явилась ?Сикстинская Мадонна? (1515-19, Картинная Галерея, Дрезден), полные благородства образы которой несут в себе общечеловеческие по силе выражения чувства материнской любви, нежности и тревоге о ребенке...
(Малая Советская Энциклопедия 1959г.)
ввв
Ђ И кем же ты будешь? По профессии...
Он так и держал голову прямо, будто всматривался в глубину парка. Но, конечно, это было не так. Он был слепым. Слепота эта хранилась под знаком секретно солнцезащитных очков, но они же и выдавали эту никому не нужную тайну, стоило только приглядеться к его постоянно статичной голове. Да еще эта лыжная палка вместо трости-поводыря. Короче, если бы я его не знала, вряд ли бы осталась сейчас сидеть на этой лавке, пересела бы куда-нибудь в другое место, посчитав его за очередного бомжа-перепойку, часто пристающие за деньгами. Нет, я не брезгливая. Просто не приятно сидеть с человеком, который и сам не стремится хотя бы не быть неприятным.
Ђ Искусствоведом. Но это еще поступить надо. А там еще умудриться не вылететь.
Ђ Понятно. А эти то поступительные когда?
Ђ Ну, вот, летом... пару месяцев и все. Все будет ясно: пригодна я для этого или нет...
Ђ Да куда ты там денешься!!!
И хрипло засмеялся. Потом мокро прокашлялся. И действительно, погода ни к черту. И мы смотримся, как дурочечки: сидим вдвоем на лавочке в пустом парке и ловим своими головами редкие-редкие снежинки, безразлично спускающиеся на нас.
Его я знаю с тех пор, как переехала в этот район. Еще, кажется, в классе седьмом. Жил в соседском подъезде. Обычный, казалось бы, синяк. Вот только слепой. Ну и с лыжной палкой... В прошлом работяга-заводчанин. Вечно холостой, оттого и одинокий с молодости. Оттого, наверно и пьет. И пьет до сих пор. Но всегда тихо и аккуратно, поэтому никому и не мешал. Помогать тоже особо никому не желал. Да и Бог с ним. Что с него возьмешь?! Выучил на ощупь свои маленькие жизненные пути, и ему хватало: квартира_парк, парк_квартира; квартира_ларек, ларек_квартира. Слухи ходили, что у него дома много собак. Но это скорее всего вранье, либо штамп одинокой жизни. Тем более ни разу не видела, как он их выгуливает. Кому бы его самого выгулять. А говорил он совсем простецки, даже очень... а, да, лет ему было, на вид около шестидесяти. Хотя соседи утверждали, кто хорошо его знал, ему и сорока то не было...
Ђ Сикстинская Мадонна...
Почти шепотом сказал он. А потом чуть громче.
Ђ Сикстинская Мадонна Рафаэля...
Он положил свою лыжную палку в сторону и облокотился на мокрую спинку лавки. Я же не знала, что на это сказать. Если честно, я вообще ничего не поняла, поэтому тишину разбила только стайка бродячих собак. Громко лаяли_ то ли радовались приходящей весне, то ли ругали неотступную старуху зиму. Но вот опять все стихло. Только он очень тихо, как бы стесняясь, засмеялся.
Ђ Думаешь, поди, откуда алкаш искусство то знает?..
Ђ Да нет же. Это ваша любимая картина?
Ему удалось меня смутить. Я, видимо, прилично покраснела ( частенько со мной так). Но он - слепой, а это успокоило.
Ђ Чо я на картинолюба похож, что ли? Мне из высокого только высокий градус близок...
Кстати, одевался он почти всегда одинаково ( небольшие вариации, в связи со временем года). Для такой погоды легковато. Заводские ботинки. Старые серые джинсы, заляпанные какой-то сажей. Коричневый пиджак, одетый на олимпийку - те первые китайские фасоны. Из внутреннего кармана он достал мятую пачку ?ПРИМЫ? и маленький коричневый пузырек. Отпив boyarysh-drink, он закурил свою вонючку.
Судя по всему я нарвалась на какую-то историю-байку. Я воспользовалась моментом и подкурила свои. Хоть он и был всего лишь на всего соседским выпивохой, я не хотела, чтобы он знал что я курю ( дым ?ПРИМЫ? перебивал любой запах, даже запах других сигарет). Наверно из-за уважения к старшим.
Ветер шевелил листья усталых деревьев. Им надоело стоять в неухоженном парке. Или им надоели вечные проблемы людей. Выслушивают они их здесь тоннами. Выслушают и хранят под толстыми неровными корами. А листья шелестели, по-киношному подзвучивая рассказ Дяди Семы. Кстати, так его звали. Я посмотрела на часы, и тут же забыв, сколько там было, окунулась в сиплое повествование, иногда потягивая любимые никотиновые палочки.
Ђ Как-то в школе учили картинки. Ну, картины то есть. Полотна великих художников всяческих. По какому предмету даже не помню,.. но это и не важно... Нужно знать название, там, автора, иногда год. Много их было, картинок то этих. А память у меня плохая. Вот и столкнулись эти две нелепости у меня тогда...
Он внезапно замолчал, видимо вспоминал что-то важное. Ну или просто переместился в те времена. Что-что, а это было сделать намного легче, чем зрячему. Прямой эфир с реальностью у него отсутствовал, поэтому было вакантное место для трансляций, что он мог с легкостью заменить своими записями из прошлого. Но это лишь мои догадки. И я надеюсь, что никогда они не перерастут этот статус ?догадок?. А он продолжал.
Ђ Была одна картина...
Улыбнулся, так хитро...
Ђ Вспоминаю ее, и прям улыбка с мурашками. ?Сикстинская Мадонна?. Всегда за считанные секунды откапывал ее у себя в голове и отдалбливал название языком со скоростью света: сикстинскаямадоннарафаэля. Специально ее, конечно, не учил. К тому времени я вообще ничего не учил. Ну, знаешь, отличаться ведь, выделяться не слишком хотелось. В массе ведь проще. А когда всем легче видеть в тебе распиздяя. Извини. Раздолбая. То и тебе легче самому. Стать им. Жить легче... Короче не учил я. А запомнил только потому, что ее к нам принесла Машка. Фамилию уже не помню... стерлась внутри...
Последние слова, как приговор. И что самое странное не ей - Машке, а себе самому. Он опустил голову.
Ђ Она училась у нас с первого класса. С самого начала. Некоторые к нам переходили, другие уходили. А она с самого зачатия класса... Всегда была не своей, чужой, изгоем каким-то. С утра приходила все уроки молчала, а после уходила. И так каждый день. Все всегда вместе держались - дружный класс говорили. Так оно и было. А она приложение молчаливое и никчемное такое... В начальных классах обижали ее, часто шпыняли. Ну, наверно, потому что не как все была. Так прировнять к себе пытались. Все думали реветь будет... а она не ревела... никогда. Потом взрослеть начали. Мозги, видимо, тоже растут, ну, или как его, сознание. Меняется. Агрессия эта ухолит куда-то. Но отношение это осталось. Его никуда не спрячешь. Просто не стали обращать на нее никакого внимания. А потом и вовсе забросили ее, забыли. Стерли где-то внутри каждого. Как тряпкой влажной со школьной доски стерли. Была нарисована девочка, понимаешь, разноцветными мелками, вот только как-то некрасиво. Не понравилась, взяли тряпку и стерли. Пустое место.
Я немного замерзла и хотела было смотаться по тихому, встала, начала уходить. Но он неожиданно повернулся в мою сторону и сказал:
Ђ Это все из-за ожога...
Он говорил не мне. Он говорил пустому месту, тому на котором сидела я. Мне стало жалко его и я также тихо села на место.
Ђ В пол лица у нее ожог был. Никто, конечно, не знал. Еще бы, мы ж с ней даже не разговаривали. Видимо в детстве что-то случилось. А след этого детства навсегда отпечатался на лице. Думали, ревет наверно из-за этого. А она не ревела... никогда...
Он в очередной раз замолчал. Его сморщенные руки лежали на лавке одна на другой между ног. На них опускались редкие снежинки и тут же пропадали в мелких лужицах, как слезы. Интересно слепые плачут?
Ђ В общем, принесла она эту картину. Ну, не саму, конечно. Репродукцию ее, то есть, или как там. Вот. Принесла на урок. А та большущия, сука. Не знаю где уж она ее откопала. Такая четкая. Хрен таких тогда достать было. Красивенная. Подарила. Лариса Федоровна чуть сто раз там в обморок не упала от счастья. Расцвела вся. Ставит ей пятерку в благодарность. Мы не против, дескать заслужила. А та отказывается. Всему классу ставьте, говорит, это от всех нас, или вообще ничего не надо... Колонка пятерок. Представь себе только. Единственная, наверно моя пятерка за всю ту мою школьную жизнь...
Он неожиданно поднял голову вверх и мощно выдохнул в небо. Теплом внутренним поднялся паровой столб. А с неба летел навстречу снег. Падал ему на лицо и сразу таял. Некоторые снежинки попадали на вески, медленно стекали вниз, оставляя за собой мокрую тропу. Стекали по щекам и падали на землю, где окончательно пропадали.
Ђ Картина то сама, на мой взгляд ни чо особенного. Обычный шедевр живописи, очередного типа великого художника. Коих не счесть. О чем там уже и не помню. Все они какие-то одинаковые. Короче, стерлась внутри... Лишь одно. Ангелочки там маленькие были... внизу этого, как его там, полотна. Со своими любопытными, веселыми глазками. С кучерявыми головками. Лежат на облаках, улыбаются. Так в башку вперлись, хоть обратно выдалбливай. И все думал после них: значит смотрят же они, наблюдают за нами. Раздирало от интереса: вот мы ходим в суете своей повседневной и даже не обращаем внимание на них; пробегаем куда-то и даже не задумываемся о них... А вот им интересно ли? Часто ли они смотрят? Понимаешь, душу цепанули! Сначала то не сильно. Это уж все потом, после школы. Что ни делаю_вспоминаю... На работе, на обеде, дома... Чуть сума ни сошел. А выпьешь - вроде и не лезут. Бывало больше года даже не вспоминал ни разу. Но все равно тяжело было. Будто с ними и все остальное стераться началось. Там... где-то внутри...... Думаешь слепота это что? Это, когда внутри тебя все стирается, а потом и все вокруг. Все начинается внутри. А заканчивается знаешь где? Там же... Внутри все и заканчивается...
Теперь моя голова стала копией его. Тоже, как скульптура или как картина, бездвижна. Глаза строили иллюзию какого-то вкрадчивого во что-то взгляда. Но я ни на что не смотрела. Я просто ослепла на миг. И миг этот закончился разными, разноцветными мыслями, воспоминаниями, догадками и сожалениями, призрачными мечтаниями и крохотными оправданиями. И стало как-то: ни то чтобы грустно, ни то чтобы смешно. Никак не стало: будто умылась прохладной водой. Легче стало. А потом вновь прозрела. Мир снова окружал меня своим весенним неухоженным парком, пасмурным небом над ним, и сидящим рядом со мной дядей Семой. Правда, это уже не был обычный пьяница, сверлящий мозги каждого слушающего его. Это был мудрец, которого даже молчание освежало мысли. Конечно, это было не совсем так. Но загадочней он стал. Это факт.
Я покорно сидела, выжидая его затянувшуюся молчаливую паузу. А пауза все лилась и лилась себе на уме. Может, я прослушала окончание истории. Но все же ждала. Прониклась уважением к нему, что ли? Именно. Раньше не то что бы не уважала, просто это уважение дурно пахло жалостью. Я все равно ждала развязки, уже хоть какой, грея кисти в своих теплых под мышках...
Ђ Мы тогда все удивились. Вот, дескать, дуреха наверно подмазаться решила ко всем сразу!!! Ну, там, чтоб общались с ней. Вот ведь хитрая - думали. Решила с нами подружиться, дура! После стольких то лет бесплатного приложения... А нам плевать! Не специально, конечно, просто как всегда не обратили на нее внимания, после того как оправились от шока. Пустое место... Радовались своим халявным пятеркам, искренно так. Даже дружно! Дружный класс!!! ... столько лет прошло, а ангелочки эти из головы не вылазят...
Он внезапно встал, неуклюже. Повернулся ко мне спиной. Видимо о чем-то думал. Я не стала ничего не говорить. Вот, видимо, и она - развязка. Странный, все-таки, мужик. Он сделал неуверенный шаг от меня.
Подул дурацкий стальной ветер. Морозил душу. Сумрак вечерний уже успел облить уставшие деревья своей вечерней таинственностью. Где-то бегали собаки, пытаясь перелаять пьяную молодежь, которая начала собирать традиционные вечерне-ночные попойки. А снежинки, осыпающие землю, незаметно выросли и уже кружились огромными бело-серыми мокрыми хлопьями.
Дядя Сема немного повернул голову. Из-за плеча показался щетинистый его профиль. Он обернулся ко мне:
Ђ Тебе везет - ты можешь поплакать. Ты можешь выжать из себя пару каплей того, что где-то внутри болит. Это хорошо. А мне, блядь, теперь придется ее терпеть, как всегда. Я не могу. Не получается. Ни капли! Думаешь слепота? Столько лет прошло, а они все еще там. Внутри меня...
И он ушел. Ни в ларек, ни домой. А куда-то в глубь парка, где дорожка заканчивалась множеством развилок узких троп. Я хотела его проводить, но не стала. Он не хотел...
Только, когда он скрылся. Я поняла, что промокла, как губка. Вся, наверно посинела от холода. Глаза тоже были влажными. Внутри ничего не болело, а в голове ничего не грузило. И я этим непременно воспользовалась: добежала на одном дыхании домой, плюхнулась в кровать и уснула, как...
...ангелочек...
)i(
Я возвращалась из универа. Настроение отличное. Вот только пива хотелось. Не люблю я, когда меня с пивом видят, пьется тогда не в кайф! А какой тогда толк, когда кайфа ноль?! Обычно покупаю в ларьке, около дома. Там одни синяки, рядом с ним тусуют, на них мне плевать.
Зашла я в этот ларек. Беру пиво, а за спиной голос знакомый:
Ђ Ну, что искусствовед, как житуха?
Это был Дядя Сема. Слепой алкоголик. На заводе работал. А сейчас уже с почти пустой чекушкой сидел на лавке, сколоченной из двери (даже ручку не убрали).
Ђ Да, нет. Я экономист. На экономический поступила. А так не плохо, вот, с учебы иду. А у вас как?
Из вежливости переспросила его. А сама вспоминала, откуда он меня знает? И про искусствоведа...
Ђ Да ковыляем по-тихоньку...
Точно!!! Сидели как-то в парке. Болтали. Прошлой весной. Вспомнила я и попрощалась. Скорей, глотать волшебное пойло! А он мне что-то вслед, про Машку какую-то. Но я ничего не разобрала. Куда я зажигалку подевала?..
Ђ Машка в тот день, в день халявных пятерок, сидела в парке после уроков. Сидела и плакала... Сам видел, когда домой шел. Потом только узнал, что документы родители забрали. А через неделю всей семьей куда-то уехали. Куда не помню. Стерлось внутри. Да это не важно... не в этом дело...