Аннотация: Как сложится наша судьба, если сделать неверный шаг? Какой шаг считать неверным?
*****************
Утро было не по-осеннему очень солнечным и теплым. Мирка с удовольствием подставил Батюшке Светилу ладони. На душе стало как-то спокойнее. Тревога начала таять под яркими лучами. Весь вчерашний вечер она терзала его душу, а ночью снились странные беспокойные сны. Сейчас он плохо помнил их, но тянущее чувство осталось. А еще он заметил, что его Воробышек как-то необычно себя ведет. Во-первых, она не отходит от постели бывшего пленника. Ну, это еще можно понять. У нее очень доброе сердце. Но уж больно заботлива. Что-то щемило в его груди, когда он видел ее лицо, обращенное к белокурому пареньку. Во-вторых, на вопросы о том вечере отвечает уклончиво. Да и вообще не разговорчива. Это его-то маленькая птичка, у которой никогда не было от него секретов? Что же случилось там в лесу? Почему волки ее слушались? Или вправду, его подводит память, и ничего такого не было? Может все же это сон? Но как тогда они спаслись? Да и вообще, как она узнала обо всем заранее? Было столько вопросов без ответов...
Дверь широко отворилась. Дара выскочила из дома и бросилась к Мирке. Она обняла его. Он слышал гулкое и быстрое биение ее сердечка, будто и правда у маленькой трепетной птички.
- Что случилось?
- Ничего.
Дара подняла на него глаза. На мгновение Мирке почудился в них страх. Но если он и был, то быстро улетучился. Теперь там был свет и тепло.
- Пойдем в дом, - Дара отстранилась и потянула его за руку. - Он сейчас откроет глаза, и ты все узнаешь.
Мирка удивленно посмотрел на нее.
- Ты ведь не забыл о своем обещании? - робко спросила она.
- О каком?
- Не бросать меня?
- Опять ты за свое, Воробышек? Ты же знаешь...
- Он хороший человек. Может так и правда лучше будет, - прошептала она. - А будь что будет! Видно Богам там виднее, что нам тут нужнее. Только больно очень...
Дара грустно улыбнулась и снова потянула его за руку.
- Пойдем скорее!!!
После яркого солнца в доме казалось очень темно. Мирка зажмурил глаза, а потом снова открыл. Дара уже сидела рядом с пареньком. Он пошевелился. Затрепетали его светлые ресницы, и Мирка снова увидел эти ясные голубые глаза. Точнее один. Другой был закрыт повязкой. Он внимательно рассматривал улыбающуюся Дару. Мирка как завороженный наблюдал за ними. Она опять оказалась права!
- Кто ты? - спросил паренек. - И где я?
- Меня люди Дарой зовут. А его - Миркой! - она протянула руку и позвала брата. - Ты в безопасности и у нас дома. А тебя как называть?
- Ярослав.
- Ярко и Славно! Славить Ярко! Славить Ярилу? Очень славное имя! - защебетала и засмеялась Дара.
Ярослав улыбкой ответил ей и тут же скривился от боли. Он поднял руку и прижал к раненой щеке.
- Ничего страшного, до свадьбы заживет! - ласково прощебетала ему Дара. - А может быть и еще быстрее. Шрамы украшают воина!
Ярослав смущено опустил глаза и повернул голову набок, скрывая от нее искаженное болью лицо. Мирка подошел к ним ближе. Что-то странно пощипывало у него в груди.
- Ярослав, как ты оказался в нашем лесу?
Бывший пленник задумался. Было видно, что он пытается восстановить в памяти события.
- Я помню, что мы с отцом отправились в лес на охоту. От селища отъехали недалеко. С нами был дядя Воислав. Потом движение помню. Вепрь. Он напугал мою лошадь. Она понесла. Потом не помню. Когда очнулся, я лежал на земле. Руки были связаны и во рту какая-то гадость. И эти двое. И все как во сне или в тумане. Я плохо соображал, мысли путались. Мы куда-то шли. Они подталкивали меня вперед и все время ворчали. Помню привал. Мне тогда чуть лучше стало. Пока этот поменьше отошел куда-то, а большой жадно поглощал припасенную снедь, я бросился бежать. Я, правда, старался изо всех сил. Я бежал, бежал... Я слышал их крики сзади. Но все равно пытался, падал и снова бежал...
Паренек тяжело дышал. В глазах был плохо скрываемый страх и еще что-то неуловимое. Он вздрогнул и закрыл глаза. Бывший пленник казался очень возбужденным. Мирке почудилось, будто он оправдывался перед ними в том, что не смог убежать, что оказался слабее противника. И эта слабость была для него позором. Дара взяла его за руку. Ярослав притих и открыл глаза. В них застыли слезы. 'Это их он стесняется?' - подумалось Мирке.
- Что же было дальше? - Дара снова ласково улыбнулась и погладила его по руке, успокаивая.
- Мне не удалось убежать. Этот мелкий как из-под земли вырос у меня на пути. А сзади догнал крепыш. В руках у них были ножи. Я пытался увернуться, но безрезультатно. Помню острую боль в щеке и что-то теплое и липкое во рту. - Ярослав прижал руку к пораненной стороне лица.
- Потом меня били, наверное. Не помню. Только когда я снова пришел в себя, то был уже связан целиком. Я плохо видел. Очень болели ноги, особенно левая. Меня нес этот громила. Потом темно. Потом всполохи костра. Мне показалось или был волчий вой?
Мирка всматривался в его лицо. Ярослав задумался, будто пытался понять бредит он или правда помнит.
- Тебя помню. Ты развязывал меня, да? - вопрос застыл на губах Ярослава.
- Да, я.
- Спасибо.
- А волки были или это уже бред? Ты ведь должен помнить?
- А что ты еще помнишь? - попытался уклониться от ответа Мирка.
Ярослав снова задумался. Закрыл глаза.
- Помню луноликую маленькую деву. Она улыбается мне. Вот это уже точно бред. Она очень красива, как божество, как дух леса. Ты видел ее? Она разговаривала с волком и гладила его.
Мирка обеспокоено глянул на Дару. Та отвела глаза. Значит, все же все было. Или это общее помутнение рассудка от страха сразу у двоих?
- Нет, ни ручного волка, ни лунной девы не было, правда, Мирка? Ты ведь развязал его и вынес из леса? Здесь совсем недалеко до нашего дома, - Дара спокойно смотрела на Ярослава и ждала подтверждения от Мирки.
- А как же те двое?
- Они испугались воя и бросили тебя под деревом одного. Но Мирка успел тебя спасти до того, как волки обнаружили вас. Ведь так?
- Да.
Мирка опустил глаза, но версию сестры опровергать не стал. А может и правда так было. Так проще все понять и принять.
- Спасибо тебе! Ты спас мне жизнь дважды.
- Не за что, так поступил бы каждый на моем месте...
Ярослав хотел было опровергнуть его слова, но дверь резко распахнулась и в дом вошла Добронрава. Она запыхалась, разрумянилась и светилась доброй улыбкой.
- Проснулся, наконец? Вот и хорошо.
Она поставила большое деревянное ведро с водой на пол. Выпрямилась и спешно поправила выбившиеся из-под покрова локоны.
-Я слышала сейчас у колодца, будто молодой княжич пропал два дня назад. Отец его очень беспокоиться, ищет, обещает награду любому, кто хоть чем-то помочь сможет.
Добронрава лукаво взглянула на застывших у постели детей.
-Говорят, что он взял с собой сына, уму разуму хотел научить, землю-матушку показать, когда пошел дань собирать в наши края. На Лысой Горе поселился, пока дружину ожидал. Задержались в пути богатыри, не поспели за батюшкой. Дело какое-то важное поручено им было. Вот и приключилось лихо. Без присмотра-то как мальца отпускать? Как же тебя зовут, молодец?
- Ярослав.
- Вот оно как. Отца кликать надо. Радость то какая, дитятя нашелся. Хоть и не совсем здоров, но жив. Тихомир! Тихомир! Старосте сказать надобно.
В дом вошел отец. Он медленно двигался и очень внимательно всматривался в лицо нежданного гостя.
Ярослав смутился такому вопросу. Притих. Потом попытался подняться с постели. Но попытки его не увенчались успехом. Он снова лег. Тяжело и громко выдохнул и только тогда сказал:
- Верно.
Тихомир тут же вышел. За ним последовала и Добронрава. Мирка и Дара переглянулись. Странно, но он не заметил на ее лице удивления. Скорее в нем было ожидание. А Ярослав снова закрыл глаза и попытался отвернуться.
- Я опять подвел его, - простонал он. - Лучше бы в лесу этом сгинул.
Мирка не поверил своим ушам. Этот княжич сделал все возможное: бежал, сражался до последнего с похитителями. Он помнил его руку на плече, когда серая смерть дышала им в лицо.. А теперь он думает, что сплошал. Мирка очень хотел бы иметь такого друга.
- Что ты, не гневи богов! В чем вина твоя? Что ты еще мог сделать?
- Если б не ты, все могло произойти. Я не должен был этого допустить. Отец не простит меня. Ни смелости, ни доблести я не проявил, как заяц трусливый по лесу бегал. Лучше умереть сражаясь, чем униженным и покоренным рабом.
- Но ты бежал, ты сопротивлялся, как мог, что было сил. Разве не это зовут храбростью? Через боль и страх, преодолевая себя, ты сражался за жизнь!
Ярослав молчал. Он рассматривал причудливый узор на деревянной стене. Он не верил себе и своему спасителю. Но не знал, что сейчас ему ответить, как выразить ту горечь, что была сейчас в душе.
- Полно, Мирка. Пусть он отдохнет. Он устал, поэтому и говорит сейчас так. Все будет хорошо. Ты еще докажешь свою доблесть и славой покроешь свое имя. Отец и сейчас тобой гордиться, а потом и подавно будет. Не тревожь себе сердце, Ярослав, он любит тебя больше жизни. А строг он для дела. Сам увидишь, когда отец придет сюда. А сейчас отдыхай.
Мирка заворожено наблюдал за Воробышком. Откуда в этой маленькой девчушке такая мудрость? Откуда она знает все наперед?
Дара встала и отошла от постели Ярослава и потянула за собой Мирку. Как не пытался он выведать потом у нее про эти ее слова, ответа так и не получил.
На следующий день Ярославу стало лучше. Он уже больше улыбался. Но встать так и не мог. Рана на щеке начала затягиваться. Отек с ушибленного глаза тоже спадал: поменял цвет с ярко алого, на сиреневатый. Да и ясную синь пораненного глаза было уже лучше видать.
По душе всем в доме пришелся гость. И совсем не по тому, что княжеского рода. Не было в нем ни излишней гордости, ни бахвальства. Он искренне радовался чуткой материнской заботе Добронравы. Сжалось ее сердце от горя, когда рассказал княжич, что не помнит почти своей матери, рано покинувшей этот мир. Да разве заменят няньки тепло родных рук? Разве смогут защитить и обогреть малое дитя пред лицом трудностей житейских? Вот и суетилась сейчас Добронрава вдвое больше обычного. Хоть каплю своей огромной материнской любви хотела подарить израненному дитятке несмышленышу. И Ярослав чувствовал это и был безмерно ей благодарен.
И Мирка с Дарой тоже кружились подле него. А потом уселись рядом, и давай расспрашивать: Где бывал? Чего видал? Да нигде особо и не бывал. Первый раз из дому с отцом поехал. Скучал немного по привычному и родному укладу. Вот поэтому-то Ярослав так весело рассказывал про отцовскую дружину, вспоминал потешные истории. А потом рассказы, принесенные из ратных походов, многократно пересказанные. Мирка тоскливо на него поглядывал и через слово добавлял: 'Вот мне б так...' или 'И я б так... ух'. Дара слушала его и грустнела час от часу.
Ближе к полудню громкий лай старого Дыма оповестил их о прибытии гостей. Мирка выскочил из дому вслед за отцом. Ему открылось удивительное зрелище: дюжины две всадников в легких кожаных доспехах на сказочно красивых конях. Это были совсем другие животные, нежели в их роду. Гордые и красивые, с гладкой шерстью и плотными боками, они были еще величественнее, чем их хозяева. Яркие знамена слепили глаза.
Спешились двое. Один из них, который постарше, бросился, было к Тихомиру. Взгляд его пугал. Он был грозным и беспокойным одновременно. Но второй спутник его остановил: схватил за руку повыше локтя. Мол, не спеши пока. Не знаем мы доподлинно, чего ждать от этих людей. Успеется еще. Первый остановился было, но потом взглянул в глаза осторожничавшему собрату, стряхнул его руку и продолжил свой путь.
Мирка затаив дыхание наблюдал за происходящим. Он успел обратить внимание, на то, как оба были похожи друг на друга. Оба статные, широкоплечие. Только у старшего голова почти вся седая, хотя глаза ясные, молодые и жгучие. Если верить рассказам Ярослава, скорее всего, то отец его и дядька, Воислав.
-Мир этому дому! - приветствовал Тихомира старший гость.
Мирка видел, как его отец почтительно поклонился в ответ.
-Меня называют здесь Владимир Седой, некоторые князем величают. Может и ты слыхал чего обо мне?
-Как не слышать, конечно, знаю тебя, княже. Ты защитник, заступник наш, батюшка.
Тихомир еще что-то хотел сказать, но гость перебил его, заговорив сразу о деле против обыкновения без лишних предисловий.
- Говорят, что твой сын в лесу от лихих людей человека спас. Верно ли?
-Верно.
-Говорят, будто молодой он, светловолосый. Верно ли?
-Верно.
-Видеть его хочу. Покажи его мене. Здесь ли он?
-Здесь. Только княже, слаб он еще, сам идти не сможет. А проводить к нему смогу.
Лицо князя исказилось, как от сильной боли при этих словах. Руки в кулаки сжались, но не как при изготовке к битве, а как при попытке удержать себя в этих самых руках. Брат ближе подошел к нему. Руку на плечо положил. Держись, мол. Все хорошо. Не известно ведь еще ничего. Он ли?
-Проводи тогда, - услышал Мирка скрипучий голос князя и враз нырнул в избу к Ярославу.
Мирка остолбенел на мгновение, когда увидел мертвенно бледное лицо княжича. В его глазах был страх, который, как недавно казалось, уже должен был отпустить его. И страх этот больше, чем тогда в лесу. Позора боялся он сильнее смерти. Мирка схватил его за израненную руку, сжал ее несильно и отпустил.
-Здесь я, не бойся, - прошуршал он и встал у изголовья, готовый к бою, снова защищать его ценою своей жизни, если понадобиться.
В это мгновение скрипнула дверь и медленно отворилась. На пороге теперь застыл сам Владимир. Он сразу увидел сына. Но дрогнул всем телом и не смог взглянуть ему в глаза. Он заметил молчаливого стража рядом с сыном. И еще более опечалился. Ведь кто-то другой защищает его кровинушку, а не он. И только почувствовав за спиной мерное дыхание брата, осмелился войти внутрь.
Мирка увидел огромную скорбь в этом мужественном лице. И сразу понял, что Дара опять была права и опасаться нечего. Он почувствовал себя лишним сейчас. Поэтому отошел чуть подальше от княжича и попятился к двери.
-Прости, отец, - услышал он тихий шепот.
-Что ты, сынок...
И у самого выхода до него донеслись еле сдерживаемые рыдания могучего князя.
Прощаться всегда тяжело. Вот только обрел Мирка нового друга, так уже снова его теряет. Когда еще свидеться придется... Грустно ему стало. Очень уж понравился ему молодой княжич. Повеяло от него на какое-то время каким-то странным духом. Захотелось вдруг перемен сильнее прежнего. Полетела душа вслед за княжеской дружиной. Ан нет. Не видать ему дружбы богатырской, не участвовать в сражениях. Вот сейчас дружина закончит мастерить переносные палаты для раненого княжича и все...
Захотелось вдруг бежать далеко-далеко быстро-быстро. Затрепетало внутри сердце сильнее прежнего. Что же делать? Как жить дальше? Разве смогу как прежде? Смогу. А что мне остается? Хорошо ж все закончилось, все живы, скоро и здоровы будут. Справлюсь с собой. Хорошо все будет.
-Дара! - сам для себя неожиданно позвал сестру Мирка. А ее нет рядом. Странно. Огляделся вокруг. Все вроде как всегда. Да не совсем. 'Куда ж она подевалась?'- пронеслось в голове.
А князь уж из дому на руках вынес сына. Уложил его аккуратно на носилки, что привязаны были к двум лошадям поперек. Ярослав кивнул Мирке, позвал ближе.
-Отец, в неоплатном долгу я перед ним. Братом своим назвать хочу. Что скажешь?
Пронзил будто насквозь взглядом князь Мирку. Затрепетал от неожиданности он, но не потупился, глаз не опустил. Выдержал. Выдохнул. Первым князь прервал эту проверку. Ничего не ускользнуло от его проницательного взора отца, воина, князя.
-Ну что ж, был у меня один сын, теперь двое будут, - весело молвил он и похлопал Мирку по плечу.
- Коли сын у меня теперь еще есть еще один, то и брат, кажись тоже - сказал князь и протянул руку Тихомиру.
Все во дворе притихли. Робко тряхнул головой Миркин отец родной и пожал руку названному.
-Проси что хочешь, брат! - улыбнулся ему князь.
-Да не нуждаюсь я не в чем, Род-батюшка заступник всегда со мною и моей семьей, - ответил Тихомир.
-Ну как знаешь, - улыбнулся князь. - Коли чего потребуется - я всегда тебя приму и постараюсь помочь, чем смогу.
Он так и не выпустил руки Тихомира. Обнял его крепко и только потом отступил.
- Хорошего сына ты воспитал, брат, спасибо тебе!
Добронрава всхлипнула где-то в другом конце двора. Князь повернулся к ней.
-Матушка, не плачь. Сказывал мне сын про твою заботу. Век не забуду. Только великие матери могут принести в мир таких детей, как наши с тобой.
Князь встал на колено перед Добронравой и приложил к губам подол ее старенькой поневы. Ахнула она от неожиданности. Ручьем полились у нее слезы.
Мирка никак не мог понять, что происходит. Снова как во сне все кружилось и расползалось. Только одна мысль не давала покоя: 'Где же Воробышек? Где летает? Может, что случилось с ней?' А князь тем временем снова обратил к нему взгляд.
- Ну что, сынок, теперь решай, с нами едешь или здесь останешься: две семьи теперь у тебя и две дороги открыты. По которой пойдешь? Знай только, что от выбора твоего сейчас ни одной семьи не теряешь, ведь так брат? - обратился князь к Тихомиру. - Коли трудно ему будет со мной, домой примешь его?
Отец хлопал глазами, так же с трудом понимая, что происходит. Мотнул головой, согласился. А у самого слезы в глазах застыли. И мать как окаменела. Не плачет. Только руками старую тряпицу теребит. Смотрит, ждет.
И тут перед Миркой развернулась во всей красе его мечта несбыточная. Вдруг увидел он себя на таком же прекрасном коне, как у дружинников княжеских. Как блеснет на солнце его меч, как взовьется вверх знамя. И помчится он сквозь ветер на врага лютого, и сложат о нем и его подвигах песни. Забилось быстрее сердце, запело. Не может быть? Сам князь к себе зовет? Как отказать, аль нет? Странный вопрос, конечно же, душа рвется вперед, в неизведанный мир. Разве можно князю отказать?
Шагнул Мирка к матери. Обнял ее.
-Да как же это... Ратя... Подумай, лучше! Неужто бросишь нас? - запричитала Добронрава.
- Пускай идет, - тихо сказал отец. - Не видишь что ль, как глаза заблестели? Что желаешь, то исполнять надо. Он нам не простит никогда, если не отпустим сейчас. Князь правильно сказал. Мы всегда ждем его здесь, коли что не сложиться у него на чужой стороне.
Мирка был благодарен отцу за такие слова. Он встретился взглядом с Ярославом, улыбнулся ему, кивнул.
- Я мигом, только вещи возьму в дорогу...
И только когда в дом вошел, как громом пораженный, вспомнил Мирка большие и печальные глаза Воробышка. Вспомнил обещание свое. Откуда знала она о прощании скором? Почему нет ее нигде сейчас? Решила знать, тоже не мешать, самому выбор делать? Но ведь не навсегда покидал ее Мирка. Он только одним глазком в тот мир заглянет и сразу вернется к ней. Да и град княжеский недалече будет. Он ведь князя попросит отпустить его к отцу и матери погостить... Мирка оправдывал себя, как мог. Только все равно грустные дарушкины глаза смотрели на него. И тихий голосок шептал: 'Ты же обещал, Мирушка, помнишь? Ты же обещал...'. Обещал, да. Только тогда не знал он, что такая возможность рядом. Как остановить бег ретивого сердечка? Как смирить мысли свои, заставить выкинуть из головы подвиги ратные? То ж мечты были, а сейчас осуществиться они могут.
- Прости, Дарушка! Прости, Воробышек мой милый, серая робкая птичка! Не сдержал я слова своего. Бегу навстречу неизвестному будущему своему! Не забуду тебя, сестрица милая, - шептал Мирка, дрожащими руками собирая свои пожитки.
Выскочил из дому, как ошпаренный. Вдруг посмеялись над ним, не звали его взаправду. Уехали уже без него. Нет, ждут. Мирка еще раз осмотрелся вокруг. Нет Воробышка нигде. Обнял мать, отца, братьев. Маленького Журавлика, сына старшего брата на руки взял. Улыбнулся ему маленький человечек. Значит добрый путь впереди.
- Мама, Дарушку обними за меня. Береги ее, как меня или даже боле. За двоих нас ее береги. Пусть простит меня она. Не сдержал слова. Не смог. До скорой встречи, родные мои!
Князь приобнял испуганного Мирку. Ничего, мол, не бойся. Все буде хорошо. Подвели к нему коня лихие дружинники. Огромные глаза лошадиные смотрели на него доверчиво. И снова как в зеркале увидел в них Мирка Дарушку. Обернулся, но не нашел ее среди родни, его провожающей. Вскочил в седло, Мирка, как дядька Вторак учил. Потрепал коня по холке. Улыбнулся старому Миру на прощание, и в новый отправился, как в холодную воду прыгают: задержал дыхание и закрыл глаза. Будь что будет. Ведь стоит сейчас открыть их - ноги сами понесут обратно, к матери, к родному очагу, к дедовским могилам. Там все просто, знакомо. А впереди что? Так вдруг страшно Мирке стало, аж жуть. И только слабый голосок внутри прошептал робко: 'Все будет хорошо'. И Он успокоился, наконец. Будь что будет! Только вперед. И Мирка открыл глаза навстречу новой жизни.
*****************
Катя плакала навзрыд. Сердце просто разрывалось на части. Горе казалось таким огромным. Будто самый близкий и родной человек покинул ее, весь мир осиротел в один миг. Она прижалась мокрой щекой к толстому гладко отесанному стволу мертвого дерева, что служило частью ограды. И ощущение смерти этого лесного жителя еще более усилило ее горе. Она смотрела на удаляющуюся группу людей, выискивая в ней фигуру ее родного человека, но не могла его уже различить. Как могла она отпустить его? Как позволила уйти? Как же это тяжело, знать то, что только будет. Ведь это неотвратимо и изменить будущее нельзя. И горе впереди становиться в тысячу раз страшнее, ведь еще до того, как оно приключиться, душа вся измучается, ожидая его. И радость не приносит такого упоения, ведь нет неожиданности, когда заранее знаешь, что оно будет. О боги, великие боги! За что так мучаете меня? Зачем мне это знание, если ничего нельзя изменить?
Катя вздрогнула и проснулась. Подушка была вся мокрая от слез. Сон был такой яркий и отчетливый, что она ужасно испугалась. А вдруг и правда стояла она сейчас у старого забора и провожала кого-то близкого. Может не в этом мире, а в другом. Может снова душа этой девушки с фотографии тревожит ее и зовет на помощь? Как знать.
Катя глубоко вздохнула, перевернулась на другой бок и через несколько минут сладко заснула. Но теперь сон был крепкий, спокойный, без сновидений.
*****************
Горшок завертелся в руках, подскочил вверх и резко полетел вниз. Горячее дымящееся варево расползалось по устланному свежей соломой земляному полу. Добронрава громко ахнула, всплеснула руками, прижала их к сердцу. И полились горючие слезы неудержимым потоком по и без того раскрасневшимся от жара печи щекам. Она села на колени и попыталась собирать черепки. Но глаза застилала пелена слез. От того, что все ее усилия были тщетны, Добронрава начала рыдать в голос. Нет, конечно же, не старый горшок был причиной ее слез. Еще с десяток таких Тихомир сделал этим летом. Они стояли рядочком сейчас на полочке и с грустью смотрели на свою хозяйку. Сердце ее материнское рассыпалось на такие же осколочки, что лежали сейчас перед ней. Душа беспокойная ныла, и болью отдавало в груди. Добронрава прижала натруженные, заскорузлые от тяжелой работы руки к лицу, пытаясь унять так долго сдерживаемые слезы. Но все безуспешно. Горестные мысли, будто почувствовав слабинку, толпой вились над воспаленной душой.
Переживала больно Добронрава за меньшого сына. Как могла она отпустить несмышленыша одного так далеко от родительского гнезда? Как могла чужим людям доверить заботу о нем? Как смогут теперь присматривать за ним, оберегать его души предков, могилы которых он покинул? Как долго теперь не увидит она своего Ратю? Увидит ли она его теперь живым?
Но пуще терзаний за сына в дальней сторонушке, беспокоило Добронраву другое дитятко. Дара как неживая стала после того, как он уехал. Не видно ее, не слышно голоса, тем более смеха, так часто обитавшего в этом доме. Забьется в клети, в старые шкурки завернется и лежит как мертвая. Позовет ее, бывало Добронрава, поручение какое даст, что бы оживить, в чувства привести, отвлечь от грустных мыслей. Придет, все исполнит, молча и спокойно и опять спрячется в своей норке. Как убежать от самой себя? Будто сама жизнь покинула ее. Вместе с Ратмиром душа ушла.
Теплые маленькие ручки легко коснулись мокрых от слез щек. Словно ласковый пушистый котенок прижался. Упиваясь своими тревогами, не заметила Добронрава, как подошла к ней Дарушка. Обняла она опечаленную мать, вытерла осторожно ее горючие слезы. Осушила их ясным светом своих глаз. Такой покой и умиротворение светились в них, что Добронрава сначала слегка испугалась, ее ли дочь сидит с ней рядом на холодном земляном полу. Будто не было никогда этих месяцев безутешного горя. Замерла, присмотрелась внимательнее. Осунувшееся лицо, прикрытое непослушными локонами, серые круги под глазами, старенькая потрепанная рубаха. Она, Дарушка. Только что-то изменилось внутри нее. Как будто вдруг выросла ее маленькая доченька, повзрослела в один миг. Обняла ее Добронрава, крепко прижала к истерзанному сердцу. И снова полились слезы. Только теперь это были слезы облегчения.
- Не плачь, матушка, - робко прошептала Дара. - Не горюй, родная!
Добронрава отпустила дочку, вытерла подолом глаза, поправила растрепавшиеся волосы, стала неуклюже черепки от разбитого горшка собирать. Дара наблюдала за матерью. Улыбнулась ей, за руки взяла нежно.
- Давай я соберу! У меня ловчее получиться, вот увидишь! Былого не вернешь, горшок не склеишь так, словно и не бился. Мы с тобой другой возьмем, лучше прежнего кушанье получиться! Так надо значит было...
Добронрава посмотрела на дочь и диву далась: про горшок она говорит сейчас, али про что другое, не понятно. Только пальчики ее маленькие быстро двигаются, а с лица улыбка загадочная не сходит.
Встала Добронрава, отряхнулась. Сейчас бы дале дела продолжать. Ан ноги не идут, руки не поднять. Глаз оторвать не может она от Дарушки. Та остановилась, призадумалась.
- Знаю, не о горшке разбитом плакала ты, матушка. Мое горе горькое ни в какое равнение не идет с твоим. Вдвойне тяжелее ноша. Прости меня. Не буду тебя боле печалить. Пусть жизнь идет своим чередом, как Всевышним задумано.
Помолчала Дарушка немного, а потом добавила:
- С Миркой хорошо все, не беспокойся. Трудно ему на другой сторонушке, то конечно. Но он сильный, справиться. Друзья у него есть, заступники. Ты скоро не жди его, родимая. Весточку пошлет, а сам еще несколько зим в наших краях не появиться.
Добронрава заохала, захлопотала.
- Отколь известно тебе, детонька, про брата такое?
- Сердцем чувствую. Сначала прервалась ниточка, а сейчас снова вернулась. На чуть-чуть совсем. Но мне и того довольно. Успокоилась я. Вот и тебе говорю, чтоб не тревожилась понапрасну. Он жив, здоров и по всем нам скучает.
С удивлением взирала Добронрава на свою маленькую дочушку. Не умом ли тронулась от горя? Глаза ясные, добрые, улыбка на лице. Не похоже, чтоб серьезно что. Видать померещилось ей что-то, или просто ее успокоить хочет. Да ну ладно. То другое дело. Чем бы дитятко не тешилось... Главное, возвращается мир к ней. Вот и ладно.
Что там, в горшочке было? Повторить все придется сызнова: не оставлять же семью голодной. Тряхнула головой Добронрава. Погнала мысли грустные прочь. Засуетилась, забегалась. А Дара знать рядышком пособляет. И так хорошо на душе стало, спокойно и весело, что запела тихо себе под нос, замурлыкала старую бабскую песню. Да все знать на дочку поглядывает, ни нарадуется. Как хорошо, что треснуло, вырвалось горячее наружу! Как спасение сразу пришло нежданно негаданно...
*****************
Снег приятно хрустел под копытами. Конь Ратмира шел быстро, без устали, будто на крыльях летел. Все кругом до боли знакомо и не знакомо. Как скучал он по родным холмам! Тосковал по отчему дому, по отцу, матери, братьям. Но больше всех стремился он увидеть сестру. Помнил свое нарушенное слово, горела душа, на части рвалась. Вот и оторвался тогда обещанный кусок, остался рядом с Дарой. А может совесть душила? Да только очень часто видел он ночами ее грустные глаза. И в слезах просыпался окрепший молодец. И жизнь не мила становилась. Сердце ретивое из груди рвалось. А руки крепкие в темноте искали хрупкие детские плечики, чтобы защитить от всех врагов мыслимых и немыслимых. Чтобы прижать ее к истерзанной душе, прощения молить. Только не было ее рядом. В пустоте смыкались руки, пустоте шептали губы долгое и протяжное 'Прости!'.
Так случилось, что князь с дружиной и с отроками в долгую дорогу к каменной крепости отправился по первой же весне Ратмира в новой семье. Только и успел он передать отцу с матерью весточку: Не волнуйтесь, мол, родные мои. Со мной все хорошо. За то дядьке Третьяку особая благодарность. Он в ту пору корову пригнал в княжий град в хозяйство среднего сына. Да вот и встретился Ратмиру случайно. Родной человек на чужой стороне как солнышко в пасмурный день.
Ну не то, чтоб плохо жилось Ратмиру у князя. Трудна военная наука. Рук, ног иной раз не чувствовал молодой послушник. Тело, истерзанное трудом по хозяйству и науками ратными, по утрам особенно жалилось, ныло, до дому просилась душа. Но только слабины себе Ратмир позволить не мог. Соберется с мыслями, отбросит думы грустные и снова в бой с трудностями мирскими. Да и Ярослав все время рядом. Как поправился, стал лучшим товарищем во всех его заботах. Князь сына не берег, как девицу в светлице не закрывал. На равнее со всеми трудился Ярослав. Да спрос с него всегда выше, чем с других был. Вот теперь и Ратмир под ту же мерку попал. Да все равно, не тем аршином мерил его Владимир. И Ярослав защитником был хоть куда. Иной раз, как подумает Ратмир, что не вышло бы тогда в лесу за жизнь его побороться, что могло с ним худшее произойти, так ком к горлу подкатывал. Братом стал ему княжич, даже может боле, чем кровным.
А как тело окрепло, да хвороба пошла на убыль, сила в руках появилась богатырская, ловкость, так и помирилась душа с чужбиной. Время сделало из него не гостя, а хозяина на этой стороне. Да и наука пошла очень уж занимательная. Сам Владимир за сыновей взялся. Воислав спуску им не давал, силу воли, характера тренировал. А мастерству и премудростям ратным князь учил. Владимир сам свои доспехи ковал, лук мастерил. Сыновьям показывал тонкости оружейных дел мастера. А когда меч - продолжение тебя, то в бою супротивнику ох нелегко придется. Тем более что не только оружие делает сильным, но мудрость. Потому учил князь не только военной грамоте. Потихоньку Ратмир писать и читать стал. Владимир сыновьям про народы сказывал диковинные, про войны жестокие и воителей древних, что в книгах писаны. Было время, отроком жил князь у тетки своей в Царьграде. Оттуда и познания такие. Дорожил ими Владимир. Сыновьям передать хотел.
Вот так времечко и пролетело незаметно. Лето сменяло осень, зима весну, а Ратмир за науками все никак до дому выбраться не мог. То новый град ему дивно посмотреть, то в поход с дружиной соберется, то дозор несет или дань по соседним родам собирает. Только все путь мимо дома проходит. Сердце рвалось, а ноги в сторону шли. Душу холодила тревога: а ну как не простит его Воробышек? И чем больше времени проходило, тем страшней казался путь домой.
Летом жизнь ключом бьет и каждое существо суетиться, торопиться дело какое сделать. Что бы зиму лютую пережить в достатке и покое. Не исключение и род людской. Так заведено испокон веков. Вот и дома, как помнил Ратмир, затихали работы в поле до первого снега. Ночи темные да длинные делались. Все по избам своим теплым ютились. Так и в дружине княжеской. Оседали добры молодцы на покой от трудов княжьих праведных. Лишь упражнениями, да охотой тешились. Будучи отроком у Ратмира, правда, дел меньше не становилось тогда. Да вот только этой осенью стал он полноправным дружинником после последнего испытания и посвящения. С честью выдержал трудный бой с самим собой. Преодолел все тяготы. Перед богами не осрамил наставников своих. Перун Громовержец принял его присягу. С гордостью нескрываемой вручил князь Ратмиру меч собственной работы. Похвалил за службу. Домой с почестями отпустил - семью навестить. Велел поклон земной отцу с матушкой передать.
Вот теперь почитай бегом домой бежал бы, кабы не конь знатный, князем дареный. Умное животное чувствовало его тревогу. Не жалея сил, словно ветер, летел на родимую сторонушку, направляемый опытной уже рукой. Почти без остановок для отдыха двигались они. Не забыло тело мудреную науку дядьки Воислава. Ох, и строг он был с Ратмиром. Да поделом ему. Вот уж какой день в пути, а устали все нет. Учил его мудрый воин выносливости, терпению и смирению. Жесток был порой. Бывало, люто ненавидел его Ратмир. Только много позже усвоил он этот урок, когда на практике пригодились все. Да не об этом сейчас...
Дом родимый близко уж. Сердце трепещет и бьется в груди как птаха малая. Дым печной уж видно на холме. Еще чуть-чуть и скрипнет знакомо входная дверь, обдаст жарким духом натопленного жилья, запахнет сладко свежим матушкиным хлебом. Ан нет, не спешит Ратмир войти. Вспомнил он, как покидал родных. Вот и сейчас с духом собирается. Привязал коня, встал у порога, вдохнул глубоко и вынырнул из новой жизни в прежнюю.
Сколько ждала сына Добронрава, сколько слез горючих выплакала в тревоге за него, да только не поверила сразу глазам своим, когда на пороге увидела. Высокий, статный, улыбающийся. Ох, скольких девок с ума сведет ее меньшой сынок...
Протянула руки, бросилась к сыну на шею. Он, он, родименький. Повзрослел, возмужал. Целует его мать в щеки, глаза, лоб, слезами солеными омывает. Смеется весело Ратмир, щекотно ему, радостно. Отпустила его матушка. К свету печи ведет - рассмотреть хочет получше. А сама от него прячется в тень, чтоб не видел новых морщинок ее.
- Как ты, родимая?
- Ничего, Ратя, с божьей помощью.
- А батюшка? Не видать его что-то...
- Нездоровиться ему. С прошлой осени бок сильно тянет. Прилег отдохнуть. Кабы не братья твои, не управиться мне со всем хозяйством.
- А Журавлик? Подрос, небось?
- А то. Тебя так долго не было, сынок. У него уж сестренка народилась. Две весны как солнышку улыбается. Да и младшая невестка вторым внуком тяжелая ходит. Так что семья у нас большая теперь стала. Может и тебя какая зазноба в княжьем дворе дожидается? - лукаво улыбнулась мать.
- Да что ты, - отмахнулся Ратмир. - Я о женитьбе не думал пока. Другими заботами жил.
- Ну что ж, всему свое время... Ох, что ж я тебя держу то. Ты ведь с дороги. Устал. Голоден? Конечно, голоден. Садись скорее. Давно я тебя не потчевала.
Мать засуетилась у печи. А Ратмир сел за стол и стал разглядывать отчий дом. Тепло было от детских воспоминаний. Столько радостных моментов он тут пережил - не счесть. Но тревога прокрадывалась в душу. Мать про Воробышка ничего не сказала. Да и не видно ее саму. Заробел юный воин. Как спросить о сестре?
- Ох, прям и не знаю, чем накормить тебя, сынок, - разволновалась мать. - Ты, поди, в княжеских хоромах всяких яств заморских пробовал, что мое варево тебе пресным покажется...
- Что ты, родимая. Лучше твоих кушаний нет на всем белом свете, - поднялся навстречу матери Ратмир. - Мне так часто твои пироги снились!
Добронрава вновь бросилась к сыну на грудь. Прильнула к нему. Слушает. Гулко бьется его сердечко. А разнимать руки так не хочется. Вечность бы простояла, только б не покидал ее больше сын.
- Матушка, что ж Дарушка тебе не помогает? Иль ты ей стряпать не доверяешь? Помниться, она лук лучше любого мальчишки мастерила, да и стреляла без промаха. Никак на охоту отправила вместо батюшки? Ей горшки не подчиняются, - пытался пошутить Ратмир. Только голос его дрожал сильно, срываясь до хрипа.
Добронрава отстранилась от сына. Глаза в сторону отвела.
- Ох, не справедлив ты к сестре. Ее щи да пироги любой у нас знает. Нет в нашем роду ей соперниц в этом деле. Руки у нее золотые. Как ты перестал ее портить, от девичьих занятий отвлекать, так знатной хозяйкой стала. А пряжу какую ткет, да рубахи шьет - любой княжне на зависть.
Ратмир шумно выдохнул. Жива знать, здорова. Вот и ладно.
- Ну и где ж она, маленькая хозяюшка наша?
- К кузнецу пошла. У него жена тяжело захворала. Дарушка травами ее лечит, да проведывает. Завтра утром вернуться должна.
Вспомнил Ратмир, как когда-то давно, в другой жизни, призналась ему сестра, что во сне ее старушка навещает. Видимо, время пришло, уразумела она все, научилась управлять силой своей чудной. Но матери виду не подал.
- Травами? Лечит? Это Воробышек то? Что стряпать, да ткать научилась, то понятно, бабья забота. Да только где ж она знахарской науки набралась?
- Кто ее знает? - пожала плечами мать. - Горе иной раз такую силу дает, что не знаешь, как потом с ней совладать?
- Горе? Какое горе? - удивился Ратмир.
Добронрава поникла как-то сразу вся, засуетилась. Как будто лишнее что сказала.
- Видишь ли, сынок, как ты ушел, с нее тоже вся жизнь ушла, - неохотно стала рассказывать мать. - Я уж думала, до первой весны в разлуке не дотянет. Ее уж и не видно стало, вся как прозрачная ходила. Хотя нет, ходила она редко, больше от мира пряталась.
Ратмир передернулся внутри. Как живая стала перед ним сестрица его маленькая. Все сны разом навалились горькие. Сердце затрепетало и замерло. А мать посмотрела на него горестно и продолжила:
- А потом все изменилось. Повеселела, поправилась. Только странные вещи стала сказывать, будто заговаривается в бреду. Все про тебя лопотала.
- Про меня?
- Да, про жизнь твою в княжьем доме рассказывала. Редко, да только как скажет что, так верить ей хочется. Вот, например, как братец мой Третьяк к нам заглянул той весной, а она знать к нему на грудь кинулась, да давай выспрашивать: как ты выглядишь, не больной ли вид у тебя, не замученный? А он смотрел на нее, глазами хлопал и диву давался: отколь ей известно, что с весточкой от тебя пришел. Ведь никому ж еще сказать ничего не успел.
Мать подошла к нему ближе, взялась за рубаху, вверх потащила с правого бока. Ратмир от неожиданности ахнул, стал сопротивляться неловко.
- Что ты, матушка?
- Хочу проверить слова ее, - молвила Добронрава и задрала край одежды. От подмышки почти до самого пупка пролег по крепкому телу свежий рубец. Рана была не глубокой, но края рваные. Нежные мамины пальчики скользнули по всей ее длине. Слезы застыли в глазах.
- И в этом права оказалась. Она тогда в жарком бреду весь день пролежала. Все тебя звала и успокаивала. Говорила, что хорошо скоро все будет, заживет быстро.
Холод пробежал по спине Ратмира. Как живой перед глазами встал момент, когда по нелепой случайности напоролся он на меч своего противника. Борьба была учебной, да только рана стала настоящей. Хороший урок вынес он в тот день. Лезвие прошло по верхам, ничего важного не зацепило. Только след от тупого старого острия уж очень болезненным оказался. А во сне беспокойном той ночью он видел своего маленького Воробышка. Она в лесу их была, к березе прижалась и улыбалась ему ласково и нежно. И шептала слова добрые, успокаивала. По раненому боку рукой водила. А поутру почувствовал Ратмир, что боль поутихла, и края раны затянулись. Вот значит как. И впрямь сестра помогла ему тогда.
Поднял глаза Ратмир на мать, стал в лицо ее всматриваться.
- Знаешь, матушка, мне иногда казалось, будто Воробышек рядом со мною ходит там. Вот обернусь сейчас и увижу ее. Как так может быть?
- Не знаю. Только связь меж вами крепкая. Отколь взялась - неведомо.
Замолчала Добронрава, пригорюнилась. Робко заговорила, да так, будто сама не верила, что произносит их.
- Ратя, кровинушка моя, сокол мой ясный, это хорошо, что ее сейчас нет. Негоже ей тебя видеть, рану свою бередить. Ты ведь ненадолго к нам. Погостишь чуть-чуть и снова ее бросишь. Что она делать будет? Боюсь, как бы с собой чего не учинила...
Заметалась душа у Ратмира. Вдруг мать дело говорит. Да как же он уйдет, не повидав ее? Ведь чего греха таить, к ней он на крыльях летел, а не к матери с отцом. Дороги они ему, да все ж не так, как сестра.
- С собой заберу, если на то дело пойдет, - заупрямился Ратмир. - Видеть ее хочу, родимая, мочи нет.
Снова заплакала мать. Прижалась к сыну. Разрывалось снова ее сердце на куски.
- Ну что ж, утро вечера мудренее. Все одно она только завтра вернется.
С тревогой ждала Добронрава возвращения Дары. Да и Ратмир всю ночь как на иголках пролежал. Глаз так и не сомкнул. Дрожал перед ним образ его Воробышка, красками разными переливался. То грустная, то веселая, то песни поет, то плачет. Его Дара, его. Никому ее не отдаст, даже смерти не отдаст. Все для нее сделает, только хорошо б ей было. Даже свою жизнь не пожалеет Ратмир для блага сестры. На что ему княжеский дом, когда в своем его Дара так тоскует по нему? По душе ему была дружина, чувствовал Ратмир, что там было его место, да только ее спокойствие дороже.
'Останусь', - решил он с первыми лучами окончательно. Даже матери с отцом об этом объявил. Почесал бороду хворый Тихомир, нахмурился. А мать всплеснула руками, да сызнова расплакалась. И все ж как раненый зверь метался Ратмир по родному дому, места себе не находил. То выбежит во двор раздетый, воздуху морозного вдохнет, то снова внутрь летит. А солнце уж высоко стоит. Только Дары все не видно.
- Пойду за ней. Не могу боле. Может, случилось что? - не выдержал он. Добронрава даже слова не успела сказать, как он вылетел из дому.
Кузнечное дело сродни божественному творению. Нужно быть поистине сильным, чтобы волю благородного металла себе подчинить и форму ему придавать по своему желанию. Кузнец богам меньшой брат, от того то и селиться с семьей он обычно поодаль от других жилищ. А то вдруг кто его секрет разгадает. Силу свою кузнец детям и ученикам передает только сам, своей волей. Строг его выбор, да и требования велики. Ведь не только металл в его руках гнется, с ним и сам бог Огня дружбу водит.
Вихрем домчался Ратмир до знакомого порога. Остановился, призадумался. Вспомнил, как детьми часто сюда с Воробышком бегали. Строгий Миронег хмурился, но в дом пускал. Уважение внушал его богатырский рост и крепкие руки. Тяжелым шагом ступал он по двору, держа в руках огромный молот. Ратмир как-то попытался поднять его, когда кузнец вышел из кузни по надобности, оставив детей одних. Да только самую малость удалось сдвинуть орудие могучего Перуна. Вглядывались они тогда в пламя прирученного Огня и чудились им лики богов и предков, давно покинувших этот мир. Будто в святилище приходили они сюда. И одухотворенные возвращались в обычный мир. Вот и сейчас Ратмир ждал чуда.
Только он занес руку для того, что бы в дверь постучать, как она тихонько открылась. На пороге стояла маленькая девочка с двумя косичками. Она улыбнулась ему, показывая почти беззубый рот, смутилась и убежала внутрь. Ратмир робко вошел. Его сразу же встретила Любава. Жена у кузнеца была полной его противоположностью: маленькая, хрупкая, очень мягкая и добрая. Она ласково встречала детей в своем доме. Всегда было наготове угощенье. Вот и сейчас как всегда у нее на лице улыбка.
- Ратмир, ты ли это? Не узнать, как изменился... Миронег, взгляни, кто к нам пожаловал!
Кузнец встал с лавки, подошел ближе, улыбнулся радушно и обнял гостя. Опешил Ратмир. Не как давеча отрока приветствовал его любимец богов, как равного себе. Вот чудеса.
- Какими судьбами к нам? Долго ж тебя не видели.
- Повидать отца, матушку, да родных всех, знакомых. Вот и к Вам ноги принесли по старой доброй памяти.
- Рады, что не забываешь. Как успехи твои? Слыхали, ты принес Перуну клятву верности уже, так ли?
- Да. Принял меня князь в войско свое.
- Поздравляю, братец меньшой. Гнев Перуна-Батюшки велик, да и милость не меньше. Верой и правдой служи ему, все вернет сторицей.
Разрумянился Миронег, стал вопросы задавать разные. А у Ратмира все иголкой колет: где же Дарушка? Да боится спросить, не учтиво же хозяев перебивать, так радушно встретивших его. Не выдержал:
- Матушка сказывала, что сегодня сестрица моя у Вас ночевала. Вот соскучился, пришел домой ее забрать. Да смотрю, нет ее нигде...
- Золото у тебя, а не сестра. Умница, красавица, мастерица, каких свет не видывал. Доброты неземной и лекарка знатная, - защебетала Любава. - Мне вчера так худо было, вот Богдан и позвал ее. Всю ночь со мной провозилась, бедняжка. До последнего не уходила, все хотела убедиться, что легче мне стало. Вот как видишь, на ногах как раньше стою.
Круги под глазами, да бледность лица все ж выдавали хворь. Да только в остальном на больную не была похожа Любава.
- Где ж теперь Дарушка? - все допытывался Ратмир.
- Да прям перед тобой Богдан до дому ее повел, не встретил их по дороге что ль?
- Нет, не встретил.
- Знать разминулись, другим путем пошли. Ты не тревожься, небось дома уже.
- Хорошо мне у Вас, да пора идти. Спасибо за все, - засобирался Ратмир.
Распрощался с хозяевами, да бегом в обратный путь. Как он пропустил Воробышка? В голове не укладывалось. Есть еще дорога окольная через лес, так ведь то крюк большой. Зачем по ней идти?
Думы его путник прервал. Доброго друга и товарища по детским проказам повстречал Ратмир. Старший сын кузнеца Богдан сложением походил на батюшку, а характером - на матушку. И его время изменило. Усы отрастил. Смешно торчали они над верхней губой. Густые смоляные кудри выбились из-под шапки. Разрумянился Богдан. Глаза светятся, искрятся как снег на солнце. Чем-то кота крупного напоминал сейчас друг Ратмиру. А увидел его - с разлету кинулся обнимать, да в снег повалил. Долго еще Ратмир из лап его медвежьих освободиться не мог. Еле цел остался. Опять-таки наука Воислава помогла. Стал снег отряхивать, да на Богдана с опаской посматривать: вдруг шальной опять кинется обнимать. Но Богдан уж в себя пришел.
- Мирка! Как же я рад видеть тебя! Да еще сегодня! Ты мне послан великими богами. Столько лет тебя здесь не видели...
- Что у тебя стряслось, толком объясни то?
- Не поверишь. Про тебя весь день думал. Все совета спросить хотел... Нет, не совета. Просить тебя хотел, как друга.
- О чем просить?
- Понимаешь, мы ведь с тобой погодки...
- Ну и...
- Не торопи, тяжело слова подобрать... Дело важное задумал...
- Что за дело?
- Я давно за ней наблюдаю. Ты ничего такого не подумай... Просто есть в ней что-то необычное. Даже маленькая она своей всегда была. Друг, товарищ. А теперь? Теперь вообще слов нет...
- Что-то я тебя все равно не понимаю. Говори толком, что ты там несешь за околесицу? Влюбился что ль?
- Ага, - растянулся в улыбке Богдан. - Да так, что сказать не могу. Лучше ее нет никого на свете. Вот так жил себе жил, да понять не мог, зачем живу. А теперь знаю - для нее.
- Ну а я причем? Женись, коли любишь. Она то тебе не откажет, небось. Гляди, каким увальнем вымахал! Такому попробуй откажи, - засмеялся Ратмир.
- Я ж говорю, день сегодня какой-то особенный. Вот и ты сразу понял. Я не понимал, а ты понял. Значит ты не против?
- А почему я должен против быть? Ты невесту спроси.