младших жрицах, что слишком безгрешна, а таким не доверяют. А рука его снова ложится на ее руку.
- Ну что же вы нашли во мне наконец?
- Что лилия меж тернами, то ты меж девицами, о прекраснейшая. Глаза твои голубиные под черными кудрями твоими....
А ВЕДЬ ГОВОРИЛИ, ПРЕДУПРЕЖДАЛИ ДУРУ, РАССОЗДАТЕЛЬ МЕНЯ ПРИБЕРИ, РИКА ТА ЖЕ ГОВОРИЛА...
- Ты, Ая,блаженная какая-то выгоды своей не видишь, прямо как не от мира сего...
- Как лента алая губы твои, как половинки гранатового яблока ланиты твои под кудрями твоими...
сама Рика, бодрая жизнерадостная толстушка, всегда знала, что ей выгодно, а что нет, или, по крайней мере, считала что знает.
- Но я жрица и должна служить не сему, а Горнему миру, миру Истины...
- Ну Ая, я и вправду говорю, что блаженная, ну ты только посмотри, кто тут этому горнему миру служит, а.... Или ты думаешь, что твой Аюштриха тебя на индивидуальные беседы о природе Истины приглашает, чтобы....
- Заткнись, дура! Не смей! Не смей о людях, которые духовно выше тебя!
- стан твой строен, как пальма, о прекраснейшая...
- Слушай, Ая, снова тебе говорю - в отличии от Аи, толстокожая Рика на слова злиться не умела - не хочешь своему гуру в любовницы, меняй наставника, пока не поздно!
А Я НЕ ВЕРИЛА, НЕ ВЕРИЛА ИДИОТКА, И ВОТ...
- Молю тебя, молением сердца своего, о богиня моя!
- Нет, пожалуйста, нет, это невозможно, абсолютно невозможно!
- Но почему, или я слишком стар, или некрасив для тебя!
Пальцы жреца снова на руке, они сжаты плотно, жрец больше не просит, он требует ответа, а сила и твердость его десницы такова, что Ая вспоминает слухи о том, что старший жрец северного крыла назначается обычно из тугов, тугов, исполняющих волю Бога на земле...
- В тебе нет Истины, - сказала Ая или нечто большее что было тогда в ней, а сама Ая с тоской отметила, что у нее были шансы выбраться из этой истории благополучно, в том смысле что еще 4 мгновения назад были...
***
Ритуалы ведгиты сложны, запутанны, и часто одна из священных книг говорит не то, что другая, так что, было бы желание у того кто вопросить вправе, а труда обвинить кого-либо из исполнителей обряда в преступной небрежности на грани кощунства не составит.
Ожидая приговора тайного трибунала, Ая, если не считать ночей страха в тесной духоте кельи, жила обычной жизнью младшей жрицы. Работала в храме, молилась, даже ходила, как и прежде, в город за покупками для трапезной Святого Братства. Арджин - Хранитель на то и опекун мира, что от его взгляда, хоть три дня беги - не скроешься. А что иногда оглянувшись, случайно краем глаза видишь как скользит за твоей спиной беззвучный, подобный тени, туг-следящий, способный при нужде сделаться тугом-душителем, то плох тот верующий, кто не старается помочь, пусть даже в меру своих слабых сил, господу возлюбленному своему.
Через две недели после подачи заявления члены священного синедриона, удосужились наконец рассмотреть ее дело. Был первый послеобеденный час, один из святейших, пятная лист пергамента бараньим жиром, текущим с пальцев, развернул "ходатайство о наложении...", пробежал взглядом, прочел что надо вслух. Старший жрец Аюштриха был серьезным уважаемым человеком, и приговор утвердили без колебаний. За Аей, а она в тот момент как раз, передав нужное количество святых свечей корабельному клирику барка Кречет, возвращалась из порта Медузы, послали.
ГЕККО
А камни, иные гладкие, иные иззубренные стлались под ноги мягко, как песок беговой тропы, и щели меж ними, иногда в локоть, а иногда и в полторы сажени, были не большим, чем линии, делящие тренировочный круг на сектора, и мешали движению не более, и неощутим был вес, облегченной для быстрого бега- шесть ножей, малый боевой серп- снаряги. Гекко шел по кровь, он знал, что должен успеть
- Возможно, вы думаете, что вас, не сумевших выдержать даже облегченный, для "соискателей от крестьян рожденных" экзамен Школы тени, засунули сюда, в эту только что созданную группу, с непонятной целью, то ли из жалости, то ли, чтобы пресечь слухи, ходящие среди крестьян Страны Света, что мы, Воины Тени, стерегущие их покой, считаем их, подобно самураям, второсортными существами, не способными защищаться, не способными устоять перед оружием.
Эти десять, сидящие полукругом на зеленой траве... Они удивлены, они не ожидали подобного...
- Возможно, вы думаете, что занимающиеся с вами офицеры смотрят на потраченное время как на потерянное. Ну так вот, говорю вам, вы знаете, что куратор Школы Жнеца, полевой стратег Секигун Осота - ранхинд, последний человек Рода, рода, вырезанного солдатами клана Такэда? Вы слышали, что я, Гекко ХанКэссин, бежал из своей деревни после того как убил самурая, выполняющего Испытание души? А еще слышали о том, что перед побегом мне пришлось сломать руки двум односельчанам, старейшина приказал, дабы клан О-Кота поверил что Род пытался удержать беглеца? И как вы думаете, может ли Секигун, могу ли я бесполезно терять время, ведь каждый миг потерянный его есть капля живой крови, не взятая у ненавистных двуногих демонов, Самураев.
Теперь все десять есть слух, все десять есть внимание...
Теперь все десять здесь и сейчас, не тогда, в Неделю Канис, во время провала на испытаниях, не тогда, день, месяц, кто знает сколько дней назад, когда тот, с детства обучаемый Шагу и Скольжению, с детства оружный, никогда не ходивший вместе с родом под Круговой карой, а посему мнящий себя бесстрашным, цедил в лицо, ну куда ж вам в Бойцы Тени, вы ведь...
Теперь...
- Ну так вот, говорю вам, а вы слышите - не только силой меча побеждают, но и силой духа. И пусть вы никогда не научитесь многому, зато ниндзя от ниндзя рожденные лишь знают, почему самураям нет места на сей земле, а вы это чуете сердцем и...
Нади, одетый в церемониальный плащ ординарца и с повязкой срочного поручения на рукаве, зашел в Круг Ученья. Значить это могло только одно...И еще до того как слова прозвучали...
Дверь в кабинет Секигуна была распахнута настежь, а сам координатор северо-востока ходил из угла в угол так, что взлетал крыльями за спиной церемониальный, покрытый полосами алых крестов и грязью горной дороги плащ, и это было странно, потому что по горным тропам обычно ходят, одевшись иначе, и парадный серп полевого стратега, повинуясь движениям оглаживающих его узловатых пальцев, то взлетал на ладонь, то опять возвращался в ременную петлю портупеи...
Опять О-Мино? - спросил Гекко, в прошлый раз, год назад, Секигун, был так же разъярен,когда в зоне контроля координатора Северо-запада самураи клана Рец провели сбор дани по старому обряду, а О-Мино не помешал, тогда Багряный Воин тоже ходил по своей комнате, лютый, как посаженный на цепь тигр, и столь же могущественный и бессильный, впрочем, цепи иногда рвутся, и выплевывал то непонятные Гекко ругательства ныне почти истребленных южных айнов( сам младший тактик был северным), , то длинные речи, наверное те самые, которые по его мнению должны были быть произнесены на совете, но произнесены не были, слишком резко они звучали...
- О своих людях я должен заботиться, резерв был на других операциях,
Банг! Кулак Секигуна прошел сквозь бамбуковую внутреннюю стенку дома.
-Люди, о которых должно заботиться, в Долинах, а мы защитники, отданные в залог, а если кто не может с пятью бойцами одолеть отряд, то пусть срывает с себя и сдает в каптерку Плащ и серп Координатора, берет нагинату, и идет в помощники тактиков, десятником в ополчение, на помойки с крысами воевать, а не сидит на месте, слишком высоком для него....